Онлайн чтение книги Венецианская маска
Глава XXVIII. ВОПРОСЫ

Те трое, что шли на помощь со стороны набережной со столь добрыми намерениями, но оказались так беспомощны, были Ренцо, его гондольер и Филибер, который спешил сюда со своими предостережениями, побывав ранее в доме Гаццола.

Они достигли места схватки на мгновение раньше группы с фонарем, пришедшей в аллею с другой стороны — группы, состоявшей из портье посольства, его сына и секретаря Жакоба. Портье держал бландебас37Бландебас — короткоствольное ружье с раструбом., а Жакоб размахивал безобразного вида саблей.

Стоя на коленях в грязи аллеи, виконтесса жалобно всхлипывала над телом Марка-Антуана, умоляя его сказать ей хотя бы что-нибудь. Она не осознавала появления Жакоба, пока он не опустился на колено с другой стороны тела. Жак, сын портье, светил ему фонарем.

Потом она почувствовала руки, взявшие ее за плечи и руки, — сильные руки, которые помогли ей подняться, — и Конри, портье посольства, нежно увещевал ее:

— Мадам! Мадам! Мадам виконтесса!

— Оставьте, оставьте меня, — прозвучал ответ, прерываемый рыданиями.

Все ее внимание в эту минуту было приковано к выражению лица Жакоба, руки которого были заняты делом.

Он аккуратно перевернул Марка-Антуана, открыв образовавшуюся под телом кровавую лужу. Когда она поняла природу этого темного пятна, поблескивающего в свете фонаря, протяжный крик ужаса вырвался у нее.

Жакоб вглядывался в губы Марка-Антуана, рукой нащупывая его сердце.

Понизив голос, она спросила:

— Он… он? — она не осмеливалась закончить вопрос.

— Он не умер, гражданка, — сказал мрачный секретарь.

В ответ она не издала ни звука. Ее всхлипывания прекратились, и она словно не смела выразить благодарность за то, что еще могло не иметь под собой оснований.

Жакоб поднялся и тихо отдал необходимые распоряжения.

Они перенесли Марка-Антуана на расстеленный плащ. Затем Конри и его сын, Филибер и Ренцо взялись за углы. Так они бережно пронесли раненого по аллее и через Корте дель Кавалло обратно в посольство. Следом, поддерживаемая Жакобом, шла виконтесса, едва переставлявшая отяжелевшие ноги.

Когда Марка-Антуана положили в комнате портье. Ренцо и его гондольер ушли, предупрежденные Жакобом о том, что никому нельзя рассказывать о случившемся. Молодой еврей понимал, что к чему, и понимал, что молчание — лучшая мера предосторожности при любых обстоятельствах.

Ренцо, однако, решил, что к его госпоже это предупреждение не относится. Проведенный к ней ее горничной, он передал записку Марка-Антуана и, когда она прочитала ее, он рассказал ей о том, что произошло. Она стояла перед ним взволнованная, выпрямившаяся, не издавшая ни звука, но глаза на ее мраморно-белом лице были словно две темные блестящие лужицы. При виде горя на этом лице, Ренцо поспешно заявил, что мессер Мелвил не только жив, но и, несомненно, выздоровеет.

Слегка покачнувшись, она оперлась на стол и так застыла, пока охватившее ее состояние, близкое к обмороку, не прошло. Она взяла себя в руки. Они были твердого склада характера, эти Пиццамано, и Изотта, при всей ее утонченности, унаследовала свою долю этой несгибаемости. С высохшими глазами, с пугающим спокойствием она расспросила Ренцо, но не смогла вытянуть у него ничего о личностях напавших на Марка-Антуана людей. Было так темно в этой проклятой аллее.

Несмотря на великое свое мужество, она не могла вытерпеть неопределенности, которая обязательно сопутствует бездеятельности. Приняв решение, отметая все возможные сдерживающие соображения, она приказала своей горничной принести плащ и капюшон. Не обращая внимания на то, что она может понадобиться матери и что мать, еще не удалившаяся к себе, может обнаружить ее отсутствие, она выскользнула из дома в сопровождении Ренцо. Они прошли через сад, чтобы портье не мог видеть ее ухода, и открыли замок калитки, которая выходила на маленькую площадь, после чего по мостику над узкой протокой вышли на открытое пространство, прилегающее к широкому каналу Св. Георгия. Отсюда в нанятой гондоле они проделали путь до Мадонны дель Орто.

К Лальманту, которого этот визит чрезвычайно удивил, ее пропустили без малейших колебаний. В приемной, служившей ему кабинетом, он встретил ее с глубочайшим почтением.

Он был не один. На заднем плаке, возле письменного стола стояли двое мужчин, с которыми он беседовал, когда она вошла.

Одним из них был Виллетард, чьи пресыщенные глаза быстро оценили грацию и красоту этой женщины; другой был коренастый, средних лет мужчина в форменного покроя одежде черного цвета, лицо которого было одновременно властным и доброжелательным.

— Месье Мелвил? — нерешительно спросила она Лальманта. Затем она успокоилась и стала последовательной.

— Я узнала о том, что с ним произошло. Он наш друг. Близкий друг…

— Я знаю об этом, — он доброжелательно избавил ее от объяснений. — В это самое мгновение я понял, насколько велика ваша дружба к нему.

Он шагнул к столу и взял оттуда клочок бумаги.

— Вот что доктор Делакосте передал мне. Полагаю, это от вас. Он протянул ей записку, которую вечером она написала Марку-Антуану. Поняв причину красно-коричневого пятна, испачкавшего бумагу, она на мгновение закрыла глаза.

— К несчастью, — со вздохом сказал Лальмант, — он не уделил достаточного внимания этому предостережению.

— Как… Как он себя чувствует? — спросила она, с тревогой ожидая ответа.

Посол обернулся:

— Не расскажете ли вы, доктор?

Коренастый мужчина заговорил, медленно направляясь к ней.

— Состояние серьезное, но не дает оснований для опасения. Для какого-либо опасения. Он заставил меня поверить в чудо. Шпагу, должно быть, отвел его ангел-хранитель. Главная опасность для него — большая потеря крови. Но я полагаю, что он потерял не столько крови, чтобы не суметь выкарабкаться.

Ее глаза всматривались в это строгое доброжелательное лицо, и оттенок безжизненности исчезал с ее черт. Вновь заговорил Лальмант.

— Мы хорошо позаботимся о нем и продержим его здесь, пока он не будет огражден от всяких покушений против него.

— Кто это сделал? Это известно? — спросила она. Резкий голос Виллетарда тут же раздался в ответ:

— Ваше письмо с предупреждением, полагаю, говорит именно об этом.

Он не спеша присоединился к группе разговаривавших. Она сразу поняла смысл сказанного.

— Инквизиторы? О, нет.

Но Виллетард продолжал настаивать.

— Разве не поступают они так с теми, кого, возможно, невыгодно подвергать аресту?

— Все же, я так не думаю. И, так или иначе, я точно знаю, что планировался только арест месье Мелвила. Я узнала это от мессера Корнера — одного из инквизиторов. Кроме того, месье, инквизиторы — не наемные убийцы.

— Я придерживаюсь своего мнения, — сказал Виллетард.

— О, но я знаю, что вы заблуждаетесь. Инквизитор Корнер приходил повидаться с моим отцом сегодня вечером не только для того, чтобы сообщить, что будет произведен этот арест, но и для того, чтобы пригласить его присутствовать завтра на допросе мистера Мелвила, чтобы отец мог заявить то, что ему известно в пользу месье Мелвила.

— Видите, — сказал Лальмант Виллетарду. — Он даже, как будто, не противился аресту, и потому теперь мы знаем, что это не была попытка арестовать его. Я возвращаюсь к своему первому предположению, что это — работа того подлого барнаботто Вендрамина. Этот пес не терял времени даром.

— Кого вы назвали?

Она задала вопрос столь быстрым и встревоженным тоном, что Лальмант на мгновение удивленно воззрился на нее, прежде чем ответил:

— Вендрамин. Леонардо Вендрамин. Вероятно, вы знаете это имя?

Недоверие отразилось на ее бледном лице.

— О, нет! Это так же невозможно, как и первое.

— Вот! — вдруг не вытерпел Виллетард. — Я говорю то же самое. Вендрамин никогда не осмелился бы.

— Он уже однажды осмелился.

— Да, но изменились обстоятельства…

— Именно изменившиеся обстоятельства позволили ему вновь осмелиться, — сказал проницательный Лальмант.

— О чем вы? — спросила она.

И тут она узнала от Лальманта не только о предыдущей попытке убийства, но также и о дуэли, в результате которой Вендрамин был ранен.

Намеренно или нет, но Лальмант не рассказал ничего определенного о предлоге ссоры, однако не оставил сомнения в том, что ее затеял Вендрамин.

— Дело в том, что этот барнаботто был должен месье Мелвилу около тысячи дукатов, которые он брал взаймы, и я не могу отогнать подозрение, что Вендрамин пытался избавиться от долга с помощью удара шпаги. Как вы понимаете, мадемуазель, я не придерживаюсь высокого мнения о месье Вендрамине.

Изотта стояла перед ним, переменившаяся в лице, и непроизвольно терзала в руках перчатки тем нервным движением, которое некогда причинило такой ущерб ее вееру.

Наконец последовало:

— Могу я… Могу я увидеть его? Это возможно? Лальмант взглянул на Делакосте, и тот сложил губы в глубоком сомнении.

— Я бы предпочел, чтобы этого не делали… — начал он, но выражение ее лица разжалобило его. — Я не хочу его беспокоить, мадемуазель. Но если вы обещаете пробыть не более минуты и не разговаривать…

— О, я обещаю.

Она горела нетерпением.

Делакосте открыл ей дверь и они вышли.

— Существование этой женщины, — сказал Виллетард тоном знатока, — объясняет дружбу Лебеля с Пиццамано гораздо лучше, чем долг службы. Ее беспокойство о нем дает право предположить, что, как и его господин — Баррас, он знает толк в искусстве сочетания дела и удовольствия.

Лальмант проигнорировал это предположение.

— Как поступить с Вендрамином? — спросил он. Но Виллетард был настроен цинично.

— Удобнее предположить, что ваши подозрения беспочвенны; но крайней мере, пока у нас есть кое-какие основания считать, что это не так.

— Нам может быть выставлен очень строгий счет за это, если Лебель умрет.

— Неужели я этого не понимаю? — вспылил Виллетард. — Но, черт возьми, что мне оставалось делать, если надо было подчиниться Бонапарту? Нам обоим было бы мудрее придерживаться того мнения, что это дело рук инквизиторов. Такое объяснение освобождает нас от ответственности. Бог знает, зачем вам понадобилось столь откровенно разговаривать с Пиццамано. Я счел за благо воспрепятствовать вам.

Наверху Делакосте провел свою спутницу в просторную комнату, едва освещенную одной догорающей свечой, стоявшей на столе в ногах кровати с пологом.

Доктор прикрыл дверь и бесшумно подвел ее к кровати.

При виде лица на фоне белоснежной подушки она едва смогла подавить крик, потому что казалось, будто от него веяло застывшим спокойствием мертвеца. Глаза были закрыты, а глубокие тени заполнили впадины щек и висков. Черные волосы беспорядочно спутались на лбу, блестевшем от влаги. В ужасе она перевела взгляд с этого лица на доктора. Делакосте ответил ей слабой улыбкой утешения и кивнул.

В стороне от кровати раздался шорох, и Изотта вдруг поняла, что в комнате присутствует кто-то еще. Из темноты появилась женщина и встала у кровати напротив нее.

От шума, произведенного этой дамой при вставании, глаза мужчины удивленно заморгали, и затем Изотта поняла, что он внимательно рассматривает ее. В печальной рассеянности этих глаз появилось нечто, подобное теплу раздуваемых угольков. Вопреки быстрому предупреждающему жесту доктора, он приподнялся.

— Изотта! — Марк-Антуан с удивлением произнес ее имя.

— Изотта! — его голос постепенно слабел. — Я получил ваше письмо… Ваше предупреждение… Но все хорошо. Все отлично… — речь его стала едва слышимой. — Я приму меры. Я…

Губы его еще шевелились, но с них не слетало ни единого звука. Когда она склонилась поближе, его глаза медленно закрылись, будто под тяжестью неодолимой усталости.

Доктор дотронулся до нее рукой и тихо вывел ее из комнаты. Уже за дверью он вновь утешал ее, отгоняя тревогу.

— Он очень слаб. Это естественно. Огромная потеря крови. Но у него большие жизненные силы. С божьей помощью, мы вылечим его. Тем временем он будет здесь в преданных ему руках.

Изотта вспомнила ту хрупкую златовласую женщину с привлекательным лицом, стоявшую возле постели больного.

— Кто эта дама? — спросила она

— Мадам виконтесса де Сол.

— Виконтесса де Сол? — и доктор подивился тому, что этот вопрос содержал столь глубокое недоверие.

— Виконтесса де Сол, — повторил он. — Она останется этой ночью присматривать и ухаживать за ним.

Только теперь Изотта вспомнила ту часть подслушанной беседы между ее отцом и Корнером, в которой это имя упоминалось. Она считала что этот инквизитор лишь повторил ложный слух. Но теперь оказалось, что такая женщина действительно существует. Это сбивало с толку. Когда она постаралась точно припомнить произнесенные слова она вновь услышала уверенное утверждение своего отца что виконтесса де Сол, должно быть, самозванка А она обнаружила эту женщину водворившейся здесь, у постели раненного человека Это было тревожно, непонятно. Ее по-прежнему одолевали мрачные думы, когда Лальмант провожал ее до вестибюля, где ее поджидал слуга Посол уверил ее не только в том, что за ее другом будет хороший уход, но также и в том, что здесь он будет в безопасности.

— Здесь, в посольстве, по крайней мере, не действуют полномочия инквизиторов. Так что, даже если они узнают о его пребывании здесь, они будут не в силах причинить ему вред.

Но, когда она в конце концов заговорила то все-таки повела речь о другом.

— Так эта дама возле него — виконтесса де Сол? — спросила она

— Да. Ее отношение к нему вполне естественно. Она была с ним, когда на него напали. Они оба обедали здесь.

Она колебалась, подбирая форму следующего вопроса, и произнесла наконец, то лучшее, что смогла придумать:

— А виконт де Сол? Он в Венеции? Лальмант вежливо улыбнулся.

— О нет Будем надеяться, что он в раю, мадемуазель. Виконт де Сол гильотинирован в девяносто третьем году. Виконтесса вдовствует.

— Понимаю, — медленно ответила Изотта и Лальманту почудилось, будто тучи рассеялись с ее лица