Онлайн чтение книги Том 6. Дураки на периферии
Высокое напряжение

Пьеса в трех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Абраментов Сергей Дмитриевич — инженер, 45 лет.

Крашенина Ольга Михайловна — инженер, лет 25.

Мешков Иван Васильевич — утомленного вида инженер, лет 40 с лишним.

Жмяков Владимир Петрович — инженер, небольшого роста, сытое туловище, не более 40 лет.

Девлетов Илья Григорьевич — директор завода, 35 лет.

Распопов Семен Федорович, Пужаков Петр Митрофанович — рабочие-ударники аварийной службы, оба средних лет.

Муж Крашениной — служащий, лет 30.

Почтальон.

Работница, разносящая обеды.

Несколько рабочих и работниц.

Громкоговорящие телефоны.

Действие происходит на большом заводе в течение 4–5 дней.

Действие первое

Занавес опущен. Редкие удары механического молота. Пауза. Затем судорожная частота ударов нескольких молотов. Пауза. Занавес поднимается. Через сцену в зрительный зал врывается шум работы большого завода, иногда судорожно бьют молота и слышен вихрь спускаемого пара.

Комната — жилище Мешкова: наибольший беспорядок, горы сора, стихийная постель, пустые бутылки на полу, примус, на стенах чертежи машинных конструкций, портрет Дзержинского. Телефон. Над телефоном крупный номер: 4-81.

Окно открыто в ночной мир: грохот завода, сияние электричества, свист пара и сжатого воздуха. Инженер Мешков стоит у окна спиной к зрителю. Он кашляет. Затворяет окно. Настает почти тишина — заглушен, но, как бы вдалеке, звучит завод. Мешков лежит среди стихии комнатных предметов.

Где-то начала играть духовая музыка, и ее слышно в комнате то сильнее, то слабее. Она играет нечто печальное и героическое; временами затихает совсем; сейчас ее почти не слышно.

Мешков. Нужно скончаться… Я мелочь, прослойка, двусмысленный элемент и прочий пустяк… Вот уже опять стоит в мире вечернее время. Но никто ко мне в гости не приходит, и мне пойти некуда.

Громче играет музыка вдалеке, в невидимом саду.

(Прислушивается: музыка стихает, словно относимая ветром) . Люди отдыхают где-то. А я, чем больше дома, тем больше устаю… О чем это всегда играет музыка? Она как будто обещает человеку друга. Светлое будущее… Но я скучаю от товарища и утомляюсь от врага.

Стучат в дверь.

Входите, кто там есть.

Входит Абраментов, в дешевой, изношенной одежде, худой и бледный человек.

(Не узнавая) . Вы кто? Вы зачем пришли?

Абраментов. Инженер-механик Абраментов, ваш бывший друг… А сейчас ищу не дружбы, а ночлега: все общежития и бараки переполнены…

Мешков (узнавая, радуясь) . Откуда ты, милый мой Сережа? (Встает, целует пришедшего, почти плачет) . Я ведь один теперь на свете — жена еще при тебе скончалась, а сыновья бросились куда-то в Республику и скрылись от меня…

Абраментов. Да, Иван Васильевич… (Осваивается в комнате) . Давно мы с тобой не глядели друг на друга!

Глядят друг на друга.

Ты что так постарел, Иван?

Мешков. А я, Сережа, устал от исторической необходимости. Я живу и все время чувствую какой-то вечный вечер. Как будто везде уже зажжены свечи.

Абраментов. Отчего же?

Мешков. Не знаю… Я ослаб. Я вижу, что стал бездарен, что новые люди способней меня и знают уже больше. У них великая практика, Сережа… А ты где был?

Абраментов. В Австралии, а потом в тюрьме… Отчего у тебя в комнате сор и не прибрано?

Мешков. Настроения нету… В Австралии? Зачем ты там был? Ты знаешь, я забыл однажды формулу живой силы!

Абраментов. Эм вэ квадрат, деленные на два… Я хотел оттуда победить Советский Союз.

Мешков. И полюбил его?

Абраментов. Нет, я заинтересовался им.

Мешков (меняясь) . Это что значит? Может быть, ты мерзавец? Ты не гляди, что я стар и несчастен, что в сердце моем горе, — я и безответно могу любить рабочий класс и его страну… Ты сочувствуешь социализму или нет?

Абраментов. Я ему потворствую.

Мешков (думая) . Не знаю, что ты говоришь… А что ты делал в Австралии?

Абраментов. Сторожил пчелиные пастбища от саранчи.

Мешков. Но ты инженер!

Абраментов. Там их много без меня. Я голодал два года, год был в ссылке, в пустыне, за руководство маленькой забастовкой.

Мешков. Сердечно удивляюсь. Ты же бывший зажиточный человек?

Абраментов. Ну и что ж. А ты думал — революция всегда приходит в нищей одежде, а контрреволюция обязательно в галстуке?

Громче играет музыка.

Мешков. Я не думал об этом… Ты слышишь, как у нас играет музыка? Это идет культработа в нашем прекрасном рабочем клубе.

Абраментов. Разве? (Подходит к Мешкову вплотную) . Слушай меня, Иван. Ты знаешь меня очень давно…

Мешков. Да… С юности. Когда я полюбил еще свою покойную жену…

Абраментов. Правильно. А я тогда же начал жить с разными девушками… Ты знаешь, Иван, что я вредителем не был.

Мешков. Знаю, Сережа. Ты не был.

Абраментов. Я понял давно: нельзя победить изнутри почти единодушную страну.

Мешков. Нельзя, Сережа.

Абраментов. Я уехал прочь. Я забылся один среди капитализма. Чужие страны стали для меня родиной. Нужда, убожество, презрение — все это я перенес с полным сознанием, с готовностью, потому что моя идея была сильнее впечатлений.

Мешков. Буржуазия — ведь это мир одиноких, Сережа. Там трудно быть человеку.

Абраментов. А я и хочу, чтобы человеку было трудно — он лучше, когда мучается… Дай мне чаю.

Мешков. Сейчас, Сережа. Только у меня пищи нету никакой. Я должен за ней сходить кой-куда.

Абраментов. Сходи. Все равно ты любишь человека.

Мешков (в стеснении) . А документы, Сережа, есть у тебя? Ты по закону вернулся в СССР?

Абраментов. Конечно, есть. Советская власть отпустила меня жить и работать.

Мешков (в стеснении) . А документы, Сережа, ты скажи мне тихо: ты не шпион, не подлец, не вредитель?..

Абраментов. Нет. Я лично рассмотрел весь мир и признал коммунизм необходимым. Но признал только мыслью, искусственным напряжением. Теперь я хочу узнать социализм чувством и действием… Советская власть еще меня не победила, а я ее побеждать уже не хочу. Может быть, мы обнимемся и упадем вместе на пустой земле.

Мешков. Кто мы — СССР и капитализм?.. Ты не знаешь силы нашей державы, она упасть никогда не может… Ну, я пошел за угощением, а то ты есть хочешь. (Уходит) .

Абраментов (один) . Живет себе в этом помещении один советский дурачок, и неплохо ему. Ни капитализма, стервец, не спас и социализму, наверное, плохо помогает.

Звонит телефон.

Абраментов (берет трубку) . Алло… Да. Нет. Девлетов?.. А кто вы такой? Директор?.. Здравствуйте, директор! Его нет. Я его послал закуску себе покупать… Инженер Абраментов. Нет, я механик, но изучал гидравлику и электротехнику… Ладно. Приезжайте! (Кладет трубку) .

Кажется, я уже на службу поступил.

Дребезг стекол в окне. Звук напряженного взрыва. Свист сжатого воздуха. Окно распахивается. Громче слышна музыка, и вдруг она прекращается, точно разнесенная ветром. Тишина. Абраментов молча, но без паники, бросается вон из комнаты.

Краткая пауза. Тревожный, ритмично повышающий и понижающий свой тон гудок. Комната некоторое время пуста. Слабо начинает звонить телефон и умолкает. Приходит Мешков с покупками.

Мешков. Опять, наверное, авария. Пускай, там есть сменный инженер… (Мучается) . Меня же дома не было в момент происшествия… Я просто спал и ничего не слышал… Где Сережа-то? (Видит распахнутое окно) . Надо его затворить. А то скажут — у тебя окна распахиваются, а ты не слышишь… Ишь, скажут, глухонемой какой! (Затворяет окно) .

Слабо звонит телефон.

(На телефон) . Он слишком тихо звонил, я не могу проснуться… (Терзается) . Либо пойти всетаки… Нет, я и так на заем на двухмесячный оклад подписался: пускай я сплю. (Тушит свет) .

За окном встает зарево освещенного завода. Вибрирующий высокий звон работающих машин в тишине.

Пауза. Мешков всхрапывает где-то в темном хаосе комнаты. Входит человек. Зажигает свет. Это

Абраментов. Он измазан в машинном масле, одежда на нем разорвана, местами в клочья.

Абраментов (смотрит на спящего Мешкова) . Сладко спят гуманисты на свете… Мешков, вставай!

Мешков (медленно поднимается из вороха вещей, говорит со сна) . А? Что? Ты откуда явился?

Абраментов. Я на аварии был.

Мешков. Где? Какая авария?

Абраментов. Перекачали в компрессорной. Крышки цилиндров порвало.

Мешков. А?! Что в компрессорной? (Волнуясь) . А не говорили там, что меня нет?.. А я ведь спал, Сережа, я сильно сплю теперь. Я ударник и боюсь ослабеть, поэтому стараюсь лучше питаться, а по ночам не просыпаюсь.

Абраментов. Понятно. Ты же мягкосердечный человек, либерал, гуманист. А такие всегда себя жалели больше всех.

Мешков (взволнованный) . Ну, а что в компрессорной? Не спрашивали, где я?

Абраментов. Интересовались.

Мешков. Я, пожалуй, сейчас сяду рапорт напишу. А?

Абраментов. Напиши, что спал и была температура.

Мешков. Вот именно, я так приблизительно и думал. (Ютится у стола, ища принадлежности для письма) .

Стучат в дверь.

Войдите, пожалуйста, товарищ.

Входит Девлетов. Подает руку Абраментову.

Девлетов. Благодарю вас за помощь на аварии.

Мешков (подходя к Девлетову) . Здравствуйте, Илья Григорьевич.

Девлетов (равнодушно) . Здравствуйте, Мешков.

Мешков отходит писать.

(Абраментову) . В компрессорной мы с вами не договорились. Какие ваши условия, если я вам предложу должность заместителя главного механика?

Абраментов. Те, которые у вас полагаются по профсоюзному закону. Я сам условий не имею.

Девлетов. Хорошо. Вы говорили мне пустяки про Австралию. Скажите, вы белогвардеец?

Абраментов. Теперь я одинокий.

Девлетов. Что это значит? Не говорите мне пустяками. Одиноких нет. Вы не притворяйтесь.

Абраментов. Нисколько, гражданин. События били меня кирпичами по голове и гнали в вашу сторону. А в сердце своем я ничей, там я свой.

Девлетов. Свой только? Значит — чужой, значит — враг.

Абраментов. Нет… Просто в сердце еще долго остается теплота того класса, который уже погиб…

Девлетов. Ну, ладно. Нам нужна ваша голова. Сердце храните неприкосновенным для памяти, если сумеете сохранить… Стало быть, вы будете замом главного механика.

Мешков (подходит, подает бумажку) . А я, Илья Григорьевич?.. Примите, пожалуйста, рапорт.

Девлетов (беря рапорт) . А вы будете теперь сменным инженером вместе с Олей Крашениной.

Мешков. С этой девушкой?!

Девлетов. С этой девушкой.

Мешков (глухо) . Так я что же? Я малоспособен или худ стал?

Девлетов (прочитав рапорт, швыряет его прочь) . Нет, Иван Васильевич, не потому… Посудите сами — у нас один сменный инженер на все три смены. Какой же это сменный, когда его самого сменить некем. Ведь Крашенина не выходит из цехов по двадцать часов. Вчера я ее нашел спящей в силовой, третьего дня она стояла на ремонте фильтра тридцать часов… Нужен второй сменный инженер по заводу, иначе мы не выйдем из аварий и неполадок. Это гвоздь всего положения на заводе. Я вас прошу понять меня, Иван Васильевич, ваша ставка снижена не будет. Я обращаюсь к вашей чести старого производственника. Вы меня понимаете?

Мешков (угрюмо) . Я все понимаю. Я должен нести обязанности девушки.

Девлетов. Класс ваш маленький, Иван Васильевич, а самолюбие у вас большое… Я шучу.

Абраментов. Слушайте, директор. Мешков ведь сирота. У нас с ним нет своего класса.

Девлетов. Я это знаю, товарищи. Поэтому я и зову вас к нам. Человек должен перестать быть сиротой, — а вы не притворяйтесь убогими. Однако мне пора на вокзал — я должен утром побывать в Москве. Нас должны немедленно включить в республиканское кольцо высокого напряжения. (Прощается и уходит) .

Мешков. Не нужны мы им более, Сережа. Завтра я — сменный инженер, послезавтра — надсмотрщик двора, а через полгода — сторож у ворот… (Трогает свои покупки) . Ешь продукты — тут много вкусных вещей: нам в закрытом распределителе дают… Ешь, а то скоро уж покушать колбасы не придется, сторожем буду.

Абраментов. Слушай, Иван Васильевич. А ты не путаешь пролетариата с закрытым распределителем?

Мешков (теряясь) . Нет, Сережа. Я знаю, что это разница.

Стучат в дверь.

Голос Крашениной за дверью: «Вы не спите, Иван Васильевич?»

Нет еще. Мы здесь работаем кое-что. Входите, пожалуйста.

Входит Крашенина, усталая и сонная.

Крашенина (Абраментову) . Добрый вечер еще раз! Спасибо вам за работу на аварии.

Абраментов. Здравствуйте, инженер.

Крашенина (Мешкову) . Иван Васильевич, директор мне сказал, что вы будете вторым сменным. Смените меня сегодня, а то я вся уже сплю… (Садится в какой-то мусорный хаос) . Я за вас буду потом двое суток… Перемените манометр в компрессорной — он врет… Трест точной механики — дурак или дура… (Засыпает сидя; вдруг опять открывает глаза) . Товарищ Мешков, если вы уморились уже, то я сама пойду… Берегите компрессорную — молота станут. Извините, что я не могу смотреть на вас. (Закрывает глаза) .

Мешков. Я не вправе сменить вас, товарищ Крашенина. Были только ни к чему не обязывающие меня переговоры с Девлетовым. Я должен дождаться приказа.

Крашенина (со сна) . В цехах сейчас опасно, инженеры. Но я через час совсем отдохну… Хотя я буду видеть всю компрессорную во сне — меня не надо сменять… Распопов, Пужаков, у вас греются моторы, откройте окна на ветер… (Спит) .

Мешков (подходя к Крашениной) . Сережа, эта девушка уже спит. Села на мое чистое белье, примяла и спит.

Абраментов. Она, наверное, не тяжелая. (Подходит к Крашениной, подымает ее на руки) . Она легка, как мальчик. Где у тебя постель?

Мешков. Сейчас. (Сортирует какой-то хлам, швыряет книги и пр.) .

Абраментов держит Крашенину в ожидании.

Крашенина (бормочет во сне) . Я ведь не сплю, я только притворяюсь… Распопов, зови свою бригаду — держи давление, котельная слабеет… Нет, — у меня один ум устал, а сердце все равно бьется… Я все бригады, все механизмы вижу во сне. Я сплю только нарочно… Я не хочу…

Абраментов (наклоняется ухом к груди Крашениной) . Врешь, товарищ. Ты спишь так глубоко — ты так далека сейчас от нас, как на том свете…

Крашенина (открывает глаза и глядит на Абраментова) . Неправда, товарищ Абраментов.

(Снова закрывает глаза; спит) .

Абраментов. Что за странное создание — спит и думает.

Мешков (управившись с постелью) . Клади ее сюда.

Абраментов осторожно опускает Крашенину в приблизительно расчищенную постель.

Крашенина. Вы не ушли еще, товарищ Мешков? Дайте мне встать — я сама пойду.

Мешков (в испуге) . Спите, спите, Крашенина… Я сейчас… (Другим тоном) . Но не могу же я идти дежурить безо всякого оформления. Наконец, я просто не знаю всех заводских установок.

Сильно бьют молота; стекло слабо дребезжит. Затем — тихо. Крашенина спит.

Абраментов. Оставайся с нею. Я пойду за нее.

Мешков. Сережа, ты ставишь меня в неловкое положение. Выходит дело, я и тут не гожусь. Девчонки, мальчишки, пузанки какие-то работают лучше меня. Я не нужен никому. Меня путают, отстраняют, гонят куда-то ночью, какие-то неточные манометры… Мне нужны четкие директивы, условия, а не сонный бред девушек… Ведь это же курс на катастрофу, я в тюрьме помру за такие дела…

Абраментов. Оставайся… Сидеть сейчас в комнате — это действительно курс на катастрофу. Я пойду в компрессорную, я не боюсь умереть в тюрьме, я там был.

Мешков. Сережа, ты пойми, ведь я теряюсь в этой сложной обстановке…

Абраментов уходит. Пауза. Бьют молота. В окне — зарево от накаленных исходящих газов завода. Мешков ест один принесенную им же пищу. Жуя, подходит к спящей Крашениной и рассматривает ее.

Спит новый человек… По-старому спит. (Внимательно вглядывается в лицо спящей) . Неужели она умнее и лучше меня? Что же это такое? (Осторожно пробует Крашенину по поверхности ее туловища) . Наверное, есть что-нибудь странное внутри ее. (Гладит Крашенину вокруг лба) . Какое действительно хорошее существо — ничего не требует, ни на что не жалуется, любит что-то далекое и меняет на это далекое свою текущую молодость. Бедный новый человек, какой в тебе дар? (Отходит от Крашениной) . А во мне нет никакого дара — сам любуюсь ею, а сам есть хочу. А она, наверное, никогда не помнит пищи — она ест только тогда, когда умирает с голоду. (Ест) . Ем и тоскую…

Крашенина (во сне) . Абраментов, клапана стучат!..

Мешков (пугается) . А? Вы что? Абраментова нет.

Крашенина (бормочет) . Он в силовой… Там экономайзер не ладит… Мешков, скажите ему.

Мешков. Сейчас… Сейчас пойду скажу… (Уходит. Затем — сразу же — появляется снаружи, в окне, и глядит оттуда внутрь комнаты) .

Крашенина спокойно спит.

(Сейчас же возвращается) . Сказал.

Крашенина молча спит.

(Про себя) . Значит, мне пропадать в этом мире… Они и во сне все чувствуют. Ведь действительно экономайзер в котельной испорчен. Как я забыл? Как я наяву об этом ни разу не вспомнил!.. Отчего я теперь не чувствую своего ума?

Крашенина. Проснуться хочу. Разбудите меня.

Мешков (про себя) . Надо заняться делом. Проснется еще и скажет: ты что сидишь, буржуазный остаток? (Хлопочет у стола, вынимает соответствующие принадлежности и пристраивается чертить) .

Звонит телефон.

(Берет трубку) . Слушаю… Сейчас спрошу. (Крашениной) . Товарищ, товарищ… Сережа спрашивает, где двухдюймовая труба у вас.

Крашенина. В котельной, где второй бункер.

Мешков (в телефон) . В котельной. (Вешает трубку. Спешно чертит что-то, с испугом оглядываясь на спящую Крашенину. Немного погодя — Крашениной, тихо) . Товарищ, какого вы обо мне мнения?.. Можно я буду жить?

Крашенина молчит во сне.

Неужели я отстал, неужели я дурак?.. (Медлит) . Наверное. (Подходит к спящей. Снова рассматривает ее).

Крашенина что-то тихо бормочет.

(Слушает) . Шепчет чего-то во сие… У нее все будущее обеспечено, а она волнуется… Интересно, чем пахнет от особого человека? (Наклоняется, нюхает волосы Крашениной) . Не то травой, не то ветром. А от меня? (Нюхает свою грудь, расстегнув рубашку) . Пустяком каким-то… Я и запах потерял… Я засыхаю — мне конец…

Крашенина бормочет и смеется во сне.

(Наклоняется к ней) . Что вы сказали?

Краткая пауза.

Крашенина. Отчего вы так смешны, Мешков? Я бы давно сумела умереть.

Мешков (отстраняясь, со злобой) . Ах, вы так… Не беспокойтесь — у меня тоже давно все готово. Я сейчас же все совершу надлежащим образом… (Суетится: рыщет по вещам, достает из-под матраца листик бумаги, читает его) . Вот оно — мое милое. (Читает вслух) . «Убитая горем двоюродная сестра с глубоким душевным прискорбием извещает всех родных и знакомых о своевременной кончине…» (В сторону Крашениной) . Теперь вы поняли?

Крашенина мелко смеется во сне.

А вы думали, я уже ничто. Нет, подружка дорогая, — я организационно подготовился… Организационно! Не беспокойтесь, не беспокойтесь — у меня все предусмотрено: за телефон уплачено за год вперед, номер записан, деньги за объявление — в особом конверте сложены… (С вызовом, Крашениной) . Пожалуйста. (Берет трубку телефона, говорит веско и твердо) . Дайте мне срочно нумер 4-81… Благодарю. Главная контора газеты?.. Мне нужно сдать экстренное объявление о смерти… Что вы говорите?.. Нет — о моей смерти… Почему нельзя?? Можно?.. Так примите, пожалуйста, по телефону… Деньги?.. Деньги я завтра утром пришлю… Как?.. Да это верно, что умру… Так как же быть-то? А сейчас нельзя прийти?.. Поздно?.. Ну, хорошо, я завтра утром принесу. (Вешает трубку. Крашениной) . Вот вам и все, сударыня.

Крашенина спокойно спит.

(Аккуратно свертывает свою бумажку с объявлением о смерти, прячет ее за телефон и довольно, умиротворенно улыбается. Затем подходит к Крашениной и, чуть склонившись, взяв свои руки назад, пристально следит за ее сном и дыханием).

Пауза.

Бьют молота на заводе. Одновременно без стука отворяется дверь. Осторожно, злонамеренно входит Крашенин — муж. Он останавливается позади Мешкова и бдительно наблюдает его и спящую жену.

Крашенин. Спасибо тебе, жена… Две ночи я ждал тебя, сволочь.

Мешков (в испуге оборачивается) . Здравствуйте, товарищ.

Крашенин (жене — в сдержанном исступлении) . Я думал — ты правда работаешь. А ты — на постели. Ты с пожилым живешь… (Бросается на Крашенину и, не совершая ничего, наклоняется и плачет) .

Мешков. Она уморилась, товарищ.

Крашенина молча встает и садится на кровати с закрытыми глазами.

Крашенин. Оля! Ты забыла меня, девочка? Я ведь твой Коля… Ах ты так — прочь от меня, сука! Докажи мне, что ты любишь меня одного на свете! Ведь терпенья нету — душа в груди болит!

Крашенина открывает глаза. Входит Абраментов.

Докажи сейчас же!.. Иль я для тебя обезличкой стал? (Пытается рвать на Крашениной платье) .

Абраментов хватает Крашенина, приподнимает его и сокрушающе швыряет всего человека в угол комнаты — в хаос вещей; вещи заваливают Крашенина. Крашенина встает на ноги.

Абраментов. Кто это был?

Крашенина. Мой муж.

Абраментов. Простите меня, ради бога.

Крашенина. Ничего. Я давно от него вся в шишках и синяках…

Мешков (в недоумении) . А я думал — новый человек весь чистый…

Гудок на заводе. Все слушают.

Крашенина. Моя смена… (Абраментову) . Скажите, выполнила ночная свой встречный? Хватило воздуха котельной и молотам?

Абраментов. Так точно. Бригады гнали механизмы с перегревом — и ночь опередила день.

Крашенина. Как хорошо… Ну, до свидания, сейчас я вас сменяю. (Уходит) .

Крашенин (вставая из хаоса вещей) . Вы сейчас будете заявление на меня писать? Или — нет?!

Действие второе

Пульт — центральное устройство по распределению тока силовой электроустановки. Это примерно наклонный к зрителю стол, покрытый темным блестящим лаком, либо — мраморная доска. В пульт вделаны разноцветные лампы, (красные, синие, желтые, белые); около каждой группы ламп — градуированный разрез, в котором ходит стрелка. На вертикальной плоскости пульта, обращенной к зрителю, — контактное автоматическое управление: ряды рукояток и штурвальных колес. Над пультом — три громадных циферблата и одна большая красная лампа. Перед пультом — круглый стул, который бывает у пианистов. На правой стороне пульта — серия телефонов. Позади пульта — металлическая башенка, устроенная из небольших балок; внизу башни видны резервуары масляных выключателей, вверху блестят медные шины контактов. Внутренность башенки покрыта проводами и различными деталями. Вся башенка видна зрителю насквозь. Над пультом — рупор радио.

В начале действия лампы на пульте не горят, стрелки всех циферблатов и градуированных шкал покоятся на нулях. Занавес поднимается.

На пульт всходит по ступенькам инженер Жмяков, диспетчер энергетики, радостный человек средних лет. Он поет «Посмотри, как дивно море» и глядит на свои часы на руке. Берет телефонную трубку.

Жмяков. Котельная, котельная, котельная… Ты жива еще, матушка?.. Как у тебя водичка, кипит?.. Ага… Уголь, говорите, не горит? Ага… Отчего же он не горит-то? Советская власть, наверное, виновата?.. Нет?.. А кто же? Значит, вам порох надо давать! А вода-то цела у вас? Может, и вода засохла?.. (Глядит на часы, кладет трубку. Берет другую трубку) . Это вы, девушка?.. Дайте мне, пожалуйста, первую сквозную ударную… Да… А вы поищите по цехам бригадира… Распопова, да, а можно и Пужакова, Петра Митрофановича, кто вам больше нравится… Никто не нравится?.. Ну что ж, рабочий класс крайне сожалеет… Ожидаю вашего сигнала. (Кладет трубку, берет другую) . Машинный?.. Говорю я… Я говорю… Ну я, конечно, — пора по тембру различать… Готовьте турбогенератор на перегрузку, держите дизель в резерве на оборотах. Алеше привет, поклон всему машинному. (Кладет трубку. Смотрит на часы) .

Звонок одного из телефонов.

(Берет трубку) . Я!.. Кто?.. Здравствуйте, Петр Митрофанович… Вот что: сегодня уголь нас обратился в несгораемое вещество… В империализме даже дрова горят, а у нас такая особая точка, что все гаснет. Нельзя ли тебе с бригадой сегодня побыть немного в котельной?.. Да! А то не вывезем… Пар посадят — вот что. (Глядит на часы) . Скорее, Петр Митрофанович, скорее, дорогой… Проверьте воздушный экономайзер, дутье на полный форс, хорошую шуровку топкам и прохладный душ кочегарам, — до свиданья, дорогой, до свиданья — у меня сигнал.

Вспыхивает красная лампа над пультом; вслед за красным светом гудит заводская сирена где-то невдалеке.

(Встав на ноги, быстро действует на пульте, напевает) . «Колокольчики… (Включает один из автоматов на пульте: на пульте вспыхивает красная лампочка, трогается стрелка в градуированном разрезе; чуть трогаются стрелки на двух больших циферблатах, висящих над пультом. На третьем циферблате стрелка восходит сразу высоко и там останавливается) . Бубенчики… (включает второй автомат: вспыхивает вторая красная лампа, трогается стрелка в градуированном разрезе, стрелки на двух главных циферблатах дают дрожание вперед) …звенят… (включает третий автомат с теми же эффектами) …Звенят… (Включает четвертый автомат) . О моей… (включает: зажигается синяя лампа) …погиб… (включает: синие, красные, желтые, белые лампы) …шей юности твердят, твердят…» (Включает: сильный свет на всей плоскости пульта) .

Высокая дрожь стрелок на циферблатах; медленно начинается приглушенное пение работающих вблизи котлов, генераторов и механизмов, — приглушенное настолько, что не мешает слышать слова действующих, лиц.

Вся сцена идет скоро и энергично. Включение закончено. Ритмическая дрожь стрелок на циферблатах. Напряженное пение механизмов. Лампы на пульте меняют цвета: красный на синий, на желтый и обратно.

(Слегка танцуя, припевает) . Их паровоз летит вперед, а нам всем остановка… (Одна красная лампа начинает быстро вспыхивать и потухать, что-то сигнализируя) . Неужели остановка? Я тебе остановлюсь, сукин сын!

Звонит телефон.

(Берет трубку) . Да… Петя?.. Нет? А кто же ты такой?.. Василь Иванович?.. Не тянет? Оборотов не хватает?.. Перегрузка?.. Хорошо, — я чуть добавлю напряжения — вытянем.

(Кладет трубку, берет другую) . Котельную, тетя… Петра Митрофановича!..

Одна красная лампа по-прежнему мигает; вспыхивают пульсирующим светом три-четыре новые красные лампы.

…В руках у нас винтовка!.. Петр Митрофанович?..

Замигали еще две красные лампы.

(Берет одновременно другой телефон: говорит в два) . Турбинную… Турбинная? Я говорю!

Мигают пять красных ламп.

Я говорю… Я! Что вы там молчите? Немедленно включите дизель на второй фидер! (Кладет одну трубку, остается с первой трубкой) . Петр Митрофанович?! Я хочу давления — атмосферы дветри сверх всего… Нет, ну на часик, на два… Будьте любезны, ради бога. Прижмите клапанок на котле. А котел — с форсом и шуровочкой! (Кладет трубку, берет другую) . Турбогенератор… Я говорю. Я! Слушайте — проходим пик. Перекручиваем агрегат на час… Ну, конечно, сверх! Повышаем обороты — режем пик на вольтах и амперах. Внимание!.. Слушать турбину, прижать предохранители, держать подшипники на руках… Электрик! Генератор! Держать руку на корпусе машины, нюхать обмотку, запустить добавочный вентилятор. Внимание!

Почти все красные лампы мигают: синих, желтых, белых нет.

(Берет три трубки телефонов) . Котлы! Турбина! Генератор! Дизель! Внимание! Началось!.. Проходим пик!

Стрелки всех трех главных циферблатов восходят высоко вверх, почти до предела градуировки. Мигание красных ламп сильно учащается.

(В телефон) . Полное дутье — форс!.. Следите за обмоткой… Пахнет там гарью или нет, бедный мой товарищ? Дизель, дизель, жми свою долю, — ни черта не помогаешь… Пик растет, товарищи! Эй, ударники, где вы там, во что бьете, — вы на пик меня посадили…

Красное мигание учащается.

(Снимает все трубки телефонов) . Слушайте меня, телефонные девки! Мгновенно дать сюда дежурного инженера… (В исступлении кричит во все телефоны) . Эй, цеха!.. Выключись ктонибудь на полчаса. Ну ради бога! Хоть на пять минут. Кузница! Прокатная! Молота! Дайте потише чуть-чуть. Я не вынесу, сердце разлетится.

Краткая пауза.

Телефон (громко, басом) . Пошел ты к черту. У нас двадцать процентов сверх плана нагорело.

Жмяков (полубезумно) . А?! Ну, я извиняюсь… (Другим тоном, тихо) . Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора. Именно — дивная.

Телефон (глухо) . Я сменный инженер. Слушаю.

Жмяков (берет телефон) . Отцепите от меня где хотите десять тысяч киловатт. Я сожгу генератор. Кто вы такой?

Телефон. Я Мешков. Сейчас остановлю что-нибудь.

Жмяков. Иван Васильевич?! Ради бога. У меня слезы на глазах… Идите сюда.

Звонит телефон.

Жмяков (берет трубку) . А… Да… Что?.. Вам двести киловатт на кирпичные пресса?.. Пошли вы к черту. Потушите последнюю лампу над своей башкой. (Кладет трубку) .

Мигание красных ламп достигает высшей частоты.

Жмяков (озирается) . Я сейчас заплачу от такой ненормальной жизни.

Телефон (басом) . Кто там плакать хочет? Дай мне отделаться — я тебя утешу…

Жмяков (бессознательно) . А? Да я вполне согласен!

Лампы сразу прекращают мигание, стрелку, приборов снижаются, на пульте начинается прежняя игра цветов: красный, синий, желтый, белый.

(Весело) . Да, я вполне согласен! (Прежняя жизнерадостность. Потирает руки, почти танцует) . «Колокольчики-бубенчики звенят-звенят!.. О моей…»

Лежачие трубки телефонов (глухо) . Ну! Кто там есть?

Жмяков. Пик снят, товарищи. Закуривай.

Лежачие телефоны (враз) .

— Воздуху нету, гад.

— Кто выключил?

— Печь потухла. Шихта шлакуется.

— Воды!

— Сорвал план, стервец.

Матерное бормотание, пауза.

Жмяков (поникая) . Боже мой, боже мой, почто ты оставил меня… в этом веке? В каменном тихо было.

Входит Мешков.

Мешков. Я три цеха выключил.

Жмяков. Спасибо, Иван Васильевич. Теперь нам с вами конец.

Телефоны злобно бормочут.

Мешков (в испуге) . Включайте скорей опять.

Жмяков. А как генератор?

Мешков. Горячий, Владимир Петрович, он сгорит.

Жмяков. Так как же быть-то?

Мешков. Неизвестно, Владимир Петрович… Может, среднее что-нибудь есть?

Жмяков. При большевизме я среднего ничего не видал.

Мешков. И я тоже, Владимир Петрович. Все одно большое только.

Телефон (громко, резко) . Включай!..

Жмяков и Мешков (в испуге) . Сейчас!! (Делают манипуляции с автоматами; стрелки на главных циферблатах восходят до предела. Все контрольные лампы делаются красными и начинают пульсировать светом с высшей частотой) .

Телефон (басом, громко) . Взяли!!

Слышно через телефон, как загудели моторы и пошли станки.

Мешков нерешительно опять выключает автоматы; стрелки падают, лампы перестают мигать, некоторые становятся желтыми, синими.

Жмяков. Что вы делаете?

Мешков. Выключил опять три цеха. За это самое большее нам с вами общественный позор, а за генератор, если сожжем, нам будет лет десять… У меня, Владимир Петрович, перечень есть: сколько за что полагается. (Вынимает бумагу и предъявляет ее Жмякову) . Поинтересуйтесь!

Телефон (басом, громко) . Эй, опять току нету! Вы что, работаете или боитесь? Вы кто?

Жмяков (читает бумагу Мешкова) . До пяти лет изоляции. Да, это дивная пора.

Телефон. Давай току, я отвечаю!

Входит Крашенина.

Крашенина (тихо) . Так нельзя, товарищи. Надо скорее вытягивать завод — социализм нас ждать не будет. (Становится за пульт) .

Жмяков. Мы боимся рисковать генератором, товарищ Крашенина. Можно сжечь обмотку.

Крашенина (тихо и просто) . Хорошо. Но если вы останавливаете заводы, срываете планы — вы рискуете не генератором, а всей страной.

Пешков (нерешительно) . Обмотка сгорит… Нам страшно тянуть завод на перегреве.

Крашенина (тихо) . Пусть. Я сожгу обмотку — я и чинить ее буду день и ночь. (Производит включение автоматов: пульсирование красных ламп, движение стрелок главных циферблатов) .

Жмяков и Мешков стоят в стороне. Мешков берет за руку Жмякова, и так находятся оба неподвижно.

Рычит одна из лежащих трубок телефонов. Крашенина берет ее.

Крашенина. Я слушаю… Сколько вам нужно?.. Тысячу киловатт?.. Что у вас?.. Лесопилку пускаете? Это хорошо… Я вам сейчас включу. (Кладет трубку. Включает: бешеное пульсирование ламп) .

Жмяков (в ужасе) . Это безумие. Девочка сожжет сейчас силовую.

Мешков. Хорошо, что не мы… Ведь пять лет по перечню.

Жмяков. Капут будет девочке. Немножко жаль.

Крашенина (берет телефон) . Генератор, пожалуйста… Генератор?.. Я — пульт, инженер Крашенина… Кто это?.. Товарищи, вы чувствуете генератор?.. Как работает обмотка? (Пауза. В сдержанном волнении) . Запах появился?! (Вешает трубку, оглядывает помещение отвлеченными глазами, не замечая двух инженеров. Тихо) . Горит генератор, товарищи, и нет никого.

Входит Абраментов.

Абраментов. Здравствуйте. Почему так много здесь технических сил? (Крашениной) . Почему долгий пик?

Крашенина (невнимательно) . Завод выходит из прорыва… Сто ударных бригад… Тлеет изоляция — есть ли выход, товарищ Абраментов?

Абраментов (остро оглядывает пульт) . Нет выхода. Выключайте перегрузку. Сбрасывайте перегрев. Машины ведь нейтральны в классовой борьбе — генератор сейчас сгорит.

Входит Пужаков, на бедре у него мешок с инструментами.

Крашенина (невнимательно) . За кого, вы говорите, машины?

Пужаков (сразу) . За нас, Ольга Михайловна, — мы их заставим сочувствовать… На третьем крану лебедка не работает — мы никак не сообразим, пойдемте скорее. Час думали без вас, да, наверно, алгебры не знаем.

Крашенина (не слушая) . Пужаков, генератор горит… (Раздраженно) . Разве можно сейчас думать по целому часу?

Пужаков (остро) . Как? Генератор горяч?! Сейчас соображу!.. (Соображает) . Обливать корпус водой — поставить ребят. Сам стану! Но — осторожно, внутрь не заливать! Враз, — сейчас!! (Ко всем) . По любому делу соображу, только по своему — нет… Не сгорит!! Протянуть шлангу! Бузовать беспрерывно!.. Пойду для четкости сам. (Быстро уходит) .

Краткая пауза.

Абраментов. Машины мертвы, к сожалению, Ольга Михайловна.

Крашенина. Когда они в мертвых руках, инженер Абраментов.

Абраментов (вспыхивает от обиды) . Ленин не советовал зазнаваться, коллега. А генератор — не большевик.

Крашенина. Я не зазнаюсь, но и полюбить вас никого не могу.

Абраментов. Посмотрим.

Крашенина. Буду рада заплакать о вас.

Абраментов. Постараемся.

Крашенина. Зачем же для меня стараться? Вы инженер или кавалер?

Абраментов. Как вам не стыдно? Ведь я понимаю все. Я учился науке рабочего класса в тюрьме, я там пролежал много ночей с открытыми глазами. Я прожил жизнь в одиночестве, но умру в тесноте вашего класса.

Крашенина. Зачем же вам умирать, Абраментов? Плохо вы знаете науку рабочего класса. Зачем ему ваша смерть? Ему нужно, чтобы вы стали товарищем пролетариата.

Красные лампы мигают все более спокойно. Раздается нежная негромкая музыка, она приближается и постепенно смолкает; входит почтальон с громадной, набитой сумкой на животе, точно в сумке лежит сундучок или шарманка.

Мешков (про себя) . Ну куда ж тут мне жить на этом свете?

Жмяков. Да, героически и скучновато… Где мы теперь, кто нам сжимает пальцы?..

Почтальон (разобравшись в сумке) . Обождите-ка вы все. Кто тут будет инженер… Крашенинова какая-то и еще Жмяков. Ве Пе. Кто это такой — вы или нет? Отвечайте последовательно!

Жмяков. Мы. Давай сюда.

Почтальон. Нате вам депешу — одну на двоих, а в другой раз я вам носить ничего не буду… Целую четверть своего рабочего дня вас ищу: сказано — лично вручить. А где лично — когда этих личностей нету нигде на свете? Дома сказали, вы не бываете, на заводе у вас тоже вечного места нету. Идите, говорят, ищите их где-нибудь сквозь. А где искать, когда кругом машины и меня огненной железкой чуть не ушибло! Разве это жизнь? Вы бы поставили где-нибудь койки, сундучки, чтобы я уж знал, что там вы когда-нибудь очутитесь. (Берет расписки, уходя) . Прямо наказание! Только и мучаешься, что без почты, сказано, социализм — ничто!

Мешков (читает) . «Подготовьтесь к приему тока с республиканского кольца высокого напряжения. Устанавливайте новый радиопульт. Девлетов». Милый товарищ, у нас давно все готово. Еще не действует это общепролетарское кольцо высокого напряжения и не получен этот радиопульт. (Рвет и бросает депешу) .

Почтальон (видя такое дело) . Ну вот, видите, а я хожу, тружусь на них, тело свое трачу…

Уходит, сделав какие-то манипуляции в глубине своей сумки, — сразу начинает играть негромкая радиомузыка марша: звуки явно происходят из сумки.

Жмяков (глядя вслед почтальону) . Этот человек, кажется, музыку носит в самом себе.

Красные лампы почти спокойны, еле мигают.

Мешков. А мы в себе носим смерть… Володя, не могу я так существовать, когда эта девушка служит инженером лучше меня!.. У нее остыл генератор, я же вижу по сигналам!..

Жмяков. Ясно и прекрасно.

Мешков. Я это предвидел. (Берет телефон) . Дайте мне, пожалуйста, нумер 4-81… Это говорит гражданин Мешков. Я вот утром давеча объявление дал… Нет, о скончании одного гражданина, где двоюродная сестра еще скорбит… Да-да. Вы напечатаете его?.. Что?!.. Места нету? А когда же?.. На днях? Ну вы поскорей, пожалуйста, а то мне терпеть-то уж очень… Что?.. Хорошо, я немного подожду… (Кладет трубку. Жмякову, скучно) . Да, Володя…

Жмяков (тем же тоном) . Да, Ваня…

Лежачая телефонная трубка (голосом Пужакова) . Оля, генератор остывает.

Крашенина. Морозь его дальше, Пужаков.

Пужаков (в телефоне) . Сейчас!.. Мы сейчас боковой вентилятор поставим, сделаем пульверизатор и будем дуть в его нутро водяную пыль — самую мелочь! Ничего?

Крашенина. Ничего. Понемножку.

Пужаков (в телефоне) . Ну конечно: чуть-чуть, но с вихрем!!

Крашенина. Вот-вот.

Мешков (вздыхая) . Не сгорит генератор, Владимир Петрович.

Жмяков. Нет, Иван Васильевич. Но наше славное имя уже сгорело. Облетели огни, отгорели цветы… Нам остается лишь марш Шопена.

Красные лампы перешли к этому моменту на спокойный свет.

Мешков. Марш играть не станут — разлуку сыграют.

Лежачая телефонная трубка (хрипло) . Можно кирпичные пресса запустить? Киловатт двести?

Крашенина. Конечно, можно. (Включает) . Почему с утра не пускали?

Лежачая телефонная трубка (хрипло) . Утрешний инженер-мужик не велел.

Абраментов (Мешкову и Жмякову) . Вы, что ль, не велели?

Жмяков. Мы. У нас изжога в душе, Сергей Дмитриевич. Мы же — старое поколенье, остатки от истраченной мелочи, мы — колокольчики-бубенчики…

Мешков (Абраментову, уныло) . Я говорил тебе, Сережа, что мы теперь — пустяки. (Садится в немощи на приступок пульта, невнимательно вынимает из кармана кулечек с конфетами и начинает сосать конфетку) .

Абраментов (со злобой и энергией) . Но я не хочу быть пустяком! Я хочу быть товарищем пролетариата, я хочу вместе с ним долго и трудно жить. (Берет руками свою голову; тихо) . Я измучился весь!..

Рупор радио начинает играть музыку. Играет до конца акта.

Входит работница с обедом в судках. Ставит судки на пульт.

Жмяков (Крашениной) . Обеденный перерыв — выключайте холодные цеха. Переключайте третий фидер на районное кольцо. Работница с обедом. Ешьте блюда. Проголодались ведь небось! (Уходит) .

Жмяков (Крашениной) . Ну же, милая! Первый в нейтраль, третий на кольцо — мягко, быстро!..

Крашенина резко манипулирует автоматами. Судорожная игра цветов на пульте. Но большинство ламп остается красными.

Абраментов (бросаясь к пульту) . Не так! Легче!!56

Жмяков (бросаясь к Крашениной) . Возьмите сопротивление! Что же вы делаете, бедная моя?!

Абраментов и Жмяков хватаются за автоматы.

Мешков (в стороне) . Не трожь нового человека. (Швыряет в рот новую конфету) .

Судорожная игра цветов на пульте. Взрыв синего пламени — без шума — наверху распределительного башенного устройства, что за пультом.

Жмяков (в волнении, у автоматов) . Автомат не вырубает!

Абраментов. Дай, я. (Резко манипулирует, не выходит) . Топор!! Инструмент!! (Бросается в разные стороны, в поисках) .

Жмяков (мучается у автоматов) . Контакты спеклись, масло высохло… Гибель богов! Мешков, справься в перечне, что нам будет… Хоп!

Автомат отказывает.

Крашенина хватает гаечный ключ и бросается внутрь распределительного устройства — в башню. Абраментов бежит за ней. Он снимает фуражку, надевает ее на, руку и, выхватив у Крашениной ключ, пытается раздробить изолятор, сорвать провод, держа ключ в руке, обернутой фуражкой.

Абраментов (кричит из башни) . Выключайте генератор!

Жмяков (работая у пульта) . Не выходит, Сергей Дмитриевич. Контакты сварились. Мешков, дай пососать напоследок.

Мешков подает ему кулечек.

Крашенина (из башни) . Зовите аварийную ударную бригаду.

Жмяков (выплевывая конфету, затем в телефон) . Ударная аварийная — на пульт, на автоматы!

Синее пламя вверху башни нисходит постепенно книзу. Входит работница, приносившая обед.

Работница (осматривая судки на пульте) . Что ж вы блюда-то не едите? Остынут ведь, а мне выговор будет, что инженеров невкусно кормлю. У-у, блаженные! (Уходит) .

Жмяков. Мешков, съешь блюда.

Мешков (со слезами) . Что вы смеетесь надо мной! Я тоже люблю революцию, я тоже хочу чего-то… (Бросает кулек, почти плача подходит к пульту, берется за автомат) .

Вбегают Пужаков и Распопов. На бедрах у них мешки с инструментами. Они взбираются по металлической обрешетке башни наверх, к пламени.

Абраментов (кричит им снизу) . Перервать ток? Остановить турбину?

Пужаков. Зачем? Не сметь. Мы так разъединим. Здесь не очень жарко. (Распопову) . Как скажешь, Семен?

Распопов. Вытерпим так.

Лезут выше, надевают резиновые перчатки, достают из сумок инструмент: стержни с крюками на концах. Пульт по-прежнему судорожно играет цветами, но часть ламп — неподвижно красные. Абраментов и Крашенина выходят из токораспределительной башни.

Крашенина (в телефоны) . Турбину! Турбинная! Внимание! Я — пульт. Авария. Турбинщик — руку на стопор. Слушать меня. По моему сигналу — немедленно стоп. Люди под высоким напряжением. Электрик, руку на сопротивление. Слышите ли вы меня, товарищи?

Телефоны. Слышим.

Распопов и Пужаков наверху башни, близ синего огня. Распопов ухватывает инструментом контактную шину, около которой трепещет пламя. Шина не поддается. Расколов повисает на ней, прихватившись инструментом. Пужаков повисает таким же образом вслед за Распоповым на второй, шине.

Абраментов (Мешкову, который все еще держит руку на автомате пульта) . Попробуй вырубить еще раз масляный автомат.

Жмяков. В масле сейчас газ. Взрыв может быть.

Абраментов. Пробуй, Мешков.

Мешков с резким усилием двигает автомат. Взрыв в масляном баллоне внизу башки. Огонь вскидывается кверху, до ног Распопова и Пужакова, и почти окружает их.

Крашенина (в телефон) . Стоп, турбина?

Гаснет весь пулы, весь свет. Остается огонь, в башне. Обеденное радио играет по-прежнему. Резко хлопают контактные шины наверху башни, где двое людей. Одна шина защемляет руку Распопова ниже кисти; он, повисая всем туловищем, роняет инструмент. Пужаков падает вниз, в огонь, и выбегает из него к пульту. Распопов висит с прихваченной рукой.

Пужаков. Сеня, тебе больно? Что ж ты не кричишь?

Пламя бьет снизу в ноги Распопова, охватывая почти все его туловище до живота.

Распопов (томясь) . Товарищи… (Хватает свою зажатую руку ртом и грызет ее зубами. Откидывается. Томится) . Товарищи… Перебейте мне руку… Где товарищи, я никого не вижу… Мне скучно одному. (Снова грызет свою руку) .

Абраментов. Мы с тобою. (Бросается в башню, минует нижний очаг огня, быстро лезет по обрешетке сквозь огонь по пылающим проводам и деталям) .

Мешков закрывает лицо руками. Жмяков поднимает кулек с конфетами и берет оттуда конфету в рот.

Крашенина (Пужакову) . Достань револьвер! Дай чего-нибудь…

Пужаков (роясь в карманах своей прозодежды) . Обожди! Я в Осоавиахиме вчерашний день на проверку взял. (Достает два-три маленьких револьвера. Один подает Крашениной, другой берет себе) .

Абраментов, немного не достигнув Распопова, молча валится вниз, в огонь. Распопов поворачивает свое лицо к Пужакову и Крашениной, видит наведенные на него револьверы и рвет руку из зажима. Пужаков и Крашенина спускают курки — раздается щелканье вхолостую, без выстрелов. Распопов падает за Абраментовым вниз, в огонь.

Пужаков (бросая револьвер) . Брак продукции: будь ты проклят!..

Крашенина и Пужаков бегут к башне. Из башни, из огня, медленно выходят черные, обгорелые, почти неузнаваемые Абраментов и Распопов. Они держат друг друга за руки. Крашенина и Пужаков останавливаются перед ними. Останавливаются и Абраментов с Распоповым. У них нет глаз.

Жмяков (в телефон) . Пожарную!.. Огонь на пульте!.. (Краткая пауза) . Жертвы? Какие жертвы?! (Глядит на Абраментова и Распопова) . Они были, но встали опять жить.

Абраментов и Распопов падают на землю, не выпуская взаимных рук.

Быстрый занавес.

Действие третье

Комната заводского клуба. Две двери. Окон нет. Два гроба на столах, два черных трупа в них. Два венка с надписями: «Храбрейшему инженеру, товарищу рабочего класса», «Другу Сене, павшему на поле пролетарской, славы и чести». Общий транспарант над гробами: «Мертвые герои прокладывают путь живым». Безлюдно. Пауза.

Входит Крашенина, в длинном платье, в весенней шляпе, с маленьким букетом цветов. Она подходит к гробу Абраментова. Стоит у изголовья. Потом несмело гладит обугленную голову Абраментова. Потом склоняется и робко целует его в губы. Молчит. Вытирает глаза таким жестом, точно поправляет прическу на висках.

Крашенина (тихо) . Вы были правы, товарищ Абраментов. Я и полюбила вас и заплакала. Но я не рада теперь. (Кладет цветы в изголовье. Поправляет одежду на трупе, всматриваясь в Абраментова) . Я забыла запомнить ваше лицо. (Трогает лицо покойного) . Ну, прощайте теперь совсем. (Отходит, но останавливается и вновь глядит, не отрываясь, на Абраментова) .

Входит Пужаков, в костюме, в галстуке, убранный, с громадным букетом красных роз.

Пужаков (читает) . «Храбрейшему инженеру, товарищу рабочего класса». Довольно верно — хотя что-то недостаточно. «Другу Сене, павшему на поле пролетарской славы и чести». На поле падать не надо, оно ровное. «Мертвые герои прокладывают путь живым». Живым? А кто такие эти живые — герои или нет? Нужно ли им путь-то прокладывать? Эх ты господи!.. (Подходит к трупу Распопова) . На, Сеня, (Кладет цветы на грудь мертвого. Стоит молча в неловкости) . Что ж ты, Семен, навсегда, стало быть, уморился? Так там и останешься? (Молчит) . До самого социализма дожил, а — умер… Вот скоро хорошо уж будет, а тебя нету; нам, брат, без тебя тоже стыдно оставаться. Ты, значит, сделал, а другие жировать будут, — это ведь неверно. (Молчит, тоскует) . Нет, и помереть хорошо за такое дело и в такой год… Взяла революция — и даст революция. Молодец, Семен, — ты лучше живого теперь: лежи вечно!.. Вот дай управиться — природу победим, тогда и тебя подымем… Эх, горе нам с героями! (Берет из своего букета два цветка) . Надо и тому положить: тоже свой человек. (Кладет на Абраментова два цветка. Крашениной) . Здравствуйте! Тоже горюете стоите — иль просто так себе?..

Крашенина. Просто так стою.

Пужаков. Отчего же? — надо погоревать. Так стоять неприлично.

Крашенина. Я тоже горюю. Я солгала вам, что так стою.

Пужаков (глядя на осунувшуюся Крашенину) . Ну вот это нормально, это сознательно, а так стоять нельзя.

Крашенина. Я теперь полюбила его.

Пужаков. А это еще лучше, еще приличней. Поцелуйтесь с ним на прощание — он ведь один остается. А ты с нами будешь.

Крашенина приближается к Абраментову. Одновременно входит Мешков — согнувшийся, неряшливый в лице и одежде; он останавливается у ног Абраментова.

Крашенина (приподнимает черную руку Абраментова, целует ее и говорит мертвому) . До свидания. (Накрывает лицо Абраментова куском покрывала от изголовья) .

Пужаков (радостно) . Вот это нам приятно… А то раньше красивые девки мужиков любили за одно лицо, а на лице — глупость. Крашенина стоит молча.

Мешков (неопределенно) . Неясность жизни была…

Пужаков. А нам давно все ясно. Социализм, брат, это тебе не один пот на рубашке, а вот… что-то такое… серьезное: геройская жизнь и смерть… Что ж я Семена-то забыл поцеловать! (Идет к Распопову и целует его) . Ну, Сеня, прости меня. Я, знаешь, может, и сам бы умер, — по-товарищески, чтоб с тобой быть, да теперь вместо тебя нужно жить — опять мне забота.

Мешков (про себя, недоуменно) . А мне что делать в этой жизни? (Горестно) . Я не могу ни погибать, ни целоваться. Я стесняюсь жить… (Абраментову) . Сережа, ведь я же говорил тебе, что я пустяк…

Входит Жмяков, одетый в черное, намеренно грустный, до торжественности.

Жмяков. Оркестр прибыл, товарищи, двадцать три человека состав. На дворе дождь и молния! (Снимает шляпу и отряхивает ее от капель дождя) .

Пужаков. Ну зачем оркестр? Зачем людей еще больше расстраивать? И так печально будет.

Жмяков. Нисколько, товарищ Пужаков. Наша печаль превратится в звуки, а звуки рассеются.

Пужаков. Вот тебе раз.

Жмяков (в дверь) . Прошу вас, товарищи. (Хозяйствует у гробов, готовит их к выносу) .

Входит человек шесть-семь рабочих.

Пожалуйста, будьте любезны — в главную залу.

Рабочие и Пужаков поднимают гробы на руки и быстро трогаются с места.

Осторожнее. Без темпов, пожалуйста.

Идут вслед за гробами. Позади всех уходит Крашенина. Остается один Мешков.

Мешков (находит телефон на стене и берет трубку) . 4-81… Благодарю вас… Я вот вам звонил уже… Это объявление по поводу смерти одного гражданина, члена секции… Да, да, — о котором скорбит двоюродная сестра… (Слушает) . Нет, он еще не похоронен… Он ждет объявления… Все лежит. (Слушает) . Сегодня помещено?! (В волнении) . А… а где же газета, ее утром не продавали, где ж она? (Слушает) . Когда? К четырем часам дня? Отчего к четырем — из-за объявления?!.. Ах, бумагу не доставили… Спасибо, спасибо!.. Правильно все напечатали: Иван Васильевич Мешков, да? и — умер? (Слушает) . Скончался?.. Спасибо, спасибо… (Вешает трубку. Один) . Ну, мне надо кончаться… Уже давно, давно пора, дорогой мой друг, бедный мой человек, — ни помолиться тебе некому, ни попрощаться не с кем… Вот умер Сережа, и мне его не жалко — сердце пусто, ум давно без памяти, чувства безответны… Я весь уже легкий, скучный, как усталое насекомое, которое несется ветром в старую осень.

Глухо, точно очень далеко, играют похоронный марш. Звуки встают, как вещи, неподвижно.

Мешков (прислушиваясь) . Сережа, ты обманут. Ты видишь, они не могут сами тосковать по тебе и заставили музыку… Сережа, ты скоро уйдешь в материк, в тесную землю, опять в тюрьму. Зато у нас с тобой останется одна свобода — свобода быть забытыми.

Музыка прекращается. Слышится далекий раскат грома.

Ну, мне пора ложиться. Сейчас перестану дышать! (Ложится на стол. Вдруг привстает и сидит на столе) . Скучно чего-то. (Сходит со стола, идет к телефону, снимает трубку) . Барышня, дайте мне номер какого-нибудь человека… (Ждет, слушает) . Что вы говорите?.. Хорошо. (Кладет трубку) . Гроза: телефоны не работают, человек не отвечает. Пойду погляжу на улицу — какая там гроза. Сейчас вернусь. (Уходит) .

В другую дверь входит Жмяков.

Жмяков (садится в усталости) . Устал горевать… Трупы унесли в дождь, живые пошли сочувствовать, а оркестр с полдороги пойдет в садик и там заиграет другие мотивы… А затем наступит вечер, погода изменится, выйдут домработницы и начнут под музыку воздух рассекать. Шумит население на земле!

Приходит Девлетов, в мокром плаще, с маленьким чемоданом. Ставит чемодан на пол.

Девлетов. Здравствуйте, Владимир Петрович. (Садится, утирает платком лицо) . Я с поезда только что… Был в Москве. Там говорят, что нас уже включили в общий ток силовых гигантов, что выслали нам давно особый диспетчерский радиопульт, но — у нас ведь нет ничего. Усердствуют от ужаса чиновники!.. Встретил в гробу Сергея Дмитриевича, встретил Семена Федоровича Распопова… Эх, Владимир Петрович, Владимир Петрович, что же вы-то смотрели?

Жмяков. Не хотелось, Илья Григорьевич, ток прерывать. Были бы аварии на механизмах, брак, скандал, промфинплан бы сорвали.

Девлетов. Ну и что ж? Справились бы потом, не очень страшно… А то ведь вы людей пожгли, и каких людей… (Иронически) . Промфинплан бы сорвали. Вот вы и сорвали его. Что такое «промфинплан»? Это не бумага, это вот те люди, какие погибли… Извольте теперь идти под суд. Кто там еще был? Мешков и Крашенина? Тоже под суд. А я буду общественным обвинителем… Не беспокойтесь, я вас укатаю прочно…

Жмяков (расхаживая, слегка напевает) . Колокольчики-бубенчики…

Девлетов. Вы что издеваетесь, Жмяков?

Жмяков. Вы забыли еще одного подсудимого.

Девлетов. Кого?

Жмяков. Директора — вас.

Девлетов (встает) . Вы правы, Жмяков. Общественным обвинителем будет Пужаков.

Жмяков. Я даю согласие.

Девлетов. Его не требуется. Идемте — вы напишете аварийный рапорт, — сейчас же, при мне.

Жмяков. Прекрасно, со всем вдохновением, ударно… Будьте любезны. (Дает директору дорогу) .

Одновременно входит в другую дверь вымокший на дожде Мешков с газетой в руках. Жмяков замечает его и делает ему рукой знак прощания. Оба уходят.

Мешков (один, медленно и внимательно читает газету) . «Убитая горем двоюродная сестра с глубоким душевным прискорбием извещает всех родных и знакомых о своевременной кончине инженера-механика, члена секции ИТР Ивана Васильевича Мешкова». (Складывает газету) . Хорошо. Плохо только, что сестра извещает, а не треугольник. Подумают теперь, что я антиобщественник был, раз завком промолчал… Неприятно… (Спохватывается. Запирает обе двери на ключ. Садится) . Теперь совсем хорошо. Плохо только — домой нельзя пройти: газета вышла, увидят, что я живой, и окружат вниманием. (Пауза) . Говорить мне чего-то охота, мнение какое-то появилось… (Развертывает газету, читает молча, потом вслух) . «Партком, завком, дирекция, рабочие-ударники… о смерти в огне… незабвенного, верного пролетариату товарища, храбрейшего инженера Сергея Дмитриевича Абраментова, пришедшего из рядов врагов…». (Озирается) . Из рядов врагов!.. А я откуда? Я врагом не был. Я все время сочувствовал. Я наоборот даже. Я слишком честный. Я умираю от честности, потому что осознал, что я дурак новой жизни, — я стесняюсь жить!..

Резкий стук в дверь.

(Бросает газету, потом прячет ее под стол, быстро раздевается наполовину; опомнясь, одевается опять).

Стук в дверь повторяется.

(Подбегает к телефону, берет трубку, хрипло шепчет) . Барышня, барышня!.. Скажите мне что-нибудь, ради бога…

Стук в дверь, голоса.

Голос Жмякова. Да здесь же он, я вам говорю. Я его только что видел, он мокрый был…

Мешков (в телефон, хриплым шепотом) . Барышня, а барышня!.. Прошла гроза или нет?.. Барышня, товарищ…

Стук в дверь. Голоса.

Голос Пужакова. Дай я высажу всю снасть. Мешков хороший человек.

Дверь трещит. Мешков бросается к столу, на котором лежал Абраментов, влезает на него и ложится вниз лицом. Дверь вышибается извне. В дверном отверстии появляются: Пужаков, Девлетов с чемоданом, Жмяков с газетой и несколько рабочих, мужчин и женщин; позади, — Крашенина под руку с мужем. Звук упругого пневматического удара — негромкого, неглубокого и мощного. Комната сотрясается. Стол, на котором лежит Мешков, подпрыгивает, — и Мешков скидывается на пол. Мешков вскакивает на ноги. Мгновение общего тревожного напряжения. Жмяков, наоборот, чрезвычайно спокоен. Крашенина вырывает руку у мужа.

Девлетов (бросая на пол чемодан) . Что это?! Немедленно всем в цеха!

Новый удар. Комната сотрясается. Общее волнение. Мешков покачнулся всем телом, но устоял. Девлетов, Крашенина и Пужаков бросаются к выходу. Жмяков спокоен.

Жмяков (Девлетову) . Спокойно, директор. Это пробуют новые молоты, это неполные удары.

Девлетов и другие останавливаются.

Девлетов. Да, я вспомнил. Кто проверяет установку? Чья сейчас смена?

Крашенина (подходя) . Моя смена.

Девлетов. Почему вы не в цеху?

Крашенина (тихо) . Я провожала в могилу своего товарища — Абраментова.

Пауза.

(Вдруг отворачивает свое лицо ото всех и закрывает его руками) .

Муж Крашениной. Олечка, не плачь! Ведь я с тобой остался. (Обнимает ее за плечи) . Крошка ты моя…

Маленькая пауза.

Девлетов (медленно) . Так… (Крашениной) . Ольга Михайловна, завтра у вас будет внеочередной выходной день.

Крашенина. Как вам не стыдно! У меня новые молота на испытании.

Девлетов. Здесь не стыд, а мой приказ. Здесь я директор. Гражданин Крашенин, проводите свою жену домой.

Крашенина (оборачивается с высохшим лицом) . Я сама уйду. Мое сердце прошло (Уходит) .

За нею следом уходит ее муж.

Пужаков. Бедная ты наша женщина!

Случайные рабочие, бывшие свидетелями сцены, расходятся. Раздается нежная музыка. Входит почтальон с громадной сумкой на животе; весь оборванный, одежда на нем в клочьях.

Почтальон. Давайте мне теперь прозодежду. Пока я шел до сих пор, по адресу, мне разные цехи, индустрия и машины костюм изорвали… Там все крутится, мечется, бушует, жжется — почтовому человеку пройти негде… Принимайте «молнию»!

Девлетов (берет телеграмму, читает) . «Поздравляю днем рождения милого друга мужа. Тася. Мерзавец, зачем ты фактически бросил семью и плачущих по тебе детей?» Кто сегодня родился?.. Адресовано мне, прислано из моей же квартиры. Значит, мерзавец, товарищи, это я.

Почтальон. Да, наверное, ты: ты же адресат, ты же расписался.

Пужаков. Пускай пишут, пускай поздравляют, пускай обижаются, товарищ Девлетов. Все равно всем известно, что мы люди нежные и культурные… Илья Григорьевич, как ты мне посоветуешь: я хочу зубы себе вставить… А то завод у нас приличный, жизнь наступает высшая, а я беззубый… Так бы мне зубы не особенно нужны были, я и десною жую вкусно, — но все же это как-то некрасиво в нашу эпоху… Ты глянь сюда, до чего меня пища довела. (Открывает рот и показывает щербины отсутствующих зубов) .

Почтальон первым заглядывает в рот Пужакова.

(Почтальону) . А ты чего глядишь на меня? Тебе одежда нужна? На! (Снимает с себя пиджак) .

Почтальон. Прочь ты от меня, деляцкий элемент! Я на вечерних курсах учусь и стою сейчас черпаю от вас различные знания. Не оскорбляй меня рвачеством, квалифицированный черт! Ты видишь — я стою посредине техники, темный, как бутылка. А сознание во мне светлое, и я тебя обгоню.

Маленькая пауза.

Пужаков. Ну до чего ж наш пролетариат сердцем возгордился. Это прямо сукин сын стал!

Почтальон, бормоча, уходит. Из сумки на его животе возобновляется музыка.

Девлетов (подходит к Мешкову, который стоял неподвижно во время всей сцены) . А это что такое?

Жмяков. А это, Илья Григорьевич, наш сознательный покойник, инженер Мешков. Он, по официальным данным, скончался.

Девлетов (всматриваясь в Мешкова) . Отчего он скончался?

Жмяков. Он стихии выдвиженчества испугался, Илья Григорьевич.

Мешков. Мне нужно скончаться, Илья Григорьевич, а я не умею, — я никак, я разучился.

Девлетов. Ну и черт е тобой… Дай я тебя сам сейчас убью, негодная тварь, если тебе нужно и ты не умеешь… Где револьвер? Ты думаешь — что?.. Ты думаешь — социализм это тебе ширпотреб? Ширпотреб?! — куда вся сволочь, шлак, весь гной всех времен стечет? Ты думаешь — социализм для всех, а для тебя в особенности? Прочь с земли, скучная твоя душа!.. Где револьвер? Кончайся!

Жмяков. Я человек безоружный, Илья Григорьевич.

Пужаков (вынимая револьвер и отдавая его Девлетову) . На, возьми, только пользоваться не советую: брак продукции.

Девлетов (хватая револьвер, Мешкову) . Ты социализм хочешь кончить, стервец, а не себя. Ты инженер и член социалистического общества, тебя пролетариат поставил в один ряд с собою, свой ум отдал тебе на выучку, технику — маховое колесо революции — поручил тебе держать на высших оборотах, он хотел заставить твое сердце чувствовать и биться вперед, он спас тебя из могилы истории, мясо от себя оторвал и тебе выдал. А ты — ты кончаться, ты — в гроб, ты буржуем своего туловища себя вообразил! Ты пролетариату в лицо, в душу, в открытые руки плюнул. Ты — что такое? Тебе чего? Тебя все рабочие завода знали и уважали, а ты недоволен! — что тебе? — специального счастья захотелось в нашем несчастном мире — покоя в благородства над гробами миллионов?!! Эх ты! (Бросает револьвер на землю) .

Пужаков. Тише, директор… Чего ты человека калечишь!

Девлетов. В отпуск! На месяц! На два месяца — на курорт!.. Завтра же оформить ему путевку! Надо прекратить эту психологию на заводе. Мертвых сохранить, живых вылечить.

Мешков. Можно, я… можно, я сейчас пойду подежурю за Крашенину?

Девлетов. Ступайте.

Мешков (делает движение и опять останавливается) . Надо мной там массы засмеются…

Пужаков. Идем, Иван Васильевич. (Берет Мешкова под руку) . Идем, никто не засмеется. Мы люди тактичные, нам нравится интеллигенция. А ты ничего не бойся, — массы — они ведь добрые… Это только субъекты — сукины сыны.

Мешков. А я… я полагал, что человек нарочно не отвечает мне… Я скучал…

Пужаков. Так то ж ты по буржую скучал, а не по человеку. Ты ж ни разу не жаловался мне, что скорблю, мол, и бедствую грудью…

Уходят. Остаются Девлетов и Жмяков.

Девлетов. Ну, Владимир Петрович, а вы что такое?

Жмяков (серьезно) . А я же, Илья Григорьевич, последний мелкий буржуй на свете. Прикажите — и меня не будет.

Девлетов. Дурите пореже, Жмяков… Невежда хулиганит финкой, а интеллигент — умом. Но нравитесь вы мне чем-то, черт вас знает.

Жмяков. А тем, что я счастливый гад, Илья Григорьевич.

Девлетов. Гадами ведь целый мир был заселен — разве вы забыли? А вам надо перестроиться; я серьезно говорю.

Жмяков. Зачем же тратиться, Илья Григорьевич? Я человек дешевый и веселый, — я в социализм колокольчиком-бубенчиком вкачусь, позвоню немного и замолкну сам.

Девлетов. Прямо хуже вредителя, сукин сын.

Жмяков. Хуже, Илья Григорьевич, гораздо хуже. Вредители же пессимисты были, а я всякой исторической необходимости рад. Даже вперед необходимости рад… А суд-то нам будет, Илья Григорьевич?

Девлетов. Обязательно. Непременно.

Жмяков. Благодарю вас. (Движется и напевает) . Пускай могила нас всех накажет — мы еще разик поживем!

Частым тактом бьют тяжелые молоты. Комната сотрясается. Жмяков легко танцует в такт тяжелому ритму. Сразу тихо. Жмяков останавливается.

Девлетов. Врешь, Жмяков, все равно ты нашим будешь! (Берет чемодан) . Кроме нас — кому ты нужен? Кто оценит или поймет твою тревогу и твой характер?.. Социализм велик! Будь здоров! (Уходит) .

Пауза.

Жмяков (грустно) . Товарищи, я люблю вас… Но любить вас — с моей стороны бестактно, и я скрывался под улыбкой… Ах жизнь, неужели ты вся прожита? Неужели ты серьезна и прекрасна, начиная с осени девятьсот семнадцатого года? Ах сволочь и гад! Зачем тебе жизнь, когда ты лишь сожалеешь, но не действуешь! Вперед, мерзавец! (Бросается в пространство) .

Входит почтальон, в прежней порванной в клочья одежде.

Почтальон. Ты куда? Чего ты мечешься: ведь адрес потеряешь!

Жмяков. Да куда-то вперед, сам не знаю…

Почтальон. Ну вот видишь, а ты мечешься! Прими-ка местную срочную, задержанную на аппарате… Распишись на обратной расписке… Первый раз застаю я человека на одном и том же месте — и правильно! Раз есть почта и телеграф, люди должны жить неподвижно. Читай при мне — что там тебе сообщают — советский связист должен интересоваться смыслом продукции своего труда. А то, может, я хожу без смысла и растрачиваю зря основной капитал своего тела: ведь это ж — дефект!

Жмяков (читает) . «Сего числа три фазы вашего завода введены в контакт с высоковольтной магистралью республики. Энергетический резерв страны распоряжении завода. Включайте нагрузку республиканское кольцо. Автоматический радиопульт выслали почтой две декады назад. Включайтесь на расстоянии. Инструкция при аппарате. Линейный инженер Брекчиус». Люблю я вас, Брекчиус! Почтальон, на сколько задержана эта телеграмма?

Почтальон (размышляя) . Содержание довольно смысловое. Я доволен, что хожу… Да я полагаю, что суток на четверо депеша опоздала: у нас электричество в проволоке ослабело и аппараты Бодо перестали активничать.

Жмяков (задумчиво) . Суток на четверо… Абраментов умер трое суток назад. На трое суток задержано включение. Трое лишних суток мы гнали генератор с перегревом и перегрели людей.

Почтальон. Выходит — так. От почты, братец ты мой, люди плачут, радуются и сразу помирают. Почта, телеграф — это слишком серьезное дело. Ты люби эту область!

Жмяков. Хорошо, буду любить. Где посылка в наш адрес?

Почтальон (засовывает руку в сумку, делает там в глубине несколько манипуляций, вынимает наружу небольшой специальный прибор — вовсе не похожий на радиоприемник, хотя тех же размеров, что радиоприемник; прибор начинает играть нежную музыку еще в руках почтальона; почтальон ставит его на стол, прибор играет) . Вот она — ваша посылка; я думал, что это пустяк! Без адресата. А я люблю радионауку и технику и сделал себе приемник, чтоб мне была музыка, когда я нервничаю или когда мне скучно. Я уж пятый день хожу под марш.

Жмяков (хватая револьвер с земли, брошенный Девлетовым) . Застрелю, негодяй! У нас люди умерли из-за тебя…

Почтальон (невинно) . Теперь стрелять уж ни к чему… Сами виноваты: правили мне любовь к научно-техническим достижениям, пустили ходить в будущее, — вот я и стремлюсь!

Жмяков бросает револьвер, садится на пол и беззвучно плачет.

Чего ты нервничаешь? Аппарат твой цел. Я изучил его по инструкции и ничуть не испортил… (Манипулирует на аппарате) .

Загорается вначале одна синяя лампа, затем две, затем три — и все горят ровным светом; внутри аппарата по-прежнему играет нежная музыка.

Ты думаешь — я попка?.. Ты думаешь — я просто себе гуща масс?.. Нисколько! Сейчас я тебе электричество по радио включил — только и всего. Нам понятно.

Жмяков встает, глядит на аппарат, на лампы, на циферблаты на нем. Пауза. Быстро входит Мешков.

Мешков. Владимир Петрович, на главном пульте падает нагрузка. Завод идет полным ходом. Я не растерялся, просто ужасаюсь.

Жмяков (указывая на прибор на столе) . Вот теперь наш главный пульт. Нас включили в республиканское кольцо высокого напряжения. Останавливайте турбогенератор, тушите дизель, поставьте дежурного монтера на главный трансформатор республики.

Мешков. Слушаю, Владимир Петрович. Сейчас все налажу: я ведь теперь бодр — после смерти! Я ведь теперь счастлив! (Быстро и бодро уходит) .

Вбегает Пужаков.

Пужаков. Владимир Петрович! Кто там прет таким ходом наш завод? Нам теперь силы девать некуда, раньше машины только шумели, а теперь они песни поют.

Жмяков. Мы попали в общепролетарское силовое кольцо и вот — мчимся!

Почтальон (Пужакову) . А ты думал — мы остановимся?

Пужаков (почтальону) . Прочь от меня, фабзаяц! Эх, Владимир Петрович, Владимир Петрович, ты бы хоть спел теперь что-нибудь.

Жмяков. Нет, Петр Митрофанович, я пел не от радости. Песня моя спета, и наступает жизнь.

Почтальон. Ну что ж — иди и существуй. Я вполне допускаю.

Жмяков (почтальону) . Благодарю вас!

Почтальон. Неначем. Живи себе безвредно и героически, как я живу… Ну, затем до свиданья — пойду пользу делать. Эх, судьба — проблема! (Направляется к выходу) .

Занавес