Онлайн чтение книги Три дочери Евы Three Daughters of Eve
Фотография

Стамбул, 2016 год

Бродяга надвигался на Пери, поигрывая ножом так ловко и беспечно, словно показывал ей какой-то занятный трюк. Лезвие сверкнуло в нескольких дюймах от ее живота и полоснуло по правой ладони. От боли и страха она громко вскрикнула. По руке потекла кровь, оставляя пятна на лиловом шелке.

Сердце Пери колотилось под ребрами, как птица в клетке, на лбу выступили капли пота. Собрав все силы, она толкнула бродягу в грудь. От неожиданности он потерял равновесие и качнулся. Пери воспользовалась моментом и выбила нож из его руки. Разъярившись, он ударил ее кулаком в грудь. У нее перехватило дыхание. Она подумала о дочери, которая ждет ее в машине. О двух сыновьях, которые сейчас смотрят телевизор дома. Представила, как ее муж, стоя в окружении других гостей, с беспокойством глядит на часы, недоумевая, куда она запропастилась. Глаза ее увлажнились от слез при мысли о том, что она никогда больше не увидит тех, кого любит. Какая нелепая смерть! Люди погибают, защищая свою родину, близких или свою честь. А она защищает поддельную сумочку от «Эрме» с неправильно поставленным ударением. Впрочем, какая разница. Любая смерть бессмысленна.

Бродяга нанес ей еще один удар, на этот раз в живот. Пери согнулась пополам и зашлась кашлем, чувствуя, что ее покидают последние силы.

Собрав волю в кулак, она закричала:

– Прекрати! Прекрати, пока не поздно! – Она словно унимала расшалившегося ребенка. Все тело била крупная дрожь, которую она никак не могла унять. – Послушай, – хрипло сказала она, – если ты меня убьешь или ранишь, тебе мало не покажется. Ты точно сядешь. А в тюрьме из тебя… – «Дух вышибут», хотела сказать она, но вслух произнесла другое: – Там тебе все кости переломают! Поверь, ты горько пожалеешь!

Бродяга сплюнул сквозь зубы.

– Шлюха, – процедил он. – Да кем ты себя воображаешь?

Никто и никогда не называл ее шлюхой. Слово вонзилось в мозг, как ледяная игла. Она сделала еще одну попытку, на этот раз предложив договориться по-хорошему.

– Забирай сумку, если хочешь. Я пойду своей дорогой, ты – своей.

– Шлюха! – повторил он, как заведенный.

Лицо его словно окаменело, глаза превратились в узкие щели. Невозможно было понять, что у него на уме. В конце переулка проехала машина, огни фар на несколько секунд рассеяли полумрак. Она хотела позвать на помощь, но машина скрылась слишком быстро. Их снова окружила сгущавшаяся темнота. Пери отступила на шаг.

В следующее мгновение бродяга схватил ее за горло и резко толкнул. Волосы ее рассыпались, заколка, которая держала стянутый на затылке пучок, с тихим стуком запрыгала по земле. Упав на спину, Пери ударилась головой об асфальт, но боли, как ни странно, не почувствовала. В вышине темнело небо – невероятно далекое, холодное и плотное, как лист металла. Она попыталась встать, опираясь об асфальт и оставляя на нем кровавые следы. Бродяга, вновь повалив Пери, взгромоздился на нее и принялся срывать с нее платье. Из его рта несло отвратительным запахом – голода, сигарет, клея. Это был запах разложения. Пери затошнило. Ей казалось, что ее насилует труп.

Подобное часто происходит в этом городе, который лежит на семи холмах, двух континентах, омывается тремя морями и насчитывает пятнадцать миллионов жителей. Это происходит за плотно запертыми дверями и во внутренних дворах, под открытым небом; в дешевых мотелях и роскошных номерах пятизвездочных отелей; в глухие ночи и при ярком свете дня. Обитательницы городских борделей могли бы рассказать немало захватывающих историй, пожелай только кто-нибудь слушать их. В этом городе никогда не было и нет недостатка в девочках по вызову, юношах, готовых на все, и опытных проститутках, терпевших немало побоев и унижений от клиентов, которым достаточно малейшего повода, чтобы дать волю злобе. Не было и нет недостатка в транссексуалах, которым достается особенно часто. Однако они никогда не обращаются в полицию, потому что знают: там их ждет новая порция побоев. Дети в этом городе опасаются некоторых членов семьи, а молодые жены – своих свекров и братьев мужа. Служанкам и няням, отказавшимся удовлетворить желания своих распаленных похотью хозяев, как правило, приходится горько об этом сожалеть, не говоря уже о секретаршах, осмелившихся дать отпор своему боссу. Домашние хозяйки не могут рассказать о том, что творят с ними, потому что в турецком языке нет понятия «семейное насилие», хотя семей, где оно процветает, более чем достаточно. Под завесой секретности и молчания в Стамбуле, этом городе безгласных стыдливых жертв и безнаказанных насильников, каждый день происходит множество трагедий. И самые страшные оскорбления здесь терпят от близких, хотя больше всего боятся чужаков.

Прошло несколько томительно долгих минут. Ей казалось, что все это происходит не наяву, а в чьем-то кошмарном сне, куда ее заманили, как в ловушку. Она пыталась сопротивляться. Сил у нее хватало, но бродяга, несмотря на субтильность, тоже оказался сильным. Он боднул ее в голову, и она на несколько секунд потеряла сознание. Боль была такой нестерпимой, а отчаяние – таким безысходным, что она уже готова была сдаться.

И тут краем глаза она увидела прозрачный силуэт – скорее ангельский, чем человеческий. Она сразу поняла, кто это. Дитя Тумана. Розовые щечки, ямочки на руках, пухлые ножки, вьющиеся золотистые локоны, которые еще не начали темнеть. На одной щеке – пятно цвета сливы. Очаровательный малыш, не имеющий ни плоти, ни крови. Джинн. Дух. Галлюцинация. Порождение ее воображения, охваченного ужасом. Впрочем, он уже являлся к ней прежде.

Ничего не замечавший насильник, чертыхаясь себе под нос, принялся спускать брюки. Пальцы его нетерпеливо теребили веревку, заменявшую ремень, но узел был затянут слишком туго. К тому же бродяге приходилось действовать одной рукой, второй он удерживал Пери.

Дитя Тумана хихикало от удовольствия. Взглянув на ситуацию его невинными глазами, Пери тоже сочла эту сцену смешной и расхохоталась. Расхохоталась во весь голос. Такая реакция озадачила насильника, и он на миг ослабил хватку.

– Дай помогу, – предложила Пери, кивнув на веревку.

Во взгляде бродяги мелькнула растерянность, смешанная с недоверием. На мгновение губы исказила снисходительная ухмылка. Он сделал все, чтобы ее испугать, прекрасно зная по опыту, что страх – самое могущественное оружие. Страх заставляет встать на колени самых заносчивых и высокомерных. Он отпустил ее и слегка подался в сторону.

Этого было достаточно, и Пери, не мешкая ни секунды, с силой оттолкнула его от себя. От неожиданности он повалился на спину. Она проворно вскочила и несколько раз ударила его ногой в пах. Бродяга заскулил, как раненое животное. В этот момент Пери не испытывала никаких чувств – ни гнева, ни жалости. Человек всегда учится у других. Одни люди учат нас доброте, другие – жестокости. Она не знала, оказался ли насильник, отравленный парами клея, которые уже начали в его организме свое разрушительное действие, слишком слабым, или же какая-то могучая загадочная сила неожиданно пришла ей на помощь. Ясно было одно: он в полной ее власти. Она может сделать с ним все, что захочет.

Вложив в удар всю силу, Пери двинула его ногой в лицо. Судя по тошнотворному треску костей, она сломала ему нос. Вид крови, заливающей его лицо, не только не испугал ее, но и распалил еще больше. Уже плохо понимая, что делает, она продолжала наносить удары и руками, и ногами, словно по инерции, куда придется.

Бродяга закрывал живот руками, его грязное пальто задралось, обнажив тощий торс. Покорный и безмолвный, он лишь корчился под ее ударами, словно вдруг ощутил смертельную усталость и больше не хотел сопротивляться.

– Сукин ты сын, – приговаривала Пери.

Со времен Оксфорда она не употребляла бранных слов, но теперь они срывались у нее с языка с удивительной легкостью.

Дитя Тумана беззвучно парило в воздухе. Видение, неуловимое, как шепот, нежное, как тончайший шелк. Младенец уже не улыбался. Его черты, словно вылепленные из мягкого воска, застыли в неподвижности. Не то чтобы он осуждал происходящее. Нет, он находился за пределами подобных вещей, в иной сфере. Убедившись, что Пери более не нуждается в его помощи, он устремился прочь из этой реальности. Сгущавшийся сумрак поглотил его без следа.

Пери сразу же перестала бить бродягу. Легкий ветерок шевелил ее волосы. В вышине громко и сердито кричала чайка – быть может, потомок той самой чайки, которая проглотила язык немого поэта. На кого она злилась в этом огромном городе из людских толп и бетона?

Мужчина тяжело дышал, и каждый вздох его напоминал рыдание. Лицо его было залито кровью, губы разбиты.

«Мне очень жаль», – подумала Пери и уже едва не произнесла это вслух, как в голове вдруг раздался голос, нежный и укоряющий одновременно. «Вы по-прежнему чувствуете себя виноватой перед всеми, моя дорогая?»

Если бы профессор Азур каким-то чудом переместился сейчас в Стамбул, то наверняка сказал бы ей именно это. Как странно, прошлое врывается в нашу жизнь ровно в тот момент, когда что-то нарушает ее привычное течение. Смутные воспоминания, подавленные страхи, тщательно скрываемые тайны и чувство вины – мучительное и властное. Мир вокруг словно отступает в тень, превратившись в размытую декорацию. Так и она, внезапно отрешившись от всего остального, не замечая боли и чувствуя лишь безграничный покой, вспоминала теперь то, что, как ей казалось, сумела забыть навсегда.

Бродяга жалобно скулил. Он больше не был повелителем городских задворок, грабителем, насильником, попрошайкой… Все роли, какие ему отводила судьба, слетели, подобно шелухе, и он превратился в маленького ребенка, плачущего от страха и одиночества. Действие клеевых паров закончилось, галлюцинации развеялись, оставив лишь физическую боль.

Пери смотрела на него с чувством, близким к раскаянию. Кровь пульсировала у нее в ушах. Она была уже готова предложить бродяге помощь, когда вдруг услышала за спиной испуганный голос дочери:

– Мама, что случилось?

Она резко повернулась, с трудом возвращаясь к реальности.

– Дорогая, я же велела тебе ждать в машине.

– Сколько можно ждать! – протянула Дениз, уже собираясь осыпать мать упреками, но внезапно осеклась. – Господи боже, да у тебя кровь идет! Скажи наконец, что случилось! Ты ранена?

– Ничего страшного, – успокоила ее Пери. – У нас тут вышла небольшая потасовка.

Тем временем бродяга, казалось утративший дар речи, с усилием поднялся на ноги и заковылял прочь. Мать и дочь схватили злополучную сумочку и начали подбирать с земли ее содержимое.

– Почему у всех нормальные матери, а у меня нет? – ворчала Дениз, собирая кредитные карточки. Ответить на этот вопрос Пери не могла, поэтому даже не пыталась. – Идем отсюда скорей! – торопила Дениз.

– Подожди секунду. – Пери искала глазами фотографию, но та исчезла.

– Пойдем! – нетерпеливо повторила Дениз. – Чего нам здесь ждать?

Выйдя из переулка, они поспешили к своей машине. «Ренджровер» цвета «Небо Монте-Карло» ждал их. Как ни удивительно, машину не угнали.

Остаток пути обе провели в молчании: дочь сосредоточенно обдирала заусенцы, мать смотрела на дорогу. Лишь позднее Пери вспомнила, что они не смогли найти мобильный телефон. Возможно, бродяга унес его в своем кармане; возможно, он выпал оттуда во время схватки и до сих пор лежал в темном переулке, время от времени начиная звонить, призывая свою хозяйку. Что ж, Стамбул часто бывает глух к крикам и призывам.