Онлайн чтение книги Голоса летнего дня Voices of a Summer Day
1964 год

Шел последний иннинг, и Федрову страшно хотелось пить, ведь почти весь день он просидел на солнце. Пробегая мимо скамей к центру поля, Майкл увидел Ли и поздоровался с ней.

— Добрый день, миссис Стэффорд, — вежливо сказал он.

— Привет, чемпион! — откликнулась Ли.

— Найдешь меня в баре «Винни», — сказал Федров сыну. — Приходи туда, как только закончится игра. Отвезу тебя домой.

— О’кей, папуля! — крикнул в ответ Майкл и затрусил дальше, занимать позицию в центре поля.

Федров обернулся к Ли. Она сидела, уперевшись локтями в колени и поставив длинные ноги на спинку нижней скамьи. Поля ее соломенной шляпы затеняли верхнюю часть лица.

— Пива хочешь? — спросил Федров.

— Нет, спасибо, — ответила она.

— Разве тебе не хочется пить?

— Еще как хочется.

— Но только не пива, да?

— Только не с тобой.

— Это еще почему?

— Слишком маленький городок, — ответила Ли и злорадно усмехнулась.

«Опять за свое, — подумал Федров. — Сводит старые счеты, сознательно или бессознательно. Мстит за то, что была отвергнута в сорок седьмом». Память у Ли была долгая, к тому же то был единственный случай в ее жизни, когда ей не удалось удержать мужчину, которого она хотела. И вот время от времени, оставшись наедине с Федровым, она пыталась уколоть его, отомстить за это единственное свое поражение.

— Я же теперь всеми уважаемая матрона, — добавила она. — Или ты не слышал?

Федров поднялся и смотрел на нее сверху вниз.

— Нет, — ответил он, — не слышал.

Она откинула голову. Зеленые глаза смотрели насмешливо.

— Ты чертовски красива, Ли, — пробормотал он. — До сих пор красива. Жду не дождусь дня, когда ты наконец постареешь и подурнеешь.

— Не дождешься, миленький! — ответила она, и на секунду пред ним предстала юная Ли Левинсон из Бронкса.

— Тогда до вечера, — сказал он.

— Смотри, я тебя предупредила. — Она провожала Федрова взглядом до тех пор, пока он не обошел изгородь и не вышел на улицу к машине.

Пиво показалось превосходным на вкус, и Федров быстро опустошил первый бокал, сидя в полутемном и полупустом баре. Заказал второй и стал пить, но уже медленнее, смакуя, в ожидании сына.

Телевизор в баре был включен, шла прямая трансляция матча из Бостона — «Янки» против «Ред сокс». Какое-то время Федров лениво и рассеянно следил за игрой, отмечая разницу между тем, что видел сейчас на экране, и любительской беготней, за которой наблюдал весь день на школьном стадионе.

— Как считаешь, они выиграют знамя?[30]Традиционный спортивный приз в Америке. — спросил он у бармена Винни.

— Да они всегда его выигрывают, — ответил Винни. — Ублюдки…

Федров улыбнулся. Винни, человек разумный во всех отношениях, без всякой видимой причины ненавидел постоянных победителей. «А что, если, вернувшись в город, попросить секретаршу забронировать пару мест для меня и Майкла? — подумал Федров. — На все игры чемпионата „Уорлд сириз“,[31]Чемпионат США по бейсболу среди обладателей кубков Американской и Национальной лиг. как только начнут продавать билеты?..» Ему нравилось обсуждать с сыном матчи — в основном потому, что Майкл пытался быть беспристрастным и хладнокровно оценивал все происходящее на поле. Наверное, в этой чисто мужской атмосфере он казался себе более взрослым. Подчас даже более взрослым, чем все окружающие его мужчины. И детские черты прорывались лишь тогда, когда он начинал восторженно вопить, если его «идол» прорывался к очередной базе или возвращался в «дом». Сам этот факт заставлял Федрова более терпимо относиться к собственным маскам и не слишком расстраиваться, когда они оказывались сброшены.

Впервые Федров взял Майкла на большую игру чемпионата, когда мальчику было шесть. Происходило это на стадионе «Поло-Граундз», «Джайэнтс» играли против «Редз». Команда «Янки» была, конечно, интереснее, но все перевешивал стадион «Поло-Граундз», где сам Бенджамин впервые побывал в возрасте шести лет на своем первом бейсбольном матче. И тоже с отцом. Будучи по сути своей человеком без корней, Федров даже подумал тогда с улыбкой: мы должны сделать это семейной традицией. В семье у них не было знатных предков, которым надо бы родить наследника-мальчика; не было торжественных семейных церемоний, где следовало представить наследника; не было в жизни Федрова ни церкви, ни синагоги, ни культа, в которые бы он свято верил и считал бы себя и своего сына неотъемлемой частью трехтысячелетнего мифа. Не было у него и бессчетных акров земли, которую бы любовно возделывали на протяжении столетий люди одной с ним крови; не было звучной фамилии, которой мог бы гордиться его шестилетний сын. Не мог же он привезти своего сына в ту скобяную лавку, где в 1927 году разорился его отец, и сказать: «Вот здесь твои предки, погибая, хранили свою честь». Он не мог отвезти своего сына в Россию и найти там город, где родился и вырос дедушка, его собственный отец, и прочесть его имя на мемориальной доске, прикрепленной к дому, где произошло это событие. Он даже не знал названия городка, не знал, разрушен ли он немцами до основания во время войны или же уцелел. Не мог он отвезти своего сына и в Ньюарк, место, где родился он сам, Бенджамин Федров. Потому что через четыре месяца после его рождения семья переехала, и он не знал ни названия улицы, ни номера дома, и как-то в голову не пришло спросить. Правда, мать рассказывала, что родился он на кухонном столе, но сомнительно, чтобы через столько лет стол этот можно было найти и показать сыну. Итак, за неимением иных «племенных» принадлежностей Федров решил взять своего сына на «Поло-Граундз» — лишь только потому, что когда самому ему было шесть, его отец тоже возил его в «Поло-Граундз».

В те годы, сразу после окончания Первой мировой, в бейсболе господствовали «Янки» и «Джайэнтс». Именно они чаще всего сражались на этом поле, и именно их игру увидел в тот день маленький Бенджамин. Он плохо помнил, что именно видел на поле, куда больше интересовали его в тот момент сосиски с булочкой, которые тогда прямо на трибуне купил ему отец. Но сам отец еще долгие годы спустя помнил, какой тогда был счет. И как-то раз, будучи уже взрослым и наводя порядок на чердаке, Федров нашел там смятую желтую карточку. На ней рукой отца были тщательно помечены все пробежки, удары, промахи, ауты, остановки на пути к первой базе, замены — словом, здесь в деталях была расписана вся схема игры. Чтобы позже, долгими зимними вечерами, можно было напомнить мужчинам в доме, какие подвиги и великие деяния свершались летом на бейсбольном поле. Просмотрев все написанное на этом хрупком и ломком куске желтого картона, сохранившемся со времен детства, Федров вдруг понял, что видел всех героев того дня — Бейба Рута, филдера правого поля, раннера Бейкера, Пекинпа, который выступал первым питчером, Уэйта Хойта и прочих. Тогда победили «Янки», это Федров тоже вспомнил.

Никто больше не играл в бейсбол на стадионе «Поло-Граундз». Все тамошние сооружения снесли, и на их месте возвели целый жилой квартал.

Нет, были, конечно, и другие семейные традиции, которые мог унаследовать его сын. Отправляться на войну, к примеру. А он бы провожал его на войну, как в свое время провожал его самого отец. Ведь войны случаются с интервалами приблизительно в двадцать пять лет. Сейчас Майклу тринадцать. Стало быть, лет через одиннадцать-двенадцать ритуал можно повторить. И тогда получится, что уже целых три поколения мужчин из одной семьи отправлялись через океан воевать. Что, несомненно, можно причислить к респектабельной и даже почти древней традиции в такой молодой стране, как Америка.

Путешествие на поля сражений, где в свое время отличились предки, — это тоже явление, которое с некоторой долей корректировки можно отнести к традиции. Хотя самому Федрову так и не удалось побывать в Аргонне, где сражался его отец. А побывав с женой и сыном в 1960 году в Лондоне, он не стал искать того дома на Пэлл-Мэлл, где занимался любовью с тощей девчонкой из Британской информационной службы. Однажды в трех домах от них взорвалась бомба. В то время сам он был капитаном-пехотинцем и находился на задании, и если бы тогда осколок бомбы, выбивший окно в спальне, где лежал он с той девушкой, ранил Бенджамина, его наградили бы медалью «Пурпурное сердце».[32]Вручается за первое ранение. Ведь он как-никак находился на задании, а это во время войны приравнивается к боевым действиям. Так что тогда, на Пэлл-Мэлл, он теоретически находился на поле битвы и вел на нем собственное сражение.

Не поехал он и на побережье, где происходила высадка американского десанта, поскольку дождь зарядил на целую неделю. Не показал сыну кладбища, на котором похоронен командир их взвода. Потому что они находились на каникулах и Пегги считала, что детей еще рано и вредно приучать к мысли о неизбежности смерти. Города, в которых он побывал в 1944-м, не представляли какого-либо исторического интереса, находились в стороне от проторенных туристами троп и маршрутов. Да и потом, куда как веселее и приятнее купаться и загорать на скалистых пляжах Антиба. В отпуск они ездили вместе с Ли Стэффорд, ее мужем и детьми, так что вряд ли уместным оказалось бы сентиментальное путешествие на самый последний этаж дома, что находился прямо за площадью Пале-Бурбон, где они с Ли жили вместе во время его краткосрочного увольнения. Это была совсем другого рода традиция.

Из телевизора послышался рев толпы, и Федров поднял голову. Бэттер из команды «Янки» послал длинный пас на левую сторону поля. Мяч ударился об изгородь, отскочил, бостонский левый филдер ударил по нему и промахнулся, и, пока гнался за улетевшим мячом, «Янки» благополучно оказались на третьей базе.

— Мы видим на табло знак ошибки, — прозвучал голос комментатора. — Судья, подсчитывающий очки, считает это ошибкой!..

«Ошибка, — подумал Федров. — Ошибка… Вознаграждение за чрезмерное старание. Филдер бежал что есть сил, использовал весь свой талант и опыт, физические и душевные силы. А в результате вышла ошибка».

Он видел, как возвращается на свою позицию левый филдер, идет, низко опустив голову. И вспомнил о сыне, который точно так же брел по опустевшей части поля. Исход всех игр почти всегда решается на открытом участке, открытом прежде всего взору судьи, даже если это происходит на кочковатом школьном поле сонным субботним днем, где лишь игроки да горстка зрителей могут видеть и сказать всю правду. Или промолчать. Вот так. Поднять большие пальцы вверх или опустить вниз.

Он знал, что пока команда его сына впереди, они ведут с преимуществом в один выигранный мяч. И от души надеялся, что Майкл, как центровой филдер, не подведет свою команду ни при каких обстоятельствах. Но тут он вернулся мыслями к темной стороне всех перипетий на игровых площадках, какие только могут поджидать мужчину. Федрову вспомнился свой позорный промах на стадионе лагеря Кейнога и слова Брайанта: «И завтра ты тоже не играешь. Ты человек, приносящий неудачу, Федров».