Онлайн чтение книги Вихрь
ГЛАВА XXXVI

Приехав в Берлин, они остановились в отеле «Адлер» и сразу закружились в водовороте этого города, с улицами, на которых днем и ночью кипела жизнь, и площадями-муравейниками. Жану предстояло дать здесь целый ряд концертов.

Он был в восторге от вечной суеты этого громадного города, его улиц, садов, ресторанов, переполненных разношерстной толпой людей.

Они ежедневно возвращались домой не раньше трех-четырех часов утра. Его концерты имели огромный успех, и, сделавшись вдруг богатым человеком, он вел жизнь выскочки-миллионера, поражая всех своими прихотями. Он сиял, окруженный толпой поклонников, артистической богемой и прочими спутниками богатой жизни, которые располагались в их апартаментах, как дома.

Преодолевая чувство усталости, Ирэн принимала всех его многочисленных новых друзей с обворожительной улыбкой. Люди ее круга, прежние друзья тоже появлялись в их просторной раззолоченной гостиной. Они были несказанно удивлены, встретив ее в этой обстановке: Ирэн фон Клеве замужем за этим мальчиком, покоряющим всех своей божественной игрой!

Жан стал «гвоздем сезона». О нем говорил весь город. Космополитический Берлин готов был ему простить даже его темное происхождение, от гения родовитости не требуется. Имя и положение Ирэн усиливали общий интерес к нему. Они сделались самой модной парой в городе, о них писали во всех газетах, их забрасывали всевозможными приглашениями.

– Лучше бы ты был трубочистом, – однажды сказала она, показывая ему огромный ворох писем, неизменно кончающихся так: «Рады будем вас видеть у нас тогда-то, в таком-то часу».

Жан выходил из своей комнаты прилизанный и благоухающий, в бархатных панталонах и ослепительной пижаме.

– Ты только посмотри, – указывала она ему на письма. – Откуда у тебя такие ужасные панталоны? Ты в них похож на итальянского шарманщика. Что мы будем делать с этими приглашениями? Куда идти?

– Ко всем.

Выпив кофе и поцеловав ее, он стал напевать свою любимую песенку: «Люблю тебя, мой нежный друг».

– Доставь мне большую радость, Жан, – сказала она ему с улыбкой. – Проведем этот вечер дома одни.

– С удовольствием, это будет очень мило.

Он сразу согласился и сейчас же стал собираться уходить. Его уже ждал чей-то автомобиль. Уезжая, он обещал вернуться к чаю. Ирэн прилегла отдохнуть. Со времени отъезда из Гамбурга их жизнь была истинным калейдоскопом, в котором мелькали все время новые знакомые и новые друзья. Она часто даже не знала их фамилий. Какие-то бесчисленные Вертгеймы, Розентали, Мозентали заполняли ее жизнь.

Во всяком случае нельзя было жаловаться на однообразие. Все это было так ново и необычайно. Она чувствовала, что для большинства этих людей она только жена Жана. Это было забавно, но далеко не всегда приятно. Жану такая жизнь доставляла неизъяснимое удовольствие. К счастью, это не должно было долго продолжаться. Еще один концерт в Мюнхене, а потом они поедут домой. Дома в замке их ждала тихая семейная жизнь, там они отдохнут от этой суеты. Какое блаженство, что они сегодня не должны никуда идти! Перед уходом Жан сообщил ей с таинственным видом, что приготовил ей сюрприз. Интересно, что бы это могло быть? С тех пор как она вернулась, он всегда был весел. Она не догадывалась, что причиной его довольства была именно эта шумная безалаберная жизнь, от которой ей хотелось скорей избавиться. В этой толчее он чувствовал себя как рыба в воде.

Он вернулся домой в великолепном настроении. Прогулка удалась как нельзя лучше; часть пути он сам правил, эти Розенштейны милейшие люди. Всю дорогу его преследовала какая-то мелодия. «Скорей скрипку!» До самого обеда он импровизировал.

– Я сказала портье, что нас нет и не будет дома до утра.

После обеда Ирэн легла на диван. Жан, развалясь рядом с ней в глубоком кресле, лениво проговорил, пуская кольца дыма:

– Кажется, Гутманы приглашали нас на бал?

– Да, там будет такое столпотворение, что не протиснуться. Какое счастье, что мы остались дома.

Жан задвигался в кресле и, переменив позу, вздохнул.

– А как насчет сюрприза?

Лицо его сразу оживилось.

– Вот в чем дело. Я хочу снять квартиру в Вене и жить постоянно в городе.

Ирэн была так поражена, что не знала, что сказать. Он подошел и сел на край дивана.

– Подвинься немного, милая. Теперь слушай внимательно. Разве тебе не хочется иметь свою собственную квартиру? Ведь замок принадлежит Карлу-Фридриху, а потом – это так далеко зимой…

– Но ведь это безумие! – воскликнула Ирэн. – Во-первых, опекуны никогда на это не согласятся. Во-вторых, как будет с Карлом-Фридрихом? В-третьих – квартиры в Вене очень дороги, и потом скажи, ради Бога, почему тебе не нравится наш замок?

– Я хочу жить у себя, – упрямо повторял Жан. – Я долго не мог заработать денег, но теперь, когда они у меня есть, вполне понятно, что я хочу устроиться. Мальчик может жить с нами.

– Может жить с нами! – горько усмехнулась она.

Он встал и принялся бесцельно бродить по комнате, насвистывая. Этот план неожиданно пришел ему в голову. Его пугала отдаленность замка от города. Он был там весною, и местность нагнала на него тоску. Что же будет зимой?

Горькое разочарование овладело Ирэн. Она никогда не помышляла о том, чтобы покинуть замок. Ей казалось безумием переменить чудесное просторное помещение на тесную квартирку в Вене.

– У меня очень странное положение, – сказал Жан, – я не могу жить в твоем доме так, как хочу. Для меня нет места в замке.

Подойдя к ней, он обнял ее рукой за шею.

– Как хорошо будет иметь свою светлую, уютную квартирку!

«Уютную квартирку!» Ее передернуло от этой мысли.

– Это было бы бесполезной расточительностью. Я уже тебе говорила, что опекуны Карла никогда на это не согласятся. Ведь пришлось бы содержать также и замок.

– Скажи откровенно, что ты просто не хочешь уезжать из него. Вот главная причина.

Он смотрел хмуро.

– Ты должен понять, что это не имеет смысла.

– Значит, ты не хочешь уступить?

Она старалась говорить спокойно, сдерживая гнев.

– Будь благоразумен, мой милый.

– Да, благоразумен! – Он круто повернулся. – Значит, если я хочу жить на своей квартире, это неблагоразумно? Кто из нас неблагоразумен в данном случае? – Он вспыхнул. – Ты всегда думаешь только о ребенке. Со мною совсем не считаешься. Хочешь, чтобы я жертвовал всем ради него.

Ирэн встала. Ей тяжело было спорить о таких вещах.

– Не хочешь ли поехать к Гутманам?

– Ведь час тому назад ты была против.

– Я позвоню Анастаси, чтобы она помогла мне одеться.

Пока горничная приготовляла ей платье и туфли, Ирэн причесывала волосы.

Ослепленная своей любовью, она видела в Жане только хорошие стороны. Теперь пелена начала спадать с ее глаз. Сегодня он предстал перед ней в своем истинном виде. Никогда не казался он ей таким чужим, как сейчас. Когда они ехали к Гутманам, Жан молчал. В его воображении рисовался замок с его пресными обитателями. Женщинам, должно быть, нравится такая атмосфера тишины. Анжель, по крайней мере, была в восторге. Конечно, после Кемберуэлла ей будет нравиться даже в монастыре.

Он не умел долго сердиться и после резких вспышек гнева быстро успокаивался. Вот Ирэн не такая, она может дуться целую вечность. Он неожиданно вздохнул. Если будет очень скучно, можно будет отправиться в турне. Но ведь Ирэн терпеть не может таких поездок. Его взгляд скользнул по ее лицу. Какое беспощадно суровое выражение!.. Неужели это та женщина, которую он еще недавно сжимал в своих объятиях? Эта мысль причинила ему боль.

Он коснулся ее руки. Ирэн мягко отвела ее.

Фрау Гутман встретила их с особым радушием. Вдова богатейшего коллекционера, наследовавшая все его состояние, она была неплохой женщиной, очень любила поговорить и славилась своими приемами. Ее дом на Розенштрассе был настоящим музеем. Большая зала с мраморным фризом, изображающим пляшущих нимф и миниатюрных фавнов, играющих на флейте, была великолепна. Весь потолок был декорирован лиловым душистым горошком. При ярком свете ламп, усеявших потолок, получалась полная иллюзия неба. Бал представлял блистательное зрелище: роскошные дамские наряды, блестящие мундиры, безукоризненные фраки. Музыка играла вальс, десятки пар кружились по залу грациозно и в такт, – недаром немцы считаются лучшими танцорами.

Жан любил танцевать. Уроки Аннет в ее маленьком дансинге не прошли даром. Там они часами танцевали ту-стэп, покуривая дешевые папиросы и попивая кофе. В чем дело? Почему он вспомнил вдруг этот дансинг? Какой контраст между его убогой обстановкой и этим залом с потолком из живых цветов! «Времена меняются», – подумал он, улыбаясь про себя. Ему живо представились бледно-зеленые крашеные стены, керосиновые лампы, вечно коптевшие, и Аннет в простой муслиновой блузке и юбке из саржи со следами стирки. Да, а все-таки было весело. Что подумала Аннет, когда тщетно искала его на вокзале? Ну, все равно, с этим эпизодом покончено. Он сам не знал, рад ли этому.

Наверху в столовой, где был накрыт ужин, он, к своему удивлению, столкнулся с Бекманом. Тот еще не знал подробностей всего происшедшего. Ирэн ему об этом не рассказала. Впрочем, она с ним, как и со всей родней, совсем теперь не видалась.

– Здравствуйте, – равнодушно произнес Жан.

– Здравствуйте, – приветливо ответил Бекман. – Что вы здесь делаете? Надеюсь, что Ирэн здесь нет.

– Почему бы ей не быть здесь? Она танцует с кем-то.

– Ах, она здесь? Я не знал, что фрау Гутман принадлежит к числу ее знакомых.

Он прошел к своему столику. Через несколько часов после своего приезда в Берлин, куда он прибыл налегке с поручением от своего командира, он попал на этот бал вместе с одним приятелем.

В конце концов, что ему за дело, с кем знакома и где бывает Ирэн? Все-таки она, наверно, не знает, что среди приглашенных дам есть некоторые со слишком шумной репутацией. Конечно, Виктуар осел, но ведь это было всем известно раньше. Он, наконец, нашел в толпе Ирэн и увлек ее к столику, нимало не заботясь о карточках с фамилиями, лежащих у каждого прибора. Он имел сообщить ей новости о Карле.

– Сестра Виктуара милое доброе создание, совсем не похожа на него. Я хочу сказать, что она очень тихая и без всяких артистических выкрутасов.

– Да, хотя я мало ее знаю, мне кажется, что она очень милая, – сказала Ирэн. – Я видела ее только раз, в день нашей свадьбы.

– Ну, а что слышно у вас?

– Ничего, кроме аплодисментов. Жан имеет огромный успех.

– К Рождеству будете дома?

– Да, мы скоро сможем вернуться домой. Это будет настоящий отдых. Все же нелегко быть женой знаменитости.

– Виктуар, кажется, живет как настоящий миллионер, а вы, сударыня, тоже от него не отстаете! На прошлой неделе я просматривал счета…

Он улыбнулся и укоризненно покачал головой.

– Мы здесь так много выезжаем, – по лицу ее пробежала тень. – Когда мы вернемся домой, можно будет сократить расходы.

– Видите ли, Ирэн, – ласково проговорил Ганс, – конечно, это меня не касается, и не думайте, прошу вас, что я вмешиваюсь в ваши дела, но, в качестве одного из ваших опекунов, я хотел бы дать добрый совет Жану. Что он делает с заработанными деньгами? Вы, наверно, это знаете?

Гансу очень хотелось спросить: «Дает ли он вам деньги на расходы?», но вопрос в этой форме казался ему неудобным.

Ирэн как-то не решалась просить денег у Жана. Он всегда был так занят игрой либо разными делами, что никогда не успевал поговорить о делах. А отельные счета, нередко на кругленькие суммы, они оплачивали по очереди. Вообще, все это было очень неприятно. Она даже старалась не думать о его проекте относительно квартиры.

– Было бы очень хорошо, если бы вы помогли Жану советом, – сказала она неуверенным тоном. – Мне кажется, что он совсем не умеет обращаться с деньгами.

– Совершенно верно. Я зайду к вам в отель, и мы тогда потолкуем. Приходите ко мне обедать, я остановился в «Центральной». А потом пойдем в театр, хорошо?

Она приняла его приглашение с радостью. Ганс показался ей чем-то вроде оазиса в пустыне. С фрау Гутман она познакомилась через Жана и должна была поддерживать это знакомство против своего желания.

– Мы отсюда поедем в Мюнхен или, может быть, в Дрезден, я не знаю наверное.

– Такая жизнь хуже маневров, – сочувственно произнес Ганс. – Но теперь вы уже скоро будете дома. Между прочим, Виктуар, кажется, обожает такую жизнь?

– Да, он, кажется, очень любит эту суету. Успех действует на него опьяняюще.

– Да, конечно, – охотно согласился Ганс. – Он сделал головокружительную карьеру. «Neue Freie Presse» поет ему дифирамбы и печатает о нем статьи крупным шрифтом. Старого Эбенштейна он тащит за собой на буксире; о нем тоже пишут.

– Я его теперь очень полюбила. Он часто бранит Жана, но очень заботлив. У него очень добрая душа.

– Ах, да, между прочим, я слышал, что у Жана была дуэль. Правда ли это?

Ирэн слегка покраснела.

– Он поссорился с Полем Гаммерштейном.

– С Полем! – воскликнул Ганс. – Из-за чего же они могли поссориться? Ведь Поль всегда такой флегматик. Виктуар ему, наверное, сказал, что он не умеет говорить по-французски или что-нибудь в этом роде?

– Нет, так, случайная ссора. Жан был ранен, вы знаете?

– Первый раз слышу, честное слово. Ну и дела!

– Ганс, только не говорите никому про дуэль, прошу вас!

– Конечно, не скажу, если вы не хотите. Да ведь в этом нет ничего особенного. Жан оказался храбрее, чем я думал: подумайте только – драться с Полем!

Разговор с Ирэн произвел на него большое впечатление. Встретив Жана у выхода, он, прощаясь, пожал ему руку сердечнее, чем обыкновенно.

– Я слышал, что вы дрались? – сказал он ему. – Оказывается, вы владеете шпагой не хуже, чем смычком.

– О чем вы говорите?

– Я говорю про вашу дуэль с Гаммерштейном.

– Ирэн вам рассказала?

В эту минуту появилась Ирэн, уже в пальто.

– Я готова, милый.

Жан был взбешен. Ганс смутился.

– Прощайте, – проговорил Жан. – Ты готова? – обратился он к жене.

– Что с тобой? – спросила Ирэн, когда они сели в автомобиль. – Что случилось? Ты должен мне сказать.

– Ты обещала никогда больше не вспоминать про дуэль, а сейчас разболтала все этому… этому… тупому… солдату.

– Ты сам не понимаешь, что говоришь, – с горечью сказала Ирэн. – Грубо обвиняешь меня в том, что я нарушила свое слово! Ганс спросил меня, правда ли, что ты дрался на дуэли, и я ему сказала, что ты поссорился с Гаммерштейном. Вот и все.

Она вся дрожала от возмущения.

– Ах, вот что! Я думал, что ты ему все рассказала. С моей стороны такая ошибка простительна.

– Нет, она непростительна, – с жаром ответила Ирэн. – Если ты мог это подумать, значит, ты мне не веришь и подозреваешь меня во лжи.

– Милая, не расстраивайся из-за пустяков.

– Это не было для тебя пустяком, когда ты рассердился.

– Не делай истории из ничего.

– Для тебя, вероятно, такие вещи, как правда или честное слово, – пустой звук.

Она пылала негодованием.

– Ты не первый раз даешь мне повод думать, что это так.

Они больше не разговаривали. Вернувшись в отель, она прошла прямо к себе в комнату и заперлась на ключ.

Размолвка тянулась два дня. Жан уходил из дому, подолгу не возвращался и, встречаясь с ней, молчал.

«Неужели я действительно такого мнения о нем? – с ужасом спрашивала себя Ирэн. – Мы женаты уже полгода, но кажемся друг другу совсем чужими». Она одновременно и обвиняла и горячо защищала Жана.

За эти два дня все мелкие недостатки Жана превратились в смертные грехи; его друзья, знакомства в мире богемы, легкомыслие, все вызывало ее беспощадное осуждение. Когда женщины сердятся, они никогда не бывают справедливы. Ирэн не признавала больше за Жаном никаких качеств. Она ждала от него неба, а он дал ей землю, только землю. Разве это не тяжкое преступление? Ее ожесточение, в соединении с некоторой узостью взглядов, а также сильным чувством к нему, становилось угрозой их счастью.

Наконец, он пришел к ней с повинной. Ему тоже было невесело, хотя он и старался принять независимый вид.

– Больше не будем ссориться, не правда ли? – сказал он.

– Да, – с трудом выговорила Ирэн.

Ей хотелось крикнуть ему: «Почему ты не пришел раньше? Я так страдала в одиночестве». Вместо этого она машинально повторила:

– Да, конечно, не будем больше ссориться. Жан нервно перебирал ноты и складывал их.

Правда, ему было немного стыдно, но ведь теперь он извинился, а она даже не могла сказать ему несколько ласковых слов. Ноты с шумом упали на пол.

– Эбенштейн советует ехать завтра в Мюнхен, – сказал Жан.

Ирэн приняла известие об отъезде равнодушно.

– Бекман приглашал нас сегодня обедать, я ему сказал, что спрошу тебя.

– Если хочешь, я согласна.

– Тогда я позвоню ему и скажу, что мы приедем.

Он вышел из комнаты. Когда дверь за ним закрылась, руки Ирэн невольно потянулись к нему. К несчастью, даже любовники не обладают способностью видеть сквозь стены.

Жан вернулся домой очень поздно. Он был занят с Эбенштейном приготовлениями к мюнхенскому концерту. Переодевшись, он вышел из своей комнаты. Ирэн давно его дожидалась.

– Извини меня. Пойдем, – коротко сказал он. По дороге она со страхом думала о предстоящем обеде. Мысль о том, что ее жизнь так изменилась за последнее время, вызывала у нее горькую усмешку.

Известие о дуэли сильно повлияло на Ганса; его отношение к ее мужу сильно изменилось к лучшему. Жан, конечно, не догадывался, в чем дело. Ведь мужчины никогда не говорят о таких вещах.

В вестибюле их встретил Ганс.

– Как мило, что вы пришли. Ведь это ваш последний вечер в Берлине, – прибавил он, указывая им дорогу в зал.

Сидя за столом, Ирэн невольно сравнивала их между собой. Крупный, цветущий Ганс ничем не отличался от большинства здоровых жизнерадостных мужчин; рядом с ним Жан, худой, подвижный, с быстрыми движениями, казался интересным. Он катал хлебные шарики, внимательно слушая болтовню Бекмана на ломаном французском языке. К удивлению Ирэн, он вдруг свободно заговорил по-немецки. Ганс поздравил его с успехом. Разговор коснулся автомобиля, который заказал Жан.

– Я сам буду править, – сказал Жан. – Конечно, перед концертами придется отказаться от этого удовольствия, чтобы не сбить руку, зато потом – фью…

Он изобразил, как будто держит руками невидимый руль.

– Чертовски смело, – проговорил Ганс.

Жан покраснел от удовольствия. Он вызывающе посмотрел на Ирэн.

– Ты совсем как Питер Пэн, никогда не будешь взрослым.

– Видите, через шесть месяцев после свадьбы жена уже начинает меня высмеивать.

Жан сделался вдруг серьезным.

– Такова уже наша судьба, – невозмутимо сказал Ганс. – Ничего, привыкнете.

Жан ему теперь определенно нравился. Такой веселый малый, красивый и, наверно, зашибает много денег.

Деньги вообще имеют неотразимую привлекательную силу. Мы готовы простить людям все их недостатки, если они богаты.

После обеда они отправились в мюзик-холл. На эстраде танцевала и пела хорошенькая актриса – нечто среднее между француженкой и немкой. Двусмысленные слова чередовались с вызывающими позами. Ирэн сидела между Гансом и Жаном. Она взяла Жана за руку. Он легко высвободил руку и закурил папиросу.

После спектакля Ганс довез их до дому. У них испортилось электричество и не горел свет. Ирэн знала, что Жан стоит рядом с ней, хотя и не могла его видеть. Она дотронулась до его руки. В нем чувствовалось сопротивление. Взяв его руку, она поднесла ее к губам. Глухо вскрикнув, он схватил ее в объятия.

– Почему ты так обращалась со мной? Ты мучаешь меня своей проклятой холодностью, запираешь двери на ключ перед моим носом!

Он продолжал крепко сжимать ее, откинув голову, чтобы она не могла его поцеловать.

– Ты думала, я прибегу к тебе по первому зову? Три дня ты держала меня в черном теле, а теперь хочешь быть милостивой. Я ползал у твоих ног.

Он иронически усмехнулся.

– Так уходи, если хочешь быть свободным, – сказала Ирэн, выпуская его.

– Будь я проклят, если хочу, – страстно воскликнул Жан, зажимая ей рот бешеным поцелуем.

– Жан, Жан, – шептала Ирэн.

Комната вдруг залилась ярким светом. Первую минуту они безмолвно смотрели друг на друга счастливым взглядом.

– Свет мог бы и не зажигаться, – наконец, проговорил Жан. – Теперь посмотри мне хорошенько в глаза и скажи: «Я тебя люблю».

– Я тебя люблю больше жизни, – как эхо повторила Ирэн.