Онлайн чтение книги Вампир. Английская готика. XIX век
Уильям Гаррисон Эйнсворт. Невеста призрака

В конце 1655 года вся модная знать съезжалась на праздники в замок Хернсвульф. Барон, носивший это имя, самый влиятельный среди немецких вельмож, столь же славился отвагой своих сыновей, сколь и красотой своей единственной дочери. Поместье Хернсвульф, расположенное в центре Шварцвальда, было пожаловано одному из его предков в награду за службу государству и вместе с другими родовыми имениями перешло по наследству к семье нынешнего владельца. Жилище барона представляло собой готический замок, построенный, согласно вкусам того времени, в самом величественном из архитектурных стилей. Темные запутанные переходы вели к сводчатым комнатам, увешанным гобеленами. Это были помещения внушительного размера, но не слишком уютные и наводящие страх своей непомерной величиной. Темная роща сосен и рябин окружала замок со всех сторон и придавала мрачный оттенок пейзажу, который редко оживляли солнечные лучи с небес.

Колокола радостным перезвоном возвестили наступление зимних сумерек, привратник и его свита, разместившись на зубчатых стенах, готовились объявить о прибытии гостей, созванных, чтобы разделить царящее в замке веселье. Юная госпожа Клотильда, единственная дочь барона, только что достигла своего семнадцатилетия, и на ее день рождения было приглашено блестящее общество. Двери просторных сводчатых покоев распахнулись навстречу гостям. Вечернее празднество только началось, как вдруг с главной башни донесся бой часов, необычайно торжественный и важный, и тотчас в бальный зал вошел высокий незнакомец в черном.

Он учтиво поклонился собравшимся, но был принят весьма холодно. Никто не знал, кто он такой и откуда он прибыл. Но его внешность говорила о принадлежности к самой высшей знати, и хотя поначалу его встретили сдержанно, отказать ему в уважении не мог никто. Он беседовал главным образом с дочерью барона, и его замечания были настолько уместны, шутки так остроумны, а манеры так обворожительны, что он вскоре завладел вниманием своей слушательницы. После некоторых колебаний со стороны хозяина, который, как и прочее общество, не мог остаться к незнакомцу равнодушным, он был приглашен провести в замке несколько дней и с готовностью принял приглашение.

Близился самый поздний и глухой час ночи, и когда гости разошлись по спальням, они услышали, как тяжелый колокол с унылым звоном качается на башне, хотя слабое дуновение ветра лишь чуть колыхало ветви лесных деревьев. За утренним завтраком многие из гостей говорили, будто слышали ночью дивную музыку, но при этом все сходились в утверждении, что из комнаты незнакомца раздавались страшные, дикие звуки. Вскоре, однако, он присоединился к гостям, и когда речь зашла о событиях минувшей ночи, мрачная, загадочная улыбка промелькнула на его угрюмом лице, вновь сменившись выражением глубокой меланхолии. Он почти все время беседовал с Клотильдой, и когда он рассказывал ей о разных странах, в которых побывал, о солнечных краях Италии, где воздух напоен ароматом цветов и летний бриз легко вздыхает над благодатной землей, когда он говорил ей о чарующих местах, где сияние дня тонет в мягком сумраке ночи и небеса ни на миг не омрачаются, на глаза девушки навернулись слезы и впервые она пожалела, что никогда не покидала родительский дом.

Шло время, дни сменяли друг друга, и с каждым мигом росло то неизъяснимое чувство, которое внушал ей незнакомец. Он не признавался ей в любви, но эта любовь без труда угадывалась в его манерах, словах, доверительном тоне, мечтательной нежной улыбке. И когда он видел, что ему отвечают взаимностью, злобная усмешка появлялась и тут же исчезала на его мрачном лице. В присутствии ее родителей он сразу становился почтительным и сдержанным, и только наедине с нею, гуляя по тенистым тропинкам, принимал облик более страстного поклонника.

Однажды вечером он сидел вместе с бароном в обшитой деревянными панелями комнате, которая служила библиотекой. Речь зашла о сверхъестественных силах. Во время этой беседы незнакомец хранил загадочное молчание, но когда барон заметил, что не верит в существование духов, и стал дерзко высмеивать рассказы о них, глаза юноши сверкнули дьявольским огнем и сам он как будто вырос. Разговор прервался. В течение нескольких секунд царила пугающая тишина — и тут из темной лесной зазвучала музыка, полная неземной красоты и гармонии. Эти звуки очаровали всех, однако незнакомца они встревожили и смутили. Он смотрел на своего великодушного хозяина с состраданием, и что-то, похожее на слезы, блеснуло в его темных глазах.

Музыка постепенно смолкла вдали, и все затихло, как прежде. Минуту-другую спустя барон покинул комнату. Незнакомец почти сразу же последовал за ним. Вскоре после ухода раздался отчаянный крик — крик человека в смертельной агонии, и барон был найден мертвым в одном из переходов замка. Черты его лица были искажены болью, на почерневшем горле проступал отпечаток человеческой руки. Поднялась тревога, замок тщательно обыскали, но незнакомец бесследно исчез.

Тем временем тело барона было предано земле, тихо и без пышных церемоний. О страшном убийстве если и вспоминали порой, то лишь как о давнем событии. Исчезновение незнакомца, завладевшего всеми ее чувствами, ранило нежную душу Клотильды. Ей нравилось рано утром и поздно вечером бродить по тропинкам, где они когда-то гуляли вдвоем, воскрешать в памяти его последние слова, его ласковую улыбку и навещать места, где однажды она беседовала с ним о любви. Она избегала всякого общества и казалась довольной лишь тогда, когда затворялась одна в своей комнате. Там она позволяла своему страданию излиться в слезах, и любовь, которую гордость и девическая скромность заставляли её скрывать от людей, открыто выражалась в часы уединения. Так прелестна и так смиренна в своем горе была прекрасная плакальщица, что казалась ангелом, уже свободным от земных уз и готовым воспарить в небеса.

Однажды летним вечером, когда она одиноко бродила по своим любимым тропинкам, кто-то неслышно приблизился к ней. Она обернулась и, к ее безграничному удивлению, увидела незнакомца. Он подошел к ней и заговорил с нею.

— Ты покинул меня, — воскликнула обрадованная девушка, — и я думала, вместе с тобой меня навсегда покинуло счастье. Но теперь, когда ты вернулся, разве мы не будем счастливы снова?

— Счастливы! — повторил незнакомец, разразившись злобным, язвительным смехом. — Могу ли я снова быть счастлив… могу ли я когда-нибудь… Но прости мне несдержанность, любовь моя, и припиши её той радости, которую доставила мне наша встреча. О! Я многое должен сказать тебе; да! и услышать в ответ много любезных слов, не так ли, дорогая? Но сперва скажи мне правду: была ли ты счастлива без меня? Нет! По этим запавшим глазам, этим бледным щекам я вижу, что сердце моей возлюбленной не осталось безучастным к бедному страннику. Я скитался по разным странам, я жил среди чужих народов и встречался с другими женщинами, прекрасными и утонченными, но я нашел только одного ангела, и этот ангел — здесь, передо мной.

— Прими этот скромный дар моей привязанности, дорогая, — продолжил незнакомец, срывая с куста дикую розу. — Она так же красива, как лесные цветы, что украшают твои волосы, и пленительна, как любовь, которую я питаю к тебе.

— Она в самом деле прелестна, — ответила Клотильда, — но ее прелесть поблекнет, прежде чем настанет вечер. Она красива, но ее красота так же недолговечна, как любовь, символом которой она служит. Пусть залогом твоей верности станет другой цветок. Принеси мне ветку вечнозеленого растения, что цветет и зимой и летом, и я скажу, вплетая его в мои волосы: «Фиалки раскрывались и увядали, розы отцвели и рассыпались прахом, но вечная зелень по-прежнему остается юной, как любовь в наших сердцах!» Ты не покинешь — ты не сможешь покинуть меня. Я живу одним тобой, с тобой связаны мои надежды, мои помыслы, мое существование, и, потеряв тебя, я потеряю всё. Я была одиноким диким цветком в пустыне до тех пор, пока ты не перенес меня в более благоприятную сферу, и теперь ты не сможешь разбить это преданное сердце, которое сам зажег страстью.

— Не говори так, — ответил незнакомец, — мне больно слышать это; оставь меня, забудь меня, покинь меня навсегда — со мною тебя ждет неизбежная гибель. Я отвержен Богом и людьми, и если бы только ты могла видеть полное страха сердце, что едва бьётся внутри этой движущейся массы уродства, ты в испуге бежала бы от меня, как бегут при виде ядовитой змеи.

Вот моё сердце, любимая; прикоснись к моей груди — ты почувствуешь холод. Ты не услышишь биения пульса, которое говорило бы о моих чувствах. Моя душа застыла и умерла, как и все друзья, которых я когда-то знал.

— Ты так несчастен, милый, и твоя бедная Клотильда должна остаться с тобой, чтобы помочь тебе. Не думай, что я могу покинуть тебя в твоих горестях. Нет! Я буду скитаться с тобой в этом огромном мире, буду твоей служанкой, твоей рабой, если хочешь. Я укрою тебя от ночного ветра, от бури, что яростно бушует окрест; и если холодный свет предаст твое имя позору, если друзья от тебя отвернутся и твои близкие угаснут в могиле, — все же одно преданное сердце будет еще сильнее любить тебя в твоем несчастье, неизменно лелеять и благословлять тебя.

Она умолкла, и ее синие глаза наполнились слезами, когда она с любовью взглянула на незнакомца. Под ее пристальным взором он отвернулся, и презрительная улыбка, полная мрачной, смертельной злобы промелькнула на его красивом лице. В следующий миг это выражение исчезло. Его ледяной неподвижный взгляд вновь обрел свою загадочную невозмутимость, и он снова повернулся к своей спутнице.

— Настал час заката, — воскликнул он, — тихий, прекрасный час, когда сердца влюбленных счастливы и природа радостно улыбается им. Но мне она больше не улыбнется. Еще до завтрашнего рассвета я буду вдали от дома моей возлюбленной, от того места, где мое сердце покоится точно в склепе. Но неужто я должен покинуть тебя, мой любимый дикий цветок, чтобы ты стала игрушкой вихря, жертвой горного урагана?

— Нет, мы не разлучимся! — ответила пылкая девушка. — Куда ты пойдешь, туда и я пойду; твой дом будет моим домом, и твой Бог будет моим Богом.

— Так поклянись же, поклянись в этом, — начал снова незнакомец, неистово сжимая ее в своих объятиях, — поклянись страшной клятвой, которой я научу тебя.

Потом он приказал ей опуститься на колени, угрожающим жестом вознес правую руку к небу и, откинув назад свои черные, как вороново крыло кудри, с улыбкой, достойной воплощенного дьявола, выкрикнул слова ужасной клятвы.

— Пусть проклятия оскорбленного Бога, — восклицал он, — преследуют тебя, не оставляют тебя никогда: в тишине и в бурю, днем и ночью, в болезни и горести, в жизни и смерти, если ты нарушишь принесенную тобой клятву — быть моей. Пусть темные души зазывают в твоих ушах дьявольским хором — пусть воздух обжигает твою грудь языками адского пламени. Пусть твое сердце будет подобно дому скорби, где призрак погибшей радости заточен, словно в гробнице, где стоглавый червь никогда не умирает и огонь не угасает. Пусть злой дух воссядет на твоем челе и объявляет, когда ты проходишь: «ВОТ ОТВЕРЖЕННАЯ БОГОМ И ЛЮДЬМИ». Пусть вселяющие страх призраки часто навещают тебя в ночное время. Пусть твои милые друзья день за днём сходят в могилу и проклинают тебя с последним вздохом. Пусть все, самое ужасное для человека, более грозное, чем язык способен выразить или губы могут произнести, — пусть всё это и еще худшее, чем это, станет твоим вечным уделом, если ты нарушишь клятву.

Он умолк, едва сознавая, что делает, испуганная девушка вняла ужасным мольбам и поклялась в вечной верности тому, кто отныне должен был стать ее господином.

— Про'клятые души, я благодарю вас за вашу помощь! — вскричал незнакомец. — Я отважно добился своей прекрасной невесты. Она моя — моя навеки. Да, моя телом и душой, моя в жизни и в смерти. Как? Ты в слезах, моя милая, прежде чем минул медовый месяц? У тебя была причина для слез, но когда мы встретимся снова, мы встретимся, чтобы скрепить брачные узы.

Потом он запечатлел холодный поцелуй на щеке своей молодой невесты и, несколько смягчив ужасное выражение своего лица, попросил ее встретиться с ним на следующий вечер в восемь часов в часовне неподалеку от замка. Она обернулась к нему с горячим вздохом, словно искала у своего друга защиты от него же самого, но незнакомец уже исчез.

Когда она вернулась в замок, все заметили, что она кажется печальной. Её домочадцы напрасно старались узнать причину ее тревоги. Ужасная клятва всецело парализовала её мысли и чувства, и она боялась выдать себя даже малейшей переменой в интонации голоса или выражении лица. Когда наступила ночь, семейство удалилось на отдых, только Клотильда, которой тревога не давала уснуть, попросила разрешения остаться одной в библиотеке, примыкающей к её комнате.

Была глубокая ночь, все обитатели замка давно уже спали, и не было слышно ни единого звука, кроме унылого воя сторожевого пса, лающего на луну. Клотильда все еще сидела в библиотеке в позе глубокого раздумья. Светильник, горевший возле нее на столе, постепенно угасал, и дальний конец комнаты уже наполовину погрузился во тьму. Часы на северной башне пробили полночь, и этот звук отозвался зловещим эхом в торжественной тишине ночи. Вдруг дубовая дверь в конце комнаты медленно отворилась на своих петлях, и мертвенно-бледная фигура, одетая в саван, неслышно вступила в библиотеку. Ни единый звук не возвещал о её приближении, когда она бесшумно приближалась к столу, где сидела девушка. Она не замечала вошедшего, пока чья-то ледяная рука не стиснула её руку и мрачный голос не шепнул ей на ухо: «Клотильда!».

Она подняла глаза — рядом с ней стояла темная фигура. Она хотела закричать, но не могла издать ни звука. Как зачарованная, она глядела на вошедшего, который медленно распахнул погребальные покровы, скрывающее его лицо, и явил её взгляду тусклые глаза и бесплотные черты её отца. Казалось, он пристально глядел на неё с жалостью и печалью, и скорбно воскликнул:

— Клотильда, наряды и служанки готовы, церковные колокола прозвонили, и священник ждет у алтаря, но где же помолвленная невеста? Там, в могиле, есть место для неё, и завтра она будет вместе со мной.

Завтра? — с трудом выговорила растерянная девушка.

— Духи ада слышали твою клятву, и завтра она должна быть исполнена. Призрак умолк — стал медленно удаляться, и вскоре исчез во тьме.

Утро настало и прошло, день миновал, и, когда часы в столовой пробили восемь, Клотильда была уже на пути к церкви. Это был темный, мрачный вечер, плотная масса серовато-коричневых облаков плыла по небосводу, и завывание зимнего ветра отдавалось ужасным эхом в лесной чаще. Девушка достигла условленного места; кто-то уже стоял там, дожидаясь её. Он выступил ей навстречу, и Клотильда узнала черты незнакомца.

— Ты здесь? Это хорошо, моя невеста, — воскликнул он с насмешкой. — и хорошо я отплачу тебе за твою любовь. Следуй за мной.

Они молча шли по темным запутанным переходам часовни, пока не достигли расположенного рядом кладбища. Здесь они на минуту остановились, и незнакомец произнес более мягким тоном:

— Еще один час, и борьба будет окончена. И все же это сердце, полное зла, способно чувствовать раскаяние, когда обрекает столь юную, столь невинную душу на гибель.

— Но это должно случиться, — продолжил он, пока воспоминания о её прежней любви проносились в ее сознании, — ибо так пожелал дьявол, которому я служу. Бедная девушка, я в самом деле веду тебя венчаться, но священником будет смерть, гостями на свадьбе — разлагающиеся скелеты, нагроможденные повсюду, и свидетелями нашего брака — ленивые черви, которые пируют на костях мертвецов. Ступай же, моя молодая невеста, священник с нетерпением ожидает своей жертвы.

Они пошли дальше; тускло-голубой свет быстро двигался перед ними и привел их к вратам склепа на краю кладбища. Врата были отворены, и они вошли туда в тишине. Ветер с унылым воем проносился сквозь эту мрачную обитель смерти, и по обе стороны высились груды гниющих гробов, обломки которых падали один за другим в сырую грязь. Шаг за шагом влюбленные ступали по мертвым телам, и побелевшие кости мерзко трещали под их ногами.

В центре склепа возвышалась груда непогребенных скелетов, на которой восседала отвратительная фигура, ужаснее самых мрачных фантазий. Когда они подошли к ней, пустой склеп зазвенел от раскатов дьявольского смеха и каждый разлагающийся труп, казалось, был наделен бесовской жизнью. Незнакомец остановился, и когда он крепко стиснул свою жертву, один вздох вырвался из его груди — одна слеза сверкнула в его глазах. Но это продолжалось лишь миг; отвратительное существо грозно нахмурилось, заметив его колебания, и подало знак своей костлявой рукой.

Незнакомец шагнул вперед, начертил в воздухе мистические круги, произнес загадочные слова и в ужасе умолк. Внезапно он возвысил голос и дико воскликнул:

— Супруга духа тьмы, у тебя есть несколько минут, чтобы ты могла узнать, кому доверилась. Я бессмертный дух злодея, который проклял своего Спасителя на кресте. Он смотрел на меня в последний час своей земной жизни, и этот взгляд все еще преследует меня. На земле нет проклятия страшнее моего. Я навечно приговорен к адским мукам и должен угождать моему господину, покуда мир не испепелится, как свиток, пока небо и земля не прейдут. Я тот, о ком ты, должно быть, читала и о чьих деяниях ты могла слышать. Мой господин приговорил меня соблазнить миллион душ. Лишь тогда мое покаяние будет завершено и я смогу познать покой могилы. Твоя душа — тысячная из тех, которые я погубил. Я увидел тебя в дни твоей непорочности и сразу же предназначил тебя для моего дома.

Твой отец, убитый мною за его дерзость, получил разрешение предостеречь тебя, и меня немало позабавила твоя доверчивость. Ха! Заклинания сделали свое дело, и скоро ты увидишь, любовь моя, с кем навеки связала свою судьбу. Ибо до тех пор, пока не прекратится течение времени, пока молнии будут сверкать и громы грохотать, твое наказание не кончится. Погляди вниз, и увидишь, на что ты обречена.

Девушка взглянула: по склепу пробежали тысячи трещин, земля разверзлась, и раздался шум, подобный гласу вод многих. Живой океан жидкого пламени сверкал в бездне; пронзительные вопли проклятых душ, смешиваясь с ликующими возгласами демонов, вызывали невыразимый ужас. Десять миллионов душ корчились в пылающих огнях. Когда кипящие волны швыряли их о черные скалы из адаманта, они с отчаянной дерзостью проклинали Бога, и каждое проклятие эхом разносилось над волнами.

Незнакомец устремился к своей жертве. Он держал ее в объятиях над пылающей пропастью, с любовью глядел в ее лицо и плакал, как ребенок. Это был лишь мгновенный порыв — он вновь крепко сжал ее в руках, с яростью отбросил прочь, и когда ее прощальный взгляд с нежностью коснулся его лица, он воскликнул:

— В твоей гибели виновен не я, но религия, которую ты исповедуешь. Разве она не провозгласила, что грешникам уготован вечный огонь? И разве ты не навлекла на себя этой кары?

Она, бедная девушка, не слышала, не замечала криков нечестивца. Ее хрупкое тело катилось по камням, ударяясь о скалы, над пенящимися валами. Волны вздымались и падали; океан словно торжествовал, получив ее душу, и пока она все глубже погружалась в пылающую пропасть, десять тысяч голосов, бесконечно повторяясь, звучали из бездонной пучины:

— Дух зла! Вот поистине вечность мучений, ожидающая тебя, ибо здесь червь никогда не умирает и огонь никогда не угасает