Онлайн чтение книги Траектория полета Flight Patterns
Глава 11

Джорджия

Я стояла у дедушкиной пасеки, подставив лицо солнцу и слушая жужжание пчел. Этот неумолчный гул был музыкой моего детства, мед – излюбленной сладостью и на долгое время – идеальным заменителем матери.

Мейси смотрела на жизнь иначе. Ей требовалось материнское одобрение, и она не оставляла попыток до нее достучаться – как медвежонок, который лезет в улей за медом, не обращая внимания на сотни укусов в лапу. На то имелись причины. Мейси было всего пять лет, когда мать уехала в первый раз. Бабушка и дедушка сказали нам, что ей нужно отдохнуть и поговорить с особыми докторами и что после этого она снова будет хорошо себя чувствовать. С каждым разом, когда мать возвращалась домой, яркая, красивая и веселая, она казалась мне все более ненастоящей. Словно статуэтка балерины, которая кружится в музыкальной шкатулке. Когда она вернулась в третий или четвертый раз, Мейси наконец поняла, что ничего не изменится. И все же не могла перестать лазить за медом.

Так началась ее ненависть к пчелам. Мы с дедушкой знали, что рядом с ними нужно держаться спокойно, что пчелы способны почувствовать твое настроение раньше тебя самого. Если ты напуган или сердит, они тоже такими станут и почти наверняка тебя ужалят. Рядом с ульями я всегда тихонько напевала одну из любимых мелодий матери – мне казалось, что я помнила эту песню с раннего детства, что мама, укачивая меня, пела ее как колыбельную.

Когда Берди в первый раз уехала, даже не попрощавшись, Мейси, обнаружив, что матери в доме нет, пошла искать ее на пасеку, рыдая и отбиваясь от пчел. И, разумеется, ее так покусали, что она распухла и едва дышала. Сестра была выше меня и крупнее, но я этого почти не заметила, когда посадила ее себе на спину и потащила к дому, чтобы вызвать «Скорую помощь».

Тетя Марлен тогда сказала, что дедушке следует сжечь свои ульи, но я умоляла его этого не делать. Пчелы владели единственным средством самозащиты, они жертвовали жизнью ради семьи, и я пыталась доказать взрослым, что для нас с Мейси они служили хорошим примером. Наверное, тетя Марлен и дедушка со мной согласились, потому что не тронули ульи, однако Мейси запретили подходить к пасеке и велели всегда носить с собой шприц с эпинефрином. После того случая она и возненавидела пчел. Я хотела объяснить ей, что на самом деле следует ненавидеть Берди, а ненавидеть пчел за то, что они жалят, – все равно, что ненавидеть тучи за дождь. Но не сказала. Наверное, потому, что сама еще не умела ненавидеть Берди.

Пчелы кружили вокруг меня, присматриваясь. Я стояла неподвижно, без слов напевая «Где-то над радугой»[9]«Где-то над радугой» (англ. Somewhere Over the Rainbow) – песня из мюзикла 1939 года «Волшебник страны Оз».. Услышав приближающиеся шаги, я плавно повернула голову. Это был Джеймс, и мне понравилось, что он подходит к ульям без страха и опаски. Пчелы всегда чувствуют страх.

– Остановитесь здесь, только не у входа в улей, чтобы их не разозлить, – тихо велела я. – Дайте им убедиться, что ваше появление им ничем не грозит.

Он послушно замер, и я поняла, что не могу заставить себя посмотреть ему в глаза. Я отвернулась к ближайшему улью, голубая краска которого давно выгорела на солнце и облупилась.

– Пропойте что-нибудь тихо, – сказала я.

Он пару секунд молчал, а затем начал напевать что-то очень знакомое. Когда я узнала песню «Популярность»[10]«Популярность» (англ. Popular) – песня из мюзикла «Злая» (Wicked), основанного на сюжете сказки «Волшебник страны Оз»., сперва удивилась, а потом улыбнулась, вспомнив, что Джеймс вырос в Нью-Йорке с четырьмя сестрами и наверняка часто ходил с ними на мюзиклы.

Я на миг встретилась с ним взглядом, затем сразу же отвернулась, вспомнив утреннюю сцену на кухне.

– Хорошо, что на вас светлая одежда. Темное, по мнению пчел, делает вас похожим на медведя. Мало кто повторяет эту ошибку.

Джеймс перестал напевать. Наверное, улыбнулся.

– Почему улья покрашены в разные цвета?

– Мы с Мейси раскрасили как-то весной перед тем, как дедушка перевез их на болота. Чтобы он мог отличить свои ульи от чужих.

Я покосилась на него и, боясь, что он станет расспрашивать о том, что подслушал утром, быстро продолжила:

– Дед отвозит ульи в дальнее место на болотах, куда можно только сплавиться на плоту. В этом году часто шли дожди, поэтому низины, где обычно стоят ульи, наверняка затоплены. Придется подыскивать новое место.

– А я как раз хотел спросить, можно ли мне поехать и посмотреть, как это делается. Но теперь не уверен, что хочу попасть на затопленное болото. Боюсь, увижу там больше дикой природы, чем мне по вкусу.

– Да, вряд ли вам там понравится, если вы не привыкли проводить время в обществе пантер и аллигаторов. Еще там водятся щитомордники – ядовитые змеи. Говорят, во время сухого закона бутлегеры ставили самогонные аппараты неподалеку от ульев и выдавали себя за пасечников.

Я чувствовала на себе взгляд Джеймса, но сама смотреть на него все еще не могла из-за той унизительной сцены на кухне и потому продолжала засыпать его сведениями о пчелах и ниссовом меде.

– Я ходила туда лишь однажды, и больше всего мне запомнились тучи москитов. К сожалению, их много именно там, где цветет белая нисса, а поставить туда ульи – единственный способ получить ниссовый мед. У дедушки маленькая пасека, его мед в основном съедается дома, ну и десяток банок он продает в местные лавочки.

– На мой взгляд, слишком много хлопот ради такого количества меда.

– Так и есть. Однако это чистейший вид меда, и он стоит усилий. Он очень долго не кристаллизуется – говорят, до двадцати лет – и лучше переносится диабетиками, чем любой другой сорт меда. Дедушка ставит ульи на болотах каждую весну. – Я почти не переводила дыхание, стараясь не делать пауз, не дать ему возможности задать вопрос. – Его отец занимался древесиной, но он продал свою лесопилку, когда дедушка был еще маленьким. И занялся пчеловодством. Потом он отправил дедушку поездить по всему миру, изучить разные приемы пчеловодства.

Пока я говорила, Джеймс продолжал напевать. Сейчас он умолк, и, покосившись в его сторону, я увидела, что он подошел совсем близко ко мне.

– А как вы поступите в этом году?

Я отвернулась и медленно пошла вдоль ряда ульев.

– Сегодня утром я говорила с дедушкиной приятельницей, которая тоже занимается пчелами. Она пообещала перевезти его ульи вместе со своими. Правда, она боится, что дожди затянутся и пчелы не захотят покидать ульи. Усилия могут оказаться напрасными, но мы должны попытаться.

Джеймс тронул меня за руку. Я поняла, что он просит меня взглянуть на него, однако продолжала говорить.

– Когда цветет белая нисса, пчелы работают особенно интенсивно, как будто понимают, что время ограничено. При такой работе их жизнь составляет всего двадцать один день. Их крылышки изнашиваются, и они умирают.

Мы оба замолчали, слушая непрерывное гудение в ульях. Пчела присела на рукав Джеймса, и он не шевелился, пока она не улетела.

– Если вас ужалят, лизните место укуса, – посоветовала я. – Пчелы выделяют более двухсот видов феромонов, которыми они общаются. Кусая человека, они оставляют след на его коже, чтобы дать знать остальным, что опасность рядом.

Я взяла паузу, чтобы перевести дыхание, и тогда Джеймс заговорил:

– Простите, что я так резко ушел сегодня утром. Я… – Он осекся, как будто внезапно передумал и решил сказать что-то другое. – Я просто почувствовал, что пришел не вовремя.

Он опустил глаза, а я быстро зашагала обратно к дому, всей кожей ощущая перемену в атмосфере, растущее напряжение, которое от меня исходило.

Джеймс меня догнал.

– Вы не можете игнорировать меня вечно.

Я остановилась и развернулась к нему. У моего левого уха с громким жужжанием крутилась пчела.

– Вы же не собираетесь расспрашивать меня, правду ли сказала Мейси?

Его глаза выразили тревогу, как будто он уже некоторое время вел с собой тот же внутренний спор, и я затаила дыхание.

– Нет.

Джеймс вновь замолчал, и на сей раз я была уверена, что он точно спорит с собой – стоит ли ему знать правду или все же не стоит?

Он снова встретился со мной взглядом.

– Меня больше интересует, зачем вы собираете старинные ключи и замки. Для меня это важнее, чем то, что случилось – или нет – много лет назад.

Его ответ меня так удивил, что я не сразу почувствовала укус. Я ошеломленно смотрела на крохотное тельце, упавшее с моей руки на землю. Дедушка учил меня, что нужно как можно скорее вытащить жало, потому что оно еще десять минут продолжает впрыскивать яд. Однако я лишь смотрела на маленькую розовую припухлость, жалея погибшую пчелку.

– Вы не собираетесь лизнуть место укуса?

Я помотала головой, почти наслаждаясь болью как наказанием.

– Пойдемте просматривать каталоги. Я обзвоню музеи лиможского фарфора, включая тот, что вы нашли в Интернете, и позвоню другим знакомым коллекционерам. Если, конечно, не хотите уехать прямо сейчас. Я могу продолжить и одна.

Место укуса пульсировало, но я не обращала внимания, зная, что боль рано или поздно пройдет. Всегда проходит.

– Вы знаете, почему я сюда приехал. И я готов остаться надолго. Я – незнакомец в самолете, помните? Не мое дело судить.

Я вгляделась в лицо Джеймса. Солнечный свет окрашивал его волосы в разные оттенки золота, поблескивала отросшая щетина на подбородке, и я задумалась о том, где застала его трагическая весть, поцеловал ли он тем утром жену на прощание, сказали ли они друг другу: «Я люблю тебя», или, наоборот, поссорились. И осознала, что моя утренняя драма была для него только крохотным бликом на большом полотне бытия.

– Я собираю старые замки, потому что мне нравится думать, будто ко всему можно подобрать ключ. К любой проблеме, к любым отношениям. Вот почему, когда я нахожу ключ, которым можно открыть старый замок, я помещаю его в ту витрину, которую вы видели у меня дома. Словно наконец нашелся ответ на давно мучивший меня вопрос.

Он улыбнулся, и я опять подметила, как он красив.

– Я был прав. Это важнее. Потому что многое говорит о вас.

Я повернулась к дому.

– Пойдемте смотреть каталоги.

Он вошел за мной в дом. Боль в руке продолжала пульсировать, напоминая о словах Мейси и о том, как гордость и горечь способны отравить отношения между сестрами, подобно тому, как пчелиный яд способен остановить дыхание человека.

* * *

Я проснулась от звука бьющегося фарфора и не сразу поняла, на самом ли деле его услышала или это продолжение моего беспокойного сна. Я резко села, с моих плеч соскользнуло одеяло, которое в последний раз я видела на спинке дивана. Я поморгала, пытаясь вспомнить, где нахожусь. Я была полностью одета, на коленях у меня лежали книги – кажется, каталоги фарфора. Я вгляделась в залитую лунным светом комнату, увидела знакомые очертания старого дивана, кресла и прямоугольник стены с нашими с Мейси школьными фотографиями.