Глава тринадцатая

Онлайн чтение книги Вавилонские книги. Книга 1. Восхождение Сенлина
Глава тринадцатая

Спросите любого встречного, не скучает ли он по солнцу? Не тоскует ли по луне? И вам ответят: а вы скучаете по тепловому удару? Тоскуете по волчьему вою?

Популярный путеводитель по Вавилонской башне, III.XII

В сотне футов под ними раскинулся Рынок, красочный и замысловатый, как лоскутное одеяло.

Сенлин неистово колотился в черную железную дверь. В ответ клетка сильно дребезжала. Каждое сочленение скрипело, и ржавчина сыпалась на них как дождь. Ячейка проволочной сети под ними лопнула. Эдит наконец призвала его остановиться, схватив за шею. Он почти ее не слышал от звука собственных ударов. Он предпочитал ее не слышать.

Администратор обещал им быстрый результат и отдельную комнату. После всего, что Сенлин перенес, он мог поверить лишь в одно: это оплошность. Кто-то ошибся! Почему люди вообще приходят в Салон? Неужели все они садисты? Да это какой-то дурдом!

Он ударился о дверь еще раз, хватая воздух пересохшим ртом. Потом позволил Эдит оттащить себя в сторону. Он рухнул на нее и вяло привалился к проволочной стене, чтобы унять головокружение.

– С вами такое уже случалось? – спросил он.

– Неужели вы думаете, что я бы вернулась, будь оно так? – Она чуть лучше владела собой, чем Сенлин, хотя голос все равно дрожал. Она посмотрела вниз сквозь сетчатый пол. – Сколько лет этой клетке? Такое ощущение, что она может рассыпаться в любое мгновенье.

Сенлин вспомнил в ярких деталях тошнотворные звуки, с которыми команда воздушного корабля ударялась о землю.

– Давайте поговорим о чем-то еще, – ответил он сквозь зубы.

Не хотелось думать о том, кто будет рыться в его карманах, если он упадет на землю.

Их клетка, со всех сторон проволочная, была размером с детскую кровать. Места хватало, чтобы сидеть спиной к сетке, но не стоять. У них не было выбора, кроме как прижаться друг к другу, что лишь усугубило страдания Сенлина. Он сухо сглотнул и сказал:

– Я не понимаю. Они ведь прекрасно знают, что мы не сделали ничего плохого.

– Все свидетели мертвы. Откуда им знать? – спросила Эдит.

Сенлин объяснил теорию о латунных глазках в стенах особняка и клерках-шпионах, которых он видел в закулисных коридорах. Она подтянула декольте платья, у которого было неловкое свойство скользить вниз, и сказала:

– Мне даже не приходило в голову, что кто-то наблюдает… Ох. – Она, похоже, прокручивала в памяти сцены из прошлого. – Эти глазки́ были в каждой комнате.

– Если вам от этого легче, я не думаю, что кто-то шпионит за нами сейчас, – сказал Сенлин, вытирая струящийся по лицу пот.

Солнце беспощадно издевалось над ними. Он соорудил небольшой навес из фрака, пропустив рукава через ячейки потолочной сетки и прицепив к открытым концам проволоки. Эдит расстелила пышные юбки, чтобы он на них сел, что немного смягчало колючесть проволочного пола. Он поблагодарил ее, как мог поблагодарить человека, который освободил место на скамейке в парке. Они слушали какофонию рынка, верблюжьи крики и лай торговцев. Сухой ветер уносил прочь песни далеких сигнальных свистков.

Когда глаз солнца спрятался за башней, настала искусственная ночь. Сенлин смог лучше разглядеть фасад над ними и обнаружил, что его изучение предоставило разуму возможность отвлечься, в которой он так сильно нуждался. Стены были из неотшлифованного известняка. Тут и там из трещин между плитами торчали старые птичьи гнезда. В них, похоже, никто не жил. Другие клетки вроде их собственной, необитаемые, виднелись на некотором расстоянии слева и справа. При взгляде вверх, на башню, через просвет в навесе из фрака у Сенлина так сильно кружилась голова, что он мог лишь коситься в ту сторону и тут же отводить взгляд. Это не имело значения. Там не на что было смотреть. Вдалеке из башни торчали платформы, как шипы из стебля. Он предположил, что это воздушные причалы, но наверняка утверждать не мог. В остальном фасад выглядел обширным и необитаемым, как пустыня.

Не считая заводного паука. Машина, которая проползла наверху по стене башни, была размером с большую собаку и выглядела одновременно пугающей и поразительной. Из сочленений восьми стальных лап выходили струйки пара. Сквозь медный скелет виднелись механизмы внутри. Это было самое замысловатое и элегантное механическое существо, которое встречалось Сенлину. Когда машина приблизилась, стало видно, что в сердце у нее горит ровный рубиновый огонек.

Сенлин был слишком поражен, чтобы испугаться, но ему хватило осторожности, чтобы соблюдать тишину, указывая Эдит на машину. Она быстро втянула воздух и схватила его за руку, но вскоре стало очевидно: заводной паук к ним безразличен. Он проследовал мимо, ступая обутыми в резиновые подушечки лапами, с уверенностью мухи, ползущей по стене. Стоило Сенлину спросить себя, не является ли эта штуковина лишь огромной игрушкой, как ее роль сделалась ясна. Она ремонтировала башню. Она выискивала на фасаде дефекты, которые исправляла, распыляя гель. Гель быстро затвердевал и блестел, словно кварц. Сенлин следил, как машина переползает от трещины к трещине, выдирая птичьи гнезда и латая щели, пока она не исчезла из вида.

Это был гениальный маленький автомат, практичный и действенный. Увидев его, Сенлин снова обнадежился. Башня не вся состояла из ужаса и смятения. Здесь были и чудеса.

Хотя все эти чудеса казались маленькими и далекими.

Никто не рассуждал вслух о том, как долго их тут продержат, принесут ли еду или воду, или птичья клетка станет их могилой. Озвучивая такие мысли, они бы лишь сделали ожидание еще невыносимее. Но через полчаса молчания Эдит сердито застонала и сказала:

– Воображение сводит меня с ума! Я вспомнила каждый конфуз, свидетелем которого могли оказаться шпионы, и придумала кучу способов умереть в этом курятнике.

Сенлин прочистил горло:

– Я тоже. Я лишь подумал о том, сколько стервятников должны усесться на эту клетку, чтобы их веса в сочетании с нашим хватило для…

– Надо поговорить о чем-то другом, – перебила она, хлопая себя по бедрам. – Итак, ваше имя – Томас Сенлин, вы директор школы, и вы женаты. – Это все прозвучало во время допроса, устроенного администратором, разумеется. – Много лет?

– Нет.

Обычно его ответ на этом заканчивался, но теперь что-то вынудило Сенлина продолжить. Возможно, всего лишь товарищеское чувство, которое естественным образом возникает от общей травмы. Или, быть может – хотя в этом он едва ли мог признаться даже себе, – Сенлин смутно осознал, что момент не лишен… интимности, а с нею пришло искушение. Чтобы прервать грешный ход мыслей, он выпалил:

– У меня месячный мед… Ой, у нас медовый месяц.

Он бы не винил Эдит, если бы она засмеялась. Но этого не произошло, и она ответила не сразу. Она погладила себя по щеке, счищая засохшую кровь. Казалось, она размышляет, прежде чем задать очевидный вопрос: «Где ваша жена?»

Он слегка удивился и одновременно вздохнул с облегчением, когда вместо этого она начала рассказывать о собственном прошлом. Поскольку больше заняться было нечем, ее байки быстро переросли в историю. Он понял, что она хочет не просто подвести некий итог, но и приукрасить хронику своей жизни всевозможными мелкими деталями. Его всегда тревожили такие длительные исповеди. Он не знал, как себя вести. Но все-таки, пока Эдит говорила, он понемногу расслабился. Она была совсем не такой, какой представилась ему в первый миг – одетая в персиковое платье и помыкающая им, как лакеем. Она не была мелодраматичной или тщеславной. На самом деле она была довольно симпатичной. Она ему понравилась.

Она рассказала ему больше о сельскохозяйственных угодьях семьи и полях, которые засевали под ее руководством. Когда она описывала свой талант к сельскому хозяйству, в голосе звучала гордость. Она знала, когда следует принести в жертву заболевшие посадки; знала, как разбираться с буферными зонами и что делать во время засухи, как выявлять нечестных бригадиров, пьяниц и где искать замену. У нее было два брата, оба старшие, но ни один не отличался талантом или интересом к семейному бизнесу. Оба управляли небольшими участками и делали это плохо. Ее урожайность всегда была выше. Отец, который хотел провести годы заката, охотясь и превращая плоды своих садов в сидр, гордился ею. Он называл ее Садовой Генеральшей.

А затем, чуть больше года назад, отец уговорил ее выйти замуж за друга семьи, человека по имени Франклин Уинтерс, владельца виноградника со скромными доходами. Она, Генеральша, не нуждавшаяся в мужьях, согласилась только потому, что отец стал развивать тему, какой они старались избегать много лет: ее братья были безответственными, ленивыми и, что хуже, вероломными. Если бы земля досталась им, они бы ее продали и промотали заработанное. Но он не мог завещать состояние незамужней женщине; она оказалась бы уязвима перед лицом судебных разбирательств, не в последнюю очередь затеянных братьями. Замужество защитило бы ее от таких атак; она бы продолжала руководить фермой в свое удовольствие.

Мистер Франклин Уинтерс оказался достаточно безобидным супругом. Он был немного сухопарым, с ровным характером, не влезал в долги и с наемными работниками обращался справедливо, что она отнесла к добрым предзнаменованиям. Важнее всего, он согласился с условиями брака: ее роль в управлении фермой не должна была измениться. Она останется Генеральшей. Он согласился, но с оговоркой. Она могла заниматься делами фермы до тех пор, пока это не представляло угрозы ее здоровью.

Эдит была не дура. Она знала: Уинтерс ожидает, что она забеременеет, и под этим предлогом можно будет убрать ее с поля. Ее отец тоже надеялся, что у нее будут дети, которые продолжат род. Она находила все это нелепым. По ее лицу легко читалось, что материнство никоим образом ее не привлекало. Она согласилась с просьбой Уинтерса лишь потому, что знала – это никогда не станет проблемой. Она была крепкой и флегматичной, но также бесплодной после случившегося много лет назад падения с лошади. Об этом знал лишь сельский доктор.

Условия были сформулированы, соглашение подписано, и они поженились.

Но вскоре после того, как она стала миссис Франклин Уинтерс, – на церемонии, которую сама Эдит описала как «несентиментальную», – муж нашел предлог, чтобы воспользоваться их контрактом в собственных интересах. У нее развилась легкая аллергия на сорняк, который весной рос повсюду вдоль дорожек в начале и в конце каждого высаженного ряда. Это был тот самый сорняк с длинным стеблем, который она раньше жевала, объезжая свежевспаханные поля и проверяя плодородие почвы. Теперь от цветения этой травы она чихала. Уинтерсу этого хватило, чтобы ссадить ее с лошади. Он и слушать не захотел о том, что половина бригадиров страдает тем или иным недугом: подагрой, сифилисом, катарактой. Ей пришлось повесить вожжи на гвоздик, спрятать ботинки-грязеходы, повязать ленту на соломенную шляпку и смириться с тем, что она слишком слаба здоровьем для руководства фермой. Эдит подозревала, что тем самым ее наказывают за неспособность родить сына. Справедливости ради и от самого Уинтерса в этом деле было маловато толку.

Сенлин бы покраснел, не будь он и так красным от жары.

– Значит, вы с ним развелись?

– Да, – сказала она. – Только вот он не оказал ответной любезности.

– Не понимаю.

– Я тоже! – Она рассмеялась, и теплый порыв ветра бросил спутанные волосы ей на лицо. – Он отказался со мной развестись, и потому я отказалась остаться.

– И вы приехали сюда…

– Чтобы промотать его деньги, мои деньги.

– Играя светскую львицу, – весело сказал Сенлин, но ее лицо помрачнело.

Он скривился, выражая сожаление.

– Это была дурацкая пьеса. – Она вновь опустила юбки, которые вздувались, как воздушный шар. – Мне пришлось играть разряженную куклу, в то время как два пустозвона говорили о делах. Никто из них в делах не смыслил. Фондовая биржа сердца! Я умоляю! Товар, не поддающийся количественному измерению, не продают на фондовой бирже. В этом суть акций. И, насколько я знаю, никто понятия не имеет, сколько весит любовь, какой у нее объем, можно ли ее разделить или с чем-то смешать… Сколько единиц любви требуется для начала романтических отношений? Пять? Двадцать? Фондовая биржа сердца! Если бы один пустозвон не обезумел, это бы случилось со мной. – Она говорила словно в бреду, но в сказанном звучали приятные насмешливые нотки.

Не успел Сенлин ответить, как в железной двери открылся люк.

Они ринулись к нему и увидели лицо молодого человека с тщательно напомаженными усиками, который им широко улыбался.

– Боже мой, как жарко, – сказал молодой человек, и его лицо на миг скрылось из вида, пока он промокал лоб носовым платком с рюшами.

– Выпустите нас! Что за нелепость; здесь опасно! – Сенлину не удалось скрыть отчаяние в голосе. – Мы не сделали ничего плохого.

– Да нет, я понимаю, но сперва я должен расследовать ваше дело, иначе вас снова притащат сюда.

– Тогда расследуйте быстрее, – потребовала Эдит.

Молодой человек прочистил горло:

– Я помощник регистратора. Меня зовут Анен Сеф, и я сегодня буду помогать вам. – Он говорил с запинками, то и дело сглатывая, и Сенлин по манере речи опознал в нем полнейшего неумеху.

– Быстрее, – повторила Эдит.

– Я завершил следствие и доложил о найденном регистратору, который принял решение…

– Что за регистратор? Какие у него полномочия? – перебил Сенлин.

Сеф улыбнулся, в уголках его рта появились морщинки.

– Какой вы забавный! – Потом столь же быстро его лицо разгладилось, как поверхность болота, на которую недавно наступили. – Вас, мистер Сенлин, препроводят на третий этаж, где весьма мило. Вам нравятся павлины?

– Не составил о них мнения.

– В Купальнях множество павлинов, а также курортов и термальных источников.

– Звучит замечательно. Отведите нас туда, – сказала Эдит.

– А-а-а. Видите ли… – Сеф сморщил нос, отчего стал выглядеть еще моложе, и опять прочистил горло. – Миссис Эдит Уинтерс не отправится на третий этаж. Ее высылают на первый.

– Высылают? Почему? – изумилась Эдит. – Вы заперли меня с убийцей, и я стала жертвой нападения.

– Не я. Я вас нигде не запирал – вы, как я понимаю, получили ключ и отправились на ту конкретную сцену Салона добровольно. – Сенлин опознал в ответе Сефа скользкую чиновничью трусость. Парнишка был подающим надежды бюрократом. – Существуют две проблемы. Первая заключается в том, как вы вышли, а вышли вы незаконно. Вас предупредили, что персонажи должны выходить только в свои изначальные коридоры.

– За нами гнался безумец с ружьем! – воскликнула Эдит, ткнув пальцем в юношу и чуть не угодив ему в нос.

Он снова помахал носовым платком перед лицом:

– Да. Но остается второй вопрос – камины, миссис Уинтерс, – продолжил он. – Войдя в Салон, вы согласились с тем, что будете разжигать огонь во всех комнатах, куда попадете. У нас множество свидетельств того, что мистер Сенлин справился с этим простым заданием, в то время как вы, миссис Уинтерс, отнеслись к нему безответственно. В результате несколько каминов погасли.

– Какая разница? Дайте спички, и я разожгу их заново, – сказала она.

– Боюсь, ущерб уже нанесен. Вас изгонят, и вам запретят возвращаться в Салон. Это решение администратора, и…


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Глава тринадцатая

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть