Онлайн чтение книги Тушеная свинина Braised Pork
Глава 5

В декабре Цзяцзя стала реже посещать бар Лео, ей нужно было экономить. После тех нескольких раз, когда она все-таки туда приходила, она проводила ночь с Лео. Иногда он оставался и на день, но в основном уходил после завтрака. Каждый раз ее поглощала сильная тяга к его телу. Казалось, эту жажду не удастся утолить никогда.

С той самой ночи, когда она упала в темное море, ей не хотелось выходить из квартиры. В дни, когда Цзяцзя не встречалась с Лео, она обычно выпивала одна дома и бодрствовала до рассвета, ожидая, когда море появится вновь. Она не могла забыть глубокие воды и маленькую серебряную рыбку – может быть, та была как-то связана с человеком-рыбой? Цзяцзя думала, ей нужно остаться одной, чтобы снова увидеть его странный мир. Но даже когда Лео не было рядом, квартира не преображалась, и единственное, что Цзяцзя чувствовала под ногами, – это твердый паркет, который она некогда сама выбрала у итальянского поставщика. Она перепробовала все: надевала пижаму, в которой спала в ту ночь, клала на пол набросок человека-рыбы. Ничего не происходило. Она не могла думать ни о чем другом, оставалось только сидеть дома и ждать.

Она снова взялась за живопись. В рождественское утро, когда Лео готовил завтрак, она достала из кладовки несколько старых кистей и неиспользованные холсты.

– Счастливого Рождества, – сказал он, взял из ее рук холст и вручил взамен сверкающий серебристый пакет.

– О, спасибо. Не знала, что ты празднуешь Рождество…

Она не купила ему подарок. По правде говоря, она даже забыла, какое сегодня число, и планировала провести утро в Зоне искусств семьсот девяносто восемь[1]Зона искусств 798 – арт-зона в северо-восточной части Пекина на территории полузаброшенного завода № 798., в галерее, где проработала несколько лет после окончания университета – и где впервые встретила Чэнь Хана, – чтобы попытаться найти какую-нибудь работу, которая помогла бы оплачивать счета.

– А я и не праздную, – ответил Лео. – Не люблю иностранные праздники. Но это хороший повод, чтобы сделать тебе подарок.

Она открыла пакет и увидала в нем фотоальбом под названием «Море». Вполне в соответствии с названием книга представляла собой собрание снимков парусников, плывущих среди высоких волн, одиноких маяков и бескрайних морских пейзажей, которые выглядели почти как картины маслом.

– Очень красиво, – сказала Цзяцзя, закрывая книгу и ставя на полку рядом с коллекцией фотоальбомов Чэнь Хана, потом подошла к Лео и взяла его за руку. – Как думаешь, не съездить ли нам в арт-зону семьсот девяносто восемь? – спросила она. – На выставку? Может, выпьем там кофе?

Выставки в Пекине редко бывали хорошими, но теперь, приняв от Лео подарок, она чувствовала себя обязанной отпраздновать Рождество вместе с ним. После завтрака Цзяцзя попыталась решить, что наденет. Нельзя было выглядеть неряшливо, однако и чересчур вызывающий наряд привлек бы слишком много внимания, чего не хотелось. В конце концов она остановилась на темно-синей водолазке и черных брюках, сшитых на заказ.

По дороге она стала беспокоиться из-за возможной встречи со знакомыми художниками – в частности потому, что отправилась на выставку с Лео. После смерти мужа она не была в галерее, и ей не хотелось тратить день на выслушивание соболезнований.

Цзяцзя познакомилась с Чэнь Ханом в первую же неделю работы там секретаршей. Однажды он зашел навестить хозяина и перед уходом оставил ей визитную карточку. В то время у нее было не так уж много друзей. Начальница была старше и к тому же замужем за братом соседки Цзяцзя по общежитию, а другие молодые сотрудницы встречались с парнями их возраста, в основном из богемной среды. Как только она стала встречаться с Чэнь Ханом, окружение отвернулось от нее, словно она относилась к другой категории женщин: практичных, чуждых романтики. Цзяцзя никогда всерьез не возражала против такого взгляда и не считала свое поведение постыдным, но возвращение в галерею под руку с мужчиной своего возраста лишь подтвердило бы, что коллеги все правильно о ней думали.

Они бы решили, что Цзяцзя поняла то, что они знали все время, лишь после смерти мужа. Для нее это было бы еще унизительнее. Поэтому она повела Лео в другое место.

Они отправились в Центр современного искусства в Чаояне[2]Один из дорогих и наиболее быстро развивающихся районов Пекина., в крупную галерею, которая в последнее время, похоже, стала очень популярна. У входа толпились молодые пары и родители с детьми, жаждущие воспитать у отпрысков художественный вкус. Снаружи висел большой плакат: фото мужчины средних лет, пишущего тушью на бумаге. Если бы не кисть в руке, никто бы не догадался, что это художник: в белой рубашке, коричневом пиджаке, коротко стриженный, он скорее походил на бизнесмена или политика.

В галерее было оживленно и многолюдно. Люди вереницей двигались вдоль стен от картины к картине, как студенты в очереди в столовой. Картины были в основном одинаковые, их композиции различались совсем мало. На каждой были изображены женщина и несколько животных. Иногда женщина смотрела направо, а иногда, так же бесстрастно, налево. Коровы же, овцы, птицы и кролики на картинах всегда смотрели прямо на зрителя.

Остаток дня после выставки Цзяцзя и Лео наводили в баре порядок. Они почти не разговаривали, и когда Лео что-то говорил о выставке и восхищался тем, как та была прекрасна, Цзяцзя в основном не соглашалась. Когда открылся бар, она сказала, что устала, и пошла домой одна. Они совсем забыли про кофе.

Вернувшись домой, Цзяцзя положила рисунок человека-рыбы рядом с чистым холстом и принялась изучать. Она хотела его нарисовать. Ей пришло в голову, что использование наброска Чэнь Хана для ее произведения может помочь в разгадке роли человека-рыбы в тибетском сне мужа. Она часто проделывала нечто подобное, когда ей было трудно понять какую-нибудь картину, – воспроизводила ее на собственном холсте и через это осознавала, что та для нее значит.

Набросок казался достаточно простым для копирования. В конце концов, замысловатым было только лицо, тело мог нарисовать и ребенок. Карандашом Цзяцзя набросала на холсте контуры человека-рыбы. Свет шел из верхнего левого угла, так что она, недолго думая, затенила часть холста справа, а потом отступила и задумалась над пропорциями. Ей казалось, треть изображения должна была приходиться на голову, а две трети на тело. К тому же предстояло решить, какого цвета будет ее человек-рыба, и в этом рисунок Чэнь Хана не помогал. Вспомнилась серебряная рыбка из морской глубины. Хорошее начало, подумалось ей. Следом нужно было смешать краску для фона. Она начала с ярко-синего, напомнившего о мелководье океана в солнечный день. Как всегда, цвет ей не понравился, показался искусственным, как пищевой краситель. Она отложила кисть и представила себе прозрачное голубое море, постоянно меняющее оттенок, волны, колышущиеся мягкими тихими полосами. Цзяцзя выдавила на палитру немного желтого и аккуратно нанесла мазки вокруг рыбочеловека. Потом, окунув маленькую кисточку в серебряную краску и смешав ее с серой, а также добавив приглушенного темно-зеленого, написала тело. Ей хотелось, чтобы ее рыбочеловек был похож на грубый и незавершенный рисунок Чэнь Хана, поэтому она не довела работу до конца и не стала добавлять слишком много деталей.

Цзяцзя никак не удавалось написать лицо. Эта часть полотна словно отвергала ее, и в сознании исчезли все относящиеся к ней краски. Всякий раз, когда Цзяцзя смотрела на пустое лицо человека-рыбы, ей казалось, что она разучилась рисовать. Она не знала, куда девать глаза, какого цвета должны быть губы, сколько места должен занимать нос. Конечно, можно было отмерить пропорции по эскизу Чэнь Хана и перенести их на холст, но ей никогда не нравилось так работать. Несмотря на то что она копировала уже существующий рисунок, у нее все равно должна была получиться собственная картина.

Несколько следующих дней Цзяцзя работала над избранной темой. Она достала шесть холстов и написала разные версии человека-рыбы. Иногда начинала с тела, иногда с головы. Но всякий раз, когда она направляла кисть к пустому овалу, где должно было появиться лицо, разум затуманивался, и она не могла вспомнить его черты.

Только по ночам, когда она лежала в постели, лицо наконец появлялось перед ней, четкое и ясное. Она вскакивала, подходила к холсту, брала кисть, и образ снова улетучивался. Как-то раз ее взгляд упал на альбом, подаренный Лео. Она тут же вспомнила, что он полон пейзажными фотографиями. Ах если бы ей его подарили, когда она только начинала писать маслом! Но сейчас это было не то, что нужно. Ей требовалось лицо.

Только через две недели после выставки, холодным январским вечером Цзяцзя наконец оторвалась от картин и снова зашла в бар Лео.

– Я пытался до тебя дозвониться, – сказал Лео, наблюдавший, как Цзяцзя садится на обычное место. – Как поживаешь?

– А, у меня все хорошо. Я уезжала на несколько дней, – солгала она.

Интересно, почему люди спрашивают друг друга, как у них идут дела, спросила себя Цзяцзя. «Как поживаешь?» – вот вопрос, на который в большинстве случаев не дают правдивый ответ. Цзяцзя не могла сказать Лео, что ей плохо, совсем плохо, и она почувствовала себя ужасно одинокой, когда он задал этот тривиальный вопрос, словно вручил маленький камешек, наступив на который она могла перешагнуть через глубокую бурную реку.

Она знала, что теперь Лео мог понять, хочет ли она с ним говорить. Бывали случаи, когда она предпочитала, чтобы с ней обращались как с обычной посетительницей. Встречала Лео улыбкой, садилась, делала заказ, заканчивала нехитрый разговор простым «спасибо» и принималась читать книгу. В такие моменты она никогда не бывала невежливой, но, если в баре оказывались только они вдвоем, в ее поведении чувствовалась легкая неуверенность. Сегодня, однако, дело обстояло иначе. Сегодня она не хотела сидеть одна.

– Чего ты хочешь выпить? – спросил Лео.

– Может, чего-нибудь нового и крепкого? – предположила она. – Книга, которую ты мне подарил, просто замечательная, рассматривая ее, я многому научилась. А еще я откопала кое-какие свои старые материалы и попыталась нарисовать рыбу.

– Рыбу?

– Ну, не совсем. Это человек-рыба.

Она сделала небольшое ударение на слове «человек».

Он поднял глаза от лаймов и посмотрел на нее.

– Муж оставил мне рисунок, – объяснила Цзяцзя. – Рисунок человека-рыбы. Голова человека с телом, напоминающим рыбье. Ну, знаешь, с чешуей и плавниками. С тех пор как рисунок перешел мне, у меня появилось чувство, будто мне нужно узнать о нем больше. Лицо довольно странное. В следующий раз могу тебе показать. Во всяком случае, сейчас я его пишу. Я не думала, что его будет так трудно воссоздать.

Она ссутулилась и положила локти на стойку.

– Что значит «странное лицо»? – спросил Лео.

– Я имею в виду, что изучала рисунок, но всякий раз, когда я поворачиваюсь к холсту и пытаюсь нарисовать лицо, в голове становится пусто, и я не могу вспомнить, как оно выглядит. Как будто рыбочеловек не хочет, чтобы я его писала. Странно, правда? С тобой такое случается, когда ты делаешь коктейли?

– Я не совсем в этом уверен. Но у меня действительно иногда заканчиваются идеи, – нерешительно произнес Лео. – Писать маслом совсем не то же, что смешивать напитки.

Цзяцзя покачала головой.

– Ты совершенно прав. Это не то же самое, – согласилась она. – Я точно знаю, как человек-рыба должен выглядеть, но не могу его нарисовать. Как будто лицо существует только в моем воображении и постоянно меняется.

– Как ты думаешь, почему он нарисовал человека-рыбу?

Цзяцзя ожидала этого вопроса от Лео и начала отвечать, не дожидаясь конца вопроса:

– Чэнь Хан сказал, что этот рыбочеловек однажды ему приснился. Сам сон был очень странным. Он не помнил почти ничего, но как он мог нарисовать человека-рыбу, не вспомнив большую часть сна?

– Итак, ты знаешь, что хочешь написать, но не можешь этого сделать. Твой муж не помнил сна, но сумел нарисовать человека-рыбу в деталях.

Цзяцзя медленно кивнула.

– Мне бы очень хотелось когда-нибудь увидеть этот набросок, – сказал Лео. – И, конечно, твою картину, когда ты добьешься успеха.

В ту ночь Лео остался с Цзяцзя. Но она держала дверь в кабинет закрытой и не показывала картины. Она еще не была готова. К тому же она спрятала от Лео рисунок Чэнь Хана. Набросок казался ей чем-то слишком интимным – возможно, единственным, в чем Чэнь Хан остался с ней честен. Она не могла объяснить почему, но знала, что Чэнь Хан хотел бы скрыть его от других.

Следующим ранним утром неожиданно нагрянула тетя. Цзяцзя чистила зубы, и дверь ей открыл Лео. Тетя была стройной, высокой и выглядела так молодо, что Лео позже признался, будто принял ее за одну из подруг Цзяцзя.

– О! Очень приятно с вами познакомиться. Я тетя этой малышки. Она росла у меня на руках, – услышала Цзяцзя голос тети и увидела из ванной, как в спальню из-за двери просунулась ее голова. – Мне не следовало приходить так рано. Я хотела поговорить с Цзяцзя. Ага! Цзяцзя переделала эту картину. Красиво, верно?