Онлайн чтение книги Тройка мечей
Часть I. Ледяной меч

1

Моя мать была из Древней расы – из тех, кого изгнали из Карстена, когда герцог Ивиан, выскочка-наемник, ничего не понимающий в запретном и водящий компанию с мерзкими кольдерами, отправил на мыс Изгоев всех, чья кровь была древнее, чем у него.

Из наследства, более древнего, чем само имя Карстена, моя бежавшая от смерти мать привезла в Эсткарп лишь себя да свиту из трех вассалов своего отца. Их она отправила на помощь Стражам Границ, которые под командованием лорда из Иного мира Саймона Трегарта сдерживали Зло, обрушившееся на наш край. Сама она нашла пристанище у своей дальней родственницы, леди Крисвиты. А потом вышла замуж, но не за мужчину из своего народа, а за сулькарца, и в результате отдалилась от своих.

Но ее мужа убили во время одного из налетов на южные гавани. И поскольку моя мать не пользовалась любовью его народа, она вернулась к своим родичам, унося в чреве дитя, зачатое во время ее короткого брака. А еще в ней иссякло стремление к жизни, и потому после моего преждевременного появления на свет она угасла, словно свеча, задутая нетерпеливым дыханием.

Меня забрала леди Крисвита и оставила у себя, хотя она и сама вышла замуж за лорда, бежавшего с юга, Хорвана. Его семья сгинула, когда была объявлена вне закона, но он был обучен военному делу и нашел себе место среди Стражей Границ. У него были две дочери и сын Имхар, старше меня на два года, – крепкий, здоровый мальчик, с готовностью вступивший в ненадежный мир тревог и войн, в котором мы были рождены.

Со мной дело обстояло иначе. С самого рождения я был заморышем и нуждался в постоянной заботе; меня одолевало столько болячек, что я служил источником огорчения и раздражения для всех, кроме моей леди, и я осознавал это недовольство с того момента, как стал достаточно взрослым, чтобы понимать, что творится вокруг. Хотя я изо всех сил старался угнаться за Имхаром, в нашем отрочестве у меня не было на это ни единого шанса. Имхар словно родился с мечом в руке; меч казался продолжением его руки, и обращался он с ним так искусно и красиво, что просто загляденье.

Он был бесстрашным наездником и начал выезжать в дозоры еще тогда, когда едва мог сосчитать годы своих отроческих тренировок. И лорд Хорван совершенно обоснованно гордился своим наследником, юношей, обладающим всеми свойствами, нужными для того, чтобы пробиться в эти опасные времена.

Я обучался владеть мечом и дротикометом – боевой топор был слишком тяжел для моих рук. Среди темноволосых и смуглых людей Древней расы я был чужаком не только из-за малой физической силы, но еще и из-за своей светлой кожи и светлых волос; я унаследовал их от сулькарцев – но, увы, при этом мне не досталось ни высокого роста, ни крепкого сложения этих людей.

Хоть я и старался изо всех сил угнаться за Имхаром, сердце мое желало иного. Я стремился не к морю, как народ моего отца, что было бы достаточно естественно, – нет, я жаждал знаний, забытых знаний, что были некогда частью нашего прошлого.

Да, верно, мужчины не могли обладать Силой, во всяком случае, так утверждали Мудрые – колдуньи, правившие Эсткарпом. Но были древние легенды – я слышал их обрывки время от времени и хранил в памяти, как сокровище, – говорившие, что так было не всегда. Что некогда мужчины также шли по этому пути, и не без успеха.

Я довольно неплохо умел читать и выискивал все, что только мог, об этих незапамятных временах. Но я никогда ни с кем об этом не говорил, потому что меня могли бы счесть полоумным или даже решить, что я буду опасен для семьи, если колдуньи узнают о моей ереси.

В тот год, когда я получил собственный меч и начал выезжать в дозоры со Стражами Границ, Карстен послал против нас величайшую из опасностей. Кольдеры исчезли, лорд Саймон и его леди решили отправиться за море и закрыть Ворота, сквозь которые в наш мир пришел этот ужас. Ивиан, лорд юга, тоже угрожал кольдерам, и это привело его к смерти. В результате Карстен оказался на некоторое время охвачен хаосом, ибо лорды сражались друг с другом за верховенство.

Наконец верх одержал Раган из Клина и, чтобы объединить свой народ, объявил священный поход против колдуний. В затруднительных обстоятельствах такие умники вечно стремятся отыскать врага за пределами собственных границ, против которого можно выступить всем вместе, чтобы отвлечь людей от ран и потерь у себя дома.

Тогда объявлен был великий сбор, но не для наших мечей, а для владеющих Силой. Колдуньи объединились на одну ночь и один день, собрав все Силы, которые сумели призвать. И они направили их к югу, и сама земля повиновалась их повелениям. Горы сдвинулись со своих мест, землю скрутило и разорвало. Но и колдуньи дорого заплатили за свое деяние. Множество их погибло, став каналом для Силы, испепелившей их жизни.

Чтобы избегнуть хаоса, подобного тому, что охватил Карстен после убийства Ивиана, Корис из Горма взял на себя управление этим краем, и власть перешла от Совета к нему.

Лорд Саймон и леди Джелита давно затерялись где-то в северных морях, а другого военного главы, достаточно выдающегося, чтоб завоевать уважение и верность жителей Эсткарпа, не нашлось.

Но затем, передаваясь от замка к замку и от поместья к поместью, до нас дошла странная история – будто дети Дома Трегарта бежали из тех краев от гнева колдуний и теперь они были вне закона, и всем запрещено было помогать им, а кто ослушался бы, тот и сам стал бы законной добычей для любого желающего.

Люди шептались, будто сыновья лорда Саймона унаследовали всем известную Силу, которой тот владел и пользовался. И что они, вопреки всем законам и обычаям, помогли своей сестре сбежать из Обители Мудрейших, где она обучалась. В них было что-то очень странное, небывалое, ибо родились они одновременно и потому были очень близки между собой.

Я веду речь об этой троице, потому что они изменили мою жизнь, как и жизнь всех, кто обитал во владениях лорда Хорвана. И я стремился разузнать все, что только мог, о молодых лордах, которые, как и их отец, отличались от нашего народа.

Карстена теперь можно было не бояться. Лорд Хорван принялся строить планы на будущее. Когда он объезжал свои владения, собирая войско, он нашел место, которое показалось ему весьма подходящим для поместья. И никто не стал бы оспаривать его право занять это место, потому что находилось оно далеко на востоке, в той части страны, что была давно уже покинута и наполовину позабыта.

Итак, мы отправились туда, чтобы начать все сначала в мире, который казался нам странным и в котором мы все еще сомневались, потому мужчины не расставались с оружием и часовые непрестанно вели дозор. Нас там было пятьдесят, в основном мужчины, но все же при леди Крисвите состояло пять женщин, а кроме того – ее дочери, ее сестра, их мужья и ребенок ныне покойной младшей сестры, на два года моложе меня.

Теперь я должен рассказать о Крите – но это нелегко. С того самого момента, как я впервые заглянул в ее стоявшую у очага колыбельку, меня что-то связывало с ней, вопреки всему. Меж нами не было родства, да и быть не могло. В соответствии с древними традициями нашего народа она должна была, когда настанет срок, выйти замуж за Имхара и тем самым объединить владения лордов, к чему стремился Хорван.

Она была истинной дочерью Древней расы – темноволосой, смуглой и стройной. И мне она казалась немного отстраненной, как будто порой говорила или слышала нечто чуждое окружающим.

Из-за своей хилости в детстве я больше общался с Критой, чем с Имхаром, и она начала обращаться ко мне со всякими мелочами – просила помочь ухаживать за птичкой со сломанным крылом и тому подобное, ибо с самого раннего ее детства было очевидно, что у нее талант к целительству.

Что ее таланты этим не ограничиваются, я узнал, лишь почти достигнув возраста, когда уже отправляются в рейды со Стражами Границ (я наконец-то окреп до такой степени, что мог назвать себя воином, хоть и не особо хорошим). Я неожиданно наткнулся на нее у ручья, протекавшего неподалеку от укрепленной усадьбы, которую леди Крисвита тогда называла домом.

Крита сидела неподвижно в высокой траве, скрывавшей ее почти с головой. Глаза ее были закрыты, как будто она спала, но она плавно водила руками туда-сюда. Я озадаченно посмотрел на нее, а потом заметил – и задохнулся от тошнотворного ужаса, – что в траве свернулась змея длиной с мою руку. Приподняв голову, змея раскачивалась, следуя за руками Криты. Мне следовало бы извлечь оружие из ножен и убить тварь, но я не мог пошевелиться.

Наконец Крита хлопнула в ладоши и открыла глаза. Змея опустила голову и исчезла в траве, словно она лишь померещилась мне.

– Не бойся, Йонан.

Крита не обернулась, чтобы взглянуть на меня, но она знала, что я здесь. И когда она заговорила, сковывавшие меня узы исчезли вслед за змеей. Я в два шага очутился рядом с Критой, ощущая, как гнев во мне вот-вот сравняется со страхом.

– Что ты делаешь? – строго спросил я.

Она подняла голову и посмотрела на меня.

– Присядь. – Она кивнула на землю рядом с собой. – Или мне следует беседовать с горой, которой я не могу заглянуть в глаза, не рискуя растянуть свою несчастную шею?

Я осторожно осмотрел траву – мне очень хотелось поворошить ее мечом, чтоб не сесть на недавнюю собеседницу Криты, ибо исход был бы печален для нас обоих. Потом я все-таки сел.

– Это часть целительства – я так думаю. – Но в голосе ее чувствовалось некое смущение. – Они не боятся меня – ни крылатые создания, ни покрытые мехом, а сегодня я убедилась, что могу достучаться и до чешуйчатых. Я думаю, мы слишком часто закрываем свой разум или излишне полагаемся на подобные вещи, – она чуть подалась вперед и коснулась пальцем ножен моего меча, – и потому почти не слышим того, что нас окружает, не чувствуем блага этого мира.

Я глубоко вздохнул, и гнев покинул меня. Какое-то внутреннее чувство говорило мне, что Крита знает, что делает, не хуже, чем я знаю, что делать с оружием.

– Йонан, помнишь те старые истории, которые ты мне когда-то рассказывал?

Я делился собранными обрывками легенд и старинных песен с одной лишь Критой.

– В том мире Силой обладали и мужчины…

– Силы ныне в Эсткарпе, – напомнил ей я.

А потом меня захлестнул новый страх. Колдуньи всегда жаждали пополнить свои ряды. Пока что они не интересовались беженцами из Карстена, но если вдруг у какой-то девочки обнаружатся необычные способности… Крита… Нельзя было допустить, чтобы Крита исчезла за серыми стенами, отдав все, делающее жизнь прекрасной, взамен Силы.

– Я не колдунья, – тихо сказала Крита. – И, Йонан, я поделилась этим лишь с тобой одним. Потому что ты понимаешь, что свобода важнее Силы. Силу можно возлюбить чрезмерно.

Я нашарил ее руку, крепко сжал и посмотрел ей в глаза:

– Поклянись, что не станешь делать этого снова! Только не с чешуйчатыми тварями!

Она улыбнулась:

– Я не стану клясться ни в чем, Йонан. Клятвы – это не мое. Самое большее, что я могу тебе пообещать, – не рисковать.

Этим мне и пришлось удовольствоваться, хотя в душе я редко бывал удовлетворен, особенно когда думал о том, что ей еще может взбрести в голову. Но больше мы об этом не говорили. Вскорости я присоединился к Стражам Границ, и мы с Критой стали очень редко видеться.

Но когда мы ушли на восток и основали новое поместье, все изменилось. Крита достигла брачного возраста. Вскоре Имхар мог заявить свои права на нее. И мысль об этом наполняла меня печалью. Я начал сторониться ее, потому что уже осознал собственные чувства, которые надлежало обуздать и держать под замком.

Этот чужак явился, когда усадьба еще не была достроена.

Он пришел с холмов, в сопровождении одного из наших дозорных, и поприветствовал лорда Хорвана, как подобает гостю. Однако все мы почувствовали в нем нечто странное.

Он был молод и определенно принадлежал к Древней расе. Но глаза его были не серыми, а темно-голубыми. И держался он горделиво, словно человек, имеющий право приветствовать именитых воинов как равных.

Он сказал, что на нем лежит гис. Но позднее чужак открыл нам, что на самом деле он изгой, один из сыновей Трегарта, и что он явился в эту долину из давно погибшего края на востоке, Эскора, откуда, как он утверждал, изначально произошел наш народ, – чтобы позвать людей обратно.

Лорд Хорван счел его опасным, и Годгар, его маршал, был согласен с ним. Потому решено было передать его страже Совета, чтобы нас самих не объявили вне закона.

Но когда он уехал в сопровождении Годгара, нас охватили смятение и беспокойство. Я видел сны, и другие тоже, и они говорили об этих снах во всеуслышание. Мы больше не шли рубить деревья для стройки, а беспокойно расхаживали из стороны в сторону и смотрели на вздымающиеся на востоке горы. Нас переполняло какое-то смутное стремление.

Затем вернулся Годгар со своими людьми и рассказал историю, в которую трудно было поверить, однако мы знали, что в этом населенном призраками краю происходило много странного. Итак, множество птиц и зверей прервали свой путь на запад, и под защитой этих крылатых и мохнатых Килан Трегарт двинулся обратно к горам. И эта компания позволила Годгару и его людям вернуться к нам в целости и сохранности.

Тогда-то леди Крисвита встала и обратилась ко всем нам:

– Нам суждено было поверить в это послание. Разве может кто-то под этим кровом сказать, что в нем не возникло стремление отправиться в путь? Я поговорила наедине с Киланом Трегартом и поняла правду. Думаю, мы призваны присоединиться к его пути и противиться этому не можем.

Когда леди Крисвита облекла это в слова, мое беспокойство улеглось; зато меня охватило желание последовать за Трегартом, как будто меня ожидало великолепное, восхитительное приключение. И, оглядевшись по сторонам, я понял, что остальные разделяют мои чувства.

Вот так мы собрали вещи, которые могли понадобиться в пути, и, не зная, во что ввязались, выехали из поместья, в котором хотели обрести дом, и направились в глушь, в которой могла таиться опасность хуже той, что когда-либо исходила из Карстена или Кольдера.

2

Так мы пришли в Эскор, страну, давным-давно разрушенную магией тех адептов, которые решили, что людские законы, как и законы природы, писаны не для них. На протяжении жизни многих поколений эта земля пребывала в состоянии хрупкого мира, с трудом балансируя между Силами Света и Тьмы. Те адепты исчезли. Одни погибли во время буйных свар со своими же товарищами, оставив после себя выжженную, омраченную землю. Другие же создали Ворота в Иные времена и миры и, охваченные любопытством – или жаждой власти, – отправились туда.

После себя исчезнувшие Великие оставили последствия своих занятий запретным. Они создали путем мутаций существ, отличных от людей. Некоторые из них были довольно похожи на людей, и с ними могла возникнуть своего рода близость. Другие же принадлежали Тьме и разоряли этот край, как им пожелается.

Прежде чем Древняя раса обрела такую власть, в этом краю жили и другие народы, не люди, но подобные им. Они были связаны с землей сильнее, чем любой человек, и не стремились противоборствовать с ней или изменять ее, как это в обычае у моего народа. Они предпочитали жить в мире с ней, подстраиваясь под времена года, и земля питала и поддерживала их.

Это был народ Зеленой Долины. Когда рок, разбуженный адептами, обрушился на их край, они ушли на восток, в глушь, забрав с собой некоторых из выведенных адептами существ, а другие сами потянулись за ними следом. Там они и жили, держась в стороне ото всех остальных.

Но часть уцелевших людей Древней расы не стремилась к запретному знанию. Они ушли на запад, преследуемые порождениями Тени, и добрались до Эсткарпа и Карстена. Там, как это сделали колдуньи, чтобы победить Рагана, те из них, кто обладал Силой, произвели мощное землетрясение, отгородив свою древнюю родину стеной. Так сильны были проклятия, которые они тогда наложили на людей, что мы больше не думали о востоке – он выпал из нашей памяти. Так было до тех пор, пока лорды Дома Трегарта и их сестра – полукровки, неподвластные заклятию, – не осмелились вернуться туда.

Путешествие наше было нелегким. Сама земля возвела множество препятствий на нашем пути. А кроме того, – хотя нас встретили те, кого Килан попросил отнестись к нам по-доброму, – нас преследовали порождения Тьмы, так что до Зеленой Долины мы добирались с такими же трудностями, как и те, кто поколением раньше бежал из Карстена.

Но Зеленая Долина была безопасной гаванью, на входе в нее были высечены особые руны и знаки. И никто, хоть мало-мальски связанный с Тенью, не мог миновать их и выжить.

Дома народа Зеленой Долины были странными, но все же приятными для глаз. Они были не сделаны людьми из дерева и камня, а скорее выращены. Деревья и кусты переплетались, образуя стены, не уступающие прочностью стенам пограничных крепостей. А крыши были покрыты ярко-зелеными перьями – их сбрасывали во время линьки птицы, повинующиеся леди Дагоне.

О ней рассказывали самые древние наши легенды – о лесной женщине, способной уговорить растения цвести и плодоносить в точности так, как она пожелает. И все же она, как и весь ее народ, была чужда нам. Ее внешность изменялась в долю секунды. Вот только что у нее были огненно-рыжие, как солнце, волосы уроженки Сулькара – а в следующий миг их сменяли черные локоны и молочно-белая кожа представительницы Древней расы.

Ее соправителем был Этутур, и его внешность изменялась точно так же. Неизменными оставались лишь небольшие рожки цвета слоновой кости, торчащие из волос надо лбом. Но все же изменения его лица и волос не были столь поразительными, как у Дагоны.

Согласно приказу лорда Хорвана, мы разбили палаточный лагерь. Хотя за горами-стенами этой твердыни близилась зима с ее холодами, здесь погода оставалась мягкой, словно в конце лета.

Казалось, тут оживают легенды: вокруг летали, расхаживали, играли странные существа, которых мы долго считали лишь плодом воображения, созданиями сказителей. Тут обитали фланнаны – существа очень маленькие, но достаточно похожие на людей, чтобы казаться нашей дальней родней. Они были крылатыми и иногда танцевали в воздухе, радуясь жизни. Еще там были рентаны, большие, как лошади, с короткими пушистыми хвостами-кисточками и с изогнутым красным блестящим рогом во лбу.

Они принесли нас с гор, но всадникам они не служили; это были разумные и гордые существа, не слуги, а союзники Долины.

Еще там жили люди-Ящеры, и о них я узнал довольно много, потому что первый мой здешний друг был из их числа. Произошло это из-за моих душевных мук.

Крита попала в рай – ну или ей так казалось. Из худенькой тихой девочки, почти ребенка, она превратилась в незнакомую мне девушку. Она постоянно сопровождала Дагону, стремясь научиться всему, чему только леди соглашалась ее учить.

Имхар постоянно пропадал на советах воинов, и не всегда в роли слушателя, как подобало бы в его юные годы. Он глотал знания о войне, как домашний кот свежее молоко, ибо мы пришли в Долину, где царил мир, но она была лишь островком покоя. Вокруг нас кипел и бурлил Эсткарп. Сам Этутур поехал с лордом Кемоком Трегартом в качестве его герольда навестить кроганов, обитателей вод. А другие герольды направились собирать под наши знамена все силы, какие только удастся.

В кузне ковалось оружие, испытывались кольчуги и шли прочие хлопоты, которые так долго были нашим уделом в Эсткарпе. Разница была лишь в том, что сейчас нашими противниками были не люди, а злобные, абсолютно чуждые нам существа.

Я готов был драться, когда настанет час, но меня переполняло ощущение одиночества. Во всем нашем отряде лишь у меня не было ни брата по оружию, ни товарища по веселью. А Криту я видел редко.

Истинная история Йонана началась в день той бури, как будто до той поры я был лишь наполовину сделанной, грубо отесанной, плохо пригодной для употребления вещью.

Я шел тогда с отрядом мечников лорда Хорвана. Один из народа Зеленой Долины служил нам проводником. Мы взбирались по защищавшим Долину каменистым склонам, чтобы выглянуть наружу и посмотреть, что лежит за ними, и решить на будущее, где лучше будет встретить нападение. Когда мы начали подъем, был ясный день, но потом стали собираться тучи, и Ягат, наш командир, поглядывал на них с беспокойством, приговаривая, что надо бы вернуться, пока нас отсюда не сдуло.

Тучи – а может, они были порождением Тени, а не природы? – накатывали так быстро, что мы заторопились. Но случилось так, что я шел последним, и, когда ветер обрушился на нас с воем, заглушившим все остальные звуки, я поскользнулся. Не успев восстановить равновесие, я заскользил вперед, ломая ногти и обдирая пальцы о камни в попытках удержаться.

Тьма и ветер скрыли меня от остальных, а еще выемка в камне, в которой я застрял при падении. Кольчуга не спасла меня от болезненных ушибов. Сверху лила вода, как будто кто-то на утесе выплескивал ведро за ведром на мое тесное укрытие.

Я оттолкнулся изо всех сил и забрался поглубже в это временное узилище, нависший сверху камень отчасти прикрыл меня от ветра и ливня. Я подумал, что позже смог бы вскарабкаться наверх, но пока что не посмел из-за потока воды, стекающего по склону справа от меня.

Небольшой видимый мне кусочек неба озаряли мощные вспышки молний, напоминая о самом эффективном оружии Зеленого народа, их силовых хлыстах. Потом поблизости раздался жуткий оглушающий грохот и донесся странный запах; мне подумалось, что и вправду где-то неподалеку ударила молния.

Поток воды нес с собой небольшие камни, и вода недостаточно быстро вытекала из моей расщелины, хотя у нее и был выход в Долину. Так что вода сперва заплескалась на уровне моих коленей, потом достигла бедер. Я принялся извиваться в попытке забраться повыше, но ничего не получилось.

А стук дождя и раскаты грома все никак не прекращались.

Развернувшись и попытавшись отыскать укрытие получше, я осознал, что мою правую лодыжку то и дело пронзает боль, так, что у меня пару раз даже голова закружилась. В конце концов я понял, что придется здесь сидеть, пока не закончится буря, и перестал дергаться.

Во время одной из этих ярких вспышек я впервые увидел, как в стене справа от меня что-то сверкнуло. Сперва это меня не заинтересовало – лишь вызвало мимолетную мысль: что там может блестеть? А потом я поерзал, пристраивая плечо поудобнее, и ощупал стену.

Мои ободранные пальцы вздрогнули от прикосновения к шершавому камню, а потом коснулись чего-то гладкого и не просто гладкого, а еще и странно прохладного и приятного на ощупь. Я изучил в темноте свою находку. Это было нечто вроде жезла, торчавшего из скалы примерно на длину моего большого пальца, немного толще пальца. Я попытался вытащить этот предмет, и он, казалось, немного подавался, но в этой тесноте я не мог дернуть как следует.

Однако же что-то в моей невидимой находке заставляло меня прикасаться к ней, ощупывать ее. Я сомневался, что это был просто каменный выступ. Он был слишком гладкий и скорее походил на отполированный металл или обработанный кристалл. И все же он торчал из скалы, и я не смог нащупать никакой щели вокруг него, а потому усомнился, что этот предмет создан человеческими руками.

Буря продолжала яриться. Я смотрел из своей тесной западни на мир за пределами Долины, но темнота не давала ничего рассмотреть. Лишь кое-где земля светилась, – судя по тому, что мне доводилось слышать, это были места, где все еще тлели остатки Силы. Нам показывали подобное во время нашего пути через горы. Голубое свечение указывало на безопасное место, где можно было укрыться. А вот тускло-белое, или зеленое, или, хуже всего, красное с черноватым отливом говорили о ловушке.

Как ни долго бушевала буря, но все же она стихла. Вода утекла из расщелины. И молнии больше не хлестали по склонам гор. Я выбрался из-под каменного выступа, служившего мне укрытием, и попытался выпрямиться. Занемевшее тело и поврежденная лодыжка сделали это движение болезненным. Я чувствовал шершавую поверхность, по которой можно было бы взобраться наверх, но сомневался, что смогу опираться на ногу.

Потом я застыл. Я услышал звук – не шум дождя, не гром, – скорее, казалось, что кто-то спускается по склону. А вдруг это какое-то создание Тьмы пробралось сюда под ливнем и теперь выжидает момент, чтобы напасть на меня?

Потом появился огонек. В его свете я увидел вытянутую, зубастую морду одного из Ящеров. Потом показались его передние лапы с тонкими пальцами. Свет медленно спустился ко мне; я увидел, что он исходит от камня, оплетенного тонкой проволокой и привязанного веревочкой.

Ящеры, как и представители прочих нечеловеческих рас, общались мысленно. Но я не обладал способностью к контакту разумов, которую так старательно развивала в себе Крита. Я протянул руку и поймал оплетенный камень. В его свете я рассмотрел лодыжку. Ботинок плотно обхватывал голенище, а нога над ним опухла. Неудачно я ее подвернул. Ясно было, что наступать на нее я не смогу.

Я попытался жестами объяснить эту проблему своему спасителю. Он посмотрел на меня яркими, как самоцветы, глазами, а потом в мгновение ока исчез. Я понадеялся, что он пошел за помощью. Но я начал еще и бояться этого. Люди Хорвана и так любили пошутить, что я ни на что не гожусь. И вот я в первом же выходе в патруль умудрился выставить себя в наихудшем свете.

Когда человек-Ящер ушел, любопытство заставило меня вернуться под выступ и посмотреть, что же такое торчит из стены. Когда я подошел туда со своим тусклым светильником, неизвестный предмет ослепительно засверкал.

Это и правда был жезл, сделанный из какого-то кристалла, словно притягивающего к себе свет. И от него исходило голубоватое сияние. Да, он торчал прямо из камня, но, несомненно, это было творение чьих-то рук. Я даже представить себе не мог, как же оно оказалось заключено в камень.

Я ухватил его свободной рукой и дернул изо всех сил. Жезл практически не подался. Чтобы извлечь его, надо было расколоть скалу, из которой он торчал. Но я должен был его достать! Просто обязан! Как наложенный на всех нас гис привел нас в Эсткарп, так и теперь я осознал, что некая Сила, недоступная моему пониманию, привела меня к этой вещи. Что моя находка была важна. Что я готов в этом поклясться.

А потом я быстро обернулся – сверху снова послышался шорох, и тот человек-Ящер с легкостью спустился по стене. Для него эта скала была все равно что лестница. На плече у него висел моток веревки. Спустившись, он жестами велел мне обвязаться этой веревкой.

Так во время бури я нашел в этой давно омраченной земле и свою судьбу, и друга – потому что Тсали был настоящим другом, которому не страшно было доверить собственную жизнь и даже то, что важнее жизни.

3

Так я на некоторое время остался в Долине. Но леди Дагона поделилась своими знаниями с Критой, и та принесла мне тазик пузырящейся красной глины. Когда ботинок был срезан с ноги, Крита обмазала мою лодыжку этой глиной. Под воздействием ее тепла боль утихла, и я уснул.

Мои сны никогда не становились реальностью, как те, что были истинными посланиями Силы, – время от времени они приходили к избранным нашего народа, как предостережение. Но на этот раз я шагал по земле, которая была столь же реальна, как и во время бодрствования. А в руке я нес меч, и он лежал в моей ладони так привычно, словно был продолжением руки, и во сне я даже представить не мог себе жизни без этого меча.

Однако же меня переполняли печаль и страх – не за себя, но за других. Я шел и беззвучно плакал о потере, которой не помнил, но все же она была велика и гнула меня к земле сильнее, чем любой дорожный мешок. Я видел, что надетая на мне кольчуга изорвана и покрыта пятнами ржавчины. Левую руку я прижимал к боку, и пальцы мои были в крови. Меня терзала боль, и я сражался с нею. Мое тело должно было помочь мне что-то сделать, прежде чем я упаду замертво.

Меня ждала неизбежная смерть, я знал это наверняка. Все, что осталось у меня за спиной, сгинуло под напором Тени, кроме того, что я нес с собой. Во сне я знал, что этот меч не должен достаться тем, кто шел сейчас по моему следу.

Но меня трясло, бремя боли гнуло меня к земле. Все расплывалось перед глазами. Время утекало, как и жизнь, вместе с каплями крови, сочившимися из моего бока. Но воля моя не подчинялась ни времени, ни слабеющему телу.

Земля под моими подкашивающимися ногами понемногу становилась круче, и, несмотря на всю мою решимость, шаги мои замедлились. И все же я продолжал идти. Потом передо мной возник туман. Мои губы произнесли непонятные мне самому слова. Но при этом я знал, что некогда они были мне известны и что они были моим оружием, почти таким же могущественным, как меч.

Возможно, именно Сила слов позволила мне превзойти пределы человеческой выносливости. Дыхание мое было хриплым и рваным. Я не мог больше совладать с пожиравшей меня болью. Но воля моя оставалась непреклонна.

Наконец я остановился, пошатываясь, на краю обрыва. Снизу поднимался туман, и я понимал какой-то частью мутившегося сознания, что его породил находившийся внизу расплавленный камень, кипящий и бурлящий, словно вода. Туда я и швырнул свой меч. На это я истратил все силы, что еще позволяли мне держаться на ногах и добраться сюда с поля брани, где восторжествовала Тень.

А потом я рухнул на землю, понимая, что теперь могу встретиться со смертью, и притом охотно. И проснулся. Я был весь в поту и крепко прижимал руку к боку. Я посмотрел туда в полной уверенности, что сейчас увижу текущую из-под изодранной кольчуги кровь. Но там была лишь кожа, гладкая и целехонькая. И я понял, что это был сон.

В нем я не был Йонаном, о нет. Но и вспомнить имя человека, которым я был тогда, у меня не получалось. Однако же я вынес из этого сна о смерти одну мысль: то, что я нашел в горах торчащим из камня, было именно этим мечом. Когда-то он был мне по руке и станет мне по руке снова.

Однако же что-то заставляло меня держать это в тайне, хоть я и сам не понимал, чем это вызвано. Я стерпел насмешки Имхара над моей неуклюжестью. Но когда Крита пришла, чтобы проверить, как там моя нога, я спросил ее о человеке-Ящере, который меня нашел.

Это она сказала мне, что его зовут Тсали и что он из дозорных, охраняющих горы. Я позавидовал ее Дару, позволяющему общаться с иными народами, и попросил передать ему мои благодарности. И искренне удивился, когда в тот же день он неслышно вошел в комнатку, где я лежал, и присел рядом, глядя на меня своими глазами-самоцветами.

Он был примерно мне по плечо – изрядный рост для его народа. А потом он присел на задние лапы, опираясь для равновесия на гибкий хвост, снял с запястья шнурок с вплетенными в него белыми и красными бусинами и пробежался по ним тонкими пальцами, словно собирая что-то этими прикосновениями. Я уже видел, как нечто подобное проделывают его соплеменники и слыхал упоминания о том, что так, похоже, Ящеры ведут записи.

Я посмотрел на его увенчанную гребнем голову, и мне отчаянно захотелось поговорить с ним, хоть я и знал, что слова, пусть даже и на древнем наречии, ничего ему не скажут. Только представители Зеленого народа могли говорить напрямую, разум к разуму, с теми, кто делил с ними Свет и боролся против Тени.

Внезапно Тсали натянул свои бусины обратно на запястье и достал из сумки на поясе – единственном предмете одежды на его теле, покрытом радужной чешуей, – тонкий, гладкий камень размером с половину моей ладони. На камне этом были вырезаны руны; первая их строчка была заполнена золотыми чешуйками и легко читалась, вторая – чем-то красным, а третья – зловеще черным.

Я видел прежде подобные вещи. Они предназначались для прорицаний, их использовали Мудрые, которым недоставало Силы, чтобы стать полноправными колдуньями. Однако же, когда Тсали поднес этот камень к моим глазам, я понял, что эти руны немного отличаются.

Продолжая держать каменную пластину в одной руке, человек-Ящер второй взял меня за запястье, прежде чем я успел понять, что он собирается сделать. Он поднял мою руку, поднес к камню и провел моими пальцами по его гладкой поверхности. Я ощущал все изгибы и повороты высеченных знаков. Странно, но оказалось, что камень вовсе не холодный, как я думал, – скорее, даже теплый, как будто некоторое время полежал у очага.

Под моим прикосновением руны сделались ярче и отчетливее. Сперва золотые, потом красные, а за ними и черные. Но от последних знаков в этом ряду мои пальцы задрожали, потому что при всей малости моих знаний о Силе я отлично понял, что это знаки недобрых предзнаменований и отчаяния.

Тсали смотрел, как руны поочередно вспыхивают и гаснут, и его чешуйчатое тело напряглось. Похоже было, что он, в отличие от меня, способен прочесть знаки, искрящиеся под моими прикосновениями. Когда я наконец коснулся последней руны, он забрал пластину и тут же спрятал ее. Но не ушел.

Вместо этого он подался вперед, глядя на меня так пристально, словно ждал от меня ответа. Медленно, очень медленно что-то шевельнулось у меня в сознании. Сперва я так испугался, что отшатнулся от него; мое изумление было столь сильно, что я не мог поверить, что это не игра моего воображения, а нечто большее.

Это не было отчетливой мысленной речью – для нее мне слишком не хватало умения. Скорее, я ощутил некое подобие вопроса. И относился он к чему-то из далекого прошлого.

Но в моем прошлом не было ничего такого, что могло бы заставить Тсали копаться в моем сознании. Я был, наверное, самым незначительным членом Дома Хорвана и даже не чистокровным потомком Древней расы. Или… Чем я был?

На один головокружительный миг меня словно швырнуло обратно в тот сон, где я брел к смерти, чтобы что-то сохранить – или уничтожить, – что-то более великое, чем я сам, но принадлежащее мне. И я обнаружил, что даже после пробуждения помню в мельчайших деталях этот подъем на край кратера и потерю меча, который был неотъемлемой частью меня самого.

Но это был всего лишь сон. Это случилось давным-давно. Я – не тот незнакомец, смертельно раненный в неведомой битве. Я Йонан, полукровка, слабак…

Я – и то и другое!

Я сам не могу объяснить, откуда это стало мне известно. Я слыхал, некоторые иноземцы верят, что, хотя адепт может прожить во много раз больше, чем обычный человек, люди, уступающие ему силой, могут вернуться, родиться снова, если не выполнили какую-то задачу, снова обрести возможность выбирать и действовать. И надеяться, что на этот раз все обернется к лучшему.

Может, этот чужак внутри меня как раз из таких людей? Истинен этот сон или лишь игра воображения? Но кто может дать ответ? Мой предсмертный путь был сейчас для меня таким же реальным, как будто все это вправду случилось со мной – вчера или прошлой ночью, когда я думал, что бреду во сне.

Теперь я знал, что должен сам себе ответить на этот вопрос. И доказать это можно было лишь одним способом: я должен вернуться на тот утес, отыскать загадочный предмет, заключенный в камне, и извлечь его. Если я увижу его, если снова сожму его в ладони, тогда… тогда, возможно, осознание того, что он был моим, был предназначен для меня, вернется снова.

Тсали зашипел. Каким бы тихим ни было его шипение, оно нарушило мою сосредоточенность. Ящер все еще смотрел на меня, но уже не так напряженно. Теперь он кивнул; увенчанная гребнем голова степенно опустилась и поднялась. И я понял, что, хотя и не могу читать мысли, кроме самых смутных отголосков, мое сознание более открыто для него.

Я заговорил, хоть и не знал, способны ли его нечеловеческие уши улавливать мои слова и извлекать из них какой-то смысл.

– Я должен вернуться…

Кажется, он меня понял. Во всяком случае, церемонно кивнул. И в этом кивке таилось обещание – он словно подразумевал, что я должен сделать то, что пожелал.

Теперь мне не терпелось вылечить лодыжку, и я донимал Криту просьбами снять с моей ноги тяжелую глиняную корку. Наконец она ее сломала и освободила меня. Я не чувствовал боли, и на ноге не осталось ни опухоли, ни отметины. И когда я встал, то почувствовал себя совершенно нормально.

Но выкроить время для исполнения моего желания было нелегко. Я не мог просто взять и уйти, бросив тренировки, превращающие наше маленькое войско в отряд обороны. Как ни странно, я был твердо уверен, что не должен ни с кем делиться своей тайной – кроме Тсали. Так что прошло целых три дня, полных досады и нетерпения, прежде чем мне удалось ускользнуть до рассвета, чтобы снова подняться на тот утес. Но прежде, чем я протянул руку к первой опоре для подъема, невесть откуда возник воин-Ящер и проскочил мимо меня наверх с ловкостью, недоступной человеку.

Я был рад, что Тсали присоединился ко мне. На этот раз я, поднявшись наверх, не мог отыскать никаких ориентиров. Я не знал, откуда начинать поиски той расщелины, в которую я столь неожиданно провалился. Но по поведению Тсали – он посмотрел на меня сверху и двинулся вправо – было ясно, что он сумеет меня довести.

Днем, без штормовых туч вокруг, окружающие Долину суровые вершины были отлично видны. В этих горах было множество расщелин, и все они походили друг на друга. Однако же Тсали подошел к одной из них, остановился и махнул рукой, подзывая меня.

Я опустился на колени и стал всматриваться в щель в скале. Отсюда ничего не было видно. Должно быть, моя находка располагалась подальше, в полутени под каменным выступом. На поясе у меня висел небольшой молоток – я тайком утащил его из кузни вместе с острым зубилом. Хотя оба инструмента были металлическими, я не знал, одолеют ли они этот камень.

Я осторожно спустился в расщелину. Тсали лег на край и внимательно следил за мной. Я наверняка пропустил бы искомое, потому что жезл почти не отличался по цвету от окружающего камня. Но мне помогло то, что он торчал из стены.

Хотя на ощупь этот жезл казался кристаллом, он был непрозрачным и серым, как любой здешний выступ. Как же так получилось, что он тогда засверкал на свету? Я потрогал его. Да, он шевельнулся, но лишь самую малость. Присмотревшись, я разглядел, что между ним и камнем была едва заметная щелка.

Опасаясь сломать кристалл, я принялся как можно осторожнее работать молотком и зубилом. От скалы отлетали лишь крохотные кусочки, и то ценой больших усилий.

Но я обуздал нетерпение и продолжал трудиться как никогда осторожно. Так было нужно. Работа полностью поглотила меня. Я не замечал палящего солнца, превратившего расщелину в раскаленный котел, такой, что я сперва стащил с себя кольчугу, потом кожаный подлатник и продолжил работать, не осознавая, что моя кожа краснеет от жгучих лучей.

Руки мои начали дрожать, и я привалился к стене расщелины, вдруг испугавшись, что сейчас каким-нибудь неточным ударом разобью свою находку. Сверху раздалось шипение. Я поднял голову, и Тсали протянул мне фляжку – в Долине их делали из местных прочных тыкв.

Вынув пробку, я с благодарностью напился. У меня болели плечи, но когда я посмотрел на камень, над которым трудился, мой дух воспрянул, как и мое горло от этого питья. Предмет, который я с таким трудом высекал из скалы, действительно был рукоятью меча. Я освободил его уже до самого перекрестья. Но, чтобы высвободить лезвие, потребуется множество часов – если мне вообще это удастся. Как металл мог уцелеть в расплавленном камне, куда его швырнул мой двойник во сне?

Я протянул руку и сжал эту рукоять. И меня снова затопило ощущение из сна. Это было мое! Никогда прежде я не испытывал такого острого ощущения собственности, словно некий предмет был сделан лишь для меня одного и его следовало ревностно оберегать ото всех остальных.

Я ухватился за рукоять сильнее и, не осознавая толком, что делаю, рванул ее на себя. После мига сопротивления она подалась с треском – так резко, что я потерял равновесие и отлетел к противоположной стене.

Но в руках у меня была одна лишь рукоять! За ней не было клинка, крепкого и острого!

Мое разочарование было таким сильным, что на пару секунд я заревел, как ребенок. Оно было моим – но оно исчезло, сгинуло во времени и кипящем камне, как я и боялся!

И все же я не мог выбросить эту вещь. Мои пальцы вцепились в нее, будто обладали собственной волей – либо ими командовала некая часть меня, о которой я не знал и которую не понимал.

Я вынес свою находку на солнце. Может, кто-нибудь из кузнецов Долины сможет сделать клинок для нее? Насколько я мог видеть, сама по себе рукоять ничего особенного из себя не представляла. Кристалл в навершии рукояти был серым, однако на солнце я уловил в нем слабый отблеск внутреннего света. Он был покрыт резьбой, напоминающей небрежно нацарапанные руны, – возможно, чтобы рукоять не скользила в ладони. Однако теперь они были такими истертыми, что превратились в изъязвленные нечитаемые строки. Крестовина была из того же материала, напоминающего хрусталь. Однако же я был уверен, что это не хрусталь и не кварц из числа мне знакомых.

Я вздохнул. Надев кожаную рубаху-подлатник, я спрятал свою находку за пазуху. Бесполезная вещь, и все же… что-то в ней было.

Действительно ли где-то в глубинах моей памяти шевельнулся обрывок воспоминаний? Я не мог его ухватить. Я знал лишь, что когда-то эта вещь была мне жизненно необходима и что она не случайно снова попала ко мне в руки.

4

В последующие дни я часто испытывал искушение отнести рукоять к кузнецу и посмотреть, можно ли к ней приделать какой-нибудь из его клинков. Но каждый раз, когда меня посещала эта мысль, я обнаруживал, что не могу этого сделать. Нет, ей подошел бы лишь один-единственный клинок. И время его отняло. Так что моей находке предстояло так и остаться бесполезной.

Но я обнаружил, что когда я сплю, то почему-то сжимаю рукоять в руке (всегда в темноте и втайне). Может, я хотел использовать ее как ключ к прошлому? Возможно. Но другая часть меня этого не желала. И все же я постоянно держал свою находку при себе.

Возможно, она несла с собой удачу для воина. А может, мое постепенное взросление, пребывание под небом Зеленой Долины и ее целительное воздействие понемногу меняли меня. Я стал более искусным фехтовальщиком – однажды даже во время тренировки обезоружил Имхара. И это не было случайностью, потому что обычно он заставлял меня чувствовать себя неуклюжим неумехой.

Иногда мне казалось, что, будь моя тайная находка целой, я мог бы выйти против любого из членов нашего отряда и не уступить даже испытанным в боях ветеранам.

Мы, люди Дома Хорвана, были не единственными, кого притянуло через горы в Эскор. Со временем за нами последовали и другие. Тогда мы вместе с Зеленым народом отправились дальше (ибо леди Дагона всегда знала о тех, кто переходит горы, – ей приносили вести птицы).

Эта земля пробудилась, и Зло шествовало по ней, не считая немногих мест, охраняемых остатками Силы. Поэтому мы, выбираясь за пределы Долины, всегда были начеку. Во время одной из таких вылазок, хоть мы и расположились в Месте Света, ночью на нас напали фасы.

Эти существа жили под землей и редко выбирались на поверхность, и только ночью либо в пасмурный день. Хотя сперва их не относили к последователям Тени, в нынешнее время они откликнулись на зов Темных и тем самым стали нашими врагами. Во время ночного нападения их удалось победить лишь благодаря потоку воды, который направили на них лорд Кемок и Годгар из нашего отряда. Однако лорд Кемок был серьезно ранен и на обратном пути его унесло той же разлившейся водой, что немного раньше нас спасла.

Это была серьезная потеря. Ибо лорд Кемок, хоть и был мужчиной, изучал древние хроники в Лормте. И это на его призыв ответил один из Великих Древних, хотя считалось, что все они давно уже покинули Эскор. Его сестра, колдунья Каттея, отправилась в Место Таинств, стремясь узнать, жив он или мертв, ибо она верила, что он еще не отправился в Последний путь.

Так Крита стала ближайшей помощницей леди Дагоны, хоть она и не была обучена колдовству, как леди Каттея. И я стал еще реже видеть ее. Сейчас было не время для свадеб – и эта мысль согревала меня. Ведь Имхар не сможет заявить свои права на нее, когда вокруг бушует война.

Дважды нам пришлось отбивать нападения Темных. Чудовища кружили вокруг ограждающих Долину гор, стремясь преодолеть их и предать всех смерти. Эти серые – ни люди, ни волки, но существа, взявшие худшее от тех и других, – пришли, чтобы напасть на нас, а с ними зачастую шли и другие, еще более чуждые твари. В небе над нами кружили и сражались огромные ворги, ответившие на призыв нашего воинства. Но иногда с ними вступали в схватку такие существа, каких и в кошмарном сне не увидишь.

Я обнаружил, что всякий раз, как меня назначают в патруль, идущий в горы, с нами отправляется Тсали. И так получилось, что бессловесное товарищество с этим человеком-Ящером стало важной частью моей жизни. Когда мы оставались одни (пусть это и случалось нечасто), он жестами и смутными образами, которые мне удавалось воспринять из его сознания, давал мне знать, что хочет взглянуть на ту рукоять. Тогда я ее доставал – мне казалось, будто это часть меня, – и Тсали внимательно ее рассматривал.

Возможно, он знал об истории этой вещи больше, чем я, хоть та и была до недавнего времени погребена в камне. Как же мне хотелось поговорить с ним мысленно и расспросить его! У людей существовали легенды, – так, может, и у народа Ящеров тоже сохранились какие-то истории из прошлого? Может, даже история о том умирающем человеке, который не был Йонаном…

Я изо всех сил пытался мысленно дотянуться до сознания Тсали, но, похоже, в этом таланте мне было отказано. Однако во всем остальном я менялся – это было несомненно. Даже предположить не могу, что было бы, если бы в мою жизнь не вошла чужая судьба.

Причиной конца этого этапа моей жизни и начала следующего послужила Крита. Потому что однажды утром она исчезла со своей кровати в доме леди Дагоны. И Владычица Зеленой Долины пришла в наш палаточный лагерь с застывшим лицом. Она протянула руку. На ладони у нее лежала грубо слепленная глиняная фигурка. В голову фигурки были вделаны пряди волос, а вокруг тела грубым подобием одежды был обернут обрывок любимого шарфа Криты.

При виде этой вещи леди Крисвита побледнела. Она протянула дрожащую руку, чтобы прикоснуться к фигурке – и не посмела. А потом она вспыхнула – никогда еще я не видел ее в таком гневе.

– Нам говорили, что этот край безопасен! – вскричала она.

– Так и было, – парировала леди Дагона. – Эту мерзость слепили не здесь. Я не знаю, как она попала на кровать твоей родственницы. Она ушла, когда лишь начинало светать, сказав моим людям, что идет искать ильбейн – его надо собрать, пока еще не высохла роса, тогда его целительная сила вдвое выше. Она выглядела как обычно, непохоже было, что ее к чему-то принуждают, но, очевидно, на этот раз ее вела чужая воля.

Леди Крисвита огляделась по сторонам, словно могла увидеть следы Криты. Она сжала губы – мне уже доводилось видеть ее такой; она обуздала свой страх.

– Вы можете проследить ее путь?

– Мы уже сделали это, – отозвалась леди Дагона. – Но он обрывается там. – Она указала на горы, окружающие Долину.

– Но почему… почему Крита? И откуда взялись эти?.. – негодующе спросила моя приемная мать. – Она… ее необходимо найти!

– Почему Крита? Потому, что в ней расцветает Сила, хоть еще и не обученная. И она в том возрасте, когда эту Силу могут использовать… другие. Не знаю, как это случилось, но от этого дела воняет фасами. Они обладают определенными способностями и, похоже, теперь развили их до неведомых нам высот. Что же касается поисков – я пыталась заглянуть в магический кристалл, но взгляд мой уперся в стену.

Я подумал о фасе, которого видел во время боя, – в тот раз, когда они напали на нас и их смыло хлынувшей водой. Они были порождениями земли, ростом ниже людей; их темные тела покрывала жесткая, похожая на корни поросль – как будто они действительно не родились, а выросли. Для наших глаз они были омерзительны – словно легендарные демоны. А теперь они уволокли Криту!..

В этот миг я забыл, что присягал моему лорду, что я солдат, обязанный повиноваться приказам. Я, не задумываясь, выхватил у леди Дагоны эту грубо слепленную фигурку.

– Йонан! – Леди Крисвита уставилась на меня так, словно я внезапно превратился в одного из этих обитателей земных глубин. – Что ты собираешься?..

Но я больше не был тем Йонаном, которого она воспитала, задохликом, обязанным жизнью ее заботе. В тот миг, когда я сжал фигурку в руке, в глубине моей души шевельнулось нечто, что прежде я ощущал лишь во сне. Некто иной попытался вырваться на волю, и этот человек был куда более целеустремленным, чем Йонан. В этот миг я перестал быть бесперспективным юнцом. Две мои половины слились воедино и тем самым сделали меня сильнее. Я даже не ответил леди Кристине, ибо меня терзала потребность, которой я не мог противостоять.

Я повернулся к Владычице Зеленой Долины и заговорил с ней, словно равный:

– Где именно в горах они потеряли след?

Дагона взглянула на меня, и глаза ее расширились. На миг она заколебалась. И этой заминкой воспользовалась леди Крисвита.

– Йонан, ты не можешь…

Я резко развернулся, позабыв о всякой учтивости:

– Могу и сделаю. Я верну Криту либо умру.

Изумление леди Крисвиты пересилило даже ее гнев и страх.

– Но ты…

Я взмахнул рукой, призывая к молчанию, и снова посмотрел на леди Дагону.

– Где? – резко повторил я.

Она всмотрелась в мое лицо – мне показалось, что это тянется бесконечно, – потом ответила:

– Ни один человек не может пройти сквозь норы фасов и уцелеть. Это их владения, там сама земля на их стороне.

– И что? Я в это не верю, госпожа.

Моя левая рука легла на грудь, обтянутую кольчугой, и я почувствовал – и знал, что сейчас это не сон, – как рукоять древнего меча запульсировала.

Леди Дагона прикусила губу. Она подняла правую руку и начертила в воздухе какой-то символ. Он засветился и тут же погас, но теперь Дагона кивнула.

– Ты будешь рисковать в одиночку, воин. Мы не смеем спускаться в норы фасов, для этого нужна защита посильнее той, какой мы обладаем сейчас. Возможно, они проделали это не только для того, чтобы заполучить зарождающийся Дар, который они надеются исказить, но еще и для того, чтобы уменьшить число наших воинов, необходимых для обороны.

– Уход одного человека не слишком ослабит вашу оборону, госпожа. Я сделаю это – с вашего позволения или без него.

– Это твой выбор, – сурово ответила она. – Но вот что я тебе скажу: если фасами ныне повелевает некто, обладающий Темной Силой, человек мало что может противопоставить ему. Ты не представляешь, с чем можешь столкнуться.

– Верно. Но кто, ложась спать, знает, что́ принесет ему завтрашний день? – отозвался я. Мне показалось, будто эти слова сорвались с моих губ по воле той призрачной сущности, которую пробудило во мне прикосновение рукояти.

Но тут раздалось шипение, заставившее нас обоих вздрогнуть. По левую руку от меня возник Тсали. Его яркие глаза на миг встретились с моими, а потом он перевел взгляд на леди Дагону. Я знал, что между ними сейчас происходит недоступный мне разговор. В руке я сжимал ту уродливую штуковину из глины, волос и обрывка ткани. Я достаточно знал о Силе, чтобы понимать, что фигурку ни в коем случае нельзя уничтожать, ибо это может навредить той, кого я должен защитить. И кроме того, она была связана с Критой. В точности как рукоять меча, согревшаяся на моей груди, была связана с другой, более великой личностью, которую я пока еще лишь смутно ощущал.

– Тсали желает пойти с тобой.

Теперь настала моя очередь удивляться. Хотя народ Ящеров – даже те, кто обитал в Зеленой Долине, – были созданиями земли, они все же не походили на фасов, ненавидевших солнце, им нелегко было уцелеть в глубоких фасских норах.

– Он может стать для тебя глазами, каких не имеет ни один человек, – добавила Дагона. – Таково его желание.

Возможно, мне следовало отказаться тащить другого в неведомое под властью Тени. Но тогда ту часть, что была Йонаном, все еще терзающимся неуверенностью в собственных силах, при этом известии затопило облегчение. Среди всех жителей Долины один лишь Тсали знал мою тайну. Не важно, что его кожа покрыта чешуей, а моя гладкая, что мы не можем разговаривать друг с другом. Но – насколько он сумел послать мне образ, а я его воспринять – задуманное мною необходимо было сделать.

Я положил в рюкзак паек и две фляги с водой, наполненные под завязку и крепко заткнутые пробками. Из оружия у меня был меч. Дротикомет я брать не стал – к нему осталось слишком мало боеприпасов, и они были нужны для обороны Долины. Леди Дагона принесла мне поясную сумочку с приготовленными ею целебными мазями для ран. Но именно с леди Крисвитой – поскольку лорд Хорван все еще был в дозоре – я должен был объясниться, прежде чем шагнуть в неведомое.

– Она уже помолвлена, Йонан, – поспешно произнесла моя приемная мать, как будто ей было неловко от собственных слов и она хотела покончить с этим поскорее.

– Я знаю.

– Если бы Имхар был здесь…

– Он сделал бы это сам. Но его тут нет, а я есть.

И тут леди сделала то, чего не делала с тех времен, когда я был болезненным малышом. Она взяла мое лицо в ладони. Прикрепленная к моему шлему бармица свисала достаточно свободно, и я почувствовал тепло ее рук на моих щеках.

– Йонан, Йонан… – Она повторяла мое имя, как будто иначе не могла. – То, что ты пытаешься сделать… Да пребудет с тобой Великое Пламя! Да хранит оно тебя! Прости меня за мою слепоту. Крита – моей крови, хоть дух в ней и не мой. Она подобна девам иных времен, в ней проявилось то, что мы считали сгинувшим повсюду, кроме Эсткарпа. В ней всегда будет нечто такое, чем не сможет обладать и что даже не сможет понять никто иной. Но она моя родственница…

– И помолвлена с Имхаром, – мрачно отозвался я. – Госпожа моя, хоть я и не чистокровный, но честь моя при мне. Я верну Криту либо умру. Но потом я не стану предъявлять на нее никаких прав. Клянусь.

Глаза леди Крисвиты заблестели от слез, хоть она никогда не была слезливой. И в ответ она произнесла лишь мое имя:

– Йонан!

Но в это единственное слово она вложила все свои чувства ко мне.

5

Я сунул фигурку за пояс и привязал ее, трижды обмотав веревкой. Такие вещи, даже если они использовались со злыми целями, связаны с жертвой, против которой ее использовали. Возможно, эта грубая поделка из глины, тряпки и волос станет моим проводником.

Примерно в середине дня мы поднялись в горы, повторяя путь тех, кто разыскивал Криту раньше. Тсали, как обычно, шел первым – его когтистые руки и ноги подходили для передвижения по скалам куда лучше, чем мои. Но я его нагнал, когда он притормозил у глубокой расщелины, в которую даже нынешнее яркое солнце проникало недалеко.

Я лег на край расщелины, силясь разглядеть, что́ там внизу. Но в полумраке виднелась лишь часть шероховатых стен.

Чем ниже я наклонялся, тем сильней становился запах, отвратительный и трудно переносимый после прохладного чистого воздуха Долины. Он отдавал полусгнившим деревом, которое время и вода превратили в склизкую губку, и еще какой-то гадостью.

Я проверил свой рюкзак и оружие, а потом перевалил через край, выискивая опоры для рук и ног. На стене хватало выступов, на которые можно было опереться. Чем ниже я спускался, тем сильнее становилось зловоние. Тсали следовал за мной, но куда медленнее, чем обычно. На шее у него висела на веревке сеточка с камнями. Когда мы забрались поглубже в эту зловещую темную расщелину, камни засветились, испуская неяркий свет.

Спуск был долгим – намного дольше, чем я думал и рассчитывал. И как бы я ни старался двигаться осторожнее, но, как мне казалось, издавал слишком много шума – мои ботинки скребли о камень, когда я переносил всю тяжесть тела на ноги. Время от времени я застывал, прижавшись к стене, и слушал. Но ничего было не слыхать, кроме моего собственного дыхания, – Тсали не издавал ни звука.

Но все же в воздухе витало смутное ощущение опасности, понимание того, что мы действительно вторглись на вражескую территорию. Потому я изо всех сил напрягал свои чувства, вспоминая все, что успел узнать о ведении разведки.

Наконец я добрался до ровной поверхности и осторожно обследовал пространство вокруг, думая, что нашел всего лишь уступ. Но Тсали легко спрыгнул на ту же площадку слева от меня и поднял повыше свою сеточку со светящимися камнями. В их тусклом свете мы увидели, что действительно находимся на дне гигантской расщелины. Вправо и влево уходили узкие проходы, но Тсали указал влево.

Поскольку он наверняка знал об этих норах куда больше моего, туда мы и двинулись. Однако же это нельзя было назвать легким путем: мы перебирались через шатавшиеся камни и протискивались мимо каменных выступов, почти перекрывающих проход. Потом расщелина превратилась в пещеру. Я запрокинул голову, посмотрел наверх и уже не увидел полоски неба.

Тсали, орудуя когтями, вытащил что-то из шершавого камня и протянул мне щепотку каких-то волокон. От них исходила отвратительная вонь. Я осторожно потрогал его находку. Волокна эти были грубее любых волос, к которым мне доводилось прикасаться, и скорее напоминали тонкие корни. Я сообразил, что это след одного из проходивших здесь фасов – протискиваясь, он оставил на камнях частичку своего волосяного покрова.

Тсали зашипел и отшвырнул свою находку, его жест явно говорил о презрении. Я прежде не знал, как он относится к фасам, но этот жест все прекрасно объяснял. И снова мне отчаянно захотелось уметь говорить с ним.

Своды пещеры внезапно сделались ниже. Вода проступала каплями на стенах, струйками стекала вниз, собиралась в лужи между камнями, мешала идти. К счастью, вскоре это прекратилось, и мы крадучись двинулись дальше; под ногами теперь были ровные камни, хотя и скользкие от сырости.

Свет от камней Тсали был весьма скудным. Мы едва могли видеть дальше, чем на фут или около того, хотя он держал мешочек с камнями на расстоянии вытянутой руки. Затем нам пришлось опуститься на колени и двигаться на карачках, иначе было не протиснуться. Рюкзак я снял и толкал перед собой и все равно время от времени задевал плечами свод туннеля.

Если не считать вони и той пряди волос, мы не встретили больше никаких свидетельств того, что здесь обитали наши враги. Возможно, этот проход был недавно открыт или прорублен в поисках подземного входа в Долину. Но эти попытки были обречены на неудачу – Зеленый народ давным-давно окружил свою цитадель знаками Силы, преодолеть которые не мог ни один слуга Тени.

Я не знаю, как долго мы ползли, но в конце концов узкий туннель привел нас в пещеру; наш тусклый источник света не позволял оценить ее размеры. Ряды сталагмитов высились вокруг, словно свирепые клыки, а сверху им навстречу тянулись столь же острые сталактиты. Тсали присел на корточки и стал вертеть головой из стороны в сторону.

Даже мой нос, сильно уступающий по чувствительности нюху Ящера, уловил висящий в воздухе тяжелый запах. Тсали накрыл сеточку с камнями ладонями, спрятав даже наш тусклый свет. Я понял: так он дал мне знать, что нужно быть чрезвычайно осторожным.

Я прислушался – так напряженно, что казалось, будто я перенаправил силу всех своих органов чувств в одно. И услышал какие-то звуки. Я распознал размеренное падение капель – возможно, это был какой-то крохотный стекающий с уступа ручеек.

Но откуда-то издалека доносился более приглушенный, становящийся то громче, то тише звук; он не был песней, в нем нельзя было разобрать слов, но я был уверен, что издавала его не пещера, а те, кто ею пользовался.

Слева от меня блеснул еле заметный свет. Это Тсали убрал одну руку со своей плетеной сеточки. Я почувствовал, как его когтистые пальцы сомкнулись на моем запястье. Он легонько, но выразительно дернул меня за руку. Он хотел, чтобы мы двинулись дальше в непроглядную темноту неизведанного.

Я слыхал, будто народ Ящеров способен видеть в спектре, недоступном людям, там, где для нас будет царить полнейшая тьма. Похоже, сейчас мне придется позволить своему спутнику доказать правоту этого утверждения.

Я закинул рюкзак на спину и поднялся, Тсали встал рядом. Осторожно, шаг за шагом мы стали продвигаться вперед. Шли мы не по прямой – Тсали двигался зигзагами; видимо, он обходил скальные образования, которые стали бы гигантским лабиринтом-ловушкой для тех, кто, подобно мне, был слеп в темноте. Чем дальше мы продвигались, тем отчетливее становился этот второй звук – то стихающее, то усиливающееся монотонное скандирование. Но если те, на кого мы охотились, и находились в пределах видимости, они не пользовались светом, который мог бы их выдать.

Тсали снова резко свернул влево. Теперь я разглядел слабое, зеленоватое, но все же светящееся пятно в непроглядной темноте пещеры. На его фоне каменные выросты выглядели словно деформированные прутья решетки, временами стоящие достаточно плотно, чтобы снова скрыть это свечение.

Скандирование продолжалось, становясь все громче, но язык был мне неведом. От этого звука у меня по коже побежали мурашки – предупреждение, которое мои сородичи ощущали при встрече с Тенью. Теперь, когда у нас появился ориентир в виде этого отдаленного света, Тсали крался, отпустив мою руку. А я, в свою очередь, старался идти как можно тише.

Когда мы подобрались ко второй пещере, поменьше, и заглянули в нее, омерзительное свечение сделалось сильнее. В его свете я увидел столпившихся фасов – эти уродины не могли быть никем иным. Я насчитал их не менее дюжины. А над их безобразными фигурами возвышалась Крита.

Фасы стояли вокруг нее полукругом, но их низко посаженные головы были обращены в другую сторону. Они смотрели на высокую колонну; она блестела в свете, исходящем от каких-то бугорчатых стеблей; половина фасов держала их в руках, как верующие в каком-нибудь храме могли бы держать свечи.

Сторона колонны, обращенная к Крите, была гладкой и блестящей. Теперь я разглядел, что глаза девушки закрыты, но лицо безмятежно: она не походила на человека, которого враги что-то заставляют делать, – скорее, на того, кто бродит во сне.

Я увидел нечто расплывчатое внутри колонны, как будто в ней был заключен пленник или сокровище. У фасов вроде бы не было при себе оружия. Я медленно и осторожно извлек меч из ножен, потом снял и положил рюкзак. Шансы были весьма высоки, но там стояла Крита, которую они каким-то образом вынудили выполнять их приказы. В том, что она сейчас вовлечена в некое чародейство для нужд Тени, я не сомневался. Я прикинул расстояние, отделяющее меня от этой зловонной компании. Может, внезапное нападение решит проблему? Фасы, похоже, в этой своей дыре чувствовали себя в полнейшей безопасности – мы не обнаружили ни одного часового. Но достаточно ли долго продлится замешательство, когда выяснится, что это чувство безопасности их обмануло?

Вот это было уже сомнительно. Но в данный момент я не мог придумать ничего другого.

Крита подняла руки. Она не прикоснулась к поверхности колонны, перед которой стояла, но принялась делать размашистые движения – сперва вверх-вниз, потом вправо-влево. Сидящие вокруг нее на корточках фасы продолжали свое скандирование на неведомом языке. Я приготовился к рывку, который, как я надеялся, позволит оказаться рядом с девушкой. Если я сумею разрушить заклинание, которое на нее наложили…

Тсали зашипел. Что-то скользнуло по моему плечу. Я стремительно развернулся. Сзади, из темноты, к нам ползли длинные веревки, напоминающие уродливые корни. Прежде чем я сумел осознать грозящую нам опасность, одна из них обвила мои лодыжки, дернула – и я рухнул наземь. Я вскинул меч, намереваясь разрубить путы.

Удар был точен, но клинок отскочил от веревки, не оставив на ней и следа. Пока я пытался ударить еще раз, другая веревка-корень схватила меня за запястья, как я ни сопротивлялся.

Вот так за время нескольких вдохов я оказался обезоружен и беспомощен. Но Тсали все еще оставался на ногах. Похоже было, что веревкам не нравятся сияющие камни, которые давали нам свет. Они делали обманные выпады, стремясь нанести удар, но Тсали стремительно размахивал сеточкой с камнями, удерживая врагов на расстоянии. Наконец он прыгнул далеко влево и исчез, оставив меня в плену.

Скандирование позади меня не прервалось ни на миг. К моему изумлению, ни один фас не выступил из темноты, чтобы разобраться со мной. Лишь веревки все туже стягивали мое тело, пока я не стал совершенно неподвижен. Теперь я видел оба их конца, как будто это было не чье-то оружие, а некие живые существа, действующие сами по себе. Однако же то, что я видел и ощущал, походило на длинные нерушимо прочные корни.

От них тоже исходило зловоние, и оно теперь окружало меня удушающим облаком. Я задыхался и кашлял, мои глаза слезились, словно от едкого дыма. Так, значит, у фасов все-таки были часовые – такие, о каких я никогда не слыхал. Я надеялся, что Тсали удалось сбежать. Теперь я мог ждать помощи лишь от него. Или мне предстоит умереть, задохнувшись от этого зловония? У меня закружилась голова, и я провалился в беспамятство.

Это не было настоящим сном. Но откуда-то – очень издалека – кого-то звали по имени. Это было не то имя, что я знал, и все же оно принадлежало мне. И зов становился все настойчивее.

Я пошевелился. Зов не стихал. Я открыл глаза. Вокруг воняло гнилью, но уже не настолько сильно, чтобы я терял сознание. Справа от меня возник неяркий свет. Я попытался повернуться к нему. Что-то во мне сопротивлялось, потом сдалось. Очередная волна зловония ударила мне в лицо не хуже кулака, я ахнул и едва снова не отключился.

Свет был надо мной. Я повернул голову еще чуть дальше. Оказалось, что я лежу у подножия колонны изо… льда! От нее исходил жгучий холод. Но передняя часть колонны была гладкой, словно стекло. А внутри – внутри стояло чье-то тело!

Насколько я мог судить, ростом и формой оно походило на человеческое. Но лицо было скрыто тремя ромбовидными кусками сверкающего металла, соединенными цепями из того же материала. Два из них прикрывали глаза, третий – рот; открытыми оставался лишь нос и небольшая часть щек.

Голова загадочной фигуры была увенчана шлемом искусной работы; его гребень – дракон с глазами-самоцветами – взирал на меня сверху вниз. Неизвестный был облачен в кольчугу, а в руках сжимал рукоять огромной секиры.

Я немного приподнялся, каждое мое движение сопровождалось новыми клубами зловония. Взглянув на собственное тело, я обнаружил, что черные гнилые веревки спадают. Видимо, срок жизни фасских корней-часовых был невелик. Однако же они подтащили меня к гробнице – я был уверен, что эта колонна, перед которой они скандировали, именно гробница и ничто иное. Тогда как скоро они вернутся? Или они решили, что я умер, и оставили меня валяться тут в качестве подношения?

Но я нуждался в действиях, а не в догадках. Я оттолкнулся от обжигающего холодом столба и кое-как поднялся на ноги. Возможно, мне удастся отломать какой-нибудь из каменных выростов в соседней пещере и использовать его в качестве оружия. Я жадно взглянул на вплавленную в лед секиру. Она была бесполезна для того, кто ее держал, и, возможно, даже если бы я ее и заполучил, слишком тяжела для меня, но она была единственным оружием в поле видимости.

Теперь я увидел, что в этой пещере изо льда была сделана не только эта колонна. За колонной, справа от меня, с потолка свисали длинные сосульки толщиной с мое запястье. Некоторые из них были достаточно остры, чтобы… чтобы послужить оружием? Я чуть не расхохотался от этой мысли, достойной безумца. Они же разлетятся вдребезги при первом же ударе!..

«Толар!»

Я повернул голову. Кто произнес это имя? Казалось, будто оклик из темноты заставил меня пробудиться к жизни. Я… Я Йонан! Но все же что-то во мне откликнулось на чужое имя.

Плохо понимая, что я делаю, я ослабил шнуровку кольчуги, сунул руку за пазуху и достал рукоять меча. Здесь, в темноте, она светилась! Серовато-белый тусклый кристалл ожил – там, внутри, засверкал огонь.

Если бы только у меня был клинок!

Клинок!..

Мой взгляд – уж не знаю почему, но меня словно что-то принуждало – метнулся к этим длинным сосулькам. И я двинулся к ним, хоть и понимал, что это бессмысленно. Но все же я выбрал одну поострее, длиной с клинок меча. А потом собрался с силами и отломал ее.

Лед откололся ровно, словно его отрезали. Продолжая выполнять непонятные мне самому повеления, я приставил сосульку к рукояти. Сверкнувшая вспышка на миг ослепила меня.

Может, я спал, а может, сошел с ума, но теперь у меня в руках был не просто предмет из металла или льда, но меч, идеальный, превосходно сбалансированный. Он был вызван из глубин времен, чтобы вновь служить Свету.

6

Теперь я вернулся к пленнику в глыбе льда. Конечно, он был мертв. Но все же, разглядывая его, я ощущал беспокойство, как будто, уйдя и оставив его в заточении, я бы кинул боевого товарища.

Я подошел поближе к колонне, отбросив пинком съежившиеся останки разлагающихся корней-веревок. Вокруг воцарилась глубокая тишина. Лишь в моем сознании еле слышно, будто издалека, снова прозвучало все то же имя: «Толар!»

Воссозданный меч в моей руке продолжал светиться, хоть и не так ослепительно ярко, как в тот миг, когда я прижал лед к металлу, но куда ярче камней Тсали, и я подумал, что этот свет может выдать меня. И все же я не мог бросить меч в этом мрачном и таинственном месте.

Крита. Тсали. Где они? Как мне отыскать их в этом лабиринте? Без мысленного прикосновения к ним я заблужусь, как всякое бездарное существо, если только не найду каких-нибудь подсказок.

Издаваемый фасами запах все еще витал в воздухе, но я не видел никаких следов. Под ногами у меня был лишь камень, а на нем следов не остается.

Неподвижная фигура в колонне продолжала притягивать мой взгляд, как будто некое глубинное принуждение привязывало меня к ней, не позволяя идти освобождать Криту. Вопреки собственной воле я подошел к ледяной колонне. От нее исходил холод, как от моего странно возникшего оружия – свет. Но лежащая в руке рукоять была теплой и дарила успокоение.

Кем был этот пленник? Как он очутился во владениях фасов? Насколько я мог разглядеть, он определенно не состоял в родстве с приземистыми, плохо сложенными подземными обитателями. Может, это их божество? Или какой-то пленник древних времен, которого поставили сюда, чтобы время от времени приходить злорадствовать и насмехаться над ним? Зачем они притащили сюда Криту для этого странного представления?

У меня не было ответов на эти вопросы. Но я, почти не осознавая, что делаю, протянул руку и коснулся острием меча поверхности этой ледяной темницы. Меня вела уже не моя воля. Иная Сила завладела тем, что было Йонаном.

Я поднял меч и обрушил его на колонну. Одна неподатливая поверхность столкнулась с другой, мышцы плеча и руки дернуло от удара. Но я не мог остановиться – я нанес второй удар, а за ним третий. Насколько я мог видеть, ни на мече, ни на колонне не оставалось ни следа. Но я не мог уйти. Меня словно сковало какое-то заклятие и требовало бить эту ледяную колонну, хоть это ничего и не давало, а мое тело болело в ответ на каждый удар по несокрушимой тверди.

Или все-таки ее можно было разбить?

Я не знал точно. Неужели от моего очередного удара по поверхности разбежалась сеточка трещин? Это было верхом глупости – прилагать столько усилий, чтобы извлечь давно мертвое тело. Мой разум отлично это осознавал, но то, что двигало моей рукой, не принимало подобной логики.

Девять раз я ударил по ледяной колонне. Потом рука моя бессильно упала, настолько уставшая от этой бессмысленной работы, что я не мог собраться с силами для очередного удара. Но…

Трещины, которые, как мне казалось, я вообразил, действительно были! Прямо у меня на глазах они сделались шире и глубже, потянулись дальше – и вот кусок льда размером с мою вспотевшую руку отлетел от колонны и с дребезжанием ударился о каменный пол. За ним посыпались другие!

Я больше не мог разглядеть заключенного внутри человека – трещин стало так много, что они заслонили все, что скрывалось под поверхностью. Все новые и новые осколки льда отваливались от колонны. С ними хлынул поток воздуха, такой холодный, словно на меня дохнул Ледяной Дракон. Я отшатнулся; у меня еще сохранилось достаточно соображения и самоконтроля, чтобы уйти из-под удара.

Теперь обломки льда отслаивались один за другим, зазубренные куски так и сыпались. Преграда между мною и телом в колонне исчезла. В пульсирующем свете меча я разглядел незнакомца.

– Толар… как долго… как долго…

Я бы вскрикнул, но мой язык, губы, горло просто не могли выдавить ни звука. Эти слова не были произнесены вслух – они ворвались в мой разум как громкий крик, в котором звучала нотка триумфа.

– Толар… помоги…

Это уже не было приветствием – скорее мольбой. И я знал, откуда она исходит, – от того самого тела, которое было заточено во льду. Я двигался рывками, как будто мною снова управляли чужой разум и чужая воля, восставшие из каких-то неведомых глубин во мне и оттеснившие личность Йонана в какое-то гнездо, где его желания ни на что не могли повлиять.

Я неуклюже наклонился, положил свой ледяной меч на камни, шагнул вперед и взял тело в колонне за плечи. Потока холода я больше не чувствовал (возможно, он рассеялся после открытия гробницы).

Его кольчуга была ледяной, а плоть под нею казалась каменной. Но я дергал и тянул, пока человек в маске не повалился вперед, едва не задавив меня своей тяжестью. Он был совершенно неподвижен, будто полностью заморожен, как лед, в который был заточен.

Я снова дергал и тянул его, пока не перевернул на спину, лицом кверху; он так и продолжал сжимать в руках секиру. Потом я опустился на колени рядом с ним и задумался, что же делать дальше. Мне казалось, что обычный человек не смог бы пережить такой холод. Но в давние времена в Эскоре было много адептов и мужчин, владеющих Силой. И возможно, они могли защищаться от смерти способами, которые мы утратили за время нашего изгнания.

Его надо было бы согреть, но у меня не было здесь огня, и я не понимал, как мне поднять его на поверхность, и даже не знал, хочу ли я это делать! Ведь Зеленый народ часто предупреждал нас, что большинство тех, кто остался за пределами их Долины, склонились на сторону Тени, а не Света. Возможно, это был какой-то Темный лорд, столкнувшийся с кем-то из себе подобных и очутившийся здесь, потому что хуже владел Силой. Если это так, нам подобный человек не нужен, и то, что я сделал под влиянием странного побуждения, было на руку Злу.

Я протянул светящийся меч поближе к телу незнакомца, чтобы было лучше видно, и осмотрел лежащего. Насколько я мог разобрать, облик у него был человеческий. Впрочем, это мало что значило, ведь раньше существовали адепты-люди, а были еще и злые существа, способные наводить морок, чтобы скрыть свой истинный вид.

Я никогда не видел таких шлемов и кольчуг, как у него. Да и оружие было мне незнакомо – секира с двумя острыми лезвиями. Впрочем, странные накладки, закрывающие лицо, не давали мне толком понять, кто же передо мной.

Теперь побуждение, заставившее меня освободить неизвестного, исчезло. В мозгу моем больше не звучал крик: «Толар!» Я снова был самим собой, Йонаном. И принимать решение следовало мне.

Больше всего мне хотелось бросить его и идти разыскивать Криту. И все же…

Воины связаны определенными законами чести, хотим мы того или нет. Если этот пленник жив, если он сторонник Света, я не могу снова оставить его на волю фасов. Но кто он: друг или злейший враг?

Я положил меч – на этот раз не на каменный пол, а на его грудь, так, что металл нового клинка коснулся секиры, потом ощупал цепи, удерживавшие его маску. Мне подумалось, что следует взглянуть на его подлинное лицо, прежде чем принимать решение.

Цепочки казались хлипкими, пока я не взялся за них, пытаясь оторвать от ледяной плоти, на которой они лежали. Я дернул те, которые пересекали виски в тени увенчанного драконом шлема. Внезапно они подались, и мне удалось сорвать их с холодного лица. Второй рывок ослабил цепочки, которые удерживали подбородок, и я отшвырнул их прочь.

Передо мной предстало человеческое лицо, не искаженное, насколько я мог судить, Злом. Но Зло могло таиться и внутри. Возраст неизвестного невозможно было определить на вид, как и у всех людей Древней расы от достижения зрелости и до того, как их долгая жизнь подходила к концу – если, конечно, не прерывалась несчастным случаем или гибелью в бою.

А потом…

Его глаза открылись!

Их взгляд устремился на меня, потянувшегося к рукояти меча. Незнакомец еле заметно недоуменно нахмурился:

– Толар?

И снова это имя. Только теперь оно сорвалось с едва шевелящихся синих губ.

– Я Йонан! – отрезал я.

Хватит с меня этих фокусов! Я – это я, а не тот умирающий человек из сна – тело, откликающееся духу, которого я не знал.

Неизвестный нахмурился сильнее. А потом я почувствовал – и не удержался от вскрика – резкую боль от вторжения в мой разум. Он безжалостно читал меня, а я корчился, не в силах отвести взгляд. Он был…

– Урук, – назвался он. Потом замолчал, вглядываясь в мои глаза, словно ждал какого-то отклика моей памяти.

Я схватился за меч и отскочил от него. В тот момент мне казалось, что я действительно вернул к жизни одного из врагов. И все же я не мог убить его, пока он так беспомощен.

– Я не служу Тени. – Его голос был хриплым и шероховатым, как металл, заржавевший от длительного бездействия. – Я – Урук, воин Секиры. Неужто прошло так много времени, что даже имя мое ныне позабыто?

– Да, – сухо отозвался я. – Я нашел тебя здесь. – Я указал левой рукой на колонну, а правой так и держал меч наготове. – А вокруг вопили фасы.

– Фасы! – Он попытался привстать, поднять голову, но его усилия походили на дерганье жука, перевернутого на спину. – А что со знаменами Эрка, с войском Клингхельда, с битвой… Да, битва!

При этих именах я лишь покачал головой.

– Ты очень долго пробыл здесь, человек, именующий себя Уруком. Я не знаю ни Эрка, ни Клингхельда. Но мы – те, кто сохранил свободу здесь, в Эскоре, – сражаемся с Темными. Наши союзники – народ Зеленой Долины и другие, но многие в этой стране охотно вцепились бы нам в глотку, если бы сумели дотянуться.

Тут послышался шум – кто-то двигался рядом, – и я резко развернулся, держа меч наготове. Похоже, моя настороженность придала мечу силы, потому что клинок засветился ярче. Это оказался Тсали. Он выпрыгнул на открытое место, прижимая сеточку с камнями к чешуйчатой груди.

Он посмотрел на меня, потом на Урука. И подошел к Уруку. Рот его приоткрылся – я увидел, как трепещет узкий язык, – но он не зашипел.

Тем временем Урук сумел приподняться на локтях, хоть это и потребовало от него заметных усилий. Теперь он обратил на Ящера такой же пытливый взгляд, как перед этим на меня. Я был уверен, что они общаются мысленно, и снова ощутил досаду – ну почему я лишен этого Таланта! Я придвинулся поближе к ним, и осколки льда захрустели у меня под ногами.

Урук разорвал зрительный контакт.

– Я понял – отчасти. Прошло очень много времени, и мира, который я знал, больше нет. Но… – Он по-прежнему озадаченно хмурился. – Толар… Я дотянулся до Толара. Только он может владеть ледяным мечом. Однако же я вижу этот меч у тебя в руках. И ты говоришь, что ты – не Толар? – Это прозвучало скорее как вопрос, чем как утверждение.

– Я – не Толар, – решительно заявил я. – Эту рукоять меча я по чистой случайности нашел торчащей из скалы. Здесь фасы отобрали мое оружие. Потом какое-то колдовство заставило меня отломить одну из здешних сосулек. А когда я приставил ее к рукояти, она превратилась в меч. Я не обладаю никаким из Талантов и не понимаю, почему все это произошло.

– Этот клинок не пришел бы в твои руки, если бы у тебя не было Силы воссоздать его, – медленно проговорил Урук, – если бы к тебе не перешла часть Силы Толара. Это Ледяное Жало. Меч служит лишь одному хозяину и выбирает его сам. Кроме того, о нем говорят, будто он несет в себе некую частицу памяти того, кто владел им последним. Или, быть может, в измышлениях Белых Братьев есть зародыш истины: человек, не исполнивший свой долг в этом мире, возродится, чтобы исполнить его. Если этот меч оказался в твоих руках, значит именно тебе суждено владеть им в этой жизни, кем бы ты ни был.

Тсали положил сеточку со светящимися камнями и открыл мешочек, висевший у него на поясе. Оттуда он извлек какой-то круглый предмет. Взяв его двумя когтями, он начал водить им вдоль тела Урука – от драконьего шлема на его голове до сапог у него на ногах. Из этого нового камня вырвался розоватый туман; он осел на тело человека и впитался в белую вымороженную плоть.

Урук сел.

– Ты говорил о фасах, – обратился он ко мне. Хрипота исчезла из его голоса. – Я бы, пожалуй, встретился с ними снова. И мне кажется, что у тебя тоже есть причины охотиться на них…

Крита!

Я еще крепче стиснул рукоять меча, который этот человек из прошлого назвал Ледяным Жалом.

– Есть, – произнес я негромко, но достаточно многозначительно, чтобы вложить в это единственное слово и обещание, и угрозу.

7

Поначалу наш новый спутник двигался рывками, как будто от долгой неподвижности у него заклинило суставы. Но постепенно его движения сделались более плавными. И я заметил, что он вертит головой по сторонам и его глаза настороженно вглядываются из-под драконьего шлема в темноту, которая так давила на нас. Лишь обнаженный клинок Ледяного Жала и камни Тсали сражались с ней.

И снова мне пришлось довериться человеку-Ящеру как проводнику: он кивал нам и петлял между клыками сталагмитов, и казалось, точно знал, куда идет. Я надеялся, что он, увернувшись тогда от грозящих ему корней-пут, проследил за Критой и ее сопровождающими, когда они ушли, бросив меня в ледяной пещере.

Урук молчал, и я тоже. Я думал, что здесь любой звук может насторожить тех, кого мы ищем, привлечь их внимание. Но я видел, как Урук принялся помахивать секирой, сперва правой рукой, потом левой, как будто одинаково хорошо мог сражаться обеими руками.

Большой Топор Вольта, который перешел к Корису из Горма – или, точнее, Корис сумел, не пострадав, взять его из рук мертвого Вольта, само же тело Вольта рассыпалось в прах, едва лишь Топор очутился в руках Кориса, – был единственный известный мне боевой топор. Подобное оружие было не в ходу ни у сулькарцев, ни у Древней расы – во всяком случае, в сохранившиеся в памяти времена. Но, глядя, с какой уверенностью этот Урук обращается со своей секирой, я не сомневался, что именно это – его излюбленное оружие, а не меч и не дротикомет.

Меня переполняли вопросы. Кто такой этот Урук? Как он очутился в ледяной темнице? Какую роль он сыграл в последние дни хаоса, охватившего Эскор после того, как адепты затеяли свои безответственные и дикие игры с Силой? Он мог и сам быть адептом, но отчего-то я был уверен, что это не так, хотя не сомневался, что некой Силой он обладает.

Мы перешли из одной огромной пещеры в другую по ходам, проделанным фасами. Здесь сильно ими воняло. Я заметил, как наш спутник взял секиру на изготовку и стал еще внимательнее осматриваться по сторонам.

Тсали снова поманил нас и повел за собой в проход. К счастью, это был не тот узкий ход, где нам пришлось ползти. Но все же он был таким узким, что по нему можно было идти лишь гуськом. Ящер пошел первым, потом Урук кивнул мне, как мог бы командир на поле боя кивнуть подчиненному ему офицеру. Указав на мой клинок, который так и продолжал светиться, он дал понять, что из-за его света я должен идти впереди.

Проход несколько раз резко повернул. Я уже даже предположить не мог, где мы находимся относительно поверхности. Потом нам пришлось перейти по каменному наросту, который перекинули как мостик через темную расщелину. Мне показалось, что снизу доносится журчание воды.

Вдруг Тсали остановился. Рука Урука легла на мое плечо безмолвным предостережением. Но каким бы слабым ни был мой слух по сравнению со слухом человека-Ящера, я расслышал какой-то шум, как и разглядел нечто серое – как будто проход выводил в какое-то более просторное и более освещенное пространство, хоть тамошний свет и был очень тусклым.

Тсали снова взмахнул рукой. Теперь нам следовало продвигаться вперед с величайшей осторожностью. Сам же он опустился на четыре конечности – Ящеры редко перемещались так в присутствии людей – и нырнул в проем. Я взял Ледяное Жало в зубы и пополз на четвереньках к свету.

Через несколько мгновений мы добрались до выхода из туннеля. Если я правильно понял, некогда это была пещера совершенно невообразимых размеров. Но когда-то давно в ее своде, выгибающемся над нашими головами, возник пролом, широкая трещина на недосягаемой высоте. И именно через эту трещину, ничтожно малую по сравнению с самим сводом, и проникал свет то ли очень пасмурного дня, то ли начинающихся сумерек. Так что он очень мало освещал то, что лежало внизу.

Это был четко распланированный город – хоть, возможно, и не очень большой. Узкие улочки шли между неказистыми постройками, стены которых были сложены из необработанных камней. Высокий человек, встав на цыпочки, мог бы дотянуться до верха такой стены. У этих сооружений не было ни крыш, ни окон, лишь по одной двери на уровне земли.

И там были фасы – в своих домах-коробках, на узких улицах. Там шла, похоже, какая-то бурная деятельность, сосредоточенная вокруг круглого здания, расположенного почти в центре этого скопления хижин без крыш. Я услышал, как рядом кто-то резко втянул воздух и чуть повернул голову. Урук, лежащий почти ничком, но сжимающий в руках рукоять своей секиры, смотрел на бурлящую внизу жизнь поселения фасов, и на лице его отражалось не любопытство и не спокойствие, а холодная, непреклонная решимость.

– Они наверняка держат девушку в башне вождя, – еле слышно прошептал он. – А вот сможем ли мы пробраться туда…

Башня вождя – это, видимо, круглое сооружение в центре. Правда, во внешнем мире я не назвал бы это башней – ведь оно было немногим выше моего роста. Впрочем, в данный момент меня больше интересовали жилища, расположенные поблизости от того места, где лежали мы.

Да, эти стены были возведены из камней. Но если напрячь зрение, было видно, что хоть эти камни и не скреплены никаким связующим раствором, выглядят стены вполне прочными. Я вспомнил, как в далеком детстве наблюдал за работой мастера-каменщика – как он клал подобную стену без раствора, выбирая с почти сверхъестественной точностью камни, идеально подходящие друг к другу.

Эти «улицы», беспорядочно рассекающие поселение, предлагали множество возможностей устроить засаду. Драться с фасами на их территории, где у них могло найтись много сюрпризов наподобие тех корней-веревок, было бы полной глупостью.

Вместо этого я принялся прикидывать прямой путь между удобными точками до того места, где, очевидно, держали Криту. Взобраться на первую стену (которая была достаточно грубой, чтобы было за что зацепиться), а потом перепрыгивать с одной стены на другую было вполне реально, главное – действовать осторожно. Лишь в одном месте прыжок потребовал бы предельных усилий – на открытом пространстве вокруг «башни».

Фасы меньше людей. Самые высокие их воины едва достали бы мне до плеча. Но их было достаточно много, чтобы навалиться кучей и сбить противника с ног – если только он не пройдет через этот потайной город по верхушкам стен. А в отчаянной ситуации на человека иногда снисходит такая уверенность в своих силах, на какую он прежде и надеяться не мог.

Я быстро объяснил, что, по моему мнению, можно сделать. Обращался я к Уруку, поскольку был уверен, что его мысленный контакт с Тсали куда надежнее моих неуклюжих жестов. Человек-Ящер зашипел, но проворно надел сеточку со светящимися камнями на шею.

Мне отчаянно не хотелось отпускать Ледяное Жало, но, чтобы попытаться выполнить мой замысел, требовались свободные руки. Так что меч пришлось убрать в ножны. Сразу стало темнее, но рукоять продолжала сиять внутренним светом, переливаясь яркими цветами.

Урук закрепил секиру на спине, так, чтобы ее можно было выхватить через плечо (он дважды проверил, правильно ли она закреплена и легко ли ее достать). Покончив с подготовкой, мы поползли вниз по склону, время от времени прижимаясь к земле, и в конце концов очутились за первой из отмеченных мною хижин-коробок.

Я слышал гортанную речь фасов, но где-то в отдалении. И хотя во время той бури в горах Долины мне пришлось нелегко, теперь я верил, что так было суждено. Я выбросил из головы все мысли о возможной неудаче.

Взобраться на стену и вправду было легко, и через несколько мгновений я уже был наверху. К счастью, стена оказалась достаточно широкой, чтобы можно было прочно поставить ногу. Тсали взлетел следом, обогнал меня и с изяществом и легкостью, присущими его народу, перепрыгнул на следующую стену. В доме под нами никого не было, но это еще не значило, что нам точно так же повезет со второй или третьей хижиной. Достаточно было, чтобы хотя бы один фас посмотрел вверх и заметил нас, и тогда…

Я решительно изгнал из разума мысли о неудаче и последовал за Тсали. Моему прыжку было далеко до изящества и легкости Ящера, но приземлился я успешно и поспешил за ним. Я не оглядывался, чтобы проверить, идет ли за нами Урук, но пару раз слышал позади его хриплое дыхание.

Мы одолели три четверти пути к нашей цели – «башне», – когда нас все-таки заметил один из обитателей дома, который мы столь бесцеремонно использовали в качестве трамплина. Пронзительный крик заставил меня вздрогнуть. Но я и не верил, что мы сумеем незаметно пересечь весь город. И я считал, что у нас по-прежнему есть шанс, если только враги не вооружены этими отвратительными корнями.

Тсали уже прыгнул на следующую стену, я снова последовал за ним. Но, должно быть, я все-таки разнервничался, хоть сам этого и не осознал, потому что потерял равновесие и чудом не свалился в комнату подо мной.

На улицах поднялся крик, но мне нужно было отрешиться от воплей фасов и сосредоточиться лишь на прорыве к тому месту, где могла находиться Крита. Я добрался до последнего дома. Передо мной теперь лежало пространство, которое я вряд ли смог бы преодолеть, не спускаясь на землю. Я увидел, как Тсали взмыл в воздух и приземлился на стену башни, но мне такой прыжок был не по силам.

Пока я колебался, меня нагнал Урук.

– Слишком далеко, – озвучил он мои мысли.

Внизу изо всех кривых улочек текли потоки фасов, скапливаясь у входа в башню. Не оставалось ничего иного, кроме как прорываться внутрь с боем. Я извлек из ножен Ледяное Жало. И клинок вспыхнул ослепительно ярко, как будто меч осознал, что мы в опасности, и пожелал подбодрить нас.

Фасы взвыли. Я не стал останавливаться, чтобы взглянуть, какое оружие грозит мне теперь. Вместо этого я прыгнул прямо в толпу. Как минимум одно тело рухнуло под моей тяжестью, но сам я удержался на ногах. Потом я взмахнул над головой сверкающим мечом. Он загудел, но свет его не погас.

Фасы с криками отхлынули прочь, заслоняя глаза руками. Потом ко мне спрыгнул Урук с секирой наготове. Его появление стало для подземных жителей еще более тяжким потрясением. Но все же они сражались. Некоторые погибли от меча или от секиры, но похоже, что сильнее всего их дух подорвал сам вид нашего оружия – а может, нас самих. Я слышал, как Урук что-то скандирует, работая секирой, но не мог разобрать слов. В этот миг меня, словно вспышка, посетило очередное видение из сна-жизни. Мы определенно уже сражались вместе прежде. И Ледяное Жало, порождение воды, сумело вырваться из земных глубин.

Мы пробились к входу в башню. Когда мы подошли к двери, изнутри вынырнул Тсали. Он пятился, не отрывая взгляда от Криты. Ящер вел ее, словно лошадь, повинующуюся исключительно под воздействием поводьев.

Лицо девушки ничего не выражало, а глаза были по-прежнему закрыты, как будто она спала. Урук шагнул к ней. Прежде чем я успел шевельнуться или возразить хоть словом, он обхватил ее стройную фигурку и закинул себе на плечо так, чтобы сохранить возможность биться правой рукой; девушка повисла на его плече, словно мертвая.

Теперь Тсали присоединился к сражению. Он выхватил из поясной сумки пригоршню какого-то порошка и швырнул его в лица окруживших нас фасов. Они закричали, роняя дубинки и копья, и схватились за глаза, как будто ослепли.

Мы не могли снова пробежать по стенам, а основная масса фасов стояла между нами и проходом, по которому мы попали в эту пещеру. Теперь командование взял на себя Урук.

– Сюда, – уверенно распорядился он, словно точно знал, что делать.

Поскольку я не мог предложить ничего лучшего, пришлось последовать за ним. Мы быстро отступили, но не по улочке, а внутрь самой башни – мне это казалось полнейшим безрассудством. Но Урук – он так и держал Криту и секиру, пока мы с Тсали остановились, изготовившись оборонять вход, – выглядел как человек, точно знающий, что он делает.

– По крайней мере, хотя бы это не изменилось, – сказал он. – Толар, держи дверь. Не думаю, что они все-таки обнаружили нижний путь.

Он положил Криту на каменный пол и с силой толкнул плечом низкий стол, стоявший в центре помещения. Стол не шелохнулся. Тогда Урук вскинул секиру и ударил по нему с такой силой, что я почти ощутил ее. От этого удара стол раскололся и развалился на куски. Урук нетерпеливо расшвырял их ногами.

Тут я услышал шипение Тсали и развернулся с мечом на изготовку к столпившимся фасам. Они принесли с собой камни и, прикрывая ими глаза, словно щитами, неумолимо продвигались вперед.

– Идем!

Тсали задержался, чтобы швырнуть в воздух последнюю пригоршню своего сильнодействующего средства. Возникшее в воздухе облачко поплыло в сторону фасов и осыпалось на них. Благодаря ему мы получили небольшую передышку. На месте стола обнаружился темный прямоугольник. Урук, так и продолжая нести Криту на плече, опустился туда по пояс.

– Скорее!

Мы с Тсали ринулись к этому отверстию и протиснулись через него, подозреваю, что мои ноги очутились где-то совсем рядом с пальцами Урука. Спуск был недолгим. Наши камни и меч давали достаточно света, чтобы разглядеть, что мы стоим перед очередным коридором, уходящим в темноту.

– Возьми ее.

Я еле успел подхватить Криту и прижать к себе. Урук поднялся по лестнице и захлопнул люк. Я услышал удары его секиры и увидел, что он загнал на место засов, который, на мой взгляд, невозможно было сломать.

– Ну что. – Я услышал, как он рассмеялся в темноте. – Похоже, человек на самом деле никогда не забывает того, что ему нужно. Теперь, Толар, который Йонан, – он спустился обратно, – перед нами лежат пути, которые были старыми еще до того, как явились фасы и испоганили эти горы. И я думаю, тут нам ничего не грозит. Ну что, идем?

Хотя Крита по-прежнему пребывала в этом своем подобии транса, Тсали мог отчасти контролировать ее. Так что, когда мы двинулись в путь по этим древним коридорам, где само время было позабыто, она шла сама. И чем дольше мы шли, тем больше она возвращалась к жизни. Когда же мы наконец добрались до последнего длинного коридора и Урук приложил ладони к стене, Крита почти очнулась и узнала меня и Тсали, а вот Урук, кажется, вызывал у нее беспокойство.

Камень, преграждавший нам путь, со скрежетом отъехал в сторону, выпуская нас на поверхность. Я огляделся, выискивая знакомые ориентиры. И увидел один прямо перед собой. Мы среди гор, обступивших Зеленую Долину. Теперь, когда мы вернулись, леди Дагона наверняка сумеет полностью исцелить Криту.

Урук подбросил свою секиру и поймал за рукоять.

– До чего же хорошо снова быть живым! – сказал он.

Мои пальцы погладили рукоять Ледяного Жала.

– Да, быть живым хорошо, – согласился я. Я все еще не знал, что за союзника я случайно раздобыл, но уже не сомневался, что это друг. И точно так же не сомневался, что могу теперь сражаться не хуже, чем любой из моей родни. А с таким мечом чего только не сделаешь! Еще никогда в жизни я не чувствовал себя так уверенно.