Онлайн чтение книги Война и мир в твиттере Tweet Cute
Джек

– Тебе лучше отложить телефон, пока отец тебя не увидел.

Я подскочил.

– Господи, мама, ты как гребаный ниндзя.

– Бывшая балерина, но комплимент засчитан, – криво усмехнулась она. Она вытянула телефон у меня из рук. – Думаю, ты уже достаточно дел натворил для одного дня.

Справедливо. Я мог оттягивать возвращение домой тренировкой и сымпровизированной прогулкой с Пеппер, но это не избавило меня от папиных лекций о высоких материях. Он даже не ждал, пока я поднимусь по ступенькам в нашу квартиру над кулинарией – он просто показал большим пальцем в сторону подсобного помещения. Сейчас мы там готовим ингредиенты для сэндвичей между сменами или делаем домашнее задание в часы затишья. Но все чаще оно используется в качестве папиного лектория.

И самой неприятной частью этой лекции была ее причина – я не сделал ничего серьезного, в отличие от многих моих сверстников: не угонял байк, как это сделал наш сосед сверху, и меня не ловили в парке за употреблением наркотиков, как одну из наших постоялиц, например. Я просто опубликовал этот тупой твит.

– Ты же прекрасно знаешь, что мы далеки от такого ведения дел. – Отец так редко отчитывает меня, что наблюдать за его попытками выглядеть грозно было просто забавно. – Мне вообще не нравится, что у нас есть аккаунты в «Твиттере» и «Фейсбуке».

– А как иначе люди узнают о нас? – спросил я его в миллионный раз.

– Так же, как они это делали последние шестьдесят лет. При помощи живого общения, а не ваших интернет-наживок.

У меня в голове не укладывалось, как мой отец может выглядеть настолько молодо и модно, что некоторые покупатели принимают его за нашего старшего брата, но при этом быть таким отсталым и упрямым в отношении социальных сетей и интернета. Говоря начистоту, наша еда настолько восхитительна, что она просто обязана появляться в этих глупых кулинарных обзорах и вирусных видео с едой. Я буквально видел, как у людей слезы на глаза наворачиваются от восхищения, когда они откусывают наши сэндвичи. Просто уму непостижимо, как сыр в наших сырных тостах может так таять во рту. Нам бы всего несколько хороших постов в «Инстаграме», несколько грамотных твитов…

Людям давно пора вылезти из пещеры неведения навстречу нашим сэндвичам, это уж точно.

Но я не могу сказать это отцу в лицо. Наши родители считают, что мы с Итаном не в курсе, что дела у нашей кулинарии идут не очень, и занимаются финансовыми вопросами только тогда, когда нас с Итаном нет в поле зрения, и я знаю: это одинаково связано как с гордостью отца, так и с его желанием защитить нас. Но пренебрежение моими идеями делает ситуацию только хуже.

– И кроме того, – сказал папа, – этот твит перешел черту.

– Я не думал, что эта вонючая Маригольд ретвитнет его.

– Это и без нее было перебором. Мне не нужны проблемы с другими ресторанами, особенно с… – Папа оборвал себя на полуслове и покачал головой. – Сейчас твой твит стал вирусным, – продолжил он, показав кавычки в воздухе, – поэтому удалить его уже не получится. Особенно после их ответа.

– Их чего?

Я схватил свой телефон, и отец тут же стал предупреждать меня не совершать других глупостей и не писать ничего в ответ. Но почему мы не можем ответить? Тупая цитата из «Дрянных девчонок» в ответ на то, что они украли наш рецепт? Как это называется?

– Это твиттерский аналог плевка в лицо бабушки Белли. И ты хочешь просто оставить это?

Папа накрыл лицо ладонями.

– Разводить драму вовсе не обязательно.

Я остолбенел от его слов. Возможно, он не такой сорвиголова, как я, но во всем мире вы не найдете более рьяного защитника бабушки Белли, чем мой отец. Я уже было открыл рот, чтобы напомнить ему об этом, но он меня опередил:

– Никаких больше твитов. Твой лимит исчерпан.

– Но, папа…

– Я все сказал. – Он неожиданно поднялся и положил руку мне на плечо. – Однажды ты встанешь у руля, Джек. И я должен быть уверен, что с тобой наш бизнес будет в хороших руках.

Я побледнел. Папа уже повернулся ко мне спиной, поэтому не увидел мою перекошенную гримасу, которую я не смог сдержать – за последние пару лет его намеки на то, что именно я останусь работать в кулинарии, стали все меньше походить на намеки и все больше на факты.

– Кстати, ты всю неделю будешь работать за прилавком по вечерам.

– Серьезно?

Все оказалось гораздо лучше, чем я ожидал. Забавно то, что папа сначала сказал мне, что видит во мне будущего преемника нашей кулинарии, а затем использует эту самую кулинарию в качестве наказания. Я вижу в этом словесное подтверждение еще одной не озвучиваемой мысли – Итану предназначено великое будущее, а моя участь ограничивается кулинарией.

– Считай, что ты счастливчик. В следующий раз, когда тебя ретвитнет поп-звезда восьмидесятых, твое наказание увеличится до месяца.

– Они просто обокрали нас, – огрызнулся я. Я прекрасно понимал, что это никак не поможет в данной ситуации, но меня это больше не волновало. Наказание озвучено. Только вот злость по-прежнему никуда не делась.

Отец вздохнул, затем хлопнул меня по плечу и сжал его. Весь его вид буквально кричал: «Отцовство испытывает меня на прочность». Точно такое же выражение лица он делал, когда я или Итан задавали ему вопросы, на которые он не знал, как ответить, вроде настоящий ли Пасхальный Кролик или почему студенты колледжа так странно пахнут, когда заваливаются к нам в кулинарию после четырех вечера по средам. (Сейчас я уже понимаю, что это запах алкоголя.)

– Я знаю, парень. Но у нас по-прежнему есть то, чего нет у них.

– «Секретного ингредиента»? – пробурчал я.

– Именно. И нашей семьи.

Я наморщил нос.

– Извини. Пришлось заговорить словами из мультфильмов, чтобы как-нибудь отвлечь тебя. Иди помоги маме.

Собственно, так я и оказался здесь, прикованный к прилавку и принимающий заказы от пожилых леди, которые заседают в клубе книголюбов по вечерам понедельников, детишек, возвращающихся с футбольной тренировки, и группы хихикающих школьников, которые расплачивались четвертаками. Просто предел мечтаний.

Ладно-ладно, эти клише притянуты только из-за возложенных отцом ожиданий. На самом деле мне очень даже нравится сидеть за прилавком. Моя популярность в школе ограничивается только командой по прыжкам в воду, на что я никогда особо не обращал внимания. Возможно, не обращал потому, что здесь люди знают меня. Если бы в каждом квартале Нью-Йорка была своя местная знаменитость, в нашем это, скорее всего, был бы я. Не из-за каких-то выдающихся качеств, а по той причине, что мы с Итаном росли на глазах наших клиентов, и из нас двоих я самый болтливый и любопытный. Я знаю очень много о личной жизни наших постояльцев – о том, как работает пищеварительная система собаки миссис Харвэл; грязные подробности свадьбы мистера Кармайкла, которые привели к еще более грязному разводу; я даже в курсе, какие фрукты ест Энни – я познакомился с ней, когда ей было шестнадцать, но сейчас ей уже тридцать, – чтобы, как она выражается, «убедить ее матку снести яйцо с девочкой в следующий раз».

И обо мне они тоже знают достаточно. Инженер, который заглядывает к нам по средам и пятницам за сэндвичем с тунцом после работы, всегда помогает мне с математикой, если я чего-то не понимаю. Дамы из книжного клуба всегда подкармливают меня домашним печеньем с арахисовым маслом, хотя я и живу в окружении огромного количества еды. Энни постоянно дает мне непрошеные советы об отношениях с тех пор, как мой голос стал ломаться.

Так что я совсем не понимаю, почему папа в качестве наказания отправил меня именно за прилавок, словно мы с Итаном не торчали здесь каждый день с самого детства. Не то чтобы у нас был недостаток персонала – отец просто всегда был поглощен идеей о семейном бизнесе, поэтому мы и привлекались к работе в кулинарии. С шести лет мы кричали заказы поварам на кухне и протирали столы по большей части оттого, что клиенты находили это милым и продолжали приходить к нам даже летом. Сейчас же родители заставляют нас делать абсолютно все, начиная от работы за прилавками и заканчивая разработкой новых начинок для сэндвичей.

Что ж, под «нами» я в большей степени подразумевал себя. Именно меня заставляют брать смены, если не хватает людей. И я прекрасно понимаю почему – Итан слишком занят заседаниями студсовета и факультативами, да и просто тем, что является принцем нашей школы. Но меня несколько обижает тот факт, что лишь потому, что я не вхожу в дискуссионный клуб и у меня нет человека, с которым я мог бы встречаться на ступенях Метрополитена, мое время перестает быть таким же ценным, как время Итана.

Полагаю, чтобы сохранить душевное спокойствие родителей, мне не стоит говорить им о том, что я подрабатываю посредственным разработчиком приложений. И для моей же безопасности я вообще не должен заикаться об этом сейчас, когда Ракер открыл охоту на ведьм, а отец похож на пришельца из шестидесятых больше, чем когда-либо.

– О чем задумался? – спросила мама, когда очередь покупателей закончилась.

Я оперся о прилавок и вздохнул.

– Просто бесплодно пытаюсь управлять миром без телефона в моем кармане.

Мама закатила глаза и шлепнула меня полотенцем, которым она протирала столы.

– И кому ты пишешь так часто? – спросила она, лишний раз напоминая, что от ее взора ничто не ускользнет. – О, дай угадаю. Ты общаешься с кем-то в том «Вузле».

– «Визле».

– Ой, точно, «Визле».

Если маминым самым любимым занятием было насмехаться над письмами Ракера, которые тот шлет родителям, то номером два у нее шло притворяться модной и классной. И в этом она преуспевает лучше, чем большинство родителей, потому что она и есть классная. Она может заявиться на родительское собрание к увешенным жемчугом и драгоценными камнями мамочкам из Верхнего Ист-Сайда в одних только джинсах и футболке с надписью «Мамины тосты», но все равно устрашать всю комнату одним только взглядом. Словно ее клевость просачивается сквозь кожу.

Хорошая новость – классность передается генетически. Плохая новость – Итан забрал ее себе без остатка еще в утробе.

– Мне уже стоит бить тревогу? Вы, ребята, используете этот мессенджер, чтобы захватить школу и посадить на место Ракера человека, который хотя бы носит штаны из нашего века?

– Отличная идея.

Мама ухмыльнулась.

– Всегда пожалуйста.

Временами мама так сильно противится власти, что я понять не могу, почему она так настаивала на том, чтобы мы с Итаном пошли в частную школу для элиты. Но, полагаю, это скорее было сделано ради бабушки с дедушкой – маминых родителей, а не бабушки Белли. Они никогда не были согласны с тем, чтобы мама вышла замуж за нашего папу. Насколько я знаю, они постоянно таскали ее с собой по приемам, чтобы она стала женой «напоказ» какого-нибудь богатого банкира. Думаю, отправив нас с Итаном в Стоун Холл, она хотела сказать, что не отказывается от своих корней, как и наш папа привязан к своим корням.

Полагаю, такая же участь ждет и меня.

– Пока вашей безопасности ничего не угрожает…

Я фыркнул.

– Мам, это даже глупее «Снэпчата». Ребята просто постят здесь картинки, рисуют граффити и смеются над Ракером.

– Так ты, значит, сидишь там.

Я закатил глаза.

– Да все там сидят.

Она одарила меня взглядом, который использует крайне редко, словно она откинула часть меня, как капот у машины, и внимательно изучает содержимое. Что-то глупое внутри меня хотело рассказать ей все. Я создал это приложение, хотелось сказать мне. Я создал его без чьей-либо помощи, и сейчас «Визл» делает людей счастливыми. Я хотел рассказать о Мел и Джине, целующихся в школьном коридоре сегодня утром. Хотел рассказать об ученике, у которого случился нервный срыв из-за лабораторной по химии, и как минимум двадцать человек поддержали его или ее в общем чате школы. Я хотел рассказать маме, что в своей странной манере я сделал нечто, что несет добро в мир, нечто, имеющее большое значение для окружающих.

Этот взгляд. Вечно я сдаюсь под ним и начинаю нести чушь, о которой следовало бы умолчать.

– Но да, я переписывался с одной девочкой из школы.

Слова вылетели из моего рта быстрее, чем я успел подумать. Я стараюсь не думать о Сиалии постоянно, чтобы не разрушить наше общение, и при этом продолжаю недооценивать, насколько сильно она проникла в мой мозг, вплоть до моментов вроде этих – когда я слишком открыто пялюсь на одноклассницу, набирающую что-то на телефоне в холле, или не сплю практически до самого утра, стараясь придумать какой-нибудь остроумный ответ на сообщение Сиалии, или внезапно рассказываю маме о ее существовании.

– Ага! Итан сказал мне, что видел тебя с какой-то девочкой. – Она примирительно подняла руки, стоило ей увидеть мое негодующее выражение лица. – Твой папа искал тебя, но ты не отвечал на звонки, поэтому он позвонил Итану.

– Удивительно, что он смог оторваться от своего занятия и ответить на звонок, – пробурчал я. В отличие от Итана, я не собираюсь рассказывать маме что-либо о нем без предупреждения. – И это была его вина, что я встретился с ней. Мы обсуждали проблемы наших команд по плаванию и прыжкам в воду.

– Так вы встречаетесь?

– Нет!

Мама подняла брови. Ладно, признаю, прозвучало слишком уж оборонительно.

– Я хотел сказать, нет, мы не встречаемся. Пеппер несколько далека от отношений, ее больше интересует учеба.

Я хотел отпустить какую-нибудь колкую шуточку о Пеппер, но решил, что это было бы не совсем честно. Сегодняшняя встреча мне даже понравилась. Я предложил ей разыграть Итана лишь для того, чтобы немного поднять ей настроение – я не ожидал, что она захочет прогуляться после наших обсуждений. Или захочет работать со мной на пару. Ее согласие настолько вывело меня из душевного равновесия, что я готов взять на себя обязанности капитана команды по прыжкам в воду на весь сезон.

Упс.

– Вот видишь! Детям вовсе не обязательно сидеть в этом вашем новом приложении, чтобы заводить друзей.

И момент был упущен – тот ненормальный порыв рассказать маме о «Визле», о загадочной Сиалии, о том, чем я действительно занимался по ночам за закрытой дверью.

Но правда в том, что мне кажется, словно я предаю ее. Обоих родителей. Представьте, они рассчитывают на меня, ждут, что я буду тем ребенком, который останется и возьмет бразды правления нашим бизнесом в свои руки. Я был почти благодарен маме за то, что она забрала у меня телефон раньше, чем я успел ответить Сиалии – проблема не в том, кем я хочу быть, а в том, смогу я или нет сделать это, не причинив кому-либо боль.