Онлайн чтение книги Неземная Unearthly
2. Это Джексон-Хоул

На дорогах Вайоминга множество указателей. И большинство из них предупреждают о какой-либо опасности: «ОСТОРОЖНО, ОЛЕНИ». «ВОЗМОЖНЫ ОБВАЛЫ». «ВОДИТЕЛИ ПИКАПОВ, ПРОВЕРЬТЕ ВАШИ ТОРМОЗА». «ВОЗМОЖНО ПЕРЕКРЫТИЕ ДОРОГИ». «НА ПРОТЯЖЕНИИ ТРЕХ КИЛОМЕТРОВ ДОРОГУ МОГУТ ПЕРЕСЕКАТЬ ЛОСИ». «ВОЗМОЖНО ОБЛЕДЕНЕНИЕ ДОРОГИ. НЕ ОСТАНАВЛИВАЙТЕСЬ И НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ МАШИНУ НА ОБОЧИНЕ». Весь путь из Калифорнии я еду за маминой машиной вместе с Джеффри, который сидит на пассажирском сиденье и всячески старается не показывать свое беспокойство из-за того, что мы направляемся в какое-то дикое и опасное место.

Сейчас дорога проходит сквозь лес, состоящий из одних сосен. И это до сих пор не укладывается у меня в голове. Я всматриваюсь во все вайомингские номера на машинах, и на многих из них слева расположена роковая цифра 22. Это число принесло нам немалые хлопоты. Шесть коротких недель мы как сумасшедшие готовились к переезду, продали дом, попрощались со всеми друзьями и соседями, которых я знала всю свою жизнь, упаковали вещи и отправились в место, где никто из нас не знает ни единой живой души: округ Титон в штате Вайоминг, где, если верить Гуглу, проживает двадцать тысяч человек. Это примерно по три человека на каждый квадратный километр.

А мы едем в эту глушь. И все из-за меня.

Я никогда не видела столько снега. И это ужасно. Для моего нового «Приуса» (любезно предоставленного старым добрым папой) заснеженные горные дороги – настоящее испытание. Но пути назад нет. Да и парень на заправке заверил нас, что перевал через горы безопасен, если за окном не бушует буря. Так что единственное, что мне остается – вцепиться в руль и постараться не обращать внимания на горный склон, который обрывается в метре от края дороги.

Я замечаю впереди знак «Добро пожаловать в Вайоминг».

– Джеффри, – окликаю я брата. – Мы почти приехали.

Но Джеффри не отвечает. Он развалился на пассажирском сиденье, а из его айпода доносится громкая музыка. Чем дальше мы отъезжали от Калифорнии, где остались его спортивные команды и друзья, тем мрачнее он становился. Вот только после двух дней пути мне это уже надоело. Я хватаю провод и выдергиваю один из его наушников.

– Что? – ворчит он, глядя на меня.

– Мы в Вайоминге, придурок. Почти приехали.

– Уху, черт подери, – говорит он и вновь засовывает наушник в ухо.

Он явно ненавидит меня.

Джеффри был довольно покладистым ребенком, пока не узнал об ангелах. Но я хорошо его понимаю. В одну минуту ты счастливый четырнадцатилетний подросток – много чего умеющий, популярный, веселый – а в другую уже чудак с крыльями. И к этому нужно привыкнуть. Кроме того, прошел лишь месяц после того, как он узнал о моем видении. А мы уже тащим его в какое-то захолустье в Вайоминге, ни много ни мало в январе, посреди учебного года. Когда мама объявила о переезде, он сжал кулаки по бокам, словно собирался кого-то ударить, и закричал:

– Я не поеду!

– Нет, поедешь, – ответила мама, невозмутимо глядя на него. – И я не удивлюсь, если и твое предназначение окажется в Вайоминге.

– Мне плевать, – сказал он.

А затем повернулся и посмотрел на меня так, что я до сих пор вздрагиваю от одного воспоминания о том взгляде.

Маме, судя по всему, понравилось в Вайоминге. Она несколько раз моталась туда, чтобы подыскать дом, найти нам с Джеффри новую школу и уладить переход из калифорнийского офиса «Эппл» на удаленную работу, которой она будет заниматься после переезда. Она часами рассказывала о прекрасных пейзажах, которые теперь станут частью нашей повседневной жизни, о свежем воздухе, дикой природе, погоде и о том, как сильно нам понравится снег.

Вот почему Джеффри едет со мной. Его бесят мамины разговоры о том, какая прекрасная жизнь нас ждет. Когда мы остановились на первую заправку, он вылез из ее машины, схватил рюкзак, а затем завалился в мой «Приус». И все это он проделал молча. Думаю, он решил, что ненавидит ее больше, чем меня.

Я снова выдергиваю наушник из его уха.

– Ты же знаешь, что я не так себе все представляла, – говорю я. – Мне жаль, что так вышло.

– Мне плевать.

Мой телефон начинает звонить. Я копаюсь в кармане и бросаю его на колени Джеффри. Вздрогнув от испуга, он поднимает трубку.

– Может, ответишь? – ласково спрашиваю я. – Я за рулем.

Он вздыхает, принимает звонок и подносит телефон к уху.

– Алло, – говорит он. – Хорошо.

Он прерывает разговор.

– Мама сказала, что мы скоро подъедем к перевалу Титон. Она хочет, чтобы мы остановились на смотровой площадке.

И как по заказу, дорога делает очередную петлю и перед нами открывается долина у подножия гряды низких склонов и зубчатых бело-голубых гор, в которой нам предстоит жить. Вид настолько поразительный, словно сошел с какого-то календаря или открытки. Мама сворачивает на смотровую площадку, и я аккуратно паркуюсь рядом. Она чуть ли не выскакивает из машины.

– Думаю, мама ждет, что мы тоже выберемся на улицу, – говорю я.

Джеффри не отвечает и лишь сверлит взглядом приборную доску.

Я открываю дверь и выхожу навстречу горному воздуху. Но ощущения такие, будто я шагаю в морозилку. Я натягиваю на голову капюшон толстовки Стэнфордского университета, которая сейчас кажется слишком тонкой, и засовываю руки в карманы. А каждый мой выдох улетает от меня облачком пара.

Мама подходит к пассажирской двери «Приуса» и стучит в окно.

– Вылезай из машины, – говорит она Джеффри, и в ее голосе слышатся командные нотки.

Она машет в сторону хребта, где на небольшой деревянной табличке нарисован ковбой, который указывает на долину внизу, а рядом написано: «ПРИВЕТ, НЕЗНАКОМЕЦ. ЭТО ДЖЕКСОН-ХОУЛ. ПОСЛЕДНИЙ УГОЛОК ДИКОГО ЗАПАДА».

Внизу, по обе стороны от сверкающей реки, построены различные здания. Это Джексон, город, где нам предстоит жить.

– Там находится Национальный парк Титон и Йеллоустон, – говорит мама, показывая вдаль. – Съездим туда весной и все проверим.

Джеффри тоже подходит к нам. Он не надел куртку, и сейчас на нем только джинсы и футболка, но кажется, ему не холодно. Видимо, злости в нем столько, что даже мороз нипочем. А еще он старательно удерживает равнодушное выражение на лице, пока изучает окрестности. Солнце скрывается за облаком, и долина погружается в тень. Кажется, воздух тут же становится градусов на десять холоднее. Меня вдруг охватывает беспокойство, словно уже сейчас, стоило мне прибыть в Вайоминг, деревья вспыхнут, и мне придется исполнить свое предназначение. От меня так много ожидают здесь.

– Не волнуйся. – Мама кладет руки мне на плечи и слегка сжимает их. – Твое место здесь, Клара.

– Знаю. – Я пытаюсь изобразить храбрую улыбку.

– Тебе понравится местный спорт, – подойдя к Джеффри, говорит мама. – Катание на горных и водных лыжах, скалолазание и прочие экстремальные занятия. И я разрешаю тебе попробовать все, что только захочется.

– Я подумаю, – бормочет он.

– Замечательно! – восклицает она с довольным видом.

А затем быстро фотографирует нас и поворачивается к машинам.

– Поехали.

Я еду следом за ней вниз, в долину, и замечаю еще один знак на обочине: «ВНИМАНИЕ. ВПЕРЕДИ КРУТЫЕ ПОВОРОТЫ».

Не доезжая до Джексона, мы сворачиваем на Спринг-Галч-Роуд и едем до больших железных ворот с кодовым замком, за которыми виднеется еще одна длинная извилистая дорога. И тут у меня появляется подозрение, что наше скромное жилище будет совсем не скромным. Это же подтверждают большие бревенчатые дома, выглядывающие из-за деревьев. Я сворачиваю следом за мамой на недавно вычищенную дорогу и медленно еду между сосен, берез и осин, пока не оказываюсь на поляне, на которой на небольшом возвышении стоит наш новый дом.

– Ого, – уставившись в лобовое стекло, выдыхаю я. – Джеффри, смотри.

Дом построен из цельных бревен и речного камня, крышу, как на пряничном домике, укрывает одеяло чистого белого снега, а вдоль края свисают идеальные серебристые сосульки. Он намного больше, чем тот, в котором мы жили в Калифорнии, но почему-то кажется уютнее. Возможно, из-за длинной веранды и огромных окон, сквозь которые открывается потрясающий вид на заснеженный горный хребет.

– Добро пожаловать домой, – объявляет мама.

Она прислонилась к машине и смотрит на нас, пока мы с ошеломленным видом вылезаем на вычищенную круглую площадку. Она так довольна, что нашла для нас этот дом, что чуть ли не пускается в пляс.

– Наши ближайшие соседи живут в полутора километрах отсюда. Так что этот маленький кусочек леса полностью в нашем распоряжении.

Легкий ветерок шевелит ветви деревьев, срывая с них снежинки, отчего кажется, будто мы оказались в снежном шаре на каминной полке. Здесь немного теплее. А еще абсолютно тихо. И меня охватывает невероятное спокойствие.

Кажется, здесь мой дом. От этой мысли я чувствую себя в безопасности. И это приносит некоторое облегчение, потому что после нескольких недель, наполненных тревожными и скорбными видениями, неуверенностью из-за переезда и необходимости оставить все позади, а также безумными сборами, я наконец могу представить, какой будет жизнь в Вайоминге. А не только как я иду навстречу огню.

Я смотрю на маму. Она буквально светится, с каждой секундой становясь все ярче и ярче, и от нее расходятся низкий гул и волны ангельской радости. Кажется, еще чуть-чуть, и мы увидим ее крылья.

Джеффри кашляет. Он еще не привык к подобному зрелищу, и это пугает его.

– Мам, – зовет он. – Ты призвала венец.

Ее сияние тускнеет.

– Ну и что? – говорю я. – Вокруг все равно никого нет. Здесь мы можем быть самими собой.

– Да, – тихо соглашается мама. – На самом деле задний двор прекрасно подходит для тренировок полетов.

Я с ужасом смотрю на нее. Она пыталась научить меня летать целых два раза, и оба раза закончились полной катастрофой. На самом деле я уже отказалась от мысли о полете и смирилась, что останусь единственной обладательницей ангельской крови, которая привязана к земле. Нелетающей птицей. Что-то типа страуса или, если принять в расчет здешний климат, пингвина.

– Возможно, здесь тебе придется летать, – немного натянуто говорит мама. – Да и тебе, возможно, захочется попробовать, – повернувшись к Джеффри, добавляет она. – Держу пари, у тебя получится.

Мое лицо тут же начинает гореть. Конечно, у Джеффри все получится сразу, хотя я даже не могу оторваться от земли.

– Пойду посмотрю на свою комнату, – говорю я и убегаю в дом.

Днем мы впервые отправляемся на прогулку по Бродвей-авеню в Джексоне. Даже в январе здесь много туристов. Каждые несколько минут мимо нас проезжают дилижансы, а также запряженные лошадьми экипажи, и это не говоря о бесконечной веренице машин. Я не свожу с них взгляда, стараясь разглядеть серебристый пикап с надписью «Аваланш» и номером «99CX».

– Почему тут так много машин? – восклицаю я, глядя на проезжающие автомобили.

– Что бы ты сделала, если бы встретила того парня прямо сейчас? – спрашивает мама.

На ней новая ковбойская соломенная шляпа, перед которой она не смогла устоять в первом же сувенирном магазине на нашем пути. Ковбойская шляпа. Мне кажется, мама чуть переборщила с игрой в Дикий Запад.

– Клара, скорее всего, грохнется в обморок, – говори Джеффри.

Он с невероятной скоростью хлопает ресницами и делает вид, что обмахивается веером, а затем в шутку валится на маму, после чего они начинают громко смеяться.

Джеффри уже купил себе футболку со сноубордистом и подумывает о настоящем, всамделишном сноуборде, который приглядел в витрине одного из магазинов. С тех пор как мы приехали и он увидел, что не все потеряно, у него вновь улучшилось настроение. Он снова ведет себя, как старый Джеффри, – улыбается, дразнит меня и иногда удостаивает нас целыми фразами.

– Вы такие смешные, – закатывая глаза, говорю я.

А затем направляюсь в сторону небольшого парка, который заметила на другой стороне улицы. Его вход украшает огромная арка из оленьих рогов.

– Давайте посмотрим, что там? – предлагаю я маме и Джеффри.

Заметив, что замигал зеленый, мы поспешно переходим дорогу по пешеходному переходу. А затем с минуту рассматриваем арку из рогов, которые напоминают кости. Небо над нашими головами темнеет от набежавших облаков, и поднимается холодный ветер.

– Я чувствую запах жаренного на огне мяса, – говорит Джеффри.

– Ты настоящий обжора.

– А что я могу поделать, если у меня метаболизм быстрее, чем у обычных людей? Может, поедим там?

Он показывает на ковбойский бар «Миллион долларов», у которого собралась очередь.

– Отличная идея, может, мне еще тебе пива купить? – спрашивает мама.

– Давай!

– Нет.

Пока они препираются по этому поводу, меня внезапно охватывает желание запечатлеть этот момент, чтобы я могла оглянуться назад и вспомнить, с чего все начиналось. Первый шаг на пути к предназначению Клары. Грудь раздувается от эмоций при этой мысли. Новое начало для всех нас.

– Простите, мэм, можете нас сфотографировать? – спрашиваю я у проходящей мимо дамы.

Она кивает и берет у мамы фотоаппарат. Мы с Джеффри встаем по обе стороны от мамы под аркой. И улыбаемся. Женщина пытается сделать снимок, но ничего не происходит. Мама подходит к ней и показывает, как работает камера.

И в этот момент вновь выглядывает солнце. Я внезапно осознаю, что происходящее вокруг меня замедляется и распадается на отдельные кусочки: голоса прогуливающихся рядом людей и блеск их зубов во время разговора, рев двигателей и визг тормозов, когда автомобили останавливаются у светофора. Сердце грохочет в груди, словно барабан. Звуки дыхания, которое наполняет и опустошает легкие. Нос свербит от запахов конского навоза, каменной соли, моего лавандового шампуня, маминых ванильных духов, мужского дезодоранта Джеффри и даже от легкого запаха гнили, которая все еще окутывает рога над нами. Из-за стеклянных дверей одной из картинных галерей доносится классическая музыка. Вдалеке лает собака. Где-то плачет ребенок. Мне кажется, на меня обрушилось слишком много, и я сейчас взорвусь, пытаясь принять это. И при этом все невероятно яркое. Позади нас, на дереве в парке, нахохлившись от холода, сидит маленькая птичка. Как я ее увидела, если она у нас за спиной? Но я чувствую на себе взгляд ее выразительных черных глаз. Вижу, как она склоняет голову то в одну, то в другую сторону, наблюдая за мной. А потом срывается с ветки и взмывает в небо, где исчезает, словно дымка на солнце.

– Клара, – настойчиво шепчет Джеффри мне на ухо. – Очнись!

Я резко возвращаюсь на землю. Джексон-Хоул. Джеффри. Мама. Дама с фотоаппаратом. И все они смотрят на меня.

– Что происходит?

Я ошеломлена и еще не пришла в себя, будто какая-то часть меня все еще парит в небе с птицей.

– У тебя волосы сияют, – бормочет Джеффри и отводит взгляд, будто это его смущает.

Я опускаю взгляд. Дыхание перехватывает. Сияют не то слово. Волосы превратились в радужное золотисто-серебристое буйство цвета и света. Они пылают. Отражают солнечный свет, словно зеркало. Я провожу рукой по теплым, светящимся прядям, и мое сердце, которое так медленно билось несколько мгновений назад, начинает колотиться как сумасшедшее. Что со мной происходит?

– Мама? – тихо зову я и смотрю в ее большие голубые глаза.

Она поворачивается к даме.

– Какой прекрасный день, правда? – совершенно спокойно произносит мама. – Знаете, как говорят: если тебе не нравится погода в Вайоминге, просто подожди десять минут.

Дама рассеянно кивает, не сводя взгляда с моих сверхъестественно сияющих волос, словно пытается разгадать фокус иллюзиониста. Мама подходит ко мне и быстро собирает мои волосы в кулак, а затем засовывает их за воротник толстовки и натягивает капюшон мне на голову.

– Постарайся успокоиться, – шепчет она, вставая между мной и Джеффри. – Все в порядке. Мы готовы.

Дама несколько раз моргает и качает головой, словно пытаясь прийти в себя. И теперь, когда мои волосы скрыты под капюшоном, все возвращается в норму, словно ничего необычного и не происходило. Словно нам это показалось.

– Скажите: «сыр», – подняв камеру, говорит дама.

И я изо всех сил стараюсь натянуть на лицо улыбку.

Мы отправляемся на ужин в кафе «Пироги и пицца в высоких горах», потому что это ближайшее к нам заведение. Джеффри как ни в чем не бывало сметает кусок за куском, а мы с мамой еле жуем свою пиццу. За столом повисла тишина. Я чувствую себя так, словно меня застукали за чем-то ужасным. Чем-то постыдным. Каждые несколько секунд я поправляю капюшон на голове, не успокаиваясь даже в машине по дороге домой.

Как только мы доезжаем, мама сразу уходит в свой кабинет и закрывает двери. А мы с Джеффри за неимением других вариантов заваливаемся смотреть телевизор. Но он смотрит не на экран, а на меня, и при этом так, словно я вот-вот вспыхну.

– Может, перестанешь на меня таращиться? – наконец не выдерживаю я. – Мне от этого не по себе.

– То, что случилось в парке, выглядело так странно. Что ты сделала?

– Я ничего не делала . Это произошло само по себе.

В дверях появляется мама в пальто.

– Мне нужно уехать, – говорит она. – Пожалуйста, не выходите из дома, пока я не вернусь.

И прежде чем мы успеваем что-то спросить, она исчезает.

– Отлично, – бормочет Джеффри.

Я бросаю ему пульт и поднимаюсь в свою комнату. Мне еще нужно распаковать много вещей, но в голове все время возникает тот момент под аркой, когда мне показалось, что весь мир пытается уместиться у меня в голове. А мои волосы! Это что-то сверхъестественное. Когда та дама их увидела, на ее лице появилась сначала озадаченность, затем смущение, а после и вовсе испуг. Словно я была каким-то инопланетным существом, которому самое место в лаборатории, чтобы ученые могли изучить меня под микроскопом. Каким-то уродцем.

Видимо, я засыпаю. А когда открываю глаза, вижу маму, застывшую в дверях спальни. Она бросает на мою кровать коробку с краской для волос.

– Закатное солнце, – читаю я. – Ты шутишь? Красный?

– Золотисто-каштановый. Как у меня.

– Но почему? – спрашиваю я.

– Давай нанесем краску, – говорит она. – А потом поговорим.

– С таким цветом меня не пустят в школу! – хнычу я, пока мама втирает краску мне в волосы.

Я сижу в ванной на унитазе с опущенной крышкой со старым полотенцем на плечах.

– А мне нравятся твои волосы. И я бы не делала этого, если бы не считала важным. – Мама отступает на шаг и осматривает мою голову в поисках мест, которые могла пропустить. – Отлично. Все готово. Теперь нужно подождать, пока краска впитается.

– Хорошо. Может, наконец объяснишь мне все?

Целых пять секунд она нервно переступает с ноги на ногу, но потом опускается на край ванны и кладет руки на колени.

– То, что произошло сегодня, – вполне нормальное явление, – говорит она.

Этот разговор напоминает мне тот, когда она рассказывала мне про месячные или про секс. Беспристрастно, рассудительно и так доходчиво, будто она репетировала эту речь несколько лет.

– Что? Ты действительно считаешь это «нормальным»?

– Хорошо, это не нормально , – тут же поправляется она. – Вернее, нормально, но только для нас. По мере того как твои способности станут расти, твоя ангельская сущность начнет проявляться все сильнее.

– Моя ангельская сущность. Отлично. Будто у меня без этого мало проблем.

– Все не так плохо, – говорит мама. – И скоро ты научишься это контролировать.

– Я научусь контролировать свои волосы?

Она смеется.

– Да, со временем ты научишься скрывать их цвет, приглушать его так, чтобы сделать незаметным для человеческого глаза. Но пока проще их окрашивать.

Теперь я понимаю, почему она всегда носит шляпы. На пляже. В парке. Практически каждый раз, когда мы выходим из дома, она надевает головной убор. У нее десятки шляп, бандан и шарфов. Я всегда считала, что она делает это потому, что придерживается старых традиций.

– У тебя тоже так бывало? – спрашиваю я.

Она поворачивается к двери, и на ее лице появляется слабая улыбка.

– Заходи, Джеффри.

Джефри крадется от двери моей комнаты, где он подслушивал нас. Но чувство вины на его лице быстро сменяется безудержным любопытством.

– У меня тоже так будет? – спрашивает он. – Светящиеся волосы?

– Да, – отвечает она. – Это случается у большинства из нас. Со мной такое произошло впервые где-то в июле тысяча девятьсот восьмого года. Я читала книгу на скамейке в парке. А потом… – Она поднимает кулак к макушке и раскрывает его, имитируя взрыв. – Все как будто замедлилось, и ты будто видишь и слышишь то, что не должен. Да?

Она поворачивается ко мне. Ее глаза насыщенного цвета индиго, как сумеречное небо, и в них виднеются крошечные точки света, словно что-то освещает ее изнутри. Я вижу в них себя. И свое беспокойство.

– У тебя было так же? – спрашивает мама. – Время замедлилось?

Я киваю.

Она задумчиво хмыкает и кладет теплую ладонь на мою руку.

– Бедняжка. Неудивительно, что ты выглядишь такой потрясенной.

– А что сделала ты, когда это случилось впервые? – спрашивает Джеффри.

– Я надела шляпу. В те дни приличные молодые леди носили на улице шляпки. К счастью, к тому времени, когда они вышли из моды, уже изобрели краску для волос. Я двадцать лет была брюнеткой. – Она морщит нос. – И мне это не очень нравилось.

– Но почему так происходит? – спрашиваю я. – Из-за чего?

Мама молчит пару секунд, словно подыскивает слова.

– Так прорывается венец, – наконец выдавливает она из себя с таким видом, словно поделилась с нами информацией, которую не следовало разглашать. – Ну, на сегодня достаточно. Если такое случится снова и на людях, то лучше всего вести себя так, словно ничего не произошло. В большинстве своем люди начнут убеждать себя, что им показалось и это всего лишь игра света или иллюзия. Но на всякий случай, Джеффри, постарайся носить почаще головные уборы.

– Ладно, – ухмыляется он.

Джеффри практически спит в бейсболке «Джайентс»[9] Сан-Франциско Джайентс ( англ . San Francisco Giants) – профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Главной лиге бейсбола..

– И постарайся не привлекать к себе много внимания, – добавляет она и многозначительно смотрит на него, явно подразумевая его желание быть лучшим во всем: квотербеком, питчером и просто звездным мальчиком. – Не выпендривайся.

Он стискивает зубы.

– Да не вопрос, – сквозь стиснутые зубы выдавливает он. – В январе все равно нечем заняться, верно? Отборочные тренировки в футбол были в ноябре. А в бейсбол только весной.

– Может, это и к лучшему. У тебя будет время привыкнуть к новому месту, прежде чем ты выберешь, каким видом спорта займешься.

– Ты права. Это к лучшему.

Лицо Джеффри вновь превращается в угрюмую маску. А затем он разворачивается и уходит в свою комнату, захлопнув за собой дверь.

– Хорошо, что все решилось, – повернувшись ко мне, с улыбкой говорит мама. – Давай смывать краску.

Мои волосы стали оранжевыми. Цвета морковки. Как только я вижу это, то всерьез задумываюсь о том, чтобы побриться налысо.

– Мы это исправим, – стараясь не смеяться, говорит мама. – Первым же делом займемся этим завтра. Клянусь.

– Спокойной ночи.

Я захлопываю дверь перед ее носом, а затем бросаюсь на кровать. И долго оплакиваю свой шанс произвести впечатление на таинственного парня с великолепными волнистыми каштановыми волосами.

Успокоившись, я переворачиваюсь на спину и слушаю, как ветер стучит в окно. Лес снаружи кажется необъятным и наполненным темнотой. Я чувствую, как горы возвышаются над домом. Со мной происходят вещи, которые невозможно контролировать – я меняюсь и уже не буду такой, как прежде.

Видение приходит ко мне, как закадычный друг, сметая на пути спальню и перенося меня в наполненный дымом лес. Воздух такой горячий, сухой и тяжелый, что трудно дышать. Серебристый «Аваланш» припаркован на обочине. Не раздумывая, я поворачиваюсь к холмам и следую туда, где, как мне известно, найду парня. Я медленно пробираюсь вперед, когда на меня накатывает скорбь, и она настолько сильна, будто с каждым шагом в сердце врезаются ножи. Глаза наполняются непрошеными слезами. Стерев их, я иду дальше, чтобы добраться до парня, а когда вижу его, останавливаюсь на минутку и наблюдаю за ним. От того, как он стоит там в полном неведении, меня вновь накрывает волной боли и скорби.

«Я здесь», – думаю я.