Онлайн чтение книги Варшава и женщина
«Дорогая Доротея!..»

4.

Дорогая Доротея!

Сегодня я особенно жалел о том, что Вы – далеко… Расстояние не мешает мне мечтать о Вас, но, кажется, скоро уже настанет такое время, когда одних мечтаний будет катастрофически мало. Но – все по порядку.

Во-первых, сегодня меня посетила удача, которую – увы! – Вы не можете разделить со мной.

Во-вторых, шел дождь.

Из-за того и другого Ваше отсутствие сделалось вдруг невыносимым…

Говорил ли я Вам о своей страсти собирать разные книжные диковины? Сегодня я отыскал книгу на языке, которого никто не знает, даже сам автор. Возможно, этого языка попросту не существует, но не исключено также, что этим наречием говорят бесы или ангелы. А может быть, это своего рода «лингва франка» или «пиджин инглиш», которым они изъясняются между собою. (Ведь не может же у бесов и ангелов быть один и тот же язык!)

Как бы то ни было, а книга существует. Ее составил в середине XV века некий ученый монах по имени Томаш Халтура, который от сугубого благочестия впал в конце концов в странную полуересь. Спустя 250 лет его измышления были обнаружены под спудом разных книг и напечатаны в типографии города Вюртемберга – разумеется, очень маленьким тиражом. Книга досталась мне по дешевке исключительно потому, что ни один человек на свете не мог ее понять.

Томаш Халтура уверяет, что неоднократно слыхал собственными ушами, как люди в забытьи или предсмертном бреду лепечут нечто неведомое. Постепенно он составил словарь этого языка, выделив глаголы, существительные и прилагательные. Правда, он так и не сумел перевести их на какой-либо удобоваримый язык, зато чрезвычайно далеко продвинулся в грамматике, так что половину книги составляют правила спряжения глаголов, которые абсолютно неизвестно что означают…

Томаш Халтура овладел «ангелобесом» (так называется этот язык), что даже написал на нем десяток стихотворений, которые – как он надеется – по мере сил восхваляют Господа и Деву Марию.

Вот начало одного из них:

Смею Вас заверить: ни по форме, ни по содержанию вирши Томаша Халтуры не уступают творчеству большинства известных мне поэтов.

Я провел в книжной лавке минут сорок, читая весь этот восхитительный бред, пока наконец не решился завладеть книгой, обменяв ее на некоторое количество честно заработанных мною злотых.

Когда я выходил на улицу с Халтурой под мышкой, там уже шел дождь. Я остановился в открытых дверях и стал ждать появления пузырей. Любите ли Вы в летнем дожде этот момент, когда в лужах вдруг начинают вздуваться большие пузыри? Почему-то мне всегда казалось, что они похожи на каштаны. Но сегодня мне рассказали нечто куда более важное.

Итак, я стоял в дверях магазина, а рядом бродил мальчик в безнадежно мокрой курточке. Он увлеченно загребал воду башмаками и вдруг заметил меня.

– Привет, – сказал мальчик. – Тоже ждешь пузырей?

Я сразу понял, что ему известно что-то важное, и промямлил насчет каштанов. Мальчик презрительно рассмеялся.

– Ты ничего не понимаешь! – сказал он. – Никакие это не каштаны. Это – такие лодочки, а в них катаются гномы. Эти гномы особенные, совсем крошечные, они живут под землей и занимаются там разными делами – например, делают золотую руду или обед. Но во время дождя они выбираются наружу, дожидаются появления пузырей – и плавают, плавают, вовсю плавают по лужам!

По правде говоря, слушая его, я едва не расплакался. Узнать такую важную вещь – и когда! Спустя много-много лет после того, как кончилось мое детство и многое, если не сказать «почти все», обессмыслилось и потеряло прежнюю цену! Да, да, милая Доротея, именно так обстоят дела: если хорошо кушать, слушаться маму и папу и не грубить тете Касе, когда она на Рождество и твой день рождения пытается обмусолить тебе щеку липкой помадой, – тогда можно разглядеть в дождевых пузырях этих самых гномов… Естественно, моему знакомому этого ни разу не удалось.

Я страшно жалел о том, что не знал всего этого раньше, поскольку был до омерзения примерным мальчиком. Уж мне-то они непременно бы показались! Но теперь все пропало, мне тридцать шесть лет, я скоро вообще облысею, и ни гномы, ни пузыри больше не имеют для меня никакого значения.

Другое дело – Вы. Для Вас многое еще должно сохранять свой изначальный смысл. Когда в Вильнюсе в следующий раз пойдет дождь – присматривайтесь, умоляю Вас, присматривайтесь хорошенько! И непременно напишите мне – удалось ли Вам увидеть их хотя бы краешком глаза?

Ваш Юлиан

5.

Дорогая Доротея!

Скоро уже наступит осень, а это означает, что прошло почти два месяца с тех пор, как я впервые увидел Ваше волшебное лицо на фотографии и полюбил Вас. Удивительно быстро летит время… Иногда поневоле задумаешься: как мало остается от всех, кто некогда в нем затерялся. От большинства – ничего, кроме горстки праха, ведомого лишь Богу, от иных – слепые имена на генеалогическом древе или обвалившаяся могила на церковном дворе; а случается – и страшная легенда, вроде тех, что собирала Ваша бабушка. Некоторые люди оставляют после себя произведения искусства, стихи или, скажем, списки убиенных. Так, один варшавский поэт, человек вполне мирный и безобидный, чрезвычайно гордится своим предком, воеводой Цаплею, который, согласно семейной хронике, убил ровно двести сорок одного турка.

Известны также немногие люди, наследие которых составляет великая любовь. Их, пожалуй, даже меньше, чем великих поэтов, из чего можно сделать довольно странный вывод: дар любви – так называемой «обыкновенной», взаимной любви мужчины и женщины – редчайшая драгоценность этого мира.

И в античном романе, вроде «Дафниса и Хлои», и в житиях святых, и в «Божественной Комедии» – везде Вы увидите одно и то же: настоящая любовь удивляет людей куда больше, нежели остановленное на небе солнце.

Среди десятков избранных пар – и роковых любовников, и мирных престарелых супругов – одиноко, как мне представляется, стоит Джауфре Рюдель де Блая, поэт Дальней Любви. Мысль об этом одиночестве показалась мне вдруг совершенно невыносимой. А поскольку обсуждать проблемы и перспективы Дальней Любви невозможно ни с иллюстратором Смуглевичем, ни с писателем Чумой, ни с потомком воеводы Цапли, то я и обратился к некоторым книгам.

Для начала я добыл невыносимо ученое немецкое издание всего творческого наследия Рюделя. Оно невелико: шесть стихотворений, закопанных в пространном комментарии немецкого литературоведа, как иголка в клубке ниток.

Нетрудно догадаться, что после «ангелобеса» старопровансальский язык стихотворений сеньора Джауфре читался почти как польский, так что я, можно сказать, без затруднений ознакомился с ними.

Всего шесть стихотворений. Они, возможно, навсегда потерялись бы и забылись, если бы не Дальняя Любовь – самое значительное из того наследия, что оставил поэт своим прямым и духовным потомкам. Я читал и перечитывал эти стихи в поисках самого Рюделя, но пока что мало преуспел.

Ученый немец отыскал также ноты, имевшиеся в одном из старинных изданий трубадурских песен. Будучи человеком дотошным, он пересчитал в стихах все слоги и пришел к довольно произвольному выводу, что данная мелодия сочинена нарочно для такого-то стихотворения.

«Довольно простые по языку, но полные скрытых намеков и, возможно, насмешек, песни Джауфре Рюделя исполнялись, скорее всего, двумя профессиональными музыкантами (история донесла до нас их имена, точнее, прозвища: Фильоль и Пейронет), один из которых задавал жесткий ритм, используя какой-либо ударный инструмент, а второй выводил на виоле мелодию, которую современный слушатель не затруднился бы определить как извилистую».

Одного этого замечания оказалось достаточным, чтобы пробудить самое живейшее мое любопытство, и, захватив с собою ноты, я немедленно отправился к знакомой пианистке по имени Магда Гиршман.

По мнению Магды, я пришел очень вовремя: она только что купила новый рояль. Вы можете подумать, будто этот рояль уже стоял у нее в комнате, сверкая зубами, как коммивояжер? Ничуть не бывало. Частично собранный, он загромождал гостиную и прихожую, а сама Магда, очень маленькая, бойкая пожилая дама, суетилась и подпрыгивала вокруг, причитая и ахая своим девическим голоском. Ее младший сын Мордехай, флегматичный большеглазый юноша с похожей на перья растительностью на щеках, бродил вокруг, то и дело роняя себе на ногу различные предметы. У стены стоял польский грузчик и курил.

Магда Гиршман то и дело подбегала к нему, задирала голову и требовала, чтобы тот приподнял рояль и держал его на весу, покуда сама Магда привинтит педали. Грузчик очень долго молчал, а потом вынул из зубов папиросу и коротко обронил: «Невозможно».

Магда несколько раз бессильно всплеснула ручками и вдруг заметила меня. Ее маленькое личико озарилось. Переваливаясь, она засеменила ко мне, впилась мне в локоть перстами, которые за сорок лет непрерывной игры на фортепиано обрели железную крепость, и повлекла к злополучному роялю.

Мы с грузчиком обменялись коротким взглядом, причем в водянистых глазах поляка мелькнула неприкрытая паника, и взялись за рояль… С мышиным писком Магда нырнула под рояль и закопошилась у нас под ногами. Потом неожиданно высунулась наружу и вскрикнула: «Мордехай! Где педали?» Поляк тихо застонал сквозь зубы. Мордехай, подумав, сказал, что видел педали, кажется, на кресле – и ушел в другую комнату. Магда пропищала ему в спину, чтобы он захватил заодно и отвертку. Мордехай вернулся минут через пять и тоже полез под рояль, где и попытался приладить первую педаль.

Магда Гиршман сказала: «Где ты видел, чтоб так навинчивали педали? Тебе только лапти на забор навинчивать, шлимозэл!» Мордехай обиделся и начал возражать. Поляк был весь красный и скрежетал очень белыми зубами. Я тоже выглядел не лучшим образом, однако счел за необходимое приятной беседой скрасить тяжелые минуты своему товарищу по несчастью и потому сказал: «Тяжелая у вас работа, пан грузчик!» Грузчик охотно согласился. Тогда я спросил: «И много вам платят?» – «Мало!» – заорал грузчик.

Стрелки часов неумолимо продвигались вперед. Мы с поляком держали на весу рояль, а микроскопическая пани Гиршман со своим сыном Мордехаем – кстати, тоже музыкантом – ползали под роялем и, вместо того, чтобы навинчивать педали, увлеченно бранились между собой…

Таким образом, как Вы сами можете понять, тайны поэзии Джауфре Рюделя остались для меня во многом пока нераскрытыми.

Ваш Юлиан