Онлайн чтение книги Черный кандидат Tuff
2. Paquetes de seis de bud

Словно сурки, выползающие из нор с приходом ночной прохлады, парочка покинула станцию метро и застыла неподвижно, обозревая Испанский Гарлем, только приходивший в себя после предсумеречной сиесты. У входа в прачечную чинно играли в домино четыре пенсионера в майках. Откуда-то с верхних этажей на них обрушилась энергичная сальса. Уинстон, пробудившийся от дремы, с удовольствием окунулся в водопад латинских ритмов, дробных шагов и виляющих бедер. А текст! No tengo miedo, tengo bravura, tú y yo, tenemos amor pura[1]Я не боюсь, я полон отваги, ты и я, наша любовь чиста ( исп .).. Уинстон вернулся в свой квартал.

– Это Эктор Лаво.

– У тебя все испанские певцы Экторы Лаво. Ты больше никого не знаешь. С тем же успехом это может быть какой-нибудь Марко Мантека.

– Слушай, сменил бы ты подштанники, а? Воняет.

Фарик достал чистые трусы и зашел в туалет забегаловки «Канзас Фрайд Чикен». Уинстон направился в магазин.

– Dos paquetes de seis de Bud, por favor[2]Две банки «Бада», пожалуйста ( исп .)., – и переключился в ночной режим, накинув на голову капюшон толстовки.

Когда Фарик привел себя в порядок, они направились на восток, к Третьей авеню. Фарик дико завидовал Уинстону, который мог идти и пить одновременно, тогда как ему приходилось ждать, пока они дойдут до места, прежде чем он сможет глотнуть пивка. Уинстон остановился и приставил банку к губам друга. Тот сделал два глотка.

– Спаситель!

– Нравится?

– Заебись.

Уинстон вытер пену с губ Фарика. Он подумывал рассказать о пистолете, но решил, что не стоит. Как только люди узнают, что у тебя есть пушка, начинается, как с машиной: все просят одолжить, ожидают, что ты сделаешь их жизнь легче. Уинстон ткнул пальцем в сторону их обычного питейного места, у пустого бассейна в Джефферсон-парк. Они любили сидеть на бортике, болтать ногами над пустотой и вспоминать времена, когда по очереди щупали Генриетту Роблес в мелком конце бассейна. Даже Фарик, рискуя заржавить шарниры на своих скобках, лазал в воду ради нескольких прикосновений вслепую.

Четыре, может, пять банок, прикинул Уинстон – и Фарик согласится одолжить денег, чтобы он смог дотянуть до конца месяца.

На бедре что-то зажужжало, и Уинстон уставился на пейджер, перебирая номера. По его мрачному выражению Фарик догадался, от кого сообщение. Ниггер, а ну быстро домой, теперь ты отец.

– М-м-м…

Уинстон швырнул пустую банку и вытянул из пластикового кольца новую. Мысли снова вернулись к тому воскресенью на Кони-Айленде, как он шел от «Адской норы», плача и проклиная родных. Как отец утешал его обещаниями, которых не сдержал. С того дня он больше никогда не плакал и никогда не держался за руку отца.

– А помнишь, как Рэймонд Варгас сиганул с этой штуки и поломал себе челюсть о край доски? – Уинстон ткнул рукой с полупустой банкой в сторону трамплина.

– Да, он все рассказывал, как будет олимпийским прыгуном в воду. Встал на пальцы на самом краю и толкнул речь о «прыжке «доминиканский побег из гетто» из задней стойки вперед в полтора оборота со слезами на первом месте пьедестала во время гимна». Уровень сложности: белые уверены, что ниггеры не умеют плавать. А потом – бац! – и он валяется на дне бассейна без сознания и без зубов. Ты, по-моему, его оттуда и вытащил.

– Ага. А через месяц снова сломал ему челюсть. Реймонд выдал, что я, мол, когда плаваю, похож на черное пятно от нефтяного разлива.

С видимым усилием Фарик поднялся на ноги, прикончил пиво и, как гольфист, ударом костыля послал жестянку в дальний конец бассейна. Банка приземлилась в полуметре от сливной решетки, и Фарик прошептал в манере спортивного комментатора:

– Теперь Фарику Коулу остается лишь один точный удар до победы.

– Сядь, ты меня нервируешь.

Фарик сел.

– Борз?

– Чего?

– Гольф – это игра или спорт?

– Вот ты неугомонный! Ты когда-нибудь молчишь? Остановись, остынь. Посмотри на звезды… В общем, если ты можешь профессионально играть с часами на руке – как в гольфе, теннисе, боулинге, – это игра или хобби, не спорт.

– Я просто хотел сказать, ты мне сегодня помог. Спасибо, типа.

Уинстон ответил смущенным кивком. Он решил последовать собственному совету и прилег на край бассейна. В городском небе светилось от силы два десятка звезд. Уинстон водрузил банку пива на живот и, используя ее как секстант, наметил через черное море курс на внетелесное бегство от безумия.

Высота десять метров. Я парю рядом с женщиной средних лет в тонкой белой ночнушке. Она подложила под локти банное полотенце и смотрит на квартал из окна третьего этажа, словно городская неясыть.

Десять тысяч метров. Я еду на двухместном велосипеде вместе с Инопланетянином. Я на заднем сиденье, Инопланетянин ведет велосипед сквозь облака, похожие на клубы табачного дыма. Я кричу ему: «Крути педали, а то эти противные белые детишки нас настигают!»

Миллион метров. Поверхность Земли выглядит так, словно ее отшлифовали шкуркой для дерева. Гималаи той же высоты, что Индийский океан и Большой каньон. Вся планета будто покрыта лаком из солнечного света.

Миллиард метров. Я на Луне. Я завожу без ключа лунные вездеходы и с ветерком долетаю от Моря Спокойствия до Залива Радуг.

Десять миллионов километров. Отсюда Земля видится как одна из множества дырочек на побитом молью занавесе межзвездного театра. Когда начало спектакля?

Сто миллионов километров. У меня начинается аллергия на космическую пыль в Поясе астероидов, я чихаю. Спустя пятьдесят лет в пустыне упадет метеорит со следами соплей, и ученые придут в восторг.

Миллиард километров. Наклоненное кольцо вокруг Сатурна – на самом деле полы войлочной шляпы на газовой голове сутенера Солнечной системы. Пора этим сучкам Венере и Каллисто принести мои денежки.

Десять миллиардов километров. Солнце с такого расстояния светит, как огонек спички за два футбольных поля. Холодно, черт побери.

Сто миллиардов километров. Отпустил бумбокс в свободный полет, пускай ловит статику. Мы с созвездиями слушаем позывные из 1937 года. Добрый вечер, Восточное побережье, а Западному побережью доброго утра. В этой программе вы услышите сверхсовременные ритмы из бального зала в нью-йоркском «Савое», известного как «Дом счастливых ножек». Сегодня Каунт Бейси со своим оркестром представляют вам Билли Холлидей с песней «Они не могут отобрать это у меня». Созвездия пляшут джиттербаг, включаясь в танцевальный марафон, который идет с начала времен. Кассиопея вертится вокруг бедер Ориона, Андромеда скользит меж моих ног.

Триллион километров. Цвет исчезает. Все вокруг черно-белое. Мое сознание одного размера с Вселенной. Мой отец в центре внимания в космическом салоне, совещается с античными поэтами и напоминает: «Я же говорил тебе, все есть все».

Один световой год. Столько времени у папы ушло на отправку первого чека с алиментами.

Сто световых лет. Исчезает восприятие глубины. До всего во Вселенной, кажется, можно дотянуться рукой. С Вселенной надо обращаться бережно, как с самой древней виниловой пластинкой в коллекции. Я медленно вытягиваю ее из потертого картонного конверта. Держу Вселенную за края и дую на поцарапанную поверхность. Переворачиваю Вселенную, еще выдох – и пыль со второй стороны становится новой галактикой. Если бы можно было проиграть творение на вертушке, как бы оно звучало?

Тысяча световых лет. Я вижу души Деметриуса, Золтана и Чилли Моуста, которые пытаются найти Поля счастливой охоты.

– Где мы? На Альфе Центавра? Ниггер, нам нужна Альфа Лебедя! Дай сюда карту, мудило!

– Ну как, увидел свой рай?

Фарик прислонился к своим костылям, из которых соорудил на сетчатом заборе подобие распятия. Голени скрещены, руки раскинуты, банка пива в одной, сигарета в другой. Фарик завопил на весь пустой парк:

– Пива и рыбы всем! Кто меня предал? Иуда? Я так и знал – жадная тварь! Перед смертью я дам вам последний святой совет: никогда, никогда не позволяй чуваку целовать тебя на людях.

Расчехлив маркер, Уинстон вдавил предплечье в глотку Фарика и над его сморщенной бровью сделал надпись. Потом отступил на шаг, любуясь своим творением.

– Вот. Теперь ты Иисус.

Фарик капнул пива на руку и попытался оттереть чернила со лба.

– Ну ты чего? Что ты там написал?

– I-N-R-I[3]INRI ( лат. ) – аббревиатура фразы из Нового Завета Iesvs Nazarenvs Rex Ivdæorvm, то есть «Иисус Назарянин, Царь Иудейский»..

– Что это значит?

– Понятия не имею, но на всех картинах с распятым Христом это написано на кресте. Раста как-то сказал мне, что оно значит «Я Негр Рулю Исключительно».

Фарик прекратил тереть бровь.

– Исключительно? Что это должно значить?

– Понятия не имею. Думал, ты знаешь – звучит точь-в-точь как пятипроцентская[4]Пятипроцентники – радикальная афроамериканская секта, зародившаяся в Гарлеме. муть. «Белый человек есть дьявол», как ты все время говоришь.

Фарик развернулся на кривых ногах и снял костыли с сетки. Он почти завершил маневр, но пошатнулся, запнулся и уронил их на землю. Прежде чем он успел их поднять, Уинстон схватил костыли и, хихикая, помахал ими перед носом приятеля:

– Напился?

– Брось эту херню, жирюга, я сам могу их подобрать.

– Жирюга?

Уинстон отбросил костыли метра на три от искривленных ног Фарика.

– Фас, гад. Если Иисус Христос мог ходить по воде, фальшивый Иисус может хотя бы ходить на своих двоих.

Не раздумывая, Фарик отпустил забор и двинулся вперед. Ступни его загибались внутрь, носки кроссовок цеплялись друг за друга, тонкие ноги сходились в коленях, образуя букву Х. Волоча подошвы по земле, Фарик сделал три рискованных шага, остановился и выдохнул. Уинстон не сдержался:

– Зачем задерживаешь дыхание? Ты ж не под водой, дыши!

– Не смотри, как я хожу! – рявкнул Фарик. – Не люблю, когда кто-то смотрит, как я хожу.

– Ниггер, ты не ходишь. Ты на коньках катаешься, по ходу. И дрожишь так, словно сейчас землетрясение, которое ощущаешь ты один.

Дойдя до костылей, Фарик бросился на них, как на рассыпанные долларовые бумажки. Схватил и прижал к груди, чтобы не унес ветер.

– Сказал же, я могу ходить.

– Может, не стоит этим хвастаться, атлет? А то я с утра позвоню в соцслужбу, и у тебя отберут пенсию по инвалидности. Пошли еще пива возьмем.

Обратно в магазин они шли молча, слушая то, что в городе считается тихой ночью. Гудел и скрипел фонарь. По горам мусорных мешков скакали крысы. Порыв ветра швырнул им под ноги пеструю смесь макулатуры и пустых пакетов. К груди Уинстона прилипла листовка к предстоящим выборам. Там говорилось: «VOTA WILFREDO CIENFUEGOS, DEMOCRAT POR COUNCILMAN DISTRITO 8. SEPTIEMBRE 9TH. ¡PARE LA VIOLENCIA!»[5]Голосуйте за Вильфредо Сьенфуэгоса, кандидата Демократической партии в Городской совет от Восьмого округа. 9 сентября. Остановим насилие! ( исп .) Pare la violencia, «Остановим насилие» – эта фраза до сегодняшнего бруклинского происшествия была для Уинстона частью экуменического белого шума, который он слышал и видел с начальных классов. Не кури. Просто скажи «нет». Безопасный секс. Будь отцом своему ребенку. Друзья не позволяют друзьям садиться пьяными за руль. Pare la violencia. Уинстон не имел ничего против совета мистера Сьенфуэгоса, просто ему он казался не слишком практичным.

«Как?» – думал он. Может ли страстный призыв политика сделать Уинстона пацифистом? Может ли Вильфредо Сьенфуэгос убедить бруклинских головорезов сложить оружие и дать калеке и увальню уйти прочь с деньгами Бед-Стая в карманах? Получить выгоду от рыночной экономики гетто? Уинстон обладал способностью останавливать насилие. Его появление на поле битвы часто приводило к тому, что оппоненты переставали дубасить друг друга, потому что не знали точно, на чьей он стороне. Борзый, районная супердержава, может вмешаться. Уинстон представил себя в деловом костюме, а свое лицо – на рекламном плакате. Но скоро видение растаяло. Плакат пожелтел и превратился в объявление о розыске преступника на Диком Западе. Кандидат в Городской совет от Восьмого округа – Уинстон Фошей. Начнем насилие! Уинстон бросил листовку, и ее унес ветер.

Хотя я был бы крутым политиком . Воздушный вихрь закрутил бумажку и швырнул обратно. Она прилипла к бедру Фошея, как домашняя кошка, напуганная дикими джунглями заднего двора. Уинстон сложил листовку и сунул ее в задний карман.

– Борз, их всех убили, всю обойму.

– Ага.

– А мы еще живы.

– Ага.

– Культурный шифр, братец. Изначальный черный человек проявляется как первобытная манифестация дихотомии Земля/Солнце…

– Не начинай.

– Якуб…

– Кроме шуток, не начинай…

Фарик оставил попытки посвятить Уинстона в секреты просветленных благих пяти процентов и переключил свой гиперактивный ум на перебор возможных значений аббревиатуры I-N-R-I. Исключить Необходимость Реанимации Индивида. Измените Настройки Резкости Изображения. Идолопоклонничество, Некрофилия, Религиозное Искупление. И Нахера Разбираться Ищо?

– Борз, зуб даю, I-N-R-I – это что-то по-латыни.

Голова Борзого в этот момент скрылась в окошке для ночной торговли, потому что владелец этой головы пытался общаться с продавцом через несколько сантиметров оргстекла. Если он и слышал Фарика, то не ответил.

Истинный Негр Разрушает Интоксикацию.