Онлайн чтение книги В обители крыльев Within the Sanctuary of Wings
Глава первая

Жизнь леди – Лекция в Кэффри-холле – Ученица мужа – О полноте наших знаний – Теория Сухайла – Гость из-за границы

Вряд ли для вас окажется новостью, что члены сословия пэров отнюдь не всегда отличаются благонравием. Возвысившись до их положения, я вполне могла бы удариться в разгул и начать проматывать свое состояние самыми разными способами, от безоговорочно респектабельных до совершенно им противоположных. Могла бы окунуться в жизнь высшего света, проводить дни в визитах в гостиные других леди, сплетничая о модах и очередных скандалах. А будь я мужчиной, могла бы окунуться в политику и попытаться занять место в окружении кого-либо из более влиятельных лиц.

Думаю, немногие из читателей будут удивлены, услышав, что от всего этого я воздержалась. Я никогда не питала склонности к азартным играм (особенно на собственные деньги), моды и скандалы нахожу крайне скучными, а ввязываться в политику стараюсь как можно меньше.

Конечно, это не означает, что я устранилась от подобных материй целиком. Точнее сказать, тут имел место некоторый самообман: преследовать определенные цели, рассуждала я, это ведь вовсе никакая не политика! Правда, я поддерживала своим именем и авторитетом Люси Деверье, многие годы неустанно боровшуюся за избирательные права для женщин, и тут уж я не вправе делать вид, будто мотивы сего к политике отношения не имели. Имя мое к тому времени обрело определенный вес, и моя поддержка могла послужить значительным подспорьем. В конце концов, разве не я была знаменитой леди Трент, дамой, выигравшей Баталию при Кеонге? Разве не я во главе собственной армии явилась под стены Пойнт-Мириам, когда в Байембе вторглись иквунде? Разве не я раскрыла секреты драконианского языка, не поддававшегося расшифровке со времен упадка сей древней империи?

Ответом на все эти вопросы, конечно же, было «нет». Расхожие описания моей жизни всегда сверкали так ярко, что совершенно затмевали реальность. Однако, памятуя о сем обстоятельстве, я чувствовала себя обязанной использовать его, где и когда смогу.

Но, безусловно, во всех остальных случаях я пользовалась им только во благо науке. Например, помогла основать в Фальчестере «Женскую школу Трент», где ученицам преподавали не только обычные для девочек музыку и литературу, но и математику, и ряд прочих точных наук. Когда в Меррифордском университете начали защищать первые диссертации в области драконоведения, я с радостью учредила для избравших эту стезю стипендию своего имени, а кроме этого поддерживала деньгами и иной помощью Международное Общество Драконоведов – результат работы, начатой нами с сэром Томасом Уикером в поместье Дар аль-Таннанин близ Куррата. Не столь официально я также поощряла рост Летучего Университета, пока он не оплел паутиной дружеских связей и общедоступных библиотек всю Ширландию, поймав в свои сети множество тех, кому не представилось иных возможностей получить образование.

Подобные вещи копятся незаметно, мало-помалу, одна за другой, так что их и не замечаешь, пока они не поглотят всю вашу жизнь без остатка.

Вот и в тот день, когда мне предстояло отправиться на некую лекцию в Кэффри-холле, я снова выбилась из расписания (что сделалось в моей жизни состоянием вполне обычным). Говоря откровенно, единственной причиной тому, что я не пропустила лекции вовсе, послужили недавно купленные часы – феноменально уродливый агрегат, единственным достоинством коего, хотя многие сочтут сие недостатком, являлся невыносимо громкий бой. Бой этот был единственной силой, способной вырвать меня из эпистолярного забытья, поскольку мой дворецкий недавно поступил на военную службу, экономка оставила нас ради заботы о престарелой матери, а с теми, кто пришел им на смену, я еще не состояла в достаточно близких отношениях и полагаться на то, что они выдворят меня из кабинета насильно, не могла.

Однако, когда я сбежала по лестнице вниз, карета была готова. Вскоре я уже ехала к Кэффри-холлу, чему была немало рада, так как, пропустив эту лекцию, расстроилась бы до глубины души. В то время я еще не знала, что могла упустить много больше, чем предполагала изначально.

Снаружи собралась такая толпа, что я велела кучеру свернуть за угол, где вышла из кареты и проникла в Кэффри-холл через боковой вход. Таким образом, я оказалась куда ближе к первому порту назначения, то есть – к комнате рядом с главным лекционным залом. Приложив ухо к двери, я услышала за нею негромкое бормотание, означавшее, что тревожить лектора стуком не стоит, а посему тихонько приоткрыла дверь и проскользнула внутрь.

Сухайл расхаживал из угла в угол, сжимая в одной руке стопку бумажных листов, другой же рукой поигрывая концом развязанного галстука, словно углом головного платка. При этом он быстро, негромко бормотал себе под нос – с тем чтобы перед началом лекции, как всегда, в последний раз пробежаться по тезисам. Увидев меня, он остановился и вынул из кармана часы.

– Пора начинать?

– Еще нет, – ответила я. Об этом нетрудно было догадаться по гомону, слышному даже сквозь двери. – А вот я ужасно опоздала. Пришел новый отчет из Дар аль-Таннанина.

Дар аль-Таннанин был штаб-квартирой Международного Общества Драконоведов, а отчет касался работ по разведению медоежек с целью установить пределы лабильности – то есть, гибкости – развития их организма. Мы с Томом Уикером открыли сие явление совершенно случайно, пытаясь определить, сколь значительные изменения окружающей среды способно выдержать драконье яйцо, не утратив жизнестойкости и не породив на свет дефективную особь. Дальнейшие исследования показали, что речь идет скорее не о дефективности, а о мутациях, каковые (если они удачны) адаптируют новорожденное животное к ожидаемым природным условиям.

Конечно, общепринятой наша теория еще не стала. С подобными теориями такое бывает всегда: даже микробная теория инфекционных заболеваний, спасшая в итоге множество жизней, приживалась в обществе поразительно долгое время. Приписать столь же колоссальное значение своей теории я не могу, однако мало-помалу, поколение за поколением медоежек, работа Общества закладывала фундамент, поколебать коего не удавалось и самым недоверчивым из критиков.

Лицо Сухайла озарилось улыбкой.

– Мне бы сказать, что я удивлен…

– Но это окажется ложью. У них появилась новая идея касательно того, как можно добиться увеличения медоежек в размерах. Я должна была прочесть отчет и подумать, не сумею ли помочь какими-либо рекомендациями. Да, кстати: может, тебе что-то нужно, прежде чем отправишься на съедение волкам?

Сухайл спрятал бумаги в кожаную папку, чтоб не измять их во взмокшей от пота ладони.

– Пожалуй, второго Камня с Великого Порога даже при твоих колоссальных способностях поблизости не найти, а именно это и было бы нужнее всего.

Возможно, вторая такая реликвия где-либо и существовала, но нам и с первой невероятно повезло, так что рассчитывать на подобное везение дважды не стоило. Камень с Великого Порога, на который мне посчастливилось наткнуться в джунглях Мулина, хранил драгоценнейший дар для языковедов – текст-билингву, верхняя часть коего состояла из непостижимых драконианских письмен, но нижняя, написанная на нгару, вполне поддавалась расшифровке. Основываясь на допущении, что содержание обеих частей идентично, мы впервые сумели понять, о чем говорится в драконианской надписи.

Не будучи лингвистом-языковедом, я наивно полагала, что этого довольно, что теперь-то, когда дверь отперта, драконианский язык разом раскроет все свои тайны, словно цветок – лепестки. Но все, конечно же, оказалось не так просто: прочесть надпись на Камне с Великого Порога как подобает мы еще не могли. Мы лишь узнали, что на нем написано, однако помочь в расшифровке других надписей это знание само по себе ничем не могло. Камень являлся всего-навсего первой зацепкой, отправной точкой, и не более того.

Конечно, отправная точка – это было гораздо больше, чем мы имели прежде, однако она являла собою лишь крохотный плацдарм для поисков следующего шага. Сухайл потянулся к голове, чтоб запустить пальцы в волосы, но вовремя сообразил, что приведет в беспорядок прическу, и опустил руку.

– Без более четкой структуры силлабария[1]Слоговая азбука. Здесь и далее – примеч. пер. , – задумчиво проговорил он, – большая часть того, что я имею сказать на сегодня, – только догадки.

– Однако догадки прекрасно обоснованные, – напомнила я, протягивая руки к его галстуку.

В помощи с галстуком муж совершенно не нуждался. Начав одеваться на ширландский манер, он клялся, что не принадлежит к аристократам, неспособным даже самостоятельно завязать галстук, но и затейливых узлов и складок, столь любимых ширландскими денди в те дни, конечно, не жаловал. К тому же это занятие доставляло мне скромную радость. Мне нравилось, складывая ткань, вывязывая узел и закалывая галстук, чувствовать, как вздымается и опадает его грудь.

– Но все равно догадки, – возразил он.

– Если ты ошибаешься, со временем это выяснится: гипотезу опровергнут. Но ты не ошибаешься.

– Все в руках Господа.

Поцеловав меня в лоб, Сухайл отступил назад. Хоть в ширландском сюртуке, хоть в ахиатском узорчатом халате муж выглядел блестяще – особенно в подобные моменты, когда его мысли были заняты академическими материями. Сердца некоторых дам можно завоевать искусством в танцах, сердца других – поэзией или экстравагантными подарками. Думаю, никого не удивит, что мое сердце сразила острота его ума.

Между тем шум в зале нарастал.

– Внушительная же толпа тебя ждет, – заметила я. – Если тебе все равно, я сяду сзади, чтоб остальным было лучше видно.

Сама я и без того любовалась развитием идей Сухайла, так сказать, из личной ложи, ну а сегодня сии идеи должны были всего лишь предстать перед широкой публикой. Учитывая количество собравшихся, я подозревала, что многим придется слушать лекцию стоя, и с радостью уступила бы кресло кому-либо другому, однако, принадлежа к сословию пэров, да еще будучи дамой, знала: из этого ничего не выйдет. Самое лучшее, на что я могла надеяться, – лишить кресла какого-либо крепкого молодого человека, а не престарелого джентльмена, нуждавшегося в сидячем месте много более моего.

Сухайл рассеянно кивнул. Перед выступлениями он всегда становился ужасно рассеян, и я на него не обиделась.

– Тогда взгляну, не требуется ли помощь мисс Пантел, – сказала я, выскальзывая из комнаты.

Снаружи что-то скандировали, причем – в определенно враждебном тоне. Росту интереса к загадкам древних дракониан сопутствовал рост сегулистского фанатизма. Фанатики яростно осуждали новомодное увлечение богопротивным языческим прошлым, а лекция Сухайла, по всей вероятности, должна была распалить их пуще прежнего. По счастью, управляющий Кэффри-холла загодя нанял людей и расставил их у входов, дабы не допустить в зал самых отъявленных скандалистов.

Однако народу в здании и без них собралось немало. Расшифровка Камня с Великого Порога и открытие в глубине ахиатских пустынь Сердца Стражей породили моду на все, связанное с цивилизацией дракониан. О драконианах издавали множество дешевых брошюр сомнительной точности и научной ценности, а драконианские мотивы сделались популярны во всем – от вечерних туалетов до внутреннего убранства гостиных. Не далее как в начале той самой недели, поэт Питер Флиндерс в надежде на одобрение и поощрение прислал мне экземпляр собственной эпической поэмы «Дракониада».

Но даже во времена подобных поветрий сравнительно-историческое языкознание – предмет слишком мудреный, чтобы привлечь внимание такой широкой аудитории, вдобавок (осмелюсь заметить) не обязательно принадлежащей к высшим классам общества. В зале собралось немало людей, коих в силу бедности и низкого происхождения ни за что не допустили бы в священные стены Общества Языковедов, но, судя по серьезным выражениям лиц, в теме они хоть немного да разбирались, и очень хотели узнать нечто новое.

Можете судить сами, насколько изменилось ширландское общество со времен моей молодости: я оказалась отнюдь не единственной дамой среди публики. Даже в скромных дневных нарядах мои сестры по полу ярко выделялись на фоне черных и серых мужских костюмов, и таких ярких пятен в зале имелось гораздо больше, чем я ожидала. Конечно, ученые дамы существовали на свете не первый век; перемены состояли в том, что они вышли на люди, не довольствуясь чтением научных журналов и книг наедине с самими собой либо в узком кругу подруг-единомышленниц.

Одна из подобных дам находилась на сцене и устанавливала на место большой мольберт, предназначавшийся для вывешивания плакатов, иллюстрирующих аргументы Сухайла. Ныне изрядная порция скандальных слухов, в былые времена связанных со мной и Томом Уикером, перешла по наследству к Эрике Пантел с моим мужем: многие люди никак не могли поверить, что мужчина может взять юную девушку в ученицы в буквальном, а не эвфемистическом смысле этого слова. Я уже сбилась со счета, сколько раз собственными ушами слышала намеки на то, что, должно быть, ужасно ревную – ведь годы-то идут, и мне уже под сорок.

Впрочем, беспокойства – по крайней мере, на собственный счет – все это во мне не вызывало: уж я-то знала, насколько эти слухи лживы. Во-первых, Сухайл был ничуть не склонен к интрижкам на стороне, во-вторых, сердце Эрики Пантел безраздельно принадлежало юному офицеру торгового флота. Молодые самозабвенно любили друг друга и были решительно настроены пожениться, как только жених вернется из очередного плавания. В ожидании суженого Эрика предавалась второй своей страсти, а именно – изучению мертвых языков. Ее привязанность к Сухайлу коренилась лишь в его знакомстве с драконианским, и более ни в чем. Я же, сколь бы ни различались наши научные пристрастия, считала мисс Пантел коллегой, спутницей на дороге познания: она чем-то напоминала меня саму в молодости.

– Все в порядке? – спросила я, подойдя к ней.

– Пока – да, – ответила она, бросив многозначительный взгляд в публику.

Да, управляющий Кэффри-холлом старался не допускать в зал явных возмутителей спокойствия, но я не сомневалась: хоть нескольким да удалось проникнуть внутрь. Вдобавок, те, кто явился на лекцию в сугубо научных целях, услышав, что скажет Сухайл, легко могли поддаться гневу.

– Я имела в виду плакаты и прочее в том же роде, – пояснила я.

– Понимаю, – сверкнув улыбкой, ответила мисс Пантел. – Лорд Трент готов?

– Почти. Давайте-ка я вам помогу.

Плакаты, дабы их смогли разглядеть сидящие в задних рядах, были такими большими, что чехол, сшитый для них мисс Пантел, едва не превосходил ее высотой: ростом ученица моего мужа не вышла. Вдвоем мы подтащили чехол к мольберту и расстегнули пряжки. Мисс Пантел позаботилась уложить плакаты так, чтобы они оказались повернуты лицевой стороной к стене, причем первый из них лежал сверху, и посему мы могли не опасаться, что кто-либо сумеет увидеть их раньше времени.

Если, конечно, не поднимется на сцену и не начнет их просматривать.

– Только через мой труп, – заверила меня мисс Пантел, прежде чем я успела сказать хоть слово. – Я буду стеречь.

Стражем более надежным не смог бы стать даже дракон.

– Не думаю, что в этом возникнет надобность, но все равно благодарю вас, – со смехом сказала я. – Если помощь больше не нужна, пойду играть роль хозяйки.

Выражением сим я воспользовалась всего лишь как эвфемизмом. Конечно, нужда научила меня играть роль хозяйки в обычном смысле этого слова, однако я в любой момент предпочла бы официальному званому ужину встречу Летучего Университета. Увы, от определенных обязанностей не избавлены даже баронессы, и если в юности я отвергла бы их как бессмысленные условности, то в зрелые годы начала постигать их ценность. Невзирая на это, истинная цель моего променада по залу и вестибюлю состояла в том, чтобы взять на заметку зрителей, от коих стоило ожидать бед. Особо отметила я некоего магистра, чьего имени здесь не назову. Судя по его прошлым деяниям, он мог бы отыскать причину для перепалки даже в лекции, не затрагивающей ничего существеннее погоды, а между тем муж вот-вот подкинет ему куда более основательный повод для возмущения.

Когда настал час начинать, я постаралась задержаться в вестибюле как можно дольше, а войдя в зал, обнаружила, что все места заняты. Те, кому не хватило кресел, выстроились вдоль стен. Как и ожидалось, все мои старания незаметно примкнуть к джентльменам у задней стены пошли прахом. Оставалось одно: сесть в кресло, предложенное коллегой чуть старше меня годами, а не почтенным джентльменом за восемьдесят.

После краткой вступительной речи председателя общества с пышным названием «Ассоциация содействия постижению драконианского языка» на сцену под шумные аплодисменты вышел Сухайл. Совершенное нами открытие Сердца Стражей (не говоря уж о нашем браке, стараниями прессы окруженном в глазах общества весьма и весьма романтическим ореолом) принесло ему славу, а дальнейшая научная работа – и общее уважение. Таким образом, столь обширную аудиторию собрал в тот день в Кэффри-холле не только интерес к драконианам.

Лекцию Сухайл начал с краткого изложения того, что удалось установить о языке дракониан наверняка, и того, о чем можно было судить с достаточной долей уверенности. Выступай он перед Обществом Языковедов, в подобных преамбулах не было бы нужды: сей темой прекрасно владели все члены Общества до одного, поскольку после публикации текстов с Камня ею увлеклись даже те, кто прежде не проявлял к ней ни малейшего интереса. Но, будучи старейшей научной организацией Ширландии, Общество имело удручающую склонность сидеть на научных данных, точно собака на сене, распространяя информацию только среди собственных членов, в виде циркулярных писем, а между тем Сухайл намеревался расширить кругозор общественности в целом. Не стоит забывать: то было время дилетантов, ученых-любителей, и новичок в данной области науки еще мог чисто случайно, не обладая сколь-нибудь систематическими знаниями, наткнуться на мысль колоссальной важности. Поэтому-то Сухайл и адресовал свою лекцию всем без разбору, не пренебрегая даже теми, кто не отличит деепричастия от декольте.

Вначале он рассказал о той части текста, что описывала родословную древних эриганских королей. Она представляла собой немалый интерес для исследователей эриганской истории, но куда больший интерес – для лингвистов, поскольку имена собственные с вероятностью много большей, чем обычные слова, переходят из языка в язык в более-менее неизменном виде. Таким образом, имена королей могли послужить фундаментом, набором слогов, переданных и в драконианской части текста, причем догадаться, где именно находятся эти слоги, было не слишком сложно. Пусть и неполный, в сравнении с прежними знаниями полученный силлабарий являл собою колоссальный шаг вперед.

Однако, получив представление о произношении драконианских символов, продвинулись мы не так уж далеко. Много ли проку в знании, что данный символ должен читаться как «ка», если мне неизвестно, что означает любое из слов, это самое «ка» содержащих? Вот потому, чтобы двигаться далее, лингвисту необходимо прибегнуть к новой тактике.

В упомянутом описании родословной восемь раз встречается слово «король». И вот Сухайл с соотечественниками начал анализировать частоту, с коей в драконианском тексте встречаются различные группы символов, отыскивая и фиксируя те, что попадаются восемь (и только восемь) раз. Нашли, конечно же, немало, по большей части – благодаря случайным совпадениям, а тут уж судите сами: много ли значит, например, тот факт, что буквосочетание «во» встречается в данном абзаце до слов «в данном» ровно восемь раз? (Тем, кто читает сии мемуары в переводе, по-видимому, придется поверить мне на слово, что подсчет верен.) Однако лингвисты пришли к убеждению, что статистические методы позволили им опознать драконианское слово, означающее «король».

Что касается методов лингвистической дешифровки, все вышеизложенное – лишь кончик драконьего носа, но углубляться в объяснения далее не рискну: во-первых, я быстро исчерпаю свои невеликие познания, а во-вторых, способы идентификации форм множественного числа существительных и прочая языковедческая магия для понимания дальнейшего ни к чему. Довольно будет упомянуть, что на тот день мы более-менее точно выяснили две вещи: правильное произношение примерно двух пятых драконианского силлабария и жалкую горстку приблизительно реконструированных слов, не все из коих мы могли верно произнести. Да, много более чем раньше, однако от той полноты знаний, на которую рассчитывали, все это пока было прискорбно далеко.

Муж мой, прекрасный лектор, изложил все это публике быстро и доходчиво (надо заметить, последнего качества весьма и весьма не хватает многим ученым), после чего перешел к основной части лекции.

– В идеале, – сказал Сухайл, – продолжая работу, следует полагаться только на прямые доказательства. На одних гипотезах далеко не уедешь: имеющихся данных так мало, что, громоздя одно предположение на другое – тогда как истинность их невозможно ни доказать, ни опровергнуть, – нетрудно соорудить целый замок, совершенно лишенный какого-либо прочного фундамента. Увы, за неимением второго Камня с Великого Порога или новых серьезных открытий, далее остается лишь строить гипотезы и смотреть, что из этого выйдет.

Помня о своей роли, мисс Пантел продемонстрировала публике следующий плакат. На этом был представлен весь драконианский силлабарий, организованный в виде таблицы, а символы, произношение коих мы установили, были помечены красным. Подобные таблицы – причем самой разной конфигурации – составлялись исследователями не раз и не два: как только что предупредил Сухайл, из имевшихся фактов легко было вылепить великое множество гипотетических форм. Данная, однако ж, была подкреплена не только догадками.

Звучный голос мужа легко разносился по всему залу:

– Перед вами модифицированная версия таблицы, составленной Шакуром ибн Джибраном, основанная на том, что нам известно о произношении расшифрованных драконианских символов. Шакур ибн Джибран отметил общее сходство символов, читающихся как «ка» и «ки», подобие символов «ми» и «му» и так далее. На основании этого он предположил, что всякой начальной согласной соответствует определенный графический шаблон – основа, относительно предсказуемым образом дополняемая знаками огласовки. Сгруппировав символы по основам и знакам огласовки, мы можем предположить, как читаются символы, не входящие в перечисленные на Камне имена собственные.

Конечно, процесс сей был не так прост, как могло показаться по данному описанию. Языки, за исключением разве что фонетического письма «каэганг», разработанного для чиосанского языка около ста лет назад, опрятностью обычно не блещут и, как это ни печально, склонны нарушать собственные правила на каждом шагу. Да, многие лингвисты согласились с принципом организации символов, разработанным Шакуром ибн Джибраном в общем, но до сих пор оспаривали частности; таким образом, подобных таблиц с различными вариациями на данный момент существовало около полудюжины, и каждая имела своих ярых сторонников. Неудивительно, что в зале поднялся ропот: не видя на плакате своего любимого варианта, джентльмены тут и там недовольно загудели.

Вскоре ропот усилился. Таблица служила нам отправной точкой, позволяла Сухайлу строить дальнейшие предположения, основанные на работе, проделанной его соотечественником. Мисс Пантел явила взорам публики новый плакат – с отпечатанными на нем строками драконианского текста, перемежавшимися буквенной транскрипцией.

– Допустим на минуту, – продолжал муж, – что наше предположение верно. Тогда этот фрагмент, следующий фрагмент текста Камня с Великого Порога, будет читаться, как показано здесь. Но проверить эту гипотезу мы не можем: здесь нет имен собственных, что могли бы послужить нам подсказкой. Верно ли это, не узнать никак… если не развить гипотезу далее.

Взяв в руки длинную указку, Сухайл подчеркнул ею слово из первой строки.

– Если наша таблица верна, эти символы должны произноситься, как «арис». Один из фундаментальных принципов исторического языкознания гласит: со временем языки меняются, и наречия, на которых говорят в наши дни, могут иметь корни в более древних, ныне вышедших из употребления. Так, тьессинское слово «терре» и мараньонское «тьерра» происходят от спуренского «терра», что означает «земля». Вот и в данном случае мы вполне можем предположить, что это «арис» могло породить лашонское «эрец» и ахиатское «ард», что также означает «земля».

Будь у меня в обычае держать пари с самою собой, в эту минуту я осталась бы в выигрыше: лекционный зал взорвался воплями.

Лингвисты и прежде строили схожие гипотезы, воображая драконианский язык предком самых различных языков современности, в том числе и ахиатского, и лашона. В конце концов, именно в пустынях Южной Антиопы, по всей вероятности, и зародилась эта древняя цивилизация. Однако общественное мнение ратовало за то, что драконианский язык лингвистически умер, не оставив наследников: ведь дракониане были обособленной этнической группой, правили подданными примерно так же, как Ширландия ныне правит частью Видваты, и после падения драконианской империи язык их исчез навсегда. То был в почти буквальном смысле догмат веры, поскольку все, от ширландских магистров до байтистских священников и аманианских имамов сходились во мнении, будто мы, современные люди, не обязаны сим древним тиранам ровным счетом ничем.

Я загодя советовала Сухайлу сделать после данного заявления паузу, дабы следующие слова не утонули в реве толпы. Так он и сделал, однако пауза затянулась куда сильнее, чем мы ожидали. Наконец он решил не дожидаться тишины и продолжил, возвысив голос так, чтобы его расслышали сквозь гомон публики. Рассуждения его не ограничивались единственным примером: он полагал, что сумел отыскать немало слов, родственных современным, и теперь методически связывал их со словами из ахиатского, лашона, сегара и прочих хорошо известных лингвистам древних языков, ныне вышедших из употребления. Все это были, как он сказал мне, только догадки: за неимением лучшего варианта, ему оставалось лишь в порядке рабочих гипотез увязывать драконианские глоссы с возможными их толкованиями из текста на нгару, а затем – снова в порядке гипотез – распространять свои предположения на другие образчики драконианской письменности. На одной табличке, найденной в Ишнаце и, по-видимому, представлявшей собой нечто вроде податного реестра, Сухайлу удалось отыскать слова, могущие означать «овца», «корова», «зерно» и тому подобное.

Каждый отдельный пример несложно было раскритиковать и разгромить подчистую. Однако, собранные вместе, они складывались в весьма осмысленную – по крайней мере, на мой взгляд – теорию. Впрочем, я-то не лингвист, а в тот день на лекцию явилось немало джентльменов, претендовавших на сие звание по праву и вполне готовых не согласиться с Сухайлом.

Услышав за спиной разговор на повышенных тонах, я поначалу решила, что спор идет о предмете лекции. Упомянутый выше магистр, сидевший в десяти рядах впереди меня, уже вскочил на ноги, чтоб заявить о несогласии с мужем как можно громче – возможно, к явлениям того же рода относился и шум за спиной. Однако, обернувшись, я увидела в дверях кучку людей, смотревших вовсе не на сцену, а друг на друга.

Не затевают же они ссору на почве исторического языкознания? Впрочем, проведя столько времени среди ученых, я знала, что академические конфликты и кулачная драка связаны меж собой куда теснее, чем принято считать. Поднявшись с места, я отправилась посмотреть, не удастся ли разрядить обстановку, прежде чем дело дойдет до кулаков.

Как выяснилось, спор у дверей не имел к Сухайловой лекции ни малейшего отношения. Того, кто находился в центре кучки, с места было не разглядеть; теперь же, подойдя ближе, я смогла заглянуть за плечи остальных. Окруженный был одет на североантиопейский манер и коротко стрижен, однако никакое платье не могло изменить черт его лица. Человек этот был йеланцем.

На первый взгляд ничего ужасно странного в том, что йеланец пришел посетить публичную лекцию в Фальчестере, быть не могло. С тех самых пор, как морская торговля с дальними странами стала явлением распространенным, моряков и прочих иммигрантов со всего света, не исключая и йеланцев, можно было встретить в любом ширландском порту. Но во время той лекции все мы находились во власти событий, окрещенных газетами «воздушной войной против Йеланя»: наши и вражеские целигеры[2]От лат. caelum («небо; воздух; атмосфера») + gerō («нести; держать»). маневрировали по всему земному шару, занимая удобные позиции, и обе стороны то и дело сталкивались лбами в незначительных стычках, грозивших перерасти в полномасштабную войну. Посему йеланцев в Фальчестере не жаловали, вне зависимости от того, давно ли они перестали считать Йеланскую империю родиной.

Более того, постоянные читатели сих мемуаров знают, что я сама не раз ссорилась с ними – когда была выдворена из Ва-Хина, когда угнала один из их целигеров на Кеонгских островах и наконец, когда йеланцы устроили организованное вредительство, дабы помешать нашей работе в Дар аль-Таннанине. Все эти факты также были в то время общеизвестны, и посему джентльмены у дверей, увидев йеланца, явившегося на лекцию моего мужа, немедля заподозрили его в самых недобрых намерениях.

По счастью, вскочивший с места магистр еще не угомонился, а кто-то неподалеку, также вскочив на ноги, изо всех сил старался его перекричать. Не желая привлекать к инциденту у входа излишнего внимания, я негромко сказала:

– Джентльмены, предлагаю перенести разговор в вестибюль. Не стоит мешать лекции.

Да, в известности есть определенные преимущества. Меня тут же узнали, и это убедило бдительных граждан прислушаться к моему предложению (точнее, кое-как замаскированному под оное распоряжению) со всем надлежащим вниманием. Один из них толкнул плечом дверь, и мы вышли в относительно тихий и безлюдный вестибюль.

– Ну, а теперь, – продолжала я, как только дверь за нами затворилась, – будьте любезны объяснить, в чем проблема.

– В нем, – отвечал самый рослый из ширландцев, указав подбородком в сторону иноземца. Ростом он превосходил йеланца на целую голову, чем и воспользовался, дабы угрожающе нависнуть над ним. – Уж не знаю, что он задумал и ради чего сюда пожаловал…

– Не пробовали ли вы спросить его об этом?

Последовала недолгая пауза.

– Ну да, спрашивали, – признался другой. – Говорит, лекцию пришел послушать.

– Этак всякий может сказать, – презрительно ухмыльнулся рослый. – Но это ж не обязательно правда.

– Но и не обязательно ложь, – возразила я.

Сознаться откровенно, я уже в тот момент заподозрила, что дело не так-то просто. Заезжий йеланец, хоть и изо всех сил старался сохранить равнодушный вид, явно узнал меня. Казалось бы, ну, узнал и узнал (как уже говорилось, известностью я пользовалась немалой), но что-то в его поведении внушало подозрения, будто на самом деле в Кэффри-холл он явился не ради лекции, а по мою душу.

Посему, когда я заговорила с ним, тон мой был довольно резок:

– Как вас зовут?

– Фу Пим-лат, леди Трент, – с сильным акцентом ответил йеланец.

Таким образом, притворяться, будто не узнает меня, он и не думал. Впрочем, в сложившихся обстоятельствах никто из нас в это бы не поверил.

– Давно ли вы в Ширландии?

– Три недели.

Сердце так и затрепетало в груди. Возможно, вы сочтете сию реакцию глупой – не стану спорить, однако некогда мне уже пришлось оказаться лицом к лицу с йеланцем, вознамерившимся меня убить, и так просто забыть этого я не могла. Окажись Фу Пим-лат давним фальчестерским жителем, я сумела бы убедить себя, что он не опасен. Но если он только недавно прибыл…

Я решила продолжить расспросы.

– Возможно, вы, мистер Фу, и пришли на лекцию, но я сомневаюсь, что цель ваша – исключительно научный интерес. Скажите, чего вы надеетесь добиться?

Фу Пим-лат

Йеланец повел взглядом из стороны в сторону, приглядываясь к столпившимся вокруг. Те, кто его задержал, придвинулись почти вплотную, явно готовые заслонить меня собой, вздумай только мистер Фу сделать в мою сторону хоть шаг.

– Ах, оставьте, – сказала я не столько им, сколько самой себе. Испытывать страх посреди родного города мне было вовсе не по душе, тем более что и повод для страха столь незначителен. – Желай он мне дурного, мог бы добиться цели куда проще, а не являться за этим в общественный лекционный зал.

Например, напасть на улице, появившись из толпы так, что я и не замечу. Удар по затылку короткой дубинкой, налитой свинцом, нож под ребро… нет, глупо, глупо. Йеланцы угрожали мне только тогда, когда я сама угрожала им, исследуя драконов их родины либо пытаясь выращивать и разводить собственных для Королевских Вооруженных Сил. Причин покушаться на меня посреди ширландской столицы у них не имелось… если только я, сама того не ведая, не нажила среди них личного врага. А даже если и так, представьте, как бы они после этого выглядели перед судом общественного мнения!

Судя по всему, ширландцев это ни в чем не убедило, но, подавив собственные страхи, мне удалось внушить мистеру Фу, что опасаться ему нечего.

– Я хотел встретиться с вами, – невероятно медленно ответил он. Причину этой медлительности я поняла позже: его ширландский был далек от совершенства, и он хотел убедиться, что не допустит в грамматике или выборе слов ошибок, из-за которых его могут превратно понять. – У меня есть новости. Думаю, вы будете рады их слышать.

– Новости можно сообщить письмом, – заметила я. – Или явившись с визитом в мой фальчестерский дом – адрес тайны не составляет. Зачем приходить для этого на публичную лекцию?

– Разве меня пустили бы в ваш дом, приди я в гости? – спросил он. – Ну, а письмо… прочел бы его хоть кто-нибудь?

– Да, иначе слугам пришлось бы за это ответить. Они наняты не затем, чтоб принимать подобные решения от моего имени.

– О, – покачал головой мистер Фу, разобравшись в моих словах. – Но как бы вы об этом узнали?

Я отмела его опасения небрежным взмахом руки.

– Очевидно, с подобным обхождением вы в моем доме не сталкивались, иначе уже упомянули бы об этом. Не будем тратить времени на домыслы. Что за известия вы столь решительно настроены мне сообщить?

Как часто я сама оказывалась на месте мистера Фу, спотыкаясь о трудности языков, коими почти не владела! Быстрота моей речи и витиеватость фразы оставили его в полном недоумении.

– Ваши новости, – пояснила я, видя непонимание в его взгляде. – Вы отыскали меня, так говорите же, что хотели сказать.

Мистер Фу вновь покосился на джентльменов, придвинувшихся к нему почти вплотную.

– Дракон, – наконец сказал он. – Тело дракона. Неизвестной мне породы. Возможно, в наши дни вымершей.

Сердце снова затрепетало в груди – на сей раз не от иррационального страха, а от возбуждения. «Неизвестной породы… возможно, в наши дни вымершей». Вымершая разновидность… Я разъезжала по свету, писала ученым из доброй дюжины стран, разыскивая хоть какие-то сведения о драконах, созданных драконианами тысячи лет назад! Неужели этому человеку удалось отыскать именно то, что ищу я?

Маловероятно, однако… Даже если его находка относилась к какой-то иной ныне вымершей породе, это было крайне интересно.

– Где?

– В горах, – ответил мистер Фу. – Я расскажу.