Онлайн чтение книги Возмущение Ислама
Песнь одиннадцатая

Над пропастью застывши, как виденье,

Не слыша и не чувствуя меня,

Без возгласа, без вздоха, без движенья

Она стояла в ярком свете дня,

И что-то было у нее во взоре,

То, что бывает только в тишине,

Мысль глубины, бездонная, как море;

Безгласно было Небо в вышине;

В пещерах, там внизу, потоки пели;

Сквозь сеть волос ее глаза блестели.

На западе, над скатом темных гор,

Висела туча; перед ней седые

Туманы низливалися в простор

От севера, как волны снеговые;

День умирал; вдруг яркий сноп лучей,

Как золото на зыби Океана,

Прорвался всей текучестью своей

И плыл на клочьях быстрого тумана;

Как выброски морские на волнах,

Они носились в красных Небесах.

То был поток живых лучей, и справа,

И слева туча берегом была;

В ее разрыв он лился величаво,

Она в краях вдвойне была светла;

Как бы веленьем безглагольной бури

Прилив огня стремился прямо к ней;

Ее блестящий образ на лазури

Как бы мелькал в текучести лучей;

Свет побледнел, она затрепетала,

Волна ее волос огнем блистала.

Она меня не видела, хоть я

Был рядом; взор ее глядел на море,

На Небо; счастье, радость бытия,

Блаженство быть в таком немом просторе —

Соткали страсть, сильнее слез и слов,

Сильнее всех обыденных движений;

Та страсть ее сковала чарой снов,

Нашедших много нежных отражений

В ее глазах, все существо мое

Затмивших и являвших лишь ее.

В устах, я слышал, мерное волненье

Дышало; в зыбкой бездне темных глаз,

Круг в круге, глубже смерти, сновиденья,

Весь блеск Небес горел, дрожал и гас;

С волненьем сердца слился он безбрежным,

Которое вошло в глубокий взор

И всю ее своим сияньем нежным

Окутало на этой грани гор,

Дрожанием ее же атмосферы,

Блестящей и пленительной сверх меры.

Она во мне могла бы Рай зажечь,

Ко мне прильнуть горячими устами,

Всем телом, этой негой груди, плеч,

Но, унесен холодными ветрами,

Не вспыхнул нежно-страстный поцелуй;

Мог услыхать я этот звучный голос,

Что был нежней весной поющих струй,

И все, что у меня в душе боролось,

Нашло бы в ней живой ответ тогда,

Но миг, и мы расстались навсегда.

Мы встретились лишь раз еще, не боле.

Мои шаги услышала она,

И я с своей почти расстался волей,

Услышав зов, и цепь уж создана

Почти была, и я лишился силы.

"Куда? Мне не догнать тебя! Куда?

Слабею я! Вернись ко мне, мой милый!

Вернись, вернись! Приди ко мне сюда!"

Тот зов домчался в ветре, замолкая,

Слабея и в конец изнемогая.

О, эта ночь без звезд и без луны!

Чума и Голод страшны, но страшнее,

Чем эти ужасающие сны,

Страх Ада; о, как гидра, злость лелея,

Все возрастал и жертвами владел,

И каждый, этим страхом удушенный,

Был в пламени, был меж горящих тел,

Как скорпион, огнями окруженный;

Но страх не мог одну надежду сжечь,

Она была — на нити острый меч.

Не смерть — смерть больше не была покоем,

Не жизнь — в ней дикий ужас! — и не сон:

Он преисподней и свирепым роем

Бесов был всех обычных снов лишен;

Кто бодрствовал, тот знал, что он пред бездной,

Грядущее влекло в провал огней,

И каждого вело рукой железной,

Уторопляя шаг бичом из змей,

И каждый час, с походкой равномерной.

Грозил им адским ревом бездны серной.

Погаснув для всего, что на земле,

Одно лелеял каждый упованье;

Так на объятой пеною скале

Моряк, дрожа, глядит на возрастанье

Кипучих волн; так в бурю на судне

Стоят матросы, сдерживая шепот;

Дрожали все, чуть только в тишине

Раздастся, там далеко, конский топот,

Или невнятный возглас, здесь и там,

Возникнет и помчится по ветрам.

Зачем бледнеют лица от надежды?

В них смерть, и здесь ничем нельзя помочь.

Зачем не спят и не смыкают вежды

Толпы людей уже вторую ночь?

Нет жертв, — и час за часом, дети праха,

Ложатся на тела еще тела,

И в смертный час уста дрожат от страха,

Плоть холодеет, что была тепла;

Толпы молчат, как скошенные нивы;

Вверху Арктур сияет молчаливый.

А! Слышишь? Смех, и вскрик, и топот ног?

Восторг, что разразился полновластно?

Идет, бежит стремительный поток.

Они идут! Дорогу им! Напрасно.

То лишь толпа безумных, бледный хор,

От душного колодца мчится с криком:

Земной, рожденный гнилью, метеор,

Оттуда выйдя в блеске многоликом,

В их спутанные волосы впился,

Как синий дым, окутавший леса.

И многие, с сочувствием ужасным,

В толпе пустились в этот странный пляс;

Спокойствием сменялся безгласным,

Последний отклик странных воплей гас

И отзвучал средь улиц отдаленных,

Как сдавленный последний смертный стон. —

Среди своих советников бессонных

Тиран сидел и, опершись на трон,

Ждал вести; вдруг пред ними Некто стройный

Предстал один, прекрасный и спокойный.

Ряды Бойцов надменных и Жрецов

На пришлеца взглянули с изумленьем,

В монашеский он был одет покров;

Но овладел он тотчас их смущеньем,

Едва заговорил: в его словах

И в самом тоне голоса дышали

Уверенность, которой чужд был страх,

И кротость; эти люди задрожали

От чувства неизвестного, когда

Заговорила с ними не вражда.

"Вы в ужасе, Властители Земные,

Вы проклинали, — что ж, на звук тех слов

Проснувшись, встали силы роковые,

И темный Страх явился к вам на зов.

Я враг ваш, — вы хотите быть врагами;

О, если б мог зажечь я светлый день

Своим врагам, я тотчас был бы с вами

Как брат и друг! Но зло бросает тень,

Которая не так проходит скоро,

И Злоба — мать печали и позора.

Вы к Небесам взываете в беде.

О, если б вы, в ком мудрость есть и страстность!

Постигли, что возможно вам везде,

Всегда являть живую полновластность,

Лишь нужно не бояться ложных снов,

Что ты и ты, вы создали, чтоб ими

Держать в повиновении рабов;

Задумайтесь над мыслями своими:

Готовите вы жертву, и она

Бесцельности, жестокости полна.

Вы счастия желаете — но счастья

Нет в золоте, нет в славе, нет его

В уродующих играх сладострастья;

Обычай — ваш тиран, и для него

Свои сердца пустили вы в продажу.

Хотите вы, чтоб в вашей смерти ум

Забыл кошмары, снов тревожных пряжу;

Но смертный в смерти холоден, без дум,

И, если остается что, конечно,

Любовь, — ее сиянье дышит вечно.

Зачем скорбеть о прошлом и дрожать

Пред будущим! Когда я мог заставить

Вас в вольном мире радостно дышать,

И полному забвенью предоставить

Эмблемы ваших пыток — багрянец,

И золото, и сталь! Когда б могли вы

Вещать народам, из конца в конец,

Что вы отныне люди все счастливы,

Что лишь от рабства — Страх, Чума, Нужда,

Что больше лжи не будет никогда!

"Раз так, отлично, если ж нет, скажу я,

Ваш враг Лаон", но в тот же самый миг,

Злорадную победу торжествуя.

Внезапный страх и шум в дворце возник:

Из молодых воителей иные,

Как пчелы мед, впивали те слова,

Они проникли в смыслы их живые

И видели, что истина права;

Вскочил невольно каждый юный с трона, —

Их закололи вестники закона.

Со смехом в спину закололи их,

И раб, что был близ Деспота за троном,

Взял трупы, чтоб во мгле могил глухих

Кровавость тел под дерном скрыть зеленым;

Один, смелей других, пронзить хотел

Безвестного, но он сказал сурово:

"Прочь от меня, ты, тело между тел!"

И дерзкого сразило это слово,

Он выронил кинжал и сел без сил

На трон свой, — Юный вновь заговорил.

"О нет, вы недостойны сожаленья,

Вы стары, измениться вам нельзя,

И ваша участь — ваше же решенье;

От книги вашей славы кровь, скользя,

Струится наземь; в сказке, полной стона,

Жизнь будет правду в лучший день читать.

Теперь победа — вам. Я друг Лаона

И вам его теперь хочу предать,

Раз вы мое несложное желанье

Исполните. Я все скажу. Вниманье!

Народ есть мощный в юности своей,

В нем ценится Правдивость и Свобода;

Страна за гранью Западных морей —

Приют того великого народа;

Ему напиток Мудрости был дан

Той гордою и мудрою страною,

Что первою была меж прочих стран,

Когда простилась Греция с весною;

Теперь же просит помощи она

У той страны, что ею рождена.

Тот край Орлу подобен, что в лазури

Питает взор свой утренним лучом,

Бестрепетно плывя в теченье бури,

Когда Земля еще сокрыта сном;

Ты будешь новой жизнью над гробницей

Европы умерщвленной, Юный Край,

Твои деянья встанут вереницей

Прекрасных дум; цвети, преуспевай;

Твой рост — блеск дня, что ширится с рассветом.

Ты на Земле сверкнешь роскошным цветом.

У Вольности в пустыне есть очаг.

Под новым Небом возникают зданья,

Эдем еще безвестных, новых благ;

И те, которых бросили в скитанья

Тираны, там находят свой приют.

Хочу, чтоб Цитну в этот край свезли вы,

Где люди песни Вольности поют,

Где все, что здесь бездомны, там счастливы,

В Америку, от вас навеки прочь, —

Лаона я предам вам в ту же ночь.

Со мною поступите как хотите.

Я враг ваш!" Вдруг во взорах ста людей

Сверкнули как бы искристые нити,

Как изумруд в глазах голодных змей.

"Где, где Лаон? Зачем не за порогом,

Не здесь? Скорей! Исполним просьбу мы!"

— "Клянитесь мне ужасным вашим Богом!"

— "Клянемся им и бешенством Чумы!"

На них взглянувши ясными глазами,

Плащ сбросив, Юный молвил: "Он — пред вами!"