Онлайн чтение книги Великий предводитель аукасов
Вторая глава. МАХИ-КОЛДУН

Втот самый день, когда наши французы встретили пуэльхов, в тольдерии последних было великое смятение. Женщины и воины, собравшиеся у дверей одной из тольдо (хижины), на пороге которой лежал труп на парадном ложе из ветвей, испускали крики и вопли, сменившиеся оглушающим треском барабанов, звуками флейт и воем собак. Все это производило великий шум. Посреди толпы неподвижно стоял высокий старик, одетый как женщина. Временами он странно кривлялся и извивался, иногда громко завывал и, казалось, управлял церемонией. Этот человек сурового вида был махи, или колдун племени. Он жестикулировал и выл, желая отогнать злого духа, который, по его мнению, хотел овладеть трупом.

По знаку этого человека музыка и вопли умолкли. Злой дух, побежденный силою махи, покорился и оставил труп, которым не смог овладеть. Тогда колдун обратился к человеку с надменным видом и властным взглядом, который стоял подле него, опершись на длинное копье.

— Ульмен могущественного племени Великого Зайца, — сказал он мрачным тоном, — твой отец, храбрый ульмен, отнятый у нас Пиллианом, уже не боится влияния злого духа, которого я отогнал от него. Он теперь охотится в благословенных лугах эскеннане с праведными воинами. Все обычаи исполнены, настал час предать его тело земле!

— Стой! — с жаром отвечал предводитель. — Мой отец умер, но кто убил его? Воин не умирает так, в несколько часов, без того, чтобы какое-нибудь тайное влияние не тяготело над ним и не иссушало источников жизни в его сердце. Отвечай, махи, вдохновенный Пиллианом, скажи мне имя убийцы! Мое сердце печально, оно утешится только тогда, когда мой отец будет отомщен.

При этих словах, произнесенных твердым голосом, трепет пробежал по толпе, стоявшей вокруг трупа.

Махи, осмотрев всех присутствующих, опустил глаза, сложил руки на груди и, по-видимому, погрузился в раздумье.

Арауканцы понимают смерть только на поле битвы. Они не предполагают, что можно умереть случайно или от болезни. В подобных случаях они приписывают смерть какой-нибудь тайной силе, будучи уверены, что какой-нибудь враг покойника умертвил его. В этом убеждении, во время похорон, друзья и родные умершего обращаются к махи, чтоб тот открыл им убийцу. Махи обязан указать на кого-нибудь. Напрасно он старался бы растолковать, что смерть произошла от естественных причин. Ярость родственников обратилась бы на него самого, и он сделался бы ее жертвой. Поэтому махи нечего медлить; убийцу тем легче указать, что он не существует и колдун не боится обмануться. Но чтобы согласовать свои собственные выгоды с желанием родственников, требующих жертвы, он предоставляет их гневу кого-нибудь из своих врагов. Если же, что редко, такого нет, то колдун указывает на кого-нибудь наудачу. Мнимого убийцу, несмотря на его уверения в невинности, тотчас же безжалостно убивают. Понятно, сколь вреден такой обычай и какую власть дает он колдуну в племени; власть, которою тот пользуется без всякого зазрения совести.

В это время прибыло в тольдерию несколько человек, в том числе Валентин Гилуа и его друг. Привлеченные любопытством, они смешались с толпой, стоявшей около трупа. Оба француза ничего не понимали в этой сцене, пока их проводник вкратце не объяснил им. Затем они стали с великим любопытством следить за происходящим.

— Ну, — спросил ульмен через некоторое время, — иль мой отец не знает имени человека, который должен ответить за убийство?

— Знаю, — мрачно буркнул колдун.

— Зачем же вдохновенный махи молчит, когда труп вопиет о мщении?

— Потому, — отвечал махи, глядя прямо в лицо новоприбывшему предводителю. — Что есть сильные люди, которые смеются над человеческой справедливостью.

Глаза всех обратились теперь к тому, на кого косвенно указал махи как на убийцу. Это был не кто иной, как предводитель пуэльхов, столь дружелюбно познакомившийся с французами. Его звали Трантоиль Ланек (Глубокая Лощина).

— Виновный, — яростно вскричал ульмен, — не избежит моего правого мщения, как бы высоко он ни стоял среди племени. Говори, махи, не бойся! Клянусь, тот, чье имя ты произнесешь, умрет!

Махи выпрямился. Он медленно поднял руку и посреди всеобщего мучительного ожидания указал на названного предводителя. Громким, но дрожащим голосом он произнес:

— Исполняй свою клятву, ульмен; вот убийца твоего отца! Трантоиль Ланек умертвил его.

И махи закрыл лицо краем своего пончо, словно сильно опечаленный сделанным им открытием. При страшных словах колдуна воцарилось гробовое молчание. Трантоиль Ланека меньше всех можно было подозревать; его все любили и почитали за храбрость, искренность и великодушие. Когда первое удивление прошло, толпа быстро отшатнулась от мнимого убийцы, и он остался лицом к лицу с тем, в чьей смерти его обвиняли. Трантоиль Ланек остался спокоен, — лишь улыбка презрения змеилась на его губах. Он сошел с коня и выжидал. Ульмен медленно подошел к нему и, остановившись за несколько шагов, сказал печально:

— За что ты убил моего отца, Трантоиль Ланек? Он любил тебя, как и я. Разве я тебе не пенни?

— Я не убивал твоего отца, Курумила9Черное Золото., — отвечал предводитель искренним тоном, который убедил бы любого сомневающегося человека, но не того, к кому он обращался.

— Махи сказал, — отвечал Курумила.

— Он лжет.

— Нет, махи не может лгать, он вдохновлен Пиллианом. Ты, твоя жена и дети должны умереть — этого требует закон.

Не удостаивая его ответом, предводитель бросил свое оружие и стал подле кровавого кола, вбитого перед хижиной, — хранительницей священного идола. Возле кола образовался круг, были приведены жена и дети предводителя. Тотчас же начались приготовления к казни, так как нельзя было похоронить вождя, — пока не будет умерщвлен его убийца. Махи торжествовал. Единственный человек, осмелившийся восставать против его мошенничеств и обманов, был обречен на— смерть, и махи делался полновластным главою племени. По знаку Курумилы, два индейца подошли к предводителю и, невзирая на вопли и плач его жены и детей, начали привязывать его к колу.

Оба француза присутствовали при этом бесчеловечном зрелище. Луи был возмущен мошенничеством махи и легковерностью индейцев.

— Нет, — сказал он своему другу, — мы не должны позволить совершиться этому убийству! Я не хочу быть свидетелем подобной несправедливости! Пусть я погибну, но попытаюсь спасти несчастного, который так искренно подружился с нами!

— Правда, — раздумчиво сказал Валентин, — Трантоиль Ланек, как они его называют, честный малый, и я полюбил его. Но что ж мы можем сделать?

— О, — вскричал Луи, хватаясь за пистолеты, — мы бросимся на его врагов! Каждый из нас убьет человек пять-шесть.

— Так, а остальные убьют нас, и мы не спасем того, за кого погибнем? Негодное средство! Подумаем, нельзя ли чего сделать?

— Надо спешить, сейчас начнут!

Валентин подумал несколько секунд и вдруг ударил себя по лбу.

— А, — сказал он с плутоватой усмешкой, — догадался! Только хитрость поможет нам. Постой-ка, я примусь за фокусы, вспомню старину; это поможет нам. Но поклянись, что ты не будешь мешать мне.

— Клянусь, если ты спасешь его.

— Я покажу этим дикарям, что я похитрее их! И Валентин въехал в середину круга.

— Постойте минуту! — громко закричал он. Неожиданное появление этого человека, которого

никто не заметил до того, заставило всех оглянуться с удивлением. Луи, положив руку на пистолеты, жадно следил за всеми движениями своего друга, готовый при малейшей опасности броситься ему на помощь.

— Не будем медлить, — продолжал Валентин, — время дорого. Вы поступаете, как глупцы, а ваш махи — негодяй. Как, вы хотите по пустому наговору убить лучшего из ваших предводителей?

И, подбоченясь, он смело поглядел вокруг. Индейцы, по своему обычаю, выслушали спокойно эту странную речь, ничем не выражая своего удивления. Тут Курумила подошел к Валентину.

— Пусть мой бледнолицый брат уйдет прочь, — сказал он холодно. — Ему неизвестны законы пуэльхов. Этот человек приговорен, и он умрет — махи указал на него.

— Как это глупо, — сказал Валентин, пожимая плечами. — Говорят вам, что ваш махи такой же колдун, как я аукас. Верьте мне, он дурачит вас, и я докажу это, коли хотите.

— Что скажет мой отец? — спросил Курумила махи, который холодно и неподвижно стоял подле трупа.

Знахарь презрительно улыбнулся и сказал с насмешкой:

— Когда бледнолицые говорили слово правды? Пусть этот докажет, если может, правду слов своих!

— Пусть будет так, — сказал ульмен, — мурух может говорить.

— Отлично! — улыбнулся Валентин. — Хоть этот колдун и говорит с полной уверенностью, мне нетрудно доказать, что он обманщик.

— Посмотрим, — сказал Курумила.

Индейцы с любопытством подошли ближе. Луи не понимал, что затевает его друг. Он только догадывался, что тот задумал какую-то каверзу, и столь же нетерпеливо, как остальные, ожидал исхода его борьбы с колдуном.

— Постойте, — сказал с уверенностью колдун, — что сделают мои братья, если я докажу, что мое обвинение справедливо?

— Смерть бледнолицему! — холодно сказал Курумила.

— Согласен, — с решительностью отвечал Валентин.

Тут француз выпрямился, нахмурил брови и сколь возможно громко вскричал:

— Я великий мудрец!

Индейцы почтительно наклонили головы; ученость европейцев хорошо известна им и пользуется беспрекословным уважением.

— Трантоиль Ланек не убивал предводителя, — продолжал с уверенностью француз, — его убил сам махи.

Удивление и страх овладели всеми.

— Я? — вскричал удивленный колдун.

— Ты, и тебе это очень хорошо известно, — отвечал Валентин и так посмотрел на махи, что тому стало жутко.

— Чужеземец, — величественно сказал Трантоиль Ланек, — незачем тебе защищать меня. Мои братья считают меня виновным, и я, хотя не виновен, должен умереть.

— Твоя решительность удивительна, но безрассудна, — отвечал Валентин.

— Этот человек виновен, — подтвердил махи.

— Кончайте скорей! — сказал Трантоиль Ланек. — Убивайте меня!

— Что скажут мои братья? — спросил Курумила, обращаясь к народу, с волнением толпившемуся вокруг.

— Пусть великий мурухский мудрец докажет правду своих слов! — единогласно отвечали воины.

Они любили Трантоиль Ланека и в душе не желали его смерти. С другой стороны, они ненавидели колдуна, и только ужас, который тот внушал им, сдерживал их.

— Прекрасно, — отвечал Валентин, сходя с лошади, — послушайте, что я предлагаю.

Общее молчание. Парижанин вынул свою саблю и повернул ее перед глазами толпы так, что она заблестела.

— Видите эту саблю, — сказал он с вдохновенным видом, — я засуну ее в горло по рукоятку. Если Трантоиль Ланек виновен, я умру! Если же он не виновен, как я утверждаю, то Пиллиан поможет мне и я вытащу саблю изо рта, не поранив себя.

— Мой брат говорит, как храбрый воин, — сказал Курумила, — мы ждем.

— Я не позволю! — вскричал Трантоиль Ланек. — Неужели мой брат хочет убить себя?

— Пиллиан правдив! — отвечал Валентин, улыбаясь, с выражением совершенной уверенности на лице.

Французы обменялись взглядами. Индейцы — большие дети, всякое зрелище им праздник. Необыкновенное предложение Валентина заняло их.

— Доказательства! Пусть докажет! — закричали они.

— Ладно, — отвечал Валентин. — Пусть мои братья смотрят.

Он принял классическую позу, в какую становятся фокусники, показывая на площадях эту штуку. Затем он взял в рот лезвие, и скоро сабля исчезла. Во время этого фокуса, который казался им чудом, пуэльхи смотрели на отважного француза с ужасом, не смея даже дохнуть. Они не могли представить, чтобы человек сделал такую штуку, не убив себя. Валентин поворачивался во все стороны, чтобы присутствующие могли удостовериться в истинности факта. Затем, не спеша, он вытащил саблю изо рта, столь же блестящую, как и тогда, когда она была вынута из ножен. Крик восхищения вырвался из каждой груди; чудо было очевидно.

— Постойте, я хочу кое-что сказать вам, — промолвил Валентин.

Восстановилась тишина.

— Доказал ли я вам неопровержимым образом, что предводитель не виновен?

— Да, да! — громко закричали все. — Бледнолицый великий мудрец, он любимец Пиллиана!

— Отлично, — прибавил он, насмешливо поглядев на колдуна. — Теперь пусть махи в свою очередь докажет, что он не убивал ульмена вашего племени. Умерший предводитель был великий воин, надо отомстить за его смерть!

— Правда! — закричали воины. — Надо отомстить!

— Мой брат хорошо говорит, — заметил Курумила. — Пусть махи докажет.

Бедный колдун увидел, что пропал. Он побледнел, как труп, холодный пот выступил на его висках, он весь дрожал, как в лихорадке.

— Этот человек обманщик! — закричал он во все горло. — Он надувает вас.

— Докажи, — отвечал Валентин, — сделай то же, что я.

— Возьми, — сказал Курумила, подавая шпагу махи. — Если ты невиновен, Пиллиан поможет тебе, как он помог моему брату.

— Конечно. Пиллиан всегда помогает невинным, и вы сейчас увидите доказательство этому, — отвечал парижанин.

Махи безнадежно поглядел вокруг. Все взгляды выражали только нетерпение и любопытство. Бедняк понял, что ему не от кого ждать помощи. Через секунду он решился. Он хотел умереть, как жил, — обманывая толпу до последнего издыхания.

— Я ничего не боюсь, — сказал он твердым голосом. — Это железо не повредит мне. Вы требуете, чтобы я доказал, я повинуюсь. Но страшитесь! Пиллиан разгневан на то, как вы обращаетесь со мною. За мое унижение он воздаст вам великими бедствиями.

При этих словах провидца пуэльхи вздрогнули: они поколебались. Сколько лет они верили ему вполне, да и теперь со страхом решились обвинить его в обмане. Валентин понял, что происходило в сердце суеверных индейцев, и сказал громким, твердым голосом:

— Да успокоятся мои братья! Никакое несчастие не угрожает им. Этот человек говорит так потому, что боится смерти. Он знает, что виновен и что Пиллиан не поможет ему.

Махи с ненавистью поглядел на француза, схватил саблю и быстро опустил ее в горло. Поток черной крови хлынул у него изо рта. Он широко открыл глаза, судорожно повел руками, ступил два шага вперед и упал на грудь. Все бросились к нему. Он был мертв.

— Киньте эту лживую собаку на съедение стервятникам, — сказал Курумила, с пренебрежением толкая труп ногою.

— Мы братья на жизнь и на смерть! — вскричал Трантоиль Ланек, обнимая Валентина.

— Ну что? — сказал тот с улыбкой своему другу. —Разве худо я вывернулся из затруднительных обстоятельств, а? Как видишь, в некоторых случаях полезно знать всего понемножку. Даже фокусы, — и то могут пригодиться.

— Не клевещи на себя, — с жаром отвечал Луи, сжимая его руку, — ты спас человека!

— Да, но я убил другого.

— То был негодяй!