Онлайн чтение книги Трон фараона
I. Пророчество Оуниса

Предвестница ночи — фиолетовая дымка — поднималась на востоке, все сгущаясь, захватывая все большее пространство, а запад был еще объят огнистым заревом заката, и солнце, словно огромный раскаленный шар, готовясь покинуть землю, уже почти касалось краем волнистой линии горизонта. На самом берегу Нила, прислонясь плечом к стволу тихо покачивавшейся пальмы, устремив задумчивый, мечтательный взор на гладь реки, стоял молодой человек, одетый, как одевались пять тысяч лет тому назад почти все египтяне, не принадлежавшие к знатному роду, его стройный и сильный стан облекала простая рубашка из полотна, спускавшаяся ниже колен мягкими и красивыми складками и перетянутая по талии широким поясом из полотна. На гордой голове была повязка из треугольного платка с цветными краями, придерживаемая на лбу при помощи тонкого ремешка. Концы этого платка падали на плечи.

При первом же взгляде на юношу бросалось в глаза, что он, несмотря на свою молодость, был уже закален и силен, как настоящий воин, и во всех его движениях сквозила какая-то врожденная грация. Его молодое лицо казалось отлитым из золотистой бронзы. Все его юное тело было сложено удивительно пропорционально, так что могло бы послужить моделью для любого скульптора, кисти рук и ступни ног казались маленькими, как у ребенка, но в то же время словно вылитыми из стали, только прикрытой атласом кожа В мечтательных черных глазах горел огонь, показывавший, что душа юноши полна кипучей и бурной страсти, неукротимой энергии, презрения к опасности. Огневыми очами, в глубине которых таилась туманная дымка тихой грусти, юноша глядел на царственный Нил, медленно и плавно кативший мимо него свои могучие воды, и его молодые уста шептали отрывисто:

— Вернет ли Нил мне ее? Увижу ли я ее опять? Или навсегда, навсегда ушла она отсюда? Кому же покровительствуют боги — небожители? Или только своим потомкам, фараонам? Неужели для них не существуют простые смертные, не могущие похвалиться тем, что в их жилах течет кровь фараонов? Но тогда зачем существует все это остальное человечество, отринутое богами?

С глубоким вздохом, всколыхнувшим его молодую грудь, он поднял голову, устремил очи на потемневшее небо, на своде которого здесь и там уже начинали блистать коротким светом вечерние звезды. Потом его взор опустился, скользнул к западу, где быстро бледнел рассеянный свет догоравшей вечерней зари.

— Надо идти домой! — прошептал он грустно. — Надо, надо! Оунис будет беспокоиться обо мне. Пожалуй, он уже и теперь бродит по перелеску, ища меня.

Бросив еще один прощальный взгляд на могучий поток, юноша повернулся и сделал два или три шага, потом остановился: его орлиный взор заметил, что среди стеблей негустой травы у подножия пальмы, стоявшей чуть в стороне, что-то сверкнуло, словно слабая искорка огонька.

Молнией бросился он туда и дрожащей рукой схватил блестевший предмет; при этом с уст его сорвался приглушенный крик удивления, граничившего с испугом. Когда он выпрямился, в его руке лежало странной формы ювелирное украшение, изображавшее вычеканенную из золота и расцвеченную великолепной яркой эмалью кобру, словно приготовившуюся к нападению на врага.

— Символ права на жизнь и смерть. Урей! — воскликнул юноша. Его взволнованное лицо посетила легкой тенью бледность, потом это лицо порозовело, а глаза, словно завороженные, все созерцали урей, и руки чуть-чуть дрожали.

— Да, урей, вне всяких сомнений, золотой урей — украшение, носить которое имеют право лишь члены семьи фараона, да сам владыка Египта, фараон! Сколько, о, сколько раз Оунис учил меня узнавать это мистическое изображение, украшающее высеченные из камня статуи почивших царей Египта и их гробницы в подземельях Некрополя! Я не могу ошибиться! Но если это урей, то… То кто же та, которая потеряла его здесь? Та, которую я спас на этом берегу от хищного крокодила, готовившегося растерзать молодую девушку?

Он провел рукой по глазам, словно стараясь отогнать застилавший их туман. На прекрасном высоком лбу проступили капельки холодного пота.

— Я помню, я помню! — бормотал он глухим взволнованным голосом. — Я видел это украшение: оно блестело на челе девушки, полускрытое ее волосами, когда я извлек ее из воды и вынес на берег.

Его голова поникла.

— Я — безумец! — пробормотал он после минутного молчания. — Я — настоящий безумец! Как осмелился я поднять свой взор на нее, на ту, которая мне кажется не простой смертной, а одной из богинь, чудным небесным видением? И все-таки… Все-таки ее взор опалил крылья моей души, сжег мое сердце, и теперь мой покой потерян навсегда. Я хотел бы… умереть! Или… или увидеть вновь ее, дышать одним с ней воздухом, упиваться звуками ее голоса, сознавать, что она близка, что, быть может, и она думает обо мне, как я думаю о ней. Безумие, безумие! О боги, несчастен!

Он чуть не зарыдал, но сдержался и, повернувшись, пошел от берега нетвердыми шагами по направлению к маленькому леску из перистых пальм, за которым смутно рисовались очертания странной формы построек античного египетского стиля, по-видимому, надгробных монументов — средней величины пирамид, колонн полуразрушенных, давно покинутых храмов.

— Меренра! — донесся оттуда встревоженный старческий голос. — Где ты, Меренра? Отзовись же!

— Я здесь! — откликнулся юноша, стараясь овладеть собой.

— Ты жив? Слава богам, покровителям Египта! — воскликнул, выходя из перелеска навстречу юноше высокий статный старик с седой бородой.

Он почти подбежал к молодому человеку и стал рядом с ним, положив руки ему на плечи.

— Можно ли так поступать, Меренра? — сказал он тоном упрека. — Разве ты не видел, что солнце заходит? Разве не слышал ты, что гиены уже выбрались из своих логовищ и бродят, как тени ночи, оглашая окрестности своим зловещим хохотом и визгом? Разве ты забыл, дитя, что мы почти в пустыне, где нас окружают тысячи опасностей?

— Я ничего не боюсь! — гордо и спокойно ответил Меренра, и в его прекрасных черных глазах блеснул огонек.

— Ты был у Нила? — продолжал говорить старик. — Ты бродил среди камышей? Разве не сегодня мы с тобой видели, как притаившийся в тинистой воде огромный крокодил, улучшив момент, схватил своими могучими челюстями за морду быка, подошедшего напиться воды, а царственный лев впился сзади в его круп сильными клыками?

— Я не боюсь ни львов, ни крокодилов! — опять ответил старику Меренра.

— Но, дитя, ведь с заходом солнца выходят из реки духи вод, из земных недр — духи земли, вылетают из могил вампиры, снуют, переполняя воздух, тысячи, мириады низших духов, среди которых так много злых, стремящихся причинить зло человеку! И ты не делал заклинаний, могущих оградить тебя от их нападения!

Юноша вздрогнул и мельком оглянулся.

Да, он не боялся хищников пустыни, он не боялся встречи с крокодилом, со стаей подлых, кровожадных и трусливых гиен. Но таинственные духи, незримыми стаями снующие под покровом ночи над землей, ищущие добычи! Но вылетающие из полузабытых могил вампиры!.. Невольно его рука стала шарить у пояса, там, где в широких складках его простого одеяния прятался остро отточенный меч.

— Иди же, иди, Меренра! — продолжал увлекать его за собой Оунис. — Иди. Ты забыл, что я говорил тебе? Сегодня — великий день. Сегодня я буду говорить с тобой долго, как никогда, быть может, всю ночь, и пусть каждое мое слово врезается в твою память, оставляя в ней такие глубокие следы, какие резец скульптора оставляет на гранитной плите, высекая иероглифы. Разве ты не помнишь, что пришел день, когда должно исполниться пророчество?

— Какое? — живо отозвался юноша.

Не отвечая прямо на вопрос, Оунис обратился и простер руку по направлению к востоку.

— Твой юный взор видит лучше, чем мои усталые, старческие глаза. Скажи, что видишь ты над горизонтом?

Меренра быстро взглянул в указанном направлении.

— Звезда! — воскликнул он изменившимся голосом. — Звезда, которой раньше не было. И у нее„ Да, у нее длинный, напоминающий меч хвост, тянущийся за ней, как светящееся облако. Она — красна, как кровь, она светлеет с каждым мигом. Что значит это, Оунис? Скажи скорее!

— Это, — отозвался старик дрогнувшим, взволнованным голосом, — это тот вещий знак, появление которого было предсказано и свершилось в назначенный срок. Это знак великий, таинственный, святой!

Он неожиданно опустился на колени, и, схватив обе руки Меренра, поцеловал край его одежды, произнеся, словно заклинание, слова:

— Привет тебе, будущий владыка святой страны наших предков! Привет тебе, чей приход знаменует появившийся на небе огненный меч! Он был красен — прольется кровь, ибо меч падает на головы грешных. Он посветлел — это означает, что так светло будет твое царствование. Привет тебе, юный фараон Древнего, Вечного Хуфу!

— Что ты говоришь? — бормотал пораженный юноша, пытаясь поднять старика. — Ты болен, Оунис? Опомнись!

Старик встал и, шатаясь от охватившего его волнения, сказал хриплым голосом:

— Нет, я не болен. Злые духи не затуманили моего сознания, нет. Восемнадцать лет ждал я прихода этой звезды, появления на небе этого огненного меча. И каждый день я глядел на небо; текли годы, а великий знак неведомого не являлся моим очам, и отчаяние овладело моей душой. И вот сегодня совершилось предсказанное, и кровавый огненный меч заблистал над горизонтом. А я уже думал, что мои очи закроются могильным сном раньше, чем придет желанный миг, и я оставлю тебя на земле одиноким, не открыв тебе своей тайны… Но иди же, дорогой Меренра! Следуй за мной в наше жилище, которое так скоро будет теперь покинуто нами.

Меренра вдруг остановился, охваченный одной мыслью.

— Ты говоришь, старик, о славном и великом будущем для меня? — сказал он, пристально глядя на своего собеседника.

— Да. Так судили предвечные боги! — ответил Оунис.

— Ты — жрец, и тебе ведомо многое, чего не знаю я, — сказал юноша, — но, Оунис, я боюсь, — не исполниться твоим пророчествам! Боюсь, я покину наше жилище, но лишь для того, чтобы отдаться волнам Нила. Пусть несут они мое несчастное тело к холодным волнам далекого моря!

—Что ты хочешь сказать этим? — обеспокоился старик. — Да, Нил понесет нас, но понесет к полному свету и высшей славе, а не к мрачным могилам!

— Хорошо. Пусть будет так! — уныло отозвался Меренра, подавляя вздох. — Позволь мне молчать покуда, как молчал долгие годы ты. У меня есть тоже тайна, тяготящая мою душу, но я не в силах пока еще открыть тебе ее.

— Какая?

— Придет время — и ты узнаешь ее!

— Пусть будет по-твоему, о владыка! — ответил старый жрец. — Но идем же, свет моих глаз! Приспел час, и нам нельзя терять ни мгновения даром! Предопределенное небесными вестниками должно исполниться!.. Законы вселенной неизменны!..

Юноша все еще оставался в нерешимости. Старик умоляюще глядел на него.

— Хорошо, пойдем! — проговорил наконец Меренра, и истощенное лицо старого жреца блеснуло гордостью.