Онлайн чтение книги Том 2. Произведения 1887-1909
Комментарии

Большинство произведений Бунина, вошедших в настоящий том, неоднократно переиздавалось при жизни писателя.

Первый сборник рассказов Бунина — «На край света» — вышел в Петербурге в 1897 году. Писатель включил в него девять рассказов: «На край света», «На даче», «Фантазер» («На хуторе»), «Вести с родины», «Танька», «На чужой стороне», «Кастрюк», «Тарантелла» («Учитель»), «На Донце» («Святые Горы»). Сборник был сочувственно встречен прогрессивной критикой (см.: Русское богатство, 1897, № 2; Русская мысль, 1897, № 5; Мир божий, 1897, № 2, и др.).

В 1900 и в 1901 годах появились две следующие небольшие книжечки Бунина, изданные в Москве: сборник «Стихи и рассказы», куда вошли четыре рассказа: «Кукушка», «В деревне», «Казацким ходом» и «Велга», и сборник «Полевые цветы», в который, кроме стихов, вошли три рассказа: «На Донце» («Святые Горы»), «На чужой стороне» и «Скит» («Мелитон»).

Первым наиболее полным изданием ранних прозаических произведений Бунина явился выпуск в 1902 году сборника его рассказов в издательстве «Знание». Поддержку в осуществлении этого издания писатель нашел у Горького. 17 октября 1901 года Бунин писал директору-распорядителю издательства «Знание» К. П. Пятницкому: «На днях я виделся в Нижнем с Горьким и толковал с ним относительно издания моих рассказов в „Знании“. Горький, со своей стороны, очень стоял за это…» (Нинов А. Бунин в «Знании». — Журн. «Русская литература». Л., 1964, № 1). К. П. Пятницкий ответил Бунину: «Рад Вашему предложению. Вас как художника ставлю высоко. Подам свой голос за издание. Горький уже высказался в том же смысле…» (там же).

В этот сборник Бунин включил 22 рассказа 1892–1902 годов. Вышедшие после этой книги в том же издательстве три тома стихов и том рассказов 1903–1909 годов образовали первое собрание сочинений писателя. Для этого собрания Бунин заново отредактировал тексты всех произведений.

Следующим изданием ранних рассказов был сборник «Перевал», вышедший в Москве в 1912 году. По содержанию он почти повторял первый том «знаниевских» рассказов, но здесь впервые все произведения были датированы автором, расположены хронологически и еще раз существенно переработаны.

В 1915 году приложением к журналу «Нива» было издано шеститомное Полное собрание сочинений И. А. Бунина, во втором и четвертом томах которого Бунин напечатал рассказы 1892–1909 годов, прибавив к входившим в «знаниевское» издание «Таньку», «Вести с родины», «На чужой стороне», «На даче», «Над городом», «Сон Обломова-внука» («Далекое»), «Старую песню» («Маленький роман») и «Беден бес» («Птицы небесные»). Для тех лет это издание явилось итоговым, все тексты были автором снова пересмотрены и отредактированы.

Находясь в эмиграции, Бунин несколько раз возвращался к рассказам 90-900-х годов. В 1921 году часть их он еще раз переработал и включил в сборник «Начальная любовь», некоторые рассказы после переделки и под новым названием в 20-х и 30-х годах перепечатывал в газетах.

Однако в свое собрание сочинений, вышедшее в 1934–1936 годах в издательстве «Петрополис» в Берлине, он не включил ни одного из рассказов первого двадцатилетия своей творческой деятельности, составляющих настоящий том. Отрицательной оценки своих произведений 90-х и 900-х годов Бунин придерживался довольно долго, но под конец жизни мнение о них изменил. В 1951 году он написал «К моему литературному завещанию», где специально отметил: «Теперь думаю, что все-таки кое-что можно взять из „нивского“ издания и ввести в будущее собрание моих сочинений…» (Бунин И. А. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 9. М., 1967). Бунин перечислил рассказы, которые счел возможным ввести в собрание, настоятельно подчеркивая, что печатать их следует «по исправленным и сокращенным» текстам, приложенным к завещанию. Относительно остальных произведений Бунин писал: «Все — и стихи и проза, — что я не ввожу в это собрание моих сочинений, напечатать, если это нужно, как приложение к нему». Вне предполагавшегося собрания сочинений остались следующие 17 рассказов из входивших в издание 1915 года: «Перевал», «Танька», «Кастрюк», «На хуторе», «Вести с родины», «На чужой стороне», «Учитель», «В поле», «На даче», «Велга», «Без роду-племени», «Поздней ночью», «Сосны», «Туман», «В августе», «Осенью», «Тишина».

Выполнить литературное завещание Бунина представляется невозможным прежде всего потому, что переработанные тексты рассказов до сих пор находятся в частном архиве в Париже и недоступны советским издательствам и исследователям. В Советском Союзе находится только экземпляр второго тома «нивского» издания с черновой неоконченной правкой Бунина (хранится в ИМАИ).

В основной раздел настоящего тома включены рассказы Бунина, входившие в Полное собрание сочинений 1915 года. Во втором разделе тома помещены избранные ранние рассказы и очерки писателя; некоторые из них были опубликованы в периодической печати 1880-1890-х годов или перепечатывались в первых сборниках Бунина, но не включались им в собрания сочинений.

Почти все произведения расположены в томе в хронологическом порядке по датам первых публикаций.

Список условных сокращений

ГБА — Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.

Жизнь Бунина — Муромцева-Бунина В. Н Жизнь Бунина. Париж, 1958.

И. А. Бунин — Бабореко А. И. А. Бунин. Материалы для биографии с 1870 по 1917. Изд. 2. М., Художественная литература, 1983.

ИМАИ — Институт мировой литературы им. А. М. Горького ЛН СССР.

ЛН — Литературное наследство, т. 84, кн. 1. М., Наука, 1973.

«На край света» — Бунин И. А. На край света. СПб., изд. О. Н. Поповой, 1897.

«Начальная любовь» — Бунин Ив. Начальная любовь. Прага, Славянское издательство, 1921.

«Перевал» — Бунин И. А. Перевал. Книгоиздательство писателей в Москве, 1912.

Полное собрание сочинений — Бунин И. А. Полное собрание сочинений, т. 1–6. Пг., изд. т-ва А. Ф. Маркса, 1915 (Приложение к журналу «Нива»).

«Рассказы», 1902 — Бунин И. А. Рассказы. СПб., изд. т-ва «Знание», 1902 <Собрание сочинений т. 1>.

ЦГАЛИ — Центральный Государственный архив литературы и искусства.

Перевал^*

Журн. «Русская мысль», М., 1901, № 8, август, вместе с рассказами «Костер» и «В августе» под общим заголовком «Три рассказа». Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

«Перевал» датирован 1892–1898 гг.; очевидно, были ранние редакции рассказа, не дошедшие до нас.

Бунин долго не публиковал этот рассказ. До него уже были изданы сборники «На край света», «Стихи и рассказы», «Полевые цветы», в периодике появилось немало очерков и рассказов писателя. Сопоставляя «Перевал» с произведениями Бунина. опубликованными раньше, критика усмотрела в нем определенный рубеж в творчестве писателя: «Неизвестно, случайно ли в новом сборнике рассказов г. Бунина <речь идет о сб. „Рассказы“, 1902.— Ред.> первым поставлен рассказ „Перевал“, — писал И. Джонсон. — Во всяком случае, было бы уместно перенести это название и на весь сборник. Именно, кажется, что творчество нашего автора проходит в настоящее время какой-то перевал… Прежний г. Бунин представлялся по преимуществу писателем обиженных и угнетенных, занимался общественными явлениями… Теперь у писателя на первом плане только его настроение, теперь для него другие люди — только повод высказать свои чувства, мысли, ощущения» (журн. «Образование», СПб., 1902, № 12, декабрь). И. Джонсон был не одинок в своих суждениях о «Перевале» как определенном рубеже в раннем творчестве Бунина. А. Басаргин в рецензии на журнальную публикацию трех рассказов Бунина (в том числе и «Перевала») писал, что рассказы передают «жизнь настроения» и лишены «жизни идей». Критик усматривал в этом своеобразный импрессионизм: «… беллетристы „настроения“… делают своего рода нажимы… на свою чувствительность, на свою „художественную“ фантазию, чтобы через них вызвать желательное настроение: впечатление такое — одно настроение, другое впечатление — и настроение другое… в „рассказах“ г. Бунина перед нами какая-то отрывочная и неустановившаяся жизнь… Не человек строит свою судьбу, но судьба… через случайные впечатления, которым она подвергает человека, бросает его то в одну, то в другую сторону, заставляя посменно переживать самые разнообразные настроения…» (газ. «Московские ведомости», 1901, № 240, 1 сентября). Ник. Ашешов находил, что у Бунина «реальная жизнь вытесняется… вечным раздумьем автора… раздумьем, не лишенным пессимистических нот, ясно звучащих в его душе, и постоянным анализом ощущений, неожиданно всплывающих и обычно исчезающих бесследно» (журн. «Вестник и Библиотека самообразования», СПб., 1903, № 13).

Одновременно критики отмечали и своеобразие художественной манеры Бунина, особенно явственно проявившейся именно в «Перевале». И. Джонсон писал: «…художественная манера г. Бунина напоминает мопассановскую. Таково, например, в рассказе „Перевал“ описание ощущений одинокого путника, застигнутого непогодою ночью на трудном и долгом переходе через горный кряж… Оно так и вызывает в памяти мопассановское описание ощущений человека, заблудившегося в парижских улицах глухою и темною ночью».

При переизданиях Бунин почти не изменял текста. Лишь в третьем от конца абзаце, в словах: «Будем брести, пока не свалимся. Дойдем — хорошо, не дойдем — все равно», в издании 1902 года и последующих снята последняя фраза, возможно в связи с критическим выступлением А. Басаргина, который по поводу этой фразы в своей рецензии писал: «Ничего, будем брести, пока бредется! Не большое утешение и не слишком глубокая философия жизни».

Бунин дорожил «Перевалом», многократно включал его в сборники, по заглавию рассказа было дано название сборнику, вышедшему в 1912 г. В Полном собрании сочинений «Перевалом» начинался первый том прозы.

Танька^*

Журн. «Русское богатство», СПб., 1893, № 4, апрель, под заглавием «Деревенский эскиз». Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

В. Н. Муромцева-Бунина рассказывает: «Написал он… рассказ „Без заглавия“ и послал его в „Русское богатство“. Редактор переименовал его, к ужасу автора, в „Деревенский эскиз“» («Жизнь Бунина», с. 83). Сам Бунин вспоминал, как Н. К. Михайловский (редактор «Русского богатства»), прочитав рассказ, «написал, что из меня выйдет „большой писатель“» («Автобиографическая заметка» — см. т. 6 наст. изд.).

В ранней редакции рассказа более подробно говорилось об отношении Павла Антоныча к сыну-революционеру. После слов «отпустить крепостных» (см. с. 15 наст. тома) шел текст:

«Потом проводить в Сибирь сына, юношу-студента… Когда сына арестовали, Павел Антоныч не захотел с ним даже прощаться, решил не писать ему „до гробовой доски“. Только поехал на вокзал в город, чтобы из толпы взглянуть на него… Но не выдержал — сел в тот же поезд, в котором везли сына, на одну станцию: „Все равно домой-то возвращаться, со станции еще ближе…“ Стоя на задней платформе последнего вагона, он думал только то, что у него теперь никого не осталось и что на Дальних Хуторах ждет его пустой дом, в котором он умрет в глухую зимнюю ночь…»

Соприкоснувшись с деревней и узнав ее ближе при встрече с Танькой, Павел Антоныч начал понимать, против чего восставал его сын, в нем произошло нравственное пробуждение: «Первый раз он глядел на него с бесконечной любовью и уважением, чувствовал его родным и своим другом», эта фраза шла в журнальной публикации после слов «портретом сына» (см. с. 18 наст. тома).

В поздних редакциях Бунин снял также размышления помещика о судьбе Таньки: «Где и когда она повстречает счастье, где услышит веселую песню? Где увидит людей, увидит что-нибудь, кроме выгона?»

Кастрюк^*

Журн. «Русское богатство», СПб., 1895, № 4, апрель, с подзаголовком: «Очерк». Печатается по тексту Полного собрания сочинений. В ЦГАЛИ хранится экземпляр второго тома этого издания, где рукой автора указано место написания рассказа: Полтава.

«Кастрюк» понравился Горькому; в декабре 1901 г., в письме к Н. Д. Телешову, он просил включить его в задуманный Телешовым сборник рассказов для народа (Горький М. Собр. соч. В 30-ти томах, т. 28, с. 204). А. Н. Эртель в письме к Бунину от 27 января 1898 г. отмечал: «…совсем другое Ваш крошечный прелестный рассказ „Кастрюк“, выдержанный весь в мягком, задумчивом топе, весь вытекающий из интимных особенностей Вашего таланта, из Вашей художественной индивидуальности…» (журн. «Русская литература», Л., 1961, № 4).

Включив рассказ в сборник «На край света», писатель снял подзаголовок и разделил текст на четыре главы. При последующих изданиях Бунин правил рассказ, делал сокращения. Например, при издании рассказа в 1902 г. в первой главе после слов «вспоминалось прежнее» (с. 20 наст. т.) было снято:

«А веселые, слышанные еще от дедов, „величальные“ дворовые песни вроде:

как-то не шли к его настроению, и он обрывал их с горькой улыбкой».

В этом же издании в конце второй главы исключен идиллический эпизод: встреча Кастрюка с мужиком Максимом.

На чужой стороне^*

Журн. «Мир божий», СПб., 1895. № 4, апрель, под заглавием «Святая ночь». Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

При подготовке рассказа для сборника «Перевал» Бунин внес поправки в текст. В частности, снял традиционно пасхальное окончание. В журнальном варианте рассказа голодные мужики во время заутрени, забыв о своих несчастьях, в молитве находили успокоение, их объединял со всей толпой единый религиозный порыв. После слов «звонким тенором» (с. 32 наст. тома) в журнальной публикации следовало:

«Все заволновалось и задвигалось. Мужики стояли на коленях и торопливо крестились, подолгу припадая головами к каменному полу. Пантелей Парменыч крестился поспешнее всех — он ничего не видел и не слышал кругом. Просветленное лицо его было бледно и радостно.

— Федор! ай что болит? — раздался вдруг возле него шепот. Старик так и вздрогнул:

— Чего? а? Федор!

Припав головой к порогу, мальчик лежал без движения, и только плечи его вздрагивали.

— Федор! да что ты! — испуганно повторил старик, хватая его за плечо.

Громкий и радостный хор причта заглушил и покрыл его слова.

— Христос… воскресе, дедушка! — оборвавшимся от внезапных слез голосом воскликнул Федор, отрываясь от пола.

— Воистину, воистину! — пробормотал Пантелей Парменыч, порываясь к нему и прижимая к себе его голову… И с веселым, взволнованным лицом, быстро смаргивая светлые слезы, повторял в то же время:

— Чего ты, чего?., о чем? Вона-а! будя, батюшка, будя!..»

На хуторе^*

Журн. «Русское богатство», СПб., 1895, № 5, май, с подзаголовком: «Очерк». В сборниках «На край света» и «Рассказы», 1902 напечатан под заголовком «Фантазер». Во всех последующих изданиях Бунин восстановил первоначальное название. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

В Москве 14 декабря 1895 г. Бунин подарил Чехову оттиск рассказа «На хуторе» с надписью: «Антону Павловичу Чехову в знак глубокого уважения и искреннего сердечного расположения. Бунин» ( «Жизнь Бунина», с 95). Горький в письме Чехову замечал: «Стал читать рассказы Бунина. Порой у него совсем не дурно выходит, но замечаете ли Вы, что он подражает Вам? „Фантазер“, по-моему, написан под прямым влиянием Вашим…» (Горький М. Собр. соч. в 30-ти томах, т. 28, с. 77).

Для сборника «Рассказы», 1902 и последующих изданий Бунин изменил конец, который перекликался с толстовской критикой городской культуры. В середине последнего абзаца в журнальной публикации было:

«Представляя себе город, ту жизнь, про которую он слышал, которую видел в Петербурге и дорисовывал потом из газет, он чувствовал в ней что-то нескладное, раздробленное… А здесь… Чувство любви к своему хутору, к родному полю, смутное ощущение, что он прожил здесь определеннее, ровнее, обняло его чувством удовлетворения, подняло и успокоило его сознание. Он не сумел бы выразить свои мысли, но они были таковы: „Я не жил, как живут тысячи других, не суетился, не валил с ног других, чтобы самому завладеть чем-нибудь; не перевертывала меня, моих мыслей людская безграничная сумятица, не было со мною всего того, от чего мечутся и страдают люди в городе. Все у меня сложилось определенно. Все определенно, как спокойна и определенна эта деревенская природа, сама деревня, ее люди, ее отношения — вся ее жизнь“».

Вести с родины^*

Журн. «Русское богатство», СПб., 1895, № 6, июнь, под названием «Неожиданность», с подзаголовком: «Очерк». Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

В. Н. Муромцева-Бунина утверждает, что в рассказе «был выведен крестьянин, друг детства, отрочества и ранней юности автора, умерший во время всероссийского голода» ( «Жизнь Бунина», с. 84).

Рецензент журнала «Образование» (СПб., 1902, № 12, декабрь) в статье «Красивое дарование» одобрительно отзывался о рассказе. Он представлялся ему «самым замечательным из произведений г. Бунина… Превосходно краткое описание… судьбы Мити и Мишки… — судьбы, в которой так сказалось их классовое и имущественное различие… в нем чрезвычайно художественно выражена высокая мысль».

Статистик земства г. Валки Харьковской губ. А. В. Неручев 8 ноября 1895 г. писал Бунину о рассказе: «Здесь, как мне кажется, очень хорошо выражена несправедливость экономических, политических и иных прочих неравенств; мне кажется, что об этом надо писать, на эти несправедливые условия бить, — чтобы приносить пользу писанием» (ЦГАЛИ).

Современники не заметили в рассказе другой, не менее важной для молодого Бунина проблемы: писателя волновал вопрос об ответственности интеллигенции за «несправедливые условия» жизни народа.

На край света^*

Журн. «Новое слово», СПб., 1895, № 1, октябрь, с подзаголовком: «Из записной книжки» и посвящением Д. И. Звереву. Печатается по тексту книги «Начальная любовь».

В. Н. Муромцева-Бунина рассказывает: «Статистик Зверев пригласил его поехать с ним на переселенческий пункт, откуда чуть ли не все село отправлялось в Уссурийский край. Он под свежим впечатлением, что с ним бывало редко, написал рассказ… озаглавил его „На край света“» ( «Жизнь Бунина», с. 86).

«Рассказ этот критики так единодушно расхвалили, — вспоминал Бунин, — что прочие журналы стали приглашать меня сотрудничать, а петербургское „Общество попечения о переселенцах“ даже обратилось ко мне с просьбой приехать в Петербург и выступить на литературном вечере… Я, конечно, читал „На край света“» (Бунин И. А. Собр. соч., т. 1. Берлин, изд-во «Петрополис», 1936, с. 41).

Критика была единодушна в своей положительной оценке рассказа. А. Богданович писал: «Каких вавилонов наплел бы на ту же тему иной заядлый народник, мыслящий себя великим знатоком и ценителем народной „подоплеки“ души и прочих аксессуаров народного быта… г. Бунин поступает как истинный художник… Он умеет открыть и дать нам почувствовать новые стороны в старых темах, внести в них дыхание жизни» (журн. «Мир божий», СПб., 1897, № 2, февраль). Рецензент «Русского богатства» (СПб., 1897, № 1, январь) отмечал художественные достоинства рассказа: «…это яркий и задушевный рассказ о том, как снялась с насиженного места и двинулась в переселение, в далекие, неизвестные края хохлацкая деревня. Сжатый и картинный рассказ, — почти стихотворение в прозе по мягкому лиризму и строгой симметрии формы, — сразу настраивает читателя и располагает к малоизвестному автору». А. Скабичевский закончил восторженную рецензию словами: «Давно уже не появлялось у нас ничего столь поэтичного, художественного, столь хватающего вас за самое сердце… Это уж не жанр, не бытописание, не этнография… а сама поэзия!..» (газ. «Новости», СПб… 1895, № 295, 26 октября).

…«як на Чорному Mopi, на бiлому каменi…» — отдельные строки, взятые из популярных украинских дум (сб «Исторические песни малорусского народа с объяснениями Вл. Антоновича и М. Драгоманова», т. 1. Киев, 1874).

Святые Горы^*

Первая публикация не установлена. Под названием «На Донце» вошел в сборник «На край света» и др. Печатается по тексту газеты «Последние новости», Париж, 1930. № 3279, 15 марта, где рассказ был напечатан с исправлениями и сокращениями под новым названием «Святые Горы».

В газете рассказ был датирован 1894 г., в сборнике «Перевал» и Полном собрании сочинений — 1895-м г. Последняя дата более точна, так как Святогорский монастырь Бунин посетил весной 1895 г. («Жизнь Бунина», с. 94).

Бунин предполагал напечатать рассказ в журнале «Новое слово». Однако один из редакторов журнала, А. Скабичевский, отверг рассказ. «К величайшему сожалению, — писал он Бунину 29 мая 1896 г., — не можем поместить Ваш рассказ „На Донце“: очень уж много в нем описаний и мистики, и, кроме этого, ничего. Простите великодушно нас, грешных, и не сетуйте, а присылайте поскорее нечто вроде Вашей прекрасной „Тарантеллы“…» (ЦГАЛИ). Почти через полгода Бунин, озабоченный в это время тем, что журналы не принимали его рассказ «На даче», писал А. М. Федорову 10 октября 1896 г.: «…в „Вестник Европы“… не следовало отдавать „На Донце“» (сб. «Весна пришла». Смоленск, 1959, с. 232). В «Вестнике Европы» рассказ тоже не появился.

В истории создания рассказа известную роль сыграло увлечение писателя «Словом о полку Игореве». Бунин еще в 18 лет оценил «несказанную красоту» этого произведения и решил побывать в тех местах, где происходило его действие. Не случайно, что и эпиграфом к рассказу были взяты строки из «Слова о полку Игореве»: «О Донче! Не мало ти величия, лелеявшу князя на влънах, стлавшу ему зелену траву на своих сребреных брезах, одевавшу его теплыми мъглами!»

В. Н. Муромцева-Бунина писала: «В рассказе „На Донце“ изображен Святогорский монастырь. Интересно сравнить его с „Перекати-поле“ Чехова, где тот же монастырь: у Чехова больше людей, а у Бунина — природа и история» («Жизнь Бунина», с. 91).

В дореволюционных переизданиях Бунин почти не правил рассказ. В 1920 г. он значительно переработал его, сократил текст, снял эпиграф, целиком снял вторую главу (см. ее на с. 441–443 наст. тома), в следующей главе после слов: «спящего зверя» (с. 55 наст. тома) снята сцена:

«— О, господи, господи! — прошептал в это время кто-то сзади меня и глубоко вздохнул.

Почти испуганный, я обернулся и увидел большую темную фигуру. Широкоплечий старик в монашеской скуфье, но одетый по-мирскому — в толстой куртке и в высоких сапогах, — стоял за мною и пристально глядел вдаль. Лицо у него было широкое, с крупными чертами, а брови сурово сдвинуты. В глазах, маленьких и зорких, светилась глубокая, затаенная грусть.

— И сколько тут, милый, народу померло, — продолжал он, не глядя на меня, — не сосчитать никому!

— Где? — спросил я

— Да тут-то, на этом месте. Был я сейчас и на кладбище монастырском, — жутко там, а хорошо! Мертвые, милый, видно, правда, лучше живых…

Он помолчал, не обратив внимания на мой удивленный взгляд, и продолжал медленно:

— Я, милый, издалека, астраханский… Там у меня сын живет в подвальных, пятнадцать рублей на всем готовом получает, дочь в горничных у станции начальника… Жена-то померла уж годов десять тому назад… А я все хожу. Где-где я не был! Все нету мне покоя! Службы я церковной не люблю, а вот тянет меня в эту тоску… Не люблю и народа, на народе мне хуже… Голоса эти…

— Какие голоса? — тихо выговорил я.

— Уж не знаю, милый… Бесы превращенные, должно… Все, что ни есть в мыслях, все наговаривают…

— Да ты бы полечился.

— Лечился я. Только нету с того толку. Видно, родился я такой. Да и пил я. Дюже пил, как жена померла. И все, бывало, на кладбище ходил, на еврейское.

— Отчего ж на еврейское?

— Унылей там!

Он опять помолчал, вздохнул и сказал твердо:

— Да, в этом вся причина. Камни стоят старые-старые; и написано непонятно на них, как узоры какие… И одни только камни серые… Ни решеток этих, ни кустиков… Ну, и лучше мне… Вот и здесь лучше… Бог-то, господь Саваоф, он, батюшка, — вон где!

И он таинственно указал в полутемную галерею. „Он совсем болен“, — подумал я. И, как бы угадав мою мысль, старик улыбнулся и сказал:

— Так-то все мне говорят: что, мол, ты бредишь? А разве не правда? Какая моя жисть теперь? А все лучше других… Все лучше, ежели раздумье есть… А то как живут? Обуваются да разуваются…

Он так и остался там, все смотря в одну точку, в темную даль перед собой»

(Полное собрание сочинений, т. 2, с. 102–103).

Учитель^*

Журн. «Новое слово», СПб., 1896, № 7, апрель, под названием «Тарантелла», с подзаголовком: «Из жизни деревенской интеллигенции». Окончен был рассказ в середине 1894 г., о чем Бунин сообщает в письме к Пащенко 4 августа 1894 г. (ИМЛИ) Печатается по тексту книги «Начальная любовь».

От издания к изданию писатель перерабатывал рассказ. В двух ранних редакциях (журнальной и в сб. «На край света» ) сильней звучало осуждение дворянско-аристократического общества. В поздних редакциях социальная острота рассказа была несколько приглушена. Особенно значительной переработке рассказ подвергся в 1912 г. при подготовке сборника «Перевал». В этом издании рассказу было дано окончательное название «Учитель»; был сильно, иногда целыми страницами, сокращен текст последних глав, в которых описано посещение учителем усадьбы Линтваревых. Так, из главы XV была снята сцена откровенного глумления местной аристократии над Турбиным. После просьбы учителя сыграть сонату Бетховена (с. 79 наст. тома) в первой публикации следовало:

«Член суда быстро порылся в нотах, поставил одну тетрадь на пюпитр и смело заиграл: „Не искушай меня без нужды…“ Турбин вспыхнул… а наклонившись, прочел: „Neuvieme simphonie“.

— Вы… — едва выговорил он как можно громче и почувствовал, что вся голова его похолодела от волнения, — вы… не у судейского швейцара учились… нотам?

— Что такое? — медленно спросил член суда, опуская руки. Все встрепенулись и задвигались.

— В чем дело? — послышались голоса.

— Ну, к чему же это, Василий Ананьевич?.. — сказал хозяин среди наступившей тишины громко и как бы с сожалением.

Но член суда прежде всех сообразил, что поступил неосторожно.

— Я, ей-богу, господа… — заговорил он быстро и растерянно, — я только сейчас сам понял, в чем дело. Честное слово, я не хотел шутить над ними… Я так рассеян, что забыл их просьбу и то, что я развернул… В таком случае, я вполне извиняюсь…

— И я… — пробормотал Турбин, отходя от рояля.

— Вот странное недоразумение! — воскликнул член суда и огляделся кругом притворно удивленными и добрыми глазами.

— Ну, да эту материю можно оставить! — сказал старик-помещик и, немного погодя, подсевши к Турбину, так просто и мягко начал разговор, что учитель повеселел и отвечал уже без всякого стеснения…»

С исключительным вниманием отнесся писатель к языку рассказа, подготавливая «Учителя» для переизданий и особенно для сборника «Перевал». Поправки внесены почти на каждую страницу.

При подготовке Полного собрания сочинений рассказ был исправлен незначительно. Здесь писатель, например, вычеркнул последний абзац X главы:

«Он долго сидел, положив на стол под лицо ладони, и когда поднял голову, лицо его было хмуро, но спокойно. Эти думы о посещении Линтварева теперь казались ему жалкими. Весь вечер он читал календарь, и ему было жалко себя».

Правка в последней публикации (1921) также была незначительна и опять касалась последних глав. Так, в XVIII главе фраза: «Он, брат, Линтварев-то этот, глумился над тобой…» — имела продолжение: «сукин сын. Я бы на твоем месте ему морду разбил».

Критика оценила рассказ положительно. Рецензент «Русской мысли» писал: «Правдив весь рассказ, и глубоко печален его конец, заключающийся словами мелкопоместного дворянина, приятеля учителя: „Вот те и педагог! Пропал малый!“ Г. Бунин, несомненно, хорошо знает деревню, с настоящим сочувствием относится к ее обывателям и, что всего важнее, верно понимает их и умеет правдиво передавать их настроения, без вычур и ненужных сентиментальностей» (М., 1897, № 5, май). П. Якубович находил, что рассказ «самый простой в смысле литературной манеры и, в то же время, бесспорно, самый целостный и выдержанный из всех его рассказов» (Журн. «Русское богатство», СПб., 1902, № 7, июль). Писатель А. И. Эртель в письме к Бунину от 27 января 1898 г. так отозвался о рассказе: «Все тут, по-моему, совершеннейшая правда. Тип (учителя) нарисован смело, объяснен правильно, включая и его „падение“..!» (журн. «Русская литература», Л., 1961, № 4).

…об игре Заньковецкой…  — Заньковецкая М. К. (1860–1934) — украинская драматическая актриса.

…бранили Мазини…  — Мазини Анджело (1844–1926) — итальянский оперный певец, лирический тенор, выступал в России в 1870-х годах.

…хвалили Фигнера…  — Н Н. Фигнер (1857–1918) — русский певец, лирико-драматический тенор.

…пародии Буренина на надсоновские стихи.  — В своих пародиях и фельетонах В. П. Буренин глумился над умирающим Надсоном, обвиняя поэта в том, что он был — «нахлебником» Литературного фонда. В. Н. Муромцева-Бунина писала в своей книге, что И. А. Бунин и его брат Юлий «возмущались, вместе со всей левой Россией, Бурениным, незадолго до смерти поэта грубо издевавшимся над ним в „Новом времени“» ( «Жизнь Бунина», с. 41).

про книжицу какого-то Весселя…  — Н. X. Вессель — русский педагог, редактор многих педагогических журналов, автор книги «Профессиональные школы и обучение ремеслам» (СПб., 1881).

Песталоцци Иоганн Генрих (1746–1827) — швейцарский педагог; в своей педагогической практике стремился соединить обучение с производственным трудом.

Григ Эдвард (1843–1907) — норвежский композитор, основоположник национальной музыкальной школы.

«Белые ночи» Чайковского — из фортепьянного цикла П. И. Чайковского «Времена года». Слова «Какая ночь! На всем какая нега!» — из стихотворения А. Фета «Еще майская ночь» — взяты эпиграфом к «Белым ночам».

В поле^*

Журн. «Новое слово», СПб., 1896, № 3, декабрь, под заглавием «Байбаки», с подзаголовком: «Из быта мелкопоместных». Печатается по тексту книги «Начальная любовь».

В. Н. Муромцева-Бунина на основании записей Бунина указывает, что он привез «Байбаков» зимой 1895/1896 г. в Петербург («Жизнь Бунина», с. 95), автор датирует рассказ 1895-м г., но, очевидно, работа над ним продолжалась и в 1896 г. В письме к брату Юлию Алексеевичу от 5 ноября 1896 г. Бунин сообщал: «Я почти не выхожу, пишу рассказ, Кривенко просит для декабрьской книги», и ему же в письме от 30 ноября 1896 г.: «Сегодня прочитал во второй корректуре „Байбаков“ для декабря „Нового слова“» (ЦГАЛИ).

При переизданиях Бунин сильно сократил рассказ, главным образом за счет мест, где давалось описание разорения мелкопоместных. Например, в журнальной редакции были фразы, которые в сб. «Рассказы», 1902 сняты: «Но нет, — еще не совсем вымерла Лучезаровская усадьба, хотя уже давно стоит она такая одинокая и грустная!», или:«…как угасло это былое, как ветшали помещичьи гнезда», или: «…у Якова Петровича уже давно не было никаких земледельческих орудий, да если бы они и были, белый мерин все равно оказался бы слишком старым и ленивым для них». О своей бедности Яков Петрович говорил: «А то я это время уж окурочки вытрясал», «Теперь уж и так ни один мерзавец шапки не ломает» и др.

В рассказе есть автобиографические моменты. Так, сцена, где Яков Петрович «играет на гитаре и поет старинный, печальный романс „Что ты замолк и сидишь одиноко?“», почти совпадает с дневниковыми записями Бунина: «Мой отец пел под гитару старинную, милую в своей романтической наивности песню, то протяжно, то с печальной удалью… — „Что ты замолк и сидишь одиноко…“» ( «Жизнь Бунина», с. 33).

На даче^*

Сб. «На край света», 1897. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

О замысле рассказа Бунин писал С. Н. Кривенко 1 июня 1896 г.: «Я отправил Вам свою новую работу — рассказ „Сутки на даче“. Как увидите, он касается современных людей, между другими, я в нем хотел нарисовать тип „толстовца“, „толстовцев“, замечу при этом, я знаю очень хорошо — давно знаком почти со всеми ими, они почему-то особенно полюбили Полтаву; кроме того, знаю всю редакцию „Посредника“, знаю тех, что на Кавказе, и тех, что в Харьковской и Воронежской губ.» (ЦГАЛИ).

«Появление в 1891 году в нашем городе (Полтаве)…целой группы толстовцев, — вспоминал брат писателя Ю. А. Бунин, — внесло очень большое оживление… Их своеобразная и аскетическая жизнь, совершенно не похожая на жизнь прочей интеллигенции (даже радикальной), их мужицкая внешность, физический труд… (большинство из них занималось столярничеством), приподнятый тон их речи, большею частью докторальной и непримиримой, — все это производило на нас сильное впечатление… На одном из собраний читал, между прочим, свой рассказ „На даче“ мой брат И. А. В числе… персонажей этого рассказа были выведены полтавские толстовцы» (ГБЛ). По свидетельству В. Н. Муромцевой-Буниной, И. А. Бунин в 1893 г. «все больше увлекался толстовством, часто ходил к своему учителю (Тенеромо-Файнерману. — Ред.) и уже наловчился набивать обручи на бочку» («Жизнь Бунина», с. 80). Много лет спустя Бунин объяснял, почему он стал толстовцем: «…страстно мечтая о чистой, здоровой, „доброй“ жизни среди природы, собственными трудами, в простой одежде, главное же, опять-таки от влюбленности в Толстого, как в художника, я стал толстовцем…» («Освобождение Толстого», т. 6 наст. изд.).

К середине 90-х годов увлечение Бунина толстовством ослабевает. «…Сам же Толстой… и отклонил меня опрощаться до конца», — писал он («Автобиографическая заметка» — см. т. 6 наст. изд.).

Журнальной публикации рассказ не имел; под названием «Сутки на даче» Бунин послал его в редакцию «Нового слова». Однако А. Скабичевский, один из редакторов журнала, отказался печатать рассказ. «К сожалению, не можем напечатать Вашего рассказа „Сутки на даче“, — писал он Бунину 27 августа 1896 г., — больно уж он носит фельетонный характер. Выставлены несколько несообразных уродов, словно нарочно подобранных один к одному, и над всеми ими возвышается толстовец» (ЦГАЛИ). Бунин назвал этот отзыв «очень злобным» и считал, что рассказ отклонен несправедливо. Находясь в октябре 1896 г. в Москве, он вел переговоры с редактором журнала «Русская мысль» В. А. Гольцевым. «Гольцев был чрезвычайно мил, — писал он брату Юлию Алексеевичу, — но пер галиматью, говорил, что „Сутки на даче“ написаны очень живо, но эскизно… и, в конце концов, оставил рассказ еще на две недели — пусть, говорит, прочтет Лавров и окончательно решит, будут ли „Сутки на даче“ напечатаны в „Русской мысли“» (журн. «Русская литература», Л., 1961, № 4). Но рассказ не был напечатан и в этом журнале. «…Как и следовало ожидать, толстовец не понравился и „Русской мысли“», — писал Бунин 10 октября 1896 г. А. М. Федорову (сб. «Весна пришла». Смоленск, 1959, с. 232). «Верно уж прямо в книжке пойдет, — писал он 1 ноября 1896 г. брату Юлию Алексеевичу. — А как жаль-то! Ведь в книжке никто не обратит внимания!» (ЦГАЛИ). Писатель ошибся. Сборник имел большую прессу, замечен был и рассказ «На даче».

Отзывы критики были весьма разнохарактерны. Рецензент «Русского богатства» (1897, № 2, февраль) видел в рассказе тему «распутья» молодежи. Гриша, по его мнению, пытается «уяснить себе те коренные вопросы жизни, на которые так различно отвечают окружающие… Но сам автор не колеблется между двух правд и разбирается в этих противоположных течениях. Оставаясь объективным, он не скрывает себя, и его точка зрения достаточно ясна. Это точка зрения пытливого и даровитого наблюдателя, который любит жизнь… за то, что в ее многообразных явлениях видит воплощение любви и добра». Другой критик, хотя и уловил критическую направленность рассказа, отрицательно отнесся к нему, за то, что изображено «много… лиц равнодушных или недоброжелательных, любопытных узнать сущность учения, которому следует молодой человек, или относящихся насмешливо к этому учению. Разговоры и споры их записаны верно, почти стенографически. Но из этой точной записи явствует только одно — что ни разговаривать серьезно, ни вести дельный спор не умеют люди того круга, который изображен автором. В действительности оно так и есть, и если автор хотел изобразить дачную сценку, „переливания из пустого в порожнее“, то это ему удалось» (журн. «Русская мысль», М, 1897, № 5, май).

Критикой было отмечено и стремление писателя противопоставить убежденность толстовца бездумному существованию дачной публики. «Такими людьми, как Примо, — писал И. Джонсон, — хорошо оттеняется… толстовец Каменский. Уж одним описанием его жилища автор создает для читателя особое настроение чего-то высокого… надземного… Тонкими и нежными чертами дает он почувствовать, что здесь финал какой-то тяжелой драмы, разбившей прежнюю жизнь Каменского и заставившей его в новой жизни, полной сурового отречения и забот о не себе, искать забвения…» (журн. «Образование», СПб., 1902, № 12).

В первых редакциях рассказа (1897–1902) резче и определенней говорилось о буржуазной интеллигенции. Так, например, в III главе, для позднейших изданий сильно переработанной, после слов «Наталья Борисовна снова почувствовала себя хорошо» (с. 108 наст. тома) шел текст:

«Петр Алексеевич зарабатывал очень много и хотя много и тратил на вино и карты, но все-таки семье оставалось до десяти тысяч в год, которые и проедались до копейки. И эта еда четыре-пять раз в день, покой и комфорт в доме, знакомые, оперы, симфонические собрания удивительно умели располагать к ровному и приятному времяпрепровождению. Прошлое казалось Наталье Борисовне только далеким сном. Тогда и она была экзальтированной курсисткой, горячо готовилась „идти в народ“… Тогда и Петр Алексеевич был на виду во многих партиях, но он, как человек выдающегося ума и прирожденный барин, скоро, нисколько о том не заботясь, сделал себе хорошую карьеру».

Эти слова в сборнике «Перевал» и позднейших изданиях Бунин снял.

«Камергер редко наслаждается природой!» — афоризм Козьмы Пруткова из раздела «Плоды раздумья».

«Нельзя объять необъятного».  — Неточно приведен афоризм Козьмы Пруткова из раздела «Плоды раздумья».

Липперт Юлиус (1839–1909) — австрийский историк и этнограф. Автор многих работ, посвященных истории семьи, культуры и, особенно, религии.

…по словам Лаодзи и Амиеля…  — Лао-цзы (VI в. до н. э.) — древнекитайский философ. В его работах и исследованиях толстовцев привлекала проповедь воздержания и совершенствования в себе духовного начала. Амиель Генри (1821–1881) — швейцарский поэт и моралист.

Велга^*

Газ. «Сын отечества», второе издание, СПб., 1899, № 4 и 5, 5 и 6 января, с подзаголовком: «Северная легенда» и посвящением Н. Д. Телешову. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

Посылая рукопись рассказа в газету, Бунин писал из Одессы 3 октября 1898 г. С. Н. Кривенко, в то время редактору «Сына отечества»: «Посылаю Вам рассказ-легенду под заглавием „Велга“. Это вполне самостоятельная работа, порожденная долгим чтением описаний севера, северных морей и т. д.» (ЦГАЛИ).

Без роду-племени^*

Журн. «Мир божий», СПб., 1899, № 4, апрель, с подзаголовком: «Из повести о современных людях» и эпиграфом: «Vae divitibus!» (Горе богатым! — лат.). Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

По свидетельству В. Н. Муромцевой-Буниной, рассказ «Без роду-племени» Бунин писал в начале 1897 г. («Жизнь Бунина», с. 101). Рассказ неоднократно перерабатывался; как всегда, писатель многое сокращал. Так, в журнальной публикации, в главе четвертой после слов «связи с нею» (с. 154 наст. тома) шел текст, снятый в последующих изданиях:

«Общество переживало тогда глухое время. Старшие братья сыграли свою роль и разбрелись по белу свету. Младшие — одни не хотели, другие не чувствовали себя в силах продолжать их оборвавшуюся деятельность. Общественная жизнь замерла… И для меня потянулись одинокие дни, без дела, без цели в будущем и почти в нищете».

В Полном собрании сочинений была снята концовка:

«Все равно, все равно! — повторял я с мучительным наслаждением, — пусть бушует ветер, пусть шум деревьев, стук ставень, чьи-то крики вдали сливаются в один дикий хаос! Жизнь как ветер подхватила меня, отняла волю, сбила с толку и несет куда-то вдаль, где смерть, мрак, отчаянье!..»

Полюбив, мы умираем — из романса А. Рубинштейна «Азра» на слова Г. Гейне. Бунин любил этот романс: «Двадцать два года носил он в себе впечатление от „полюбив, мы умираем…“ и пережил его в „Митиной любви“», — пишет В. Н. Муромцева-Бунина ( «Жизнь Бунина», с. 76).

Антоновские яблоки^*

Журн. «Жизнь», СПб., 1900, № 10, октябрь, с подзаголовком: «Картины из книги „Эпитафии“». Печатается по тексту книги «Начальная любовь».

В письме к В. В. Пащенко от 14 августа 1891 г. Бунин сообщал о посещении имения своего брата Евгения Алексеевича: «Вышел на крыльцо и увидел, что начинается совсем осенний день. Заря — сероватая, холодная, с легким туманом над первыми зеленями… В саду пахнет „антоновскими“ яблоками… Просто не надышишься! Ты ведь знаешь… Как я люблю осень! У меня не только пропадает всякая ненависть к крепостному времени, но я даже начинаю невольно поэтизировать его. Хорошо было осенью чувствовать себя именно в деревне, в дедовской усадьбе, со старым домом, старым гумном и большим садом с соломенными валами… Право, я желал бы пожить прежним помещиком! Вставать на заре, уезжать в „отъезжее поле“, целый день не слезать с седла, а вечером со здоровым аппетитом, со здоровым свежим настроением возвращаться по стемневшим полям домой» (ИМЛИ). Спустя девять лет эти впечатления станут главным мотивом «Антоновских яблок». По свидетельству В. Н. Муромцевой-Буниной, прототипом Арсения Семеныча послужил родственник Бунина помещик А. И. Пушешников.

Рассказ вызвал противоречивые оценки; уже месяц спустя после опубликования Горький писал Бунину: «…большое спасибо за „Яблоки“. — Это — хорошо. Тут Иван Бунин, как молодой бог, спел. Красиво, сочно, задушевно» (Горьковские чтения, М., 1961, с. 16). Вместе с тем Горький критически относился к ясно выраженной в «Антоновских яблоках» идейно-эстетической позиции Бунина (см. с. 470 наст. тома).

В газете «Россия», СПб., 1900, № 556, 10 ноября, появилась критическая статья писателя И. Потапенко «Журнальные заметки», за подписью «Неизвестный». О ней Горький писал Бунину: «Злой и глупый отзыв Потапенко в „России“ — смешон» (Горьковские чтения, М., 1961, с. 16).

Брат писателя Ю. А. Бунин, вспоминая о московских «Средах», писал: «Не избежал, однако, и он некоторых нареканий. Так, например, иные, весьма одобряя его „Антоновские яблоки“ с художественной стороны, упрекали его в пристрастии к старопомещичьему быту» (ЦГАЛИ).

«Антоновские яблоки» послужили А. И. Куприну предметом для пародии «И. А. Бунин. Пироги с груздями»: «Сижу я у окна, — писал Куприн, — задумчиво жую мочалку, и в глазах моих светится красивая печаль», и дальше: «Где ты, прекрасное время пирогов с груздями, борзых густопсовых кобелей, отъезжего поля, крепостных душ, антоновских яблок, выкупных платежей?» (журн. «Жупел». СПб., 1906, № 3).

Бунин очень тщательно работал над «Антоновскими яблоками». От издания к изданию он стилистически исправлял и сокращал рассказ. При подготовке его для сборника «Перевал» Бунин почти целиком опустил первую страницу:

«Антоновские яблоки… Где-то я читал, что Шиллер любил, чтобы в его комнате лежали яблоки: улежавшись, они своим запахом возбуждали в нем творческие настроения… Не знаю, насколько справедлив этот рассказ, но вполне понимаю его: известно, как сильно действуют на нас запахи… Есть вещи, которые прекрасны сами по себе, но больше всего потому, что они заставляют нас сильнее чувствовать жизнь. Красота природы, песня, музыка, колокола в солнечное утро, запахи… Запахи особенно сильно действуют на нас, и между ними есть особенно здоровые и яркие: запах моря, запах леса, чернозема весною, прелой осенней листвы, улежавшихся яблок… чудный запах крепких антоновских яблок, сочных и всегда холодных, пахнущих слегка медом, а больше всего осенней свежестью!

Садовники так и говорят про них: „осеннее яблочко русское!“ И я с удовольствием вспоминаю теперь эти слова. Много хороших деревенских впечатлений улетучилось за последнее время из моей души. Но порою достаточно какого-нибудь звука, лица, намека, чтобы прошлое сполна охватило меня. Иногда на базаре услышишь запах сена и сразу вспомнишь сенокосы, Петровки, жаркие летние дни, вечерние зори… Иногда пахнёт в окно вагона весенним ветром, сыростью земли — и сразу точно помолодеешь на несколько лет…»

В этом же издании Бунин убрал некоторые подробности, характеризующие уходящий в прошлое дворянско-усадебный мир. Например, сняты фразы: «перевелись витязи на святой Руси» или «но песня разрастается сама собою. И еще до сих пор в ней звучит прежняя удаль, теперь уж грустная и безнадежная, которая скоро и совсем замрет, а как дальний отзвук былого сохранится только в ней — в этой старой песне», и др.

Исправления Бунин продолжал и в Полном собрании сочинений, и при подготовке сборника «Начальная любовь». В последней публикации он еще больше сократил начало первой главы, исключив следующий отрывок:

«Осень, идут беспрерывные дожди; на улицах дребезжат извозчичьи экипажи, и с гулом, с грохотом катятся среди толпы тяжелые конки; по целым дням сижу я за работой, гляжу в окно, на мокрые вывески и серое небо, и все деревенское далеко от меня. Но по вечерам я читаю старых поэтов, родных мне по быту, по душе и даже по местности, — средней полосе России. А ящики моего письменного стола полны антоновскими яблоками, и здоровый аромат их — запах меда и осенней свежести — переносит меня в помещичьи усадьбы, в тот мир, который скудел, дробился, а теперь уже гибнет, о котором через пятьдесят лет будут знать только по нашим рассказам…»

В том же издании было опущено несколько абзацев в III и IV главах. Например, в III главе:

«К тетке я ездил до самой глубокой осени, до поры, когда прекращалась охота с борзыми. Но мои поездки всегда имели главной целью усадьбу Арсения Семеныча. Старое гнездо Анны Герасимовны было только перепутьем».

В начале IV главы, после слов «застрелился Арсений Семеныч» (с. 168 наст. тома) снята фраза «И вот я уже пишу им эпитафии» и следующий за ней текст:

«Я надолго покинул родные „Палестины“, как любят говорить у нас, а когда недавно заглянул в них, невесело встретили меня они. Старые книги, старые портреты, разрозненные и никому не нужные, затерялись по городам, по мещанским хуторкам, по ястребиным гнездам новых помещиков, — гнездам, на которые раздробились прежние поместья. На весь наш уезд приходится теперь три-четыре состоятельных дворянина, но и они живут в деревне уже новою жизнью, — чаще всего только летом. Наступает царство мелкопоместных, обедневших до нищенства, и чахнущих серых деревушек. Идет ноябрь, глухая пора деревенской жизни.

Скверное было утро, когда я покинул поезд на нашем полустанке, затерянном среди полей. И поля после долгой городской жизни показались мне мучительно убогими и скучными, когда мужик под дождем потащил меня на телеге к старой нашей усадьбе… Деревушки над лощинами кажутся издали кучами навоза. В лесу, — голом, мокром и черном, — синеватый туман и шумит сырой ветер, а на проселочной дороге — пустынно, как в киргизской степи. Навстречу попалась свадьба, — три телеги с бабами, покрывшимися от дождя армяками и подолами верхних юбок. Бабы кричат пьяными голосами песни, стараясь возбудить в себе удальство и веселость. Одна стоит среди телеги, машет платком, с криками погоняет веревочными вожжами лошадь, но лошадь неловко тычет ногами, колокольчики звенят вразбивку, телега не в лад стучит по дороге, удалая песня выходит фальшивой… Слава богу, показываются более подходящие к этому серому дню фигуры. Едет кабатчик, возвращаясь из города с винными ящиками, в которых тяжело бултыхается в штофах зеленая влага, прокатил на дрожках, весь закиданный грязью из-под колес, урядник, а за ним в тележке поп, рослый, рыжий, в большой шапке и в тулупе с поднятым воротником, который повязан полотенцем, свернутым в жгут на груди и завязанным на спине в узел… А вот из-за бугра, сбегающего к лощине, показываются и деревья нашего сада…

Однако первым впечатлениям не следует доверять. Проходит два-три дня, погода меняется, становится свежее, и усадьба и деревня начинают казаться иными. Начинаешь улавливать связь между прежней жизнью и теперешней, и то, что вспомнилось мне при запахе антоновских яблок, — здоровье, простота и домовитость деревенской жизни, — снова проступает и в новых впечатлениях. Прошло почти пятнадцать лет, многое изменилось кругом, но я опять чувствую себя дома почти так же, как пятнадцать лет тому назад: по-юношески грустно, по-юношески бодро. И мне хорошо среди этой сиротеющей и смиряющейся деревенской жизни»

(Полное собрание сочинений, т. 2, с. 174–175).

«Дворянин-философ» — псевдоним писателя Федора Ивановича Дмитриева-Мамонова (1728 — ок. 1790).

«Тайны Алексиса» — неточное название романа французского писателя Дюкре-Дюминиля (1761–1819), в русском переводе он вышел под названием «Алексис, или Домик в лесу» (М., 1794). «Виктор, или Дитя в лесу» — роман французского писателя Дюкре-Дюминиля, издан в Москве в 1799 г. Цитата из этого романа: «Бьет полночь…» — не точна.

Поздней ночью^*

Альманах «Северные цветы», М., 1901. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

Современники находили в рассказе автобиографические моменты. Так, Миролюбов в письме к Бунину от 29 мая 1901 г. бросил автору упрек: «Не пишите рассказов, где описываются эпизоды Вашей семейной жизни, как в „Северных цветах“. Не нужно этого касаться, это не для читателя» (ЦГАЛИ). На это Бунин отвечал в письме от 1 июня 1901 г.: «Что же касается „Поздней ночи“… то я и не думал касаться своей семейной жизни. Там настроение — общечеловеческое, и фигурируем в нем вовсе не мы с Анной Николаевной — никогда в жизни у нас и подобного ничего не было» (Литературный архив, вып. 5. М.-Л., 1960, с. 132).

Эпитафия^*

«Журнал для всех», СПб., 1901, № 8, август, под заглавием «Руда», с подзаголовком: «Из книги „Эпитафии“», с посвящением С. Я. Елпатьевскому. Печатается по тексту книги «Начальная любовь», где рассказу было дано новое название.

Первоначально рассказ, озаглавленный «Покров Богородицы», Бунин послал в журнал «Жизнь», но в июне 1901 г. журнал был запрещен постановлением департамента полиции. В связи с этим писатель предложил рассказ Миролюбову в августовский номер «Журнала для всех». «Я решил отдать Вам то, что дал было для июня погибшей „Жизни“ — „Покров Богородицы“, — писал он 18 июня 1901 г., — …это лучшее из того, что я написал» (Литературный архив, вып. 5. М.-Л, 1960, с. 136). Рассказ был одобрен редакцией, хотя помещать его под заглавием «Покров Богородицы» в августовском номере редакция не сочла удобным, о чем Миролюбов писал Бунину 30 июня 1901 г.: «Рассказ Ваш взят и набирается, но я Вас убедительно прошу разрешить его напечатать в октябрьском номере. Наш подписчик — человек простой и в большинстве, вероятно, церковный. „Покров Богородицы“ помещать в месяц „Успения Богородицы“ не совсем удобно» (ЦГАЛИ). Чтобы поместить рассказ в августовском номере журнала, Бунину пришлось изменить его название.

От издания к изданию писатель редактировал и сокращал рассказ. Так, в последней редакции он снял после слов «веселые сенокосы» (с. 176 наст. тома) текст, в котором говорилось об извечной связи крестьянства с землей и природой:

«Что иное можно сказать о степной деревушке? Люди родились, вырастали, женились, уходили в солдаты, работали, пировали праздники… Главное же место в их жизни все-таки занимала степь — ее смерть и возрождение. Пустела и покрывалась снегами она, — и деревня более полугода жила как в забытьи; тогда немало умирало народа от холода, голода и черных изб, немало замерзало в степи. Наступала весна, наступала жизнь, т. е. и работа, скрашенная веселыми днями… Или они только снились нам в детстве?»

Над городом^*

«Журнал для всех», СПб., 1902, № 11, ноябрь. Печатается по книге «Начальная любовь».

Рассказ перепечатывался Буниным почти без изменений.

Мелитон^*

«Журнал для всех», СПб., 1901, № 7, июль, под заглавием «Скит». Название «Мелитон» дано в книге «Начальная любовь». Печатается по тексту газеты «Последние новости», Париж, 1930, № 3392, 6 июля.

«Скит» — первое прозаическое произведение, опубликованное Буниным в «Журнале для всех», где он сотрудничал с 1899 г. Редактор журнала В. С. Миролюбов, получив рассказ, писал 29 мая 1901 г.: «Спасибо, дорогой Иван Алексеевич, за „Скит“. Он мне очень понравился… В артистическую раму природы, когда Вы вставляете хоть одну фигуру, как в „Ските“, сама природа становится живее» ( ЦГАЛИ). Бунин отвечал ему: «Рад, что „Скит“ Вам понравился… Кстати сказать про природу, которой, насколько я Вас понял, я чересчур предан: это немного неверно, я ведь о голой и протокольно о природе не пишу. Я пишу или о красоте, то есть, значит, все равно, в чем бы она ни была, или же даю читателю, по мере сил, с природой часть своей души. Всякий пишет по-своему, и пусть Мамин пишет о том-то, Горький о том-то, а я о своем. И разве часть моей души хуже какого-нибудь Ивана Петровича, которого я изображу? Это у нас еще старых вкусов много — все „случай“, „событие“ давай» (Литературный архив, вып. 5. М.-Л., 1960, с.132).

Цензура не пропустила конец рассказа. Бунин в письме от начала июля 1901 г. спрашивал В. Миролюбова: «…я… не нашел в „Ските“ трех последних строк. Кроме того, выкинуто слово „выпукло“ (про петуха)» (там же, с. 139). В июле же 1901 г. Миролюбив ответил: «Последние строки в „Ските“ почему-то выкинул цензор (был в то время ценз. Елагин), а слова „выпукло“ мне жаль больше Вашего, и ругался я из-за него отчаянно» (ЦГАЛИ).

Во всех последующих изданиях слово «выпукло» Бунин восстановил (см. фразу: «А потом… хриплым басом», с. 185 наст. тома). Три последние строки рассказа не восстановлены и остались не известны, так как не сохранились ни рукописи, ни корректуры рассказа.

При каждом переиздании писатель редактировал и сокращал текст. Так, в Полном собрании сочинений после слов «по седой траве» (см. с. 185 наст. тома) шло:

«В тот же день я уехал на юг, а потом за границу и совсем не заметил, как прошла осень. Изредка только вспоминалась мне Россия. И тогда она казалась мне такой глухой, что в голову приходили Гостомысл, древляне, татарщина… Какая темная, сырая осень! Тучи низко идут над полями и грязными поселками, в туманном от мелкого дождя поле одиноко сидит грач на пашне, а на межах ветер качает бурьян. В голом редком лесу почернела от дождя стена караулки, перед порогом стоит лужа, полная гнилых листьев. В избе темно и сыро. А ночью бушует в лесу буря, а ночь длится чуть не двадцать часов… Какое нужно терпение, чтобы покорно пережить эту бесконечную осень!

Когда я вернулся в Россию, все было под снегом. Двое суток поезд мчал меня по снежным равнинам и лесам. В России был голод; но почти весь декабрь стояли хмурые дни, и густой иней нарастал под серым и низким небом на деревьях и телеграфных проволоках; это предвещало урожай. И первое, что сказал мне на станции наш кучер, было слово „иней“.

От инея посерели и стали кудрявыми шапки, бороды, лошади и тяжелая, холодная волчья полсть в санях. В сумерках сливались небо, воздух и глубокие снега, завалившие весь двор станции. Я сел в бегунки один, послал вперед троечные сани с вещами, приказал ехать веселее. Кучер, стоя в санях, перевалился через высокий сугроб на выезд в поле и шибко погнал по глубокой снежной дороге. Я отстал».

Сосны^*

Журн. «Мир божий», СПб., 1901, № 11, ноябрь. Печатается по тексту книги «Начальная любовь».

В. Н. Муромцева-Бунина вспоминает, что Бунин послал Чехову «оттиск… рассказа» («Жизнь Бунина», с. 133). Чехов ответил письмом: «Во-первых, большое спасибо за присланный оттиск, во-вторых, „Сосны“ — это очень ново, очень свежо и очень хорошо, только слишком компактно, вроде сгущенного бульона» (Чехов А. П. Собр. соч., т. 12. М., 1964, с. 428–429).

Критика по-разному оценивала рассказ. И. Джонсон упрекал писателя за отсутствие в «Соснах» «столь обильных… прежде социальных чувств» (журн. «Образование», СПб., 1902, № 12, декабрь). А. Богданович восхищался языком произведения, он «безукоризненно красив и изящен, за что, между прочим, некоторые критики нападали на г. Бунина по поводу… рассказа… „Сосны“. Так, один из более строгих, чем справедливых критиков, — продолжал Богданович, — выписав следующую фразу, подчеркнул в ней презрительным курсивом два слова: „…вечер реет над головою неслышной тенью, завораживает сонным звоном в лампе, похожим на умирающее нытье комара, и таинственно дрожит и убегает на одном месте темным волнистым кругом, кинутым на потолок лампой“. Почтенного критика смутило выражение: „убегает на одном месте“, но ему стоило только проверить в своем кабинете образность этого выражения, и тогда он почувствовал бы всю верность и тонкость картины вечера, нарисованной г. Буниным» (журн. «Мир божий», СПб., 1902, № 5, май). Ник. Ашешов упрекал Бунина за то, что даже «драматическую картину смерти» писатель заканчивает примиряющим аккордом, помещая ее «в такую изящно-кружевную раму поэзии, что в конечном результате вся эта поэзия незаметно вытесняет доподлинную жизнь…» (журн. «Вестник и Библиотека самообразования», СПб., 1903, № 13).

«Сосны» редактировались автором от издания к изданию. В последней публикации в конце первой главы снято описание обрядов причитания над умершим; перед словами «это был высокий и худой» (с. 189 наст. тома) снят абзац:

«В этот день, в эту метель умер Митрофан, — думал я. — Умер… исчез куда-то и уже больше никогда не вернется тот самый Митрофан, который чуть не вчера стоял вот на этом пороге, а теперь лежит „под святыми“ и называется покойником, существом иного, нам чуждого мира».

В конце рассказа, после слов «значительности всего земного» (с. 195 наст. тома) снято:

«Митрофан! — сказал я громко, подходя к могиле. Могила молчала… Чтобы показать себе, как все это просто, я стал на нее, поднимая лыжи. Мысли путались по-прежнему, и по-прежнему я не понимал ни себя, ни окружающего, ни жизни, ни смерти бедного Следопыта».

Новая дорога^*

Журн. «Жизнь», СПб., 1901, № 4, апрель. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

Над рассказом Бунин работал в начале 1901 г. В письме к брату Юлию Алексеевичу от 27 марта он писал: «Послал в „Жизнь“ два рассказа — один („Туман“) страницы четыре печатных, другой на 1/2 листа — „Новая дорога“ (ЦГАЛИ). При редактировании рассказа для „нивского“ издания Бунин в предпоследнем абзаце снял слова: „Какой стране принадлежу я, — думается мне, — я, русский интеллигент-пролетарий, одиноко скитающийся по родным краям?“ В. Шулятиков, особо обратив внимание на этот текст, писал, что бунинский интеллигент-пролетарий — „в растерянности перед процессом реальной жизни… в страхе перед нею и в тоске одиночества“» (Очерки реалистического мировоззрения. СПб., 1905, с. 628).

Современная критика не обошла рассказ молчанием. П. Якубович в «Русском богатстве» (1902, № 7) писал: «…прокладка нового пути через дремучие леса… это такие явления, на которых художник может и остановиться, мимо которых он может и пройти, смотря по тому, куда направлено его внимание, какие стороны общественности его интересуют. Но г. Бунин и мимо не пройдет, и не остановится, а только замедлит шаг, полюбуется окружающей природой, слегка вздохнет над огорчениями людей и последует дальше». Критик А. Измайлов считал, что «Новая дорога» — это только «точная и выточенная картинка ночи в поезде, разговоры со случайными знакомыми и думы под песню вагонных колес» (Пестрые знамена. М., 1913, с. 209).

Туман^*

Журн. «Жизнь», СПб., 1901, № 4, апрель. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

Тишина^*

Журн. «Мир божий», СПб., 1901, № 7, июль, под заглавием «На Женевском озере». Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

Рассказ написан под впечатлением поездки в Швейцарию. В письме к брату Юлию Алексеевичу от 18 ноября 1900 г. Бунин подробно рассказывает о виденном по дороге и своих переживаниях. Отдельные места текстуально почти совпадают с рассказом: «Выехали из Парижа, 10-го, вечером, приехали в Женеву. Ночь провели в… „Отеле Солнца“, вышли утром и поразились тихим, теплым утром. Из нежных туманов, скрывавших все впереди, проступали вдали горы и озера… Взяли лодку, купили сыру и вина и вдвоем, без лодочника, уехали по озеру… было очень хорошо. Тишина, солнце, лазурное, заштилевшее озеро, горы и дачи. В тишине — звонкие и чистые колокола, издалека, — и тишина, вечная тишина озера и гор… Помнишь, как в „Манфреде“? Он один. „Уж близок полдень“… Берет из водопада воды хрустальной в пригоршни и бросает в воздух. В радуге водопада появляется Дева гор…» (журн. «Новый мир», М., 1956, № 10).

«Манфред» — драматическая поэма Д. Байрона; переведена Буниным в 1903 г.

«Ты слышишь, Майя, тишину?» — неточные слова из реплики Рубека (действие 1) в драме Г. Ибсена «Когда мы, мертвые, пробуждаемся».

Товарищу, с которым я пережил так много в пути… посвящаю эти немногие строки.  — Имеется в виду Владимир Павлович Куровский (1869–1915), художник, хранитель Одесского художественного музея. За границу он был послан Одесской городской управой. «Куровский был редким спутником, с ним всегда было интересно: он, как никто, умел замечать и в людях и в природе то, что проходило мимо глаз и внимания большинства» ( «Жизнь Бунина», с. 117). Во время первой мировой войны Куровский покончил жизнь самоубийством. Бунин посвятил ему стихотворение «Памяти друга».

Костер^*

Журн. «Русская мысль», М., 1901, № 8, август, вместе с рассказами «Перевал» и «В августе», под общим заголовком «Три рассказа». Печатается по тексту газеты «Последние новости», Париж, 1932, № 4036, 10 апреля.

От издания к изданию писатель делал стилистические исправления в рассказе. Например, трижды исправлялись одни и те же фразы в последнем абзаце. В журнале: «Но все уже ушло в красоту девичьего образа, который внезапно встал передо мною, и уже нельзя было думать ни о чем, кроме него. Еще ярче, чем у костра, я видел теперь черные волосы, нежно-страстные глаза и губы и раскрытый ворот платья». В сб. «Рассказы», 1902: «Но все уже ушло в красоту девичьего образа, который встал передо мною. Еще ярче, чем у костра, я видел теперь черные волосы, нежно-страстные глаза и старое серебряное монисто на шее». В Полном собрании сочинений: «Но еще ярче, чем у костра, видел я теперь черные волосы, нежно-страстные глаза и старое серебряное монисто на шее».

Для газеты «Последние новости» Бунин сократил и еще раз выправил текст. Так, например, после третьего абзаца устранено лирическое обращение к читателю:

«Отчего так тянет ночью к костру, к людям, ночующим в степи у дороги? Когда долго едешь проселком, видишь только звездное небо и сумрак над сливающимися равнинами, грусть одиночества томит и волнует каждый огонек вдали».

В августе^*

Журн. «Русская мысль», М., 1901, № 8, август. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

Работа Бунина над рассказом возобновлялась несколько раз. После журнальной появилась несколько измененная редакция в сборнике «Перевал». Здесь писатель исключил много авторских отступлений, например, начало второго абзаца:

«В такое время хорошо спать после обеда или пить что-нибудь холодное, сидя в тени у открытых окон, и полгорода, состоявшего из торговцев и чиновников, именно так и делало… Но странное дело, — этот сонный, послеобеденный час южного августа всегда имел для меня какую-то непонятную прелесть, всегда томил меня неопределенными, сладостными желаниями».

Стилистическая правка внесена в рассказ для Полного собрания сочинений.

Рассказ автобиографичен, что видно по отдельным эпизодам, а также некоторым чертам образа рассказчика: посещение толстовцев, прогулки по улицам «малорусского губернского города» (в ред. 1902 г.), в котором нетрудно узнать Полтаву, романтическая любовь к девушке. Можно полагать, что и сами толстовцы имели своих жизненных прототипов, например, Павловский, о котором говорит жена Тимченки, — это, по всей вероятности, сельский учитель, толстовец Дрожжин, умерший в 1892 г. и отбывавший «наказание в дисциплинарном батальоне за отказ от военной службы» («Жизнь Бунина», с. 85).

Отдельные сцены и детали рассказа использованы Буниным в двадцать седьмой главе пятой части романа «Жизнь Арсеньева».

Осенью^*

Журн. «Мир божий», СПб., 1902, № 1, январь, с подзаголовком: «Эскиз». Печатается по тексту книги «Начальная любовь».

Чехов в письме к О. Л. Книппер от 31 января 1902 г. сдержанно отозвался о рассказе: «„Осенью“ Бунина, — писал он, — сделано несвободной, напряженной рукой…» (Чехов А. П. Собр. соч., т. 12. М., 1964, с. 432).

Новый год^*

Журн. «Русская мысль», М., 1902, № 1, январь. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

«Татьяна на широкий двор…» — строки из романа в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин», глава пятая, строфа IX.

Бунин очень любил и ценил творчество Пушкина. В годы молодости, о которых Бунин вспоминал в «Жизни Арсеньева», Пушкин был для него «вовсе не чтением, а подлинной частью» его жизни. (И. А. Бунин, с. 74).

Г. Н. Кузнецова, писательница и поэтесса, близко знавшая Бунина в эмиграции, писала в своем дневнике: «Вечером Иван Алексеевич читал мне стихи Пушкина. Читает он их так, как, пожалуй, сам Пушкин должен был читать: то важно, то совсем просто, то уныло… Но лучше всего у него вышло: „О, если правда, что в ночи…“, которое он прочел глухим, таинственным, однообразным тоном, нигде не повышая его» (ЛН, кн. 2, с. 285).

Заря всю ночь^*

Журн. «Русская мысль», М., 1902, № 7, июль, под заглавием «Свиданье», с посвящением М. П. Чеховой. В коллективный сборник «Корабли» (М., книгоиздательство «Гриф», 1907) вошел под заглавием «Счастье». Печатается по тексту газеты «Возрождение», Париж, 1926, № 446, 22 августа.

В Полном собрании сочинений и в последней публикации ошибочно датирован 1903-м г. Датируется по первой публикации.

Бунин был близко знаком с семьей А. П. Чехова. Познакомились они с Антоном Павловичем в 1895 г. В сборнике «Знание», 1905, кн. 3, напечатаны воспоминания Бунина о Чехове, которые неоднократно перерабатывались им и переиздавались.

У Бунина были добрые отношения с Марией Павловной Чеховой, позже он вспоминал: «…Мария Павловна пригласила меня жить у них „до возвращения Антоши“. Я согласился… Жить в Аутской даче мне было приятно… Ездили мы с Марией Павловной на водопад Учан-Су, в Гурзуф» (см. т. 6 наст. изд.).

«Надежда»^*

Первая публикация не установлена. Первый сборник, в который он был включен, — «Рассказы», 1902. Печатается по тексту газеты «Последние новости», Париж, 1932, № 4036, 10 апреля.

По свидетельству В. Н. Муромцевой-Буниной, из прозы за весь 1902 г. Бунин написал только «Надежду» («Жизнь Бунина», с. 150). Дату написания рассказа подтверждает и письмо писателя Н. Д. Телешову от 21 марта 1902 г.: «Относительно „Надежды“… ты ошибаешься: красивая и тонкая штука. Не морщись, это не наглость, а просто искренность» (ИМЛИ). Это был ответ на замечания, высказанные Телешовым в письме от 15 марта 1902 г.: «Нет, Ив. Ал!.. Рассказ сухощав, а не мускулист. Словно чужое письмо читаю… Просто не нравится, и все тут» (ЦГАЛИ).

Перед каждой новой публикацией Бунин вносил в текст поправки. В частности, при подготовке сборника «Перевал» из первопечатного текста рассказа была исключена фраза: «Или прав внутренний голос, который не умолкая говорит нам, что жизнь дана для жизни и что нужно только одно — непрестанно облагораживать и возвышать это „искусство для искусства“»; тогда же была изменена начальная фраза рассказа: вместо «Помнишь ли ты, Леонид!» стало: «Помнишь ли ты»; из фразы «…в прошлом году, под Одессой, у моря…» были вычеркнуты слова «под Одессой».

В книге «Начальная любовь» из «нивского» издания исключена часть второго абзаца:

«Уходя все дальше от города, мы строили неосуществимые планы путешествий и связывали с ними мечты о той утонченной, несбыточной любви, которая, казалось, была разлита вокруг нас в этой тишине, прохладе, морском воздухе, в нежно-разнообразной красоте легких лиловатых тонов неба и осенних садов… Помнишь мраморную нимфу в чьем-то большом запущенном парке, что в свободной и женственной позе сидела на глыбе камня среди фонтана? Летом, когда парк был тенист и зноен, когда солнечные пятна золотым дождем осыпали нимфу, из камня со всех сторон бежало множество холодных и чистых ключей, и, склонив голову, нимфа точно прислушивалась к их непрерывному журчанию. Теперь оно смолкло, в садах было свежо, тихо, и сквозь низкорослые акации, сквозь ветви обнаженных тополей и кустарники цвета сухой земли свободно чувствовался простор морского побережья… Зачем так прекрасны надежды, которые неосуществимы? Зачем эта вечная мечта о красоте, о любви, слитой со всем миром, о счастье, что недоступно нам уже по одной кратковременности нашей на земле?»

Сны^*

Сб. «Знание», кн. 1, СПб., 1904, вместе с рассказом «Золотое дно» под общим заглавием «Чернозем». Печатается по тексту книги: «Петлистые уши». Нью-Йорк, издательство им. Чехова, 1954.

Бунин принимал самое деятельное участие в горьковских сборниках «Знания». Его произведения печатались в шестнадцати книгах. Для первого сборника Бунин сначала предполагал дать, помимо стихотворений, рассказ «В хлебах» («Далекое»), но, видимо, не успел закончить работу над ним. 11 декабря 1903 г. он писал Горькому и Пятницкому: «…шлю Вам рассказ, но не тот, который обещал. Он меня измучил, ибо думаю, его надо написать в пять раз больше. Поэтому посылаю два очерка, связанных одним заглавием и одним настроением, — один из них тот, который я читал Вам, Алексей Максимович. — Боюсь только цензуры. Если что-нибудь нужно вычеркнуть для цензуры — сделайте это, пожалуйста. Мне так горячо хочется, чтобы это прошло!» (Ни нов А. Бунин в «Знании». — Журн. «Русская литература», Л., 1964, № 1).

Первый сборник «Знания» и, в частности, рассказы Бунина, помещенные в нем, вызвали большую прессу. Появление в «Черноземе» новых для Бунина тем и образов, естественно, привлекло внимание критики прежде всего. Уж очень были не похожи на благодушных незлобивых крестьян из ранних рассказов Бунина герои «Чернозема» — сторонящиеся барина, сумрачно ведущие беседы на особицу от барина, явно ждущие перемен в деревне.

А. Амфитеатров под псевдонимом Аббадонна писал: «…г. Бунин — художник эскизный и лаконичный. Предвзятость и преднамеренность ему чужды. Он — очень художник… Если его образы принимают публицистическое значение, то не по замыслу, а лишь потому, что необычайная правдивость умелого воплощения делает их неопровержимо типическими» (газ. «Русь», СПб., 1904, № 149, 12 мая).

Критик М. Неведомский с удовлетворением отмечал поворот Бунина к социальной теме. По его мнению, рассказ охватывал «огромный круг явлений нашего сельского существования, он шире прежних по замыслу, а форма его изящнее» (журн. «Мир божий», СПб., 1904, № 8, август).

Весьма сурово отзывался В. Короленко: «…„Чернозем“ — это легкие виньетки, состоящие преимущественно из описаний природы, проникнутых лирическими вздохами о чем-то ушедшем…» Но дальше Короленко отметил, что Бунин показал в рассказе «те толки угрюмым шепотом о старом и новом, которыми делятся в сумраке вагона III класса неясные серые фигуры… но… случайно или не случайно г. Бунин их не дослушал» (журн. «Русское богатство», СПб., 1904, № 8, август).

Бунин, высоко ценя Короленко, все же не мог согласиться с его мнением и справедливо считал, что он «совершенно извращает смысл этих рассказов» (см. т. 6 наст. изд.).

Подготавливая «Сны» незадолго перед смертью для сборника «Петлистые уши», Бунин закончил его припиской:

«Рассказ „Сны“ написан мною в конце 1903 года — полвека тому назад! — сдан был наспех в первый сборник „Знание“ — и напечатан в нем без моей корректуры… чем и объясняются многие погрешности этого рассказа в его первой редакции (ныне мною устраненные)…» Однако вот что писал о нем Чехов в письме к Амфитеатрову 13 апреля 1904 года… «Сегодня читал „Сборник изд. Знания“… прочел там и великолепный рассказ Бунина. Это в самом деле превосходный рассказ, есть места просто на удивление, и я рекомендую его вашему вниманию».

Бунин не точно цитирует Чехова, писавшего: «…и великолепный рассказ Бунина „Чернозем“» (Чехов А. П. Собр. соч., т. 12. М., 1964, с. 534). Таким образом, Чехов давал оценку двум рассказам, Бунин же относит ее только к рассказу «Сны». Возможно, что именно похвала Чехова, мнением которого Бунин чрезвычайно дорожил, побудила писателя включить этот сравнительно ранний рассказ в свой последний сборник, состоящий только из произведений 1910-1930-х годов. Трудно сказать, какие «многие погрешности» первопечатного текста рассказа имел в виду Бунин, поскольку правка этого рассказа и при дореволюционных переизданиях, и при издании сборника «Петлистые уши» была сравнительно незначительной.

Но во всех дореволюционных изданиях диалог между мещанином и рыжим мужиком полнее раскрывал степень озлобления народа и родившееся у крестьян чувство независимости. После слов «да твои свояки» (с. 241 наст. тома) в этих изданиях было:

«Мещанин быстро поднял голову с чуйки и как будто даже с радостным изумлением раскрыл глаза.

— Ну, смо-отри! — сказал он, покачивая головою. — Смотри, как бы я не потолковал с тобой посурьезней.

— Ужли побьешь? — с радостной злобой спросил и рыжий мужик, оборачиваясь к мещанину и глядя на него веселыми глазами.

— А ты что ж, сукин сын, думаешь, на вас теперь и управы нету?

— Не суйся, нос сшибешь!»

Золотое дно^*

Сб. «Знание», кн. 1, СПб., 1904, вместе с рассказом «Сны» под общим названием «Чернозем». Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

По рассказу было дано название сборнику, который вышел двумя изданиями в Книгоиздательстве писателей в Москве в 1913 и 1914 гг. Подготавливая «Золотое дно» для этих сборников, Бунин провел большую работу над рассказом: он разделил текст на пять глав, исключил многие авторские отступления, где говорилось об ушедшей деревенской жизни, о расправах крепостников с крестьянами.

Далекое^*

Журн. «Правда», М., 1904, № 3, март, под заглавием «В хлебах». В Полном собрании сочинений публиковался под заглавием «Сон Обломова-внука». Печатается по тексту газеты «Возрождение», Париж, 1926, № 464, 9 сентября.

В газ. «Последние новости», Париж, 1937, № 5993, 22 августа, Бунин напечатал новую, измененную, редакцию этого рассказа под заглавием «Восемь лет» с примечанием «Жизнь Арсеньева. Вариант первого наброска» (сообщено Л. Котляр). Судя по примечанию, эту редакцию следует рассматривать как один из вариантов «Жизни Арсеньева» (см. т. 5 наст. изд.).

Цифры^*

Сб. «Новое слово», кн. 1. М., 1907. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

М. П. Чехов в письме от 15 июня 1907 г. писал Бунину: «Вы написали очаровательный рассказ. Я пробел в „Новом слове“ Ваши „Цифры“ и все время нахожусь под их впечатлением… это. одно из лучших произведений последнего времени» (ЦГАЛИ). Понравился рассказ и Н. Д. Телешову, что видно из письма к нему И. А. Бунина от 7 июля 1907 г.: «Спасибо, что хвалишь „Цифры“» (ИМЛИ).

Подготавливая рассказ для Полного собрания сочинений, Бунин провел в нем стилистическую правку.

У истока дней^*

Альманах «Шиповник», кн. 2, СПб., 1907. Печатается по тексту Полного собрания сочинений.

После существенных исправлений и сокращений Бунин напечатал рассказ в газете «Последние новости», Париж, 1929, № 3203, 29 декабря, под заглавием «Зеркало» и с подзаголовком: «Из давних набросков „Жизни Арсеньева“».

Подготовка рассказа к публикации в 1929 г. шла, по-видимому, параллельно с работой над романом «Жизнь Арсеньева». Судя по новому подзаголовку, Бунин рассматривал рассказ как раннюю редакцию одной из начальных глав «Жизни Арсеньева», и поэтому текст его не вошел в окончательную редакцию произведения. Поскольку редакция 1929 г. создавалась писателем не только одновременно, но, скорее всего, с учетом работы над «Жизнью Арсеньева», «Зеркало» приводится в качестве приложения к роману в изд.: Бунин И. А. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 6. М… 1966, с. 292–299.

Белая лошадь^*

Альманах «Шиповник», кн. 3, СПб., 1908, под заглавием «Астма». В эмиграции Бунин после переработки и сильного сокращения напечатал первую часть рассказа в газете «Возрождение», Париж, 1927, № 639, 3 марта, под заглавием «Белая лошадь», с подзаголовком: «Рассказ»; вторую часть — в газете «Последние новости», Париж, 1929, № 3122, 9 октября, снова под заглавием «Белая лошадь», но с подзаголовком: «Из повести». Печатается по двум последним публикациям.

Точных данных о начале и завершении работы над рассказом нет. Однако есть основание предполагать, что задуман он и писался задолго до публикации. Так, Горький в письме к Бунину около 25 ноября 1900 г. спрашивал автора: «Где „Белая смерть“, Иван Алексеевич, — ее надо в „Жизнь“ дать непременно!» (Горьковские чтения, М., 1961, с. 16). Редакция журнала «Правда» в январском номере за 1905 г. сообщала, что с первых книг этого года начнется печатание рассказа Ивана Бунина «Белая смерть». Редактор журнала В. Кожевников в письме от 5 августа 1905 г. напоминает писателю о необходимости скорее сдать «Белую смерть» (ЦГАЛИ). Под этим названием рассказ не появлялся. Возможно, об «Астме» Бунин писал Н. Д. Телешову 7 июля 1907 г.: «…заеду к тебе на часок и прочту новый рассказ, — целых два или 2 1/2 листа» (ИМЛИ). Других произведений такого объема Бунин в это время не писал.

Большинство журналов обошло рассказ молчанием. Б. Садовской напечатал рецензию на книгу «Рассказы» (СПб., 1909), куда вошла «Астма», и упрекнул Бунина за «недостаток самостоятельности в прозе», хотя, как отмечал рецензент, она «с избытком выкупается его художественной добросовестностью» (журн. «Весы», СПб., 1909, № 5, май). Рецензент «Русского богатства» считал, что «писатель потерпел фиаско, когда взялся за крупное произведение, в центре которого поставлен… психологический образ… Ничего не остается от длинного повествования о том, как томила кошмарами злая болезнь умирающего землемера. Не представляешь себе фигуры героя, не проникаешься ни его ощущениями, ни обстановкой и — что хуже всего — совершенно не схватываешь намерений автора» (1909, № 10, октябрь). Но, по свидетельству брата писателя, среди произведений, читанных Буниным на «Средах», в Москве «наибольший успех выпал на долю „Астмы“ и поэмы „Джордано Бруно“» (ЦГАЛИ).

В дореволюционных изданиях рассказ заканчивался словами: «Имею честь поздравить с новопреставленным» (см. с. 453 наст. тома). В. Н. Муромцева-Бунина указывает, откуда пришла в рассказ эта фраза. «После панихиды <по случаю смерти А. И. Пушешникова. — Ред.> к вдове стали подходить знакомые и выражать ей сочувствие. Подошел и один из лавочников в Глотове со словами: „Позвольте вас поздравить с новопреставленным…“ И несмотря на ужас и горе, Ваня это поздравление запомнил и через двадцать один год в рассказе „Астма“ приводит его» ( «Жизнь Бунина», с. 38).

При переработке рассказа в эмиграции писатель не изменил его идейно-образной структуры. Исправления шли в основном по линии сокращения: были сняты первые и последние (восьмая и девятая) главы ранней редакции (см. их на с. 444–453 наст. тома). В авторской речи Бунин освобождался от многих подробностей. Так, например, в Полном собрании сочинений после слов «горько тянуло откуда-то дымком» (с. 275 наст. тома) было:

«Это мальчишки стерегут в полях лошадей и от скуки жгут сухую полынь, с уволоку… А по дороге попадались корки мелких воронежских арбузов и напоминали о том, что скоро большая осенняя ярмарка в городе и что надо ехать продавать пристяжную, покупать капусту, поправлять зимние рамы — и начинать новый скучный год».

После слов «была в двух шагах от него» (с. 281 наст. тома) следовало:

«Она как раз по следу тележки вбежала в воду — и почему-то остановилась. Остановилась и, балуясь, била воду тонкой ногой, поднимая белоснежную пену. Бледное, блестящее лицо луны плавало возле тележки слева, а сзади стояла красивая и страшная лошадь с темными человеческими глазами».

Маленький роман^*

Журн. «Северное сияние», СПб., 1909, № 5, март, под заглавием «Старая песня», с подзаголовком: «Рассказы». Печатается по тексту газеты «Возрождение», Париж, 1926, № 478, 23 сентября.

Бунин дважды перерабатывал рассказ. Подготавливая его для Полного собрания сочинений, он из первоначальной редакции снял детали в описаниях природы, бытовые подробности жизни героев. Так, в письме героини, после слов «веры в эту защиту» (с. 297 наст. тома) шел текст:

«Да и вообще никого и ничего нет. Вы, верно, слышали, что мама умерла еще в августе, сразу, от сердца. Папа очень опустился и совсем растерял пациентов. Бедная я ужасно — и, конечно, это сильно влияет на мою решимость вырваться на воздух. Стыдно сказать, но своих денег у меня осталось франков двенадцать. Я давеча хотела приказать истопить камин — и не решилась, узнав, что корзиночка еловых шишек и щепочек стоит три франка…»

Еще большей переработке рассказ подвергнут в 1926 г. Он получает новое название. Бунин делает значительные купюры в тексте, выпуская целые страницы, главным образом связанные с переживаниями рассказчика. Помимо последней главы, которая исключена полностью (см. с. 454–456 наст. тома), писатель вычеркивает, например, после слов «новая жизнь» (с. 298 наст. тома) такой текст: «„И все это мое, и все это во мне, и вес это — я“, — подумал я словами Пьера Безухова, глядя в голубое небо». Писатель снимает имя героини — Лена, последнюю фразу из се письма: «Ради бога напишите мне хоть словечко в Веве. Ваша Лена». Граф Маммуна в редакции 1915 г. говорил о себе: «Я немного араб». После слов «Но что? Куда?» (с. 297 наст. тома) снято воспоминание рассказчика о героине: «У нее синие прелестные глаза, грудной голос… У нее есть и красота, и ум, и вкус, и здоровье, и молодость… „Поцелую ваши руки от радости, если буду свободна и встречу вас“. А я ничего не могу! Я сам едва выпутался из не менее тяжелой истории…» Во всех редакциях, кроме последней, был другой текст телеграммы в конце рассказа: «Исполняя волю дочери, сообщаю вам, что она умерла от преждевременных родов 17 сего месяца».

В рассказе Бунин использовал частично текст своего раннего этюда «Ночная птица» (ЛН, кн. 1, с. 74) и рассказа «Кукушка».

Птицы небесные^*

Сб. «Знание», кн. 27, СПб., 1909, под заглавием «Беден бес». Печатается по тексту газеты «Возрождение», Париж, 1927, № 599, 22 января.

В последней редакции Бунин незначительно переработал текст и целиком снял третью (последнюю) главу «нивской» редакции (см. с. 457–458 наст. тома).

Рукопись рассказа была отправлена Буниным одновременно Горькому и в редакцию «Знания». 22 сентября 1909 г. он писал заведующему конторой издательства С. П. Боголюбову: «Посылаю одновременно на Капри и Вам 8 стихотворений и рассказ (около 23 тысяч букв) для сборника, где идет „Лето“» (Нинов А. Бунин в «Знании». — Журн. «Русская литература», Л., 1964, № 1).

Подторжье^*

Журн. «Звено», Париж, 1925, № 6, 9 февраля, с примечанием: «Неиспользованный отрывок из „Деревни“». Печатается по тексту: Бунин И. А. Собр. соч., т. 2. Берлин, изд-во «Петрополис», 1934.

Подторжье — последние дни перед открытием ярмарки.

<Песня жаворонка>^*

Этот набросок является одним из самых ранних прозаических опытов Бунина, которому автор не дал названия и нигде не печатал его. Однако он выполнен в той лирической манере, которая достигнет совершенства в 1900-е годы и станет характерной чертой его позднего творчества. Отрывки из этого наброска были впервые опубликованы в статье С. Л. Гольдина «О литературной деятельности И. А. Бунина восьмидесятых годов» («Ученые записки Орехово-Зуевского педагогического института», т. IX, вып. 3. М., 1958, с. 4).

День за день^*

Газ. «Орловский вестник», 1889, № 156, 22 ноября, за подписью: Ив. Бунин. Печатается по тексту ЛН.

«Шумна Марина окровавленна…» — первые строки национального гимна досоциалистической Болгарии.

Первая любовь (из воспоминаний детства)^*

Газ. «Орловский вестник», 1890, № 26 и 27, 13 и 14 июля. Печатается по тексту газеты.

«Шаман» и Мотька^*

Газ. «Орловский вестник», 1890, № 151 и 152, 26 и 27 июня, под названием «„Шаман“ и Мотька. Очерк И. А. Чубарова». Печатается по тексту ЛН.

«В Государственном музее И. С. Тургенева (г. Орел) хранится сброшюрованный оттиск, в котором псевдоним стоит рядом с подлинным именем автора, а заглавие расширено: „И. А. Бунин (Чубаров). Обломки дворянства. Очерки. I. „Шаман“ и Мотька“. Судя по этому названию, у Бунина был замысел создать цикл очерков об уходящем дворянстве» (см. ЛН, кн. 2, с. 154, 172).

Фамилия Чубаров взята Буниным у матери, в девичестве Л. А. Чубаровой.

Прототипом «Шамана» послужила Бунину родная тетка по отцу Варвара Николаевна, которая жила в своем имении Каменка Елецкого уезда Орловской губернии (И. А. Бунин, с. 7).

Федосевна^*

Газ. «Орловский вестник», 1891, № 47, 17 февраля, под заглавием «Дементевна». В 1899 г. вошел в сборник «Три рассказа», изданный в Харькове (два других рассказа принадлежали К. Лукашевич — «Стрелочник» и П. Заблоцкой — «Сиротка»). Печатается по тексту сб. «Три рассказа».

Мелкопоместные^*

Газ. «Орловский вестник», 1891, № 285, 317, 326, 331, 335, 340, 27 октября. 29 ноября. 8, 13, 17 и 22 декабря. Печатается по тексту газеты.

Бунин писал В. В. Пащенко 5 января 1892 г.: «Юлий сказал, что общий отзыв его полтавских приятелей о моих „Мелкопоместных“ — очень хороший: хоть и очень отрывочно, но в то же время местами (и даже очень часто) заметна большая наблюдательность, ум, остроумие и изобразительность… Думаю… переработать их (то есть „Мелкопоместных“), расширить и издать отдельной книжечкой… конечно, отбросив кое-что чересчур местное и личное» (ИМЛИ). Намерение свое писатель не выполнил.

Прототипом Якова Савельича Матвеева послужил гувернер Бунина, о котором позже он писал: «Воспитателем моим был престранный человек — сын предводителя дворянства, учившийся в Лазаревском институте восточных языков, одно время бывший преподавателем… но затем… превратившийся в скитальца по деревням и усадьбам… Он немало нагляделся, бродя по свету, и был довольно начитан… играл на скрипке, рисовал акварелью… писал стихи» («Автобиографическая заметка» — см. т. 6 наст. изд.). В письме к А. А. Коринфскому Бунин называет имя гувернера: Н. О. Ромашков (Проблемы реализма и художественной правды, вып. 1. Львов, 1961, с. 166).

Помещик Воргольский^*

Газ. «Орловский вестник», 1892, № 143–146, 3–6 июня, за подписью: И. А. Бунин. Печатается по тексту ЛН.

По замыслу и стилю «Помещик Воргольский» близок к очерку «„Шаман“ и Мотька». Возможно, Бунин предполагал включить его в неосуществленный цикл очерков об уходящем дворянстве (см. примеч. на с. 507 наст. тома).

По Днепру^*

Газ. «Полтавские губернские ведомости», 1895, № 142, 5 июля, за подписью: Ив. Бунин. Печатается по тексту ЛН.

В основу очерка легли впечатления от путешествия по Днепру летом 1895 г. В письме И. А. Белоусову от 30 сентября 1895 г. Бунин писал: «…летом ездил по Днепру и был в Каменец-Подольске…» (см. ЛН, кн. 1, с. 65).

В деревне^*

Журн. «Детское чтение», М., 1898, № 1, январь, с подзаголовком: «Из детских воспоминаний». Печатается по тексту сборника «Стихи и рассказы» (М., 1900).

Рассказ написан в 1897 г. Секретарь редакции журнала В. А. Соловьев-Несмелое в письме от 28 ноября 1897 г. извещал Бунина: «Рассказ ваш „В деревне“ (Из детских воспоминаний) завтра будет сдан в набор, в январскую книжку „Детского чтения“» (ЦГАЛИ).

Кукушка^*

Журн. «Всходы», СПб., 1899, № 1, январь. Печатается по тексту сборника «Стихи и рассказы» (М., 1900).

Рассказ первоначально имел, очевидно, другое название, как это видно из письма Бунина к брату Юлию Алексеевичу от 15 октября 1898 г.: «Надо писать „Волчат“, или, как ты говоришь, „Медвежат“» (ЦГАЛИ). В объявлении о подписке на 1899 г. на журнал «Всходы» говорится: «В 1899 году предполагается напечатать „Волченята“ Ив. Бунина…»

Притига — жердь, хворостина; обычно перекидывалась через стога или соломенные кровли.

«Казацким ходом»^*

Журн. «Всходы», СПб., 1898, № 21, ноябрь, под заглавием «На „Чайке“». Печатается по тексту сборника «Стихи и рассказы» (М., 1900).

Н. Златовратский считал рассказ «Казацким ходом» лучшим произведением сборника («Журнал для всех», 1901, № 12, под псевдонимом: Н. Оранский).

Рассказ автобиографичен, он создан на материале, полученном от поездок по Днепру, которые Бунин предпринимал в 1890, 1895 и 1896 гг. (подробнее о путешествиях Бунина по Днепру см. ЛН, кн. 1, с. 65–66). Рассказу предшествовал очерк «По Днепру» (см. с. 388 наст. тома). В. Н. Муромцева-Бунина о поездке 1890 г. пишет: «Бунин, заработавши немного денег, решил отправиться на могилу Шевченко, находящуюся вблизи… Канева… Шевченко был его кумиром, он считал его большим поэтом, „украшением русской литературы“, как он говорил и писал… по Днепру плыл на барже с дровами, устроившись за гроши» («Жизнь Бунина», с. 64). Дальше она приводит записи самого писателя о поездке 1896 г.: «Днепровские пороги, по которым я прошел на плоту с лоцманами летом 1896 года» (там же, с. 97).

…древний Канев, «место крови».  — Город Канев с XIII века неоднократно подвергался нападениям Батыя, литовского князя Гедимина и др.; город играл видную роль во время войн Богдана Хмельницкого.

Самийло Кишка — запорожский гетман начала XVII века, воспетый в украинских народных думах.

Шах — гетман запорожских казаков, принимавший участие в борьбе с турецкими захватчиками.

Иван Пидкова (ум. 1578) — один из руководителей борьбы молдавского и украинского народов против турецко-татарских захватчиков. Его военным подвигам Т. Шевченко посвятил поэму «Иван Пидкова».

Мелкие рассказы^*

Газ. «Курьер», 1901, № 172, 24 июня, за подписью: И. Бунин. Печатается по ЛН.

По всей вероятности, «Мелкие рассказы» были написаны в Одессе, где Бунин жил в 1898 г. «Поселившись в Одессе, Бунин подружился с писателями и художниками… со всеми был на „ты“… некоторых любил, например… маленького трогательного Эгиза, необыкновенно гостеприимного караима» (И. А. Бунин, с. 68).

Возможно, он послужил прототипом героя Караима в рассказе «Три просьбы».

Караимы — народность, проживающая в Крыму.

В Альпах^*

«Журнал для всех», СПб., 1902, № 12, декабрь. Печатается по тексту журнала.

Интересно отметить, что Бунин в эти годы не бывал в Альпах, но много, по его выражению, «странствовал» в горах Крыма. И скорее всего Альпами Бунин назвал Крымские горы, впечатления от которых легли в основу рассказа «С высоты», опубликованного двумя годами позже (см. с. 438 наст. тома).

Об одном из своих путешествий он писал: «Летом я уехал в Крым. Ни одной знакомой души там не было. Помню, поздним вечером прибыл в Гурзуф… На другой день я ушел на Аю-Даг. Без конца шел по его лесистым склонам все вверх, достиг почти до его вершины и среди колючих кустов лег в корявом низкорослом лесу на обрыве над морем… Я лежал… слушая дроздов» («Жизнь Бунина», с. 98).

«В Альпах» также рассказано о переживании автора, когда среди сосен и елей ему «послышался слабый шорох: маленькая серая птичка вспорхнула… тихо перелетела к обрывам… И что-то радостное внезапно шевельнулось в моем сердце…»

Возможно, желая придать своим впечатлениям от Крымских гор более лирический оттенок, Бунин назвал рассказ «В Альпах», воспетых в произведениях многих европейских поэтов и писателей.

Альпы — горная страна в Европе; делятся на Западные (Французские), Центральные (Швейцарские) и Восточные.

Десятого сентября^*

Впервые опубликовано в 1961 г. в Нью-Йорке, с указанием места и времени написания: Москва, 1903. Печатается по тексту ЛН.

Эта маленькая психологическая миниатюра по содержанию и стилю очень близка поздним рассказам Бунина из цикла «Темные аллеи».

Ночлег^*

Газ. «Курьер», М., 1903, № 18, 16 марта, под общим заголовком «Лирические картины».

Текст рассказа в отдельных местах совпадает с текстом первой главы рассказа «Кукушка», совпадает и сама ситуация — ночевка в лесной караулке, страх от промелькнувшей в окне тени (см. с. 399–400 наст. тома).

С высоты^*

Журн. «Правда», СПб., 1904, № 1, январь. Печатается по тексту журнала.

Я был на Ляй-Лю — то есть в южной части Крымских гор.

В. Титова