Онлайн чтение книги Вечный мент или Светоч справедливости
Онтологическая иллюзия. 2010 год от Рождества Христова

Для меня чрезвычайно важен четкий план действий. Не то, чтобы я излишне педантичен, просто не люблю совершать ошибок. В моей профессии они чреваты самыми плачевными последствиями. Поэтому прежде чем взяться за ствол, я собираю подробные сведения об объекте. Детальные досье не только способствуют успешности выполнения заказа. Есть и другая, моральная, причина столь скрупулезного подхода. Я пытаюсь разобраться, в чем клиент провинился перед людьми. И почему заслуживает смерти. И всегда нахожу ответ на этот вопрос. Совсем невиновных людей не бывает. Об этом феномене человеческой природы хорошо известно следователям прокуратуры и сотрудникам налоговой полиции. А если кто-то считает себя невинной овечкой, пусть бросит в меня камень. Только за последствия я не ручаюсь…

Я бы назвал такой подход нетипичным. Обыкновенные рядовые киллеры предпочитают об объекте ничего не знать. Так проще жать на курок, а то окажется у человечка семеро детей, и дрогнет в ненужный момент рука. Но я – совсем другое дело, я – человек несентиментальный. Мне что семеро детей, что козлят, что старуха-мать на полном пансионе, жена-стерва – все равно. Семейные ценности меня не трогают. Душа очерствела. А когда – я и не заметил. Может, когда был на войне. А может, еще раньше.

Вообще, я с детства лишен некоторых ненужных чувств. Жалость, сострадание – это все для слабых духом. Меня питает здоровая злость. Ведет по жизни. Я очень остро чувствую несправедливость… проявленную ко мне. И всегда на нее реагирую.

Вот, к примеру, пока я на войне был, жена ушла к другому. Они, правда, и не пожили совсем – скоропостижно скончались, как только я вернулся. Но травма душевная осталась… А впрочем, зла я не помню. Особенно от покойников.

Да и не кажутся мне людьми те, кто в перекрестье прицела – так, зверьки, слабые и беспомощные, ручками-ножками шевелят, суетятся по жизни, не понимая, что все подчиняется одному небесному закону, а по этому закону – либо ты зверек, либо – хищник. И если ты сейчас у меня на прицеле, значит – так предрешено судьбой, и должен я тебя пожрать. Я по жизни хищник, и зверьком никогда не буду…

Если все тебя считают параноиком, это еще не значит, что ты им являешься. Возможно, все они сговорились. В августе две тысячи десятого года от Рождества Христова паранойя взялась за меня всерьез. Нет, я и раньше испытывал проблемы со сном. Мне казалось, что с каждым новым убийством у меня все больше понижался порог чувствительности. Интересно, у всех убийц так, или это только у меня амплитудные отклонения в психике? Я даже фильмы ужасов не смотрел по вечерам – жуть пробирала, так что страшно было перемещаться по квартире. Но по ночам я видел такие кошмары, которые не снились ни одному режиссеру страшных сказочек. Просыпаясь, я испытывал страх, мне казалось, меня преследуют. Так продолжалось уже года два.

Обшарпанные кирпичные лабиринты, кто-то идет по моим следам – шаг в шаг, наступая со скрипом тяжелой обуви точно на те места, где я только что прошел, вот-вот он меня настигнет. Во сне я балансирую над пропастью и обязательно срываюсь вниз… Но самое неприятное – разнообразные монстры. Среди них хуже всего те, что обладают человеческой фигурой, хотя могут быть самого разного роста и телосложения – от злобных горбатых карликов до трехметровых гигантов. У них пластилиновые, отекающие цветным воском лица, меняющиеся черты со скорострельностью – сто кадров в секунду. Они всегда наблюдают за мной, стоят неподалеку – они никуда не спешат. Мне от них не уйти.

Но тогда, просыпаясь в горячем поту, я понимал, что очередной кошмар миновал. Хотя следующей ночью все повторялось вновь. Уже очень давно я хотел не видеть снов. Совсем.

Теперь же чудовища были реальны. И страх мой тоже реален.

Полночи я трясся от ужаса. Фантомы, порожденные моим свихнувшимся сознанием, возникали вновь и вновь. Мне удавалось забыться тревожным сном лишь на краткие мгновения. Но затем я вновь просыпался от бесконечных шорохов, стуков и бормотания. Клочковатые тени то и дело проплывали над постелью и превращались в страшенные зубастые морды. Монструозные физиономии зависали надо мной теперь уже реальным ночным кошмаром, беззвучно разевали рты, а затем медленно расползались по комнате, теряя контуры…

Утром я встал с постели совершенно разбитый, сварил кофе и выпил залпом. По квартире продолжали шастать смутные призраки, в ванной завывали и заходились хохотом, унитаз спускал воду, шкафы вздрагивали, хлопали дверцами. Холодильник открывался сам собой, то и дело включал и гасил свет, словно в нем поселились невидимые жильцы.

Я твердо решил, не обращать на мистику внимания, – все кошмары, понятное дело, происходят только у меня в голове, – а значит, надо собраться и делать дело. Если у меня хватает выдержки убивать таких «мастодонтов», за каких не взялся бы ни один киллер, то справиться с безумием я тоже смогу. Силы воли хватит.

И я действительно, сжав волю в кулак, сумел на некоторое время привести мысли в порядок. Даже галлюцинации, уловив мою решительность, стали появляться намного реже. Избавиться от них полностью мне так и не удалось. Но, по крайней мере, я уже не вздрагивал от каждого звука и явления.

Я позвонил Владику.

– Рад, что ты в порядке, – сказал он. А в голосе звучит неподдельная радость. Должно быть, я его сильно перепугал накануне.

– Ну, тебя вчера и колбасило, мне аж жутко стало, – подтвердил мои умозаключения Владик. – Никогда не видел тебя в таком состоянии. Вел себя, как готовый пациент психушки. То есть, – поправился он, сообразив, что перегнул палку, – я имею в виду, ты всегда так хорошо соображаешь, Вась…

– Спасибо за комплимент, – перебил я. – Приезжай. Дело есть.

– А вчера чего не посвятил в подробности?..

– Вчера было не до того. Ты же сам все видел.

– Ага. Ну, да. Конечно, – ответил Владик, – скоро буду. – И повторил: – Рад, что ты в порядке.

– Да-да, я тоже рад, – отмахнулся. Со стороны окна к моему лицу тянулись полупрозрачные щупальца. По стене растекались фиолетовые узоры – словно некто невидимый производил искусный татуаж. А у самого потолка шарила рука, отделенная от тела, с хрустом скребла серыми когтями по побелке.

Я положил трубку, сел к компьютеру. Плевать на призраков. У меня есть заказ.

Киллер, не использующий современные технологии, бесконечно отстал от жизни. Я бы не дал за его жизнь и ломаного гроша. Такие продвинутые конкуренты, как я, очень скоро уберут отсталого убийцу по просьбе очередного толстосума, заинтересованного в неразглашении «убийственных подробностей» прошлых лет.

Первым делом я лезу в Интернет. Порой достаточно задать имя в строке поиска, и получишь множество полезных сведений об объекте. Ведь работаю я по тем, кто сидит на самом верху. Такие люди обычно на виду, как бы не пытались скрыть свою личную жизнь от общественности. Общественность ведь интересует не только их общественная жизнь. Такая вот социальная тафтология.

Я достал из конверта фотографию. Объекту было не больше двадцати пяти. Русоволосый. Тонкие черты лица. Внешность, пожалуй, слишком интеллигентная для сотрудника органов. Усики, бородка. Глаза пустоватые, что существенно упрощает внешность. Бывают лица грубые, словно вылепленные из глины, а в глазах – столько ума и жизненных страстей, что сразу понимаешь – перед тобой личность. А бывают подлинные красавцы, с такими лицами только в любовных сериалах играть – а глаза пустые. Вот и капитан милиции Андрей Счастливцев лицом обладал чистым и приятным, но выражение глаз его заметно портило. Такие глаза бывают у тех, кто разочаровался в жизни. Как говаривал телевизионный психолог: «эмоционально выгорел». Впрочем, надо будет посмотреть на объект поближе. Возможно, просто фотография неудачная. Меня, к примеру, однажды так обезобразили на армейском снимке, что я всерьез подумывал о том, чтобы выбить корреспонденту местной газетенки зубы.

Я поставил фото рядом с компьютером, облокотил на кружку с чаем. Во время первоначального этапа работы – когда я собираю камни, и пока не начал их кидать – я люблю пить зеленый чай. Говорят, его пили еще китайцы пять тысяч лет назад. Древние китайцы знали, чем взбодрить свой узкоглазый организм. Меня зеленый чай всегда тонизирует, приводит мысли в порядок…

Над поисковой строкой маячил баннер агентства по трудоустройству. Придуманный некой креативной головой слоган гласил: «Хорошая работа для хороших людей». Далее следовал список вакансий: системный администратор, менеджер по продажам, офис-референт… Моя причудливая фантазия тут же дорисовала полярную картинку. «Плохая работа для настоящих подонков: забойщик скота, санитар морга, надзиратель в колонии, ассенизатор». Да мало ли работы для тех, кто плохо уживается с обществом и с самим собой?..

Взять, к примеру, Владика… Почему он работает на меня, хотя мог бы найти себе приличную, и главное, вполне законную, а значит – безопасную – работу? Но нет, Владику нравится именно так зарабатывать себе на хлеб. Добывая сведения о будущих мертвецах. Жалости к объектам отстрела мой помощник не испытывает. Есть в нем определенная жестокость и бездушность. Хотя внешне – обыкновенный очкарик-студиоз. Улыбчивый, если понадобится – даже робкий. Я подобрал паренька практически на улице и пристроил к делу. Бывший студент Суриковского училища, начинающий художник. Влез в нехорошую историю с наркотиками, едва не угодил на нары. Отмазал парня по своим каналам. Не за здорово живешь, разумеется. За это он мне слил кое-какую информацию о друзьях своего папаши-банкира. Я ему подкинул пару сотен баксов от щедрот, думал – все, на этом наша совместная деятельность закончена. А он вдруг вышел на меня через тот же канал связи – написал письмо по электронной почте. Так, мол, и так, увлекла меня эта работа, нельзя ли еще что-нибудь такое сделать – может сведения какие-нибудь раздобыть, или еще что-нибудь? В общем, захотелось пареньку поиграть в криминальные игры. Я поначалу очень сомневался насчет его кандидатуры. Проверил, не пытаются ли мне его подсунуть менты или конкуренты. Убедился, все чисто. Парень действовал по собственной инициативе. Дал ему первое задание – нарыть сведений о некоем юном депутате от ямало-ненецкого округа. А Владик так расстарался, что с этим депутатом едва ли не лучшими друзьями заделался, вместе водку глушили и ездили по клубам баб кадрить на депутатском Мерседесе. Когда я депутата завалил, он порядком струхнул. Я же ему до этого не говорил, кто я такой. А тут выложил все, как есть. Поведал, что убираю людей за деньги.

– Ну, что? – спрашиваю. – Будем работать дальше? Или слил?

– Да, ладно, – махнул рукой Владик, – если честно, он мне даже не нравился.

Серьезных душевных привязанностей мой помощник не признавал, считал их пережитком романтической эпохи. Хотя мне частенько говорил о дружеском расположении, но я не очень-то обольщался на этот счет, успев хорошо изучить сложный внутренний мир бывшего студента худграфа. Странным он был человеком. Впрочем, у всех хватает тараканов.

Само собой, одним Владиком круг тех, кто поставлял сведения, не ограничивался. Информаторы у меня имелись в самых разных ведомствах. В том числе, и в органах внутренних дел. Милиционеры, как известно, деньги любят не меньше, чем прочие граждане. Так что несколько сотрудников правоохранительных органов давно и прочно сидели у меня на крючке. Спрыгнуть с острой рыболовной снасти не так-то просто, грехи не пускают. Данные об объектах от них поступали регулярно. Я даже наружное наблюдение мог заказать при желании. Хотя пользовался этой услугой нечасто.

Еще оборотни в погонах работали «синоптиками». Как только тучи сгущались над моей головой, я получал сообщение на мобильный телефон. И всегда очень вовремя переезжал с квартиры на квартиру, став за долгие годы городским кочевником. Согласен, такая жизнь утомляет. Но я рассчитывал в обозримом будущем сделаться богатым домовладельцем в стране с мягким и благотворным климатом. Как только на счету в швейцарском банке будет лежать определенная сумма. Мне оставалось накопить совсем немного, когда я получил прокл я тый заказ…

В этот раз через поисковики удалось найти всего два упоминания новой цели – обе о награждениях по службе. Неудивительно, что ссылок так мало. Ведь мне заказали завалить не генерала или правительственного чиновника, а простого опера – рядового сыскаря в чине капитана. Я сразу подумал: не все ладно в Рассейском государстве, если меня, профи со стойкой репутацией тяжеловеса, – а я сбиваю шишки, которые растут на самом верху, – запрягают прихлопнуть обычного мусора. Мне-то что, я, конечно, кончу служивого, мое дело крайнее – заказ есть, значит надо его исполнять. Но поскольку мент – не министр органов внутренних дел, и за него много не дадут, я первым делом полез в конверт – чтобы поинтересоваться ценой головы, а то стану я из-за всякой мелочи мараться. Да и репутацию мне убийство простого мента, ясное дело, не улучшит. Сумма оказалась конкретная. Нехилый гонорар, прямо скажем. Одного аванса – пятнадцать тысяч евро.

Я предпочитаю авансовую систему оплаты. Пятьдесят процентов сразу – остальное по факту смерти объекта. Конечно, у меня, как у всякого профессионала, имеется твердая такса. Ниже определенной суммы я не опускаюсь, и если накинут сверху, никогда не отказываюсь. Объекты бывают очень неудобные. За некоторых не грех и доплатить. Кое-кто из заказчиков, помнится, упрекал меня в излишней алчности. Что ж, деньги я люблю, и давно этого не стесняюсь. Могу позволить себе этот маленький грешок. Как и прочие незначительные грехи, которые за мной водятся. По совету одного телевизионного психолога, принимаю себя таким, какой есть. У психолога вид ненормального и голова лысая, но советы мозгоправ дает дельные. Мне нравятся. Я его даже на двд-рекордер пишу. И прокручиваю время от времени для успокоения мятущейся души.

«Все наши недостатки, – он говорит, – надо ощущать достоинствами. Гордыня, алчность, похоть, гнев, чревоугодие, зависть и лень – что может быть прекраснее для человека высокой душевной организации. Когда вы научитесь обращать ваши недостатки в достоинства, только тогда вы сможете ощутить, что есть истинное счастье»…

Самым тщательным образом пересчитав купюры, я задумался. Кому же, размышлял я, мог так насолить простой мусор, раз за его убийство отвалили столько бабок. Не иначе, он какого-нибудь авторитета за решетку отправил. Что в наше время дело далекое от реальности – по тюрьмам все больше вошь подзаборная, да шелупонь беспредельная обретается, а реальные криминальные авторитеты на дачках из красного кирпича потягивают коньячок, да в высоких кабинетах заседают. Как говорится, редкий авторитетный человек не хочет стать уважаемым. Отдельные случаи с дележами власти в расчет не берем. Накат на первых лиц государства сладкой клюквой не может кончиться по определению…

В конверте имелось небольшое досье на Андрея Счастливцева. Сведения в нем содержались самые скудные. Отсутствовала даже дата рождения. Этот факт меня удивил, обычно возраст сообщают в первую очередь. Как и имена ближайших родственников и друзей. Судя по этой бумажке, мент был круглым сиротой. Родился неизвестно когда, неизвестно где. И в друзьях никого не числил. Зато здесь имелся домашний и служебный адреса и какая-то невразумительная перепечатка анкетных данных из милицейских архивов, где черным по белому было записано, что Андрей Счастливцев обладает некоторыми недугами, связанными с психиатрией, но, учитывая служебное рвение и боевые заслуги, будет продолжать службу. Подпись: полковник Воронин. Я понял, что у моего капитана имеется солидный покровитель.

Нет, я все понимаю. Можно обойти медкомиссию при приеме на работу, дать взятку, скрыть факт наличия психушки в личной биографии, но чтобы в личном деле содержались подобные сведения, и человек продолжал посещать службу – странная история.

Владик получил задание – узнать об объекте все, что только можно. В том числе и ту сугубо личную информацию, которая никогда не интересует среднестатичестических киллеров. Но для меня является наиболее ценной…

– Слушай, Владик, а кто такой этот полковник Воронин? – спросил я через неделю, когда досье пополнилось многими ценными сведениями, и у меня все больше стало коротить мозг – я так и не смог понять, что за человек этот капитан Счастливцев, и почему его биография выглядит настолько странно.

К тому же меня продолжали преследовать призраки. Приходилось постоянно отделять реальное от воображаемого. А это, знаете ли, порядком утомляет.

– Воронин – это начальник его, – ответил с готовностью Владик, – ценит его очень. Объект ему однажды жизнь спас. В отделение ворвались двое с пистолетами. А Счастливцев их обоих застрелил.

– Прямо в отделение ворвались?

– Ну, да. Я тоже удивился. Это надо совсем с головой не дружить, чтобы налет на отделение милиции совершить. Наверное, наркоманы какие-нибудь. Братья Бербоевы. Выходцы с Кавказа.

– А-а. Эти могут… – пробормотал я. – Ты давай-ка, копай активнее. Отрабатывай гонорар. – Напутствовал я Владика.

– Я и так копаю, как трактор, – обиделся Владик. – Завтра в четыре с его коллегой в бильярдную идем. У нас общие знакомые оказались.

– Молодец, – одобрил я. – Ты запомни на всякий случай. Тракторы не копают. Копают экскаваторы. Так что ты лучше копай, как экскаватор.

– А ты отстегивай, как Центробанк, – парировал мой помощник. Чувство юмора ему порой изменяло. Но, учитывая его личностный склад, хорошо, что оно вообще у него присутствовало…

По мере поступления информации, я все больше приходил к выводу, что меня дурачат. Хотя поначалу противоречивые данные, – они противоречили даже здравому смыслу, – меня вовсе не насторожили, а только вызвали б о льший интерес.

Возможно, если бы я тогда проявил прозорливость и попытался избавиться от этого «дохлого» дела, моя судьба сложилась иначе, и мой жизненный путь не сделался столь извилист.

Но меня, к несчастью, захватил пытливый интерес, азарт естествоиспытателя. Я вцепился в досье Счастливцева, как запойный пьяница в единственную бутылку. Я размышлял о странном капитане днем и ночью, настолько меня захватило это дело. Совсем не мог уснуть. Мешали ночные визитеры.

Порой возникали самые неожиданные галлюцинации. Лысый психолог однажды ночью выглянул из телевизора, включил звук на полную и принялся вещать. Хорошо, что накануне я приобрел беруши и очки из темной ткани для авиапассажиров. Нематериальным существам сложно запугать человека, который ничего не видит и не слышит.

Но сон все равно бежал меня. Спать не давали мысли об объекте. Прежде подобной одержимости я за собой не замечал. Но вновь не проявил прозорливости, не придав значения патологическому стремлению, во что бы то ни стало разузнать все о Счастливцеве.

Когда раньше я изучал депутатов и директоров крупных предприятий перед тем, как их завалить, то и представить не мог, до чего же все они скучные и серые людишки, как ущербна их маленькая свинская жизнь. Какие только факты мои дознаватели не приносили – и в бане они с проститутками парились, и в казино просаживали огромные деньжищи, и с юными содержанками отдыхали на экзотических островах, забыв о жене и детях, некоторые даже мальчиков выписывали из гей-клубов. И главное, все как-то обыденно у них происходило, без огонька… и без мистики.

Что же касается удивительного капитана Счастливцева, то его жизнь была легендой. Я отнюдь не преувеличиваю. В органах о нем слагали истории одна другой краше. И все о героизме и неподкупности. Героизм его, на мой взгляд, был сродни идиотизму. Так ведут себя ненормальные, уверовавшие в собственную неуязвимость.

Складывая фактики один к одному, я все больше утверждался в мысли, что капитан этот ох как непрост, и хранят его от беды не только спасенный начальник – полковник Воронин, но и потусторонние силы. Некто рогатый, а может, наоборот – с сияющим нимбом над головой…

Негоже ударяться в мистику, размышлял я. Мое дело – выполнить заказ. Я в сказки и в раннем детстве не верил. Первым понял, что деда Мороза нет, схватил старика за бороду на резинке, оттянул как следует, и отпустил. Папаша мой, помнится, очень возмутился такому обращению с его персоной. А нечего детей дурить!

Расскажу, пожалуй, подробнее, что меня более всего впечатлило в капитане Счастливцеве, и почему я вдруг уверовал в его мистического покровителя. Этот тип отличался поразительной, почти потусторонней удачливостью. Даже кличка у него среди коллег по работе была какая-то неправильная, странная, прямо скажем, кличка для сотрудника российских правоохранительных органов, – «честный». Я сначала решил, что это сарказм. И что достался мне объект до денег жадный и на руку нечистый. Я бы понял, если бы Счастливцева так прозвали за жлобство, лживость, хапужничество, взяточничество, ан нет – звали его так за то, что он на самом деле был человеком кристальной честности, твердых принципов и крайней нетерпимости к врагам общества. И что тем более для рядового опера удивительно, в общении отличался подчеркнутой вежливостью, физические меры воздействия к подследственным не применял, даже не выражался, что совсем уже из рук вон – порой ведь так приятно облегчить душу крепким матерком. Напротив, Счастливцев употреблял часто велеречивые речевые обороты, под старину. Я когда об этом узнал, сильно развеселился. Надо же, мент – и говорит задержанным: «милостивый государь, извольте проследовать в камеру», «вы, голубчик, ежели денег алчете, идите работать», «дабы вы вняли закону, придется вас посадить лет на десять»… Такое даже вообразить сложно. Куда проще представить, как человек в форме щелкает каблуками, протягивает даме букет и говорит: «Ну, это я, типа, тебе!», или кричит на подследственного: «П…ц тебе, Финтифлюшкин, если не создаешься, падла!».

Что касалось допросов, проводимых капитаном Счастливцевым, то с подозреваемыми он вел себя сдержанно, и только однажды, по слухам, вышел из себя. Это случилось, когда задержанный плюнул ему прямо в благообразный лик и заявил: «Надо будет – я этого гада еще раз шлепну, пон я л, ментяра?! Христом богом клянусь, шлепну!». Но и тогда капитан только покраснел от гнева, утерся, расстегнул ворот форменной рубашки и выдавил: «Ну и мерзавец же ты!». Коллега его, конечно, церемониться с убийцей не стал, схватил мерзавца за уши и несколько раз приложил фейсом об тейбл – чтобы впредь был вежливее с представителями власти. Любому российскому гражданину известно, наши милиционеры терпеть не могут, когда с ними грубо разговаривают.

В привычные рамки поведения сотрудника правоохранительных органов неординарная личность капитана Счастливцева вписываться никак не желала.

Я всегда полагал, что в мире имеется ограниченное число человеческих типажей, и все они давно мне известны. К примеру, я знаю, что среди оперативников хорошие люди встречаются редко. Разве что на бумажной работе. Но кабинетных крыс в расчет не берем. Что же касается тех, кто занимается реальными делами, то все они давно обитают за гранью добра и зла. Либо ты успешный оперативник и жесткий, беспринципный человек, либо в милиции надолго не задержишься. Потому как волка надо зубами рвать, то есть быть таким же лютым и бесчеловечным, как преступник. Овца никогда не одержит победу над волком. Что касается капитана Счастливцева, то держал он себя скромно – зверек-зверьком, из тех, что у меня в перекрестии прицела. Но в нужные моменты вдруг превращался в настоящего бойца спецназа и работал исключительно успешно. У начальства он был не просто на хорошем счету, а считался одним из лучших оперативников района. Не человек – а загадка.

Через неделю я впервые с ним встретился. Подгадал время, когда он шел со службы и двинулся ему наперерез. Нет, я пока не собирался его убивать. Хотелось просто посмотреть на Счастливцева вблизи. Мучало любопытство. Фотография, присланная заказчиком, оказалась очень даже удачной. В жизни объект выражением лица походил на блаженного. Когда я увидел глаза Счастливцева, они были совсем, как на фотографии – блеклые, словно у похмельного нищего. Он был худ и где-то даже тщедушен. Шел медленно, будто каждый шаг давался ему с трудом, или словно его обуревают тяжкие думы. Потом глянул в небо и улыбнулся. Мне даже показалось – вот-вот перекрестится. Но он и не думал креститься, поулыбался и побрел дальше. Этакого дурачка, подумал я, убить ничего не стоит. Можно его пристрелить и скрыться прямо сейчас. Он был от меня всего в двух шагах. Когда мы разминулись, я даже замедлил шаг, размышляя – вернуться, нет? Но потом вдруг сердце екнуло и почудилось, будто кто-то на ухо вкрадчиво зашептал: «Гляди, Вася, будут у тебя с ним проблемы». И я поспешил дальше.

Вечером снова вгляделся в фотографию. Понял, кого мне напоминает капитан. Да он же вылитый князь Мышкин, сыгранный Мироновым в сериале по Достоевскому, чистосердечный идиот. Идиот-то он, может, и идиот. Вот только на его счету куча раскрытых дел. И если верить словам Владика, стреляет он с двух рук, почти не целясь, владеет приемами рукопашного боя – что неоднократно демонстрировал на задержаниях, а однажды, когда заклинило пистолет, убил двух вооруженных преступников голыми руками, чудесным образом увернувшись от пуль…

Информаторы в органах работали отменно. Копали так быстро и качественно, словно мне помогал некто влиятельный, желающий, чтобы я узнал об объекте как можно больше. Подобный информационный вал заставил меня усомниться в достоверности сведений. Подозрительно, что в бумагах заказчика не было ничего, и вдруг всплыла целая прорва деталей. Да и поверить в некоторые факты было совершенно невозможно. Черт знает что, а не факты. Все ощутимее веяло мистикой.

Помимо кликухи «честный» было у капитана Счастливцева и другое погоняло – «вечный». Не «у»вечный, как можно было бы подумать, глядя на фото, а просто вечный. Так мента прозвали за то, что его пуля бандитская не брала. Хотя вел он себя порой так, словно специально искал смерти. Да еще, по разным свидетельствам, лет ему было не меньше сорока. Выглядел он, повторюсь, максимум на двадцать пять. И откуда приехал «вечный мент» в столицу никто не знал.

Стали проясняться постепенно и причины заказа. О чувстве локтя Счастливцев, похоже, никогда не слышал, представления о справедливости имел самые архаичные, к современным российским реалиям не имевшие отношения, сцапал капитан целую толпу почтенных в прошлом российских граждан, ставших никем после конфискации имущества, и те, разумеется, затаили на него жгучую обиду. А потому объединились однажды отнюдь не пролетарии – и порешили, что без Андрея Счастливцева жизнь их будет больше похожа на сказку.

По-своему я их понимал, хотя и презирал, конечно.

Карьера и семья капитана мало заботили, зато у него имелась утопическая идея – искоренить преступность в России. Этой мечтой он был одержим и порой начинал с жаром рассказывать случайным собеседникам, какая жизнь начнется, когда всюду воцарится справедливость. А однажды, когда праздновали день его рождения в кругу сослуживцев, – кстати, этот праздник он всегда отмечал в разное время года, словно, родился не один раз, а несколько, – кто-то из сослуживцев, порядком набравшись, поднялся и произнес тост, завершающийся словами: «В общем, Андрюха, желаю я тебе, чтобы сбылось твое самое сокровенное желание». Тут вскакивает из-за стола сильно нетрезвый полковник Воронин: «Ты бы подумал, прежде чем Счастливцеву такого желать. Без работы останемся!».

Смерти капитана жаждали не только солидные люди, которым он дорогу перешел. В уголовном мире у него тоже имелись враги. Блатные «вечного» знали и побаивались. Бытовало мнение, что Счастливцев – «фартовый псих». Такую характеристику ему выдал Леня Седой, стараниями капитана третий год загорающий на зоне. Фарта Счастливцеву действительно было не занимать. И по мере того, как росло досье, я все больше убеждался, что эта емкая характеристика Лени Седого очень точна.

Психом Счастливцев был классическим. По молодости несколько лет провел в стенах желтого дома. Согласно некоторым сведениям страдал провалами в памяти, чего, кстати, не скрывал, хоть и говорил о своем недуге с неохотой. Психическое заболевание стало основной причиной, почему он не продвигался по служебной лестнице – был частично нетрудоспособен. Но работал, как я уже упоминал, отменно, и руководство предпочло закрыть глаза на некоторые странности в его поведении и биографии.

Биография капитана Счастливцева поставила бы в тупик любого архивариуса. Хотя последние двадцать лет были прописаны весьма детально, временами история жизни зияла дырами, которые так и не удалось залатать. Где в эти периоды был Андрей Счастливцев? Что он делал? Неизвестно. Первый значительный эпизод, когда будущий поборник справедливости проявил себя, относится к середине девяностых. Тогда он едва не залетел на тюремный срок за жестокую драку. Молодой человек не смог пройти мимо, когда трое подвыпивших парняг пристали к девушке. Вот чего не одобряю – так это вмешательства в личную жизнь. Может, у них все неплохо бы заладилось. И зажили бы вчетвером. Хе-хе. Но нет. Счастливцев уже тогда в совершенстве владел приемами рукопашного боя. Хотя, если брать этот конкретный случай, не совсем рукопашного – противников Счастливцев отходил куском металлической арматуры. Да так удачно, что все трое скончались на месте. Следователь заподозрил в нем буйнопомешанного. Тем более, молодой человек твердил, что ничего об этом случае не помнит.

Как клиенту психбольницы удалось затем оказаться на воле – история умалчивает. Известно только, что сразу после возвращения в общество нормальных людей молодой человек устроился на работу в ГУВД. Опять же, непонятно, каким образом. Как его после психушки могли взять на службу в милицию?.. Я, конечно, слышал, что гребут всех подряд, даже с шестью классами образования, даже приезжих из ближнего зарубежья, потому что желающих примерить милицейскую форму мало, но, во-первых, случается подобное не так уж часто, и для того, чтобы взяли откровенного психопата, должна быть хорошая протекция.

Сопоставив факты, я пришел к выводу, что капитан Счастливцев относится к очень редкой породе людей. Несомненно, он сумасшедший. Но представляет собой редкий подвид психопатии. Патология, порождающая гениальность. Капитан Счастливцев был гением оперативной работы. Единственное, что ограничивало его гений – он был один против всех. Если бы в органах охраны правопорядка работала хотя бы пара сотен таких вот «вечных» ментов, не сомневаюсь, им удалось бы полностью одолеть организованную преступность. А в одиночку войну не выиграешь.

По крайней мере, мне стало совершенно ясно, почему наняли именно меня. Они хотели, чтобы гениальный киллер завалил гениального поборника справедливости.

О родственниках и о месте рождения ничего узнать так и не удалось. Вообще, все сведения о Счастливцеве до девяностого года, словно кто-то специально вымарал из личного дела. Как будто не было до девяностого года такого человека, как Андрей Счастливцев.

Был у меня однажды объект, проходивший по программе защиты свидетелей. Это в Штатах подобные уловки действенны. У нас же свидетели долго не живут. Даже если имя сменят и внешность. Все равно такой специалист, как я, их найдет. Если сотрудники органов не продадут сведения, проколется пластический хирург, или кто-нибудь еще, совершенно случайно посвященный в тайну – практика показывает, без утечки данных никогда не обходится.

Если он и менял имя и фамилию, то лет ему было вовсе не сорок, а все восемьдесят. Владик раздобыл в военных архивах фотографию сороковых годов, на которой был изображен Андрей Счастливцев в военной форме среди боевых товарищей. Точнее, конечно же, не он сам, а его двойник. Я искренне подивился, насколько похож. Как известно, у Господа бога набор физиономий не слишком велик. Порой даже люди разных рас схожи лицом, как братья.

– Я думал, может, дед его, – сказал Владик. – Но кроме фото – ничего найти не удалось.

– Не надо мне фото двойников подсовывать, – попросил я. – Кстати, где ты его раздобыл?

– Простое совпадение. Сайт военных архивов. Наш клиент – Счастливцев. А этот солдат на фото – Счастьин. Прикольно, да?

– Бывает, – сказал я. – Только все равно, фамилия другая. Копай по последним годам двадцати. Узнай, где родился. Подкидыш он, что ли, в самом деле?

С девяностого по двухтысячный год биография Андрея Счастливцева изобиловала героическими историями. В стране царил беспредел и жестокие нравы. Братва окучивала бизнесменов. Те искали защиты у ментов. Менты брали их под свою защиту, требуя за это те же самые деньги, какие просили бандиты. А наш капитан боролся за справедливость. Не брал взятки. Зато брал с поличным своих же товарищей по службе – если удавалось доказать наличие преступного сговора с ворами.

Количество покушений на капитана Счастливцева за эти десять лет превышает все мыслимые пределы. Его пытались застрелить, взорвать и похитить с целью запытать до смерти. Но он чудесным образом выходил сухим из воды. При этом никому спуску не давал, пер бесстрашно и напролом, и всегда побеждал – как танк вооруженных копьями аборигенов.

Вот лишь одна история из девяностых. Ее поведал Владику все тот же несчастный сиделец Леня Седой. Давал зуб, если хоть слово соврал.

Однажды интересы Счастливцева пересеклись с неким братком, чье погоняло – Стриженный – знала все бандитская Москва. Время было лихое, и большинство милиционеров предпочитали со Стриженным не ссориться. Многие даже водили с ним дружбу. Но только не Счастливцев. Он и в девяностые годы находился в плену своей навязчивой идеи, имевшей характер мании, – победить преступность в России.

Стриженный чувствовал себя в столице очень комфортно, в отделение милиции заходил, как к себе домой – «побазлать о делах», так он говорил. И привык все вопросы с властями решать через наличный расчет. Только вот беда – уперся в Счастливцева. Тот деньги брать не пожелал, и парочку его верных соратников, вместе с которыми бомбили коммерсов, засадил за решетку. Да и самого Стриженного с трудом вытащили с нар те нечистые на руку оборотни в погонах, с которыми он водил дружбу. Вышел браток на волю, пребывая в дикой злобе, взял и, недолго думая, вызвал Андрюшу Счастливцева на стрелку. Привык решать все вопросы, даже с милицией, одними и теми же методами. Знал, среди представителей органов честные милиционеры редко встречаются, время не то. К тому же, оборотни его предупредили, за Счастливцева никто впрягаться не будет. Так что Стриженный был спокоен, предъявил претензию, забил стрелку и отправился к братве – волыны смазывать и ножи точить.

А капитан, получив вызов, пошел домой, выпил стакан портвейна «777», на ночь он всегда его принимал, и лег спать. Кстати, я не упомянул. Выпить Счастливцев очень любил. Но с утра всегда вставал свежий, как огурец, будто и не пил вовсе. И направлялся в отделение на своих двоих. Автомобиля не водил. То ли не любил автотранспорт, то ли, что весьма вероятнее, по принципиальным соображениям. Наблюдатели донесли, капитан имел несколько раз общение с коллегами по родному отделению, где, в частности, говорил следующее: «в то время как отдельные категории граждан нашей многострадальной родины получают гроши, на которые невозможно прокормить семью, я не имею морального права иметь частный автотранспорт, и вам не советую».

Конечно, коллеги его не любили. Впрочем, «не любили» – это слабо сказано, ненавидели. И почти все, за исключением разве что полковника Воронина, жаждали от него избавиться. Слишком сильно капитан Счастливцев своей честностью наступал оборотням на нетрудовые мозоли. Только лапы у них были коротки. Как ни пытались некоторые особенно оборотистые покусать Андрюшу Счастливцева, результатом всегда становились обломанные зубы и очередное закрытое дело по факту злоупотребления служебным положением.

В начале двухтысячного года распространился среди сослуживцев некий слушок, что, дескать, есть у Андрюши Счастливцева покровитель на самом верху. Речь, конечно, не о мистическом покровителе, а о самом, что ни на есть земном доброжелателе, способном сделать жизнь своего протеже счастливее и богаче. Якобы, кто-то из ближайших родственников капитана ходит с давних пор в друзьях у самого главы ГУВД Москвы, обучает его кататься на горных лыжах и пьет вместе с ним в кулуарах элитный коньячок.

Я в очередной раз подивился противоречивости сведений. Ведь в личном деле не содержалось никаких данных о родных и близких. Следовательно, их просто не было.

Но сослуживцы не унимались. Говорили, Счастливцев до сих пор погоны капитана носит только потому, что принципиальный очень. Настолько принципиальный, что даже родной отец предпочитает от него подальше держаться. С самого детства. И биографию поэтому Счастливцев себе подправил – чтобы высокопоставленным предком не светить. Но тот, хоть и не желает видеть сына, а разверзнуться над ним хлябям небесным не позволяет. Все-таки, родной отец.

Слушок этот, между прочим, не подтвердился, хоть и заинтересовал меня чрезвычайно. Сложно представить сына генерала, который ходит в капитанах и выше забираться не желает из-за собственной принципиальности. Нет, в жизни оно, конечно, по всякому бывает. Но чаще получается почему-то так, что сынки за таких папок держатся обеими ручонками. И те тянут их наверх, тянут…

Я пришел к выводу, что Счастливцев – круглый сирота. Мою уверенность подтверждали слова полковника Воронина, сказанные на одной из служебных попоек (они случались регулярно): «Парень – кремень. Вам всем на него равняться надо. Совсем один. Но не сдается, держится молодцом».

Правда, тут же вылез один лейтенантик:

– А что это он один, может, п.дор?

– Молчать, скотина! – рявкнул Воронин. – Я тебе покажу п.дора! – Положил ладонь на плечо своего любимого сотрудника: – Не обращай внимания, Андрюша. Это они тебе завидуют. Все завидуют. У них принципов и морали – с гулькин хер. Только и могут языками чесать. – Полковник обвел сидящих за столом тяжелым взглядом. – Эх, вы. Одно слово, менты…

Глубоко ему, видно, Андрюша Счастливцев в душу запал – со своей неподкупной честностью и прямотой «идиота».

Но вернемся к нашей истории. Перескажу в том виде, в каком слышал от источника. Напоминает байку. Поверить в то, что все именно так и было, довольно сложно. Разумеется, история со временем обрасла кучей недостоверных деталей и теперь было неясно, где правда, а где вымысел. Но личность капитана Счастливцева этот эпизод в его карьере характеризует очень хорошо…

Злополучная стрелка состоялась на следующий день после визита Стриженного в отделение.

Поддержать бандита прибыло бойцов тридцать, все при стволах, злые, как голодные псы, готовые с цепи сорваться. Скалятся щербато, сплевывают, трут небритые подбородки. Между собой гавкаются. В общем, братва.

Счастливцев пришел один. Странной походкой – глубоко погруженного в себя человека – пересек пустырь. Остановился, смотрит на них бледно-голубыми, как у бельмастой рыбины, глазами и молчит.

Стриженного не проведешь, он вор – тертый, когда Леня Брежнев с трибуны вещал, он уже год свой гладкий череп, рано лишившийся растительности, полировал маслом подсолнуха. Чтобы лучше блестел, и еще, чтобы издалека было видно – Стриженный идет. Узрев, что опер явился на стрелку героем-одиночкой, бандит стал с подозрением обозревать окрестности. Думал, ловушка ментовская, меткие снайперы вокруг попрятались, и ждут – не дождутся сигнала, чтобы всех завалить. Своим друзьям-оборотням Стриженный не слишком доверял. И правильно делал.

– Окрест никого, – сказал Счастливцев тихо. – Только воронье одно.

– Воронье? – насторожился бандит. Обернулся. Над тополями с громким граем кружили черные птицы. – Че, один пришел? – Он прищурил заплывшие глазки.

– Истинно так.

– Порожняк гонишь, мент.

– К лжи с измальства не приучен. Чистая правда. А не веришь, можешь проверить.

– Чего ж не проверить… проверим.

Стриженный сделал знак, и братки разбежались по периметру пустыря – навестили ближайшие кусты, деревья, заглянули за бетонный забор, перевернули помойные баки и деревянные ящики. Никого.

Затем рядовые бойцы остались кучковаться у дорогих, но сильно побитых машин, а их предводитель выдвинулся в арьергард банды, чтобы побеседовать со Счастливцевым с глазу на глаз. Стриженный медлить не стал, сначала одарил капитана взглядом профессионального гробовщика – словно мерку снимал, снизу вверх, а затем громко понес на всю округу, так чтобы далеко было слышно:

ѕ    Слышь, ты, сявка поднарная, ты на кого, баклан, залупаешься? Вша ты подзаборная, ша по нарам, я – пахан, я – авторитет, я, в натуре, это я. Да ты знаешь, с кем ты связался? Ты, в натуре, что из себя Рембо корчишь? Или совсем страх потерял?!

Андрюша недолго слушал насыщенную блатным арго речь, проговорил тихо:

– Дело обстоит следующим образом, Стриженный. Я сейчас подойду к твоим ребятам. К тем, которые возле авто скучают, побеседую с ними. Задам пару вопросов. А ты пока изволь тут постоять. Хорошо ли ты меня понял? Я хочу убедиться, потому что ты, похоже, человек не слишком понятливый.

– Шо-о? – отвечает тот. – Я правильно тебя понял, мусор, ты собрался с моими корешами за моей спиной перетирать?!

– Именно так.

– Не будет этого, – насупился Стриженный.

– Выходит, ты даже своим людям не доверяешь, а хочешь, чтобы мы с тобой общались по понятиям, – заговорил Андрей на понятном вору языке. – Я их порасспросить про тебя хочу. Может, ты и не авторитет вовсе, а так, фраер беспонтовый. А подтвердят твой статус, будем говорить.

– Ты что, Леху Стриженного не знаешь?!

– А ты не кипешись. Я дело говорю. Если договоримся с тобой, тебе же лучше будет. Пару вопросов задам, только и всего.

ѕ    Ну… – Стриженный задумался надолго… – Ладно, давай, – говорит, – оглянулся на братву. Бойцы все при стволах, пара автоматов Калашникова имеется, а у одного даже гранатомет, на случай если тяжелой артиллерией давить будут.

Подходит Счастливцев к браткам. Достает из кармана гранату, дергает чеку и говорит:

– Пожалуйста, не надо разбегаться, граната осколочная. Радиус разлета осколков – двадцать пять метров. Достанет всех. Если, конечно, среди вас нет героев. Поясняю, герой упал бы на гранату, ценой своей жизни спасая своих товарищей. Судя по вашим лицам, вижу, что никто жертвовать собой ради других не желает. Против вас, милостивые государи, я ничего не имею. Пока не имею. А что касается вашего главаря, полагающего себя значительно авторитетнее закона, то он оскорбляет мои чувства, и в первую очередь чувство справедливости. Каждому воздастся по делам его, сказано. Застрелите этого негодяя, пожалуйста. Настоятельно вас прошу… Поверьте, если вы его застрелите, у меня не будет к вам никаких претензий. Как и у закона. Я обещаю вам, что преследовать за это благое дело вас не станут.

Повисла пауза. Братва впала в легкий ступор. Никто не ожидал такого поворота событий.

– Дай подумать, – говорит один, старый приятель Стриженного. – Такое дело перетереть надо.

– Перетирайте, – отвечает капитан Счастливцев, – у вас ровно минута. А я буду внимать обсуждению этого сугубо простого вопроса.

Совещались меньше минуты. Все это время главарь банды мялся в отдалении. Что за чувства он испытывал, я могу только догадаться. Скорее всего, гнев и сомнения, правильно ли он поступил, разрешив странному капитану побеседовать со своими людьми. «Свои люди», между тем, долго обсуждать, как поступить, не стали – дали по Стриженному пару очередей из Калашникова.

– Все равно он давно уже спекся, – пояснили. – А нам еще жить и жить.

И среди братков встречались оптимисты.

– Подвезите, – просит Счастливцев. – Далеко добираться.

Отказать они не смогли. Не по доброте душевной. По малодушию. Он же от них ни на шаг. Даже на сиденье с гранатой запрыгнул. А выражение лица самое невыразительное. Будто его происходящее не особенно касается.

Останавливается возле отделения милиции черный BMW, он выходит.

– Благодарю, – говорит, – что подвезли, постарайтесь жить по закону, милостивые государи, и тогда мы с вами больше не встретимся.

Милиционеры, которые на крыльце курили, говорят, от удивления по струнке вытянулись, как на параде, когда серьезный авто к подъезду подкатил, и из него молодой сотрудник вышел, глянул невыразительно и вошел внутрь. Руку держал в кармане форменной куртки. Те из них, кто знал, куда Счастливцев направлялся, и вовсе челюсти пороняли. Они его к тому времени уже похоронили. Очень надеялись, что кристально честного капитана на стрелке продырявят. Но вышло совсем по-другому.

Гранату Счастливцев аккуратно дезактивировал в служебном туалете, вставив на место чеку. Впрочем, это уже домыслы. Начальство потом очень интересовалось, что это за номера с представительским BMW возле отделения. На все вопросы Счастливцев отвечал лаконично:

– богатые друзья. Праздновали памятную дату.

Но ничто, как известно, не проходит бесследно. Так что эта история вскоре стала достоянием общественности. С тех пор, как приключился этот инцидент, к нему стали осторожнее относиться в родном отделении, пошли слухи, что он внедрен к ним из другого ведомства. Что зовут его совсем не Андрей Счастливцев, а, к примеру, майор Пронин. И что он взят на службу в отделение, чтобы всех вывести на чистую воду. Ненависть все возрастала.

А он ни на кого внимания не обращал и руководствовался в делах только внутренним законом, то есть на службе делал то, что ему казалось правильным. В общем, зарекомендовал себя человеком, которого не только купить нельзя, при нем даже деньгами помахать страшно – может неправильно понять и оформить протокол изъятия в пользу какого-нибудь детского дома.

Андрей Счастливцев серьезных людей из уголовного мира, при виде которых некоторые готовы сами себе яму вырыть и лечь в нее, ни в грош не ставил. Для него они были, прежде всего, нарушителями закона. Взятки не брал, приглашения отобедать или сыграть на бильярде не принимал, в махинациях и пагубных пристрастиях, кроме чрезмерной любви к портвейну «777», замечен не был.

Зато то и дело рядом с капитаном всплывали трупы – по большей части, воры в законе и криминальные авторитеты, встречались и рядовые киллеры. За ним числился целый ряд убийств. Но ему все по-прежнему сходило с рук. Может быть, его прикрывал полковник Воронин. А может, и кто-нибудь посерьезнее. Только кто? Докапаться мне так и не удалось. Судя по тому, как благополучно складывалась судьба капитана в органах, покровители у него имелись в самых высших сферах.

Но это, как говорится, старые фактики, истории, покрытые паутиной, еще из девяностых годов прошлого века, а в двадцать первом он тоже успел отличиться.

Я с самого начала знал, что с этим человеком что-то не так. Какой-то он ненастоящий, что ли. Будто эпический герой, обросший легендами и мифами рассейского ГУВД.

Чего о нем только не рассказывали. Я бы не удивился, к примеру, услышав, что он в одиночку покончил с колумбийской наркомафией и благодаря действиям Андрея Счастливцева все полевые командиры террористов в одночасье отправились на покой.

Но порой бравый капитан совсем не походил на киношного борца с преступностью – эдакого рыцаря без страха и упрека. Личностью он был сложной и многогранной, не без тараканов. Очень странными были некоторые увлечения Счастливцева, слишком часто он вел себя пародоксально и даже безумно, умудряясь каким-то чудом оставаться в живых.

Хотя с ворами и убийцами он боролся успешнее многих, и даже, если говорить точнее, успешнее всех, кое-кто его откровенно побаивался, ибо был капитан, как говорится, без царя в голове, то есть царь в его голове даже не ночевал. А ночевали там, как я уже упомянул, тараканы.

Личная жизнь «вечного мента» была скудной. Он почти не интересовался девушками. Лишь изредка, приняв на грудь портвейна «777», звонил своей знакомой по имени Оксана. Она приезжала в его холостяцкую берлогу и оставалась там до утра. В очередной раз посетив капитана, девушка исчезала, как тени под утро, и безропотно ждала, когда он снова ее позовет.

Увлечения капитана тоже были странными. Счастливцев более всего увлекался двумя вещами – классическим балетом и радиолампами. Последние он коллекционировал. Не то, чтобы я сильно удивился сему факту. Я знавал убийцу, который бережно хранил альбом с фотографиями своих жертв. Но балет?!

Капитан посещал новые спектакли регулярно и даже встретился пару раз с примой Большого театра (редкий случай), но чем-то она ему не глянулась. А может, он ей. В конце концов, кто он такой? Обыкновенный опер, хоть и эксцентрик. А она – прима. К ней олигархи сватались. Хотя авторитетов, как я уже упоминал, для него не существовало. Он частенько говорил: «Не сотвори себе кумира». Его кумирами во все времена были закон и порядок.

Оружие Счастливцев носил только табельное. Что было само по себе странно. Любой оперативник с улиц обычно имеет на кармане левый ствол. На задержании, если что-то пойдет не так, стреляет из левого ствола. Ему же потом еще и благодарность выпишут за то, что обезвредил опасного преступника. А из табельного сделай выстрел на поражение – проблем не оберешься, затаскают по кабинетам… Его и таскали периодически, после очередного подвига со стрельбой и трупами.

Однажды брали вооруженную банду в Мытищах. Преступников обложили в небольшом двухэтажном доме. Осознав, что им никуда не деться, бандиты открыли огонь. Местные милиционеры прятались за деревьями, опасаясь получить пулю. Нельзя сказать, что они ничего не предпринимали – каждые пять минут один из них выкрикивал в мегафон призывы сдаться. Ситуация осложнялась тем, что у бандитов имелся ручной пулемет и гранаты. К тому же, они время от времени постреливали из обрезов. А рядом возвышался многоэтажный жилой массив. Не дай бог шальная пуля залетит в окно.

Счастливцев, едва вылез из милицейского газика, расчехлил табельный «Макаров» и двинулся к дому. Напрасно ему кричали: «Стой! Куда, дурья башка?! Тебя же сейчас положат!» Он пер на цель, как легкий танк на позиции врага. Под шквальным огнем вошел в подъезд. В результате, на нем – ни единой царапины. А бандиты мертвы – все, как один. Четыре выстрела. Ни одного мимо цели. Три пули легли в головы. Одна – в сердце…

– Тебя, сынок, бог бережет, – сказал полковник Воронин, вешая на грудь подчиненного блестящую медальку. – Спасибо за службу.

– Служу отечеству и закону, – проговорил Счастливцев невыразительно. Награда его не впечатлила. К орденам и регалиям он относился без лишнего пиетета, как и полагается скромному труженику органов внутренних дел и сумасшедшему.

Я имел дело с личностью необыкновенной, наделенной нездравым рассудком, зато с повышенной тягой к справедливости, с юношеским максимализмом желающей переделать мир. В чем-то я ему даже завидовал. Внутри меня прочно укрепилось зло, а он в свои годы – а ему уже было ближе к сорока, если верить источникам – оставался беспримерным романтиком, валил преступников, и знал, что делает правое дело. Я же пестовал в себе алчность, вместо морального удовлетворения копил материальные ценности и чувствовал все большую внутреннюю маету – давил груз грехов и невозможность от них избавиться.

В тот период времени я не сомневался, что легко справлюсь с этой задачей. После того, как убедился, с кем имею дело, возникла и личная заинтересованность в исполнении заказа. Это уже не просто убийство. Это поединок. Кто кого. Я должен проявить всю степень мастерства.

Проанализировав свои чувства, я сделал вывод: я хочу убить его еще и потому, что он может жить в ладах со своей совестью, не преступая уголовный кодекс и внутренний закон.

Вот тогда я испугался. Я понял, что моя мотивация изменилась. Раньше я убивал людей исключительно затем, чтобы пополнить свой банковский счет. Теперь же деньги перестали главенствовать – я шел убивать, потому что меня раздражал «вечный» мент. Похоже, у меня окончательно съехала крыша. Одно дело убивать за деньги и совсем другое – по идейным соображением или ради удовольствия. Так поступают не наемные убийцы, а маньяки.

«Может, забыть об этом странном деле, – размышлял я, – вернуть деньги заказчикам. Я слишком ненавижу объект. А между тем, почти его не знаю. В этом деле есть какая-то странность».

Нечто неуловимое все время беспокоило меня. Словно я в чем-то просчитался. И расплата за ошибку неминуема. Но забыть об Андрее Счастливцеве я уже не мог. Меня обуревала жажда, во что бы то ни стало убить его. Только тогда, почему-то казалось мне, мир вернется в привычные очертания, исчезнут галлюцинации, и я смогу жить, как прежде. В этом стремлении пролить кровь поборника справедливости была маниакальная одержимость, сродни той, что питала «вечного мента» в его борьбе с преступностью. Ко всему прочему я слышал непрерывный ядовитый шепот: «Убей его… убей… погаси светоч справедливости». А может, мне только казалось, что я его слышу.