Онлайн чтение книги Воображаемый друг Imaginary Friend
Часть III. Лучшие друзья навек

Глава 20

– Ребята, а давайте построим домик на дереве?

– Домик на дереве? – переспросил Тормоз Эд, запивая бекон шоколадным коктейлем из большой пластиковой бутылки. – Мне папаша как-то собрал такой из конструктора, прикинь. Только домик развалился – отец поддатый был.

Они сидели в школьной столовке. На обед сегодня давали рубленый бифштекс «солсбери». Кристофер точно не знал, что в данном случае означает «солсбери» и зачем его рубить, но сегодня мама не стала совать ему привычные бутики с арахисовым маслом и стебли сельдерея в грубом бумажном пакете, а дала с собой денег на нормальный горячий обед. В такие холода положено переходить на горячее питание. Ноябрь как-никак. Хеллоуин остался позади; теперь весь город украсили ко Дню благодарения.

– Нет, Эд, я о другом, – пустился в объяснения Кристофер.

Раскрыв блокнот, он осторожно подтолкнул к ребятам свой проект. Близнецы Эм-энд-Эмсы вперились в рисунки, скрупулезно выполненные на миллиметровой бумаге. Крыша. Черная кровельная дранка. Оконные петли. Красная дверь. По древесному стволу змеятся прибитые на разной высоте бруски: ни дать ни взять лесенка из молочных зубов.

– Офигеть. Там прямо жить можно! – воскликнул Мэтт, частично скрытый глазной повязкой.

– Сам вычертил? – поразился Майк.

Кристофер кивнул. Проснувшись в субботу, он уже знал, как будет выглядеть их дом. В голове сложился мысленный образ, да такой отчетливый, что хоть по металлу вырезай. На выходных он, вооружившись цветными карандашами и миллиметровкой, занимался проектированием, – точно так же, как в свое время рисовал идеальный дом для мамы. Но нынешний вариант не предусматривал ни геймерской, ни конфетной комнаты, ни живого уголка за кухней.

Нынче все делалось по уму.

– То есть будет входная дверь с замком, все дела? – допытывался Майк.

– Конечно. И ставни. И застекленные окна. А в полу еще лаз потайной с веревочной лестницей, – разговорился Кристофер.

– А лаз-то потайной зачем? – не понял Мэтт.

– Зачем-зачем… Да затем, что это круто, – припечатал Майк.

– Ну-ка, дай глянуть. – Тормоз Эд выхватил у Мэтта блокнот.

Задумчиво прихлебывая шоколадный коктейль, он с видом знатока листал страницы. Кристофер видел, что Эд, разделавшись с беконом, сажает на бумагу жирные пятна. Бесило, конечно, но волей-неволей приходилось помалкивать. Не лишаться же поддержки друга. Вскоре Тормоз Эд подтолкнул блокнот обратно, по направлению к Кристоферу.

– Нереально. Нам такое не потянуть, – отрезал он.

– Это почему же? – снова подал голос Мэтт. – Наш дядя Джордж…

– …на все руки мастер, – встрял Майк, чтобы только опередить брата. – Прошлым летом мы ему на стройке помогали. Так что разберемся.

– Так ведь уже ноябрь. Как бы колотун жуткий, – усомнился Тормоз Эд.

– А ты что, неженка? – ужалил Майк.

– Хм, вот не знаю. Может, ты сам неженка? – парировал Тормоз Эд.

– Да ладно тебе, Эдди. Главное – у нас будет штаб, – сказал Кристофер.

– Ну и в чем тут прикол: строить во дворе какую-то дурацкую халупу на дереве, когда в двух шагах – теплая гостиная и телик фурычит?

– А прикол в том, что строить нужно не во дворе. – Кристофер понизил голос. – Штаб у нас будет в Лесу Миссии.

Повисла мертвая тишина. Теперь всем открылось величие такого замысла. Это не какие-то там детские игрушки во дворе. Это рисковая затея. Это без спросу. Это…

– Клево, – выдохнул Тормоз Эд.

– …но туда же нельзя, – подал голос Мэтт.

– А то мы не догадывались! Раз нельзя – значит, клево, – бросил Тормоз Эд.

– Ну не знаю, – засомневался Майк. – Коллинз там везде заборов понаставил.

– А ты что, неженка? – не упустил своего Тормоз Эд. По умолчанию счет стал один – один.

– Заборы не везде, – возразил Кристофер. – От моего двора тропинка идет прямо в лес. Лазать через забор не будем, еще не хватало. Вот только инструменты надо раздобыть.

– Фигня, – ответил новоявленный защитник дома на дереве в лице Тормоза Эда, – у отца в гараже их полно. Ему-то самому без надобности.

– А доски где брать? – спросил Кристофер, прекрасно зная ответ.

– Да у того же Коллинза деревяшек подрежем, – сказал Майк.

– А у нашего дяди гвоздей – завались, – вставил Мэтт.

Тут же, за столом, они наметили план действий. Стало ясно, что все, кроме дранки, дверной ручки и застекленных окон, можно выклянчить, позаимствовать или стырить. К тому же у папаши Тормоза Эда хранится целая пачка старых журналов «Плейбой» и дома стоит цветной ксерокс. А поблизости, между прочим, живет куча подростков.

Так что деньгами разжиться – не проблема.

«Коллинз Констракшн» довольно жестко разбиралась с нарушителями установленных границ. От своего отца Тормоз Эд слышал, что мистер Коллинз вырубает лес под строительство новых кварталов. Кто туда сунется, тот определенно нарушит закон. Но это и будоражило воображение.

– К черту закон! К черту закон![35] К черту закон! К черту закон!  – Песня Breaking the law британской рок-группы Judas Priest с альбома British Steel (1980). – Тормоз Эд затянул старую песню, которую со студенческой скамьи обожала его мать.

– А предкам что скажем? – забеспокоился Мэтт.

Точно. Родители. Хм-м-м.

Детей на пушечный выстрел к этому лесу не подпустят. Особенно после истории с исчезновением Кристофера. Если кого и удастся обвести вокруг пальца, так это папашу Тормоза Эда, но чтобы всех матерей разом? Да ни в жизнь.

Друзья призадумались, но Кристофер на самом-то деле уже решил и этот вопрос. Обдумывать его было – одно удовольствие: примерно как сладко потягиваться и одновременно чесать спину. За этими размышлениями Кристофер отметил, что головная боль уже пару минут как отступила. У него созрела идея.

Ночевка.

Что может быть проще?

Пусть каждый прихватит из дома спальник, чтобы заночевать в штабе на дереве. Если сказать родителям, что они будут друг у друга в гостях, ничто не помешает им вкалывать все выходные, не прерываясь на сон. Это рискованно. Матери, конечно же, начнут звонить с проверкой. Но выкрутиться можно с помощью мобильников. При любом раскладе получится урвать, считай, двое суток на непрерывную работу.

Майк идею одобрил. Мэтт вроде побаивался ночного леса, но стушеваться в присутствии брата не посмел. Пришлось согласиться.

– Чур, по жратве я главный, – оживился Тормоз Эд.

– Давай-давай, Эдди.

Завершив обсуждение, Кристофер откинулся на спинку стула и обвел взглядом своих друзей, взбудораженных и шумливых. Но услышал только звенящую тишину – его сознание вновь придавила тяжесть. На головную боль он уже махнул рукой. Притерпелся. Она не мешала ему радоваться, что друзья поучаствуют в строительстве, ведь без них ему нипочем не управиться к сроку.

– Эй, Крис! – окликнул его Тормоз Эд.

Вздрогнув, Кристофер сообразил, что дело только за ним: друзья уже произнесли тост за славное будущее дома на дереве и замерли в ожидании. По примеру остальных он подался вперед, и три скромные молочные картонки сомкнулись с большой пластиковой бутылкой шоколадного коктейля. Потягивая холодное молоко, Кристофер всматривался в напечатанное на упаковке фото пропавшей девочки.

Эмили Бертович.

Теперь прочесть ее имя не составляло труда.

Кристофер целиком погрузился в мысли о предстоящем строительстве; по дороге домой он почти не обращал внимания на тех, кто ехал с ним вместе в школьном автобусе. Новый маршрут, новый район – все сплошь незнакомое. За одним исключением.

Дженни Херцог.

– Короткие штаны – ноги голые видны! – не унималась она, хотя мама уже купила ему новые, длинные брюки.

Остановка находилась в конце протяженной улицы, возле старого углового дома. Дженни забежала в соседний, обшитый алюминиевым сайдингом. Кристофер прошагал дальше, до самого тупика. Обернувшись, он бросил взгляд на бревенчатый домик через дорогу и на вездесущий Лес Миссии.

Там у них будет штаб.

Кристофер не привык таиться от друзей. Но кому охота выглядеть сумасшедшим? Как его отец. А еще он боялся их отпугнуть. Ведь в той ночной беседе славный человек поведал и кое-что другое. В основном непонятное. А отчасти – просто страшное.

Но Кристофер верил славному человеку. Было что-то такое в его голосе. Доброе. Теплое. И хотя Кристофера подчас одолевали сомнения, на поверку выходило, что славный человек ни в чем не ошибся. Как оказалось, в гараже у отца Тормоза Эда и вправду полно инструментов. Майк и Мэтт действительно помогали дяде Джорджу на стройке. В прошлый раз Кристофера освободили от дополнительных занятий по чтению с миссис Хендерсон. И Дженни Херцог вышла на его остановке.

А домик на дереве требовалось завершить до Рождества.

– К чему такая спешка? На что он вообще способен, этот домик на дереве? – допытывался Кристофер.

пока не увидишь своими глазами – не поверишь.

Глава 21

За дело взялись в субботу.

Стоял холодный ноябрьский день, и даже те скудные лучи солнца, над которыми смилостивились облака, не могли пробиться сквозь кроны деревьев. Но в радостном предвкушении ночевки ребята этого не замечали. Неделя прошла с большой пользой. Эм-энд-Эмсы нашли территорию, где строительная компания Коллинза хранила стройматериалы. И все сообща придумали способ транспортировки всего необходимого на поляну.

– Есть такая специальная толкалка, – поделился в ОКЦ своей идеей Тормоз Эд.

– Каталка, что ли? Тачка? – уточнил Кристофер.

– Сказал же: «толкалка», – досадливо буркнул Эдди.

Тормоз Эд с лихвой компенсировал скудный словарный запас сообразительностью и деловой хваткой. Порывшись в отцовском ящике с инструментами, он нашел два номера журнала «Плейбой», которые удачно сбыл с рук.

В субботу Кристофер проснулся раньше обычного и достал свой любимый рюкзак. Особенный, на котором был изображен Плохой Кот, вопрошающий: «А внутри есть еда?» Спустившись вниз, Кристофер подсел к матери на диван. От нее исходило такое же тепло, как и от ее кофе, а пахло еще вкуснее.

– Ты куда это собрался в такую рань? – насторожилась Кейт.

После того, как Кристофер на неделю исчез, она оберегала его, как наседка, и с крайней неохотой отпускала из дома.

– Договорились встретиться с Эдди и с Эм-энд-Эмсами, – ответил он. – Собираемся у Эдди дома. Будем весь день рубиться в приставку. Может, даже с ночевкой останемся.

– А мама его в курсе? – вздернув бровь, поинтересовалась Кейт.

И тут, как по заказу, пикнуло сообщение.

Мама Кристофера и не подозревала, что сообщения с телефона матери писал Тормоз Эд, чтобы тут же, ровно в половине девятого, их удалить. Не догадывалась она и о том, что Эм-энд-Эмсы, со своей стороны, точно так же обеспечили свободу на всю ночь Тормозу Эду. Мальчишки не знали, как дети обводят вокруг пальца взрослых, если те общаются между собой голосом. Но задумка с эсэмэс чудесным образом сработала. Мать Кристофера напечатала ответ.

Фух.

– Телефон держи при себе, – напомнила она сыну, подъехав к дому Тормоза Эда. – Заберу тебя в десять утра.

– Ну мам, ну пожалуйста…

– Тогда в полдесятого.

– Ладно. В десять так в десять, – согласился он, пока не сделал еще хуже.

– И смотри у меня, – предупредила она. – Из дома – ни ногой. Никаких вылазок. Я серьезно.

– Конечно, мам, – пообещал Кристофер.

Она его обняла и выпустила из машины.

Ребят он нашел в гараже, где отец Тормоза Эда хранил необходимое снаряжение для отдыха на природе, которое их семья использовала ровно ноль раз. Эдди гордо демонстрировал тележку с аккуратно погруженными окнами, купленными на деньги от продажи журналов «Плейбой».

– Говорил же: у отца есть толкалка, – сказал он.

После этого мальчишки принялись за дело.

Они расхватали карманные и туристические фонарики, а также старые спальные мешки, которые давно нужно было выбросить, но мать Тормоза Эда не удосужилась даже поручить это домработнице. В один из спальников загрузили хлеб, рубленую ветчину и арахисовое масло. Сверху побросали картонные тарелки, пластмассовые ложки, запас молока, «Фрут-лупс». И, конечно, две пачки «Орео». Спальник сделался похож на бугристую сигару.

Даже инструменты не все туда влезли.

И вот, пока мать Тормоза Эда отсыпалась после «ночного бриджа», мальчики устремились ко входу на строительную площадку «Коллинз Констракшн» в Лесу Миссии. По воле случая сторож в это время совершал обход, а рабочие на соседнем участке рыли котлован, так что ребята успели выбрать нужные пиломатериалы. Набрав по охапке небольших брусков, они направились к забору. Протолкнули тачку под проволоку, перемахнули через ограждение и двинулись по узкой тропинке через луг. Мимо вывески «Коллинз Констракшн».

Прямо к опушке Леса Миссии.

Остановились. Внимательно прислушались к тишине. Как Гензель и Гретель[36] Гензель и Гретель – юные брат и сестра – герои сказки братьев Гримм «Гензель и Гретель» («Пряничный домик»), в которой детям угрожает ведьма-людоедка, живущая глубоко в лесу, в домике, построенном из хлеба и сладостей. из старой сказки, которую им читали в детстве. Когда они еще боялись ведьм и волков.

– Ребзя, а может, стоило рассказать предкам, куда мы пошли? – подал голос Мэтт.

– Да ты что? Нас бы не отпустили, – сказал Майк.

– Но если мы заплутаем, никто не додумается, где нас искать.

– Кристофер здесь шесть дней бродил. Он тут, как у себя дома, – заметил Тормоз Эд.

Ища поддержки, Мэтт взглянул на Кристофера, но тот неотрывно смотрел на крупные разноцветные листья. Их в медленном танце обтекал ветер. Казалось, лес дышит.

– Вот именно. Так что не будь слюнтяем, – одернул Майк брата, который был на три минуты младше.

– Я не слюнтяй!

– Так докажи. Иди первым.

– И пойду, – сказал Мэтт, даже не шевельнувшись.

– Ну, давай! Чего ждешь? Деревья не кусаются.

– Сказал же, пойду!

Но сам прирос к месту. Уж очень было стремно.

– Ладно, парни, айда за мной, – наконец подал голос Кристофер.

И сделал первый шаг, закончив эти игры и не уронив достоинство Мэтта. Друзья потянулись за ним, постепенно углубляясь в лесную чащу.

Кристофер шагал по дорожке, пытаясь отыскать тропу, ведущую от стройки Коллинза к поляне. Но видел лишь, что за ними не остается следов. Наверно, земля слишком пересохла. Случись им заблудиться, никто бы их не нашел. Поляна хоронилась за многими акрами чащобы; никому бы даже в голову не пришло искать их в этой стороне.

На миг Кристофера посетило видение. Следы ребенка. Хлебными крошками рассыпанные по земле. Он видел самого себя, идущего по этой тропе. По этим следам. И не знал, сон это или явь. Понятно, что об этом даже заикаться не стоило: ребята скажут, что он совсем ку-ку. Впереди послышался треск. Ветка хрустнула, будто косточка.

– Крис, гляди, – прошептал Мэтт, указывая вперед.

На них смотрел олень.

Стоял, не двигаясь, на дорожке, как садовая скульптура. А потом, задержав взгляд на Кристофере, медленно направился в глубь леса. Туда, где Кристофер еще не бывал.

– Куда это он? – прошептал Мэтт.

Кристофер не ответил. А просто последовал за животным. Шаг, другой. К затылку подбиралась головная боль. Поднималась к вискам. Гнала все дальше. По узкой тропе. Кристофер повернул голову влево и увидел…

…выброшенный холодильник.

Ржавым скелетом лежащий на земле. Забитый листвой и ветками. Кто-то живой устроил в нем логово. Или неживой?

– Крис? – позвал Тормоз Эд, указывая вперед. В голосе его слышался страх. – Чего это там?

Подняв голову, Кристофер увидел, что олень углубился в какой-то большой тоннель. Или в устье пещеры. Укрепленное подгнившими бревнами. При ближайшем рассмотрении Кристофер понял: это заброшенная штольня. Чем-то очень знакомая.

– Туда лучше не соваться, – сказал Мэтт.

Но Кристофер не слушал. Его будто толкали вперед. Он вошел в темный тоннель. Ребята – за ним. Мир почернел. Ноги спотыкались о допотопные рельсы для вагонеток. В нос бил запах мочи – как будто в этом месте соревновались на дальность полета струи.

Тормоз Эд включил фонарик. Кристофер выхватил источник света у него из рук и щелчком погасил.

– Не надо. Спугнешь, – прошептал он.

– Кто кого – это я его спугну? – Эд не поверил своим ушам.

Вслед за оленем ребята выбрались из тоннеля. Кристофер, посмотрев под ноги, увидел, как ему показалось, следы многих сотен оленей. И другой живности, которая веками обитала и умирала в здешних лесах, даже не подозревая о существовании такой диковины, как люди. Вглядываться он не стал.

Четверка мальчишек вышла на поляну.

Только теперь они поняли, насколько темно было в тоннеле: глаза не сразу привыкли к свету. Каждый немного поморгал, прикладывая ладонь козырьком.

А потом они увидели дерево.

Единственное на сотню ярдов кругом. Точно в центре поляны. Похожее на корявую руку, оно, словно волдырь, прорвало щеку земли.

Все умолкли. И совсем забыли про оленя, который, уставившись на них, безжизненно застыл. А они стали продвигаться дальше. Шаг за шагом. Молча приближаясь к дереву. Майк, у которого затекли руки, толкавшие тачку, вдруг почувствовал необыкновенную легкость. Мэтт, у которого першило в горле от жажды и последствий ангины, заглушенной антибиотиками, сглотнул без намека на боль. Тормоз Эд, который уже минут пять прикидывал, как бы заныкать от остальных две пачки «Орео», думать забыл про съестное. А тупая головная боль Кристофера, с которой не справлялись ни детский тайленол, ни адвил, подмешанный к яблочному пюре, вдруг освободила место у него за глазами, и ему сразу полегчало. Боль ушла. Страх ушел. Их просто больше не существовало.

Кристофер подошел к дереву первым. Он вытянул руку, осторожно предположив, что на ощупь кора будет похожа на живую плоть. Но нет, она оказалась совершенно обыкновенной. Твердая, грубая кора, вся в трещинах, как в морщинах. Почему-то ему вспомнился Эмброуз, добрый старик из больницы.

– Строить будем здесь, – объявил Кристофер.

– Жутко тут, – засомневался Тормоз Эд, но быстро спохватился. – Обалденное место.

Кристофер развернул чертежи; его друзья тоже не сидели сложа руки. Пока они разгружали все, что принесли с собой, Кристофер сбросил рюкзак с Плохим Котом; оттуда с лязгом посыпались инструменты. Он поднял с земли молоток и гвозди.

– Мэтт. Тебе предоставляется право вбить первый гвоздь, – сказал Кристофер.

– Нет уж, – отозвался Мэтт. – Это на самом деле твое право, Крис. Давай сам.

Кристофер обвел глазами друзей. Те согласно покивали. Майк и Мэтт приложили к стволу первый брусок два на четыре дюйма. Рядом с полустертыми инициалами, которые издавна вырезали тут подростки на пути к взрослой жизни. УТ + ДТ. АГ + ДВ. Кое-где рядами тянулись имена. Джонни и Барбара. Майкл и Лори. Приготовившись вогнать в ствол первый гвоздь, Кристофер увидел совсем свежий инициал. Одну-единственную букву.

Первый гвоздь вошел в древесину, и работа закипела: ребята начали приколачивать бруски. Теперь по дереву поднималась лесенка, похожая на ряд молочных зубов. Один над другим. Не прояви Кристофер завидную смекалку, колобашек хватило бы совсем ненадолго. Мальчики не стали допытываться, откуда взялась целая горка точно таких же. Может, просто не обратили внимания. Может, восприняли как должное.

Так или иначе, к строительству он подготовился в одиночку.

По сути, вкалывал он уже три недели. Консультировался со славным человеком. Совершал набеги на склад Коллинза. Продумывал, планировал. Готовил нынешний фронт работ. Славный человек предупредил, что до поры до времени лучше никого не посвящать в эти дела.

Пока все складывалось удачно: сторож часами просиживал в бригадирском вагончике перед маленьким переносным телевизором и смотрел спортивный канал. Он так увлеченно кричал: «Давай!», «Ну кто так подает?!», «где тебя клюшку держать учили, козлина?!», что ни разу не заметил, как возле сложенных штабелями пиломатериалов, принадлежащих его боссу, шастает малолетний расхититель.

Сейчас Кристоферу требовалось побеседовать со славным человеком, но он боялся напугать друзей. Они ведь не догадывались, что тот находится рядом и следит за их работой. В какой-то момент Майк потянулся к белому пластиковому пакету, чтобы сложить туда гвозди.

– Не трожь, – приказал Кристофер.

Тут же повесив пакет обратно на нижнюю ветку, Майк вернулся к работе. Никто не назначал Кристофера главным. Но никто и не оспаривал его лидерства. Даже Майк, самый крепкий из всех.

Каким-то образом дети всегда чуют вожака.

Пока все трудились, в небе поднялся такой ураган, что верхушки деревьев стали раскачиваться, как руки подростков на концерте. Однако Кристофер, запрокидывая голову, так и не увидел, чтобы облако-лицо сдвинулось с места.

Вроде оно наблюдало за строительством.

Глава 22

Когда мать Кристофера высадила сына возле дома Тормоза Эда, у нее оставался небольшой запас по времени, чтобы поехать на работу самым живописным маршрутом. Она посмотрела на небо. Пышные облака напоминали меренги, еще не успевшие сгореть в микроволновке. Но даже эта картина не шла ни в какое сравнение с Лесом Миссии. В кронах деревьев уже смешивались, как на палитре художника, разные краски – местами неряшливыми, местами чистыми пятнами. Опустив окно, Кейт сделала глубокий вдох. Бодрящий осенний воздух. Синева небес. Разноцветье листвы. Идеальный миг.

Но откуда эта тревога?

С годами она привыкла считать свою материнскую интуицию великим благом. В любых обстоятельствах ее поддерживала уверенность, что тихий голос у нее в голове помогает ей защищать сына, не дает сойти с ума и отвечает за их общее выживание.

Но сейчас он гудел, словно камертон.

Сомнений нет: она чрезмерно опекает сына. Как и все матери, правда? После той кошмарной истории, когда Кристофер целую неделю пропадал неизвестно где, она могла бы держать его взаперти до совершеннолетия, и ни у кого не повернулся бы язык ее осуждать. Но этот голосок, неизменно охлаждавший ее пыл, подсказывал, что надо позволить мальчику жить собственной жизнью, а не подминать его под свои страхи. «Мать» лишь одной буквой отличается от «мять». Сейчас, к примеру, ее сыну ничто не угрожает: в гостях у Эдди он трескает всякую вредную еду и сражается в компьютерные игры. Так почему же у нее душа не на месте?

Не потому ли, что у тебя совсем нет личной жизни, Кейт?

Ну да. Возможно.

Доехав до пансионата «Тенистые сосны», мать Кристофера отметила пропуск и взялась за работу. Когда она нервничала, в нее вселялась маниакальная Супер-Кейт. Она перестилала кровати. Драила унитазы. Помогала санитаркам обслуживать мистера Русковича, который, прикрываясь диагнозом «врожденное недоразвитие мышц», почем зря лапал этих женщин – разумеется, «случайно».

– Пардон муа, – на ломаном французском оправдывался он, жестом снимая с головы невидимую шляпу.

У Кейт все горело в руках; ее подгоняла маниакальная одержимость, так что после завтрака у нее образовались драгоценные минуты отдыха, но в голову опять лезли тревожные мысли о сыне. К счастью, сегодня пансионат готовился встретить новых кандидатов на черную работу. «Кандидоз» – такое название дали этому событию медсестры. В течение следующего месяца по субботам в «Тенистые сосны» должны были приходить волонтеры-старшеклассники, чтобы выносить мусор, чистить котлы и подчиняться любому самодурству миссис Коллинз, причем за весьма скромное вознаграждение – необходимый для поступления в вуз сертификат о выполнении общественно полезных работ (с указанием количества часов).

Как правило, волонтерами оказывались старшеклассники одного и того же толка. А именно ученики местной школы, которые считали свои заявления в университеты и колледжи довольно хилыми, поскольку такие виды внеклассной деятельности, как «обмен эсэмэсками», «балдеж» и «регулярная дрочка», вряд ли могли покорить Гарвард. Эти ребята и вкалывали по субботам в «Тенистых соснах». Ровно через месяц они получали вожделенные сертификаты. После чего уносили ноги. Исключение составляли немногочисленные истовые католики, которые иногда задерживались в пансионате месяца на два. А рекордсмены – даже на четыре.

Такой расклад устраивал всех.

Владелец пансионата, мистер Коллинз, получал бесплатную рабочую силу. Его супруга, миссис Коллинз, – не только свободу третировать несовершеннолетних помощников, попрекая их неумелым уходом за миссис Кайзер, своей полоумной матерью семидесяти восьми лет, но еще и веские основания трубить в загородном клубе перед заклятыми подругами о своем бескорыстном желании «отдать долг обществу», так много сделавшему для ее семьи. А старшеклассники подстилали соломку на пути к большому будущему, в котором видели себя вечно молодыми.

Все три стороны потирали руки.

Отец. Сын. Святой дух.

Поскольку заявления в университеты и колледжи принимались сразу после Нового года, старшеклассники в последний момент искали работу с таким рвением, словно это был Священный Грааль. Подгоняемые магическими словами «Лига плюща»[37] Подгоняемые магическими словами «Лига плюща »… – Название «Лига плюща» закрепилось в середине 30-х гг. XX века за восьмеркой старейших и наиболее престижных университетов США: это Гарвард, Принстон, Йель, Браун, Колумбия, Корнелл, Дартмут и Пенсильвания. Происхождение названия «Лига плюща» ( англ . Ivy League) остается предметом дискуссий. Распространено убеждение, что это имя университеты получили благодаря побегам плюща ( англ . ivy), увивающим кирпичные стены зданий. Представляется, однако, что эта черта отнюдь не является отличительной особенностью именно этих или каких-либо других университетских зданий. Менее известная гипотеза гласит, что название происходит от обозначения первоначальной четверки знаменитых университетов «IV League», поскольку латинские буквы, составляющие римскую цифру 4, называются в английском языке «ай ви», что звучит близко к ivy = ‘плющ’. Недостатком этой версии является то, что само наличие некой первоначальной четверки, а тем более конкретный ее состав ничем не подтверждены., к пансионату тянулись прыткие ребята, жаждущие пустить пыль в глаза приемным комиссиям и создать иллюзию своей гражданской позиции. Сейчас таких жаждущих насчитывалось около двадцати. Раз в десять больше обычного.

Как правило, мама Кристофера даже не приходила на подобные мероприятия, но нынешний «Кандидоз» оказался ей небезразличен. А все потому, что в первом ряду стояла прелестная, взволнованно улыбающаяся девушка в длинной юбке и пушистом свитере: это она заметила у дороги Кристофера на седьмой день после его исчезновения.

Мэри Кэтрин МакНил.

Рядом с ней стоял ее парень, явно небогатый, скромный подросток по имени Даг. Выглядели они очень трогательно. Такие чистые. Истинно верующие католики – откуда им было знать о коварных замыслах миссис Коллинз? Решив подсказать этой парочке, как обойтись малой кровью, мать Кристофера незаметно подобралась к ним сбоку.

– Здравствуйте, миссис Риз, – обратилась к ней Мэри Кэтрин. – Как дела у вашего сына?

– Все хорошо, – шепнула мама Кристофера. – Не стойте в первом ряду. Не вздумайте прерывать ее лекцию. Проситесь на кухню.

Подмигнув, она под предлогом смены постельного белья ускользнула из холла в ближайшую комнату и оттуда наблюдала за слащаво улыбавшейся миссис Коллинз.

– Добро пожаловать на лекцию по профориентации, – начала директриса.

И завела свою шарманку, которую мама Кристофера слышала уже дважды. О том, что в «Тенистых соснах» пожилые люди окружены заботой. Что благополучие лиц старшего возраста – это мерило нравственного состояния общества. Что семья миссис Коллинз приобрела в собственность это учреждение, дабы проживающие непременно сохраняли человеческое достоинство (для персонала, видимо, это не считалось обязательным). Бла-бла-бла. Словесный понос. Ах, загородный клуб. Загородный клуб. Мать Кристофера ждала, кто же на этот раз совершит непростительную оплошность – прервет установочную лекцию. Сцена разыгралась как по нотам…

– Извините, пожалуйста, миссис Коллинз, можно спросить? Когда нам выдадут сертификаты? – отважился какой-то паренек.

Мать Кристофера видела, что это, конечно…

Даг.

Недотепа Даг.

Миссис Коллинз осклабилась:

– Их выдадут в конце месяца.

Даг заулыбался.

– Это хорошо. А то мне уже в декабре документы подавать.

– Мы рады. Вы прямо рветесь в бой. Какой славный молодой человек. А это ваша девушка? – Она указала на Мэри Кэтрин.

– Да, миссис Коллинз. Добрый день, – откликнулась Мэри Кэтрин.

C этой минуты они были обречены.

– Желаете получить индивидуальное задание? – спросила миссис Коллинз.

Обречены.

Мэри Кэтрин сделалась похожа на оленя, заметавшегося в свете фар. Она дернулась в сторону матери Кристофера, которая энергично замотала головой. Потом резко повернулась к миссис Коллинз.

– Ну, в принципе… Я неплохо управляюсь на кухне. Хотелось бы приложить свои силы именно там, – проникновенно сказала Мэри Кэтрин.

– Вот как? Нет, у меня для вас двоих есть особое поручение. Вам доверяется уход за моей родной матерью.

Дьявольщина, это уже конец света.

– О, м-м-м… для нас большая честь… – выдавила Мэри Кэтрин.

Она повернулась к Дагу в надежде, что тот придумает какую-нибудь отговорку. Какую угодно. Чтобы им от этого отмотаться. Любым способом. Но он молчал.

И тут свершилось чудо.

– Да, это большая честь, дети мои, – саркастически подхватил чей-то голос. – Ее мамаша – гнусная полоумная скандалистка, под стать ей самой.

Присутствующие дружно ахнули, по холлу прокатился нервный смешок, все повернулись на этот голос. И на обладателя очков с толстенными, круглыми, как донышки бутылок из-под кока-колы, линзами.

Это был Эмброуз.

Старик, которого привозили в больницу.

По поводу катаракты.

Облака в глазах.

Развернулась к нему и миссис Коллинз.

– Да как вы смеете? – возмутилась она.

– Как я смею? Миссис Коллинз, эти школьники должны выслушивать всякую белиберду ради получения сертификатов. Но я-то никому ничего не должен. Так что захлопните свою алчную пасть, – бросил он.

Школьники заржали.

– Сэр, я бы попросила вас не распускать язык в присутствии детей, а иначе вам придется покинуть «Тенистые сосны».

– Да неужели? – переспросил он с прежним сарказмом.

И обратился к школьной группе:

– Привет, ребята. Вы пришли сюда ради своего будущего, так? Что ж, оглядитесь, посмотрите на стариков – другого будущего у человека нет. Так что не упускайте своего, спешите жить. Поступайте в колледж. Наслаждайтесь любовью. Заработайте себе деньжат. Посмотрите мир. А затем ступайте под венец, нарожайте детишек и воспитайте их так, чтобы они близко не стояли к миссис Коллинз и ее муженьку. Ясно вам?

Он не стал дожидаться ответа и на негнущихся ногах поковылял обратно в гостиную, обеспечив себе преданную группу поддержки. Стоит ли говорить, что его выходка не освободила Мэри Кэтрин и Дага от самого мерзкого из всех возможных поручений. И не избавила миссис Коллинз ни от привычки хамить волонтерам и штатному персоналу, ни от желания впиться в Эмброуза всеми своими наманикюренными-напедикюренными когтями. Но зато эта сцена осветила происходящее лучиком света и помогла скоротать время.

Совсем как песня для каторжников, скованных кандалами.

Сразу после обеда мама Кристофера зашла к Эмброузу, чтобы сделать уборку. По телевидению показывали викторину «Рискуй!»[38] По телевидению показывали викторину «Рискуй!».  – Американская телевизионная игра-викторина ( англ. Jeopardy!), в которой участники отвечают на вопросы из области общих знаний, сформулированные в виде утверждений.. Эмброуз знал все ответы и выпаливал их раньше игроков. Дождавшись рекламной паузы, он повернулся к Кейт.

– Я своими глазами видел, как вы пытались помочь той бедной девочке.

– Да и вы тоже ей помогали, я своими ушами слышала, – в тон ему ответила Кейт.

Об этом старике часто судачили санитарки. По причине катаракты, глаукомы и возраста зрение у него постоянно ухудшалось. Офтальмолог сказал, что пациент, скорее всего, ослепнет. И, весьма вероятно, к Рождеству. На это известие старик отреагировал в своей обычной манере: «А, плевать. Все равно смотреть не на кого». Он был одинок. Никто его не навещал. Никто о нем даже не справлялся. Никто не звал в гости на Рождество.

И тем не менее в пансионате он оставался самой светлой личностью.

– Миссис Риз… это ведь и ваше будущее; надеюсь, вам ясно? Вы милейшая женщина, и мальчуган у вас просто замечательный. Так не теряйте времени.

Она с улыбкой кивнула. А потом вышла, унося с собой улыбку Эмброуза.

* * *

Эмброуз выключил телевизор и сделал глоток воды. Пластиковый стакан стоял у него на прикроватной тумбочке. Рядом с фотографией изборожденной морщинами, но привлекательной пожилой женщины. Которая после пятидесяти лет брака все еще хранила следы былой красоты.

Прошло уже два года.

Она покинула этот мир. Как и его брат, умерший в детстве. Как и родители, которых он потерял в зрелости. Как и однополчане. Ее, свою единственную, он отважился полюбить уже в годах. Нынче все его общение замыкалось в этих стенах. Обитатели «Тенистых сосен» напоминали ему младенцев, которых папа с мамой отвели в детский сад и решили не забирать. Правда, были еще врачи, медсестры и санитарки, чьими стараниями здесь поддерживалось качество жизни. И милейшая миссис Риз с такой обаятельной улыбкой.

А жены его больше не было.

В тех или иных выражениях многие советовали ему двигаться вперед. «Вперед – это куда?» – неизменно переспрашивал он. Хотя в душе понимал, что они правы. Но сердцу не прикажешь. Просыпаясь по утрам, он до сих пор вспоминал ее дыхание. Вспоминал ее скопидомство – она ничего не выбрасывала (за исключением, разумеется, его вещей). Сейчас он отдал бы все на свете, чтобы всласть поругаться с ней за яичницей с беконом. Чтобы понаблюдать, как у нее увядает кожа. И у него. Чтобы они могли покривить душой, убеждая друг друга, что оба прекрасно сохранились. Чтобы, не кривя душой, рассказать, как на самом деле прекрасны они друг для друга.

Анна умела говорить такие вещи. В порядке самопомощи и немудреного ирландского ободрения. Теперь, просыпаясь по утрам, он ворочался в постели. Но вместо ее лица видел пластиковый стаканчик с водой. Стеклянную посуду держать в комнатах запретили. После того случая, когда мамаша миссис Коллинз исполосовала себя в припадке безумия. Эмброуз покамест сохранял здравый рассудок. Разрабатывал планы бегства, подобно Клинту Иствуду, заточенному в Алькатрасе[39] Разрабатывал планы бегства, подобно Клинту Иствуду, заточенному в Алькатрасе.  – Имеется в виду фильм «Побег из Алькатраса» (1979) режиссера Дона Сигела, основанный на реальных событиях, описанных в одноименном романе Дж. Кэмпбелла Брюса. Клинт Иствуд сыграл роль заключенного Фрэнка Морриса, который стал «мозговым центром» подготовки к побегу.. Убежать из «Тенистых сосен» было несложно, а от старости разве убежишь? Когда тазобедренные суставы ни к черту, глаза и того хуже, да еще артрит такой, что и тридцатилетний слезами обольется. Старость, на самом деле, не для слабаков. И телесная боль – это наименьшее зло. Он притерпелся к тому, что кумиры его юности преданы забвению. Он принял даже то, что многоцветные воспоминания заменяются черно-белыми стоп-кадрами. Но умом понимал, что до конца своих дней не свыкнется с потерей жены.

После смерти младшего брата, совсем ребенка, Эмброуз, воспитанный в католической вере, счел, что никакой Бог такого бы не допустил. Комната брата опустела. Мать каждый день плакала. Даже отец нет-нет да и смахивал слезу. С той поры Эмброуз больше не возвращался к размышлениям о Боге. Их вытеснило твердое убеждение, что человек – это углерод и электричество, не более. Кто умер, тот умер. И его Анна лежит в живописной части кладбища, которое он посещает, если дают транспорт. А когда он и сам ляжет в землю рядом с женой, ее фотографии, никому не нужные, отправятся в мусорную корзину. Он – последний из живых, кто ее знал и любил. Как и младшего брата. И отца с матерью. А потом и жену, которая повторяла: «Да ты не волнуйся. Смерть – тот же сон, даже лучше: просыпаться не надо». Жена взяла с него слово устроить по ней настоящие ирландские поминки, чтобы все было как заведено: «Мертвых в землю – живых за стол».

Перед тихим часом он, подобно Клинту Иствуду на острове Алькатрас, полежал с открытыми глазами. Прикидывая, как бы убежать от старости. Щурился сквозь облака в глазах и по зову сердца молился о том, чтобы уснуть и не проснуться. Шептал он так: «Боже праведный, если Ты где-то там есть, позволь мне встретиться с родными. Сделай Божескую милость». И не уследил, когда смежил веки. А потом, разлепив глаза, убедился, что Бог по-прежнему сохраняет ему жизнь, а зачем – одному Богу известно. То ли для какой-то миссии, то ли в наказание. Он перевернулся на другой бок…

Но увидел не жену, а пластиковый стаканчик.

* * *

Шагая коридорами «Тенистых сосен», Кейт думала, какой все же хороший человек – Эмброуз. В гостиной собрались старички-проживающие. Здесь играли в шашки. И в шахматы. Краем глаза смотрели субботнюю телепередачу. Одни беседовали. Другие вязали. Но в основном сидели просто так. Особо нетерпеливые уже занимали очередь на обед, чтобы первыми отведать желе.

Миссис Риз… это ведь и ваше будущее; надеюсь, вам ясно? Вы милейшая женщина, и мальчуган у вас просто замечательный. Так не теряйте времени.

Ее не покоробил этот совет. Житейский, отрезвляющий. Даже сердце екнуло. В памяти всплыла строчка из одного руководства по саморазвитию. Едва ли не самого первого из тех, что помогли ей выбраться из той жуткой дыры, оторваться от жуткой семейки.

Мы живем в настоящем времени. Другого у нас не будет.

Она давно решила, что вечера пятницы должна посвящать своему сыну Кристоферу.

Но субботние вечера, по всей вероятности, можно оставить для себя.

Собравшись с духом, она подошла к телефону и набрала номер.

– Алло. Городское полицейское управление, – ответили ей.

– Это Кейт Риз. Соедините меня, пожалуйста, с шерифом, – попросила она.

– Минутку, мэм.

Она застыла, прислушиваясь к телефонной мелодии. «Голубая луна». Очень скоро в трубке раздался щелчок.

– Алло? – сказал шериф. – У вас ничего не случилось, миссис Риз?

– Нет-нет, все нормально, – ответила она.

Тут ей стало ясно: он понял, что звонит она не по служебному вопросу. У него изменился голос.

– Вот и хорошо. Значит, все хорошо, – сказал он.

И выждал.

– Да, м-м-м… Смотрите, сегодня вечером я не работаю, – выдавила она.

– И я, – откликнулся он.

Теперь выжидала она. Будь же мужиком. Не подведи.

Он не подвел.

Глава 23

– Гулянкой пахнет.

Так в раннем детстве частенько говорил Кристофер. Мать красила губы алой помадой и надевала маленькое черное платье. Брызгала духами на запястья и терла их друг о друга, пока в воздух не поднималось ароматное облако. А сын, топая ножками, ходил за ней по квартире и повторял:

– Гулянкой пахнет.

Но сейчас его рядом не было.

Распахнув створки шкафа, Кейт рассмотрела свое новое платье, символ грядущих перемен. В тот день она решила, что старая одежда ей уже не подходит. Ни к облику. Ни к жизни. Обрезанные шорты. Платье в облипку. Дешевая джинсовая юбочка. Все это устраивало прежнюю Кейт Риз. Новая Кейт Риз заслуживала большего.

У нее еще оставалось сколько-то лотерейных денег. Бросить работу прямо сейчас она не могла, но за текущий месяц полностью выплатила ипотеку. И вдобавок перечислила неслыханные суммы в пенсионный фонд и на целевой банковский счет – чтобы дать образование Кристоферу. Естественно, она корила себя за мотовство, как, впрочем, и раньше, когда тратилась на собственные нужды. Но сейчас представился случай узнать, каково это на самом деле – без оглядки сорить деньгами. В разумных пределах, конечно.

Поэтому сразу после работы она поехала в торговый центр «Гроув-сити».

Обойдя с десяток бутиков и позволив себе горячий крендель с холодным чаем, она в конце концов кое-что нашла. Дизайнерское платье. На стойке с уцененным товаром. Первоначальная цена – шесть сотен. Со скидкой – семьдесят два пятьдесят. Невероятно. Кейт направилась в примерочную. Удачно, что тамошние зеркала стройнили. Она выскользнула из рабочего комбинезона и надела платье. А увидев свое отражение, замерла.

Надо же. Это я.

Выглядела она потрясающе. Так, будто никогда не знала унижений. Так, будто мужчины, обещав перезвонить, всегда перезванивали. И не причиняли ей зла. И муж всегда ее любил. И никакого Джерри не было в помине.

Купив платье, она выбрала на распродаже шикарные туфли за двенадцать пятьдесят.

Именно так. За двенадцать, черт побери, баксов с хвостиком.

Кейт отпраздновала покупку в фуд-корте любимым замороженным йогуртом. С клубничным вкусом. Потом вернулась домой и до вечера наслаждалась ощущением собственного всемогущества. А в половине восьмого надела платье и туфли. Изучила свое отражение в полный рост. Не такое стройное, как в магазинном зеркале, но все же сомнений не было:

Вид ослепительный.

По дороге в ресторан, где они с шерифом назначили свидание (по ее мнению, в таких случаях следовало приезжать на машине), Кейт решила не заводить разговоров о Джерри. Овдовев, она раз за разом ходила на свидания и в первый же вечер описывала, каким ничтожеством показал себя ее бывший. Думала найти сочувствие. А на деле просто вела очередного придурка по следу из хлебных крошек к куче дерьма, с которой готовилась мириться ради той малости, что грезилась любовью ее истерзанному сердцу.

Только вот с шерифом все будет по-другому. Довольно с нее хлебных крошек. Нельзя допускать ни намека на женскую покорность. Конечно, когда пропал Кристофер, шериф навел кое-какие справки о Джерри. Но этим все и ограничилось. Он по-прежнему видел в Кейт только вдову. Думал, что ее покойный муж был нежным, верным и заботливым, как показывают в кино. Шерифу совсем не обязательно знать о самоубийстве. Главное – самой не проболтаться.

Кейт зарулила на парковку. Ей досталось завидное место возле ряда для инвалидов. Парковочная роскошь. Добрый знак. Она приехала на десять минут раньше назначенного времени, чтобы точно опередить шерифа. Но тот уже поджидал за отличным столиком у окна. Не иначе как явился минут за двадцать и сунул мистеру Вонгу пару купюр, чтобы заполучить лучшее место в зале.

Ей удалось остаться незамеченной. Во всяком случае, при входе. И она не упустила возможности рассмотреть своего нового спутника. Кейт Риз давно убедилась: когда люди уверены, что никто на них не смотрит, они предаются своим странностям. Например, ее муж: однажды, вернувшись домой, она увидела, как он разговаривает со стенкой. Или Джерри, которого она застукала в окружении пустых пивных бутылок. Наученная горьким опытом, она не могла не использовать лишние полминуты, чтобы сосредоточиться перед свиданием, как перед выпускным экзаменом.

Шериф не сидел в телефоне. Не изучал меню. Вместо этого он обводил глазами зал. Снова и снова. Будто по привычке. Высматривая потенциальную угрозу. Высматривая подозрительную личность. Быть может, сказывалась профессиональная выучка, но все же Кейт почудилось, что за такой манерой кроется нечто большее. Какой-то первобытный инстинкт, родившийся в мире, где, совершенно очевидно, на каждом шагу таятся опасности. В мире, который она тоже знала вдоль и поперек. Перед ней был настоящий мужчина. Крепко сбитый. Притягательный, какими бывают люди физического труда. Сексуальный образ рабочего парня.

А эти руки.

В том, что не касалось сына, Кейт Риз была не склонна к сантиментам. Но всегда обращала пристальное внимание на руки. Думайте что хотите. Но эти руки ей понравились. Ее вообще привлекали настоящие мужчины с сильными руками, способными дать ощущение надежной опоры.

У шерифа были красивые руки.

И он на них дул.

Ладони вспотели. Волнуется.

– Привет, шериф, – помахала она.

– О, привет, – отозвался он с излишней горячностью и приподнялся с места.

Неосознанным движением вытер ладони о штаны и пожал ей руку. Кожа его оказалась гладкой и сухой, а рукопожатие – крепким.

– Я занял нам столик у окна. Надеюсь, вы не против, – сказал он.

– Ничуть.

Он встал и выдвинул для нее стул. Невероятно. Обычно так поступал ее муж. После его смерти такое никому не приходило в голову.

– Спасибо, – сказала Кейт.

Сняв жакет, она осталась в модном платье и опустилась на стул.

– Да не за что. Чудесно выглядите. Красивое платье, – заметил он.

– Отхватила за семьдесят два пятьдесят в торговом центре.

Вот черт. Кто меня за язык тянет?

– На распродаже. Как и туфли, – продолжила она.

Да заткнись же ты, Кейт.

На мгновение между ними повисло молчание. А потом шериф улыбнулся.

– В каком торговом центре? В «Гроув-сити»? – уточнил он.

Она кивнула.

– Хорошее место. Я только там и покупаю одежду, – как ни в чем не бывало сказал шериф.

После этих слов Кейт Риз с головой окунулась в лучшее первое свидание со времен законного брака. О Джерри она не заговорила ни разу. И даже не вспомнила. Прежняя Кейт Риз терпела Джерри и носила блейзер с прорехой на боку. Новая Кейт Риз в шикарном платье сидела напротив мужчины с сильными руками, на которые он весь вечер дул: впервые в ее жизни мужчина волновался, что не сумеет произвести впечатление. А не наоборот.

Глава 24

Пытаясь дозвониться до матери, Кристофер слегка растерялся. Домашний номер выдавал долгие гудки. А ответила она с номера нового мобильника. И отдаленные звуки музыки доносились явно не из телевизора. Ресторанная какая-то музыка.

– Алло, мам, – сказал он.

– Привет, солнце.

– А ты где? – спросил Кристофер.

– В «Китайских воротах».

– Ты там одна? – полюбопытствовал он, уже догадываясь, каков будет ответ.

– Нет. С другом.

Кристоферу сразу все стало ясно. Каждый раз, когда у мамы появлялся новый ухажер, она говорила про него «друг». А имя «друга» раскрывалось лишь после того, как знакомство перерастало в серьезные отношения. Вспомнилось, как было дело в Мичигане. Целый месяц она хранила имя друга в тайне, пока наконец не призналась, что зовут его Джерри.

– Ну хорошо, – сказал Кристофер.

– А у тебя как дела? Отрываешься? Ночные посиделки в разгаре?

– Ага. Но я по тебе скучаю, – ответил Кристофер.

– Я тоже по тебе скучаю, солнце.

– Может, завтра после церкви придумаем что-нибудь интересное?

– Конечно, солнце. Все, что захочешь. Можем даже в ту кафешку с игровыми автоматами сходить.

– Хорошо, мам. Я тебя люблю.

– И я тебя, солнце мое. До завтра.

На том они и порешили. Наступила тишина.

Кристофер вернул телефон Тормозу Эду и вернулся к работе. Краем глаза он видел, как Майк и Мэтт отправляют своей матери эсэмэски с телефона мамы Тормоза Эда, очень кстати «потерянного» ею перед выходными. Потом Кристофер слышал, как Тормоз Эд набирает отцу с телефона Майка и Мэтта, чтобы рассказать, как шикарно они зажигают в гостях у братьев. И… ой, нет… маминого телефона не видал. Не иначе как она его в салоне посеяла, во время своих «ноготочков».

Впрочем, Кристофер особо не прислушивался. Все его мысли были об одном: чтобы новый мамин «друг» хорошо к ней относился. В отличие от прежних. Ему вспомнились те крики, которые временами доносились из-за стенки. По малолетству он еще не понимал всех слов, которыми обзывали маму. Где-то месяца через два один знакомый мальчик объяснил ему, что значит слово «сучка». Еще через пару месяцев добавилось «шалава». За «шлюхой» последовала «давалка». Кто бросался такими словами, тот на глазах старел и дурнел лицом. Вот бы уплотнить стены штаба, да так, чтобы они не пропускали этой гадости! Сделать их потолще, чтобы сюда никогда не проникло «вали отсюда, поблядушка». Не упуская из поля зрения белый пластиковый пакет, Кристофер знай вколачивал гвозди: один за другим, один за другим…

– За работу, народ. Перерыв окончен, – скомандовал он.

Вопросов ни у кого не возникло. Ребята просто выстроились в шеренгу и повернулись к дереву. Они вкалывали весь день, прерываясь лишь на растворимый напиток – «Кул-эйд» с вишневым вкусом – и мясные консервы. Ближе к полудню поперечные балки для пола были надежно закреплены. К обеду появились потайной люк и веревочная лестница. А ближе к закату выросли остовы четырех стен. И даже когда температура упала, считай, до минус пяти, они, словно религиозные фанатики, трудились не покладая рук. За разговорами на важные для всех мальчишек темы никто не замечал, как вечерняя стужа исподволь пронизывает их до костей.

Тормоз Эд, например, рассуждал о чизбургерах. Он не мог понять, за счет чего в «Макдоналдсе» они такие вкусные (а в столовке – отрава, хотя называются так же). Зато у него были претензии к яблочным пирогам из того же «Макдака». «Там про карамельный соус вообще в курсе? А?» Его критика быстро сменилась мечтаниями о праздничном ужине в честь Дня благодарения – по такому случаю одна из его бабушек всегда пекла свой фирменный яблочный пирог. До праздника оставалось каких-то пять дней. Ням-ням.

А Мэтт задался вопросом, когда же его ленивый глаз перестанет «лениться» и можно будет наконец-то снять повязку. Скорей бы – тогда Дженни Херцог перестанет обзываться: «Попка-Пират! Попка-Пират!»

Кто счел за лучшее не вспоминать о своем прозвище, так это Майк: его дразнили «Майка-Лесбиянка». Он с головой ушел в строительство штаба. По его оценке, гвозди оказались что надо. Входили в дерево как по маслу! Обычно с гвоздями одна морока. Чуть промажешь – и погнутый гвоздь уже нужно вытаскивать и распрямлять. Но с этими был полный порядок. Они с легкостью прокладывали себе путь в глубь ствола. Майк покосился на младшего брата-близнеца, и тот улыбнулся. Без всякой видимой причины Майк улыбнулся в ответ.

– Помнишь, как ты наступил на ржавый гвоздь и тебя кололи от столбняка? – сказал он брату.

– От сквозняка, – поправил Тормоз Эд.

– Ага. Больно было, – ответил Мэтт.

– Но ты не ревел, – заметил Майк.

– Еще чего. Ни разу.

Вскоре после этого беседа переросла в ожесточенный спор о том, кто из Мстителей круче всех. Тормоз Эд сам был копией Халка – один в один. Мэтту нравился Железный Человек, впрочем, лишь до того момента, пока старший брат-близнец не заявил, что его любимый супергерой – Тор; тогда Мэтт спешно поддакнул. Сам собой возник вопрос: как бы это выглядело, если бы Халк навалил кучу? Но никто не сомневался – получилось бы офигительно смешно, дикая ржака.

Все согласились, что каждый должен – по своему выбору – превратиться в супергероя. Так, Тормоз Эд заполучил любимого Халка и при этом убедил всю компанию, что Майк – это идеальный Тор, поскольку лучше всех орудует молотком. Мэтта ждало превращение в Капитана Америку, потому что из доходяги тот стал большим и сильным. И никто не спорил, что Железный Человек просто создан для одного-единственного парня. Для Кристофера. Это их вожак. Самый умный. Гений.

– Назначим тайное голосование, – предложил Тор-моз Эд.

На том и порешили. И до конца дня все разговоры прекратились. Дерево было похоже на мать, которая прижимает к себе детей. Согревая и защищая каждого. Зато на земле мальчишкам грозил озноб: в воздухе лютовала стужа. Время летело незаметно. Поляна словно погрузилась в какое-то отдельное измерение. Большой круг, защищенный деревьями и облаками. Островок посреди океана.

И только Кристофер не чувствовал себя в безопасности. По мере того как сгущались сумерки, он все больше и больше походил на пучеглазого оленя, который высматривает хищников, обступивших поляну. Но разглядеть их нельзя – разве что почуять. Кристофер стучал молотком, а в голову лез какой-то шепот. Снова и снова одни и те же слова повторялись эхом, как на воскресной службе – слова молитвы отца Тома и миссис Рэдклифф.

Работа движется еле-еле.

Чтобы дело шло быстрее, намного быстрее, Кристофер попросил друзей приналечь. Те согласились. У всех саднило руки. Лица, несмотря на холод, обожгло ноябрьским солнцем. Заметно было, что все уже выдохлись, но никто и никогда в этом бы не признался. Особенно Мэтт, который рядом со старшим братом не желал выглядеть слабаком. Но даже Майк – и тот выбился из сил. И все же ни один не остановился. Чуть слышно звучала песня. «Голубая луна». Но к одиннадцати часам ребята стали валиться с ног, и тут наконец-то прорезался одинокий голос разума.

– Да это жесть. У меня в брюхе урчит! – возмутился Тормоз Эд.

– Не отлынивать, – приказал Кристофер.

– Завязывай, Крис. А то сел на шею и погоняет. Мы же только начали, – уперся Майк.

– Точно, – поддакнул Мэтт.

– Чуваки, закруглиться надо к Рождеству, – настаивал Кристофер.

– Да с какого перепугу? – взвился Тормоз Эд. – Что за гонка такая?

Кристофер покосился на белый пакет. И пожал плечами:

– Действительно. Твоя правда. Ну давайте перекусим, что ли.

Плечом к плечу все четверо уселись на самый длинный сук – ни дать ни взять строители Рокфеллеровского центра на знаменитой фотографии. В библиотеке, куда Кристофер ездил с мамой, он своими глазами видел это изображение. Рабочие в строительных касках уминали обед, сидя на балке. Одно неловкое движение – и кранты.

Подкрепились они сэндвичами с арахисовым маслом, сдобренными виноградным конфитюром, а запили «Кул-эйдом» из фляжки, которую передавали по кругу. На десерт было печенье «Орео» с ледяным молоком, остуженным в водах ручья, неподалеку от хлипких мостков. После долгих трудов всем казалось, что ничего вкуснее они в жизни не пробовали. А потом битый час мальчишки, хохоча, состязались, у кого получится рыгнуть или пернуть продолжительнее или мощнее всех.

Впрочем, это не мешало им в промежутках рассказывать леденящие душу истории о привидениях. Дополняя их страшилками.

Мэтт рассказал про убийцу с крюком, но эту историю все сто раз слышали. Войти в роль злодея он даже не пытался (крюка-то под рукой не нашлось), так что получилось совсем не страшно. Только Кристофер всеми силами изображал ужас, чтобы Мэтт не расстраивался.

В свой черед Кристофер пересказал фильм «Сияние»[40] «Сияние»  – фильм Стенли Кубрика (1980) по роману Стивена Кинга. Сын главного героя фильма, мальчик Дэнни, обладающий телепатическими способностями, по ходу сюжета, разворачивающегося в стенах закрытого на зиму горного отеля, начинает видеть истинное лицо гостиницы, населенной призраками прошлых лет. Дэнни знакомится с пожилым шеф-поваром – Диком Холораном, который просит мальчика ни при каких обстоятельствах не заходить в номер 217. Дэнни, нарушив запрет, обнаруживает воскресшую женщину, которая в свое время утопилась в ванне этой комнаты. Стивен Кинг написал роман под впечатлением от поездки в отель «Стенли», где они с женой поселились в номере 217. Примечательно, что в отличие от книги, в фильме номер 217 трансформируется в номер 237 из-за того, что владельцы отеля, на территории которого проходили съемки, опасались того, что после выхода фильма гости побоятся селиться в 217-м номере, в то время как номера 237 в отеле не было. (См. также ниже Табличка с номером 217… ), который смотрел по телику, пользуясь тем, что Джерри валялся в отключке. Мама тогда оставила Кристофера на его попечение, а сама отрабатывала вечернюю смену в закусочной. Больше всех в этом фильме Кристоферу понравился чернокожий повар, и только одно было непонятно: если человек способен видеть будущее, неужели он пойдет прямиком под топор? Но вообще классный фильм.

У Майка тоже получилось круто. Для затравки он прижал к подбородку фонарик.

– А известно ли вам, зачем покойников закапывают в землю метра на два? – зловеще спросил он, совсем как те жутковатые дядьки из телемарафона ужастиков.

– Да чтобы не воняли, – ответил Тормоз Эд. – По телику рассказывали.

– А вот и нет, – подвывал Майк. – Их закапывают на два метра, чтоб они на поверхность не выбрались. Там, под землей, они не спят. Как черви, извиваются – хотят вылезти. И сожрать ваши мозги!

Потом Майк рассказал, как один зомбарь, проснувшись, выполз из могилы, чтобы поквитаться с чуваком, который когда-то грохнул и его самого, и его невесту. Дело кончилось тем, что этот мертвяк, раздобыв нож и вилку, поедал мозги убийцы. Всем ребятам страшилка очень понравилась!

Всем, кроме одного.

– Моя история получше будет, – уверенно заявил Тормоз Эд.

– Хренушки тебе, – возмутился Майк.

– Во-во, – с умным видом поддержал Мэтт.

– Точно говорю. Эту страшилку мне папа рассказал, – заверил Тормоз Эд.

Майк покивал, словно подначивая Тормоза Эда: «Давай-давай, сам же опозоришься!» Взяв фонарик, Тормоз Эд поднес его к подбородку.

– Давным-давно. В нашем городе. Стоял дом. И жила в нем семья по фамилии Олсон, – начал он.

Майк с Мэттом тут же прикусили языки. Эта история была им знакома.

– В тот вечер мистер и миссис Олсон пошли куда-то поужинать. Старшего сына оставили приглядывать за чокнутым мелким братом Дэвидом. Пока старший обжимался со своей девчонкой, мелкаш то и дело прибегал к ним вниз из своей спальни и нес какую-то околесицу.

«У меня за окном ведьма».

«С ней кот – плачет, как ребенок».

«В шкафу кто-то прячется».

Стоило ему сбежать вниз по лестнице, как старший брат загонял его наверх и снова принимался тискать подружку. Даже когда мелкий со страху описался и примчался в мокрой пижаме, брат решил, что тот нарочно придуривается, потому как в последнее время у него совсем крыша съехала. Отвел он мальца наверх, переодел в сухое. Потом прошелся с ним по всему второму этажу и доказал, что ничего страшного там нет. Но мелкий ничего слышать не хотел. Орал как оглашенный. Дошло до того, что старший брат взял да и запер его на ключ. Дэвид завизжал, ногами чуть дверь не вышиб, но брат его не выпустил. Наконец удары и визги прекратились. И старший брат вернулся к своей девушке.

Вот тогда-то они с ней и услышали детский плач.

Младенец будто на крыльце лежал. Но влюбленной парочке не верилось, что кому-то приспичит на ночь глядя нести к ним подкидыша. Да и зачем? Короче, подошли они к дверям.

«Эй, кто здесь?» – спросил старший брат.

И посмотрел в глазок. Но ничего не увидел. А плач не утихает. Решился парень дверь отворить, а подруга хвать его за руку.

«Постой!» – кричит.

«Да ты чего? – рассердился он. – Там же дитя малое».

«Не открывай», – взмолилась она.

«Что на тебя нашло? А вдруг ребенок без присмотра брошен? Не ровен час, на дорогу выползет».

«Это, – говорит она, – не ребенок». А сама побелела как полотно. Застыла от ужаса.

«Рехнулась, что ли», – говорит старший брат.

И тут она бросилась наверх, к Дэвиду.

«Ты куда?» – заорал старший брат.

«Братишка твой не врет!» – прокричала она в ответ.

Старший брат распахнул входную дверь. И видит: на крыльце стоит корзина, в каких младенцев носят. Подкрался старший брат к этой люльке, сдернул одеяльце. И видит там…

…портативный магнитофончик: детский плач на кассете записан. Ринулся старший брат вверх по лестнице и на крик своей девушки вбежал в спальню Дэвида. Там окно разбито. На стенах, на разбитом окне кровавые отпечатки ладоней. А братишки нет как нет. Так его и не нашли.

Ребята притихли. Кристофер сглотнул.

– Это взаправду было? – выдавил он.

Все трое знатоков покивали.

– Ходят в здешних местах такие байки, – ответил Тормоз Эд. – Предки нас ими пугают, когда вечером не могут в постель загнать.

– Ну не знаю, наш дядя по-другому рассказывает: будто на крыльце поджидал убийца с записью детского плача, – вмешался Майк.

– Во-во, – поддакнул Мэтт. – А девчонки там вообще не было.

Но вопрос решился сам собой. В конкурсе на лучшую страшилку Тормоз Эд вышел победителем. Время было за полночь. После дневных трудов и плотного ужина ребят клонило в сон. Однако страшные истории всех взбудоражили, а потому созрело решение, что кто-нибудь один будет нести вахту, а остальные тем временем поспят. Как и подобает вожаку, Кристофер вызвался дежурить первым, чтобы вся бригада смогла хорошенько отдохнуть.

И заодно дать ему возможность переговорить со славным человеком наедине.

Под взглядом Кристофера все трое расположились на стылой земле, каждый в своем спальнике. И сбились в кучку, чтобы не замерзнуть. Через пару минут болтовня смолкла. Фонарики, дружно щелкнув, погасли. И была тьма. И была тишь.

Кристофер сидел на дереве. Он смотрел по сторонам, чтобы не пропустить ни младенцев, ни кошек, ни ведьм. Но видел только оленя. Олень, все тот же, метнул короткий взгляд в его сторону и стал принюхиваться к земле в поисках пищи.

Поплотнее закутавшись в спальный мешок, Кристофер надкусил холодную кругляшку «Орео» и кончиком языка нащупал шершавую белую прослойку. При свете луны он вглядывался в лесную чащу. Там полыхали костры переменчивой оранжево-красной листвы. И тут ему в ноздри ударил запах кожаной бейсбольной перчатки, и прокуренной отцовской рубахи, и скошенной травы, и прелых листьев, и блинчиков с шоколадной крошкой, а следом приплыло множество других вкуснейших запахов. Он поднял взгляд: облака расступились, чтобы не загораживать лунный свет. Из-за луны выглядывали тысячи звезд.

Никогда прежде он не видел, чтобы их было такое множество. И все яркие, красивые. Заметил он и падающую звезду. Потом еще одну. И еще. Однажды на уроке катехизиса в ОКЦ миссис Рэдклифф сказала: падающая звезда – это чья-то душа, улетевшая на небеса. А когда по телевизору показывали какой-то научно-популярный фильм, там иначе объясняли: падающая звезда – это метеорит, который сгорает в земной атмосфере. Впрочем, была у Кристофера и другая, излюбленная теория, которую он услыхал на детской площадке в Мичигане. Там говорили, что падающая звезда – это всего лишь последний вздох умирающей звезды, но свет ее летит до Земли шесть миллионов лет: столько требуется времени, чтобы мы узнали о смерти звезды. А как разобрать, думал Кристофер, что же там светится. Душа или звезда? Может, все звезды уже сгорели, но об этом станет известно только через шесть миллионов лет. А вдруг этот срок истечет прямо завтра? Вдруг они останутся совсем одни? Без единой звезды не считая Солнца. А что будет, если и Солнце сгорит? Тогда нашу главную падающую звезду тоже заметят не сейчас, а через шесть миллионов лет. Некий паренек со своими друзьями, которые будут строить штаб на дереве. И жевать промерзшее печенье «Орео» или что-нибудь другое – как знать, какое еще лакомство придумают во Вселенной. Неужели все звезды и все души в итоге слетятся в одно и то же место?

Не так ли будет выглядеть конец света?

От этой мысли у него, как ни странно, чуть-чуть заболела голова, хотя головные боли обычно до него не добирались, если он сидел на дереве. Но ведь тут и раздумья оказались необычными. И привели они к другим, более приятным. Например, про уютные костры. И про теплую домашнюю постель. И про мамину руку, которая перед сном гладит его по голове. А ведь он не спал, считай, больше двадцати дней, потому что каждую ночь подтаскивал к дереву мелкие пиломатериалы для предстоящих строительных работ. Но сейчас Кристофера клонило в сон как никогда.

Глаза слипались, невзирая на все его усилия, а перед мысленным взором всплывали какие-то видения этого дерева. Как будто он уже тут ночевал. Ему грезилось, будто на лбу лежит материнская рука – так мама проверяла, нет ли у него температуры. Но мамы рядом не было. Были только ветви дерева. А ветви нипочем не лягут тебе на лоб.

И они, уж конечно, ничуть не похожи на живые руки.

Глава 25

Кристофер открыл глаза. Посмотрел вниз и увидел, как белый пластиковый пакет мнется под ветром.

Несказанно обрадовавшись возвращению славного человека, он все же не решился ответить. Не хотел, чтобы друзья сочли его сумасшедшим.

Кристофер перевел взгляд на поляну. Действительно, каждый из ребят, свернувшись калачиком, лежал на земле.

– Где ты пропадал? – шепнул Кристофер.

– Спасибо, – сказал Кристофер.

Кристофер сверился с телефоном. Проспал всего-то десять минут, а ощущение было такое, словно выспался всласть, как бывало по воскресеньям. Мышцы побаливали, наливаясь силой. Но усталости почему-то не чувствовалось.

– Могу продолжать, – радостно подтвердил Кристофер.

Кристофер спустился по ступенькам, похожим на молочные зубы. Потом нашел тонкую палку и надел на нее белый пакет.

С поляны они ушли вместе со славным человеком.

Кристофер уже раз десять ходил к штабелям лесоматериалов. Но сейчас что-то было по-другому. Что-то было не так. Он чувствовал на себе чьи-то взгляды. Закатившиеся глаза оленя. Глазки мелкой живности. Под ногами, как хрупкие косточки, ломались ветки. Да еще неизвестно кто вроде как дышал ему в спину. Такое же чувство возникало у него при игре в прятки, когда он старался дышать как можно тише. Вот и сейчас ему показалось, что вблизи дышит кто-то чужой. Дыхание неглубокое. Младенческое.

Ему вспомнилась детская ручонка.

Детский хохоток.

Это сон? Или взаправду?

Кристофер следовал за белым пластиковым пакетом. Перешагивая через валежник, споткнулся о сучок. Посветил фонариком в чащу леса и подумал, что ближайшие ветви тянутся к нему, совсем как две руки, чтобы задушить. Он едва не вскрикнул, но сдержался. Славный человек предупреждал его насчет таких подвохов. Если ветер ощущается не совсем как ветер, будь осторожен вдвойне.

– Криссссстофер? – шипел ветер ему в спину.

И даже в затылок. Подначивал обернуться. Но Кристофер знал, что оборачиваться нельзя. А иначе, не ровен час, превратишься в соляной столб. Или в камень. Про такие жуткие случаи рассказывали – как в церкви, так и в ОКЦ – отец Том и миссис Рэдклифф. Змея там, что ли. Или младенец.

– Хиссссс, – шипел сзади ветер.

Завидев строительную площадку фирмы «Коллинз Констракшн», Кристофер припустил бегом. Туда, где виднелся фонарный столб. Высокий, с голубоватым светом. Кристофер мчался во весь опор, шипящие поцелуйчики уже нащупали сзади его шею, и тут он вырвался из леса…

…на асфальт.

Кристофер оглянулся. И увидел только деревья. Никаких глаз. Никаких тел. Наверное, разум задумал над ним подшутить. А может, и нет.

– Что это было? – спросил он славного человека.

Кристофер подошел к штабелям. По счастью, сторож дремал в бригадирском вагончике. Присмотрев наверху самые длинные рейки, Кристофер потянул их вниз. Деревяшки со стуком посыпались на землю. Через окно Кристофер видел, что сторож заворочался в кресле, но не проснулся. Он просто разговаривал во сне, как Джерри по пьянке.

– Кристофер? – позвал сторож, не просыпаясь.

У Кристофера волосы встали дыбом. Он заметил, как у сторожа под веками дрогнули глаза, словно от беспокойного сновидения.

– Ты зачем крутишься возле досок? – шептал сторож.

Кристофер отступил.

– Чем ты там занимаешься? – нашептывал сторож во сне.

Кристофер на цыпочках пятился обратно в лес. Подхватив на ходу длинную доску, он поволок ее в темноту.

– Лучше тебе сюда не шастать, – шептал сторож. – Не то кончишь свои дни, как он.

У Кристофера сердце застряло в горле.

Славный человек ужаснулся.

Поднявшись с кресла, сторож, как лунатик, направился к лесу.

– Слышишь, Кристофер: в точности, как он, – шипел сторож.

Сторож шагал прямо на Кристофера. Принюхиваясь. Остановился прямо перед ним и рухнул на колени. Поднял веки, но глаза закатились. Зрачков не было видно. Одни выпученные белки – ни дать ни взять бильярдные шары.

Или облака.

– В ТОЧНОСТИ КАК ТОТ МЛАДЕНЕЦ! – заорал сторож. – УААААААААА!

На этом сторож умолк и потащился обратно в вагончик.

Кристофер сорвался с места, как жеребенок. Волоча за собой длинную доску, он добежал до тропы. И лишь оказавшись под защитой поляны, обернулся к белому пакету.

– Что это было?

Славный человек молчал.

– «Ты окончишь свои дни, как он» – как это понимать?

– Нет, знаешь. Я окончу свои дни, как тот младенец. Что прикажешь думать?

– Рассказывай, – прошипел Кристофер. – Или я брошу начатую работу.

Надетый на длинный шест, который сжимал в руке Кристофер, белый пакет колыхался на ветру. Молчание затянулось. Его нарушил грустный, отрешенный голос.

Глава 26

Что за звуки?

Мэтт привстал. Обернулся. Он лежал в спальном мешке. Как в выдолбленной колоде. Рука непроизвольно потянулась ко лбу, взмокшему от пота.

Из-за страшного сна.

В котором ноги липли к земле, как приклеенные. Улицы превращались в зыбучие пески. Ни убежать, ни остаться на месте. Его затягивало под асфальт. Легкие наполнялись песком.

А когда погиб его брат, он закричал в голос.

Высунув голову из спальника, Мэтт посмотрел на звезды. Над поляной фонарем висела голубая луна. Яркая, как умирающее в небе солнце. Поблизости, уставившись прямо ему в лицо, стоял олень. Мэтт вскочил. Вздрогнув, олень припустил к старой штольне, которая, подобно великанской пасти, заглотила животное целиком.

Мэтт выбрался из спального мешка, и нижнее белье тут же заледенело от ноябрьского мороза. Тут он кое-что почувствовал. Мокрое пятно. Снова он обмочился во сне. Да еще не дома. А во время ночевки, при пацанах. Как младенец, подумалось ему. Как безмозглый младенец.

Теперь Майк его задразнит.

Он в панике нашел глазами стоящую под деревом тачку. Если добраться до рюкзака, покуда не проснулся Майк, промелькнуло у него в голове, можно натянуть запасной комплект термобелья. Он осторожно зашагал по голой земле, чтобы только не наступить на какую-нибудь сухую ветку. Прошел мимо крепко спящего брата, схватил его рюкзак. И решил отойти подальше от Майка. В сторону тоннеля. При лунном свете он с каждым шагом все отчетливей различал шевеление. Впереди съежилась какая-то фигура. И копошилась в грязи.

Это был Кристофер.

Который разговаривал сам с собой.

– Да, я слышу младенца, – шептал он.

Мэтт и думать забыл про смену одежды. Он на цыпочках подкрался к Кристоферу: тот копал ямку, как щенок, надумавший зарыть кость. Подобравшись совсем близко, Мэтт заметил тонкую палку с нацепленным на нее белым пластиковым пакетом.

– Но смотреть не хочу. Жуть такая, – шептал Кристофер.

– Кристофер? Что с тобой? – окликнул Мэтт.

Кристофер резко обернулся. Вот так встреча.

– Давно тут стоишь? – спросил он.

– Только подошел. Что у тебя с глазами? – забеспокоился Мэтт.

– А что у меня с глазами? – не понял Кристофер.

– Кровью налились.

– Ерунда. Ты, главное, не беспокойся, ладно?

Мэтт кивнул, но беспокойство никуда не делось. Кристофер потер воспаленные глаза. А потом бросил взгляд на штаны Мэтта и на темно-синем джинсовом фоне увидел потек мочи. От стыда Мэтта бросило в жар.

– Только никому не говори. Пожалуйста, – взмолился он.

– Ни одной живой душе, – чуть слышно пообещал Кристофер.

– Да нет, я серьезно. Брат меня задраз…

Кристофер молча показал ему очень похожее пятно на собственных штанах.

– У тебя тоже бывают страшные сны? – удивился Мэтт.

– Ага. Так что забей.

Кристофер улыбался. И у Мэтта немного отлегло от сердца.

– Чего это ты тут делаешь? – спросил Мэтт.

Кристофер ответил не сразу.

– Клад ищу, – сказал он наконец.

– Помочь? – предложил Мэтт.

– Давай. Бери лопату.

– Может, сперва переоденемся? Майку не надо знать, что я в штаны напрудил, понимаешь?

Кристофер ответил улыбкой, и оба, наспех пошарив в рюкзаках, достали свежее белье и брюки. Мокрые трусы снялись легко, словно кожура с холодного банана. Ледяной воздух ударил им в бубенцы (словечко Мэтта), которые тут же втянулись куда-то внутрь, как головы напуганных черепашек. Оба быстро переоделись в мягкое, сухое, приятное к телу белье. Из ящика с инструментами Кристофер достал небольшую лопатку. И они начали охоту за сокровищами. Бок о бок.

– А с кем ты разговаривал? – спросил Мэтт.

– Сам с собой, – ответил Кристофер. – Поторапливайся. Ты же не хочешь, чтобы нас опередили?

Копали они с полчаса. И при этом почти не разговаривали. Мэтт заметил, что Кристофер то и дело поглядывает на белый пакет, но не придал этому значения. Кристофер, по сведениям Мэтта, считал своим лучшим другом Тормоза Эда, но Мэтт втайне надеялся, что сам вправе считать своим лучшим другом Кристофера. Да и оказаться на втором месте после Эда он тоже не возражал. Ему было не привыкать. Всю жизнь он шел вторым после Майка. Но сейчас его неотступно преследовало другое. От чего он проснулся?

Что это были за звуки?

Вопрос крутился на языке.

– Чего это вы тут делаете? – опередил Мэтта Тормоз Эд.

Мэтт и Кристофер обернулись и увидели, что к ним, протирая спросонья глаза, направляются Тормоз Эд с Майком. У каждого дыхание вылетало облачком пара.

– Клад ищем, – ответил Мэтт.

– Помочь? – предложил Майк Кристоферу.

– Давай, Майк.

– А я завтрак организую. – Тормоз Эд нашел достойное применение своим талантам.

Взявшись за лопату, Майк с силой вогнал лезвие в мерзлую землю. Мэтт косился на Кристофера, боясь, как бы тот не заложил его Майку. Кристофер только улыбнулся, словно говоря: «Молчок – зубы на крючок».

* * *

Позже ребята позавтракали колечками «Фрут-лупс» с холодным молоком, сохраненным в ручье. Кристофер ни словом не обмолвился про ночные ужасы. Про сторожа, который шепотом звал его по имени. Про детский плач, разбудивший Мэтта. Он знал, что Мэтт перепугается, узнав правду. И не хотел никого пугать – достаточно того, что ему самому было страшно. Умолчал Кристофер и насчет славного человека, и насчет его пророчества, которое сбудется, если вовремя не закончить домик на дереве. Меньше знаешь – крепче спишь. Да и надежнее как-то. Мальчишкам расскажешь – они того и гляди со страху разбегутся. А ему без их помощи никак.

Когда «Фрут-лупс» были съедены подчистую, Кристофер проследил, чтобы сахарная пудра со дна коробки досталась Майку, а сюрприз – Мэтту. Затем он поблагодарил Тормоза Эда за отменный завтрак.

Главное – чтобы личный состав был доволен.

Когда совсем рассвело, солнце прогрело их озябшие кости. Работа велась посменно. Двое заняты строительством домика на дереве. Двое других – кладоискательством. Подкрепились мерзлым печеньем «Орео» и остатками молока, после чего настал черед Тормоза Эда долбить вместе с Кристофером стылую землю в поисках клада.

Никаких сокровищ обнаружено не было.

Зато примерно в семь часов шесть минут утра было найдено кое-что другое: детский скелет.

Глава 27

Вызов поступил в полвосьмого утра.

И пошла волна.

В воскресенье утром дежуривший в ночь помощник шерифа отправился в церковь. Он поделился этой новостью с отцом Томом, который вместо запланированной проповеди поведал о том, что в Лесу Миссии найдены детские останки. Дитя, сказал он, теперь на небесах, и призвал перед лицом скорби, охватившей город, восславить всепрощение Иисуса Христа.

Проповедь возымела такое мощное действие, что миссис Рэдклифф не сумела сдержаться. Во время Святого причастия она беспрерывно промокала уголки глаз платочком. Сколько раз они с мистером Рэдклиффом молили Бога о ребеночке? Сколько раз у нее случались выкидыши? Сколько раз твердил ей мистер Рэдклифф, что тело ее не сокрушено? Что оно прекрасно.

Мэри Кэтрин молилась за упокой души этого ребенка, но через несколько минут ее семнадцатилетний рассудок начал перепрыгивать с одного на другое. Несчастное дитя. Оно было лишено возможности повзрослеть, как повзрослела она сама, и поступить в колледж. В такой, как «Нотр-Дам». Она жестко отчитала себя за мысли о собственной жизни. Но ей было страшно не пройти в «Нотр-Дам» по конкурсу. Это могло стать ударом для отца. Она пообещала Господу молиться за погибшего ребенка и сосредоточиться на своем служении в доме престарелых. Но миссис Коллинз позволяла себе всякие низости, а ее мамаша совсем выжила из ума. Эта старуха все выходные кричала на Мэри Кэтрин и твердила, что «их» не проведешь. Мыслимо ли такое выдерживать в течение месяца? Тем более что Даг уже перестал выходить на дежурства, сказав, что никакой университет, даже Корнелл, не стоит таких мучений. Мэри Кэтрин в очередной раз велела себе прекратить всяческое самолюбование и думать о погибшем ребенке.

Ты же не хочешь сбить оленя, правда?

После мессы прихожане бросились обзванивать родных, и в первую очередь – детей, уехавших на учебу в другие города. Мамочки стали чуть крепче прижимать к сердцу ребятишек и планировать для них дополнительные радости на День благодарения. Папаши решили сократить просмотр футбольных матчей до одного (вместо привычных трех), чтобы уделять больше времени семьям, а не своим придуманным футбольным лигам. А дети обнаружили, что им не возбраняется целый день поглощать любые сласти. Особо совестливые понимали, что этого не заслуживают, но… сладкое есть сладкое.

И только одна персона хранила невозмутимость: миссис Коллинз.

Во время службы Кэтлин Коллинз сидела в переднем ряду со своим сыном Брэйди. Естественно, речь пастора не стала для нее сенсацией. Ее супруг, владелец земельного участка, получил жуткое известие вторым, сразу после шерифа, и немедленно помчался туда. В строительство квартала «Лес Миссии» он уже инвестировал столько средств, что не мог отдать его на откуп каким-то бюрократам. Миссис Коллинз была куда больше озабочена возможным банкротством своей семьи, нежели судьбами родных погибшего в лесу ребенка. В конце-то концов, у всех подобных трагедий причина одна.

Пренебрежение родительским долгом.

Все очень просто. Хорошие родители не спускают глаз со своих детей. Ограждают их от любых опасностей. Если ты не справляешься со своими служебными обязанностями, ты же не перекладываешь вину на некие внешние силы. Ты смотришь в зеркало и видишь, на ком лежит ответственность. В чем главная проблема этого мира? В том, что никто не хочет брать ответственность на себя. В свой срок полицейские задержат психопата, который совершил это страшное преступление. И тогда (она слышала о таких случаях не раз) это чудовище будет лить крокодиловы слезы и рассказывать, как в детстве над ним измывались родители. Вот такая – ничего, если она полностью перейдет на французский? – хренотень. Одно дело – когда человек не в себе. И совсем другое, когда он – воплощенное зло.

Не задумываясь, что было раньше, курица или яйцо, миссис Коллинз рассуждала так: если родители измываются над своими детьми, это вовсе не значит, что они сами в детстве подвергались таким же издевательствам. Она готова была поспорить на миллион долларов, что одно не обязательно влечет за собой другое. И если найдется человек, который это докажет хотя бы на одном примере, она сможет умереть спокойно.

Супруг ее, мистер Коллинз, все воскресенье препирался с шерифом. Строительство квартала «Лес Миссии» превращалось из грандиозной мечты в сущий кошмар. Вначале там несколько дней пропадал этот сопляк Кристофер Риз. А теперь обнаружился скелет? Зараза. В этом лесу ступить некуда – попадешь либо в собачье дерьмо, либо в медвежий капкан. Защитники дикой природы талдычат, что олени лишаются естественной среды обитания. Краеведческие организации талдычат, что город теряет «доминанту». Даже общества охраны памятников – и те талдычат, что этот старый загаженный тоннель необходимо превратить в музей горной промышленности. Что ж, это понятно. Население их поддерживает. Чтоб им всем пусто было. На их стороне симпатии населения. Мистер Коллинз знал, что строительство нужно начать до Рождества, тогда займы поступят в срок. Но много ли смыслит в этом шериф (на минуточку – «госслужащий»)? Да ни фига не смыслит. Шериф твердил, что лес является местом преступления, а потому его придется оцепить.

– Когда вы дадите разрешение на земляные работы в котлованах? Когда нас на полметра занесет снегом? Большое спасибо, шериф, кушайте сами. Создается впечатление, что вы плетете вселенский заговор, чтобы помешать мне закончить эту долбаную стройку!

Что же касается матушки миссис Коллинз, та сидела в гостиной дома престарелых. Каким ветром ее туда занесло, она не помнила. Как не помнила себя. И родную дочь. И богатого зятька. На мгновение ей показалось, будто в новостях рассказывают о смерти ее родной дочери, но почему-то без подробностей. Потом в гостиную притащился некий горлопан по имени Эмброуз и объяснил, что это не ее ребенок. Дескать, ее дочь жива-здорова и только ждет возможности прямо сегодня напиться крови волонтеров-школьников. А затем велел всем заткнуться. Ему, видите ли, приспичило послушать новости.

Мать миссис Коллинз не переваривала Эмброуза. Ее не трогало, что он слепнет. Сквернослов – он и есть сквернослов. Она вернулась к телевизору и попыталась вспомнить кое-что важное. Но не сумела. А когда новости закончились и начался футбол – вспомнила.

В скором времени все умрут.

Да. Именно так.

Все умрут.

Смерть уж близко.

Все мертво.

Мы умрем на Рождество!

Глава 28

Полицейскую парковку заполонили операторские фургоны и передвижные телевизионные станции: вскоре ожидалось прибытие детей. Всего сорок пять минут назад мальчишки прибежали к сторожу, охранявшему строительную площадку Коллинза, и попросили вызвать полицейских, но скелет уже успел произвести сенсацию местного масштаба. Тормоз Эд просиял, издалека завидев такое скопление техники.

– Во дают! Мы теперь прославимся!

Затем он повернулся к помощнику шерифа, сидящему за рулем.

– А можете показать ваш винчестер?

– Нет, – отрезал помощник шерифа.

– А вы знали, что словом «винчестер» раньше называлось переднее сиденье в дилижансе, рядом с возницей, потому как тут сидел стрелок с винчестером, чтобы охранять пассажиров и грузы?

– Нет, не знал, – процедил помощник шерифа, сожалея, что к нему на «винчестер» не попросился любой из трех других мальчишек.

– Ну хотя бы рацию дадите подержать? Мой папа возит с собой в «Хаммере» радар-детектор против камер, чтоб не нарываться на штраф. Я, кстати, все ваши коды знаю. Вот, например, «один ноль шесть» означает «схожу отлить», так ведь?

Без каких-либо комментариев для СМИ мальчиков провели в здание полицейского управления. Впрочем, Тормоз Эд и здесь отличился, радостно выкрикнув: «Это мы скелет нашли!» Некоторые местные издания успели заручиться парой снимков для первых полос. Телевизионщики обеспечили сюжеты для семнадцатичасовых новостей. «Четверка детей нашла в лесу скелет». Получилась настоящая «бомба».

– Главный интерес – там, где кровь, – задумчиво произнес Тормоз Эд. – Так моя мама говорит.

В кабинете шерифа ожидали родители. По выражению их лиц мальчишки поняли, что афера с ночевкой провалилась. Взрослые, как видно, в три секунды сообразили, что купились на серию эсэмэсок и позволили своим отпрыскам всю ночь болтаться без присмотра.

– Мы и сами там чуть не околели, – посетовал Майк.

Но Тормоз Эд, как оказалось, лучше всех разбирался в тонкостях пиара. Незамедлительно пустив слезу, он бросился на шею к матери.

– Мамочка, мы на скелет наткнулись! Так страшно было!

Он с воем цеплялся за мать. Если она поначалу и злилась на него за обман, то сейчас растаяла, как шоколадная конфета у нее в сумочке.

– Где тебя черти носили, Эдди? Мы чуть с ума не сошли, – только и сказала она.

– Во-во! – поддакнул Эдди-старший, просматривая в телефоне результаты спортивных матчей.

– Мы прослышали, что в лесу зарыт клад. И решили откопать золотые кольца, чтобы подарить нашим мамам на Рождество, – заливал Тормоз Эд.

– Ох, горе ты мое. – Мать прижала его к груди. – Какой же ты заботливый.

По его примеру Майк и Мэтт так же бросились к двум своим матерям. Извинившись за обман, братья стали наперебой рассказывать, что искали клад с единственной целью – сделать им сюрприз. Их матери оказались не столь мягкосердечными, как Бетти, но в конечном счете обняли своих мальчиков так, что чуть не придушили, и заверили, что наказания не последует.

Оставалась мама Кристофера.

Кристофер ждал, что она его отругает. Или прижмет к сердцу. Или будет злиться. Или печалиться. Но она сделала самое худшее из того, что можно было вообразить.

А именно – не сделала ничего.

– Я виноват, мам, – тихо сказал он.

Она кивнула и окинула его таким взглядом, будто с трудом узнала. Кристофер хотел ее обнять, чтобы поскорее развеять жуткое ощущение беды. Но оно не уходило. Потому что маму захлестывала не злость. А обида. Сын ей лжет. С каких пор? Что она такого сделала, если он решил, что говорить ей правду больше не обязательно? Когда он увидел, что мама больше досадует на себя, чем на него, груз вины за собственную ложь сделался почти невыносимым.

– Парни, я должен задать вам несколько вопросов, – сказал шериф, милосердно прерывая это противостояние.

В течение пятнадцати минут им, по выражению Тормоза Эда, «учиняли допрос с пристрастием». Так он в понедельник рассказывал одноклассникам. Но в действительности шериф лишь задал каждому по паре вопросов. Он не стремился покарать этих малолеток за нарушение границ частной собственности и мелкое хищение пиломатериалов. Вопросы о мерах педагогического воздействия он оставил на усмотрение родителей.

Его интересовали только сведения, имевшие непосредственное отношение к скелету.

Но таких сведений у мальчиков было всего ничего. Шериф переходил от одного к другому и сравнивал ответы. Не найдя противоречий, он заключил, что эта мальчишеская компания отправилась в лес для строительства штаба на дереве, но наткнулась на человеческие останки. И лишь одна подробность не давала ему покоя.

– Кристофер, – спросил наконец шериф, – почему ты решил копать именно в том месте?

Кристофер почувствовал, как его обожгли взгляды всех присутствующих. В особенности мамин.

– Сам не знаю. Мы просто искали клад. Мам, уже можно идти домой? У меня жутко голова болит.

– Ладно, сынок. – Шериф потрепал его по плечу.

И тут до Кристофера дошло. От шерифа веяло таким же запахом, как от мамы, когда она собиралась «на выход». У него на куртке остался тончайший аромат материнских духов, скорее даже намек. Может, от объятий, может, от поцелуя. В любом случае Кристофер понимал: шериф – новый мамин «друг». Вскоре она в своих рассказах станет называть его по имени. А потом он заявится к ним домой. Ну, видимо, не в День благодарения. А вот на Рождество – легко. Оставалось только надеться, что шериф окажется приличным человеком и будет хорошо обращаться с мамой. Но теперь Кристофер поклялся: если шериф поведет себя так же гнусно, как Джерри, ему это даром не пройдет.

* * *

В тот вечер друзья Кристофера были обласканы родными. В уюте кухонь они лучились теплом, как выложенные на блюдо свежеиспеченные булочки. Наказание, само собой, не утратило силу. Нельзя терять лицо. Хотя матерям, вздохнувшим с облегчением, такие строгости давались с трудом – ведь не их детей закопали в лесу.

К тому же после возвращения домой мальчики вели себя безукоризненно.

Мамы Эм-энд-Эмсов приготовили любимое блюдо своих сыновей – лазанью, но каково же было их удивление, когда после ужина дети самостоятельно вымыли посуду. Родители Тормоза Эда не могли припомнить, когда в последний раз их сын ограничивался лишь одной порцией десерта, и уж тем более – шоколадного бисквита.

И за ужином, и перед отходом ко сну в этих семьях велись легкие семейные разговоры. Болтали, казалось бы, ни о чем, но получалось, что обо всем на свете. К изумлению родителей, сыновья не прилипали к телевизору, а решили почитать. Для всех вечер прошел как нельзя лучше. И когда дети, посидев над книгами, отправились спать, каждый родитель поймал себя на мысли, которую никогда бы не решился озвучить…

А мальчик-то мой взрослеет. Можно подумать, в одночасье ума набрался.

Так думал каждый. Кроме матери Кристофера.

* * *

Кейт, как и все родители, конечно, гордилась сыном. Она видела, что он и сам окрылился после написанной на «отлично» контрольной по математике. Никогда Кристофер не добивался успехов в спорте. Никогда не добивался успехов в учебе. И сам себя за это корил. Но она не сомневалась: ее сын – мировой парень. И если бы золотые медали вручались за порядочность (странно, что это не практикуется), то Кристофер, стоя на пьедестале, подпевал бы государственному гимну каждые четыре года. А так он – все тот же малыш, которого она всегда понимала и любила.

Тот, да не тот.

Нет, он не страдал ни одержимостью, ни замкнутостью; нет, его не подменили. Своего сына, как-никак, она знала. И узнавала. Но сколько раз она видела, как Кристофер корпит над дополнительными заданиями по чтению? Сколько месяцев сама натаскивала сына, разжевывая ему математику? Сколько лет он рыдал, не понимая, почему буквы скачут с места на место. Считал себя тупицей. Просто идиотом. А тут бац – и все мгновенно наладилось. Хотя нет, не мгновенно.

А за шесть суток.

Обезумевшая от волнений, она не винила себя за то, что поначалу ничего не заподозрила. Счастье, что он вернулся, цел и невредим. Что у него неожиданно повысилась успеваемость. Что он подтянулся по чтению. Принес пятерку по математике. А тут еще лотерея. Новый дом. Новая одежда. Книжный шкаф, обклеенный «утиными» обоями, и сами книги, которые Кристофер теперь читал запоем. Но в глубине души свербела неизбывная тревога.

Когда все складывается слишком хорошо, чтобы быть правдой, – жди подвоха.

То-то и оно. Ведь не все определяется чтением. Или оценками. Он теперь по-иному воспринимал реальность. По-иному расценивал человеческие отношения. Кейт припомнила манеру взрослых произносить слова по буквам, чтобы дети не догадались, о чем идет речь. «Дорогая, не сводить ли ее в магазин и-гэ-эр-у-ша-е-ка?» «Может, купим ему э-эс-ка-и-эм-о?» Но когда подросшие дети начинают соображать, что к чему, взрослые поневоле придумывают новые способы завуалировать окружающую действительность. Грешки, утехи, секс, насилие – все маскируется соответствующими взглядами, жестами и отвлекающими маневрами.

Раньше Кристофер не замечал таких уловок.

А нынче распознает все до единой.

Ни с того ни с сего вместо троек ее сын стал приносить одни пятерки. Бойко читает «Остров сокровищ», а раньше в сказках Доктора Сьюза спотыкался на каждом слове[41]… в сказках Доктора Сьюза спотыкался на каждом слове … – Доктор Сьюз (тж. Доктор Зойс) – псевдоним Теодора Сьюза Гейзеля (1904–1991), американского карикатуриста, мультипликатора и популярнейшего детского писателя. По книгам Доктора Сьюза дети учатся читать. Самое продаваемое в США произведение для детей младшего возраста – сказка-фантасмагория «Кот в шляпе» (1984). В ней рассказывается о дружбе мальчика и его сестры с говорящим котом, который завоевывает расположение детей с помощью магии и воображения. В этой книге использовано всего 220 слов, которые Доктор Сьюз заранее получил списком от заказчика. Предполагалась, что это именно те 220 слов, которые должны знать дети определенного возраста. По этой сказке в России был снят мультфильм «Кот в колпаке» (в более поздней версии – «Кот в шляпе»). Реж. А. Караев, 1984 г.. Сосредоточенно анализирует факты, чего в Мичигане за ним не наблюдалось. При этом сейчас в его мышлении проступают черты маниакальности.

Прямо как у его отца.

К тому же Кристофер начал подвирать.

Выйдя из городского полицейского управления, они пробрались сквозь шеренги репортеров и камер. Мать наконец усадила Кристофера в машину. Без единого слова завела двигатель и включила обогреватель, который недоступным взору волшебством разогнал облака на ветровом стекле.

В дороге разговор велся в одностороннем порядке.

Кристофер извинялся до самого дома. Но она хранила молчание. Не для того, чтобы наказать сына. А чтобы вернуть себе прежнее положение. Ей предстояло выяснить, почему ее сын так стремительно взрослеет. Ведь она уже потеряла мужа из-за его буйного воображения. Терять сына она не собиралась. Перед въездом в гараж, вдали от посторонних ушей, она остановила машину.

– Кристофер, – осторожно начала Кейт. – Я должна кое о чем тебя спросить.

– Давай. – Кристофер вздохнул с облегчением, услышав материнский голос.

– Почему ты мне солгал?

– Не знаю.

– Нет, знаешь. Ну не важно. Расскажи.

Она заметила, как дрогнули у него веки. Она заметила, как он взвешивает свой ответ.

– Ну я… думал, ты не отпустишь меня в лес.

– Почему не отпущу?

– Потому, что я мог заблудиться, как в прошлый раз. Мог замерзнуть насмерть.

– Но ты все равно ушел. Зачем?

– Что-то голова болит.

– Объясни, Кристофер: зачем?

– Чтобы построить домик на дереве.

– Но с какой целью? Чем он так важен, этот домик?

– Наверно, ничем, – ответил он.

– То есть ты подвергал свою жизнь опасности ради домика на дереве, который для тебя ничего не значит?

Тут он умолк. А потом виртуозно изобразил улыбку.

– Я сейчас тебя послушал – и правда, глупость какая-то, – сказал Кристофер.

– Очень хорошо, что ты прислушался. Потому что ноги твоей больше не будет в этом лесу.

– Ну мам…

– До Рождества под домашним арестом.

– Мама!

– Кристофер. Пускай твои друзья врут родителям. Пускай все дети на земле врут своим родителям. Но мне ты врать не будешь. Вопрос закрыт. Времени на раздумья не даю, никаких обнимашек и понимашек. Командую тут я, если до тебя еще не дошло. И у меня одна задача – уберечь тебя от опасностей. ИТАК, ТЫ НАКАЗАН. В ЛЕС БОЛЬШЕ НИ НОГОЙ. Усвоил?!

– Извини, пожалуйста, – без всякой надежды выговорил он.

– Извинениями не отделаешься. По крайней мере, от меня.

Его глаза наполнились слезами.

– Извини, пожалуйста.

– МАРШ К СЕБЕ В КОМНАТУ!

Кристофер отправился наверх, не догадываясь, что матери сейчас будет куда тяжелее, чем ему. Она ненавидела себя за эту сцену, но, отказавшись от воспитания ремнем, какого ей с лихвой досталось в детстве, сознавала, что лучшего средства, чем жесткость, в ее арсенале нет и не будет. Вранье спускать нельзя. Ее правилами по-прежнему предусматривались только черное и белое. Никаких оттенков серого не допускалось. И никаких вылазок в лес, где был найден детский скелет, отныне тоже не допускалось.

За целый день она так и не смягчилась. Сын не показывал носа из своей комнаты, только спустился, чтобы поужинать сэндвичем с расплавленным сыром и принять таблетку от головной боли. Никакого телевизора. Никаких книжек. Он просто лежал в постели, буравя взглядом фотографию отца в серебряной рамке. Кейт гадала: не мечтает ли Кристофер, чтобы его отец сейчас был здесь? Может, он бы разъяснил, что творится с его сыном. Может, Кристофер сказал бы отцу правду. Перед сном она зашла в комнату сына.

– Слушай, – сказала она. – Я все еще сержусь на тебя, но хотела извиниться, что повысила голос.

– Да ладно, – ответил он.

– Ничего не ладно. У нас в доме секретов нет. Чтобы так продолжалось и дальше, мы не должны друг на друга покрикивать. Правильно?

Кристофер кивнул.

– Кристофер, ты можешь поделиться со мной чем угодно. Всегда помни об этом. Ладно?

– Я помню, – ответил он.

Она выдерживала паузу в надежде, что он заговорит. Но такие дела быстро не решаются.

– Я люблю тебя, – выдавил он наконец.

– И я тебя люблю.

С этими словами она поцеловала его в лоб, закрыла дверь и пошла по коридору к себе в спальню. Там, чтобы отвлечься, она включила «Сегодня вечером». Ведущий выдавал одну шутку за другой, но на лице Кейт Риз не дрогнул ни один мускул. Вперившись в экран, она мысленно продолжала отчитывать сына.

– Ты мне солгал. И сейчас недоговариваешь. Я знаю. И ты знаешь, что я знаю. Так что же, черт возьми, творится у тебя в голове, Кристофер?

Но стоило ей сомкнуть глаза, как она почти услышала голос сына.

Это мой секрет, ищи сама ответ.

Глава 29

Шериф зашел в лес один. Вечер четверга. Не скажешь, что День благодарения на носу. Погода стояла совершенно чудная: теплая и сухая. Только листья выдавали осеннюю пору. Желтые и кроваво-красные. Кожаные ботинки шерифа ступали по мягким тропинкам. Бесшумно, как мыши.

Что-то здесь было не так.

Пять дней миновало с тех пор, как в лесу обнаружили скелет, но шериф продолжал теряться в догадках. Когда он служил в Хилл-дистрикте, у его начальника был пес по кличке Шейн. Периодически Шейн усаживался на задние лапы и без причины начинал лаять. Шеф всегда говорил: «Тише, мой мальчик. Там ничего нет». А вдруг нечто все-таки было? Не зря же собачьи свистки издают высокочастотный звук, неуловимый для людей.

Возможно, существует и нечто такое, что различимо только собачьим глазом.

Шериф недоумевал, откуда вообще у него берутся подобные мысли. Человек он рациональный. Нынешнее расследование ничем не отличается от других. Да, смерть ребенка – ужасная трагедия. Но в полицейской практике – рутинное дело. В большом городе не проходит и недели, чтобы кто-нибудь не погиб. И дети – не исключение. На прежнем месте службы он встречал детей, живущих на помойках, в чуланах и подвалах. Он навидался такой скверны, что в принудительном порядке был направлен к штатному психотерапевту на краткосрочный курс реабилитации, очищающий мозги от всего лишнего.

Только вот девчушка с накрашенными ноготками в эту категорию не попадала.

Выбросить ее из головы он так и не смог.

Но по какой причине на этой неделе он вспоминал о ней чаще обычного?

Объяснений у него не нашлось.

Не было объяснений и его внутреннему голосу. Что твердил о важности нынешнего дела. Рядовые граждане многого не понимают в работе полиции. Насмотревшись по телевидению детективов, они наивно полагают, что на каждое убийство будет брошен десяток оперативников, работающих день и ночь. В реальном же мире приходится устанавливать приоритеты. Распределять силы и средства. Шериф ответственно подходил к своей работе. Порой даже слишком. Но сейчас что-то подсказывало ему идти ва-банк. И когда в лесу нашли скелет, шериф подключил дополнительные ресурсы.

В криминалистике Карл, его давний приятель, был профессионалом высшей пробы, хотя физическая подготовка у него хромала. Поскольку речь шла о смерти ребенка, шериф попросил Карла немедленно прибыть на место преступления – ну да, сегодня воскресенье, и что из этого? Ну да, сверхурочно, да и черт с ним. Об этом скелете шериф хотел знать абсолютно все. Если кто и мог предоставить ему полную информацию, так это Карл. Федералы из Лэнгли[42] Федералы из Лэнгли…  – В городе Лэнгли находится штаб-квартира Центрального разведывательного управления США. Название «Лэнгли» употребляется как синоним ЦРУ. не раз зазывали его к себе, да только жена Карла была круче ФБР.

– В гробу я видала твои спецслужбы, Карл. Я нипочем не брошу маму в Хомстеде! – И точка.

Когда приехал Карл, они вдвоем побродили по лесу и обменялись впечатлениями. Возраст ребенка оба оценили в семь-восемь лет на основании отсутствующих передних зубов. И оба сошлись на том, что останки очень долго пролежали в земле.

А как иначе объяснить тот факт, что скелет обвивали змеевидные корни дерева?

Вечером Карл с помощью своей команды переправил скелет в лабораторию для проведения всесторонней экспертизы. Он заявил, что на предпраздничной неделе у него все дни расписаны – одну только тещу умри, но свози три раза на мессу, – но все же пообещал выкроить время и не позднее пятницы сообщить шерифу о результатах.

А сам шериф всю неделю разбирался с последствиями зловещей находки. В больших городах криминальные вести не влияют на привычный ритм жизни. Но Милл-Гроув – городок маленький. А обитатели маленьких городков живут в постоянном страхе, покуда не раскрыто преступление.

Как жила в постоянном страхе девочка с накрашенными ноготками.

Отбросив эту мысль, шериф устремил свой взгляд дальше, на тропу. У мостика щипал траву олень – прямо иллюстрация к сказке про тролля и козлят[43]… иллюстрация к сказке про тролля и козлят…  – «Три козлика и злобный тролль» (тж. «Три козленка», «Три козла и тролль») – популярная в Европе и США норвежская сказка, впервые опубликованная в 1843–1844 гг., о том, как три козлика обхитрили жившего под мостом тролля, который не пускал их пастись на лугу.. Господи, шериф и думать забыл об этой истории. Но в детстве он до смерти боялся этого тролля. Как боялись ведьму Гензель и Гретель.

Как боялась девочка с накрашенными…

– Так, хватит. Соберись, – сказал он вслух.

Шериф понятия не имел, что именно он тут ищет. Вообще говоря, на этой неделе он со своими подчиненными прочесал этот лес вдоль и поперек, невзирая на вопли мистера Коллинза. Не нашли практически ничего. Ни вырезанных на стволах меток. Ни загадочных символов. Ни малейших признаков какого-либо культа или ритуального убийства.

Лес как лес.

Олени бегают.

Пивные банки валяются.

Этого, конечно, следовало ожидать. Когда история получила огласку, в лес потянулись не в меру любопытные (то бишь подростки), они же – любители пива и дуракаваляния. Ротозеи, окрестил их шериф. Мусор бросают прямо под ноги. Шериф приказал своим подчиненным собирать жестянки и сдавать в пункты приема, чтобы хоть как-то залатать дыры в бюджете управления после сверхурочных выплат. Услышав такое распоряжение, все посмеялись. Но когда поняли, что шериф не шутит, принялись собирать банки.

Шериф вышел на поляну.

Взглянул на плывущие по небу облака. Такой мягкий вечер, даром что ноябрь на дворе. Подумать только: до Рождества меньше месяца. Шериф вперился взглядом в стоящее посреди поляны дерево. Похожее на руку, простертую к небу. Какие-то ветви казались крепкими. Какие-то скрючились, как пальцы, изуродованные артритом.

Шериф подошел к домику на дереве. Даже не верилось, что семилетний ребенок организовал столь сложную работу. Лестница. Фундамент. Каркас. Да он просто гений, сын Кейт Риз. Домик – прямо копия настоящего.

Но в этот раз домик на дереве выглядел как-то по-другому.

Как будто всю неделю кто-то продолжал его отделку.

При этом никаких следов на земле шериф не заметил.

Никаких улик.

Разве что белый пластиковый пакет, болтавшийся на нижней ветке.

Шериф оперся ладонью на ствол. Кора на ощупь холодная, шершавая. По таким деревьям он и сам лазал школяром. Под таким деревом впервые поцеловался. Ее звали Жюстина Кобб: брекеты, летнее платьице и прекрасные светлые волосы.

Как у девочки с накрашенными ноготками.

Папочка.

Шериф опустил руку. И, собравшись выйти из леса, стряхнул с себя паутину. Скомкал в кулаке белый пластиковый пакет и уже было засунул этот мусор в карман. Но ни с того ни с сего начал мять пакет в ладони, как ребенок разминает новую бейсбольную перчатку из натуральной кожи. Раз за разом, раз за разом.

Хрясь.

Шериф обернулся. На него глядел олень. Шериф перевел глаза на белый пластиковый пакет. И вдруг захотел побыстрее унести ноги из этого леса. Какой-то голос повелел. Уматывать прямо сейчас. Но угрозы в этом голосе не было.

Скорее предостережение.

Повесив пакет на ту же ветку, шериф поспешил уйти. Во мраке штольни, отделявшей поляну от чащобы, он включил фонарик. И увидел, что на рельсах выцарапаны инициалы. Деревянная обрешетка исписана краской из баллончика – старые имена, больше похожие на иероглифы. На выходе из шахты его ожидал неприятный сюрприз.

Кем-то выброшенный холодильник.

Непонятно, как оперативники могли проглядеть такую штуковину – шериф не собирался спускать им такую халатность. Не ровен час, внутрь проберется заигравшийся ребенок и, не сумев вылезти, задохнется.

Шериф окинул взглядом холодильник. Большой, белый, допотопный, по бокам ржавчина, как тронувшая виски седина. В висках с сединой есть нечто возвышенное, как в церквях. Как в мессах, которые посещает теща Карла. Внутри холодильника кто-то устроил себе гнездо. То ли птица, то ли енот – непонятно. Эта живность никак себя не обнаруживала. Шериф потянулся к ручке холодильника – собирался захлопнуть дверцу.

И тут невесть откуда вырвалась змея.

Гремучая. Свернулась кольцами. Шипит. Фшшшш. Фшшшш.

Шериф попятился. Змея, извиваясь, подползала к нему. Трещала в траве, как детская погремушка. Споткнувшись о бревно, шериф упал. Гремучая змея поравнялась с ним. Обнажила ядовитые клыки. Изготовилась для атаки. И со страшной силой рванулась к его лицу, но шериф успел выхватить револьвер.

Бах.

Пуля разнесла в клочья змеиную головку.

Вскочив с земли, шериф стал смотреть, как дергается в траве змеиное тело. Как сворачиваются тугие пружины, будто древесные корни вокруг детского скелета. Для верности шериф выпустил вторую пулю – в змеиное туловище, а потом все же решил не оставлять открытой дверцу холодильника. Напоследок заглянув в гнездо, шериф увидел, что там уже копошится целый выводок. Захлопнув дверцу, он запер змеенышей внутри, а сам провел рукой по шее – не проникла ли к нему за ворот вертлявая тварь.

Шериф поспешил убраться из леса, напомнив себе вызвать бригаду герпетологов. Можно только гадать, откуда взялись эти змееныши в ноябре. Весна давным-давно миновала. Под зиму живность не плодится.

Что-то здесь было не так.

Видеть он не видел, но почуял – точно так же, как старый пес шефа чуял собачий свисток[44]… собачий свисток.  – Тж. свисток Гальтона. В основном свисток применяют для подачи команд при дрессировке собак. Используется, как правило, для получения ультразвука, не воспринимаемого человеческим слухом.. Нечто похожее на ветер. Но вроде и не ветер. Звук больше походил на шорох змеи, обвивающей древесные ветви. Походил на… на…

Незримое шипение.

Медлить шериф не стал и спустился по склону на строительную площадку. Повсюду торчали пни. Обрубки. Выкорчеванные из мерзлой земли гигантские корни. Вдоль дороги скопилось несколько бульдозеров. На каждом – логотип: «коллинз констракшн». С тех пор как шериф в интересах следствия наложил запрет на посещение лесного массива, техника впала в спячку. Впрочем, мистер Коллинз уже подключил к делу своих адвокатов, и если шериф хоть немного понимал (а он понимал), что такое власть и политические игры, то можно было ожидать, что вырубка леса не сегодня завтра возобновится. Очень скоро мистер Коллинз превратит деревья в пиломатериалы для строительства домов. У него не пропадут даже опилки: они будут проданы другой компании, которая смешает их с горючим клеем и наладит производство рождественских каминных поленьев. Получалось, что руками мистера Коллинза Лес Миссии роет себе могилу. И даже самые могучие деревья не могли этому воспрепятствовать.

Шериф прошелся вдоль полицейской заградительной ленты. Миновал целое поле пней, разросшееся заботами компании мистера Коллинза еще в сентябре. Пеньки торчали, как маленькие надгробья, к которым никто и никогда не придет.

Как к девочке с накрашенными ноготками.

На обратном пути шериф разглядывал мелкие дождевые капли, падающие из облаков на лобовое стекло. Вспоминал чудный вечер, проведенный с Кейт Риз каких-то пять дней назад. Господи, как будто год прошел. Хотел бы он увидеться с ней еще разок, но День благодарения она собиралась провести с ребенком. А завтра у них кинопятница. Так что придется терпеть до субботы: за пару часов в ее компании (если, конечно, Кейт найдет возможность вызвать няню) он мог бы исцелиться после этих безумных рабочих дней. До чего же хороша она была в ту субботу. В новом платье из торгового центра «Гроув-сити». Да еще с этой помадой…

Как девочка с накрашенными ноготками.

Папочка.

От телефонного звонка шериф чуть не подпрыгнул. Звонил Карл.

– Здорово, Карл. Ты с опережением на сутки. Удивительно, что я слышу твой голос в День благодарения.

– Знал бы ты мою тещу – ничему бы не удивлялся, – отшутился тот.

Шериф не стал выдавливать натужный смех. Эта шутка было стара, как их дружба.

– Есть что для меня? – спросил он.

Карл перешел на свой коронный профессиональный жаргон. Шериф не раз задавал себе вопрос: почему гении не могут говорить, как простые смертные. Да потому, вероятно, что они – гении. В результате десятиминутной лекции на темы биологических данных, ДНК и ненадежности датировки по углероду шериф сумел свести воедино все сведения о скелете.

Возраст ребенка – около восьми лет. Пол – мужской.

В земле пролежал около пятидесяти лет.

Но что самое поразительное – Карл смог установить причину смерти.

Шериф потерял дар речи. За два десятилетия его службы технологический прогресс, понятное дело, шагнул далеко вперед. Но чтобы обстоятельства смерти устанавливались по одним лишь полувековым костям – такое он слышал впервые.

А вот поди ж ты. Установили.

По версии Карла, почва в этих местах отличалась необычным составом. При определенном давлении уголь – и тот превращается в алмаз. А здесь, возможно, сказалась близость шахты. Или корневая система деревьев. Или же специфическая терморегуляция грунта – пока не ясно. Хотя через некоторое время и эта криминологическая загадка будет решаться каким-нибудь простым способом, вроде отпечатков пальцев или анализа ДНК. Так или иначе, в черепной коробке каким-то чудом сохранились следы мозга. Экспертиза это подтвердила.

Шериф был готов ко всему. Ножевое ранение. Огнестрел. Видал он и похуже.

Много хуже. Но когда Карл огласил истинную причину смерти, шериф на мгновение замер. И недоверчиво посмотрел на зажатый в руке мобильный.

– Алло, Карл, связь барахлит, – сказал он. – Повтори еще раз.

– Жертва похоронена заживо.

Глава 30

На другом краю леса Кристофер с матерью сели за стол, чтобы впервые отметить День благодарения на новом месте. Но праздник как-то не задался.

Из-за Кристофера, конечно.

Он почти не прикоснулся к угощениям. Матери сказал, что голова болит и аппетита нет, но на самом деле не хотел набивать живот – боялся, как бы его не разморило. Для отвода глаз Кристофер все-таки попробовал яблочный пирог, потом они в молчании досмотрели «День благодарения Чарли Брауна[45] «День благодарения Чарли Брауна» –  30-минутный мультфильм режиссера Билла Мелендеса. Десятый анимационный короткометражный фильм, основанный на популярном комиксе «Арахис» Чарльза М. Шульца. Первоначально был показан в сети CBS в 1973 году и получил премию «Эмми» в следующем году.» и отправились спать.

Мама чмокнула его на ночь и после безуспешной попытки вызвать сына на разговор удалилась наконец к себе в спальню. Вскоре Кристофер услышал, как у нее включился телевизор. Пришлось выжидать не один час, чтобы он выключился. Мать, стало быть, уснула. Теперь можно. И Кристофер выбрался из постели.

Он проделывал это всю неделю.

Из комода достал теплую одежду. Укутался ею слоями поверх пижамы, но так, чтобы это не сковывало движений. Под одеяло подсунул подушку, будто это он сам там лежит.

На цыпочках спустился вниз.

Под скрипучей лестницей скользнул в свои башмаки и прошмыгнул в раздвижную стеклянную дверь. Уставился на черное небо. Облака рассекала падающая звезда. Через лужайку Кристофер подошел к опушке Леса Миссии, опечатанного шерифом в интересах следствия, из-за которого мистер Коллинз приостановил вырубку. Отчего у Кристофера появился шанс закончить домик на дереве к Рождеству.

Вообще-то Кристофер мог бы оказать помощь следствию. Он-то знал, как нашел скелет. Знал, что кости пролежали в земле долгие годы. И даже мог предположить, как звали ребенка. Но разве взрослым такое втолкуешь? Они ведь рано или поздно спросят, откуда у него такие сведения. А у Кристофера был единственный правдивый ответ:

– Мне воображаемый друг сказал.

Кристофер в него, конечно, верил, но порой затруднялся отличить реальность от фантазии. Как-никак, ему уже хватало мозгов, чтобы понять: либо славный человек действительно существует, либо сам он слоняется по лесу в одиночку, потому что совсем рехнулся.

Но, невзирая ни на что, Кристофер продолжал строить домик на дереве.

Он подозревал, что у него просто взорвется башка, если не довести дело до конца.

Бывало, головная боль немного отступала. Бывало, обострялась. Тогда он сутками глотал детский тайленол, но все без толку. Головная боль просто врастала в жизнь. Как школа, «Фрут-лупс» или субботний мультик про Плохого Кота. Бороться с ней помогало одно средство: лесное строительство.

Вот он и вкалывал. В ночь после Дня благодарения. И следующей ночью. И следующей.

У него никогда не болела голова в домике на дереве.

У него никогда не болела голова рядом со славным человеком.

Всю последующую неделю Кристофер ночь за ночью дожидался, чтобы в маминой комнате умолк телевизор. Засовывал под одеяло подушку и, схватив пальто и перчатки, бежал к домику на дереве, чтобы забить в каркас еще один гвоздь или выкрасить еще одну стену. Все это время Кристофер вел беседы с белым пакетом. И трудился до тех пор, пока не начинали коченеть руки. Которые больше не могли удерживать молоток и водить малярной кистью. А с рассветом он бежал домой, чтобы непременно оказаться в постели до маминого подъема. Усталость выкачивала из него все силы; со временем он приноровился таскать у мамы тональный крем и замазывать черные круги под глазами, чтобы она думала, будто по ночам он мирно спит.

Но он занимался строительством.

Не решаясь остановиться.

Изнеможение настигло его после кинопятницы. На ужин мама подала спагетти с мясными фрикадельками, булочки-бриоши, а на десерт – мороженое с сиропом и фруктами. Вблизи домика на дереве у него стали слипаться глаза.

Кристофер боролся с дремотой. Он не мог позволить себе прикорнуть. Нужно было затащить на дерево оконные рамы. Подвести домик под крышу. Выспаться, в конце-то концов. Я не могу. Но ты совсем без сил. Ничего подобного. Тогда тебе, вероятно, требуется дать отдых глазам. Вот-вот. Хотя бы так. Полежи немного под деревом. А то у тебя от боли начнут сыпаться искры

ииииз глаааааааз.

В субботу он проснулся у себя в кровати. Как ему удалось добраться до дому – загадка. Кристофер досадовал, что время уходит впустую. А куда деваться? По субботам мама сидела дома. Днем у него не было возможности ускользнуть в лес. Не было возможности побеседовать со славным человеком. Оставалось только мучиться головной болью и ждать наступления темноты.

Кристофер спустился на нижний этаж. Достал из кухонного шкафчика склянку маминого экзедрина. Закинул в рот четыре таблетки и разгрыз их, как драже. От мелового привкуса его затошнило. Тогда Кристофер схватил коробку «Фрут-лупс». Еще полную. Сверху даже не оказалось обсыпки из сахарной пудры. Зато из коробки прямо в наполненную миску выпал подарок. Пластмассовая фигурка Плохого Кота. Кристофер поставил его на кухонную столешницу и улыбнулся. Редкие минуты счастья – а потом головная боль снова постучала в дверь. Он залил свой сухой завтрак молоком из картонного пакета и принялся разглядывать фотографию Эмили Бертович. А про себя отметил, что надо бы расспросить славного человека, почему ее изображение раз от раза будто немного меняется.

Убрав молоко в холодильник, Кристофер сел смотреть утренние мультфильмы. Ему вспомнилось, как в раннем детстве он, выключая телевизор, всегда надеялся, что при включении мультик начнется с того же места. До него не сразу дошло, что Плохой Кот и все другие телегерои живут своей, не зависящей от него жизнью. От этого ему взгрустнулось, но мама его приободрила, сказав, что он ведь тоже занимается своими делами и внешнему миру за ним не угнаться.

Кристофер включил телевизор и дал ему нагреться. На экране мелькала заставка лучшего субботнего мультика.

«Плохой Кот».

Радости Кристофера не было предела. Пусть у него сейчас любимые герои – из фильмов про Мстителей, но Плохого Кота не мог заменить никто. Сейчас все персонажи с песней маршировали по Бродвею.

Тут Плохой Кот, выступавший впереди всех, закричал:

– Вы собирались это закончить – свою песню? У меня от нее аппетит портится!

В этом месте Кристофер всякий раз хохотал: какая умора! А в тот день – прямо до хрипоты: впечатления минувшей недели так и рвались наружу, точно струйка пара из маминого чайника со свистком.

Началась очередная серия мультика. Кристофер немного огорчился, увидев давно знакомые эпизоды – про то, как Плохой Кот ворует рыбу из-под носа у дворецкого своей возлюбленной – одной богатой кошечки. Это уже сто раз показывали, но там тоже была одна прикольная сценка, когда дворецкий гонится за Плохим Котом с криками: «А ну стой, котяра!» А Плохой Кот ему отвечает: «Для тебя, Рауль, – сеньор Котяра». Ну, короче, посмотреть все равно стоило.

Однако в этот раз все пошло вразнос.

Плохой Кот отказался произносить знакомые слова. Зато ежеминутно поглядывал прямо в камеру. А потом и вовсе замер, уставившись на экран с другой стороны.

– Ой… Кристофер, привет! Нравится мультик?

Кристофер обвел взглядом пустую кухню. Мама еще не спускалась. Он был один.

– Насчет мамы не парься. Здесь только ты да я. Не дрейфь. Как дела, дружок? – по-свойски обратился к нему Плохой Кот.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – выдавил Кристофер.

– Прикалываешься? Ты же мой фанат номер один. Мне ли не знать, как тебя зовут? Слыхал я, этот мультик – твой самый любимый. Как трогательно, ей-богу. Низкий тебе поклон! – Плохой Кот надсаживал грудь.

– Тссс. Маму разбудишь.

– Разберемся, мы сами с усами. Кстати, ночью, когда ты отрубился, твоя мамуля часа два трепалась по телефону с шерифом. Ей-богу, он крутой парняга. Джерри ему в подметки не годится, как думаешь?

Волосы на затылке у Кристофера встали дыбом.

– Про Джерри откуда знаешь?

– Все о тебе знаю, чувак. Знаю, что Джерри разыскивает твою мать. Видит бог, если он когда-нибудь до нее доберется, ей несдобровать. Мы ведь этого не допустим?

– Не допустим, – подтвердил Кристофер.

– Да ты чертовски храбрый малый. Мать здорово тебя воспитала. Есть чем гордиться. Так что не дрейфь. Зуб даю, мамулю мы защитим. В лучшем виде.

– И как же? – поинтересовался Кристофер.

Плохой Кот покосился налево, потом направо. Искал, как бы половчее разглядеть, что творится по эту сторону экрана, будто всматривался в слепую зону автомобиля.

– Ой, Кристофер, времечка-то у нас почти не осталось, ей-богу. Так и быть, скажу, как маман твою защитить, но прежде – один вопросик, лады?

Кристофер кивнул. Плохой Кот сощурился.

– Как ты ухитрился скелет найти, чувачок?

У Кристофера сердце чуть не выскочило из груди.

– Что-что? – переспросил он.

– Кто-то ведь указал тебе, где лежит скелет? Кто тебе подсобил? Хотелось бы разобраться, ей-богу.

– Никто, – солгал Кристофер.

– Ох, подвираешь. Чую, кто-то шепнул тебе про завалящий скелет. Нам, чувачок, позарез нужно узнать, кто тебя надоумил. Ей-богу, позарез. Потому как у нас тут назревает буря. А эта – аж на стенку лезет. Ей-богу, ты когда-нибудь видел ее в таком гневе?

– Кого?

– Извини, чувачок, это нам обсуждать не положено, иначе проблемки начнутся. Она так и будет людям козни строить, покуда не узнает, с кем ты заодно. От ее воплей у меня в ушах звенит. Как ни крути, всем на пользу пойдет, если ты сам признаешься, кто тебя навел на скелет. Старина Плохой Кот весь внимание. Это будет наша маленькая тайна.

– Никто меня не наводил. Я клад искал.

– Ежкин кот, чувак, это печалька. То же самое ты заливал шерифу и своей мамуле. Никак под Пиноккио решил косить? У того носопырка от вранья вытягивалась. Сказать, к чему приведут твои враки?

– Ну, скажи.

– Если не откроешь, кто тебе помогает, мать твоя хлебнет горя.

У Кристофера ком к горлу подкатил, прямо как в тот раз, когда он пытался проглотить стеклянный шарик и чуть не задохнулся. Лицо пошло красными пятнами.

– Что с ней будет? – спросил он.

– Сказать я, вообще-то, не могу, а показать – всегда пожалуйста, надо только звук прибавить. Тебе не сложно сделать телевизор погромче?

Кристофер взял пульт и прибавил звук.

– Да нет же, Кристофер, ей-богу. Не на пульте. Прямо на телике. Иначе без толку.

Кристофер замешкался, но решил непременно разузнать, что грозит матери. И с опаской приблизился к телевизору.

– Супер, чувак. Все нормуль. Я не кусаюсь.

Кристофер потянулся к кнопке громкости. Плохой Кот сверкнул глазами. Облизнулся.

– Ей-богу, чувачок, мы ждем не дождемся встречи с тобой. Она тебе тут все покажет.

Плохой Кот вытягивал вдоль экрана свою лапу. Ближе к регулятору громкости. Ближе к Кристоферу.

– Нужно лишь коснуться экрана, и мы вместе спасем твою маму. Клянусь. Зуб на фаршшшшш.

Кристофер протянул руку, а Плохой Кот – лапу. Их разделяли считаные сантиметры. Пальцы почти соприкоснулись. Головная боль постепенно отступала. И Кристофер почувствовал, как глаза сами зажмуррр…

– Кристофер! – позвала мама. – Сколько раз повторять: не сиди так близко к телевизору!

Открыв глаза, Кристофер обернулся. Мама стояла в махровом халате. С недоуменным видом. Ее сын едва не утыкался носом в экран.

– Я нечаянно, мам, – виновато сказал он.

– Ладно. И пересядь с тарелкой за стол, как человек. Я тебя обезьяньим повадкам не учила.

Кристофер покивал и вернулся к просмотру. Плохой Кот больше на него не глазел.

Плохой Кот улепетывал от дворецкого.

– А ну, стой, котяра!

– Для тебя, Рауль, – сеньор Котяра, – ответил Плохой Кот.

И рванул к водостоку, прихватив с собой вожделенную рыбешку.

Пока мама готовила себе яичницу-болтунью, Кристофер за кухонным столом доедал свой завтрак. Напуганный угрозами, прозвучавшими в мамин адрес, он не сводил с нее взгляда. Может, и сказал бы ей что-нибудь, да только все время чувствовал на себе чужие глаза. Либо глаза были всамделишные, либо у него окончательно поехала крыша.

Кристофер надеялся, что все это – плод (а никакой не «плот») его воображения. Особенно Плохой Кот. Кристофер предпочитал думать, что пошел в отца и потому тронулся умом. А оглушительная головная боль – это не более чем молния, которая подталкивала отца к «пляске святого папки». Так мама окрестила папины приступы. Папа сидел на таблетках, от которых порой неделями не вылезал из кровати. Мама, конечно, за ним ухаживала, но ей пришлось устроиться на работу в ресторан и там вкалывать допоздна.

Вот тогда-то отец лег в ванну и покончил с собой.

Ближе к ночи, когда мама выключила «Субботним вечером в прямом эфире[46] «Субботним вечером в прямом эфире»  – вечерняя музыкально-юмористическая передача на американском канале NBC, одна из самых популярных и давних в истории телевидения США. Премьера состоялась 11 октября 1975 года. По формату программа состоит из юмористических реприз и 1–2 музыкальных номеров. Большинство реприз разыгрываются в прямом эфире комедийными актерами – членами постоянной труппы, при участии приглашенного ведущего. За годы своего существования «Субботний вечер в прямом эфире» стал неотъемлемой частью культурной жизни США и Канады. Шоу известно, в частности, своим сатирическим изображением политической жизни страны. Широко известны исключительно удачные пародии на президентов США (Джордж Буш-ст., Билл Клинтон, Барак Обама, Дональд Трамп и др.). За свою многолетнюю историю программа была удостоена 54 премий «Эмми». В России программа транслировалась на канале MTV Россия в 2005 году под названием «Субботняя лихорадка».», Кристофер ускользнул из дома и направился в Лес Миссии. Стараясь не прислушиваться к дыханию, игравшему в прятки с ветром, он со всех ног припустил к заветному дереву.

– Ты здесь? – обратился Кристофер к белому пластиковому пакету.

Ответа не последовало.

– Пожалуйста, отзовись. Мне страшно, – взмолился он. – Что это было? Кто такая она ? Чем Плохой Кот собирается навредить моей маме?

В этот миг Кристофер выбрался за пределы собственного тела и развернулся назад, как сторонний наблюдатель. Его взгляду открылся упавший на колени мальчонка, который ждал, когда же белый пластиковый пакет объяснит ему необъяснимое. Будь у Кристофера выбор: сделать так, чтобы все происходящее обернулось реальностью или же безумием, он бы выбрал безумие. Конечно, мама бы тогда распереживалась, что у нее безумный сын, который пошел в ее безумного покойного мужа, но по крайней мере в таком случае ей бы ничто не угрожало.

– Я сошел с ума? – допытывался он у белого пластикового пакета.

Тишина.

– Очень прошу, подтверди, что я сошел с ума.

Молчание.

Кристофер провел там всю ночь, вымаливая ответ, которого так и не получил. Не иначе как славный человек исчез. А куда он мог подеваться – неведомо. Может, где-нибудь затаился. Может, убежал, спасаясь от Плохого Кота. А может, на ветру трепыхался обыкновенный хозяйственный пакет.

Так или иначе, рядом никого не было.

Когда небо исполосовал рассвет, Кристофер вернулся домой, юркнул под одеяло и уставился на отцовскую фотографию в серебряной рамке. Чем дольше он смотрел на улыбающегося возле рождественской елки отца, тем отчетливее повторялся эхом вопрос, как будто в спальне крутилась заезженная пластинка с застревающей в бороздке иглой. Я сошел с ума? Я сошел с ума? Я сошел с ума? За двадцать минут до звонка будильника, готового призвать их с матерью на воскресную мессу, Кристофер наконец сомкнул веки. Но перед тем как заснуть, он вроде бы различил слабый шепот. Может, мысль. Может, голос. Может, ни то ни другое. Но произнесена была только одна фраза…

Закончишь домик на дереве, тогда узнаешь.

Глава 31

– Спятил, что ли? Отец и так чуть кабель мне в комнате не отключил, – прошипел Тормоз Эд.

Пока родители громогласно здоровались, Кристофер плелся за Тормозом Эдом через церковную парковку.

– Пойми. Достроить просто необходимо, – убеждал Кристофер.

– А кабельное ТВ кто будет оплачивать – ты? – спросил тормоз Эд.

– Нет.

– Вот и достраивай сам.

После домашнего ареста, который начался в День благодарения, прихватил выходные и всю следующую неделю в придачу, мальчики вошли в церковь и волей-неволей высидели небывало затяжную мессу. Отец Том расписывал, как Иисус любит ближневосточных беженцев. Но Кристофер заметил, что все взгляды прикованы к нему. И разобрал шепотки.

– Вон тот мальчонка нашел скелет.

– Этих ребят в новостях показывали.

– Про них в газете писали.

– Пару месяцев назад он в лотерею выиграл.

От этих пересудов у Кристофера заболела голова. С каждой минутой, проведенной вдали от домика на дереве, ему становилось все хуже. В какой-то момент отец Том переключился на латынь. Незнакомый язык вихрился у Кристофера в голове. И diem звучало как «день». Каждое слово несло свой смысл. Но вместе с тем и жестокую волну боли.

O Deus Ego Amo Te –

О Господи, я люблю Тебя, – долетело до Кристофера.

Когда служба окончилась, мать Тормоза Эда поспешила на парковку, чтобы закурить. Глубоко затянувшись, она выпустила облачко дыма.

– Видит Бог, месса сегодня затянулась, – посетовала она. – Неужели отец Том не понимает: всем еще нужно покупки к Рождеству сделать?

Это было сказано без тени насмешки, отчего мать Кристофера еще больше потеплела к Бетти. А та, подчистую скупив на благотворительном церковном базаре рождественское печенье с корицей, пригласила всех в пиццерию отметить радостное событие.

– Какое? – спросила мать Кристофера.

– Эдди освободили от дополнительных занятий для дурачков! – объявила Бетти.

– Ну вообще уже, – надулся Тормоз Эд.

– Прости, миленький. Но что правда, то правда. Ты же посещал дополнительные занятия для отстающих. – Мать погладила его по голове. – А миссис Хендерсон – просто гениальный педагог: ты теперь читаешь на уровне четвертого класса. Гордость наша! Эдди-старший, верно я говорю?

– Еще какая гордость. Еще какая гордость, – пробубнил отец Тормоза Эда, просматривая в телефоне питтсбургские новости.

Кристофер заметил, что у мамы в голове отложилось известие об успехах Тормоза Эда. Потом обе семьи встретились с Мэттом, Майком и обеими их матерями, которые только что вышли из своей церкви близ девятнадцатого шоссе после – как выразилась Бетти – «этого, как его, лютеранского…».

Может, у них и возникали разногласия на религиозной почве, но, если вдуматься… Бог един. Да и пицца для всех одинаково вкусна.

Пока взрослые не торопясь тянули пиво «Айрон-Сити[47] …пиво «Айрон сити»…  – Производится с 1861 г., когда была основана Питтсбургская пивоваренная компания «Pittsburgh Brewing», и до сих пор остается ее флагманским сортом. С 2005 г. начат выпуск пива «Айрон сити» в алюминиевых бутылках. Это новшество лишний раз напоминает об одном из прозвищ Питтсбурга, «Айрон сити» (букв. «Железный город»), которое связано с развитием металлургической промышленности в регионе.», мальчишки сражались в видеоигры.

– Мне нужна помощь только с кровлей и окнами, – решился Кристофер. – Со всем остальным я и в одиночку справлюсь.

– Извиняй, Крис. Мамаши нас держат под домашним арестом, – сказал Мэтт.

– Во-во, – подтвердил Майк, соскучившийся по обильным десертам.

Но Кристофер не отступался. Боль не позволяла. Ночью, когда мама заснула, он попытался самостоятельно втащить застекленные окна по лесенке наверх. Но груз оказался ему не под силу. Кристофер укрыл рамы от посторонних глаз и хотел заняться кровельными работами, но без помощников и в этом деле не преуспел. Его возможности были исчерпаны. Как только он приостановил строительство, голову сжало тисками.

А славный человек будто сквозь землю провалился.

На другой день Кристофер встретился с друзьями в классе.

– Эту кровлю нужно вчетвером настилать, мне одному никак, – взмолился он.

– Опять ты за свое, сказано же: мы под домашним арестом, – рассердился Майк.

– Крис, в натуре. Отвянь, а? Тебя уже переклинило, – бросил Тормоз Эд. – На лбу все написано. Видок тот еще – ты ж не спишь совсем.

Кристофер перевел взгляд на Мэтта – единственного, в ком не сомневался. Тот молча уставился на парту.

– Мэтт? – поторопил он.

– Не приставай к моему брату, – вмешался Майк.

– Пусть он сам за себя говорит, – сказал ему Кристофер.

Майк был килограммов на десять тяжелее, но Кристофер не дрогнул. Эти двое вскочили и приняли боевую стойку. Мэтт не хотел драки.

– Сядьте, парни, а? У нас и так сплошной гимор, – сказал Мэтт.

Кристофер развернулся к Мэтту. И поймал взгляд его глаза, не закрытого повязкой.

– Ты будешь мне помогать или нет?

Мэтт проглотил язык. Он только смотрел снизу вверх на брата.

– Нет, Крис. Ты уж извини.

Головная боль, не дав Кристоферу подумать, выжала из него злые слова:

– Да пошел ты…

Кристофер осекся – ему стало стыдно. Он не сдержался. Во второй половине дня голова у него просто раскалывалась. Не помогали даже мамины таблетки экзедрина, которые он тайком взял с собой в школу и грыз, как леденцы. Не помогло и известие об отмене последнего урока из-за общешкольного мероприятия. Головная боль не отступала.

Даже в преддверии турнира воздушных шариков.

На игровой площадке он увидел, что все ребята вышли в зимних пальто и теплых шапках. У каждого в руках был яркий воздушный шар с небольшой карточкой, прикрепленной к концу веревочки. По команде миссис Хендерсон каждый написал на карточке свое имя и контактные данные школы. Того, чей шар улетит дальше всех, ожидал приз. Результаты будут объявлены перед зимними каникулами, в последний день занятий. Кристофер вдруг вспомнил, как миссис Кайзер, подкравшись к нему в больнице, голосила: «Смерть уж близко. Все мертво. Мы умрем на Рождество!»

Только не плакать.

Боль сделалась невыносимой. У него не осталось ни малейшей надежды закончить домик на дереве. Стало быть, либо Плохой Кот причинит зло маме, либо он, Кристофер, окончательно свихнулся.

Только не плакать.

Кристофер попытался стряхнуть боль и хотя бы написать свое имя. Но первая слеза упала на карточку и расплылась кляксой.

Не распускай нюни, сопляк.

Но это было выше его сил. Он укрылся за катальной горкой и, стиснув пульсирующие виски ладонями, разревелся. В следующий миг на его веки легла какая-то тень. Когда он поднял взгляд, Мэтт как раз опускал руку ему на плечо.

– Что случилось, Крис?

Кристофер не мог говорить. Его душили рыдания. К нему уже мчались Майк и Тормоз Эд.

– Кто тебя? – спросил Майк. – Брэйди? Убью.

Кристофер помотал головой. Нет, Брэйди ни при чем. Тормоз Эд озирался по сторонам. Как безумный.

– А ну, вставай. Не то Брэйди увидит, как ты слезами обливаешься – тебе это надо?

Ребята помогли ему подняться. Он утер глаза рукавом куртки.

– Сам виноват, – выдавил Кристофер. – Напрасно я с вами поругался. Из-за меня у вас и в самом деле могли быть неприятности.

– Да ладно, проехали, – сказал Мэтт.

– Ага. Наши матери – отходчивые, – добавил Майк.

– А моя-то маманя теперь считает, что я гений! – воскликнул Тормоз Эд. – Да к тому же мы на всю ночь останемся без предков. Наша взяла!

– Значит, вы мне поможете достроить дом?

– А что тебе так приспичило? – спросил Мэтт.

– Да то, что у нас там штаб. Мы же Мстители, – сказал Кристофер, понимая, что правдивый ответ нипочем их не убедит.

Наступило молчание. Ребята призадумались.

– Ладно, Крис, – выговорил Тормоз Эд. – Так и быть, поможем.

– Обязательно, – согласился Мэтт. – Только нам все обмозговать нужно. Мы же до сих пор наказаны.

– А что, если нам уроки промотать? – предложил Майк.

– Я прогуливать не могу, – быстро сказал Тормоз Эд, памятуя о своих успехах в учебе. – Отец пообещал: если я пятерку за контрошу принесу, он мне кабельный канал «Шоутайм» подключит. А там голых теток полно.