Онлайн чтение книги Путь кенгуренка Two in the Bush
Глава шестая. ЧУДЕСНОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ

Фауна Австралии — это такой предмет, о котором ни один уважающий себя натуралист не может говорить без волнения. Кто-то назвал Австралию «чердаком мира», подразумевая место, где хранится всякое старье; сравнение остроумное, но не совсем точное. Самые интересные группы австралийской фауны — однопроходные и сумчатые. Однопроходные — наиболее примитивные среди млекопитающих, они сохранили много черт, подтверждающих, что млекопитающие произошли от рептилий. На первый взгляд однопроходные похожи на обычных млекопитающих: они дышат легкими, теплокровны, их тело покрыто шерстью. А главная и самая поразительная черта, унаследованная от рептилий, заключается в том, что они откладывают яйца, однако детенышей, вылупившихся из яиц, вскармливают молоком. Наиболее знаменит из однопроходных, конечно, утконос; другой представитель отряда — ехидна, странное существо с иглами вместо шерсти, этакий огромный марсианский дикобраз с длинным роговым клювом и сильными, вывернутыми наружу когтями на передних ногах.

У сумчатых целый ряд примечательных черт; хорошо известны такие, как очень короткий срок беременности у большинства видов и рождение совсем недоразвитых детенышей, чуть ли не зародышей. Новорожденный пробирается в выводковую сумку матери, и там продолжается его развитие. Сумчатые чрезвычайно примитивны, и их счастье, что сухопутный мост, по которому они в свое время проникли в Австралию, затем разрушился, не то другие млекопитающие (такие, как тигры, леопарды, львы и прочие хищники) живо расправились бы с ними. Зато развитие этих животных, отрезанных от всего света и имеющих в своем распоряжении целый континент, шло по самым удивительным линиям. Происходила своего рода параллельная эволюция. Вместо огромных стад копытных, развившихся в Африке, Азии и Америке, нишу травоядных здесь занимают кенгуру и валлаби. Там, где в других частях света обитают лемуры и белки, в Австралии поселились кускусы, сумчатые белки, сумчатые летяги и сумчатые сони. Эквивалентом барсука здесь стал вомбат; хищников представляет тасманский волк — на самом деле, конечно, не волк, а сумчатое животное, очень похожее на своего тезку. Словом, сумчатые не только приспособились к различным экологическим нишам, они повадками, а порой и внешностью напоминают совсем не родственных им животных, развившихся в других частях света. Как пример эволюции Австралийский континент с его клоачными и сумчатыми не менее удивителен, чем Галапагосские острова, которые вдохновили Дарвина на создание эволюционной теории.

До прихода человека сумчатые вели в общем-то довольно идиллическое существование. Конечно, приходилось опасаться некоторых хищников, как то: сумчатого (тасманского) волка, орла-клинохвоста и змей, однако в целом им жилось достаточно вольготно. Но затем появились аборигены и с ними, как полагают, собака динго — коварнейший хищник, который наряду со своим хозяином, человеком, быстро стал врагом номер один местной фауны. Впрочем, хотя динго плодились и распространялись все шире, они почти не повлияли на природный баланс; не нарушили его и аборигены, их было слишком мало. А вот с приходом белого человека для сумчатых наступили черные дни. Мало того что их нещадно истребляли, в их среду обитания вторглись завезенные животные, в частности европейская лиса и кролик; при этом лиса выступала как хищник, а кролик конкурировал с травоядными сумчатыми из-за корма. Когда же в Австралии появилась овца, крупные травоядные сумчатые окончательно попали в опалу — ведь они конкурировали с овцами, а овцы были нужны человеку. Фермеры возделывали обширные площади засушливых земель, на которых прежде не селились даже кенгуру и валлаби; колодцы и буровые скважины позволили им организовать тучные пастбища для своих стад. Но, к досаде овцеводов, кенгуру и валлаби тоже оценили их труд и устремились на освоенные земли в количестве, равном, а то и превосходящем число овец. И возникла так называемая «угроза кенгуру».

Чтобы управлять популяцией дикого животного, надо кое-что знать об основах его биологии; если его просто убивать, это может не только поставить под угрозу вид, но и причинить огромный ущерб всей экологической системе страны. В разных концах света уже известны примеры того, какими бедствиями грозит пренебрежение спецификой биологии животных. Поэтому, если какое-то животное становится вредителем, постарайтесь возможно лучше изучить его — как говорится, «познай врага своего». Именно для таких задач и создали Отдел природных ресурсов ОНПИ. Стоит только какое-нибудь животное объявить вредителем, как вмешивается ОНПИ и тщательно изучает проблему. По сути дела, эта организация выступает в роли верховного судьи — ведь сколько раз животное, объявленное вредителем, оказывалось после расследования совсем не таким уж вредным! В Канберре у ОНПИ есть крупная лаборатория, уделяющая особое внимание двум видам кенгуру: рыжему и гигантскому. И мы обратились туда, чтобы из первых рук узнать, какая судьба ждет двух самых крупных и самых великолепных сумчатых в мире.

Заведует Отделом природных ресурсов Гарри Фрит, один из виднейших биологов Австралии, известный, в частности, блестящими исследованиями экологии различных австралийских уток и гусей, а также глазчатой сорной курицы. Коренастый, с курчавыми волосами, с лицом, выдубленным солнцем и ветром, а глаза — ехиднее надо поискать — таков внешний вид Гарри. Как работник он деловой, въедливый и на первый взгляд суховатый. Гарри Фрит уже помог нам письмами (и короткой беседой с Крисом, который встречался с ним на пути в Новую Зеландию); это благодаря его советам наши съемки до сих пор проходили так успешно. Теперь мы хотели снять несколько эпизодов, посвященных канберрской лаборатории, а для этого требовались разрешение и поддержка Гарри. Я прежде никогда с ним не встречался, и когда нас ввели в его кабинет, он показался мне человеком хотя и очень приятным. но внушающим немалый страх. Чувствовалось — малейший неверный шаг, и он замкнется, а тогда добиться от него сочувствия будет так же трудно, как от горы Эверест, Услышав, что нам хотелось бы снять несколько эпизодов из их работы, Гарри довольно угрюмо посмотрел на меня.

— Я отведу вас к загонам и познакомлю с ребятами, — сказал он. — Я-то не против, снимайте, но последнее слово за ребятами. Они безумно заняты, пусть сами решают хотят ли тратить время на вас. Если пошлют вас подальше, я ничего не смогу поделать.

И он ободряюще улыбнулся.

Надеясь, что «ребята» окажутся чуточку более покладистыми. мы пошли за Гарри Фритом к загонам, в которых содержали и разводили различные виды кенгуру и валлаби. Здесь мы познакомились с Джеффом Шерменом, рослым, чрезвычайно обаятельным австралийским ученым, одним из лучших в мире знатоков биология сумчатых. Втолкнув нас, так сказать, в логово льва, Гарри вернулся к своим делам, предоставляя мне самому налаживать отношения с Джеффом. К счастью, это оказалось намного легче, чем я ожидал. Этот симпатичный человек был так влюблен в свою работу, что охотно разговаривал со всяким, кто проявлял к ней малейший интерес.

— Мы собираем информацию, которая помогает нам в изучении диких популяций, — рассказывал он. — Например, измеряем кенгурят в сумках и следим, как они растут. Это позволяет вычертить кривые роста, а по ним можно определить возраст пойманных диких детенышей. А кроме того, мы осматриваем зубы — это очень важно, ведь по степени стертости зубов также можно установить возраст кенгуру. По этому признаку мы составляем представление о возрастном составе той или иной популяции на воле. Проработаем этот вопрос здесь, в лаборатории, потом отправляемся в поле и метим пробы из дикой популяции кенгуру, чтобы можно было их опознать. А затем каждый раз, когда их поймаем повторно, проверяем зубы и смотрим, развиваются ли они у диких кенгуру так же, как у наших.

— А как с плодовитостью самок? — спросил я.

— Ужасно, — ответил Джефф. — Это все равно что поточная линия на заводе Форда. Посмотришь — один детеныш развивается в чреве, второй висит на соске в сумке, а третий уже бегает, но еще сосет.

Я спросил Джеффа, как происходят роды у кенгуру, — предмет, который всегда меня интересовал, — и тут он меня ошарашил.

— Ах, роды, — небрежно произнес он. — У меня есть небольшая лента на эту тему, могу показать.

— Вы засняли роды? — Я не верил своим ушам. — Но мне всегда казалось, что мало кто наблюдал роды у кенгуру, не говоря уже о том, чтобы снять их.

— Да, пожалуй, мы это сделали впервые, — сказал он. — Но ведь у нас все отработано до тонкостей, мы можем предсказать роды с точностью до нескольких часов.

Крис и Джеки в это время стояли у другого загона, флиртуя с очень милым и не по возрасту развитым валлаби, отделенным от них проволочной сеткой. Я подбежал к Крису.

— Крис, знаешь, что мне сейчас сказал Джефф Шермен?

— Что? — безучастно спросил Крис, продолжая совращать валлаби.

— Он сказал, что у него есть лента, на которой запечатлены роды кенгуру!

— В самом деле? — произнес Крис, слегка озадаченный моим волнением; по его лицу было заметно, что он не видит ничего особенного в том, что у кого-то есть лента, на которой запечатлены роды кенгуру. — Ну и что?

— Как ну и что? — возмутился я. — Пустая голова, неужели ты не понимаешь, что мало кто вообще видел роды у кенгуру. А уж чтобы снять их!.. Насколько мне известно, Джефф первым в мире сделал это.

— Гм. — Взор Криса стал более осмысленным. — А что, это так интересно?

— Конечно, интересно, — сказал я. — Когда детеныш появляется на свет, он всего-то с орех величиной. Это по сути дела зародыш, и чтобы попасть в сумку матери, ему еще Бог весть сколько до нее карабкаться.

— Похоже, это и в самом деле интересно. — Крис слегка воодушевился. — Как по-твоему, Джефф разрешит нам воспользоваться его лентой?

Мы подошли к Джеффу, который только что извлек голенького и довольно непривлекательного кенгуренка из сумки матери и теперь с сосредоточенным видом взвешивал его в мешочке.

— Джефф, — льстиво заговорил я, — не могли бы вы дать нам свою ленту про роды у кенгуру?

— Пожалуйста, — сразу ответил он, однако тут же окатил меня холодным душем: — Только сперва спросите у Гарри.

— Разумеется, — сказал я, — я так и сделаю. Но скажите, если лента вдруг нам не подойдет, есть надежда снять этот эпизод заново?

— Конечно, это очень просто, у нас много самок, которые вот-вот должны родить, но опять же вам надо получить разрешение Гарри.

— А если Гарри даст согласие, вы не будете возражать? — спросил я, добиваясь полной ясности.

— Ни капельки, — ответил Джефф. — Я с радостью вам помогу.

Мы заранее условились с Гарри позавтракать вместе, и за ленчем я ловко уклонялся от разговора о родах у сумчатых, пока он не поглотил изрядное количество бараньих котлет и пинту-другую пива, после чего его суровые лицо самую малость смягчилось. Тогда я сделал глубокий вдох и приступил:

— Гарри… Джефф Шермен говорит, что у вас есть лента, на которую сняты роды кенгуру.

Гарри холодно посмотрел на меня.

— Есть, — осторожно произнес он,

— А нельзя нам снять с нее копию, чтобы включить в свой фильм?

— Почему же нельзя. Но решить этот вопрос должен Джефф.

— О, — сказал я, — тогда все в порядке, он уже согласился, только велел получить ваше подтверждение.

Гарри принял к сведению мои слова, и в глазах его сверкнула какая-то искорка.

— Но предположим, — я поспешно налил ему еще пива, — что эта лента не совсем подходит для телевидения?

— Предположим… что тогда?

— Можно будет снять этот эпизод заново?

— Полагаю, — сухо произнес Гарри, — что вы уже заручились согласием Джеффа Шермена?

— В общем-то, да, — признался я. — Но он сказал, что последнее слово за вами.

— Я не возражаю, — сказал Гарри. — Если Джефф считает, что съемки не помешают его работе и он может это организовать для вас, я нисколько не возражаю.

Я облегченно вздохнул и улыбнулся Кристоферу.

— Заруби себе на носу, дружище, — это будет гвоздь нашего фильма. Если сумеем заснять!

После ленча, ликующие, мы вернулись к Джеффу Шермену и сообщили ему, что Гарри не возражает. Джефф порадовался вместе с нами и живо установил в своем кабинете проектор, чтобы прокрутить заветную ленту. Увы, она нас разочаровала. Мы увидели все подробности, столь важные для Джеффа как ученого, но для телевидения этот материал не годился. Теперь вступал в силу план номер два: снимать эпизод заново.

— Пожалуй, вернее всего ориентироваться на Памелу, — сказал Джефф, пристально глядя на большеглазого серого кенгуру, который торопливо хватал своими обезьяноподобными передними лапами куски моркови и энергично их пережевывал. — Ей рожать примерно через неделю, а если она подведет, у нас есть в запасе Мерилин или Марлен, у них срок сразу за ней.

— И какой же порядок мы установим? — спросил я.

— Понимаете, — объяснил Джефф, — первый признак — это когда самка принимается чистить сумку. Обычно она это делает за несколько часов до родов. Если вы в это время будете где-нибудь поблизости, мы вам позвоним, и вы успеете установить свои светильники и камеры.

— А камеры и свет ее не испугают? — поинтересовался Крис.

— Ни капли, — ответил Джефф. — Она у нас очень спокойная.

И потянулось ожидание. Первое время мы ходили вокруг загона, словно будущие отцы вокруг родильного дома, и снимали каждое движение Памелы. Но так как кроме родов (если получится) нам хотелось запечатлеть на пленку все аспекты «проблемы кенгуру», Гарри и Бивэн Бауэн повезли нас на «участок» под Канберрой (этакое небольшое хозяйство площадью в каких-нибудь 200 тысяч акров), где они изучали один из вопросов биологии кенгуру.

— Мы пытаемся выяснить ряд вещей, — рассказывал Гарри, пока мы катили по жухлой траве между эвкалиптами. — Прежде всего нам важно разобраться в передвижениях группы кенгуру, узнать, какое расстояние они покрывают, скажем, за неделю или за месяц. Способ один: поймать их и снабдить метками, чтобы можно было опознать на расстоянии в бинокль. Мы надеваем на них цветные воротнички с номерами. Вы увидите, как это делается. Далее мы хотим установить, насколько сильно развита у кенгуру избирательность к пище. Возьмите, к примеру, Восточную Африку, она кормит тьму разного зверья, и если животные до сих пор не превратили страну в сплошную пылевую пустыню, то только потому, что они стенофаги, то есть каждый вид антилоп поедает какие-то определенные растения и почти совсем не трогает другие, которые в свою очередь служат кормом для антилоп другого вида. А вот когда завозят новый вид, который ест все без разбора, тут-то и происходит нарушение биологического равновесия природных ресурсов и кладется начало эрозии. В той же Восточной Африке основной ущерб причиняют несчетные стада тощих, совершенно непривлекательных на вид коров и коз, готовых жевать все, что попало. Возможно, мы выясним, что и здесь происходит нечто в этом роде, что кенгуру — стенофаг и фактически причиняет меньше вреда, чем кролик или овца. Но даже если это подтвердится, нам еще предстоит адский труд — убедить в этом овцеводов.

Он рассмеялся:

— Помню, как-то на севере я убеждал рисоводов, что полулапчатый гусь — вовсе уж не такой вредитель. Так меня чуть не линчевали, а однажды здоровенный верзила вытащил меня из машины, и была бы мне крышка, если бы не Бивэн.

— Вот уж не думал, что борьба за охрану животных может принимать такие жестокие формы!

— Представьте себе! Но вообще-то кенгуру и впрямь встали настоящей проблемой. Я знаю фермы, где численность кенгуру чуть не втрое превысила поголовье овец. Несомненно, это вредит интересам овцеводов и что-то надо предпринять. Мы надеемся, что сможем управлять численностью популяций, и тогда отпадет надобность варварски истреблять кенгуру. Почему бы не устроить так, чтобы и овцы были сыты, и кенгуру целы?

Уже некоторое время ехали вдоль колючей проволоки, как вдруг на краю этого огромного поля заметили странное сооружение. Вдоль ограды тянулся сужающийся ход, одной стенкой его служила сама ограда, а другой — проволочная сетка. Ход заканчивался небольшим загоном площадью около трехсот квадратных метров.

— Это ловушка, — объяснил Гарри. — А способ лова такой: сперва вы находите кенгуру, потом потихоньку гоните их так, чтобы они бежали вдоль ограды. Постепенно увеличиваете скорость, но только очень осторожно — если вы поспешите, они испугаются, перескочат через ограду — и поминай как звали. Главное, выбрать такую скорость, чтобы они ровно бежали вдоль ограды и через ход попадали прямо в загон. А уж тогда нажимай, спеши перехватить их, пока они не выпрыгнули из ловушки.

Он высунулся из кабины, прокричал что-то Бивэну, который вел второй лендровер, и обе машины, сорвавшись с места, начали кружить по огороженному полю в поисках кенгуру. Носиться со скоростью пятидесяти с лишним километров в час по ухабам, то и дело сворачивая, чтобы не врезаться в эвкалипт, — удовольствие не из приятных. Первыми, кого мы спугнули, оказались несколько эму, и эти глупыши, испуганные и ошеломленные, вместо того чтобы бежать в сторону, бросились нам наперерез, а очутившись перед машинами, окончательно потеряли голову — не догадались свернуть, затопали впереди нас, работая своими ножищами так усердно, что едва не касались ими собственного клюва. Так мы доехали до ограды, но эму, к моему удивлению, и не подумали остановиться, а продолжали мчаться прямо на нее. Один с ходу проскочил насквозь, расставшись с изрядным количеством перьев, другой боком задел колючую проволоку и отскочил обратно, отступил на несколько шагов и затем сделал новый рывок, на сей раз успешный; правда, и он оставил возле ограды столько перьев, что хватило бы на небольшую подушку.

— Вот почему фермеры не любят и эму, — сказал Гарри. — Они без конца ломают ограду.

Мы колесили еще с четверть часа, вдруг Бивэн посигналил нам. Мы посмотрели в его сторону и увидели с десяток серых кенгуру, которые неподвижно сидели на опушке небольшого леса, настороженно глядя на нас. Гарри сделал лихой поворот вокруг дерева, и мы помчались прямо на кенгуру, а Бивэн заехал с другой стороны, отрезая им путь к отступлению. При нашем приближении кенгуру тронулись с места. Сначала они прыгали словно нехотя, но когда машины увеличили скорость, кенгуру испугались и побежали всерьез. Используя хвост как орган равновесия, они совершали такие огромные прыжки, что дух захватывало от этого зрелища. Скоро нам удалось завернуть их, они поскакали вдоль ограды к ловушке, и обе машины сразу развили бешеную скорость. Я никогда не поверил бы, что можно нестись по такой местности со скоростью восьмидесяти километров в час. Надо было не только держаться изо всех сил, чтобы не выскочить из машины через тент или ветровое стекло, но и постоянно быть начеку, чтобы тебя не застал врасплох крутой поворот, когда впереди возникало очередное деревцо.

Кенгуру не на шутку встревожились, некоторые из них останавливались, намереваясь прыгнуть через ограду, но всякий раз мы прибавляли скорость и срывали им попытку. А вот и ловушка впереди. Еще один резкий бросок обоих лендроверов, и перепуганные насмерть кенгуру, промчавшись по ходу, очутились в тупике. Мы резко затормозили, выскочили и ринулись в загон прямо к мечущимся животным.

Есть только один верный способ поймать кенгуру: хватать его за хвост, но так, чтобы не пострадать от его могучих задних ног, которые могут и насмерть зашибить. Пленник будет прыгать на месте до тех пор, пока не выдохнется или пока кто-нибудь из ваших товарищей не подоспеет на помощь и не ухватится за какую-нибудь другую часть тела животного. Действуя таким образом, мы скрутили всех кенгуру одного за другим. Солнце нещадно палило, и бедняжки тяжело дышали и обливались потом от жары и усталости. На каждого кенгуру осторожно надели аккуратные целлулоидные воротнички разных цветов и с разными номерами, после чего пленников поочередно вынесли из загона и отпустили. Большинство из них, не скрывая радости, сразу пускалось вскачь, но один кенгуру, ростом поменьше, застыл на месте с отупелым взглядом, когда его опустили на землю. Гарри подошел и легонько шлепнул его, кенгуру тотчас в ярости повернулся к нему, и завязался на редкость потешный боксерский поединок. Гарри наступал на кенгуру, стараясь прогнать его, а тот пытался подловить Гарри на удар. А так как кенгуру был вдвое меньше человека, это напоминало отважный поединок Давида с Голиафом. В конце концов кенгуру решил, что выпустить Гарри кишки не удастся, и с явной неохотой поскакал вдогонку за своими сородичами.

Теперь уже совсем немного оставалось ждать родов, и мы поселились в мотеле, расположенном менее чем в километре от лаборатории. Ох, и задала нам жару эта Памела! Три дня подряд одна за другой следовали ложные тревоги, причем она устраивала их с таким расчетом, чтобы вконец расстроить нам нервы. Стоило нам сесть за стол, или лечь в ванну, или погрузиться в сладкий сон — вдруг срочный вызов к телефону, и Джефф сообщает, что, по всем признакам, Памела собирается рожать. Мы начинали лихорадочно одеваться (если новость застигала нас в ванне или в постели), выскакивали со всем снаряжением во двор, втискивались в лендровер, и машина с ревом срывалась с места. Наше странное поведение явно заинтриговало владельца мотеля и других постояльцев, и они стали поглядывать на нас с опаской; пришлось во избежание недоразумений объяснить, чего мы добиваемся. После этого все начали болеть за нас и дружно бросались к окнам с поощрительными возгласами, когда мы неслись к лендроверу, роняя части снаряжения и сбивая друг друга с ног. А примчимся к загону — Памела как ни в чем не бывало уплетает какое-нибудь лакомство и с легким недоумением смотрит на нас: с какой это стати мы удостоили ее новым визитом?

Наконец однажды вечером владелец мотеля ворвался в столовую, где мы в это время обедали, и. сообщил, что Джефф Шермен только что позвонил и сказал, что у Памелы вот-вот начнутся роды, это уж совершенно точно. Опрокинув бутылку вина и разметав по полу салфетки, словно осенние листья, мы пулей вылетели из столовой, провожаемые криками «давай!» и пожеланиями удачи. Крис сгоряча так быстро тронул машину, что я еще стоял одной ногой на земле, когда он дал газ; с невероятным усилием, едва не вывихнув позвоночник, я ухитрился подтянуть ногу, и мы понеслись по дороге к лаборатории.

— Ну, на сей раз без обмана, — встретил нас Джефф. — Я абсолютно уверен.

Памела не могла выбрать лучшего времени. Стоял кромешный мрак, было страшно холодно, и все покрывала обильная роса. Мы поспешно развесили дуговые лампы и установили камеры. Памела сидела, прислонясь к ограде, и предусмотрительно чистила передними лапами свою сумку. Она делала это очень старательно, тщательно вычесывая когтями шерстку. Если не следить за сумкой, в ней накапливается липкое вещество вроде серы в наших ушах; это вещество Памела и извлекала теперь. Мы засняли ее за работой, потом сели и выжидательно уставились на роженицу. Чистка продолжалась еще с полчаса, затем Памела удрученно посмотрела вокруг и удалилась в другой конец загона, чтобы подзакусить.

— Похоже, придется немного подождать, — сказал Джефф.

— А вы уверены, что это не очередная ложная тревога? — спросил я.

— Нет-нет, теперь уж точно. Она не стала бы так тщательно чистить сумку, если бы не готовилась рожать.

Поеживаясь от холода, мы глядели на Памелу; Памела, мерно работая челюстями, глядела на нас.

— Зайдем пока в будку, — предложил Джефф. — Там теплее. А то, если руки окоченеют, вы не справитесь с камерами.

Мы втиснулись в маленькую будку, и на радость всей компании я достал бутылку виски, которую предусмотрительно захватил с собой. Между глотками мы по очереди выходили и с надеждой смотрели на Памелу, но все оставалось по-старому.

— Н-да, вот это работенка, — заметил Джим. — Всю ночь не спать, глушить виски и ждать, когда появится на свет какой-то кенгуренок… В жизни не переживал ничего подобного.

— Вот и хорошо, есть чем пополнить твою коллекцию необычайных происшествий, вроде случая с феном или с морской болезнью на понтонном мосту, — отозвался Крис.

— При чем тут фены и понтонные мосты? — заинтересовался Джефф.

Мы объяснили ему, что Джим не простой смертный, с ним на каждом шагу случается что-нибудь из ряда вон выходящее.

— Заставьте его рассказать, как у него велосипед застрял в дымоходе, — сказал я.

— Что? — удивился Джим. — В дымоходе? Это как же?

— Врет он, — возмутился Джим. — Не было ничего такого.

— А я помню, как ты мне об этом рассказывал, — возразил я. — Правда, подробности забыл, но помню, что история была захватывающая.

— Нет, вы скажите, — в Джеффе заговорил ученый, — как это вам удалось засунуть велосипед в дымоход?

— Да врет же он, говорю вам, — ответил Джим. — У меня сроду не было велосипеда, так что я его никак не мог засунуть в дымоход.

Не сомневаясь, что все так и было, как я сказал, просто Джим из скромности не хочет рассказывать о своем подвиге, Джефф и его сотрудники весь следующий час посвятили разбору того, как он мог справиться с такой задачей, и каждая новая догадка еще больше распаляла Джима.

Его выручил один из помощников Джеффа, который распахнул дверь и сказал:

— Боевая тревога! Кажется, началось.

Мы живо выбрались из будки и заняли свои места. Памела металась по загону, и было видно, что ей не по себе. Наконец она вырыла неглубокую ямку и села в нее, прислонившись спиной к ограде, причем хвост лежал на земле у нее между ног. Некоторое время она пребывала в такой позе, потом ей, очевидно, опять стало не по себе, потому что она легла на бок и полежала так несколько секунд, после чего встала. Попрыгав, она вернулась к ямке и уселась в прежней позе. Тот факт, что на нее были направлены дуговые лампы, две кинокамеры и глаза десятка зрителей, ее нисколько не смущал.

— Пожалуй, пора пускать камеры, — сказал Джефф.

Обе камеры застрекотали, и в ту же секунду, как по сигналу, появился на свет детеныш. Он упал на хвост Памелы и остался лежать там — розовато-белый поблескивающий шарик не больше первого сустава моего мизинца. Я примерно знал, что увижу, и все-таки за все годы, что мне приходится наблюдать животных, редко доводилось видеть такое удивительное и поистине невероятное зрелище. По существу, перед нами был зародыш — ведь со времени зачатия прошло всего тридцать три дня. Абсолютно слепой, аккуратно сложенные вместе задние ножки совсем не действуют — в таком состоянии кенгуренок был исторгнут на свет Божий, а тут ему еще предстояло взбираться вверх по обросшему шерстью животу матери и отыскивать вход в сумку. Напрашивалось сравнение с безногим слепцом, карабкающимся сквозь густой лес к вершине Эвереста, тем более что малыш не получал никакой помощи от Памелы. Мы установили (и наш фильм может это подтвердить), что мать (вопреки распространенным утверждениям) не облизывает шерсть, чтобы проложить дорожку для детеныша. Как только кенгуренок родился, он, причудливо, почти по-рыбьи, извиваясь, покинул хвост и начал пробираться вверх сквозь шерсть. Памела не уделяла ему никакого внимания. Нагнувшись, она вылизала низ живота и хвост, потом принялась наводить чистоту позади ползущего малыша, который, очевидно, оставлял на шерсти влажный след. Несколько раз ее язык задел детеныша, но я уверен, что это было чисто случайно, а не намеренно.

Медленно и упорно пульсирующий розовый шарик прокладывал себе путь сквозь густой мех. От рождения малыша до того момента, когда он достиг края сумки, прошло около десяти минут. Существо весом всего в какой-нибудь грамм (вес пяти-шести булавок!) сумело одолеть такой подъем — это само по себе было чудом, но ведь ему надо было решить еще одну задачу. Выводковая сумка не уступает по размерам большой дамской сумке, и такую огромную площадь, да еще обросшую мехом, лилипутик должен был обследовать, чтобы найти сосок. Этот поиск длится до двадцати минут. Стоит детенышу захватить ртом сосок, как последний сразу разбухает так, что кенгуренок прочно пристает к нему — настолько прочно, что если вы попробуете оторвать его от соска, нежные ткани рта кенгуренка будут изранены в кровь. Кстати, видимо, поэтому возникло совершенно ошибочное представление, будто детеныши кенгуру рождаются «из соска», иначе говоря, отпочковываются от него.

Но вот наконец малыш перевалил через край выводковой сумки и скрылся внутри; можно было останавливать камеры и выключать свет с сознанием, что нами сняты замечательные, уникальные кадры. Крис и Джим были в восторге. Это и в самом деле было незабываемое зрелище. и я уверен, что даже самый закоренелый враг кенгуру из числа овцеводов был бы восхищен непреклонной решимостью, с какой детеныш выполнил геркулесов труд. Его произвели на свет недоразвитым и вынудили совершить столь тяжкое восхождение — так неужели он не заслужил права спокойно жить в своей выстланной мехом колыбели с центральным отоплением и встроенным молочным баром? Я от души надеюсь, что исследования Гарри Фрита, Джеффа Шермена и их товарищей позволят спасти самое крупное среди сумчатых от полного истребления.