Онлайн чтение книги Том 22. Избранные дневники 1895-1910
1898

Прошло два дня. 1-ое января 1898. Очень грустно, уныло, нездорово встречаю новый год. Не могу работать, и все болит живот.

Получил письмо от Федосеева из Верхоленска о духоборах, очень трогательное. Еще письмо от редактора «The adult» о свободной любви. Если бы было время, хотелось бы написать об этом предмете. Должно быть, и напишу. Главное, показать, что все дело в выгораживанье для себя возможности наибольшего наслаждения без думы о последствиях. Кроме того, они проповедуют то, что уже есть и очень дурно. И почему отсутствие внешней restreint[18]сдержанности (англ.). поправит все дело. Я, разумеется, против всякой регламентации и за полную свободу, но только идеал есть целомудрие, а не наслаждение.

Думал за это время только одно и, кажется, важное, именно:

1) Все мы думаем, что наша обязанность, призвание — это делать разные дела: воспитать детей, нажить состояние, написать книгу, открыть закон в науке и т. п., а дело у всех нас только одно: делать свою жизнь, сделать так, чтобы жизнь была цельным, разумным, хорошим делом. […]

Нынче уже 4-ое. Мне немного лучше. Хочется работать. Вчера Стасов и Римский-Корсаков, кофе, глупый разговор об искусстве. Когда я буду исполнять то, что много баить — не подобаить. Получил вольно печатанную брошюру. […]

Нынче 13 января 98. Москва. Больше недели не писал. И ничего почти не делал. Все нездоровится. Уныло. И то добр и спокоен, а то тревожен и не добр. Третьего дня было тоскливо. И пришли мужики: Валахов с Степаном Петровичем и два тульские. И так легко, бодро стало. Надо не поддаваться среде. Можно всегда вступать в среду — бога и его людей. Давно так нехорошо не было на душе. Письмо от Поши. Написал Поше, Ивану Михайловичу, Чертковым, Мооду и Буланже. Все пытаюсь найти удовлетворяющую форму «Хаджи-Мурата», и все нет. Хотя как будто приближаюсь. Вчера праздновали Танины именины — тяжело. Нынче телеграмма о статье «Что такое искусство?»^*. Кой-что записано и, кажется, важное.

1) Огромной важности, и надо будет хорошенько изложить: организация, всякая организация, освобождающая от каких-либо человеческих, личных, нравственных обязанностей. Все зло мира от этого. Засекают, развращают, одуряют людей, и никто не виноват. В рассказ о восстановлении ада — это главное новое средство. […]

[3 февраля. ] Все так же умственно непроизводителен. Утром хватился, что пропущено в «Искусстве» место о троице^*, и, ничего не работая, пошел к Гроту, оттуда в редакцию; пришел в 3-м часу, почитал, лег, обедал. Пришли Тароватый, потом Меньшиков, Попов, Горбунов, еще один, Гуленко, Суллер. Читал «Пахаря» Ляпунова^* и очень тронут. Записано следующее:

[…] 8) Одно из самых обычных заблуждений состоит в том, чтобы считать людей добрыми, злыми, глупыми, умными. Человек течет, и в нем есть все возможности: был глуп, стал умен, был зол, стал добр, и наоборот. В этом величие человека. И от этого нельзя судить человека. Какого? Ты осудил, а он уже другой. Нельзя и сказать: не люблю. Ты сказал, а оно другое.

9) Говорят про царя, что не виноват он, а его окружающее — неправда: он один причиной всего. Жалеть его можно и должно, но нужно знать, где причина.

[…] 13) Сила в рабочем народе. Если он несет свое угнетение, то только потому, что он загипнотизирован. Вот в этом-то все дело — уничтожить этот гипноз. […]

Нынче 19 февраля 1898. Москва. Долго не писал. Сначала был нездоров. Дней пять, как лучше. За это время все исправлял и дополнял и портил последние главы об искусстве. Решилась отправка Карпентера с предисловием в «Северный вестник»^*. Поправлял и это предисловие. Общее впечатление от этой статьи «о науке», так же как и от 20 главы, раскаяние. Чувствую, что это правда, что это надо, но больно, что оскорбляю, огорчаю много добрых заблудших. Очевидно, 0,999 не поймут, во имя чего я осуждаю нашу науку, и будут возмущены. Надо бы было сделать это с большей добротой. И в этом я виноват, но теперь поздно.

[…] Записано следующее:

[…] 2) Странно, Таня возится с дантистами, и ей выдернули не тот зуб, и это обстоятельство более всего мне подтвердило то, что я дурно поступил, отдав именье детям. Им бы было лучше. Только надо было уметь, не нарушая любви, сделать это. А я не умел.

[…] 5) Священнику, вообще духовному лицу, чтобы загладить свой грех, надо с амвона перед всем народом покаяться в обмане — сказать: простите, что обманывал вас… какая сильная сцена! И правдивая.

6) Наше искусство с поставкой потех для богатых классов не только похоже на проституцию, но есть не что иное, как проституция.

Нынче 25. Ничего не записано. Кое-что поправлял. Нынче писал письма. Больше семи писем. Но ничего не могу писать, хотя не перестаю думать о «Хаджи-Мурате» и воззвании.

Больше трех недель не писал. Нынче 19 марта 98. Москва. Кончил все свои письма. За это время написал серьезные письма: 1) В американскую колонию, 2) В «Петербургские ведомости» о духоборах, 3) В английские газеты о духоборах же и 4) Предисловие к английскому изданию «Что такое искусство?» — о цензурных изуродованиях.

Внутренняя жизнь моя та же. Как я и предвидел: новое сознание жизни для бога, для совершенствования любви, притупилось, ослабело и, когда понадобилось на днях, оказалось не недействительным, но менее действительным, чем я ожидал. Главное событие за это время — разрешение духоборам выселиться. «Что такое искусство?», кажется, теперь совсем кончилось. Соня уехала вчера в Петербург. Она все так же неустойчива. Работал за все это время мало.

Записано довольно много, попробую выписать.

1) Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым, а человек есть все: все возможности, есть текучее вещество, есть <img src="image002.jpg" width="263" height="44" alt="" border="0">и т. д.

Это есть хорошая тема для художественного произведения и очень важная и добрая, потому что уничтожает злые суждения — рака́ — и предполагает возможность всего хорошего. Работники дьявола, уверенные в присутствии дурного в человеке, достигают великих результатов: суеверия, казни, войны. Работники божьи достигли бы больших результатов, если бы они более верили в возможность добра в людях. […]

Нынче 21 марта 98. Москва. Продолжаю выписки. Мне очень нездоровится, слаб. Но, слава богу, спокоен — живу настоящим. Сейчас привел в порядок бумаги «Искусства».

[…] 13) Как бы хорошо написать художественное произведение, в котором бы ясно высказать текучесть человека, то, что он, один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо.

14) Каждый человек, как и все, несовершенный во всем, все-таки в чем-нибудь одном более совершенен, чем в другом, и эти-то совершенства предъявляет как требование к другому и осуждает.

[…] 16) Есть такая игрушка английская peepshow[19]калейдоскоп (англ.). — под стеклышком показывается то одно, то другое. Вот так-то показать надо человека Хаджи-Мурата: мужа, фанатика и т. п.

[…] 20) Честолюбие служебное и корыстолюбие скупцов потому так заманчивы, что они очень просты. При всякой другой цели жизни надо многое соображать, думать, и никогда не видишь ясно результатов. А тут так просто: была одна звезда, стало две, был один миллион, стало два и т. д.

[…] 22) Говорил с Пешковой о женском вопросе. Вопроса женского нет. Есть вопрос свободы, равенства для всех человеческих существ. Женский же вопрос есть задор.

23) Чем виноватее сам перед своей, хотя бы и скрытой совестью, тем охотнее и невольно ищешь вины других и, в особенности, тех, перед которыми виноват.

[…] 25) Стал думать о себе, о своих обидах и своей будущей жизни и опомнился. И так мне естественно было сказать себе. Тебе-то что за дело до Льва Николаевича? И хорошо стало. Стало быть, есть тот, кому мешает подлый, глупый, тщеславный, чувственный Лев Николаевич. […]

12 апреля 1898. Москва. В числе событий этого времени был приезд духоборов, заботы об их переселении, смерть Брашнина. Занятия «Carthago delenda est» и «Хаджи-Мурат». Работал довольно мало: душевное состояние довольно хорошее. Посетители — больше из мужиков молодые — хорошие.

С вчерашнего дня состояние душевное очень тяжелое. Не даюсь, не высказываюсь никому, кроме бога. Я думаю, что это очень важно. Важно молчать и перетерпеть. То страдания перейдут к другим и заставят их страдать, а то перегорят в тебе. Это дороже всего. Много помогает мысль о том, что в этом моя задача, мой случай возвыситься — приблизиться немного к совершенству.

Нынче 27 апреля 1898. Гриневка ^*. Третий день здесь. Мне хорошо. Немного нездоров. Соня нынче утром уехала — грустная и расстроенная. Очень ей тяжело. И очень ее жалко, и не могу еще помочь. За последнее время в Москве все кончал «Carthago delenda est». Боюсь, что не кончил, и она еще придет ко мне. Хотя порядочно. Здесь ничего не работал. Бедствие голода далеко не так велико, как было в 91 году. Так много лжи во всех делах в высших классах, так все запутано ложью, что никогда нельзя просто ответить ни на какой вопрос: например, есть ли голод? Постараюсь получше раздать порученные деньги^*.

Вчера был разговор все о том же. Хороша ли исключительная любовь. Резюме такое: нравственный человек будет смотреть на исключительную любовь — все равно женатый или холостой — как на зло, будет бороться с ней; малонравственный человек будет считать ее добром и будет поощрять ее. Совсем безнравственный человек не понимает даже и это и смеется над ней.

«Русские ведомости» запретили из-за духоборов и меня — это жалко, и мне досадно^*.

1) Пословица. Хорошему сыну состоянье не заводи, дурному — не оставляй. […]

Нынче 29, утро. Гриневка. 1898. Была большая слабость. Со вчерашнего дня лучше. Но ничего не мог писать. Ходил в Лопашино, переписывал^*. Читал Боккаччио. Начало господского безнравственного искусства. Нет писем. Был Сережа. Продолжаю: Думал:

1) Смотришь, вглядываешься в жизнь человека, особенно женщины — видишь, из какого миросозерцания вытекают его поступки, видишь, главное, как неизбежно отскакивают всякие доводы, противные этому миросозерцанию, и не можешь себе представить, как могло бы измениться это миросозерцание — вроде как косточка финиковая — как она прорастет, а есть условия, когда изнутри пойдет изменение и совершится. Живой человек всегда может родиться, семя прорасти.

[…] 4) Одна из настоятельнейших потребностей человека, равная, даже более настоятельная, чем еда, питье, похоть, и про существование которой мы часто забываем, это потребность проявить себя — знать, что это сделал я. Очень много поступков, иначе непонятных, объясняются этой потребностью. Надо помнить ее и при воспитании, и имея дело с людьми. Главное, надо стараться, чтобы это было деятельность, а не хвастовство.

5) Отчего дети и дурачки [поднимаются] на такую страшную высоту, выше большинства людей? Оттого, что разум их не извращен ни обманами веры, ни соблазнами, ни грехами. На пути к совершенству у них ничего не стоит. Тогда как у взрослых стоит грех, соблазн и обман. Первым надо только идти, вторым надо бороться.

[…] 7) Дети эгоистичны без лжи. Жизнь вся учит бесцельности, гибельности эгоизма. И потому старики достигают неэгоистичности без лжи. Два предела.

8) Стал соображать о столовых, о покупке муки, о деньгах, и так нечисто, грустно стало на душе. Область денежная, то есть всякого рода употребление денег, есть грех. Я взял деньги и взялся употреблять их только для того, чтобы иметь повод уехать из Москвы. И поступил дурно.

[…] 10) Во сне нынче думал, что самое короткое выражение смысла жизни такое: мир движется, совершенствуется; задача человека участвовать в этом движении и подчиняться и содействовать ему.

Слабость все продолжается. Записал все очень плохо.

4 мая 1898. Гриневка, вечер. Вчера был полон дом гостей: Цуриковы, Ильинская, Стахович. Ничего не делал днем. Утром написал письма Черткову, Соне и еще кому-то. Третьего дня был в Сидорове и у Сережи. Утром читал Черткова статью^*. Очень хорошо. 1-го мая были Линденберг и учитель и ходили в Каменку. 30-го ездил в Губаревку. Огорчает меня то, что совсем как бы потерял способность писать. К стыду своему, не равнодушен к этому. На днях во сне живо думал о контрасте задавленного народа и Давящих, но не записал. Нынче, да и в прежние дни, как будто уясняю себе «Хаджи-Мурата», но не могу писать. Правда, что мешают. Думал:

1) Как следит атлет за увеличением мускулов, так следи за увеличением любви или хоть, по крайней мере, за уменьшением злобы и лжи, и будет полная, радостная жизнь.

[…] Чудная погода, дружная, жаркая весна. Мне спокойно и хорошо.

Нынче 9 мая 98. Гриневка. За эти дни были посетители: Маша, Варя. Я езжу, каждый день где-нибудь открываю столовую. Ничего не пишу, чувствую слабость. Вчера был ливень. Я ездил в Бобрик. Нынче ходил в Никольское. Ездил в Губаревку и, возвращаясь лесом, думал: все вокруг так прекрасно, как должно быть. […]

Нынче 15 мая. Утро. 98. Гриневка. Эти два дня ездил в Манцево, Кукуевку и вчера в Бастыево. Писал «Хаджи-Мурата» неохотно. Опять упражнялся — глупо, почти душевная болезнь. Написал письмо Поше нехорошо. Со всеми мне здесь приятно. Сейчас перечел этот дневник и остался не очень недоволен. Ах, если бы больше помнить свое переходное, служебное здесь положение! Ничего не записано. Здоровье хорошо бы, если бы не болели позвонки. Начал писать письма. И это не идет. Надо спокойно ждать и жить перед богом.

Нынче 27 мая 98. Гриневка. Утро. За это время писал. «Воззвание»^* и написал статью о положении народа^*.

Нынче, кажется, 12 июня. Ясная Поляна. 1898. Поехал с Соней к Цуриковым, Афремовым, Левицким. Очень приятное впечатление, полюбил многих; но заболел и не сделал дела, а наделал много хлопот и Левицким и домашним. Соня приехала сама больная и страшно возбужденная страхом за меня^*. Дня четыре, как приехал в Ясную, и хорошо поправляюсь. Написал много писем. Получил до 4000 рублей, которые не могу употребить в нынешнем году. Здесь Маша с мужем и Илюша. И Вестерлунды. Дора родила^*. Таня совсем собирается замуж. Жаль ее, а может быть, так надо для ее души. Нынче совсем неожиданно стал доканчивать «Сергия»^*. Нет известий из Англии. Есть очень много записанного.

[…] 2) Хотя это и записано прежде, не могу не повторить: сила правительств в том, что у них в руках самопитающийся круг власти: ложное учение производит власть; а власть дает возможность распространять одно ложное учение, устраняя все противное ему, обличающее его.

3) Люди спокойно живут в таком устройстве, при котором не только матерьяльная власть в руках людей или человека, случайно заменяющихся одни другими, но в руках этих людей или человека власть над душами людей. Так что люди могут быть воспитаны и настроены так, как этого захочется случайно находящимся во власти, может быть, дурному, развратному человеку или людям. Если бы люди только поняли, чем они рискуют при этом, они ни минуты не могли бы жить при этих условиях.

[…] 12) Как странно и тяжело на меня действует вид детей моих, владеющих землей и заставляющих работать народ. Как угрызение совести. И это не рассуждение, а чувство, и очень сильное. Виноват я был, не отдав землю мужикам? Не знаю.

13) Лесков воспользовался моей темой, и дурно. Чудесная мысль моя была три вопроса: какое время важнее всего? какой человек? и какое дело?

Время сейчас, сию минуту, человек тот, с которым сейчас имеешь дело, и дело то, чтобы спасти свою душу, то есть делать дело любви^*. […]

14 июня 1898. Ясная Поляна. Вечер. Оба дня писал «Отца Сергия». Недурно уясняется. Написал письма. Нынче были крестины. Все не могу быть вполне добр к Леве. Трудно. Но не унываю.

Нынче 22 июня 98. Ясная Поляна. 16-го заболел очень сильно. Никогда не чувствовал себя столь слабым и близким к смерти. Совестно пользоваться тем уходом, который окружающие дают мне. Ничего не мог делать. Только читал, записал кое-что. Нынче мне гораздо лучше. Ухтомский носился с статьей и все-таки отказался печатать. Телеграфировал Меньшикову, чтобы он попытался в «Вестнике Европы» и «Русском труде». Боюсь, надоем ему^*. Юношей прогнали. Запретили выдавать купленную муку^*. Лева заговорил о своей повести^*. Я сказал ему больно, что как раз некультурно (его любимое) то, что он сделал, не говоря о том, что глупо и бездарно. Нынче уехали его очень грубые и некультурные, но добродушнейшие beaux parents[20]родители жены (фр.). .

Получил письмо от Черткова, хорошее. Приехал Дитрихс. Был милый Дунаев. Рассказывают про большой бунт фабричных. Допишу после.

Нынче 28 июня 98. Ясная Поляна. Вечер. Только теперь поправился и испытываю наслаждение convalescence[21]выздоровления (фр.). . Особенно ярко, живо чувствую природу, и большая ясность мысли… Писал немного воззвание. Нынче писал «Отца Сергия». И то и другое недурно. Писал довольно много писем. Вчера получил все неприятные, от Monet’а^*, a главное, от Гали с известием, что они перессорились^*. Поша уезжает в Швейцарию, а Буланже в Болгарию. Таня уехала к Маше, вчера приезжал Илья. Нынче приехал Миша и Саша. Миша очень беден духом. С Левой было очень тяжело, разумеется, по моей вине. Особенно живо понял и почувствовал это, получив известие о ссорах в Англии. Только одно, одно настоящее дело нам задано: жить любовно с братьями, со всеми — нужно отрешение от себя. Писал об этом друзьям и буду для себя стараться. […] Записано:

1) Paul Adam делает жестокую характеристику мужика, вообще рабочего:^* и грубый, и эгоист, и раб, и изувер — все может быть справедливо, но одно, что он без нас будет существовать, а мы без него — все сгаснем. И потому нельзя нам его судить. (Что-то не то.)

2) Мне бывает особенно неприятно, когда люди, мало жившие и думавшие, мне не верят и, не понимая меня, спорят в вопросах нравственных. Это от того же, от чего ветеринару было бы досадно, если бы с ним спорили люди, не сведущие в его искусстве. Разница только в том, что ветеринарное, поварское, самоварное, какое хотите искусство или знание признается искусством или знанием, в котором компетентны только изучавшие эту область; в деле же нравственности все считают себя компетентными, потому что каждому нужно оправдывать свою жизнь, а жизнь оправдывается только теориями нравственности. И каждый составляет себе их.

3) Я часто думал о влюблении, о хорошем, идеальном, исключающем всякую чувственность — влюблении, и не мог найти ему место и значение. А место и назначение это очень ясное и определенное: оно в том, чтобы облегчать борьбу похоти с целомудрием. Влюбление должно у юношей, не могущих выдержать полного целомудрия, предшествовать браку и избавить юношей в самые критические годы от 16 до 20 и больше лет от мучительной борьбы. Тут и место влюблению. Когда же оно врывается в жизнь людей после брака, оно неуместно и отвратительно.

4) Меня часто спрашивают совета в вопросах владения землей. Я по старой привычке отвечаю, тогда как, в сущности, на такие вопросы так же неприлично отвечать, как было бы неприлично отвечать на вопросы о том, как воспользоваться владением или трудом, оброком крепостного раба. […]

Нынче 30 июня 98. Ясная Поляна. Все нездоровится, и очень слаб. Но, кажется, поправляюсь и душевное состояние хорошее. Третьего дня получил письмо о ссоре в Англии. Писал им. Очень грустно и очень поучительно. […] Меньшиков телеграфирует, что напечатает Гайдебуров с урезками^*. Эти дни писал «Сергия» — не хорошо.

Продолжаю записанное прежде.

[…] 9) Живо вспомнил, какой огромной важности дело — полная, до мелочей, во всем правдивость, избегание всяких внешних лживых форм. И решил держаться этого It is never too late to mend[22]Лучше поздно, чем никогда (англ.). .

[…] 16) (К воззванию.) Люди старательно свяжут себя так, чтобы один человек мог двигать ими всеми, потом веревку от этой своей связанной толпы отдадут кому попало. И удивляются, что им дурно. Удивительный обман. Люди сплачиваются, связываются сами собою перед опасностью для защиты. Но опасности нет никакой, и они продолжают связывать себя и отдаются в руки тем, которые хотят властвовать.

17 июля. Ясная Поляна. 98. Утро. Особенного ничего не было за эти одиннадцать дней. Решил отдать свои повести: «Воскресение» и «Отец Сергий» в печать для духоборов^*. Соня уехала в Киев. Внутренняя борьба. Мало верю в бога. Не радуюсь экзамену, а тягочусь им, признавая вперед, что не выдержу. Всю ночь нынче не спал^*. Рано встал и много молился. Нынче приехали Дитерихсы и Горбуновы. Мне было приятно с ними. Взялся за «Воскресение», и сначала шло хорошо, но с тех пор как встревожился — два дня ничего не мог сделать.

[…] Записано много. Сейчас едва ли успею.

1) Помыслы ведут к мечтаниям, мечтания к страстям, страсти к бесам. (Из «Добротолюбия»)^*.

2) Эстетическое наслаждение, получаемое от природы, доступно всем. Все различно воспринимают его, но не на всех оно действует, так же должно действовать и искусство.

[…] 4) К «Отцу Сергию». Один хорош — с людьми падает. […]

3 августа 98. Пирогово. Опять все по-старому. Опять так же гадка моя жизнь. Пережил очень много. Экзамена не выдержал. Но не отчаиваюсь и хочу переэкзаменовки. Особенно дурно держал экзамен потому, что имел намерение перейти в другое заведение^*. Вот эти мысли надо бросить, тогда будешь лучше учиться. За это время вернулась Соня, была милая Таня Кузминская. Работал над «Воскресением», идет очень плохо, хотя и кажется, что обдумал гораздо лучше.

Третий день в Пирогове. Дядя Сережа не так хорош, как бывал прежде, — не в духе. Марья Николаевна. Два дня ничего в голову не идет. За это время было тревожное известие о положении духоборов и о том, что M. H. Ростовцеву посадили в тюрьму. Писем давно нет от Чертковых. Должно быть, перехватывают. Буду продолжать записывать незаписанное:

[…] 2) Есть два приема деятельностей людских, и по тому, какого из этих двух родов деятельностей они преимущественно держатся, и два рода людей: одни употребляют свой разум на то, чтобы узнать, что хорошо и что дурно, и поступают сообразно этому знанию; другие поступают, как им хочется, и потом уже употребляют свой разум на то, чтобы доказать, что то, что они. сделали, хорошо, а чего не сделали, дурно.

3) Совершенно ясно, что выгоднее все делать сообща, но рассуждения для этого недостаточно. Если бы рассуждение было достаточно, то это давно бы уже было. То, что это видно по капиталистам, не может убедить людей жить сообща. Кроме рассуждения о том, что это выгодно, надобно, чтобы сердце было готово так жить (мировоззрение было такое, которое совпадало бы с указанием разума), а этого нет и не будет, пока не переменятся желания сердца, то есть мировоззрение людей.

[…] 14) Есть обычные, иногда умышленные, иногда неумышленные, недоразумения о моих взглядах, которые, признаюсь, раздражают меня:

15) Я говорю, что бог, сотворивший мир в шесть дней, пославший сына, сам этот сын, — не бог, а что бог есть то, что одно есть, непостижимое благо, начало всего; против меня говорят, что я отрицаю бога.

16) Я говорю, что не надо насилием противиться насилию, против меня говорят, что я говорю, что не надо бороться со злом.

17) Я говорю, что надо стремиться к целомудрию, и на этом пути будет в первой степени девственность, во второй — чистый брак, в третьей — не чистый, то есть не единственный, но брак; против меня говорят, что я отрицаю брак и проповедую прекращение рода человеческого.

18) Я говорю, что искусство есть деятельность заражающая, и чем более заразительно искусство, тем оно лучше. Но что эта деятельность хороша или дурна независимо от того, насколько оно удовлетворяет требованиям искусства, то есть заразительности, еще и потому, насколько она удовлетворяет требованиям религиозного сознания, то есть нравственности, совести; против меня говорят, что я проповедую тенденциозное искусство и т. п.

[…] 19) К «Воскресению». Нельзя было думать и помнить о своем грехе и быть самодовольным. А ему надо было быть самодовольным, чтобы жить, и потому он не думал, забыл. […]

Нынче 24 августа 98. Ясная Поляна. За это время не получал писем от Черткова и очень недоумеваю. Кажется, за это время были духоборы. Письма от Хилкова и Ивана Михайловича. Ответил всем. Нынче приехал Суллер. Все работаю над «Воскресением» и доволен, даже очень. Боюсь столкновений. Соня нездорова; но духом хороша. И мне хорошо. Полон дом народа: Машенька, Стахович, Вера Кузминская, Вера Толстая. Выписываю:

[…] 2) Люди живут в мире, не исполняя своего призвания, вроде того, как бы заводские рабочие заняты были только тем, как поместиться, питаться, гулять.

[…] 5) Ты хочешь служить человечеству? Хорошо. То, что ты хотел сделать, сделает другой. Доволен ли ты? Нет, недоволен потому, что важно для меня не то, что сделается, а то, что я сделаю, то, что сделаю свое дело. Лучшее доказательство, что дело не в деле, а в своем движении к добру.

[…] 7) Эгоизм, вся жизнь эгоистическая, законен только до тех пор, пока не проснулся разум; как скоро он проснулся, то эгоизм законен только в той мере, в которой он нужен, чтобы поддержать себя, как орудие, нужное для служения людям. Назначение разума служить людям. В том весь ужас, что его употребляют на служение себе.

8) Человек отдается иллюзии эгоизма, живет для себя и страдает. Стоит ему начать жить для других, и страдание облегчается, и получается лучшее благо мира: любовь людей.

9) Как отучают себя от куренья, от дурных привычек, так можно и должно отучать себя от эгоизма. Захочешь увеличить свое удовольствие, захочешь выставить себя, вызвать любовь других, остановись. Если нечего делать для других или не хочется ничего делать, не делай ничего, но только не делай для себя.

10) Баварец рассказывал про их жизнь. Он хвалится высокой степенью свободы, а между тем у них обязательное и религиозное грубокатолическое обучение. Это самый ужасный деспотизм. Хуже нашего.

[2 ноября. ] Страшно посмотреть, сколько времени не писал — больше двух месяцев. И не только ничего не было дурного, но скорее все хорошее. Юбилей^* был не так противен и тяжел, как ожидал. Продажа повести и получение 12-ти тысяч, которые отдал духоборам, устроилось хорошо^*. Был недоволен Чертковым и увидал, что виноват я. Приезжал духобор из Якутска. Очень полюбил его. Сережа вполне близок делом и чувством. Нарочно не трогаю словами. С Соней очень хорошо. Люблю ее больше, чем прежде. Маша жалка своей слабостью, но духом все так же близка. Таня разорвала, но в очень неустойчивом положении^*. Андрюша женится на Дидрихс^* и очень сблизился. Чужды Миша и Лева. Но, слава богу и благодарность ему, что он пробудился, разгорелся во мне, и мне естественно или любить и радоваться, или любить и жалеть. И какое счастие.

Вчера был Archer, приехавший от Черткова, полюбил его. Дела очень много, но я весь поглощен «Воскресением», берегу воду и пускаю только на «Воскресение». Кажется, будет недурно. Люди хвалят, но я не верю. Кое-что записал — все очень важное. То запишу после, но сейчас хочется записать то, что сейчас вечером гулял по дорожке и ясно не только думал, но чувствовал.

1) Под ногами морозная твердая земля, кругом огромные деревья, над головой пасмурное небо, тело свое чувствую, чувствую боль головы, занят мыслями о «Воскресении», а между тем я знаю, чувствую всем существом, что и крепкая морозная земля, и деревья, и небо, и мое тело, и мои мысли — что все это только произведение моих пяти чувств, мое представление — мир, построенный мной, потому что таково мое отделение от мира, какое есть. И что стоит мне умереть, и все это не исчезнет, но видоизменится, как бывают превращения в театрах: из кустов, камней сделаются дворцы, башни и т. п. Смерть есть не что иное, как такое превращение, зависящее от другой отдельности от мира, другой личности: то я себя, свое тело с своими чувствами считаю собою, а то совсем иное выделится в меня. И тогда весь мир станет другим. Ведь мир такой, а не иной только потому, что я считаю собой то, а не другое. А делений мира может быть бесчисленное количество. Не совсем ясно для других, но для меня очень.

14 ноября. Опять не видал, как прошли одиннадцать дней. Очень увлеченно занят «Воскресением» и хорошо подвигаюсь. Совсем близок к концу. Был Сережа и Суллер и уехали оба на Кавказ с моим письмом к Голицыну^*. Вчера приехала Соня. Очень хорошо. Я себя давно так умственно и физически хорошо, бодро не чувствовал.

Не могу разобрать, что записано, что нет:

[…] 2) Жить для других кажется трудно так же, как кажется трудно работать. Но как и в работе, за заботу других может быть лучшая награда: любовь других. Может и не быть. Тогда как в работе награда внутренняя: наработался, устал и хорошо.

[…] 5) Женщины точно так же, как и мужчины, одарены чувством и умом, но разница в том, что мужчина, большей частью, считает обязательным и для себя и выше чувств веления ума (разум), женщина же считает обязательным для себя и выше разума — чувство. То же, но только на разных местах.

[…] 7) Думаешь, что ты один и страдаешь от одиночества, а ты не только в согласии, но ты один со всеми — только искусственные и устранимые преграды отделяют тебя. Устрани их, и ты один со всеми. Устранение этих преград по мере сил и есть дело жизни.

[…] 9) Смотришь на людей, целующих икону, подлезающих под нее, обожающих и боящихся ее. Если людей могли обмануть так, то нет обмана, на который бы они не поддались.

10) Записано, что тяжело оттого, что жизни нет, а есть только эгоистическое существование. Не могу вспомнить, что я еще разумел под этим.

11) Бог проявляется в нас сознанием. Пока нет сознания, нет бога. Только сознание дает возможность добра, воздержания, служения, самопожертвования.

Все зависит от того, на что направлено сознание.

Сознание, направленное на животное я, убивает, парализирует жизнь; сознание, направленное на духовное я, возбуждает, возвышает, освобождает жизнь.

Сознание, направленное на животное я, усиливает, разжигает страсть, производит страх, борьбу, ужас смерти; сознание, направленное на духовное я, освобождает любовь. Это очень важно, и если буду жив, напишу это.

[…] 15) Прогресс нравственный человечества происходит только оттого, что есть старики. Старики добреют, умнеют и передают то, что они выжили, следующим поколениям. Не будь этого, человечество не двигалось бы. А какое простое средство! […]

Казалось, дня три не писал. А вот десять дней. Нынче 25 ноября. Ясная Поляна. 98. Соня тогда уехала с хорошим чувством, я обещал приехать 1 декабря. Миша мучает ее, и она тоскует. Хочется поскорее приехать к ней. Хочется тоже съездить в Пирогово. Мы одни: Таня, Маша, Коля. Только Лиза Оболенская. Я все так же усердно занимаюсь «Воскресением». Вчера ночью обдумывал статью о том, почему развращается народ. Нет никакой веры. Младенцем насильно окрестят, а потом считают уголовным преступлением всякое рассуждение о вере (совращение) и всякое отступление. Только и есть вера, что у сектантов. Может быть, введу это в воззвание^*. А жалко. Хорошо думалось ночью. «Воскресение» разрастается. Едва ли влезет в 100 глав^*. Записано следующее и, кажется, очень важное. Нужно бы в изложение веры.

1) Мы очень привыкли к рассуждениям о том, как надо устроить жизнь других людей — людей вообще. И нам такие рассуждения не кажутся странными. А между тем такие рассуждения не могли бы никогда [возникнуть] между религиозными и потому свободными людьми: такие рассуждения суть последствия деспотизма: управления одним человеком или людьми другими. Так рассуждают и сами деспоты, и люди, развращенные ими; говорят, если бы я имел власть, я бы сделал с другими то-то и то-то. Это заблуждение вредно не только потому, что оно мучает, уродует людей, подвергающихся насилию деспотов, но и ослабляет во всех людях сознание необходимости исправлять себя. Тогда как это одно единственно действительное средство воздействия на других людей. […]