Онлайн чтение книги Хроники Заводной Птицы The Wind-Up Bird Chronicle
9. Острая потребность в электричестве и подземные водостоки. Соображения Мэй Касахары по поводу париков

Утром, проводив Кумико на работу, я пошел поплавать в бассейн. По утрам там меньше народа. Вернувшись домой, приготовил кофе и сел пить его на кухне, обдумывая оборвавшийся на середине странный рассказ Криты Кано и стараясь вспомнить все по порядку. Чем больше я думал, тем более удивительной казалась вся эта история, но голова работала все медленнее, и страшно хотелось спать. Я прилег на диван, закрыл глаза и тут же отключился. И мне приснился сон.

Приснилась Крита Кано. Точнее, сначала появилась Мальта в тирольской шляпе с большим ярким пером. Вокруг было много людей (место напоминало просторный зал), но я сразу узнал ее по этой шикарной шляпе. Она одиноко сидела за стойкой бара. Перед ней стоял большой стакан с каким-то тропическим коктейлем. Но пила из него Мальта или нет, я не запомнил.

На мне был костюм и тот самый галстук в горошек. Увидев Мальту Кано, я сразу же двинулся к ней, но не сразу смог пробиться сквозь толпу. Когда же наконец добрался до стойки, ее там уже не было. Остался только стакан с коктейлем. Я уселся на соседний табурет и попросил виски со льдом. На вопрос бармена, какой сорт я предпочитаю, заказал «Катти Сарк». Вообще-то мне было все равно, просто «Катти Сарк» – первое, что пришло в голову.

Не успел я получить свое виски, как сзади кто-то тронул меня за руку. Прикосновение было таким мягким, будто человек имел дело с какой-то чрезвычайно хрупкой вещицей, способной распасться на куски в любой момент. Я обернулся и увидел перед собой мужчину без лица. Был он в самом деле безликим или нет – я не разобрал. Но то место, где полагается находиться лицу, покрывала густая тень, и разглядеть, что за ней скрывалось, было невозможно.

«Пожалуйте сюда, господин Окада», – произнес мужчина. Я хотел что-то спросить, но он не дал мне сказать ни слова. «Пойдемте со мной. У нас не так много времени. Скорее». Держа меня за руку, он быстро проложил дорогу через переполненный зал, и мы выбрались в коридор. Я не сопротивлялся и следовал за незнакомцем. Ему, по крайней мере, было известно мое имя. Значит, все это происходит отнюдь не случайно, имеет свою причину и цель.

Пройдя по коридору еще немного, человек без лица остановился перед дверью, на которой висела табличка с номером 208. «Дверь не заперта. Открывайте». Я подчинился. За дверью находилась большая комната, напоминавшая апартаменты старомодного отеля. Под высоким потолком висела старинная люстра, которая, однако, не горела. Помещение слабо освещала лишь маленькая лампа на стене. Гардины на окнах были плотно задернуты.

«Хотите виски? Предпочитаете „Катти Сарк“? Не стесняйтесь!» – Безликий указал на шкаф и, оставив меня одного, бесшумно затворил за собой дверь. Я долго стоял посреди комнаты, не зная, что делать.

На стене висела большая картина маслом. Чтобы прийти в себя, я стал разглядывать реку на ней: противоположный берег освещала луна, но свет был таким тусклым, что разобрать можно было лишь размытые туманные очертания. Мне вдруг очень захотелось виски. Я решил последовать совету человека без лица и попробовал открыть шкаф, но из этого ничего не вышло. Дверцы оказались не настоящими, а искусно выполненной имитацией. Я и так и эдак нажимал на выступавшие детали шкафа, пробовал тянуть их на себя, однако открыть все же не сумел.

«Это не так просто, господин Окада», – раздался голос Криты Кано. Тут только я понял, что она стоит возле меня в своем наряде из начала 60‑х. «Должно пройти какое-то время, прежде чем он откроется. Сегодня уже ничего не выйдет. Советую больше не возиться».

Без всяких предисловий и объяснений она сбросила с себя одежду – с легкостью, словно лущат горох, – и предстала передо мной обнаженной. «Окада-сан, у нас совсем мало времени. Давайте поскорее с этим покончим. Извините за спешку, но на это есть свои причины. Даже прийти сюда мне было непросто». С этими словами она подошла ко мне, расстегнула молнию на брюках и с самым невозмутимым видом извлекла наружу мой пенис. Опустив глаза с наклеенными черными ресницами, Крита целиком взяла его в рот, который оказался гораздо больше, чем я думал. Мой член тут же напрягся. Когда она задвигала языком, завитки ее волос стали вздрагивать, как при легком ветерке, щекоча мои бедра. Мне были видны только ее волосы и наклеенные ресницы. Я сел на кровать, а она, опустившись на колени, ткнулась лицом мне между ног. «Перестаньте! – сказал я. – Сюда сейчас может прийти Нобору Ватая. Еще не хватало мне с ним встретиться. Это совсем ни к чему».

«Не волнуйтесь, – ответила Крита Кано, оторвавшись от своего занятия. – Уж на это нам времени хватит. Будьте спокойны».

Она снова скользнула кончиком языка по моему члену. Я крепился из последних сил. Было чувство, будто меня кто-то засасывает в себя. Губы и язык Криты, словно скользкие живые существа, крепко обвили мою плоть. Больше сдерживаться я не мог. И проснулся.

«Вот это да!» – подумал я и отправился в ванную. Там я застирал трусы и долго простоял под горячим душем, чтобы смыть какое-то липкое ощущение, оставшееся от сна. Сколько же лет у меня не было поллюций во сне? Я попробовал вспомнить, но безуспешно. Очень давно.

Я вышел из ванной, обтираясь полотенцем, и тут зазвонил телефон. Кумико. После такой сцены с другой женщиной, которую я пережил во сне, сразу переключиться на разговор с женой было трудно.

– У тебя голос какой-то странный. Что-нибудь случилось? – спросила Кумико. Ее поразительное чутье на такие вещи меня просто пугало.

– Все в порядке. Я задремал, а ты меня разбудила.

– Вот как? – В ее голосе звучало недоверие. Даже через трубку я чувствовал, что она сомневается в моих словах, и от этого мне стало еще более неловко.

– Ладно! Я только хотела сказать, что, наверное, задержусь сегодня. Часов до девяти. Поем где-нибудь в городе.

– Хорошо. Поужинаю один.

– Извини, – сказала она, будто о чем-то вспомнив, и после короткой паузы положила трубку.

Я несколько секунд смотрел на трубку, потом пошел на кухню, очистил яблоко и съел его.

За шесть лет с нашей свадьбы я ни разу ни с кем не переспал. Это не значит, что у меня никогда не возникало желания при виде других женщин или что для этого не было случая. Просто я не задавался такой целью. Не могу объяснить почему, но, наверное, секс не относится к моим жизненным приоритетам.

Впрочем, однажды мне случилось провести ночь в доме у женщины. Я питал к ней определенную симпатию и знал, что она не отказалась бы переспать со мной. Однако до этого дело не дошло.

Несколько лет мы с ней вместе работали в юридической конторе. Она была моложе меня на два-три года. Отвечала на телефонные звонки, составляла рабочие графики сотрудников. У нее это здорово получалось. Она отличалась сообразительностью и прекрасной памятью и могла дать ответ на любой вопрос: кто, где и чем занимается, какая папка в каком ящике лежит. Она назначала все деловые встречи. Сотрудники к ней хорошо относились. У нас были достаточно близкие отношения, мы даже несколько раз ходили вместе в бар. Ее вряд ли можно было назвать красавицей, но лицо ее мне нравилось.

Когда она собралась замуж и решила уволиться из конторы (ее будущего мужа переводили работать на Кюсю), мы с несколькими коллегами пригласили ее вечером выпить на прощание. Обратно нам было по пути. Мы сели вместе в электричку, было уже поздно, и я проводил ее до дома. На пороге она предложила зайти выпить кофе. Я боялся опоздать на последний поезд, но все-таки решил не отказываться. Может, мы больше никогда не увидимся, да и кофе не помешал бы – немного протрезветь. Квартира оказалась типичным жилищем одинокой девушки. Маленькая магнитола в коробке. Холодильник, правда, был великоват и слишком шикарен для одного человека – он достался ей бесплатно от подруги. В соседней комнате она переоделась в домашнее, затем приготовила кофе. Мы уселись на полу и разговорились.

Когда в беседе наступила пауза, она вдруг спросила:

– Послушай, а ты чего-нибудь особенно боишься?

– Вроде бы нет, – ответил я, чуть подумав. Вообще-то в жизни меня многое пугает, но выделить что-то особенное я бы не смог. – А ты?

– Я боюсь подземных водостоков. – Она крепко обхватила колени обеими руками. – Знаешь, наверное? Их закрывают крышками, и по ним под землей течет вода. Она стекает туда и шумит в темноте.

– Понятно. По-моему, это называется дренажная система.

– Я родилась в Фукусиме[22]Префектура на северо-востоке Японии.. Рядом с нашим домом была речушка. Текла откуда-то с полей, а на полпути уходила в трубы, под землю. Кажется, это случилось, когда я играла там со старшими ребятами. Мне тогда было года два-три. Меня посадили в лодочку и пустили по течению. Обычная детская забава, но тогда как раз прошли дожди, уровень воды поднялся. Лодку понесло прямо к трубе. Если бы там случайно не проходил какой-то старик, лодку обязательно затянуло бы внутрь, и тогда меня точно никогда бы не нашли.

Она провела пальцами по губам, будто еще раз хотела убедиться, что осталась жива.

– До сих пор все это стоит у меня перед глазами. Я лежу на спине, и поток несет меня. Река громоздится с двух сторон, окружая меня словно каменными стенами, а надо мной простирается ясное голубое небо. А течение все быстрее. Оно уносит меня все дальше и дальше. Что же будет? И вдруг я понимаю, что впереди открывается мрак. Настоящий мрак. Он приближается с каждым мгновением и хочет поглотить меня. Я чувствую, что меня вот-вот накроет холодная тень. Эти ощущения – первое, что я запомнила в жизни.

Она сделала глоток кофе.

– Мне страшно, Окада-сан. Невыносимо страшно. Как тогда, в детстве. Меня снова уносит туда, откуда никогда не выбраться.

Она достала из сумочки сигарету, прикурила от спички и медленно выпустила дым. Я первый раз видел, как она курит.

– Ты говоришь о замужестве?

Она согласно кивнула:

– Да. О замужестве.

– А что, есть какие-то проблемы? Что-нибудь не так?

– Вроде бы ничего особенного. Так, мелочи всякие… – покачала она головой.

Я не знал, как реагировать на ее слова, но надо было что-то сказать.

– Мне кажется, перед свадьбой все так или иначе переживают такие чувства. Думают: «А вдруг я совершаю большую ошибку?» Это же естественно. Ведь выбираешь человека, с которым вместе жить. Не надо так бояться.

– Легко тебе говорить: «Все люди одинаковые… У всех такие же проблемы…»

Минуло одиннадцать. Надо было как-то сворачивать разговор и выбираться домой. Но не успел я и рта открыть, как она попросила, чтобы я ее обнял.

Это застало меня врасплох.

– Что с тобой? – спросил я.

– Мне надо подзарядиться, – сказала она.

– Подзарядиться?

– Электричества не хватает. Знаешь, в последнее время я почти не сплю. Стоит на минуту задремать, сразу же просыпаюсь и больше не могу уснуть. И думать ни о чем не могу. Со мной такое бывает. Поэтому нужно подзарядиться от кого-нибудь, а то у меня завод кончится. Честное слово!

«Она что, еще не протрезвела?» – подумал я и заглянул ей в глаза. Они были совершенно трезвыми: разумными и спокойными, как обычно.

– Послушай, на следующей неделе ты уже будешь замужем, и муж будет тебя обнимать, сколько захочешь. Хоть каждый вечер. Для этого люди и женятся. И с электричеством проблем больше не будет.

Она ничего не ответила. Сжав губы, разглядывала свои стройные ноги. Маленькие, белые, с красивыми ноготками.

– Но мне это требуется сейчас, – проговорила она. – Не завтра, не на следующей неделе, не через месяц, а сейчас.

«Ну, если ты действительно так хочешь…» – подумал я и обнял ее. Все это выглядело ужасно глупо. Для меня она была коллегой по работе, очень толковой и симпатичной девушкой. В конторе мы сидели в одной комнате, перешучивались, иногда вместе выпивали. Но здесь, не на работе, сидя в обнимку в ее квартире, мы представляли собой всего-навсего два комка теплой плоти. В офисе каждый из нас играл свою роль, но стоило покинуть эту сцену, снять с себя маски условностей, как мы превращались в нелепую, неуклюжую плоть, в куски живого мяса, укомплектованные костями, органами пищеварения, сердцами, мозгами и детородными органами. Я сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и обнимал ее за плечи, а она крепко прижималась ко мне грудью. Грудь у нее оказалась больше и мягче, чем я думал. В такой позе, не говоря ни слова, мы просидели друг у друга в объятиях довольно долго.

– Ну как? – поинтересовался я и не узнал своего голоса. Казалось, за меня говорил кто-то другой. Я почувствовал, как она кивнула.

Хотя на ней был трикотажный спортивный свитер и тонкая юбка до колен, я скоро понял, что под одеждой на ней ничего нет. И тут же, как по команде, почувствовал эрекцию. Похоже, она это заметила. Я ощущал у себя на шее ее теплое дыхание…

Короче, я так с ней и не переспал, хоть и «заряжал» до двух часов ночи. Она просила не оставлять ее одну, обнимать, пока она не заснет. Я довел ее до кровати и уложил. Она переоделась в пижаму, но никак не могла заснуть, и я еще долго держал ее на «подзарядке». Щеки ее потеплели, сердце билось учащенно. Я не знал, правильно поступаю или нет, но не представлял, как еще можно действовать в такой ситуации. Проще всего – улечься вместе с ней в постель, но я с самого начала гнал от себя эту мысль. Что-то мне подсказывало, что не стоит.

– Не сердись на меня. Просто у меня совсем кончилось электричество.

– Конечно, – сказал я. – Я все понимаю.

Нужно было позвонить домой, но что бы я сказал Кумико? Врать не хотелось, а моих объяснений она бы не поняла. И потом, это уже не имело никакого значения. Будь что будет. Я ушел от нее в два часа, дома был только в три. Никак не мог поймать такси.

Кумико, конечно, страшно разозлилась. Она не спала, сидела за столом на кухне и ждала меня. Я сказал, что выпил с товарищами, а потом мы пошли играть в маджонг[23]Популярная в Японии игра в кости, пришедшая из Китая.. «Почему же ты не позвонил?» – спросила она. «Как-то в голову не пришло», – ответил я. Мои объяснения ее не убедили, и вранье сразу было разоблачено. В маджонг я не играл уже несколько лет, а врать как следует не научился. Поэтому я во всем признался и рассказал от начала до конца, за исключением, естественно, эпизода с эрекцией, напирая на то, что с этой девушкой у меня ничего не было.

После этого Кумико три дня со мной не разговаривала. Совсем. Спала в другой комнате, садилась за стол одна, без меня. Мы переживали, можно сказать, самый серьезный кризис в нашей совместной жизни. Она по-настоящему обиделась на меня, и я ее хорошо понимал.

– Что бы ты подумал на моем месте? – обратилась ко мне жена, прервав молчание: ее первые слова за три дня. – Если бы я явилась домой в воскресенье, в три часа утра, даже не предупредив тебя по телефону, и стала говорить, что все это время провела в постели с мужчиной, но между нами ничего не было? «Поверь мне. Я его „подзаряжала“, только и всего. Так что давай позавтракаем и ляжем спать». Если бы я тебе такого наговорила, разве ты не вышел бы из себя? Поверил бы мне?

Я молчал.

– А ты сделал еще хуже, – продолжала Кумико. – Солгал сначала, что с кем-то там пил, играл в маджонг… Какое вранье! Почему же я должна верить, что ты с ней не спал?

– Соврал я зря, конечно. Извини, пожалуйста. Мне показалось, что объяснить правду будет очень трудно. Прошу, поверь: я действительно не сделал ничего плохого.

Кумико положила голову на стол. У меня было такое чувство, что воздух в доме становится разреженным.

– Я не знаю, что еще сказать. Ну можешь ты мне поверить?!

– Хорошо, поверю, раз тебе так хочется. Но запомни: очень может быть, и я когда-нибудь поступлю так же. И тогда уж ты тоже мне поверь. У меня есть на это право.

Пока Кумико свое право не использовала. Временами я пробовал представить, что будет, если она им все-таки воспользуется. Скорее всего я бы ей поверил, но пережить такое было бы очень трудно. «Зачем же так поступать?» Именно так думала в тот день обо мне Кумико.

– Заводная Птица! – послышался со двора чей-то голос. Это была Мэй Касахара.

Вытирая на ходу волосы полотенцем, я вышел на веранду. Она сидела на перилах и грызла ноготь на большом пальце. На ней были те же темные очки, что и во время нашей первой встречи, кремовые хлопчатые брюки и черная майка навыпуск. В руках она держала папку для бумаг.

– Вот я и перелезла, – сказала она, показывая на стену из блоков, и стряхнула приставшие к брюкам соринки. – Я примерно прикинула и решила перелезть тут. Хорошо, что угадала. Вот крику было бы, если б куда-нибудь не туда попала!

Мэй достала из кармана пачку «Хоупа» и закурила.

– Как дела, Заводная Птица?

– Помаленьку.

– Между прочим, я – на работу. Пойдем вместе, а? Мы работаем по двое, и мне, конечно, на-а-амного лучше со знакомым человеком. Новички все время нос суют не в свои дела, вопросы разные задают: «Сколько тебе лет?» да «Почему в школу не ходишь?» В общем, достают. А то еще какой-нибудь извращенец попадется, всякое бывает. Ну, пожалуйста, Заводная Птица! Будь человеком! Пойдем со мной.

– Это то, о чем ты говорила? Исследование для изготовителей париков?

– Угу, – сказала она. – С часу до четырех считаем лысых на Гиндзе. Только и всего. Тебе тоже это будет полезно. Ты ведь когда-нибудь облысеешь, и тебе уже сейчас не повредит кое-что об этом узнать.

– А вдруг кто-нибудь увидит тебя на Гиндзе за этим занятием в учебное время? Не попадет?

– Не-а. Скажу: у нас, мол, внеклассные занятия по социологии. Я сколько раз так выкручивалась.

Делать мне было нечего, поэтому я решил поехать с ней. Мэй позвонила в фирму предупредить, что мы скоро появимся. По телефону она разговаривала вполне нормально: «Да… я хотела бы поработать с ним… хорошо… вы правы… большое спасибо… да… все будет сделано, как вы говорите… мы будем после двенадцати…» На случай, если Кумико вернется рано, я оставил ей записку, что буду домой к шести, и вышел на улицу вместе с Мэй.

Фирма по изготовлению париков находилась на Симбаси[24]Район в центральной части Токио.. В метро девчонка вкратце объяснила, в чем будет заключаться наша работа. Мы должны встать на углу и считать проходящих по улице обладателей лысины (и людей с редеющими волосами). Их также нужно делить по трем категориям в зависимости от степени облысения: в) легкое поредение, б) значительная потеря волос и а) настоящая лысина. Мэй открыла папку, достала оттуда специальный буклет и показала мне все стадии на наглядных примерах.

– Главное, какая голова к какой категории относится, – ты, наверное, понял. В детали вдаваться не будем – на это уйдет куча времени. Представление, надеюсь, теперь имеешь? Этого достаточно.

– Ну так, в общем… – протянул я без особой уверенности.

Рядом с Мэй восседал весьма упитанный мужчина, судя по виду, служащий какой-то компании, ярко выраженный тип Б. Он явно чувствовал себя неуютно и беспокойно косился на буклет, но Мэй не обращала на него никакого внимания.

– Я делю их по категориям, а ты стоишь рядом и вписываешь в анкету, что я буду говорить. Просто, правда?

– В общем, да, – сказал я. – А какой смысл во всем этом?

– Понятия не имею. Они везде составляют такую статистику – в Синдзюку, в Сибуе, на Аояме[25]Районы в центральной части Токио.. Может, хотят знать, где больше всего лысых. Или выясняют процент лысых по типам среди населения. Не знают, куда деньги девать, вот и все. На париках такие бабки гребут! Премии в этих фирмах гораздо выше, чем в торговых компаниях. Знаешь почему?

– Ну-ка скажи.

– Могу поспорить, не знаешь. Парики долго не служат. От силы года два-три. В последнее время их очень здорово стали делать, но чем лучше качество, тем скорее их надо менять и покупать новые. Парик так плотно прилегает к голове, что волосы под ним как бы вытираются и становятся тоньше, чем были. Поэтому скоро приходится менять его, подбирать другой. Вот если бы ты носил парик и через два года он пришел в негодность, что бы ты стал делать? «Ну, вот. Парик совсем износился. Но покупать новый – слишком дорого. Поэтому с завтрашнего дня буду ходить на работу без парика». Подумал бы так?

Я покачал головой:

– Вряд ли.

– Конечно, не подумал бы. Уж если человек надел парик, значит, будет носить всю жизнь. Это судьба. Вот почему изготовители париков так наживаются. Хоть и не хочется так говорить, но они – как торговцы наркотиками. Попадешь к ним на крючок – будешь клиентом до самой смерти. Ты когда-нибудь слышал, чтобы у лысого вдруг выросли волосы? Средний паричок стоит полмиллиона, а самые шикарные бывают и по миллиону. А менять нужно раз в два года. С ума сойти! На машине и то четыре-пять лет можно ездить, и еще скидку дадут, когда покупать будешь. А с париками даже не надейся!

– Ничего себе, – прокомментировал я ее монолог.

– Кроме того, у них есть специальные салоны, где клиентам моют парики и стригут настоящие волосы. Только представь: ты уже не можешь прийти к обыкновенному парикмахеру, сесть перед зеркалом, скинуть с себя парик и попросить, чтобы тебя подстригли! С одних этих салонов они столько в карман кладут!

– Ты прямо эксперт в этих делах, – сказал я с восхищением. Сосед Мэй – тип Б – слушал нас с величайшим вниманием.

– Ничего удивительного. Народ в конторе меня любит, обо всем мне рассказывают. Это в самом деле жутко прибыльный бизнес. Парики делают в Юго-Восточной Азии или каких-нибудь других странах, где труд дешевле. И волосы тоже там покупают. В Таиланде или на Филиппинах. Местные женщины продают волосы этим фирмам, чтобы таким способом собрать себе на приданое. Бог знает что в мире творится! Сидит здесь какой-нибудь дядя, а волосы у него от индонезийской девушки.

После этих слов я и фирмач (тип Б), повинуясь рефлекс у, внимательно оглядели вагон.

На Симбаси мы зашли в офис и получили по конверту, где были анкетные листы и карандаши. Фирма вроде бы занимала среди изготовителей париков второе место, но у входа было необычайно тихо. На дверях не было даже вывески, чтобы клиенты не испытывали неудобства при посещении. На конвертах и анкетах название фирмы тоже не значилось. Я заполнил регистрационную карточку, вписав в нее свое имя, адрес, данные об образовании и возраст, и сдал ее в опросный отдел. Вот уж действительно тихое местечко. Никто не кричал в телефон, истово не барабанил по клавиатуре компьютера, засучив рукава. Все сотрудники были аккуратно одеты, и каждый спокойно занимался своим делом. Как и должно быть в фирме такого профиля, среди персонала не было ни одного лысого. Возможно, некоторые носили продукцию своей компании, но отличить их от тех, у кого на голове были собственные волосы, мне не удалось. В общем, из всех компаний, где мне приходилось бывать, это была самая удивительная.

Оттуда мы поехали на Гиндзу. У нас оставалось немного времени, и мы решили съесть по гамбургеру в кафе «Дэйри Куин».

– Послушай, Заводная Птица! А ты будешь носить парик, если облысеешь? – спросила Мэй.

– Интересный вопрос. Вообще-то я не люблю лишней возни. Так что скорее всего оставил бы лысину в покое.

– И правильно! – сказала она, вытирая салфеткой испачканные в кетчупе губы. – Подумаешь, лысина! Ничего страшного. Она того не стоит, чтобы из-за нее переживать.

В ответ я только хмыкнул.

Потом мы три часа просидели у выхода из метро рядом с офисом «Вако»[26]Одна из ведущих в Японии компаний, производящих женское белье. Здание ее токийского офиса находится прямо на Гиндзе., считая проходивших мимо плешивцев. Наша позиция, с которой мы могли видеть головы людей, поднимавшихся и спускавшихся по ступеням лестницы в подземку, позволяла точно определять степень облысения. Мэй называла мне категории: А, Б, В, а я записывал все это в анкетные листы. Было видно, что эту операцию она проделывала уже много раз, – ни разу не запнулась и не поправилась. Девушка быстро и уверенно разделяла прохожих на категории и тихонько, чтобы не привлекать внимания прохожих, называла их мне. Когда мимо проходили сразу несколько лысых, она начинала тарахтеть как пулемет: – А, А, Б, В, Б, А. Один пожилой мужчина элегантного вида (у него была замечательная седая шевелюра), понаблюдав за нами, спросил:

– Позвольте полюбопытствовать: что это вы делаете?

– Собираем данные, – бросил я.

– А для чего? – не отставал он.

– Для социологии.

– А, В, А, – не останавливалась Мэй.

Мужчину мои слова явно не убедили. Он еще какое-то время продолжал смотреть на нас, но в конце концов махнул рукой и ушел.

Часы на здании универмага «Мицукоси» на другой стороне улицы пробили четыре. Мы закрыли папки и снова направились в «Дэйри Куин» выпить кофе. Хотя работа и не требовала особых затрат энергии, у меня как-то странно затекли плечи и шея. Может, оттого, что мы производили наши подсчеты тайком. От этого я испытывал нечто похожее на угрызения совести. В метро, по пути в офис на Симбаси, я поймал себя на том, что автоматически распределяю всех попадавшихся на глаза лысых по категориям: Б, В… Я чувствовал, что в буквальном смысле дурею от этого, пробовал остановиться, но бороться с инерцией оказалось не под силу. Мы сдали листы в опросный отдел и получили причитавшиеся деньги, кстати, вполне приличные для потраченных времени и сил. Я расписался в ведомости и спрятал деньги в карман. Мы снова вошли в метро, доехали до Синдзюку, пересели там на ветку Одакю и отправились домой. Уже начался час пик, и народу в вагоне было много. Я давно не ездил в переполненной электричке, но особой ностальгии не почувствовал.

– Ничего работенка, правда? – спросила Мэй, стоя рядом со мной в вагоне. – Легкая, и платят нормально.

– Ничего, – согласился я, посасывая лимонный леденец.

– В следующий раз поедем? Туда раз в неделю можно ездить.

– Почему бы и нет?

– Послушай, Заводная Птица, – сказала Мэй после небольшой паузы – с таким видом, будто это только что пришло ей в голову. – Интересно, почему люди так боятся облысеть? Думают, наверное: раз появилась лысина – значит, скоро жизни конец. Вылезают волосы у человека – ему начинает казаться, что вместе с ними и жизнь уходит, что он все быстрее приближается к смерти, к последнему звонку.

Я на минуту задумался над ее словами:

– Да, наверное, кое-кто так считает.

– Ты знаешь, иногда я думаю: что человек чувствует, когда постепенно, понемножку умирает и это тянется долго-долго?

Интересно, что она хотела сказать? Не отпуская поручня, я повернулся и вопросительно посмотрел на нее:

– Постепенно, понемножку умирать… Это как? Что ты имеешь в виду?

– Ну, например… сажают человека в полную темноту одного, есть-пить не дают. Вот он постепенно там и умирает.

– Это жестокая и мучительная смерть! Не хотел бы я так.

– Ну а жизнь сама по себе разве не то же самое, а, Заводная Птица? Ведь мы все заперты где-то во мраке, нас лишают еды и питья, и мы медленно, постепенно умираем. Шаг за шагом… и все ближе к смерти.

– У тебя временами слишком пессимистичные мысли для твоего возраста, – рассмеялся я.

– Песси… какие-какие?

– Пессимистичные. – Я произнес это слово по-английски. – Это когда видишь в жизни только мрачные стороны.

– Пессимистичные, пессимистичные… – Девушка несколько раз повторила это слово, а потом пристально и сердито взглянула на меня: – Мне еще только шестнадцать, и жизни я как следует не знаю. Но могу точно сказать одно: если у меня пессимистичные мысли, тогда непессимистичные взрослые – просто идиоты.