Онлайн чтение книги Ученье – свет, а богов тьма
Глава 4

Алтонгирел является в ночи на казенном унгуце, который тут же отбывает обратно. Я узнаю об этом от Азамата, неохотно вылезшего из теплой постели, чтобы впустить духовника в дом.

Утром моим глазам предстает премилая картина: Алтоша, которому было постелено на диване в гостиной, ночью скатился с дивана и подполз к камину, причем, поскольку у нас дома очень тепло, одеяло он скинул и спит теперь с ним в обнимку, обхватив его руками и ногами, как плюшевого мишку. А спит он, естественно, нагишом, кто бы сомневался.

Алэк у меня на руках очень радуется виду духовничьей попы, показывает на нее пальцем, вяньгает и пытается произнести ее название. На звуки из кухни высовывает голову Кир с понимающей ухмылкой.

– Привет, – говорю я, огибая тело в гостиной. – Давно ты любуешься этой инсталляцией?

Кир уже привык, что не понимает половину моих слов, так что даже не переспрашивает, а так, догадывается из контекста. Только мимолетом хмурится.

– Я встал, когда солнце скалу осветило, это где-то час после рассвета. Ну и не стал его трогать, мало ли, может, духовникам так положено.

– А где Азамат-то? – усмехаюсь я.

– Снаряжает унгуц. Собирался после этого вас будить, у меня тут уже и завтрак готов.

– Тогда подержи-ка братца, пойду Алтошу тормошить.

Духовник, понятно, побудке не рад, а когда осознает, в каком виде я его застала, принимается шипеть и фыркать, и занимается этим до самого завтрака. Впрочем, Кирова стряпня его несколько утихомиривает, и, если бы Азамат с Киром весь завтрак не переглядывались и не обменивались намеками про щеки и персики, Алтоша мог бы и совсем успокоиться.

Алэка мы решаем взять с собой: Арон так и не почтил нас своим присутствием, а мелкий настроен благодушно и не занимает много места, к тому же очень любит летать. Конечно, приют – не лучшее место, куда можно съездить с младенцем, но если его не вынимать из унгуца, то это не так важно.

Утречко выдалось безоблачное, и скоро мы уже парим над разверстыми красными пастями Короула, рассматривая шныряющих мимо птиц и щурясь от сверкающего внизу снега. Даже Алтонгирел временно перестает листать книжку и немножко смотрит в окно. Алэк радуется, ползает по сиденью и пытается стянуть у духовника жезл – еще бы, такая погремушка! Алтоша, впрочем, к детям на удивление терпим и даже не ворчит, хотя жезл убирает.

– Мне-то не жалко, – объясняет он расстроенному Алэку, – но такие вещи никому нельзя трогать, кроме владельца. Даже такому очаровательному зайчику, как ты!

Я тщетно пытаюсь сохранить покер-фейс, тем более что Кир на переднем сиденье давится смехом так, что заплевывает лобовое стекло. Азамат с ухмылкой достает из бардачка целлюлозную салфетку и протягивает ему.

– Вытирай.

А Алтоша продолжает громовое сюсюканье, не обращая ни на что внимания. О своей книжке он вспоминает, только когда Алэк начинает просить есть и спать, уже в видимости Сиримирна. Когда я приступаю к кормлению, духовник поворачивается всем телом так, чтобы по возможности сидеть ко мне спиной, сгибается в три погибели и утыкает нос в экран читалки, однако от моего взгляда не укрывается пунцовый цвет его ушей.

Мы снижаемся неподалеку от здания приюта. Азамату приходится тщательно маневрировать, потому что из дома высыпает орава детей, и все они под хриплые крики Гхана так и норовят залезть под брюхо садящемуся унгуцу. Я понимаю, конечно, что унгуц – это интересно, но и инстинкт самосохранения какой-то должен быть.

Сам Гхан тоже спешно ковыляет к нам на своей деревяшке, вытаращив глаза так, что иная сова позавидует. Азамат с Киром выпрыгивают за борт первыми, потом я, оставив крепко спящего Алэка в дорожной колыбельке, а следом – величественно – Алтонгирел.

– Что?! – в ужасе выкрикивает Гхан вместо приветствия, и я уже безо всякого дара предсказания знаю, что он скажет дальше. – Обратно привезли?!

Азамат хохочет и приобнимает смущенного Кира за плечи.

– Не-эт, еще чего! Этого я, раз нашедши, не отдам. Нет, мы тут просто проведать вас решили, посмотреть, как вам живется при новом порядке, гостинцев привезли…

Лицо Гхана меняется нарочито, как в мультике, из удивленного в напуганное, и в итоге замирает с выражением едва примаскированной паники.

– В смысле, э-э, проверочку нам решили устроить?

– И это тоже, – невозмутимо басит Азамат. – Я же должен следить, на что уходит бюджетное финансирование.

Меж тем дети, обступившие нас, в отличие от Гхана, услышали про гостинцы и зашептались. Они более-менее всех возрастов, самых маленьких старшие держат на руках. Одеты они странно: поверх лохмотьев навроде тех, что были на Кире, напялены яркие новые куртки и утепленные штаны, многие не застегнутые и с болтающимися бирками. Обувь на всех старая, жуткая и залатанная. Кир, сам в своей кислотной куртке, обменивается с несколькими из старших кривыми улыбками. Ему явно неуютно среди бывших однокашников теперь, когда он чей-то, а остальные по-прежнему ничьи.

– Вот, видите, зимнюю одежду закупили, – поспешно отчитывается Гхан. – И провизию кое-какую… Изволите откушать? Вы уж простите, Ахмад-хон, прошлый раз-то я вас не признал…

– Откушать у нас с собой, – прерывает Азамат. – Да что мы тут на улице стоим, пойдемте в дом побеседуем?

– Э-э, там… дымно… – мнется Гхан. – Печка топится…

– Отчего ж дымно-то? – удивляется Азамат.

Гхан нервно жует губу и молчит, так что Кир объясняет за него:

– Там пол просел, и у печки труба до потолка не достает, вот и дымит.

– Так вам надо ремонтников вызывать, – кивает Азамат.

– Да, обязательно, вот найти бы только честных людей…

Гхан продолжает лепетать о сомнительности нравов худульских строителей, а я замечаю, что Алтонгирел как-то настороженно вертит головой.

– Ты чего? – пихаю я его.

– Тут кто-то есть, – угрюмо шепчет он в ответ.

– Тут около сотни человек, – замечаю я.

Он только отмахивается и продолжает нервно рассматривать окружающий пейзаж, только что ушами не шевелит.

Кир тем временем решает проявить себя как организатор и обращается к старшим:

– Ребят, давайте хоть костерок разведем, там у кострища сесть можно, им же надо где-то поговорить… – Он кивает на Азамата с Гханом.

– Че, самый главный тут теперь? – цедит невысокий мальчик с разбитой губой.

– Нет, – пожимает плечами Кир, – куда уж мне. А мясо мы можем и с собой увезти, раз тут жарить не на чем.

Его расчет оправдывается – при слове «мясо» парень сглатывает и решает отложить выяснение отношений на потом.

– Слышь, Чубарый, давай костер разводить! – кричит он в сторону сараев.

Из ближайшего высовывается рыжий веснушчатый и сильно раскосый парень, видимо, детеныш горца. Видуха та еще, я понимаю, почему горцы считаются некрасивыми.

– Чой-то, – отзывается Чубарый, – дрова лишние завелись?

– Мясник мясо привез, – ухмыляясь поясняет парень с разбитой губой. И оборачивается к Киру с победным видом.

Кир поджимает губы и явно сдерживается, чтобы не врезать.

– Ты, Мухортик, дыру-то прикрой, я ведь и приласкать могу, – шипит он.

– Ой-ой! – пугается Мухортик и отходит на два шага, оттаскивая за рукава хихикающих товарищей. – Вот щас обещанное-то и сбудется!

– Заткнись, баран! – шепотом рявкает Кир, оглядываясь на Азамата. Тот в нескольких шагах от нас занят разговором с Гханом и смотрит в другую сторону, ничего не замечая.

Я чувствую себя довольно неловко: в чем суть конфликта – не понятно, и вроде надо бы ребенка поддержать, но и чтобы его не задразнили потом маменькиным сынком.

– Давайте только без драк, – хмуро требую я наконец. – Лучше наоборот, если кто приболел или ушибся, вставайте в очередь к унгуцу, я целительница, всех полечу.

– Чур, я первый, у меня вот губа! – выкрикивает Мухортик (не знаю, правда, это имя или обзывательство), тыча пальцем в болячку.

– К унгуцу, – киваю я.

Мухортик только заносит ногу для спринта, как Кир хватает его за локоть.

– Стой. Первой пойдет Зеленуха, мы ради нее сюда прилетели. Где она?

– О-о-о-о! – тянут несколько глоток. – Так ты любовницу свою спасать приехал?

Я морщусь, ожидая фонтан эмоций, но Кир реагирует на удивление спокойно: корчит рожу и переспрашивает:

– Так где?

– Не знаю, если до конюшни доползла, то там, а нет, так по дороге в снегу валяется, – пожимает плечами Мухортик.

– Все, кто лечиться, к унгуцу, – мрачно говорю я. – Младшие пойдут первыми.

Мой энтузиазм по поводу спасения несчастных сирот как-то улетучился.

Кир времени не теряет и уже скачет по глубокому снегу за угол, туда, где проходит кратчайший путь от дома к сараям. Я, неловко приподняв полы диля и шубы, хрупаю за ним. Исследовав дорожку, Кир исчезает за скрипучей дверью одного из сараев и тут же снова высовывается оттуда.

– Здесь!

Я без энтузиазма протаптываю траншею в том направлении.

В сарае чудовищно воняет навозом, аж глаза слезятся. Проморгавшись в темноте, я различаю двух небольших и очень мохнатых лошаденок и стог сена, у подножия которого светится Кирова кислотная куртка. Попытка дышать в этой газовой камере приводит только к приступу кашля.

– Тащи ее в унгуц, – выдавливаю я. – Тут ничего не видно.

И выскакиваю на улицу дышать.

Кир появляется через минуту. Как истинный джентльмен, он отдал свою куртку даме, но на большее его не хватило: даму он несет через плечо, как мешок с картошкой. Ладно, дольше будет жонглировать, он-то по снегу бегает быстро, это я плетусь.

– Это та девочка? – спрашивает Азамат, когда я прохожу мимо. Они с Гханом движутся в ту сторону, где непоцарапанные дети разводят костер.

– Она самая, пойду печальных осматривать.

– У нас печальных нету! – встревает Гхан. – У нас все здоровые! Если кто прикидывается, гоните в шею!

– Не волнуйтесь, я, как говорится, не первый раз зам… э-э, то есть не первый раз на таком выезде, с симулянтами обращаться умею.

Азамат поднимает на меня бровь и уводит Гхана, пока не разогнал мне весь контингент. К тому времени как я добираюсь до унгуца, Кир уже расположил свою подружку на переднем сиденье, прибавил нагрев печки и закрыл спящего Алэка фильтрующим пологом, чтобы к нему никакая зараза не попала.

– Вот, знакомьтесь, – робко говорит Кир, когда я влезаю в унгуц. – Это Зеленуха. То есть, я хотел сказать, Айша.

Айша на совесть грязная и заметно попахивает. Даже Кир, когда мы его забирали, был чище. Она полулежит на сиденье, как кукла, в которой растянулись резинки, – вот-вот развалится.

– Здравствуйте, – говорит она хилым хриплым голоском. – Извините…

– Здравствуй, – говорю, берясь за сканер. – У тебя что-нибудь болит?

– Голова.

– Сильно?

– Сейчас не очень.

Я хмурюсь:

– Сейчас? А давно болит?

– Всегда.

Моргаю:

– Что, вообще всегда? Всю жизнь?

– В снах проходит… – мечтательно поясняет Айша.

Рассматриваю ее голову во всех ракурсах под сканером. Нормальная голова – ни опухолей, ни воспалений, нормальное внутричерепное давление, никаких аутоиммунных симптомов, ну вообще все в норме.

– Кружится? Мутит?

– Сейчас не мутит, – почти довольно отвечает девочка. – И никогда не кружится.

– Я так понимаю, ты ходишь с трудом, да? Почему?

– Ноги не держат, – сипит Айша со вздохом. – Сгибаются, и все тут.

– Кир, подготовь мне для анализов все, – говорю, наводя сканер на девочкины ноги.

Она, кстати, только в обносках, новой одежды не досталось, похоже. Ноги, однако, нормальные – тощие, конечно, но работать должны. Голодает она, что ли?

Через пятнадцать минут, когда готовы анализы, выясняется, что не так уж и голодает. Небольшой авитаминоз есть, конечно, но не сильнее, чем был у Кира. А больше ничего. То есть совсем ничего. Ни инфекций, ни опухолей, ни отравлений, ни недостач, ни иммунных проблем, ни гормональных, ни нервных. Еще через полчаса я изучаю ее под лупой вдоль и поперек и выясняю, что все органы работают, как положено – ни повреждений, ни врожденных пороков. Гинекология ни при чем, девочка еще не вошла в пубертат. Перебираю в уме все возможные психические отклонения, но и тут по нулям – ни единого малюсенького симптомчика, будь он неладен! Только слабость, головная боль, частая тошнота и, как мне удается вызнать, обмороки. Я бы и впрямь решила, что девочка – симулянтка, но Кир с ней прожил полжизни в одном доме и довольно тесно общался, и он твердо уверен, что она действительно больна. Да и, судя по его рассказам, никакой выгоды для нее в этом нет, только наоборот. Бессознательное самовнушение? Наследственное… Чушь какая-то. Наверняка я что-то пропустила. Или портативный сканер недостаточно хорошее разрешение дает, отвезу ее домой и там посмотрю в нормальных условиях. Решено.

– Вот что, Кир, перегрузи-ка ее на заднее сиденье. Я пока посмотрю остальных, а ее придется с собой забрать, я так ничего не нахожу.

Кир озабоченно кивает и перетаскивает Айшу назад, где она тихо сидит, прислонив голову к стеклу. Сам Кир выбирается наружу и принимается командовать, кого из подмерзших нетерпеливых малышей осматривать первыми. Дети оказываются вполне здоровыми – пара сопливых носов, набор ссадин и шишек, вывих, несколько легких ожогов, занозы, в общем, ничего катастрофического. Видимо, с более серьезными заболеваниями тут не выживают… Рутинные диагнозы успокаивают, и только теперь я замечаю, насколько Айша вывела меня из душевного равновесия. Нет, ну если только Кир врет и на самом деле она анорексичка, но ведь я все равно бы нашла признаки… А она даже не безумно тощая. Худая, конечно, но не патологически, а так тут все не толстые.

Вместо очередного ребенка в салон засовывается Азамат.

– У тебя печальные кончились, а мы там шашлыки жарим. Пойдем?

– Ага. Вот только… – оборачиваюсь назад, – Айша, ты пойдешь есть?

– К кострищу? – грустно переспрашивает она. – Я бы пошла, но, боюсь, не дойду.

– Давай попробуем, – предлагаю я. Хоть посмотрю на нее в действии, как ее ноги не держат.

Азамат открывает часть купола около заднего сиденья, а там уже Кир на подхвате – помогает Айше перекинуть ноги за борт и спрыгнуть, а вернее, сползти в снег. Вокруг унгуца притоптано, тут такая толпень была, укатали в асфальт. Я сигналю Киру, чтобы перестал поддерживать больную, хочу посмотреть, как она сама передвигается. Поначалу ничего, равновесие держит, набок не заваливается, но идет ужасно медленно, как будто не сквозь воздух, а сквозь кисель, да еще с неподъемным грузом.

– Что с ней? – спрашивает меня Азамат, доставая из багажника домкрат.

– Не знаю! – в отчаянии развожу руками.

– То есть как? – моргает он.

– Да вот представь себе, – вздыхаю. – Не могу понять! Придется везти ее с собой, а то и вовсе отправлять в диагностический центр… в герметичном ящике, на опыты.

– Ты разберешься, – уверенно говорит Азамат, похлопывая меня по плечу. – Пойду печку им подниму, а то видишь, приходится всем торчать на морозе, это не дело… Ты приходи потом к костру.

Он удаляется, а я наблюдаю за мучительной походкой Айши и не разделяю Азаматову уверенность. Девочка все замедляется и замедляется и в конце концов все-таки падает на колени, уперев руки в снег для устойчивости. Мы с Киром подбегаем поближе. Девочка тяжело дышит и вспотела, как будто и правда волокла на себе полтонны, и локти у нее дрожат, как если бы она спиной подпирала дом. Голова висит, как будто шея не выдерживает ее вес. Что за чертовщина, у нее же нормально развитые мышцы, почему она так шевелится, словно живет в иной гравитации?!

Я уже начинаю прикидывать, не может ли на этом безумном Муданге зияние возникнуть внутри человека, но тут меня окликают. Подняв голову, я вижу, что со стороны леса ко мне на хорошей скорости чешет Алтонгирел, то есть прям бежит, высоко задирая коленки, так что полы диля хлопают до ушей.

– Уйди оттуда! – орет он на бегу. – Лиза, отойди от нее!

Я резво отскакиваю и оттаскиваю Кира за рукав. Тут уж лучше перебдеть, чем недобдеть, тем более что у меня нет идей, с чем связано состояние девочки, а у Алтоши, кажется, есть.

– Шакальи потроха! – сплевывает духовник, тормозя около меня и переводя дух. – Я ищу источник по всему лесу, а ты, конечно, как всегда, в самом центре событий!

– Источник чего?

– Этого тебе знать не положено, – отрезает он и оборачивается к Айше, которая тем временем окончательно распласталась на снегу. Алтонгирел смотрит на нее с опаской и неприязнью, как на чумную крысу. Кир это тоже замечает и встает на защиту подружки.

– Она не заразная, – заявляет он. – Она тут много лет живет, ни с кем ничего не случилось!

Алтонгирел вроде как заносит руку, чтобы отмахнуться, но передумывает.

– У вас тут сумасшедшие есть? – уточняет он у Кира.

– Не-ет! – удивленно отвечает Кир.

Алтоша брезгливо поддергивает полы диля и присаживается на корточки в головах у Айши. Хмурится. Проводит в воздухе рукой. Чертыхается, оттягивает отворот, достает из-за пазухи жезл, совершает им тот же жест. На лице его застывает напряженное выражение, как будто Алтоше померещился какой-то судьбоносный звук. Потом он медленно оборачивается к Киру.

– Это она соткала для тебя молитву, – скорее сообщает, чем спрашивает он.

Кир неуверенно кивает. Оп-па.

– А почему ты сразу не сказал? – выпаливаю я.

Кир мнется, и Алтонгирел отвечает за него:

– Не хотел выдавать, что подружка – знающая.

Ах, ну да, это же плохо. Господи, бедная девочка – внебрачная, сирота, вся больная, да еще и с запретными способностями. Погодите…

– Алтонгирел, а может быть, что эта ее болезнь какого-то… такого происхождения? – спрашиваю.

Он не может не воспользоваться случаем посмотреть на меня как на дуру.

–  Естественно она такого происхождения! Девчонка квазар, из нее сила шарашит во все стороны, как от солнца!

– Эм-мм… А с этим можно что-нибудь сделать? – интересуюсь я, морально подготовившись к потоку оскорблений. Он не следует.

– Кир, – окликает духовник. – Она сирота или внебрачная?

– И то и другое, – отвечает Кир.

Алтоша устало трет лицо, потом почему-то матерится.

– Ты чего? – спрашиваю я озабоченно.

Алтонгирел неожиданно сгребает девочку в охапку.

– Пошли в унгуц, – буркает он. – Нечего ей тут в снегу валяться.

Мы с Киром переглядываемся и вслед за духовником лезем в унгуц.

– Так с ней безопасно рядом находиться? – уточняю.

– Да, – угрюмо кивает духовник. – Я сначала неправильно понял, что она такое. Я думал, она вулкан, а она квазар.

– Мне это ничего не говорит, – напоминаю на всякий случай. Но он только задумчиво кивает.

– Извините… – шепчет Айша, раскисшая на коленях у Алтонгирела. – Вы меня не ждите, а то мясо быстро кончается.

– Я тебе принесу! – вызывается Кир. – Ведь можно же? – Он вопросительно смотрит на меня, потом на духовника.

Я пожимаю плечами, Алтонгирел кивает. Кир срывается с места и бежит к костру, где с боем добывает целый шампур. Столько она не съест, конечно, а если и съест, то впрок ей это не пойдет, но мне трудно осуждать Кира за энтузиазм, да и есть уже хочется.

– Алтонгирел, – возвращаюсь я к неразрешенному вопросу после того, как мы все зажевали по куску мяса. Айша, как я и ожидала, больше одного не осилила. – Ты можешь как-нибудь адаптировать для обывателя, что значит «квазар» и можно ли помочь девочке?

– Квазар, – со вздохом начинает духовник, – это и значит, что она вся уходит в распыл, потому что не может управлять своей силой. Что касается помощи… – Он хмурится и пару секунд рассматривает слипшиеся волосы девочки. – Обычно таких детей в младенчестве запечатывают. Девочек просто на всю жизнь, а мальчиков – пока не настанет срок им пойти в духовное учение.

– Ну, а ее можно запечатать? – продолжаю расспрашивать я.

– Лиза, ты сегодня нарочно тупишь? – выплевывает духовник. – Я же сказал, в младенчестве ! Это можно сделать, только пока зубы не прорезались. Теперь поздно, она сроднилась с силой, если запечатать – не выживет. Ты вот лучше скажи, у нее… – он запинается, переходит на шепот и, к моему удивлению, краснеет, – ну эти… дела… женские – начались?

– Нет еще, – заверяем его мы с Киром. Я кошусь на ребенка – он-то откуда знает?

Алтонгирел, однако, мрачнеет еще больше. Айша у него на коленях притихла и, кажется, отключилась от бренного мира, только моргает иногда.

– Плохо, – сообщает Алтонгирел. – Если б начались, можно было бы попробовать отдать ее в учение, а так ждать придется. Не знаю, доживет ли. Надо с Ажгдийдимидином консультироваться, а ты знаешь, как он относится к безродным.

Айша, если это вообще возможно, обвисает еще сильнее. Кир хмурится.

– А обязательно именно с ним? – поджимаю губы я.

– Он сам был квазаром в детстве, – объясняет Алтонгирел. Я поднимаю брови. – Да, вот, понимаешь теперь, какие духовники из них получаются. Но квазары не рождаются больше одного на поколение. Ажгдийдимидина самого в детстве не распознали, вовремя запечатать не успели, и он еле дотянул до обучения, был одним из самых юных духовников за всю историю. Но он мужчина, для мужчин есть предпочитаемый возраст начала обучения, однако он не обязательный, можно и раньше. Девочка же, пока не станет женщиной, в принципе не может управлять своей силой.

– А нельзя ее как-нибудь, – встревает Кир, – ну, типа подпитывать? Чтобы она не такая дохлая была? Ну вроде как вот вы, Лиза, ставите капельницы с сахаром тем, кто есть не может, или там с искусственной кровью…

– Человек так сделать не может, – решительно отрезает Алтонгирел. – Только бог. Но богам она, видать, не очень-то нужна…

Кир строит мне отчаянные гримасы, намекая на что-то. Да сама догадалась, спасибо.

– Я могу Ирлика попросить, – напоминаю я духовнику.

Он морщится.

– Ты забываешь, что он тебе уже давно ничего не должен. А быть в долгу у бога – не лучшее, что можно придумать. Сама посуди, чем ты с ним расплатишься?

– Рыбой? – усмехаюсь я. – Ну или могу его вышить крестиком во всю стену. Вообще, можно у него самого спросить, что почем.

Алтонгирел снова уставляется на девочку у себя на руках. Как-то он с ней сроднился, прям прирос. Видно, что мучается сомнениями, но в итоге решается:

– Ладно, я не твой духовник, не мое дело тебе советы давать, а со своим духовником ты все равно не общаешься. Делай как хочешь. Только где ты возьмешь Ирлик-хона посреди зимы?

– Ну-у… – Я оглядываюсь. – Кир, ты глазастый, посмотри, нигде вокруг не видно маленького рыжего зверька?

Кир старательно осматривается, потом вылезает наружу и вскарабкивается на купол унгуца – за что уж там можно уцепиться? – и крутится на месте, пока наконец не замечает что-то в стороне леса.

– Есть! Вон сидит, на куницу похожий такой.

Я снова вытряхиваюсь в снег и всматриваюсь в рыжую точку далеко среди деревьев.

– Кис-кис-кис… – зову растерянно. А как подзывают мангустов? – Э-э… Рики-тики-тави?..

В конце концов, когда я дохожу до «гули-гули», мангуст догадывается, что это к нему обращаются, и подбегает поближе, высоко подпрыгивая и ныряя в глубокий снег. Он весь распушился и явно мерзнет, уж очень тут погода не мангустовая.

– Лапочка, можно с тобой как-нибудь хозяину передать послание? – спрашиваю, не очень соображая, какого ответа я жду. Мангуст тоже смотрит на меня озадаченно, растопырив уши. – Мне бы с Ирлик-хоном поговорить, – поясняю.

Мангуст склоняет голову набок и хлопает длинным пушистым хвостом по снегу: раз, два, три… и кувыркается, внезапно пропав из виду.

– Ух, холодина! – слышу я за спиной знакомый голос. Оборачиваюсь – и точно, Ирлик в обличье Змеелова сидит рядом с Киром на куполе унгуца и ежится от холода, несмотря на пушистый лисий полушубок и толстые замшевые штаны. – Лиза, ты не могла меня куда потеплее пригласить?

– Извини! – пугаюсь я, еще не хватало простудить его. – Сейчас унгуц открою, в нем тепло!

Кир во все глаза таращится на бога и вслед за ним соскальзывает в салон. Технически унгуц у нас пятиместный – два сиденья впереди, три сзади. Вот на передние и приземляются Кир с Ирликом, а на задних не так уж много места: с одной стороны Алтонгирел с полулежачей Айшей, а с другой – просторный фильтрующий полог над Алэком в перевозной колыбельке. Я еле втискиваюсь. Алэк от всех перемещений просыпается, так что все равно приходится взять его на руки. Он радуется знакомому дяде и машет ручкой, Ирлик в ответ подмигивает. Алтонгирел, кажется, забывает дышать.

– Да-а, тут потеплее будет, – замечает Ирлик, передергивая плечами. – Так что у тебя тут стряслось?

– У нас тут девочка, – неловко объясняю я, – вот… к-квазар.

– Это я вижу, – кивает Ирлик, по-прежнему озадаченный.

– Я просто подумала, не мог бы ты ей как-нибудь помочь?

Ирлик легонько сдвигает брови.

– Она… – хрипло заговаривает Алтонгирел, прокашливается и продолжает не своим, нервным голосом: – Элизабет имеет в виду благословение стихий.

– Да я понял, – кивает Ирлик. – Я вообще по-человечески хорошо понимаю.

Алтонгирел бледнеет, Кир хихикает, а Ирлик становится коленями на сиденье, перегибается через спинку, нависнув над Айшей, и принюхивается. Мне кажется, у него даже нос удлиняется от усердия.

– Здравствуйте, – сипит Айша и улыбается, но Ирлик никак не реагирует.

– Не, – произносит он наконец, втягиваясь обратно и садясь себе на пятки. – Она в месяц Учока родилась, так что это не ко мне.

– Ты совсем ничего не можешь сделать? – расстраиваюсь я.

– Мочь-то я могу, но вот потом триста лет прятаться от Учока по всей планете в мои планы не входит, – усмехается Ирлик. – Было б дело летом, я бы еще отмазался, а сейчас его сезон, так что извиняй, хозяйка, тут политика. А чего ее в детстве не запечатали?

Я пожимаю плечами, но Айша вдруг отвечает сама:

– Не смогли.

– Как это не смогли? – возмущенно спрашивает Алтонгирел.

– В деревне, где мы жили, духовник пытался, но не смог. А ехать в город у отца денег не было.

– Что-то Учок разошелся, – замечает Ирлик. – На одном фронте гадит, на другом халтурит. Жена ему изменяет, что ли…

– Э-мм… Слушай, Ирлик, – говорю я, не очень желая выслушивать подробности половой жизни богов, – как ты считаешь, она в таком состоянии доживет до обучаемого возраста?

– Хотите ее на духовника учить? – хмыкает Ирлик. – Интере-есная идея. Только ничего не выйдет, из нее так шарашит, что никакая учеба впрок не пойдет.

Алтонгирел заметно сникает. Мне тоже жалко девочку, и Кира жалко, он так надеялся, что удастся ее вылечить…

– Ну мы можем хоть что-нибудь сделать, чтоб ей помочь? – спрашиваю его.

Ирлик пожимает плечами.

– Можешь Учока попросить, но осторожно, он подлюка такая… Плату берет только вперед, чуть недоглядишь, прошлое изменит.

– А какую плату-то?

– Подарок какой-нибудь, – поясняет Ирлик. – Золотишко, меха… Но ему надо по всей форме, с отправлением на ритуальном костре и прочими красивостями.

– Слушай! – хлопаю себя по лбу. – Я ж ему гобелен сплела!

Мало мне хлопка по лбу, еще и тычок в ребра получаю от Алтоши. Ирлик принимает высокомерно-оскорбленный вид.

– Я тут, значит, прибегаю по первому зову, а она этому вороньему сыну гобелены плетет!

– Ну, И-и-ирлик! – Я складываю ручки домиком. – Не сердись, я просто хотела его задобрить, чтобы он перестал нам пакости делать. Хочешь, я тебе еще сплету? Или вышью? Два раза?

Ирлик прищуривается:

– А ты красиво вышиваешь?

– Красиво! – с готовностью отвечаю я.

– Ну ладно, – соглашается он. – Так и быть, прощаю. Но жду от тебя портрет, и чтоб большой и красивый был!

– Хорошо-хорошо! – часто киваю я. – Вот вернусь домой и засяду!

– Можешь не спешить, я бессмертный, – усмехается бог. – А Учок теперь тебе и правда должен, можешь попробовать с ним поговорить.

– А это сложно? – уточняю я.

– Сложно, – серьезно кивает Ирлик и переводит взгляд на Алтонгирела. – Ты, духовник, не Старейшина пока, так ведь?

Алтонгирел прямо сидя вытягивается по струнке и рапортует:

– Старейшиной не являюсь, простите неразумного!

– Да ты передо мной-то не выделывайся, – дружелюбно говорит Ирлик. – Эту манеру лучше для Учока прибереги, он по-человечески не понимает. А ты, Лиза, учись. С другими богами вот так говорить нужно, иначе ничего не добьешься.

– Я так не умею, – развожу руками. – Я вообще по-муданжски так себе говорю.

– Это да, – соглашается Ирлик и кривится. – А ты, значит, духовник, раз не Старейшина, то и формул преподнесения не знаешь, так?

– Не положено, – лепечет Алтонгирел. – Простите…

– Знаю, знаю, не занудствуй, – перебивает его Ирлик. – Раз так, то доставай ручку там или что, записывай, диктовать буду.

Мы с Алтошей синхронно извлекаем наладонники.

– Техники-то, техники, – качает головой Ирлик. – На бумажку запишите, а то, как Учок явится, у вас вся эта техника вырубится к шакалам, он же не знает, как она устроена.

Мы принимаемся рыться в вещах в поисках бумажки, точнее, конечно, пластика, откуда тут бумаге-то взяться… Положение спасает Кир, извлекши из кармана куртки, надетой на Айше, свернутую трубочкой тетрадку с упражнениями по муданжскому и карандаш. Алтонгирел пытается ее перехватить, но Ирлик отдает мне.

– Тебе говорить, ты и записывай.

Так что Алтоше ничего не остается, как все-таки строчить в наладонник, а Алэка у меня принимает Кир, а то мелкий чересчур интересуется шуршащими бумажками.

– Итак… – Ирлик умудряется сложить ноги лотосом на своем переднем сиденье, при этом задевает что-то на пульте управления, от чего включается музыка. – А ну тихо! – рявкает он на унгуц, и машинка послушно затыкается. Чую, не слыхать нам тут больше музыки… – Так вот, – продолжает Ирлик. – Сейчас мы отсюда выйдем, посадим девчонку в сугроб, дадим ей в руки какой-нибудь фрукт… Лиза, у тебя найдется завалящая хурма или еще что?

– А разве не тыкву надо? – набирается смелости встрять Алтонгирел.

– Облезет и неровно обрастет этот Учок, тыкву ему еще, – кривится Ирлик. – Сойдет и клубень чомы.

Я меж тем откапываю пакет с фруктами, которые мы собирались раздать детям, но не успели пока.

– Вот, есть хурма, обезьяньи серьги, нуговые ягоды…

– Бери хурму. Итак, посадим мы ее с хурмой, ты, Лиза, встанешь у нее за спиной и скажешь молитву призыва. Записывай: О великий, светозарный, неботрясущий, грозный, вечно почитаемый нами господин наш Учок,  – с непередаваемым отвращением диктует Ирлик. – Долгая тебе лета, красное тебе солнце, белая тебе вода, жирная тебе земля . Лиза, не пропускай «тебе», а то он не поймет. Так, хорошо, дальше пиши: Неразумные и несчастные почитатели твои, мы нижайше молим тебя своим присутствием наше скудное обиталище осенить.

– А разве не надо говорить «несчастные рабы»? – снова встревает Алтонгирел.

– Ты духовник, тебе надо, – поясняет Ирлик. – А она свободная женщина. Так, что там дальше… Да отверзнутся небесные врата, дабы смог луч солнца обратиться дорогой, по которой лежит твой путь в наши… ну, скажем, дикие леса . Мы же в лесу будем призывать, правильно?

Я вообще не помню, когда последний раз что-то писала от руки, почерк у меня корявый, а скорость маленькая, строчу, высунув язык, едва успеваю. На счастье, Ирлик делает паузу.

– Слушай, а почему так сложно? – не выдерживаю я, переводя дух. – Это правила вежливости какие-то?

– Да нет, говорю же, он по-человечески не понимает, – поясняет Ирлик. – Ты привыкай, таких, как он, большинство, это я… как это называется? Вольнодум. За что меня и не любят, собственно. Ладно, пиши дальше, еще много.

Я исписываю полтетрадки формулами приветствия и благопожеланиями, когда Ирлик вдруг останавливается и делает глубокий вздох, обдавая нас с Алтошей горячим медовым дыханием.

– А теперь самое веселое, – предупреждает он, сверкая зубами. – Поскольку гобелена у тебя с собой нет, то придется прочитать формулы преподнесения, а они на древнем языке.

– Так я ж его не знаю… – обалдеваю я.

– Вот потому я и говорю, что самое веселое, – поясняет Ирлик. Волосы у него распущены и затеняют лицо, так что хорошо видно только блеск глаз и зубов в кровожадной улыбке, и мне становится не по себе. – Я продиктую по буквам, а ты уж записывай как хочешь. Слушай.

Дальше он производит последовательность звуков, часть из которых напрочь отсутствует в современном муданжском.

– Погоди-погоди, – прерываю я. – Я не понимаю, какими буквами это записывается.

– Какими хочешь, лишь бы прочитать смогла. Слушай еще раз.

Со второго раза я вывожу три строчки – муданжским, всеобщим и родным алфавитом вперемежку.

– Я это не прочту, – говорю в ужасе, глядя на бессмысленные значки.

– Прочтешь, куда денешься, – успокаивает Ирлик. – Может, не с первого раза, но прочтешь.

– Ага, а Учок будет стоять и ждать.

– Будет, а что ему останется, – ухмыляется Ирлик. – Если уж ты его вызовешь, то он не сможет уйти, пока не отпустишь.

– Может, мне заранее потренироваться? – с опаской спрашиваю я. Не нравится мне идея, что какой-то бог будет стоять и слушать мои потуги. Я бы на его месте меня быстро пристукнула.

– Ни в коем случае! – серьезно отвечает Ирлик. – Если тебе удастся произнести все правильно до того, как Учок будет здесь и выслушает приветствия, получится чудовищное хамство. Не волнуйся, не заржавеет подождать, пока ты справишься. Давай, пиши дальше.

И я пишу.

Мы выходим из унгуца и, воровато оглядываясь, топаем в лес. Комичнее всего выглядит Ирлик – он с ног до головы завернут в белый флисовый плед, потому что мерзнет в человеческом обличье, а в божественном его Учок сразу узнает.

– А он вас точно не узнает так ? – осторожно спрашивает Кир.

– Под белым пледом точно нет, – успокаивает Ирлик.

– Он серьезно настолько тупой? – понизив голос, удивляется Кир.

Алтонгирел возмущенно шипит и пытается отловить Кира за ухо, но это очень трудно сделать, когда несешь на руках больную девочку, так что ребенок уворачивается.

– Да он, конечно, умом не блещет, – спокойно отвечает Ирлик. – Но дело не в этом. Учок – из старших богов, он по-другому воспринимает мир, чем мы, младшие. Для него символ равнозначен реальному присутствию. Со мной так тоже бывает, но я стараюсь не поддаваться. Это трудно… Вроде как глаза видят, а потрогать нельзя. Иногда забываешь, трогаешь, а там пустота. Очень обидно бывает.

– Так не получится, что я Учока с этим гобеленом как бы… надую? – опасливо интересуюсь я.

– Его-то нет, – отмахивается Ирлик. – Говорю же, он из старших. Для него что глаза видят, то и правда. Старшим гораздо легче жить. А вот я, да Умукх, да Укун-Тингир, мы бродим в полутьме. Ну да что я тебе это рассказываю, у тебя свои, человеческие проблемы. Хватит уже идти, у меня ноги закоченели!

Мы останавливаемся не то чтобы на полянке, но деревья тут немного пореже. Ирлик указывает на холмик впереди.

– Духовник… – начинает он, потом сдвигает брови и на пару секунд задумывается: – Алтонгирел. Клади девчонку сюда.

Алтоша так обалдевает от того, что бог вспомнил его имя, что не сразу выполняет указание. Ирлик, впрочем, не замечает.

– Лиза, ты с ребенком становись у нее за спиной.

– А зачем с ребенком-то? – хмурюсь я, поудобнее перехватывая Алэка.

– Затем, что, когда мать с ребенком просит, отказать невозможно, – как само собой разумеющееся поясняет Ирлик. – Алтонгирел, ты будешь ей бумажку держать. А ты, пацан, давай ко мне под плед, тебя Учок не любит, нечего его провоцировать. И всем молчать, кроме Лизы. Я, если что, слова подскажу, но лучше бы без этого.

– Алэк может высказаться, хотя слов он пока не говорит…

– Детям простительно, – перебивает меня Ирлик. – Давай начинай быстрее, очень уж холодно, а ты долго будешь продираться. Если с первого раза не получается, читай второй и третий, пока не получится. Учок за временем не следит, хоть вечно тут будет стоять. Ну все, мы прячемся.

Подтянув к себе Кира и запахнув поплотнее плед, Ирлик в самом деле ложится в снег и более-менее сливается с местностью. Кир еще немного ворочается, устраиваясь, и в итоге мне видны только два любопытных носа под белым козырьком.

Алтонгирел, стоящий у меня за спиной, открывает первую страницу записей и сует мне под нос. Я начинаю читать.

Надо отдать должное Ирлику, он очень четко указал, где кончается каждая часть, которую можно повторять отдельно. Первую я прочитываю четыре раза, прежде чем от нее происходит какой-либо толк.

Толк выглядит как луч красноватого света, как будто бы прямо от солнца, падающий в сугроб метрах в трех передо мной. Сосны по обе стороны начинают мелко дрожать, как бы в порыве внезапного ветерка, но уж очень интенсивно. Иголки и шишки с них осыпаются, но не на землю, а зависают в луче кружащимся облаком. Свет напоминает закатный и живописно играет на хвое, взвешенной в воздухе. Постепенно смесь уплотняется и складывается в подобие человеческой фигуры – рыхлое, темное, шипастое и с красноватыми отблесками.

Айша, которая сидит опершись спиной о мои ноги, прерывисто вздыхает. Алэк у меня на руках завороженно рассматривает явление перед нами. Алтонгирел держит листки у него над головой, рука его дрожит.

– Дальше! – слышу я надрывный шепот слева, не понимаю только, это Ирлик или Кир мне командуют. Но что это я, действительно. Надо же продолжать.

Я честно прочитываю следующий кусок, в котором здороваюсь и желаю тому, что стоит передо мной, бесконечного блага. Не знаю уж, как я должна понять, что мои слова услышаны.

– Еще раз! – шипит над ухом Алтонгирел.

Я послушно повторяю. О, теперь вижу, что проняло, – у стога шишек появились глазки! Точнее сказать, два красных прожектора. Они недолго шарят по снегу и деревьям вокруг, к счастью, не задерживаются на белом пледе, под которым сидят Ирлик с Киром, и нащупывают меня. Ощущение именно такое, как будто меня щупают чем-то теплым и мокрым, причем прямо под одеждой. Я взвизгиваю и отшатываюсь, упираясь спиной в Алтонгирела.

– Тихо! – шикает он.

– Ты знаешь, как это гадко?! – возмущаюсь я.

– Не разговаривай, читай дальше!

К счастью, омерзительное ощущение ослабевает, хотя и не исчезает совсем. Однако дальше следует та самая абракадабра из трех алфавитов. Я поглубже вздыхаю и пытаюсь успокоиться, а заодно уложить дрожащую руку духовника себе на плечо, а то буквы очень прыгают перед глазами.

Начинаю читать и сбиваюсь на пятой букве. Начинаю заново – на третьей. Снова глубоко вздыхаю, третья попытка более успешная – две строчки. Но, увы, их там три.

Не знаю, сколько раз я пыталась воспроизвести всю «формулу преподношения», как Ирлик ее назвал, но за это время успело стемнеть. Прожекторы Учока продолжают меня буровить, Ирлик там, наверное, уже оледенел, Азамат нас ищет…

Меня кто-то хватает за лодыжку. Не знаю, каких нечеловеческих усилий мне стоит не завизжать, но я все же сжимаю глотку, памятуя, что говорить нельзя.

– Повторяйте за мной, – шипят мне снизу.

Я понимаю, что это Айша говорит. Она-то откуда знает слова? Запомнила?

Но я послушно повторяю. То, что я слышу, очень похоже на то, что мне надо сказать, а повторять со слуха все-таки гораздо проще, чем разбирать мои каракули. С первой же попытки мне удается, я вижу какие-то изменения и так радуюсь, что чуть не забываю, что это еще не конец…

А изменения меж тем не шибко радостные. У существа из иголок открывается клюв. Длинный, красный. С зубами. Две мохнатые лапы отделяются от тела и повисают в воздухе, простертые ко мне, безо всякой связи с телом.

Айша продолжает говорить монотонно и неторопливо, что, конечно, хорошо, потому что я успеваю повторять, но как-то мне уже хочется побыстрее перейти к следующей фазе. К счастью, Учок не приближается ко мне, а то бегать бы мне по этому лесу, пока ноги несут…

После очередного куска абракадабры под диктовку Айши в воздухе повисает призрачная копия моего гобелена с Учоком, и мохнатые пальцы смыкаются на его углах. Ну вот, конец-край близок. Осталось попросить его за Айшу, и все.

И я должна была бы сообразить, что для манипуляций над Айшей ему придется подойти поближе. Девочку поднимает в воздух, она безвольно висит, опустив голову, как некачественная марионетка. Она продолжает мне диктовать, но с трудом, как будто забывает, что делает. Видимо почувствовав это, она ускоряется, и я на последнем дыхании тараторю за ней. Хвала небесам, последний отрывок на древнем языке кончается прежде, чем она отключается совсем, а дальше уже снова по-муданжски. Через секунду после того, как я выдыхаю последнее слово, Учок приближается вплотную и втягивает Айшу в себя, то есть в смерч из хвои, который он собой представляет. Не знаю, куда он дел гобелен, я была слишком занята, чтобы следить. Красные глаза бога шарят по мне и по притихшему на руках Алэку. Тепло из-за моей спины исчезает – это Алтонгирел уронил тетрадку и кинулся ее поднимать.

Учок поднимает мохнатую лапу и протягивает ее к Алэку. Я в ужасе прижимаю ребенка ближе. Хвоя колышется как бы в такт дыханию, меня прошибает пот, я пытаюсь шагнуть назад, но не могу, ноги приросли, Алэк принимается хныкать. Я загибаюсь вся сама в себя, лихорадочно заворачивая ребенка в полы шубы, пуговицы брызжут веером во все стороны. Нет-нет-нет, только не мою деточку! Учок вздрагивает от удара пуговицы, наклоняется ко мне, задевая мохнатым клювом мои волосы, и все-таки дотягивается лапой до Алэка. Гладит его по голове. И вдруг вся хвоя падает на землю вместе с Айшей, свет меркнет, и мы остаемся в полной темноте и тишине, Алэк возмущенно сопит у меня на руках.

Тишина длится недолго. Ее прорезает нечеловеческий визг Айши. Я разрываюсь между ней и Алэком, но Алтонгирел удерживает меня.

– Читай благодарность! – орет он, сует мне тетрадку и бросается вперед, переворачивает девочку на спину, стряхивает с ее лица хвою.

Айша визжит изо всех сил, и кто бы подумал, что их у нее столько. Я еле разбираю слова в густых сумерках, пытаюсь читать, держа Алэка одной рукой. Внезапно снова становится светло – это включаются фары унгуца, направленные прямо мне в спину. Воспользовавшись возможностью, я быстро дотарабаниваю остатки текста. Как раз вовремя – в следующую секунду до меня добегает Азамат.

– Лиза! – Он хватает меня за плечи. – Что вы тут делаете, мы вас обыскались! Почему она…

Нас окружают люди, Айша продолжает визжать с краткими перерывами на вдох, Алтонгирел держит ее за руки и что-то бормочет, но непохоже, чтобы это имело эффект. Алэк у меня на руках выглядит живым и здоровым, только очень недовольным, но папе радуется.

Из-под снега, а вернее, из-под пледа вылезают несколько поддубевший Кир и мрачный Ирлик. Последний, даже не оглядываясь по сторонам, трансформируется в свою божественную форму среднего размера.

– О боже… – выдыхает Азамат, замечая светящуюся фигуру Ирлика.

– А-а-а-а-ах! – нараспев протягивает упомянутый боже. – Тепло-о-о-о!

Надо ли описывать, что происходит вокруг… Гхан валится в снег, дети кто вопит и бежит, кто замер на месте и забыл дышать. Кир деловито отряхивается, не спеша отходить от Ирлика, который теперь производит тепла примерно столько, сколько давал бы костер того же размера.

Айша продолжает орать.

– Азаматик, подержи Алэка, пожалуйста, – выдавливаю я, снова обретая способность соображать. Алэк уже и сам тянет ручки к папе. Еще бы, мама-то вот без ума оказалась, втянула деточку во что-то непотребное.

Азамат, еще не совсем, мягко говоря, разобравшийся в ситуации, послушно подхватывает у меня мелкого.

– Объясни что-нибудь! – молит он, заглядывая мне в глаза.

– Спасаем Айшу, Ирлик помогает, она типа духовник! – выпаливаю я и кидаюсь туда, где Алтонгирел по-прежнему пытается колдовать над несчастной девочкой.

– Ирлик, почему она не в порядке?! – вопрошаю я.

Бог присаживается рядом, щекоча меня перьями и обдавая жаром.

– Сквозь нее бьет поток. Очень много силы покидает ее, но еще больше вливается. Это больно. Алтонгирел, ты можешь ей помочь, если покажешь, как собрать всю силу в единый поток, тогда его можно будет подчинить дыханию.

– Знаю! – истерично и повышенным тоном отвечает духовник. – Пытаюсь, не могу! Силы слишком много!

– Ты не поэтому не можешь, – спокойно возражает Ирлик. Завидую его невозмутимости. – Ты боишься прикоснуться к женщине.

Алтонгирел вытаращивает на него блюдцеобразные глаза, шевелит губами, но возразить не решается, только снова поворачивается к Айше, мечущейся на усыпанном хвоей снегу.

Я беру его за запястье.

– Успокойся, – предлагаю, хотя сама далека от спокойствия. – Ты можешь это сделать. Вон даже Ирлик в тебя верит. Мы же знаем, что ты эпически крут. Я понимаю, что разведывать новое страшно. Но иногда это необходимо. И куча людей постоянно это делают, вполне успешно. Знаешь, как мне сегодня было страшно? Но я справилась, хотя для меня все происходящее было совершенно вчуже. Для тебя же тут твоя работа, и новизна очень небольшая. И ты не один, и у тебя не отберет ребенка злобный бог. Ну давай, Алтонгирел, ты справишься!

Не знаю уж, моя речь возымела какое-то действие или просто духовник собрался с силами, но он все-таки начинает шевелиться. Берет Айшины руки в свои, сгибается над ее лицом и, уперев губы ей в лоб, принимается шептать. Айша уже охрипла от криков, и сквозь ее каркающие стоны я частично слышу слова Алтонгирела.

– Вдохни и держи все внутри, хоть пару мгновений, вдохни и держи. Пожалуйста, у тебя достаточно для этого сил, я знаю, что больно, но вдохни и держи…

Айша пару раз безуспешно пытается задержать дыхание, на третий ей это удается. Она беспомощно дергается, надув щеки, по вискам катятся слезы, и все ее тело выгибается, но она честно держит дыхание и не издает ни писка.

– Молодец, держи как можно дольше! – подбадривает ее Алтонгирел. – А теперь повторяй за мной в уме.

Он быстро проговаривает какую-то несложную молитву. Девочка закрывает глаза, видимо сосредоточившись на повторении.

– Терпи сколько можешь и еще немножко, – продолжает духовник и повторяет молитву.

После третьего повтора Айша вдруг расслабляется, перестает дергаться, а потом постепенно выпускает дыхание и лихорадочно вдыхает снова.

– Спасибо! – хрипло выдавливает она непонятно кому. Слово вылетает из ее рта облачком золотистой пыльцы, которая оседает на мне и духовнике.

Алтонгирел нехотя разгибается и поднимается с колен, помогая девочке встать. Она стоит сама, шатко, но без прежнего неестественного напряжения. К ней тут же подскакивает Кир, чтобы поддержать. Духовник трет между пальцами пыльцу и мрачнеет.

– Тебе нельзя говорить, пока не научишься управлять своей силой в совершенстве, – хмуро сообщает он.

Айша открывает было рот, но тут же захлопывает его ладошкой.

Я оглядываюсь.

Ирлик стоит в нескольких шагах, довольно созерцая результат своего вмешательства. Азамат успокоил Гхана и детей и отогнал их в сторонку от нас и от бога.

– Что теперь? – спрашиваю я Ирлика и Алтошу.

Ирлик жестом передает слово духовнику.

– Ее мы заберем с собой, – решительно говорит тот. – Я попытаюсь найти ей учителя. Начну с Ажгдийдимидина, но это вряд ли… Надеюсь, хоть в провинции ее кто-нибудь возьмет. В любом случае пока что учиться ей рано.

Я облегченно вздыхаю. Этот квест пройден. Хлопаю его по спине и топаю к мужу, который покачивает на руках сонного и сердитого ребенка.

– Как Алэк? – спрашиваю тут же.

– Нормально, – озадаченно отвечает Азамат. – А что?

– Его Учок погладил по голове, – с содроганием поясняю я. – Что это значит, вообще?

– Благословил, – раздается за спиной голос Ирлика.

– С чего вдруг? – хмурюсь я.

– Тебе хотел приятное сделать, – хитро подмигивает Ирлик, подойдя к нам.

– Мне приятное? – щурюсь я. – Это с какого перепугу?

– Любит самоотверженных, – поясняет Ирлик. – Ты ради какой-то чужой безродной девочки вызвала страшного бога, да еще отдала ему свою работу – это немалого стоит.

– А почему ты мне этого заранее не сказал? – елейным голосом интересуюсь я. – Я там чуть не рехнулась от страха!

– Вот именно. Он любит, когда боятся. Если бы корысть почуял, ни за что бы не благословил, – скалится Ирлик.

– Да мне как бы оно и не очень нужно было, – ворчу я.

– Зато мне нужно, – щерится Ирлик еще шире.

– Тебе-то зачем? – удивляюсь я.

– А затем, что я его обдурил! – весело сообщает Ирлик и принимается хохотать. – Он со мной поспорил, что ни за какую хурму не благословит нового князя, потому что я уже благословил. Но он тебя не узнал, потому что не умеет думать по-человечески. Не могло ему в голову прийти, что Хотон-хон будет просить за чужого ребенка. В итоге он мне проспорил, да еще ты теперь вышивку должна! Ну я ли не красавец?

Я вынуждена признать, что да, действительно красавец.

– Ирлик-хон, – осторожно спрашивает Азамат, – а вы не знаете случайно, кто Лизе прислал черные нитки для гобелена?

– Знаю, как не знать! – покатывается Ирлик, сверкая золотыми зубами. – Один знакомый горец!

– Ладно, ты мне вот что скажи, интриган, – говорю я, чувствуя, как наваливается усталость. – С Алэком и с Айшей все будет хорошо?

– Обижаешь, Хотон-хон! Конечно! – заверяет меня Ирлик. – Я когда одно делаю, другого не порчу.

– Ну слава тебе, яйца… э-э… драконьи, – заключаю я. – Можем спокойно лететь домой.

– Можете-можете, – поддакивает Ирлик. – Я зайду вас проведать через несколько дней.

– Заходи, солнце, – соглашаюсь я.

– Будем рады, – кивает Азамат. – А сейчас, я думаю, пора расходиться. Мы свою миссию здесь выполнили, а детям спать пора.

– Грузитесь в машину, – делает Ирлик приглашающий жест. – Я вас домчу с ветерком, я сегодня добрый.

Мы опасливо переглядываемся, но спорить с Ирликом не хочется. Азамат спешно прощается с Гханом, Кир с Алтонгирелом провожают самоходную Айшу до унгуца, мы залезаем внутрь и не торопясь взлетаем.

– Ну держитесь! – раздается на весь салон голос Ирлик-хона. – Раз… Два-а… Три!

Мы едва успели вцепиться в поручни, как машина рванула на юг с нечеловеческой скоростью, так что облака замелькали внизу, как верхушки деревьев. Оглянувшись, я вижу в заднем стекле сияющий золотой оскал и огненный хвост, пускающий по небу искры. Пятнадцать минут турбулентной жути – и мы дома.

Над парковкой Ирлик отцепляется, с улюлюканьем проделывает в воздухе троекратное сальто, освещая ночь божественным пламенем, и уносится обратно, в зубы Короула.

Мы вытряхиваемся на снег и долго, медленно бредем к дому по занесенной тропинке.

– Айша, а как ты с первого раза запомнила текст? – спрашиваю я, засыпая на ходу.

Айша смотрит на меня недоуменно, тут я вспоминаю, что ей же нельзя говорить.

– Она не запомнила, – отвечает Кир. – Она просто заснула, Ирлик-хон ей приснился и заставил ее говорить во сне.

Айша изумленно смотрит на Кира и виновато на меня.

– Ладно уж, – говорю. – Все молодцы. Главное, что мы справились…

Азамат берет меня под локоток и ускоряет шаг, как бы отводя меня подальше от остальных.

– Лиза, – тяжело произносит он, – я тебя посажу под домашний арест.

– Чего это? – вяло возмущаюсь я, хотя сама прекрасно понимаю чего, да и перспектива не ввязываться ни в какие приключения в ближайшие лет десять меня тоже радует.

– Того! – восклицает Азамат. – На полчаса нельзя одну оставить, натащила богов, напугала людей… Ты должна своим поведением подавать пример всем женщинам планеты, а ты тут устраиваешь шакал знает что!

– Если бы все женщины планеты в самом деле брали с меня пример, Айша бы не чахла в этом приюте, – замечаю я. – Но ты прав, я хватила лишнего. На домашний арест согласна, все равно в ближайшее время вся моя жизнь будет посвящена вышиванию. Я вполне эффективно сама себя наказала.

– Посмотрим, сколько ты выдержишь, – усмехается Азамат, открывая передо мной дверь.

Он уже не сердится, и я его понимаю. Сама на него сердиться дольше двух минут не могу. Хочет запирать – пускай запирает. У меня дети не мыты, кошки не глажены, работа не работана и Алтонгирел не посрамлен. От богов я бы в ближайшее время отдохнула…