Онлайн чтение книги Гребаная история Une putain d'histoire
11. Пазл

На мгновение вопрос повис в воздухе.

– Отправная точка – это паром, – сказал я. – Вот откуда следует начинать.

– Кто-то сбросил ее за борт, и там она запуталась в сети? – предположил Джонни.

Эта версия сразу показалась нам неправдоподобной. Полиция тоже наверняка отмела ее: маршрут паромов не проходит через зоны рыбной ловли. Сколько морских миль тело могло продрейфовать за ночь? Очевидно, это должно зависеть от течения. И в том маловероятном случае, если Наоми, дрейфуя, запуталась в сети, она в тот момент была мертвой или живой? И почему рыбаки на борту своего траулера ничего не заметили? Да, если предположить, что они обнаружили тело среди рыбы (при этой мысли я испытал приступ отвращения), как они могли оставить его на пляже и вернуться на судно, будто ничего не случилось?

– Она могла покинуть паром с кем-то еще, – выдвинул гипотезу я.

– В этом случае камеры засняли бы их и полиция знала бы, кто это такой…

Я посмотрел на Чарли.

– Ты не мог бы порасспросить брата, нет ли в записях камер слежения эпизода, где Наоми покидает паром?

Но ответ я уже знал. Вопросы полицейских, их интонация яснее ясного говорили о том, кого именно они подозревают, а это означало, что ничего такого в записях с камер не было.

– Есть одна штука, которую они мне сказали, – продолжил я.

Друзья повернулись ко мне.

– Рядом с телом Наоми нашли кусочек пазла. На пляже.

Поставив локоть на стол, я взъерошил себе волосы, нахмурившись и склонив голову набок.

Это наводит на мысль о чем-то, что я видел на пароме, но что именно, мне не удается понять…

– Пазлы есть на всех паромах, – заметила Кайла.

– Таггерт, – бросил Чарли.

Вздрогнув, я уставился на него. Он прав: Джек Таггерт.

В тот вечер он был на борту. Я будто снова увидел его: сидит перед пазлом, разложенным на столе, как всегда один. По телу пробежала дрожь. Таггерт – грязный тип, все это знают. Ходили слухи об изнасилованиях, которые он совершил, когда служил в армии пехотинцем, но те же слухи утверждали, что армия, со своей юридической системой, не дала ход делу. Вроде бы отговорили подавать жалобу всех двадцать семь военных – мужчин и женщин, жертв его домогательств. Уйдя в отставку, Таггерт использовал свои навыки, чтобы заняться контрабандой, но его поймали, и он отсидел целых три года в тюрьме Орегона, после чего вышел и обосновался на Гласс-Айленд. В западной части острова, в глубине леса, у подножия Маунт-Гарднер. В самой негостеприимной его части. Не так далеко от Агат-Бич…

– Я видел Таггерта сидящим на пароме за пазлом, – сказал Чарли.

– И что? Паззлы есть на всех паромах, – повторил я. – И он не единственный, кто его собирал.

– Но я говорю о пароме, с которого исчезла Наоми, – настаивал Чарли.

– И речь идет именно о Джеке Таггерте, – добавил Джонни, поворачиваясь к Кайле, – самом стремном типе на острове после твоего отчима.

Она бросила на него уничижительный взгляд.

– Ну так заявим в полицию, и все дела.

– И что они сделают? Какой судья выпишет ордер на основании того, что шестнадцатилетний парень увидел человека за пазлом?

– Вот черт, этот тип фигурирует даже в базе данных преступников! – воскликнул Джонни.

– И его хибара не так уж далеко от пляжа, – напомнил я.

В полицейской базе данных значились все правонарушители, живущие на архипелаге. Она регулярно обновлялась службой шерифа. Согласно этой базе, на архипелаге живет двадцать шесть сексуальных преступников, представляющих небольшую угрозу, и пятеро – представляющих повышенную. Понять бы еще, что это означает… И речь идет только об островах. Я вспомнил другую историю, всколыхнувшую округ два года назад: в 2011 году, незадолго до того, как Таггерт поселился на Гласс-Айленд, речь шла о другом сексуальном преступнике, уже отбывшем наказание. В заголовке «Газеты островов Сан-Хуан» значилось: «На Гласс-Айленд скоро поселится сексуальный преступник третьего уровня» . На первой странице был помещен портрет этого типа. Почти половина населения устроила манифестацию перед дворцом правосудия острова. Прочитав эту статью, Лив испустила крик ярости:

– Если он представляет собой опасность, то почему до сих пор на свободе? Если нет, почему его не оставят в покое? Третий уровень… Боже мой! Что это еще за белиберда?

Но я был не настолько объективен. Что важнее – спокойствие этих типов или безопасность детей? Разве их родители не имеют права знать, что в округе живет педофил, а женщины – что неподалеку бывший насильник? Лив тогда возразила:

– Пойми, Генри, каждый имеет право на второй шанс. Они и так уже достаточно наказаны.

Но я больше не был в этом так уверен.

Зато уверен я был как раз в противоположном: что есть кучка людей, которые наслаждаются, торгуя вразнос сплетнями такого рода. Их заботит не столько безопасность невинных младенцев, сколько вкусный яд злословия, замаскированный под добродетель.

Я поколебался, бросив взгляд наружу. Дождь, поливающий кафельные плитки, стекал вниз черными и блестящими струями.

– И все-таки вам не кажется, что имеет смысл пойти туда и взглянуть?

– Пойти и взглянуть на что? – спросила Кайла.

– На прокисшую халупу этого засранца, – холодно бросил я.

Эти слова пробили пелену безразличия, и все одновременно оживились.

– Ты это серьезно?

– И как мы на это посмотрим? – поинтересовался Джонни.

– Заберемся в дом, когда его не будет на острове, – пояснил Чарли бесцветным голосом.

– Вы что, смеетесь тут надо мной? – поморщилась Кайла.

– ЧЕРТ ПОБЕРИ, КАЙЛА, ТЫ ДУМАЕШЬ, В ТАКОЙ МОМЕНТ У НАС ЕСТЬ ЖЕЛАНИЕ ШУТИТЬ?

Эти слова Чарли произнес таким необычным для него голосом, полным ярости, что мы все вздрогнули.

Я увидел, как Кайла пристыженно опустила голову.

– Ну что, – подвел итог Чарли. – Кто «за»?

Он поднял руку, я сделал то же самое. После секундного колебания Джонни присоединился к нам. Кайла энергично потрясла головой в знак отрицания, опустив глаза и разглядывая столешницу.

– Трое против одного, – объявил Чарли. – Сегодня это не провернуть. Пойдем завтра. Подождем, когда он будет на континенте.

Таггерт вкалывал в кафе в Маунт-Вернон.

– Как-нибудь выкручиваемся, чтобы вернуться из школы пораньше. Джонни, ты караулишь прибытие паромов, мы с Генри пойдем туда.

– Надеюсь, полиция сделает всю работу до вас… – начала Кайла ледяным тоном.

Мобильник Джонни выбрал именно этот момент, чтобы завибрировать у него в кармане, и он вынул аппарат, чтобы просмотреть эсэмэски, будто мы тут вели обычную дружескую беседу. Экран осветил его бледное лицо.

– Чертово дерьмо! – воскликнул он.

– Что там такое? – спросил Чарли.

В свете экрана я ясно увидел, что Джонни украдкой пялится на меня.

– Я не верю.

Кайла склонилась над экраном, и я увидел, как она побледнела, перед этим, в свою очередь, незаметно бросив на меня взгляд. Мой желудок скрутило от страха.

– Что там такое, Джонни?

Он смущенно поднял на меня глаза.

– Мне это только что прислали. Похоже, ходит в социальных сетях…

Джонни повернул свой телефон так, чтобы мы с Чарли могли увидеть. Мы склонились над экраном, плечо к плечу. Я чуть не подпрыгнул. Страница на «Фейсбуке». Страница с моим снимком. Я сглотнул слюну… Сделанным без моего ведома с телефона, издали, но вполне узнаваемым. На этой фотографии у меня была гнусная морда. Вид человека, которого есть за что упрекнуть. Настороженный взгляд мутного типа. Я втягивал голову в плечи под проливным дождем. И ко всему прочему меня вели двое полицейских.

По всей вероятности, меня сфотографировали на обратном пути с пляжа, после того, как я туда вломился. Страница была скупо озаглавлена: «Я – убийца». Там уже была целая лавина комментов.

Я всегда считал этого парня странным!

Его весь день допрашивала полиция…

Парень, воспитанный двумя лесбиянками…

Как вы можете кого-то обвинять без доказательств? Вам должно быть стыдно.

Он всегда был заносчивым козлом, он ни с кем не считается!

Нет дыма без огня.

Наоми была суперской девчонкой. Мне очень больно.

Я не верю, копы его отпустили…

Прекратите свои словесные испражнения, расследование только начато!

Вы дебилы безмозглые!

Я насчитал сорок таких постов, прежде чем сказать:

– Хорошо, этого достаточно.

Джонни поспешил закрыть страничку.

– Сборище придурков, – бросил он.

– Ты должен ответить этим кретинам, – сказал Чарли.

– Если он это сделает, ему капец, – заметила Кайла.

– Если не сделает – тоже, – возразил Джонни.

Было ли это началом кампании по кибертравле? Эта перспектива повергала меня в ужас больше, чем любая физическая угроза. В голове крутились истории об учениках, доведенных до самоубийства, потому что они были геями, не такими, как все, или просто недостаточно крепкими, чтобы защититься в этих джунглях – собственной школе. В большинстве случаев те, кто толкнул их в могилу, не чувствовали за собой ни малейшей вины. И ведь они не принадлежали к числу тех, кто недавно потерял любимого человека. Внезапно я осознал, как безгранично сейчас, в это самое мгновение, уязвим, хрупок, как фарфор. Как смогу я сопротивляться такому цунами глупости, недоброжелательности и жестокости, если оно нахлынет? Я почувствовал страх. Я вспомнил, что где-то читал: в прошлом году миллион детей и подростков подвергались травле, угрозам, став объектами полных агрессии комментариев, подавления в форме запугивания и жестокости на «Фейсбуке». В социальных сетях слова ненависти распространялись подобно пожару.

В полумраке я попытался встретиться взглядом с друзьями. Я был в ужасе.

– Мне страшно, – сказал я дрожащим голосом.

Кайла наклонилась вперед, положив локти на стол, и, внезапно смягчившись, взяла мои руки в свои. И сжала их.

– Мы с тобой.

– И это навсегда, парень, – произнес Джонни. – Мы все в деле, верно?

–  Мне подобный, мой брат , – подхватила Кайла.

– Начиная с этого мгновения нам нужно организоваться, – объявил Чарли. – Будем держать ухо востро и отслеживать, что вокруг говорится и делается. Сегодня в эпицентре Генри, а завтра можем оказаться мы все. Также надо быть очень осторожными и с телефонными звонками. Эти ублюдки копы очень даже могут поставить Генри на прослушку. Начиная с этого вечера все, что мы хотим сказать друг другу, говорим при встрече, ясно?

Все высказались «за».

– Встречаемся здесь завтра в пять вечера. Исхитритесь уйти пораньше.

Затем Чарли обнял меня за плечи и прижал к себе. Я увидел его глаза и ощутил себя не одиноким, любимым . Я почувствовал тепло этой любви без задних мыслей, существующей только между нами. Это передалось мне от них, будто электрический ток. Я был живой и, в противоположность тому, что перед этим думал, не одинокий.

– Не бери в голову, парень: им не удастся поиметь нас, – сказал Чарли. – Да, такова жизнь. Она жестока и несправедлива. Но мы же братья. Мы – семья.

Друзья согласно кивнули.

– Настоящая семья, – добавил Чарли, без сомнения, имея в виду свою.

Не проходило и месяца, чтобы кто-нибудь из нас не произносил подобные слова. Мы вступили в возраст, когда выражение таких чувств могло бы показаться немного смешным и когда стыдишься выставлять их напоказ. Но не сегодня. Этим вечером мы будто возвратились в тот главный день на берегу реки, нам снова было по тринадцать лет. Братья и сестры, неразделимые, как пальцы одной руки. В этот вечер мы снова погрузились в детские фантазии: вампиры, волки-оборотни… В этот вечер Наоми вновь была среди нас.

И тут в голову пришла странная мысль. Когда я стал их другом, мне было двенадцать лет. А те, кто становится друзьями в этом возрасте, остаются ими навсегда. Даже случись прожить сто лет…