Онлайн чтение книги Том 4. Драматические произведения
Песня судьбы. <из первой редакции>

Пятая картина

Вокзал железной дороги. Большая сводчатая зала. Сквозь полукруглые окна в задней стене виден готовый поезд у платформы, зеленые и красные огни семафоров и снежная вьюга. В зале — суета, вдали — звонки и свистки локомотивов.

Герман. Вы всегда знаете, как меня найти.

Друг. Слухом земля полнится. И наконец, вы постоянно встречаетесь с этой цыганкой во всех общественных местах — в театрах, в клубах, на вокзалах. Ведь это, наконец, уже для всех ясно. И я знаю многих, которые распространяют о вас слухи, сплетничают, обсуждают…

Герман. Я не скрываюсь ни от кого.

Друг. Герман, вы рассуждаете как ребенок. Хорошо вам, вы мужчина. Но в какое положение вы ставите вашу жену?

Герман. Я не совсем понимаю, что вы говорите. Разве я поступаю преступно?

Друг. Да, это называлось так в прежние времена. Но в наше время никакого романтизма быть не может. И потому — вы поступаете просто, как обыкновенный муж, изменяющий своей жене.

Герман. Вот как? Да, я знаю, вы давно любите Елену.

Друг. Но я совсем не подготовлен к откровенностям…

Герман. Я не могу иначе. Мне нечего скрывать. Вы говорите, что я изменяю своей жене. Это неправда. Я услышал Песню Судьбы.

Друг. Вы или дитя, или неисправимый романтик. Давайте говорить серьезно. (Они садятся за стол.) Начнем сначала. Зачем вы ушли из дому?

Герман. Право, не знаю. Ушел, потому что увидал в окно весну. Больше ничего не могу сказать.

Друг. А знаете ли вы, к чему ведут необдуманные поступки?

Герман (задумчиво). Знаю только, что я не умею обдумывать своих поступков.

Друг. Раз не знаете, так я вам скажу. Все это хорошо — один раз. Вы влюблены, вы молоды. Но вы встречаетесь с этой цыганкой…

Герман. Кто вам сказал, что она цыганка?

Друг. Все равно. Вы встречаетесь с певицей Фаиной уже много дней. Это становится скучно — раз. Это наносит страшное оскорбление вашей жене — два.

Герман. Ах, вот что! Вам прежде всего — скучно. Но ведь это не ваше дело, милый друг.

Друг. Я не стал бы нянчиться с вами, если бы не был вашим другом. Особенно, когда вы в состоянии невменяемости.

Герман. Считайте меня за сумасшедшего, за кого вам угодно. Но посмотрите вы вокруг себя. Взгляните в окно. Видите — огонь семафора — зеленый. Это значит — путь свободен.

Друг. Как прикажете понимать ваши туманные выражения?

Герман. Что вам ответить? Я сам не много знаю. Но неизмеримо больше, чем знал несколько дней назад. И вот что я скажу вам твердо: все самое нежное, самое заветное, самое сладкое — должно разрушить. Так же неминуемо, как неминуемо уйдет этот поезд — потому что путь свободен.

Друг. Я не понимаю вас.

Герман. Хорошо. Я скажу иначе. Мы жили с Еленой в белом доме, в полной тишине. Вся наша жизнь была как жизнь цветов и зари. Никто из людей не знает, как таинственно мы встретились с ней.

Друг. Не делайте признании. Я вовсе не затем сюда пришел. Это немножко противно.

Герман. Вам противно? Мне все равно. Я считал вас прежде другом. И теперь, мне надо только досказать вам, и вы дослушаете. — Мы жили не так, как живут другие люди. И потому мы можем расстаться. Разве преступно то, что я посмотрел в окно и понял, что такое весна? Весной земля гудит, зори красные, вдали — синий туман. Я не мог не уйти…

Друг. Но, уходя, вы разбиваете сердце женщины. Вы разрушаете самое святое.

Герман. Разрушаю? Пусть так. Я не боюсь этого слова. Но могу ли я не разрушать, если сама весна разрушительна? Если весна цветет и поет лишь для того, чтобы я понял, что путь свободен? Понимаете ли вы, что это значит? Путь свободен!

Друг. Теперь понимаю. Это — самая крайняя беспринципность. Когда-то вы упрекали меня в том, что я над всем насмехаюсь. А теперь — уверяю вас — вы гораздо беспринципнее меня.

Герман. О, нет, вы, значит, не понимаете. Как объяснить? Путь свободен! Ведь здесь только и начинается жизнь. Здесь только и начинается долг. Когда путь свободен, должно во что бы то ни стало идти этим путем!

Друг. И потому вы приятно проводите время в городе с цыганкой?

Герман. Вы хотите оскорбить меня? Вам это не удастся. Я твердо стою на пути. А знаете ли вы, кто такая та женщина, которую вы называете цыганкой?

Друг. Прекрасно знаю: каскадная певица.

Герман. Я сумел бы ответить вам. Но — прощайте. Вот — она.

Фаина идет через всю залу. Она — вся в черном, с черными страусовыми перьями на шляпе. Она возбуждена чем-то и бледна.

Друг. До свиданья, безумный друг мой. Я не оставлю вас так…

Друг отходит. Герман идет навстречу Фаине.

Герман. Ты, наконец. Я ждал тебя долго.

Фаина. Ты мог бы ждать еще дольше. День. Неделю. Месяц. Х-ха! Целый год.

Герман. Не будь сурова со мной. Я могу ждать тебя целую вечность.

Фаина. Дай мне руку. Я хочу еще пройти с тобой туда. Где огни, и снег, и ветер, и мгла. Как я люблю этот город! Жить без него не могу… Голова кружится от ветра. Пойдем же, пойдем туда — к зеленым и красным огням.

Они выходят на платформу. За одним из столов в зале собираются три друга Германа.

Друг. Вы слышали, конечно, печальную новость? о несчастии, постигшем нашего общего друга Германа?

Второй друг. Да, ходят слухи. Если вы называете несчастием его связь с этой цыганкой.

Третий друг. С цыганкой? Да, да, слышал. Я всегда считал Германа за человека очень замечательного. В виду этого мне было бы интересно наблюдать его в данный момент; человек, переживающий семейный кризис, — крайне занимательный феномен.

Друг. Вам это удастся, потому что Герман находится здесь. Но дело не в нем, а в его жене, на которую событие произведет удручающее впечатление. Тем более что, сколько я знаю, она уверена, что Герман вернется скоро.

2-й. А по-моему, что же? Конечно, вернется. Ведь он привык к семейному очагу. Ну, в крайнем случае, привезет с собой цыганку, и выйдет премилое menage en trois[8]Сожительство втроем (франц.). , только и всего. Оно и современно и пикантно.

3-й. А меня это все совершенно не интересует. Лучше сказать, в этих житейских комбинациях всякий человек волен разбираться, как ему угодно. Я же вижу в этом — лишь необыкновенно интересное эстетическое и психологическое явление.

Друг. Ах, друзья мои, вы оба неправы. Если бы дело шло о самом Германе, — так на здоровье, пусть ухаживает за десятью женщинами зараз. Но здесь замешана семья…

2-й друг. Однако, я не узнаю вас. Такой иронический человек — и вдруг заговорил о семье…

Друг. Когда дело касается моих друзей, должен же я наконец принести им в жертву даже свое миросозерцание. Это — самая обыкновенная история, и нечего смотреть на нее с высоты: просто-напросто человек близкий мне изменяет своей жене, которую я обязан уважать. И потому — мое мнение, что наш священный долг — воспрепятствовать этому во что бы то ни стало.

Третий друг. А мой долг — перед наукой — наблюдать, наблюдать и наблюдать!

Друг. Отлично. Если вы будете наблюдать, это уже отрезвит Германа в достаточной мере.

Второй друг. Присоединяюсь и я. Во имя гражданских обязанностей каждого человека по отношению к своему ближнему…

Друг. Очень хорошо. Я должен довести до вашего сведения, что Герман с цыганкой находятся здесь. И мы прекрасно можем вмешаться в их интимные разговоры…

Второй друг. О, это даже интересно…

Третий. Позвольте. Вы, кажется, сказали, что брак — гражданское установление?

Второй. Да, и сказал с убеждением…

Третий. Вы напрасно упускаете из виду, что это скорей — церковное установление…

Друг. Отложите ваши вечные споры до более удобного случая. Вот они уже идут. Через некоторое время и нам надо будет присоединиться к ним…

Фаина и Герман возвращаются и садятся за дальний стол. Им приносят вино.

Герман. Все эти дни ты мучаешь меня: ты не даешь мне коснуться даже края твоей одежды. Я не был с тобой вдвоем ни одного часа. Только при людях ты смотришь на меня своим неведомым и горящим взором, Фаина, дразнишь случайным прикосновением и ласковым словом.

Фаина. Все это выдумка. Красивые слова.

Герман. Это не выдумка. Я хочу жить и дышать около тебя. Я никогда еще не жил, Фаина.

Фаина. Смешной какой? Так же ты говорил своей жене! Ведь так же? Ведь так же? Ну и еще раз, и еще, — скажешь третьей, четвертой… Ну, играй, на здоровье, с богом!.. (внезапно строго:) только — разве можно играть любовью? Любовь — строгая. Любовь накажет. Вернись к жене.

Герман. Разве я могу вернуться? У меня нет прошлого. Дом разрушен…

Фаина. Как ты сказал? Дом разрушен. Глупый, глупый. Ты, кажется, сказал грустно: дом разрушен. Ну, погрусти. А у меня никогда не было дома… Х-ха! Дом разрушен — построй новый… все вы любите строить, строить… играете, будто строите…

Герман. Если ты уйдешь, Фаина, я не останусь жить. Буду искать тебя всюду. Не найду — умру. Ты — сама воля, сама даль. Ты беззаконна, как ветер. Как ветер, улетишь, как даль, заманишь, уведешь, погубишь…

Фаина. Зачем ты здесь? Я люблю быть одна. Люблю слушать далекую музыку… И ждать. Нет… Люблю смотреть на людскую гадость. И потом… может быть, кто-нибудь купит меня…

Герман. Что ты говоришь? С таким голосом! С такими глазами!

Фаина. Да, правда. Голос у меня серебряной речкой вьется. А про глаза мне один писатель сказал, что глаза у меня — трагические… Ну что ж? Вот за то и купит… долги заплатит…

Герман (тихо). Фаина, ты изменишь мне?

Фаина. Как ты сказал? Х-ха! Что это значит? Что это значит? Да как ты смеешь? Разве я жена тебе? или кому-нибудь? Х-ха! Ступай к своей жене!

Герман. Ты сказала: любовь строга. Я знаю. Я все перенесу от тебя. Только дай мне смотреть на тебя…

Фаина. Вот до чего. доводит игра! Все — игра! Господи, все игра! Дай мне еще вина! Разве о любви можно говорить столько? Что-то есть в тебе, ах! такое мертвое!.. И во всех оно есть… Все вы такие. А я — живая, живая, живая! и никогда не будя твоей… и ничьей… никогда!

Герман. Тебя, Фаина, нужно приручать, как дикого зверя. Ты пьянеешь от воздуха и ветра и долго не можешь опомниться. Понимаешь ли ты, что мне нечего терять? У меня нет больше ничего заветного. Все выжег горячий удар твоего бича! Зачем же ты топчешь нежные цветы моей души? Ты думаешь, мне нужно от тебя то же, что другим? Клянусь, я не знаю, чего мне нужно? Но я связан с тобой навеки. И безумно кружится голова. Боже мой! Как мысли несутся! Как мысли несутся!

Фаина (смотрит на него). Может быть, правда. Иначе — я не была бы с тобой. А впрочем — (делает широкое движение над головой) я пьяна! От воздуха, от ветра, от ночи. Как я люблю этот город!

Герман. Мысли несутся, как птицы. Удержи. Мне надо, чтобы один миг было тихо. Правду все-таки сказал мне друг: нигде нет тишины. Но ты можешь одним словом удержать мысли. Недаром про тебя говорили, что ты обращаешь вспять корабли…

Фаина. Кто говорил?

Герман. Один монах.

Фаина. Монах? Я помню: на том берегу стоял монастырь. Как было хорошо. Ждала. Все ночи напролет. Что же он — знает меня?

Герман. Знает. Он послал меня к тебе.

Фаина. Я видела иноков. Они все такие строгие, бледные, серьезные… как ты.

Герман. Ну вот. Стало тихо. Стало дивно, Фаина. Буря твоя улеглась. И посмотри: в бокале играет искристое вино. О, как я долго ждал тебя! Всю жизнь. — К нам идут.

Друзья подходят.

Друг. Надеюсь, Герман, вы познакомите нас со своей дамой.

Они рассаживаются у стола.

Герман. Что вам угодно?

Неловкое молчание.

Второй друг. Какой приятный вечер. А давно ли вы занимаетесь вашим искусством?

Фаина, не отвечая ему, смотрит в окна, где мгла, огни и вьюга.

Третий друг. У вас, Герман, преинтересное сейчас лицо: напряженное и вдохновенное. Вероятно, у вас в данную минуту сильно действует воображение…

Друг. Я вижу, что вы не в духе. Шутки в сторону. Жена ваша…

Герман. Кто дал вам право говорить о моей жене?

Друг (насмешливо). Виноват. Может быть, ваша спутница не знает, что у вас есть жена?

Фаина. Я знаю.

Друг. Ах, вы знаете? И тем не менее, отвлекаете его от семейных обязанностей? Я хочу говорить начистоту. Герман, эта женщина…

Герман. Все, что вы скажете мне, я знаю. И потому — замолчите.

Друг. Мне вовсе не так приятно напоминать вам о том, что вы забыли. Но — это мой священный долг — я друг ваш. И во имя его — я прошу вас по крайней мере выслушать меня.

Герман. Я знаю все, что вы хотите сказать. Не могу и не хочу терять времени с вами: вы хотите, чтобы я оставил эту женщину и вернулся к своей жене?

Второй друг. Но, позвольте…

Герман. Не позволю. Я никому не давал права вмешиваться в мою жизнь. Я ничего не скрываю. Вас, по-видимому, беспокоит присутствие Фаины около меня? Ну, так знайте и слушайте (встает, поднимает бокал и читает, глядя е упор на Фаину)

Бросает бокал.

Фаина. Как хорошо!

Второй друг. Очень недурно. Чьи это стишки?

Герман. Это — стихи Байрона.

Третий друг. Совершенно верно, это юношеское произведение Байрона. Позвольте познакомить вас с его происхождением: великий поэт создал эти строки в 1816 году в Италии. Стихотворение называется «Стансы к Августе» и обращено к сводной сестре Байрона…

Герман. Я не затем читал эти стихи.

Фаина. Герман, все друзья у тебя такие?

Герман встает. Вслед за ним друзья.

Второй друг. Очень жаль. Мы нарушили приятный tete-a-tete…

Друг. Какая несправедливость! Я всегда желал вам добра. Вы платите мне сатирой!

Фаина. Герман. Мне скучно с ними.

Герман. Вы слышали, что сказала она? Ее слово — закон. Оно должно, быть законом — для всех.

Друг. Вы могли бы помнить хоть правила вежливости…

Герман. Я не знаю, вежливо ли врываться в чужую жизнь? Презирать женщину, которой вы не знаете? Хозяйничать и наводить порядок в чужой душе?

Третий друг. Но ведь мы — друзья твои…

Герман. Поймите, вы смешны, вы — давно умерли. Таких, как вы, бичевали в старых романах. Но вы нужны мне и вечно нужны миру лишь затем, чтобы точить на вас новую, творческую злобу!

Второй друг. Мы пришли не ради тебя, но ради несчастной, оскорбленной жены твоей, которую ты променял на эту цыганку…

Герман. Идите все прочь от меня! Все равно — все, кто лжет и кто говорит правду — все, все! Я остаюсь один с этой женщиной! И знайте, что хорошо мне, сладко мне, свободно — с мятежной злобой моей! (Кричит через стол, вслед уходящему другу.) Если ты еще друг мне, — передай святой, чистой, прекрасной жене моей Елене, что я больше не вернусь к ней — никогда! — Боже мой! Боже мой! Как же узнать, что добро и что зло!

Склоняется на стол и роняет лицо на мучительно сжатые руки. Фаина смотрит на него внимательными глазами.

Фаина. Тише. Тише. Твои добро и зло — слова.

<Седьмая картина>

<Герман>

Герман стоит, выпрямившись, и смотрит вдаль. Метель запевает и метет. Становится темнее.

Голос Фаины (кличет издали)

Эй, Герман, где ты?

Герман

Здесь я!

Фаина

Герман! Герман!

Герман

Сюда! На снежный холм!

Фаина выходит из мрака, хватает Германа за руку и смотрит ему в лицо. Снег перестает идти, и становится светлее.

Фаина

Я не могла сдержать коней. Они испугались чего-то, шарахнулись в сторону и умчались. (Смеется.) Вот — теперь мы одни, как ты хотел.

Герман

Что же ты смеешься?

Фаина (садится внизу холма)

Ты, может быть, станешь целовать меня? Ты ведь мужчина — и сильнее меня. Можешь делать со мной все, что хочешь…

Герман

Зачем ты говоришь, Фаина?

Фаина

О чем ты спрашиваешь?

Герман

Ты забыла.

Фаина

Я часто забываю, что начала говорить. Не нужно. Все равно. Что же ты ходишь там на холме?

Герман

Там — виднее.

Фаина

Здесь — виднее. Здесь — я сама. Сойди сюда. Сядь рядом со мной. Расскажи о себе. Ты еще ничего не рассказывал мне.

Герман (садится под холмом рядом с нею)

Рассказывать нечего. Ничего не было.

Фаина

А детство? Родные, дом, жена? А город? А бич мой — ты помнишь?

Герман

Вот только — это. И больше ничего. Удар твоего бича убил все, что было в душе. Теперь — бело и снежно — как вот эта равнина.

Фаина

Только об этом ты можешь говорить?

Герман

О чем же больше? Всё под снегом.

Фаина

А признайся, страшно тебе было прогнать друзей и остаться одному? Верно, героем себя теперь чувствуешь, а? Эх, ты! И без дороги остаться страшно? Вот все вы такие. А у меня ни дома, ни родных, ни близких никогда не было. И не страшно. Куда хочу — туда пойду. Ты гордишься тем, что закон нарушил. А я — сама себе закон.

Герман

Не топчи больше цветов души. Они — голубые, холодные, ранние. Как подснежники. Что тебе? Тебя, Фаина, тебя, Россия, ношу я под сердцем. Остальное отошло. Ничего не надо теперь. Может быть, я умру здесь в снегу. Все равно. Могу умереть.

Он ложится на снег, лицом к небу.

Фаина

Оставь. Мало ты жил, чтобы умереть. Это только в старых сказках умирают. (Вдруг вскакивает и кричит звонко.)

Эй, Герман, берегись! Метель идет!

Налетает снег и вместе с ним — темнота. Из дали слышно дребезжащий голос поет:

Песня обрывается.

Фаина

Слышишь?

Герман

Слышу. Кто-то идет вдали.

Фаина (наклоняется низко и смотрит на Германа в темноте)

Идет без дороги, поет песню. Никто теперь не потревожит, все пройдут мимо. Только песня осталась. — Голубчик мой! Милый мой! (Обвивает его шею руками.)

Герман

Мне страшно, Фаина. Ты никогда не была со мной нежна.

Фаина

Не бойся, мой милый: никто не узнает. Вот такого, как ты, я видела во сне. Вот такого ждала по ночам на реке.

Герман

Ты смотришь мне прямо в душу. Какими темными глазами!

Фаина

Неправда. Молчи, совсем молчи. Смотри ближе. Ты видишь меня в первый раз днем. Это ночью у меня темные глаза. А днем они рыжие — видишь, рыжие? Не бойся, Герман, милый мальчик, бедный мальчик, русые кудри…

Еще ближе придвигает к нему лицо. И опять слышно:

Фаина

Слышишь?

Герман

Не слышу больше. Так тихо. Не вижу больше. Так темно. Я никогда не слыхал такой тишины. То — была другая тишина…

Метель проносится — и опять светлеет.

Фаина (садится по-прежнему рядом с Германом)

Жена твоя плачет о тебе?

Герман (тихо)

Что это — был сон, Фаина?

Фаина (резко)

Сон. Слышишь, ветер поет жалобно… Это жена твоя плачет о тебе.

Герман

Не вспоминай, Фаина.

Фаина

Вольна вспоминать.

Герман

За что ты сурова со мной? За что ты топчешь цветы?

Фаина

За то, что ждала и не дождалась милого. За то, что был ты человеком, пока лицо у тебя было в крови.

Герман

Скоро год, как я знаю тебя. Ты бьешь меня речами и взорами, как била бичом. Как метель — прямо в лицо. Такая звонкая метель — перед новой весной. Как эта весна не похожа на ту! Негде укрыться.

Фаина

За слова твои бью тебя. Много ты сказал красивых слов. Да разве знаешь ты что-нибудь, кроме слов?

Герман

Все знаю. Все знаю теперь. Так спокойно. Тишина наступает.

Фаина

Рано же успокоился ты.

Герман

Не тревожь. Больше не разбудишь ни бичом, ни словами.

Фаина

Эй, Герман! Метель! Берегись!

Герман

Все равно. Не буди. Пусть другой отыщет дорогу.

Фаина

Ты спишь, Герман? Пора проснуться? Ты крепко спал!

Метель налетает. Мрак и звон.

Герман

Не помню. Не вижу. Чьи это глаза — такие темные? Чьи это речи — такие ласковые? Чьи это руки — такие нежные?

Фаина (приникая к лицу Германа)

Тебя ждала я. Тебя искала. Ты нагадался мне. О тебе сказки слушала.

Герман

Мне страшно и холодно.

Фаина

Не бойся, мой мальчик, мой бедный.

Герман (в бреду)

Открой лицо. Не знаю тебя.

Фаина

Очнись, все будет по-новому. Тебя я узорным рукавом приманила. Полетим на тройке с бубенцами.

Герман (в бреду)

Слышу — звенит. Кони умчались. Смерть моя, открой лицо. Не помню тебя.

Фаина

Не смертью, а жизнью дышу на тебя. У тебя горячий лоб. Пусть остынут все старые, жаркие мысли (Она прикладывает горсть снега к его лбу.) Милый мой, ведь кони умчались. Целуй.

Герман

Что это, Фаина? Пахнет цветами… Словно пчелы жужжат в голове. Или это — визг веретена? Да, она соткала мне белые, брачные одежды… Или это — визжат машины, умирают люди. Широкие площади, вереницы огней, вечный грохот. Опять вырастает покинутый город: огромный старый город. Серая башня. Из башни кто-то пристально глядит на меня. Кто это? Мать моя, мать. Она кивает. Говорит. Что ты говоришь? Мать моя! Слышу тебя!

Фаина

Проснись, родимый! Голосом матери кличу!

Герман

Кто это? Какой белый ангел! Белые одежды, серебряные латы, золотые пряди волос. Какое кроткое лицо. Это оно так сияет. И в руках лилия. Лилия — или свеча. Венчальная свеча! Это — Елена! Здравствуй, Елена!

Фаина

Проснись, Герман, будет спать!

Герман

Это ты, Елена? Нет, нет, прошлое миновалось. Больше нет ее. Только — дивно и холодно и тихо. Какой дивный блеск. Тишина полна звуков. Я слышу трубу: далекий рог заблудившегося героя. Погибнет? Нет, нет, нет! Сухой треск барабанов. Вот он идет… идет герой, в крылатом шлеме, с мечом на плече…

Фаина (совсем приникла к нему)

Что видишь теперь? Что помнишь теперь?

Герман

Кто со мною? Ты — неизбежная? Ты здесь всегда — когда в поле умирает герой. Какие темные очи! Какие холодные губы! Вспоминаю тебя. Только не спрашивай ни о чем… Темно, Холодно. Не могу вспомнить…

Фаина поднимает голову Германа. Он привстает и смотрит на нее широко открытыми глазами.

Герман

Это все был сон? Фаина! Мне страшно. Ты знаешь дорогу?

Фаина

Ты любишь меня?

Герман

Люблю тебя. Люблю тебя. Люблю тебя.

Фаина

Меня — одну?

Герман

Одну — тебя.

Фаина

Ты знаешь меня?

Герман

Не знаю тебя.

Фаина

Ты найдешь меня?

Герман

Найду тебя.

Фаина

Ты вернешься в город?

Герман

Не вернусь.

И внезапно, совсем вблизи победно-грустный напев, разносимый вьюгой, раздается

Голос

Только знает ночь глубокая сохрани!..

Фаина

Трижды целую тебя. Трижды осеняю знаменьем крестным. Встретиться нам не пришла пора. Живи. Ищи меня. Буду близко! Родной мой, любимый, желанный! Прощай! Прощай! Прощай!

Последние слова Фаины разносит вьюга. Она убегает в метель и во мрак. Герман остается один — на холме. — Он стоит — неподвижный, стройный, запушенный снегом.

Герман

Все бело. Пути заметены. Снег непорочный! Когда же откроешь ты родимую землю? Куда деваться мне — нищему? Одно осталось: то, о чем я просил тебя, господи: чистая совесть. На губах — твое прикосновение. И опять она горит — сожженная душа. И нет дороги. Что делать? Куда идти?

Мрак почти полный, только снег и ветер звенит. И вдруг рядом с Германом вырастает, как призрак, прохожий коробейник с котомкой.

[Мужик] Коробейник

Эй, кто там? Ты человек, аль нет? Чего стоишь — замерзнуть хочешь?

Герман

Сам дойду.

Коробейник

Иду это я — и вижу, словно стоит кто-то. Человек, не человек, а ровно святой какой. Потому — весь белый и стоит высоко. Ну, сдвигайся, брат, сдвигайся. Это святому так простоять нипочем, а нашему брату нельзя, потому — замерзнешь. Мало ли народу она укачала да убаюкала в снегах своих…

Герман

Про кого ты говоришь?

Коробейник

Про кого? Известно про кого: про Рассею-матушку. Не одну живую душу она в полях своих успокоила…

Герман

А ты дорогу знаешь?

Коробейник

Знаю дорогу, как не знать. Да ты нездешний, что ли?

Герман

Нездешний.

Коробейник

Ну, откуда же тебе дорогу знать? Вон там огонек — ты видишь?

Герман

Нет, не вижу.

Коробейник

Ну, приглядишься, увидишь. Да тебе куда надо-то?

Герман

А я сам не знаю.

Коробейник

Не знаешь? Чудной ты, я вижу, человек. Бродячий, значит. Ну, иди, иди, только на месте не стой. До ближнего места я тебя доведу, а потом сам пойдешь, куда знаешь.

Герман

Выведи, прохожий. А потом, куда знаю, сам пойду. [Пойдем, мужик.]