Онлайн чтение книги Удерживая небо
Глава III. Матфей Исидорти, клирик монастыря Сил Святых

Ску-у-у-учно. Ой, как ску-у-у-учно, хоть волком вой, хоть выпью реви. Хотя выпь-то как раз и не ревёт… Охти, тоска смертная.

Молодой монах – у него едва-едва закурчавилась редкая бородка – перевернулся на другой бок. Жёсткий лежак в узкой келье, щель окошечка – насмешка, а не окно, честное слово. В келье, кроме свечи, песочных часов, кувшина с водой, поганой кадушки для ночных надобностей да образа Святых Праведных Сил, ничего нет, даже молитвенника, потому как молитвенники положены одним лишь пожилым отцам, кого память начинает подводить, а молодым следует полагаться на собственную голову, на что ж ещё, а это тоска-а-а-а-а такая-а-а-а-а…

Монашек не то зевнул, не то вздохнул. Свеча горела хоть и тускло, но ровно, выхватывая из мрака узкое лицо с высокими скулами, тонкий нос с горбинкой, глаза, глубоко спрятавшиеся под надбровные дуги.

Учи, учи, учи. И помни, как тебе повезло, что не трудником бесправным спину гнёшь на монастырских полях, под дождём, аль жарой, али снегом. Это им, бедолагам, работа до седьмого пота и восьмого издыхания, а тебе – им на зависть! – сиди себе под крышей, в тепле, сытый… ну, или почти сытый… Книжечки почитывай, молитвы запоминай, отцу настоятелю выученное отчитывай, да не просто так, а голосом ясным, чистым и по чину меняющимся.

Эх, спать всё равно не получится – через час уже зазвонят к ночной службе, «на ведьм и колдунов поношение». Час? – юноша взглянул на большие песочные часы. Ага, час всего. Лучше и не пытаться заснуть, потом просыпаться – мука мученическая. Отец настоятель непременно заметит, что носом клевал, что в глазах «огня веры» не было. А откуда ему взяться-то, огню этому, если Силы Святые отродясь никто никогда не видывал, одни только книжки и остались; так ведь в книгах я и сам такого понапишу, что только держись.

Да и потом… говорят, когда Праведные Силы являлись, то чудеса творили великие, огонь с небес сводили, по воздуху летали аки птица, болящих исцеляли, только что мёртвых не оживляли. Но с тех пор сколько уж годков пролетело, сколько воды утекло? Праведные Силы – шестеро их было, мужей четверо и жён две, красоты несказанной, и о том рассказы оставлены в книгах, усердными перьями записанные. Да вот только толку с тех рассказов никакого. Чудес никто творить не может, кроме ведьм. Да и те ведьмы, если призадуматься…

Призадуматься. В этом-то всё и дело. В монастыре жизнь легка ещё и тем, что думать не надо. Трудники, так те и вовсе думать небось не умеют.

Матфей вздохнул, поправил фитиль, снял нагар и уселся на жёсткий лежак, глядя в узкое оконце. Грубый камень, железные прутья решётки… Ведьма, отец-настоятель учил, ночной птицей или там мышью летучей к мужу, себя Праведным Силам посвятившему, проникнуть может и в прельщение ввести.

В прельщение ввести. Ох…

Тут мысли молодого монашка обрели совершенно иное течение. Некоторое время он сосредоточенно размышлял, какими же на самом деле могут оказаться детали этого самого «прельщения» и чем оно всё закончится.

Ох, ох, срамота-то какая!

Он воровато оглянулся, словно ожидая прямо здесь нарваться на строгий взгляд отца Андратия. Рукоблудие – грех страшный, Силы Святые так заповедали и кары за него назначили. Ох, сомнения, сомнения, грех ещё более тяжкий! Уверовать бы… Хорошо отцу настоятелю, он-то во всём так уверен, словно собственными глазами видел. А я вот не могу. Написано в Книге Творения, что создали Праведные Силы мир в шесть дней и шесть ночей, а на седьмой отдыхали все вместе и праздновали, окончанию труда радуясь, и оттого мы все отдыхаем в день седьмой, а шесть трудимся… Стоп-стоп, о чём это я? Ну да, Творение. Откуда мир явился, что началом стало и что было ещё раньше? Вот тут-то я и могу только своим глазам верить. А то напишу, что мир, мол, изблевал из уст своих страшенный зверь Умм-ра, и что тогда? Напишу, что изблевал, и потому-то у нас и житуха такая отвратная, и зима полгода, и лето засушливое, весна короткая, а осень дождливая да гнилая, и поди-ка, поспорь со мной! Я так видел, и всё тут.

Ох, ох, да что ж за мысли-то мне в голову лезут?! А ну как Силы Святые и впрямь каждое слово, про себя сказанное, слышать могут?

Матфей сглотнул и вновь пугливо оглянулся.

Нет, никого. Неоткуда им тут взяться, Силам Праведным. Никто их никогда не видел, никогда не слышал. Только книги и остались. А книгам веры нет, если только сам всего не проделаешь. Эвон, у отца Мерафе в библиотеке – чего только нет, а в сундуках, от посторонних запертых – труды и по алхимии, и разысканию существ небывалых, необыкновенных, и там, в этих книгах – то, что проверить можно. Повторить. Сделать самому. И те, кто их писал, знали – другие проверят . А значит, писали с толком, сознавая, что делают. Особенно потому, что жизнью рисковали.

Эх, заглянуть бы в те сундуки! Да не одним глазом, как доселе удавалось, когда отцу Мерафе помогал, а как следует. Не зря же он, Матфей, грамоте обучен, да не только Праведными Силами даденной. Давались ему чужие словеса, легко давались, другим клирикам на зависть. Так он и к отцу Мерафе попал, старик столько этих языков знает, что сам, наверное, забыл сколько. В обители чужую речь учили, потому как паломники благочестивые и из-за моря приплывают.

Вот только не подумал никто, что на иных языках и книги иные читать можно. А отец Мерафе – он как неразумный, право слово. Радуется, словно дитятко, когда кто-нибудь в его сундуки нос сунет. Правда, не во все. Некоторые – самые интересные! – он никому не показывает. Даже ему, Матфею Исидорти, хоть он уж так старался, так старался, старику угождая! Даже отец настоятель заметил и похвалил, мол, вот истинная любовь ко брату старшему – когда он, Матфей, отцу библиотекарю замёрзшие ноги в горячей лохани отпаривал.

Отпаривать-то он отпаривал, но как уговорить старого упрямца дать на тайные книги глянуть? Только два разочка и удавалось приподнять крышку, когда порядок всюду наводили. Эх, эх, какие ж там названия-то были!

«О существах небесных и подземных». «О духов вызывании и повествованиях их». «Силы Додревние, их имена, деяния, и нынешние обитания». «Как мертвецу обличие жизни придать на время краткое».

И так далее. Большего Матфей прочесть не успел, отец Мерафе крышку захлопнул, да и накричал к тому же. Мол, нечего глазами своими бесстыжими куда попало таращиться, не для него эти книги писаны… И епитимью наложил.

Епитимья-то ещё ничего, а вот плохо, что сундуки стал запирать тщательно и за ключами следить неотступно. Ну ничего, ничего, отец Мерафе у нас старенький, а кроме него в библиотеку один только настоятель и ходит из монастырских набольших. Ни отец эконом, ни отец кастелян. Не говоря уж об отце казначее. Десяток молодых клириков, таких же, что и сам Матфей, переписывают ветхие свитки, но там только священное, о деяниях Сил Праведных да первых их учеников.

Матфей бросил взгляд на песочные часы. Вот, не заметил, как и час пролетел. На службу пора. Отец настоятель опозданий не прощает.

* * *

Монастырь Бервино отличался богатством. Не роскошен, но зажиточен. Поля обширные, а при них – всякие хитрые хитрости, поколениями монахов измысленные, чтобы, значит, воду в засуху на них поднимать, а в гнилодождье – напротив, отводить. Крыльчатки, ветром движимые, какие-то колёса зубчатые, шкивы, ремни – Матфея это не интересовало. Трудники работать должны, и это правильно. А уж раз ты в монахах, то не зевай! И тут найдётся чем поживиться.

Матфей и нашёл. А что делать, если родители твои совсем не богачи, даже наоборот, и всех сыновей с дочерями простому сапожнику не прокормить, пусть даже башмаки, им скроенные, самому королю впору?

Он сбежал по крутым ступенями библиотеки, оказавшись на просторной монастырской площади с колодцем прямо перед главным собором. Братия торопилась, и из келий, и из мастерских, потому что отец эконом считал леность грехом, а инструменты без дела валяться не должны только потому, что на небе, видишь ли, звёзды.

К службе торопились в благочестивом молчании. Монастырь стоит на склоне, собор – выше всех, так что, оглянувшись от высоких дверей, узришь всю обитель как на ладони. Под звёздным небом сероватые некрашеные стены монастыря и рыжие черепичные крыши словно слились в сплошной занавес, завесу, за которой скрылось всё – жизнь, мечты, память… Даже родители, даже братишки с сестрёнками.

Матфей поёжился, как и всякий раз, когда вспоминал судорожно вцепившиеся в плечи батюшкины пальцы и мамины мокрые щёки. «Иди… иди, сыночек… там тебе хорошо будет…»

Что-то углядели в нём отцы монахи, коль уж взяли, не завернули, как множество других…

Нет, нет, ничего, ничего. Он их всех ещё увидит, конечно же, увидит. Он же знает, где они живут, а до городка Збаст, где устроился сапожник Савел Исидорти, всего-то неделя пути. Вот отпросится у отца настоятеля и сходит…

…Служба тянулась, как всегда, муторно и долго. Матфей старательно пел вместе со всеми, тянул шею, тщась рассмотреть Шестерых, во всех подробностях изображённых над алтарём. А чем ещё заняться на службе, которую благодаря отличной памяти знаешь назубок? Тут хоть женщины нарисованы… пусть и закутанные с головы до пят, только лицо видно, да отставленный локоть.

«И ведьма-а-ам даруй огнь и мор, огнь и мор вечный!»

Интересно, чем же это Силам Святым так ведьмы не потрафили?

«От Всадниц Ночный взор свой отве-е-ерзи, уста замкни! Огнь и мор на них, огнь и мор!»

Ночные Всадницы, хе-хе… Небось не только на конях скакать мастерицы. Но, говорят, и монаха на ложе оседлать не помешкают…

Ой-ой, спасите, караул! Да что ж это с мыслями моими сегодня?! Про другое думай, Матфей, про другое, да скорее, скорее!..

…Так, где там отец Мерафе? После ночной службы старик всегда любил ещё поспать, до утреннего распева. Ну да, вон он, пошёл в левое крыло, там кельи старших отцов. Библиотека пустая, писцы явятся только после первой светлой молитвы. Младшую братию отцы эконом с кастеляном сейчас нарядят на работы, а мы в это время…

– Вам помочь, отец Мерафе? Что-то хромаете вы опять. Колено натрудили?

– Ох, ох, ты никак, Матфейка, мальчик мой? Да, спасибо, что руку даёшь. Эх, старость не радость, скоро и вовсе карабкаться по этим ступеням не смогу…

– Я помогу, отец. На меня обопритесь, – от собора надо спуститься на площадь, а потом вновь подниматься, потому что кельи старших отцов строили высоко, чтобы, значит, «вид был получше». Зачем, почему, кто так устроил – уже не дознаться. И вот ковыляет старый и тучный отец Мерафе, вполголоса ругая «эти ступени, будь они неладны».

Вот и келья, вот и знакомая дверь, такая тяжёлая, что и тараном не вышибешь. Зачем простому монаху, пусть и отцу библиотекарю, такая дверь? От ведьм ночных отбиваться?

– Прилягу, Матфей. Что-то… плохо меня ноги держат последнее время, ох, ох…

– Не беспокойтесь, отец, я всё сделаю. И библиотеку открою, и писцам работу раздам, как вы мне вчера в малом свиточке и разъяснили…