Онлайн чтение книги Внутренний порок Inherent Vice
6

Не дозвонившись помощнику ОП Пенни Кимбалл домой, в конце концов Док был вынужден набрать номер ее городской конторы. У Пенни случайно отменился обед, и она согласилась вписать Дока. Он заявился в чудну́ю забегаловку в трущобах где-то возле Темпл, где пьянчуги, вылезши из скаток на пустырях, оставшихся от прежнего Никеля, мешались с главными судьями первой инстанции на перерывах в заседаниях, не говоря уж о выводках юристов в костюмах, чья многодецибельная болтовня отскакивала от зеркальных стен, грохоча и грозя по временам опрокинуть мерзавчики с мускателем и токаем за восемьдесят пять центов, что пирамидами громоздились за мармитами.

И вот вошла Пенни, одна рука небрежно в кармане жакета, перекинулась по паре цивильных слов с не одним и не двумя идеально вылощенными сотрудниками. На ней были темные очки и такой серый деловой прикид из полиэстера, где юбка очень короткая.

– Это дело Волкманна – Муштарда, – приветствовала она Дока, – главный фигурант в нем, очевидно, какая-то старая твоя подружка? – Нет, он вовсе не ожидал от нее дружеского поцелуя или вроде того – все же коллеги смотрят, да и не хотелось ему, как говорится, малину ей портить. Дипломат она положила на столик и уставилась на Дока – несомненно, в зале суда так делают.

– Только что услышал – она слиняла, – сказал Док.

– Спрошу иначе… насколько вы были близки с Шастой Фей Хепчест?

Док и себе задавал этот же вопрос уже некоторое время, но ответа на него не знал.

– У нас с ней все кончилось много лет назад, – ответил он. – Месяцев? Ей другую рыбешку подавай. Разбилось ли у меня сердце? Еще бы. Если б ты, малышка, не возникла, кто знает, как фигово бы мне стало?

– Это правда, тебе был пиздец. Но если былье не трогать, вступал ли ты с мисс Хепчест в контакт, скажем, за последнюю неделю?

– Так-так, забавно, что ты спросила. Она меня навестила за пару дней до того, как исчез Мики Волкманн, – с историей про то, как его жена и ее молодой человек сговорились упечь Мики в психушку и оттопырить себе все его деньги. Стало быть, очень надеюсь, что вы, ребята, – или же легавые, или еще кто – с этим разбираетесь.

– Ты же такой бывалый сыскарь – считаешь, это надежная зацепка?

– Знавал и похуже – ой, погоди, я врубился: вы все на это просто собираетесь забить. Верно? у какой-то хипушки не заладилось с молчелом, мозги набекрень от шмали секса рок-н-ролла…

– Док, я ни разу не видела, чтоб ты так распалялся.

– Потому что обычно свет погашен.

– Ага, ну так ты, судя по всему, ничего этого лейтенанту Бьёрнсену не рассказывал, когда он тебя загреб на месте преступления.

– Шасте я дал слово, что сначала поговорю с тобой – не поможет ли кто в конторе у ОП. Звонил тебе, звонил, денно и нощно, ответа нет, и тут вдруг – бац, Волкманн исчез, Глен Муштард помер.

– А Бьёрнсен, похоже, считает, что в этом деле ты подозреваемый не хуже прочих.

– «Похоже…» – ты с Лягашом, обо мне, говорила? Фигасебе, ну никогда нельзя доверять девкам с плоскости, чувак, главная директива жизни на пляже, да и все, чем мы были друг для друга, эгей если так суждено, о’кей, как всегда грит Рой Орбисон, – театрально подставив ей запястья, – давай уж сразу и покончим…

– Док. Ш-ш-ш. Прошу тебя. – Она такая милашка, когда ей неловко, морщит носик и прочее, только это ненадолго. – Кроме того, может, ты это и сделал, тебе такая мысль в голову не приходила? Вдруг ты просто удобно обо всем забыл, ты же часто все забываешь, и эта твоя причудливая реакция сейчас – типично вывихнутый способ во всем признаться?

– Ну, только… Как я бы мог такое забыть?

– Трава и кто знает, что еще, Док.

– Эй, да ладно тебе, я и курю-то не взатяг.

– О как? Сколько в среднем косяков в день?

– Эрм… надо в бортовой журнал глянуть.

– Слушай, на этом деле сидит Бьёрнсен, только и всего, он будет допрашивать сотни из вашей публики…

– Наша публика. Через окно, бля, опять ко мне вломится, ты вот это хочешь сказать.

– Согласно полицейским рапортам, ты в прежних случаях предпочитал забаррикадировать дверь.

– Ты мои корки подняла и меня проверила? Пенни, да тебе и впрямь небезразлично! – со взором, означающим восхищение, но все эти зеркала тут, когда Док сверился с отражением, почему-то представили его как взгляд очередного красноглазого торчка.

– Схожу за сэндвичем. Тебе чего-нибудь принести? Ветчина, телятина или говядина?

– Разве что Овощ Дня?

Док понаблюдал, как она становится в очередь. Что за игры ПОПов она тут с ним затеяла? Неплохо бы верить ей больше, но работа безжалостна, а жизнь в Л.-А. психоделических шестидесятых столько раз предостерегала от слишком большого доверия, что косяком тут не отмахнешься, да и семидесятые выглядели не обещающее.

Про это дело Пенни знала больше, чем делилась с Доком. Он уже насмотрелся на увертки, которыми юристы скрывают информацию: законники учили им друг дружку, по выходным сидели на семинарах в мотелях Ла-Пуэнте, полировали эти навыки и смазывали – и никакого резона, как это ни печально, для того, что Пенни окажется исключением.

Она вернулась к столику с Овощем Дня – распаренной брюссельской капустой, наваленной на тарелку. Док ею занялся.

– Ням-ням, чувак! подвинь-ка «Табаско» поближе – эй, а с кем-нибудь у криминалистов ты еще не разговаривала? Может, твоей подруге Лагонде попадались результаты Гленова вскрытия?

Пенни пожала плечами:

– Лагонда про это говорит только «очень деликатное». Тело уже кремировали, а больше она об этом ни слова. – Она немного посмотрела, как Док ест. – Ладно! Как там все на пляже? – с низкоискренней улыбкой, которой он уже мудро научился опасаться. – «Оттяжно»? «психоделично»? сёрфовые зайки, как обычно, внимательны? А, и как те две стюхи, с которыми я тебя застала в тот раз?

– Я ж говорил, чувак, там все дело в джакузи было – краны слишком открутили, ну и бикини у них как-то загадочно сами развязались, ничего преднамеренного…

Похоже, не пропуская в последнее время ни единого подобного случая, Пенни имела в виду случайных партнерш Дока по шалостям – пресловутых стюардий Лурд и Мотеллу, занимавших холостяцкие хоромы в Гордите на Прибрежном проезде, с сауной и бассейном, а посреди бассейна – бар и, как водится, неистощимый запас высококачественной травы, ибо дамы, как известно, контрабандой ввозили запретный товар, к сему моменту якобы уже накопив громадные состояния на счетах оффшорных банков. Однако после заката при, считай, любом перестое в этих краях они, похоже, рано или поздно пускались патрулировать безрадостные магистрали гнетущего лос-анжелесского захолустья, из некой неодолимой тяги к обществу выискивая первых подвернувшихся подонков.

– Может, когда-нибудь вскоре и увидишься с ними? – Пенни, избегая встречаться взглядом.

– Лурд и Мотелла, – осведомился он как мог нежно, – они, э-э, что, Цыпы Оперативного Интереса для твоей шарашки?

– Не столько они, сколько те, с кем они в последнее время водятся. Если при манипуляциях с бикини тебе случится услышать, что они упоминают одного или обоих молодых господ по прозваньям Крендель и Хоакин, ты не мог бы это отметить на чем-нибудь непромокаемом и потом дать мне знать?

– Эй, если собираешься гулять с кем-нибудь вне юриспруденции, я тебе это устрою. А если совсем неймется, всегда есть я.

Она посматривала на часы.

– У меня бешеная неделя впереди, Док, поэтому если тут ничего радикально не раскочегарится, я надеюсь, ты понимаешь.

Как мог романтично, Док спел ей фальцетом несколько тактов «Правда будет мило?».

Она освоила этот трюк – лицом обращаться в одну сторону, а глазами в другую, на сей раз – искоса на Дока, веки полуопущены, да еще и с улыбкой, которая наверняка подействует.

– Проводишь меня до конторы?

У Суда штата, будто бы что-то вспомнив:

– Ты не против, я кой-чего занесу в Федеральный, это рядом? Недолго.

И двух шагов по вестибюлю они не сделали, как к ним присоединились или, он хотел сказать, их окружили, два федерала в дешевых костюмах, агентам не мешало бы чуточку позагорать.

– Это мои ближайшие соседи, особый агент Пазник, особый агент Пограньё – Док Спортелло.

– Должен сказать, ребята, всегда вами восхищался, в восемь вечера каждое воскресенье – у-у, ни одной серии не пропускаю!

– Дамская уборная дальше в ту сторону, так? – сказала Пенни. – Я мигом.

Док проводил ее взглядом, пока не скрылась. Он знал, как Пенни ходит, когда ей надо отлить, а это походка не такая. Мигом она не вернется. Секунды полторы ему выдалось на духовную подготовку, пока агент Пазник не сказал:

– Пойдемте, Лэрри, кофейку нацедим где-нибудь. – Они вежливо, но твердо направили его в лифт, и целую минуту он раздумывал, когда ему выпадет еще разок дунуть.

Наверху они загнали Дока в отсек с портретами Никсона и Дж. Эдгара Гувера в рамах. Кофе – в шикарных черных кружках с золотыми эмблемами ФБР, – судя по вкусу, не отнимал слишком уж большую долю их представительских расходов.

На взгляд Дока, оба федерала в город приехали недавно – может, прямиком из столицы нации. Он уже нагляделся на этих засланцев с Востока, что высаживались в Калифорнии, рассчитывая иметься с мятежными и экзотическими аборигенами, и либо поддерживали вокруг себя силовое поле презрения до самого окончания командировки, либо же с ослепительной скоростью оказывались босиком, обдолбанными, подбрасывали в костер и свою палку и плыли, куда прибой вынесет. Середины в этом диапазоне выбора, похоже, не было. Доку затруднительно не представлять себе эту парочку эдакими фашистами сёрфа, обреченными повторять закольцованное пляжное кино некоего жестокого, но зрелищного падения с доски.

Агент Пограньё извлек папку и принялся ее листать.

– Эгей, а это у вас чего… – Док дружелюбно выгнул шею на манер Рональда Рейгана, заглядывая в нее. – Федеральное досье? на меня? Фигасебе, чуваки! По-крупному!

Агент Пограньё резко захлопнул папку и сунул в стопу других на тумбочке у стола, но Док успел заметить размытый снимок себя телевиком на какой-то стоянке, вероятно – у «Томми»: он сидит на капоте своей машины с гигантским чизбургером и недоуменно его рассматривает, прямо-таки тычет в слои маринованных огурчиков, огромных помидорных ломтей, салата, перцев чили, лука, сыра и так далее, не говоря уже про ту часть, которая говяжья котлета, как бы в последний момент – явный намек знакомым с практикой повара Кришны за пятьдесят центов сверху добавлять куда-то сюда косяк, завернутый в вощеную бумагу. Вообще-то, традиция эта пошла много лет назад из Комптона и добралась до «Томми», по крайней мере, к лету 68-го, когда Док, оголодав после демонстрации против планов Эн-би-си отменить «Звездный путь», влился в процессию разгневанных поклонников в острых резиновых ушках и мундирах Звездного флота и занырнул (как показалось) по бульвару Беверли в глубину Л.-А., за крутой поворот и на тот лоскут города, что ютится между Холливудской и Портовой магистралями, – и вот там-то, на углу Беверли и Коронадо, узрел бургерный пуп вселенной…

– Что такое? Я задумался.

– У вас слюни на стол текли. И видеть это досье вам не полагается.

– Я только хотел спросить, нет ли у вас лишних копий, люблю, знаете ли, носить с собой свои снимки, вдруг кому автограф захочется?

– В настоящее время, как, вероятно, вам известно, – произнес агент Пазник, – почти вся энергия нашего учреждения уходит на расследование деятельности Групп Ненависти Черных Националистов. И нам стало известно, что не так давно и вам нанес визит известный член черной боевой тюремной группировки, называющий себя Тариком Халилом. Естественно, это возбудило наше любопытство.

– Вообще-то, все дело тут в хронологии, – симулировал объяснение агент Пограньё. – Халил навещает вас на рабочем месте, на следующий день убивают его известного тюремного знакомца, исчезает Майкл Волкманн, а вас арестовывают по подозрению.

– И снова выпускают, эту часть не забудьте. Вы, ребята, с Лягашом Бьёрнсеном про это беседовали? у него там целое дело заведено, гораздо больше информации, чем мне вообще выпадет, а разговаривать вам с ним очень было б в жилу, весьма интеллигентный и всяко.

– Раздражение лейтенанта Бьёрнсена федеральным уровнем отмечается широко, – агент Пограньё, отрываясь от скоростного чтения еще одной папки, – и его сотрудничество с нами, если оно случится, вероятно, будет ограниченно. Вы же, напротив, можете знать то, чего не знает он. К примеру, как насчет тех двух сотрудниц «Авиалиний Кахуна» – мисс Мотеллы Хейвуд и мисс Лурд Родригес?

О коих и Пенни только что осведомлялась. Что за странное и таинственное совпадение.

– Ну а какое отношение эти юные дамочки имеют к вашей КОРАЗПРО[18]Контрразведывательная программа. по Черным Националистам, не просто, я надеюсь, не только из-за того, что обе они случайно неанглосаксонского происхождения или вроде того…

– Обычно, – заметил агент Пазник, – задаем вопросы мы.

– Само собой, ребзя, но мы разве не одним делом занимаемся?

– И обзываться совсем не обязательно.

– Просто поделились бы с нами тем, что вам мистер Халил сказал в тот день, когда заглянул к вам, – предложил агент Пограньё.

– Ой. Он же клиент, поэтому беседа конфиденциальная, вот и не поделюсь. Извините.

– Если она имеет значение для дела Волкманна, мы можем и не согласиться.

– Ништяк, да только у меня вот что не срастается – если ваша лавочка на самом деле так зациклена на «Черных пантерах» и всех этих давайте-вы-подеретесь с публикой Рона Каренги и так далее, чего ради тогда ФБР так интересоваться Мики Волкманном? Кто-то поиграл в «Монополию» с федеральными средствами на жилье? не, это вряд ли, у нас же тут Л.-А., здесь такого не бывает. Отчего ж тогда, интересно?

– Это мы обсуждать не можем, – агент Пазник самодовольно и, Док понадеялся, ведясь на его намеренно бестолковую перекрестность допроса.

– Ой, погодите, я знаю – через сутки это уже официальное похищение, границы штатов или как-то, поэтому вы, ребятки, должно быть, считаете, что это операция Пантер, – скажем, они умыкнули Мики, чтобы как-то политически высказаться, да и по ходу недурственный выкуп себе попробовали оттопырить.

При этих словах два федерала, словно бы помимо воли, быстро и нервно переглянулись, намекая, что они уже, по крайней мере, прикидывали это как легенду.

– Вот облом и так далее, и хотел бы помочь, да этот парень Халил и телефончика-то своего не оставил, знаете же, какие они бывают безответственные. – Док встал, загасил сигарету в остатках ФБР-овского кофе. – Передайте Пенни, ништяк, что она устроила нам этот сходнячок, о, и эй – а я б запел у вас на допросе, можно?

– Конечно, – ответили агенты Пазник и Пограньё.

Прищелкивая пальцами, Док с песней вымелся в дверь, четыре такта «Унеси меня на луну», более-менее в тональности, и прибавил:

– Я знаю, у Директора тема с черножопыми пенисами, и очень надеюсь, вы найдете Мики, пока не начнется буча в бараках.

– Он не идет нам навстречу, – пробормотал агент Пограньё.

– Будьте на связи, Лэрри, – крикнул ему вслед агент Пазник. – Не забывайте, информатором КОРАЗПРО вы можете зарабатывать до трехсот долларов в месяц.

– Еще бы. Привет Лью Эрскину и всей банде.

Однако в лифте до самого низа Док переживал только из-за Пенни. Если лучший козырь у нее в кармане теперь – сдать его federales, кто-то наверняка макнул ее в говно. А вот насколько глубоко и кто? Первой на ум приходила вот какая связь: и федеральный, и окружной хитрые домики интересовались стюардиями Лурд и Мотеллой, а также их друзьями Кренделем и Хоакином. Ага, лучше разобраться с этим как можно скорее, в особенности – из-за того, что девушки только-только с Хавайев и, вероятно, дом у них – полная чаша сверхмощной дури.

А Мики тем временем видали повсюду. В мясном отделе «Ралфа» в Калвер-Сити он тырил филе-миньоны партиями для крупной тусовки. В Санта-Аните по душам разговаривал с личностью по имени то ли Коротышка, то ли Торопыжка. По некоторым сообщениям – и так, и так. В баре Лос-Мочиса глядел старую серию «Захватчиков» с испанским дубляжем и сам себе писал срочные меморандумы. В аэропортовых залах для почетных гостей от Хитроу до Гонолулу хлестал опрометчивые смеси виноградного и зернового, не наблюдавшиеся со времен Сухого Закона. На антивоенных митингах в Районе Залива умолял разнообразные вооруженные власти скосить его и тем закончить ему все горести. В Дереве Джошуа закидывался пейотом. Возносился к небесам в ореоле едва ль не несмотрибельного сиянья – к космическому кораблю неземного происхождения. И так далее. Док завел папку для подобных сообщений и надеялся, что не забудет, где ее держит.

Возвращаясь под конец того дня с работы, он умудрился заметить на парковке такую долговязую блондинку и в придачу – равно знакомую восточную милашку. Да! именно этих юных дамочек из массажного салона «Планета цып»!

– Эй! Нефрит! Бэмби!

Девушки, параноически оглядываясь через привлекательные плечики, побежали и прыгнули в некую разновидность «импалы» Харли Эрла, со скрежетом вырулили со стоянки и, дымя резиной, умчались по Западной Имперской. Стараясь не воспринимать этого лично, Док снова зашел и спросил Петунию, которая, укоризненно качая головой, вручила ему рекламную листовку на «Блюдо Дня для Кискоедов Массажа Планета Цып».

– Ой. Ну, это я могу объяснить…

– Порочная и одинокая работа, – пробормотала Петуния, – но кто-то должен ее выполнять, как-то так? Ох, Док.

На обороте листовки маникюрной кисточкой жгуче-розовым лаком для ногтей было выведено: «Слыхала, тебя выпустили. Надо встретиться насчет кой-чего. На неделе по вечерам работаю в „Клубе Азьятик“ в Сан-Педро. Любовь и Мир, Нефрит. P. S. – Берегись Золотого Клыка!!!»

Ну, вообще-то, и Док бы не против вкратце перетереть с этой Нефрит, поглядеть, как так вышло, что она, последняя, с кем он разговаривал еще в «Планете цып» перед тем, как, по выражению Джима Моррисона, соскользнуть «в беспамятство», сыграла некую роль в том, что его беспутную задницу подставили тем, кто умыкнул Мики Волкманна и пристрелил Глена Муштарда.

Посему, зная, что и они давние завсегдатайши «Клуба Азьятик», он направился прямиком к припляжному особняку Лурд и Мотеллы – те сегодня вечером, как выяснилось, нацелились именно в этот береговой притон на встречу со своими текущими воздыхателями, Лицами Оперативного Интереса для ФБР, Кренделем и Хоакином, и тем самым предлагают Доку возможность выяснить, из-за чего federales ими так интересуются, и в то же время – погребают все надежды, кои Док мог бы лелеять касаемо усовершенствованного наркотиками троесобойчика между ним одним и двумя девушками – ну, этому, как всегда грит Толстяк Домино, «никогда не бывать», так оно, впрочем, с этой парочкой обычно и бывало.

– Ничё, если я с вами?

Мотелла оделила его скептическим ОВ[19]Зд.: оценивающий взгляд..

– Эти сандалии у тебя маргинальны, клеша сойдут, с верхом надо что-то делать. Во, погляди, – заводя его в набитый снаряжением гардеробный чулан, из сумрака коего Док выхватил первую попавшуюся на глаза хавайскую рубашку, попугаи таких психоделических расцветок, некоторые проступают только под черным светом, что даже в попугаячьих общинах, и без того знаменитых экстравагантностью окраса перьев, на них бы пялились, а там еще и такие цветки гибискуса, что раз нюхнешь – и уже назально-кислотный откидон случится, – ну и трубчато-зеленый фосфоресцирующий прибой. Очень желтый месяц на небе. Девки с большими сиськами хулу отплясывают.

– Еще можешь вот это надеть, – вручая ему нитку бисера любви из беспошлинного торчкового магазина «Авиалиний Кахуна», который открывался на борту всякий раз, когда лайнер оказывался в международном воздушном пространстве, – только потом верни.

– Ааххх! – Лурд меж тем в ванной, вопит, вжавшись носом в зеркало. – Снимки предоставлены НАСА!

– Тут просто свет такой, – поспешил отметить Док. – Вы отлично выглядите, ребята, отлично, честно.

Так они и выглядели, и вскоре, облачившись в согласованные платья из салона «Династия» в хонконгском «Хилтоне», девушки, повиснув у Дока на обеих руках, проследовали по переулку, где, запертая в гараже с единственным пыльным окошком, сквозь тусклое старое стекло сияла эдакая мечта – сверхъестественно вишневый винтажный «оберн», цветом буро-малиновый, с отделкой грецким орехом кое-где и номерной табличкой «ЛИМ УУХ».

Проездом по магистралям Сан-Диего и Портовой, жизнерадостные стюардии просвещали Дока целым списком достоинств Кренделя и Хоакина, посреди коего он бы обычно отключился, но поскольку интерес ФБР к мальчишкам разжег любопытство и у него, приходилось слушать. Ну а кроме того, отвлекало от излишне самоубийственной, казалось Доку, манеры Лурд пилотировать «оберн».

По радио передавали золотую старушку «Досок», в которой рок-критики отмечали определенное влияние «Пляжных мальчиков», —

(Док попытался прислушаться к инструментальной вставке, и хотя сквозняки на «Лео Каррилло» накладывали славные гармонии мариачи, на теноре вряд ли был Шланг Харлинджен, какой-то другой специалист по соло в одну-две ноты.)

Девушки на переднем сиденье подскакивали на ходу, визжа:

– ¡A toda madre![20]Зд.: Охуеть не встать! (исп.) – и: – Ништяк будет, девки! – и все такое прочее.

– Крендель и Хоакин – они та-а-акие потрясные, – до обморока заливалась Мотелла.

– ¡Seguro, ése![21]Зд.: Ну дак еще б! (исп.)

– Ну, вообще-то, я имела в виду только Кренделя, про Хоакина я ж ничего сказать не могу, а?

– Почему это, Мотелла.

– Ууу, как представишь, каково оно – ложиться в постель с тем, у кого имя другого человека? вытатуировано на теле?

– Не проблема, если только в постель не читать ложишься, – пробормотала Лурд.

– Дамы, дамы! – Док сделал вид, что расталкивает их, как Мо. – Рассредоточьсь!

Док уже сообразил, что Крендель и Хоакин – бывшая парочка из пехтуры, только что из Вьетнама, наконец-то вернулись в Мир, хотя до сих пор, казалось, они выполняют ответственные задания, ибо перед самым отбытием прослышали о некоем безумном плане, в котором фигурировали «конэксы», набитые наличкой США, – их транспортировали, ходило поверье, в Хонконг. Торговля долларами внутри страны официально была чревата многими долгими годами на губе, но раз деньги оказывались в нейтральных водах, если верить различным их знакомым трепачам, ситуация неизбежно менялась.

Они зарегистрировались на рейс Лурд и Мотеллы в Кайтак, а головы им уже до того серьезно вскружили дарвон, бибох, пиво из гарнизонной лавки, вьетнамская шмаль и аэропортовый кофе, что они в широком спектре были неспособны поддерживать обычную самолетную болтовню, и таким вот образом, как рассказывали дамы, едва погасли табло «Пристегните ремни», Лурд с Хоакином и Мотелла с Кренделем соответственно оказались в соседних уборных, где ебли друг дружку до утраты мозга. Катавасия продолжалась на перестое девушек в Хонконге, а контейнеры с наличкой тем временем становились все более труднозасекаемы, не говоря уже – маловероятны, хотя Крендель и Хоакин действительно пытались, когда им это позволяли затишья в восстановлении здоровья, продолжать все более безэнтузиазменный их поиск.

«Клуб Азьятик» располагался в Сан-Педро напротив острова Терминал, из него открывался профильтрованный вид на мост Винсента Томаса. Ночью он казался прикрытым, в каком-то смысле – защищенным чем-то глубже тени: визуальное выражение конвергенции, со всего Тихоокеанского кольца, бессчетных нужд вести дела как можно неприметнее.

Стеклянная посуда за стойкой бара, коя в каком-нибудь другом типе салуна могла бы считаться слишком уж ослепительной, здесь приобрела смазанный прохладный блеск изображений в дешевых черно-белых телевизорах. Официантки в черных шелковых чонсамах, запечатанных красными тропическими цветами, скользили повсюду на высоких каблуках, разнося высокие узкие напитки, украшенные настоящими орхидеями, ломтиками манго и соломинками из яркого аквамаринового пластика, отлитого в такие формы, чтобы напоминать бамбук. Посетители за столиками подавались друг к дружке, потом отстранялись – в медленных ритмах, словно растения под водой. Завсегдатаи стопками хлебали горячий сакэ, запивая его ледяным шампанским. Воздух был густ от дыма опийных трубок и бонгов с каннабисом, равно как и гвоздичных сигарет, малайзийских сигар и «Холодков» системы исправительных наказаний, повсюду в сумраке то ярче, то тусклее пульсировали крохотные тлеющие фокусы осознания. Внизу, для ностальгирующих по Макао и утехам Фелисидад-стрит, денно и нощно не заканчивалась привилегированная партия в фантан – а также в маджонг и го по доллару за камушек – в различных альковах за бисерными занавесями.

– Итак, Док, друг мой, – предупредила Мотелла, когда они скользнули в кабинку, задрапированную какой-то тигриной шкурой, набитой на ситец оттенками лилового лака для ногтей и броской ржавчины, – не забывай, сегодня раскручиваемся мы с Лурд, поэтому, ну, только выпивка, никакой срани под зонтиками. – Дока больше чем устраивало, учитывая их неравенство доходов и прочее.

Крендель и Хоакин возникли, как только клубный оркестр заперколировал живеньким исполнением «дверной» «Люди странны (когда сам странник)», – щеголяя широкополыми панамами, липовыми дизайнерскими очками и белыми гражданскими костюмами, купленными с какой-то вешалки в «Поместьях Кайзера» в Цзюлуне, – вхиляли в ногу, по шагу на такт, помахивая в воздухе указательным пальцем, и вглубь самых глухих пределов клуба.

– Хоакин! Крендель! – вскричали девушки, – Ох нифигасе! Врубись-ка! Так ништяцки смотритесь! – И тому подобное. Хотя немногие мужчины, вообще-то, живут настолько зашибенски, что не поведутся на подобную принародную оценку, Док к тому же заметил, что Крендель и Хоакин переглядываются с мыслью: «Бля, чувак, ну вот как это ему удается».

– Возможно, придется покинуть вас в спешке, mes chéries[22]Мои милые (фр.)., – пророкотал Крендель, погрузив одну руку в афро Мотеллы и впутавшись в поцелуй определенной длительности.

– Ничего личного, – добавил Хоакин, – кое-какая срочная командировка, – охватывая Лурд, вероятно, еще более страстным объятьем, прерванным хорошо известной басовой партией от группы, запрятанной в рощицу комнатных пальм.

– Отлично! – Мотелла, хватая Кренделя за галстук, несший на себе цветистый пейзаж тихоокеанской лагуны психоделических оттенков. – Ложись!

За две секунды Хоакин исчез под столом.

– Это что? – Лурд, не теряя головы.

– Какая-то психологическая срань из ‘Нама, – Крендель, увиливая танцем, – стоит кому-нибудь сказать, он выполняет.

– Нормалек, толпа, – прорезался Хоакин, который всю войну старался деньжат заработать, а ЗВ[23]Зона высадки. не признал бы, если б она даже подбежала и стала шмалять ему в жопу ракетами, – мне тут ништяк – ты же не против, правда, mi amor?[24]Любовь моя (исп.).

– Наверно, мнится мне, будто на свиданке с кем-нибудь очень низеньким? – а руки сложены и ослепительная улыбка, которая с одной стороны, может, чуть выше, чем с другой.

К Доку подошла миниатюрная, идеально сложенная «росинка»-азиатка в клубном наряде – при ближайшем рассмотрении она вроде бы смахивала на Нефрит.

– Тут пара господ, – пробормотала она, – которым так хочется увидеться с этими мальчонками, что вплоть до раздачи двадцаток направо и налево?

Хоакин высунул голову из-под скатерти:

– Где они? Ткнем пальцем еще в кого-нибудь, а на двадцатку подымемся.

– На сорок, – поправила Лурд.

– План бы сгодился, – сказала Мотелла, возвращаясь с Кренделем, – но только тут все вас знают, да и, вообще-то, обсуждаемая публика уже на подходе.

– Ой, блядь, это Блонди-сан, – сказал Крендель. – Тебе не кажется, что кипятком ссыт? По-моему, ссыт.

– Не, – ответил Хоакин, – он-то ничем не ссыт, а вот насчет его напарника я что-то не очень уверен.

Блонди-сан носил светлый тупей, который в Южной Пасе не обманул бы ничью абуэлиту[25]Бабулю (искаж. исп.)., и черный деловой костюм смутно бандитского покроя… Весь взвинченный, колючеглазый, он одну от одной курил дешевые японские сигареты, и за ним влекся рында-якудза по имени Ивао, духовная чистота чьего дана давно скомпрометировалась склонностью к неспровоцированной раздаче тумаков; глаза его скользили туда-сюда, а лицо морщилось в потугах мысли – он пытался расчислить, кто тут станет его первоочередной мишенью.

Док терпеть не мог видеть настолько попутанных личностей. Кроме того, чем глубже Крендель с Хоакином влезали в дискуссию с Блонди-саном, тем меньше внимания обращали на Лурд и Мотеллу, а дамы от такого пропорционально сходили с ума и становились более подвержены тем грандиозным эмоциональным бедствиям, к коим обе имели вкус. Ничего хорошего никому сим не предвещалось.

Где-то тут опять случилась Нефрит.

– Так и думал, что это ты, – сказал Док, – хотя мы с тобой не вполне плескались во взглядах. Получил в конторе твою записку, но чего ты так сбежала-то? могли б потусить, знаешь, покурить дряни…

– Типа с теми уродами в «барракуде», что сидели у нас на хвосте от самого Холливуда? Это кто угодно мог быть, а нам не хотелось бед на твою задницу, чувак, тебе их и так хватает, вот мы и сделали вид, что нам В₁₂ уколоться надо, а оттого, наверное, чутка пришпорились, поэтому, когда тебя увидели, подсели на измену и свинтили?

– Ты тут себе «сингапурских слингов» не мути, – посоветовала Мотелла, – такого говна вот не надо.

– Это моя старая школьная подружка, мы выпускной вспоминаем, геометрию, расслабься, Мотелла.

– И где эта школа у вас была, в Техачапи?

– Уууу, – завела Лурд. Девчонки уже дергались, и крепкие напитки не улучшали им настроения.

– Снаружи поговорим, – шепнула Нефрит, откаблучивая прочь.

Почти полное отсутствие освещения на парковке могло оказаться намеренным – предполагать ориентальную интригу и романтику, хотя стоянка выглядела и как место преступления, поджидающее следующего злодейства. Док заметил «файерфлайт» 56-го года с тряпичной крышей, – казалось, он тяжело дышит, словно гнал всю дорогу досюда, собирая розовые квитки, а теперь пытается прикинуть, как бы ему незаметненько чпокнуть капотом да поглядеть, как там полусфера поживает, – и тут появилась Нефрит.

– Я тут долго не могу. Мы на поляне Золотого Клыка, а девушке не надо без нужды сложностей с этой публикой.

– Это тот же Золотой Клык, о котором ты в записке предупреждала? Что это – банда какая-то?

– Если б. – Она замкнула уста на молнию.

– Ты не расскажешь мне после всех этих «берегись» и прочего?

– Нет. Вообще-то, я просто очень извиниться хотела. Мне так срано из-за того, что я наделала…

– А это… что, еще раз?

– Я не стукачка! – воскликнула она, – легавые нам сказали, что снимут обвинения, если мы тебя просто на место преступления затащим, а они ж уже знали про тебя, поэтому что тут такого, и я, должно быть, запаниковала, и вот честно, Лэрри, ты очень типа прости меня?

– Зови меня «Док», все четко, Нефрит, им пришлось меня выпустить, теперь они мне просто хвоста везде привесили, вот и все. На. – Он нарыл пачку покурки, выстукал одну о ладонь, протянул ей, она взяла торчащую, прикурили.

– Тот мусор, – сказала она.

– Должно быть, ты про Лягаша.

– Этот, такой гнутый кусок пластика.

– Он к вам в салон, случайно, не заходил?

– Заглядывал время от времени, не по-легавому, не ждал халявы или как-то – если этого парня и намасливали, скорее частным порядком, с мистером Волкманном.

– А – не принимай на свой счет, но – не сам ли это Лягаш посадил меня на экспресс «Буэнас Ночес»[26]Спокойной ночи (искаж. исп.). либо заказал кому-нибудь?

Она пожала плечами:

– Все это пропустила. Мы с Бэмби так офигели, когда ворвалась эта бригада громил с топотом, что и тормозить там не стали?

– А что насчет этих тюремных нациков, что спину Мики прикрывать вроде бы должны?

– То они тут повсюду, то их нет. Очень жалко. Некоторое время мы были их гарнизонной лавкой – уже даже различать их могли и все такое.

– И все исчезли? Это до или после того, как веселуха началась?

– До. Как облава, когда народ знает, что́ будет? Все вымелись, кроме Глена, он один… – она умолкла, словно бы стараясь припомнить слово, – остался. – Она выронила сигарету на асфальт и растерла окурок острым носком туфельки. – Слушай – с тобой тут кое-кто хочет поговорить.

– В смысле, мне надо быстро отсюда сваливать.

– Нет, он считает, вы сможете друг другу помочь. Новенький тут, я даже толком не знаю, как зовут, но у него наверняка неприятности. – Она зашагала обратно ко входу.

Из береговых туманов, как известно окутывающих саваном этот кусок портового района, теперь явилась еще одна фигура. На Дока никогда не бывало особенно легко нагнать жуть, но он все равно пожалел, что задержался. Личность он опознал по тому «полароиду», что ему дала Надя. Шланг Харлинджен, свежачком из потустороннего мира, где смерть со всей прочей своей побочкой напрочь уничтожила всю стильность, коей тенор-саксофонист мог располагать, когда передознулся, и в результате он теперь ходил в малярном комбезе, розовой рубашке на пуговицах из пятидесятых с узким вязаным черным галстучком и древних остроносых ковбойских сапогах.

– Здоров, Шланг.

– Я бы к тебе и в контору зашел, чувак, да подумал, там могут быть вражеские глазницы. – Доку занадобилась слуховая трубка или что-то, ибо – со всеми гудками и склянками из порта – Шланг имел наклонность впадать в почти неразличимое торчковое бормотание.

– А тут тебе ничего не грозит? – спросил Док.

– Давай-ка запалим и сделаем вид, будто вышли покурить.

Азиатская индика, густо ароматическая. Док приготовился к тому, что его тут же сшибет на жопу, но нет – он вдруг обрел периметр ясности, а оставаться в нем было не так и трудно. Уголек на кончике смазывало туманом, и цвет его менялся все время от оранжевого к ярко-розовому.

– Предполагается, что я мертвый, – сказал Шланг.

– Еще ходит слух, что ты не он.

– Не очень прекрасная новость. Быть мертвым входит в мой рабочий образ. Вроде как я это делаю.

– Ты на этих, в клубе, работаешь?

– Не знаю. Может быть. Сюда за получкой прихожу.

– А живешь где?

– Дом в каньоне Топанга. Банды, в которой я раньше играл, «Досок». Только никто из них не знает, что это я.

– Как они могут не знать, что это ты?

– Они и при жизни-то не знали, что это я. «Саксофонист» главным образом – сессионный чувак. Кроме того, за годы состав уже столько раз сменился, из тех «Досок», с которыми я начинал, все по большей части разбежались и собрали свои банды. Осталась лишь парочка из старой команды, а они страдают или, я хотел сказать, благословлены Памятью Торчка.

– Люди говорят, тебе поплохело от стремного герыча. Еще сидишь?

– Нет. Господи. Нет, я теперь чистый. Я побыл в том месте возле… – Долгая пауза и неподвижный взгляд, пока Шланг про себя рассуждал, не сболтнул ли он и так уже слишком много, а также прикидывал, что еще Док может знать. – Вообще-то, я был бы признателен, если б…

– Нормально, – сказал Док, – мне тебя не очень хорошо слышно, а как я могу говорить о том, чего не слышу?

– Ну да. Я с тобой вот про что хотел. – Доку показалось, он уловил в голосе Шланга нотку… не совсем обвинительную, но все равно она заметала Дока в один совок с какой-то несправедливостью побольше.

Док вгляделся в прерывисто отчетливое лицо Шланга, капли тумана, собравшиеся у того в бороде, сверкали под огнями «Клуба Азьятик», миллион отдельных крошечных нимбов, излучавших все краски спектра, и понял, что вне зависимости от того, кто кому тут поможет, Шланг наверняка потребует легкого касания.

– Прости, чувак. Что я могу для тебя сделать?

– Ничего тяжелого. Просто подумал, не мог бы ты проверить парочку человек. Даму и девочку. Убедиться, что с ними все в норме. Вот и все. И чтоб меня туда не впутывать.

– Где живут?

– Торранс? – Он отдал клочок бумаги с адресом Нади и Аметист.

– Мне туда доехать легко, может, и не придется с тебя за пробег брать.

– Не надо туда заходить, с кем-то разговаривать, просто посмотри, там ли они до сих пор живут, что перед домом, кто входит-выходит, нет ли органов поблизости, все, что сочтешь интересным.

– Займусь.

– Я не смогу тебе прямо сейчас заплатить.

– Когда сможешь. Когда угодно. Вот только разве, если ты из тех, кто считает, будто информация – деньги… в таком случае не мог бы я просто попросить…

– Имея в виду, что либо я не знаю, либо, если я тебе скажу, меня возьмут за жопу, ладно – что такое, чувак?

– Слыхал когда-нибудь про Золотой Клык?

– Конечно. – Замялся, что ли? Долго – это сколько? – Это судно.

– Уж-жастно ин-нерестно, – скорее пропел, нежели проговорил Док, как это делают калифорнийцы, дабы показать, что это не интересно вообще. С каких это пор мы бережемся судов?

– Серьезно. Крупная шхуна, по-моему, кто-то говорил. Ввозит всякое в страну и вывозит, но никто не хочет говорить, что именно. Тот японский блондин сегодня с бугаем-прихлебателем, он еще с твоими друзьями беседовал? Вот он знает.

– Потому что?

Вместо ответа Шланг мрачно кивнул Доку за спину, через всю парковку, вниз по улице к главному фарватеру и Внешнему Рейду за ним. Док повернулся, и ему показалось – там движется что-то белое. Но с накатывающим туманом все было обманчиво. Когда он выскочил на улицу, смотреть уже было не на что.

– Оно и было, – сказал Шланг.

– Откуда известно?

– Видел, как заходит в порт. Где-то в то же время, что и я сюда пришел.

– Даже не знаю, что́ я видел.

– Я тоже. Вообще-то, даже не хочу знать.

Возвратившись внутрь, Док обнаружил, что свет, очевидно, сместился скорее в ультрафиолетовый режим: попугаи у него на рубашке зашевелились и захлопали крыльями, принялись вякать и, возможно, разговаривать, хотя это могло быть и от дыма. Лурд и Мотелла тем временем вели себя действительно очень непослушно, предпочтя чем-то вроде парной команды напасть на парочку местных марух, для чего официанты и официантки, держась в полувидимости, переместили пару столов, дабы расчистить место, а клиенты собрались вокруг подбадривать. Рвалась одежда, дыбились прически, обнажалась кожа, запутывалось и распутывалось множество захватов с сексуальными подтекстами – обычные соблазны женской борьбы. Крендель и Хоакин по-прежнему увлеченно беседовали с Блонди-саном. Рында Ивао деловито наблюдал за девушками. Док втиснулся в поле слуха поближе.

– Только что посовещался со своими партнерами через спутник, – говорил Блонди-сан, – и наилучшее предложение – три за единицу.

– Может, я лучше пойду на сверхсрочную, – пробормотал Хоакин. – Наградными больше заработаю, чем с этого.

– Он просто расстроился, – сказал Крендель. – Берем.

– Это ты берешь, ése, я брать ничего не собираюсь.

– Не стоит вам напоминать, – произнес Блонди-сан, зловеще забавляясь, – что это Золотой Клык.

– Нам лучше не переходить дорожку никакому Золотому Клыку, – согласился Крендель.

– ¡Caaa-rajo![27]Зд.: хуяссе! (исп.) – Хоакин неистово, вдруг сообразив, – это чё девки там деют такое?