Юван Шесталов — поэт манси

Онлайн чтение книги Волшебная палочка
Юван Шесталов — поэт манси

Итак, манси.

Рука, тянется к спасительному энциклопедическому словарю. «Брокгауз и Ефрон»: «Мансы или манзы — так называют себя вогулы в сев. части Тобольской и Пермской губ.».

Немного. Поищем на букву «В»: «Вогулы, иначе вогуличи — исчезающая народность финского племени в России; живет главным образом на восточном склоне Северного Урала… Предпочли передвинуться на восток, где сравнительно более глухая и нетронутая пустыня представляла необходимые удобства для их жизни, так как главным промыслом их всегда была охота… Из некультурных и малочисленных инородческих племен России ни одно не приобрело такой известности в науке, как вогулы, вследствие предполагаемого их родства с венграми… Венгры и В. — народы близко родственные. Число В., живущих ныне в Российской империи, определяется обыкновенно 6500; но так как значительная часть их — охотники, т. е. народ не оседлый, учет которого вообще труден… среднего или же высокого, крепкого сложения… отличаются на охоте замечательной неутомимостью… на местах временных стоянок устраивают берестяные юрты или шалаши. Главное домашнее животное — собака; без нее, так же как и без ружья и топора, В. не выходит из дома… Находятся в оживленных сношениях с русскими торговцами… На Конде в едва проходимых лесах находится, как говорят, главный идол В.; другой важный идол был около верховья реки Сосьвы».

Можно только строить предположения, почему большая часть племени ушла на Дунай, а меньшая часть осталась на месте. Не захотели расстаться с родными местами? Оставлены, чтобы охранять главного идола? Оставлены, чтобы не терять права на землю, если бы пришлось возвратиться? Чтобы хранить обычаи? Сохранить язык? Остаться в виде огонька, угольков, если пламя, оторвавшись и улетев, погаснет где-нибудь на холодном ветру истории? И что больше — романтического или трагического в этой судьбе?

Письменности не было. Но когда нет письменности, вовсе не значит, что нет поэзии. В обрядах, в песнях, в игрищах, в доброй лесной фее Миснэ, в загадках, в пословицах, в поверьях живет и сохраняется душа народа. Для самого себя у народа есть язык. Народ не безмолвен, но для того чтобы он рассказал о самом себе другим народам, нужна литература, нужны поэты — голос народа, его глаза, уши, сердце, язык.

Впрочем, функция такого поэта не ограничивалась бы только тем, что посредством его народ рассказывал бы о себе самом. Гораздо важнее тут функция самосознания. Фольклор и поверья, игрища и капища — это все еще в области, так сказать, интуиции. А сознает же себя всякий народ только в области настоящего большого искусства.

Поэты у манси были, конечно, и до этого на протяжении веков. Может быть, некоторые из них становились шаманами, может быть, их эмоциональные силы расходовались в созерцании природы и одухотворении ее. Но с обретением письменности можно было ждать настоящего поэта, который вберет в себя все те духовные, эмоциональные, поэтические драгоценности, что были накоплены за века, и на протянутых ладонях покажет их другим, большим и малым народам. Таким первым поэтом народа манси стал Юван Шесталов.

Письменная поэзия и духовная культура — вещи разные. Став поэтом, что называется «письменным», Юван стал наследником той духовной культуры своего народа, того культурного опыта, который откристаллизовывался на протяжении сей истории. Шесталов для манси — голос, язык и — как бы ни было высоко и многозначительно это слово — основоположник его литературы.

В сердце матери сердце родилось мое,

В сердце доброй Миснэ сердце родилось ее,

В сердце народа родилось сердце Миснэ лесной,

А сердце народа родилось в сердце земли родной.

Строго говоря, как в маленьком семечке уже находится будущий ствол, так в этой строфе уже заключены все будущие строки, строфы, стихи, поэмы, книги Шесталова. Они примут разнообразные очертания, разную форму, будут насыщены разными образами, мыслями и чувствами, но все эти образы, мысли и чувства уже предугаданы в этой строфе.

К матери поэт обращается то и дело:

…Здесь выросла милая мама,

Здесь родилась отцовская сила.

…Мать! Я помню твои руки,

Твоего тепла, родная, никогда мне не забыть.

…Если не имею я золотой мамы,

Есть у меня счастливая родина.

Если плачет мое сердце, не имея матери,

Есть у меня ясное солнышко.

…Мою добрую маму с горячей грудью

Забрала к себе холодная земля.

Мое сердце, величиной с кедровый орех,

Осталось среди снегов.

Между прочим, эти два мотива: некоторой сиротливости и мелкости среди огромной земли, возникают не однажды все в новых и значительных вариациях:

Снег занес соболей,

Стынут куропатки,

Окна инеем оделись,

Замело дороги.

Так зачем же ты родился,

Мальчик, ростом с палец?

Правда ли, что жить решил здесь,

Мой упрямый манси?

Но мальчик родился на мерзлом полу, где талый иней, для того, чтобы спорить с этой необъятной пургой, с этим необоримым холодом. Крупица тепла должна победить океан стужи.

Посмотри — на губы к маме

Словно солнце село.

Нет, не солнце,

То улыбка лицо озарила.

Родина и Мать! Мы недаром соединяем эти два слова короткой черточкой. Эти два слова сливаются в стихах в одно слово. Переход одного понятия в другое неизбежен и естествен:

Когда мою мать сожрал мороз жестокий,

И осталось одиноким сердце мое на земле,

И, как леденистая вода, оно уже замерзало,

Тогда на плече своем я почувствовал руку.

Так входит в творчество Шесталова тема большой Родины, тема России:

Она, словно мать, встала рядом со мной

В образе сердечной учительницы,

Она дала мне ум и силу

И протянула мне сытный хлеб.

По логичной цепочке, ощущение Родины, родной земли неизбежно сочетается с ощущением родной природы. Для поэта манси тут существуют особенные условия, потому что его деды и прадеды ничем не занимались, кроме охоты и ловли рыбы, а известно, что охота и рыбная ловля способствуют наиболее глубокому проникновению в природу, наиболее полному слиянию с ней.

Вот почему вся поэзия Шесталова населена удивительными образами родной природы. Вот почему у него деревья и звери, рыбы и травы живут, думают, действуют, говорят наравне с людьми, а подчас даже разумнее и мудрее последних. И не от имени ли всей природы разговаривают между собой две птицы.

Чайка спрашивает:

Ты скажи, сестрица, слово,

Что ты сделала зимой

Для людей большеголовых,

Для родни своей прямой?

Сорока отвечает:

Но сказать не лишним будет,

Что пропали б без меня

Все беспомощные люди, —

Наша младшая родня.

Конечно, юмор. Конечно, сорочье притязание на спасение рода человеческого остается сорочьим притязанием. Но так мог сказать только поэт, который не пришел к природе, а сам вышел из нее. И здесь мы обозначили главное в поэзии Ювана: его стихами говорит не только народ манси, живущий среди природы, но и природа как таковая.

Перед лицом огня, пожирающего тайгу, — причем представлен этот огонь не как обычный таежный пожар, но как некое обобщенное бедствие, которое человек несет природе, — природа разными голосами говорит или даже заклинает:

ДУМА ГЛУХАРЯ

Я — мансин, я — мансин.

Я — птица глухарь.

Мое сердце туманит

Таежная гарь.

В ушах моих — пепел,

В глазах моих — дым.

Куда же мне деться

От этой беды.

Священный, я верю

В разумность огня.

Священное дерево

Держит меня

…………………………

Ужель на вершине

Священному мне

Сгореть суждено

На священном огне?!

ПЛАЧ ОСЕТРА

Я — государь в подводном царстве.

Я — вечный царь…

Ох, горе, горе! От пожаров

Сплошной угар.

Зачем, о небо, мутишь струи?!

Черная вода.

И вымер этой ночью лунной

Косяк солдат.

………………………………………

Все ловят слуг, рыбешек слабых,

Тут подо льдом.

Но так еще никто не грабил

Хрустальный дом.

О человек! Уйми пожары!

Ты сжег царя!

Я мирный царь в подводном царстве,

Спаси меня!

ПЕСНЯ СОБОЛЯ

Поджигает ветер ели

Дикой искрою весны.

Ни пожары, ни метели

Мне, поверьте, не страшны.

………………………………………

Ни на нефть ли променяют,

Чтобы промысел заглох?

Но себе я цену знаю

На прилавках всех эпох.

………………………………………

Пусть палят меня пожары!

Я укроюсь от огня.

Только, знайте, вздорожает

Шубка модная моя.

Эти главы из «Таежной поэмы» настолько хороши, что их хотелось бы выписывать целиком.

Точно так же трудно удержаться от того, чтобы не поделиться с другими, когда читаешь и все «Пять дум медвежьей головы» из замечательной поэмы Ювана «Медвежьи игрища»,

ПЯТАЯ ДУМА МЕДВЕЖЬЕЙ ГОЛОВЫ

…На столе большом сижу,

На столе большом священном,

С высоты стола гляжу

На людей, на пол, на стены…

Ночь — к рассвету. Я не сплю,

Думу думаю свою…

Обескровлен я, бессилен,

Но глаза мои глядят:

Люди, что меня убили,

Супротив меня сидят.

Брагу пьют, мясцо едят,

Злые речи говорят…

Я бы грыз их и царапал,

Опьяневших от вина,

Я б их сшиб когтистой лапой,

Да отрублена она…

Я б в них выстрелил словами,

Как железною стрелой,

Но язык они же сами

Вырвали из рта долой.

Не раздастся грозный рык, —

Съеден с водкой мой язык.

………………………………………

Голова болит от шума,

От мелькания теней…

Только думать, думать, думать

Разрешают люди мне.

Нет смысла останавливаться на каждой поэме Шесталова. Мы отметили главные мотивы его творчества. Скажем лишь, что поэзия Шесталова находится еще на пути к своему читателю.


Читать далее

Юван Шесталов — поэт манси

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть