Онлайн чтение книги Высоко над страхом
Глава четвертая. Под действием губительной отравы

Как начинать новую жизнь, если сил нет даже на то, чтобы утром встать с кровати? Несколько дней Лиде не выпадали ночные дежурства, и она за это время окончательно и бесповоротно превратилась в развалину. Голова кружилась, рези в животе участились настолько, что периодически Лида беспокоилась, что не успеет добраться от дома до работы. Болезненные заеды в уголках губ не проходили, а становились все глубже и кровоточили.

Лида вспомнила, как в детстве жаловалась в таких случаях родителям, что у нее «рот рвется». Сейчас было такое чувство, что рот «порвался» навсегда. Вдобавок ко всем прочим неприятностям у нее начали сильно лезть волосы. Каждое утро она чистила массажную щетку, выкидывая в ведро клок волос. Рыжая копна на голове, которой она втайне гордилась, считая самым сильным достоинством своей в общем-то скромной внешности, заметно поредела, и сквозь огненные кудряшки теперь просвечивала белая кожа.

«Тощая, драная, да теперь еще и лысая, – мрачно думала Лида по дороге на работу. – Если бы Славка не бросил меня летом, то он обязательно сделал бы это сейчас. Хотя нет. Если бы он меня не бросил, то я бы на почве стресса не сошла на ноль так стремительно. Так что в моих неприятностях со здоровьем, равно как и во всех прочих, никто, кроме него, не виноват».

Впрочем, основной вопрос все-таки заключался не в том, кто виноват, а в том, что делать. Превращаться в калеку Лиде не хотелось категорически. Но совокупность симптомов была такой странной, что сразу и не поймешь, что именно лечить. Несмотря на значительный врачебный стаж, она не могла придумать лекарства от несчастной любви и разбитого сердца.

Подойдя к крыльцу больницы, она ненадолго остановилась, чтобы переждать приступ тошноты. На крыльце стояло неземной красоты создание, явно не местное, потому что подобных прекрасных фей сюда точно не завозили.

У нее были длинные, до аккуратной попки, обтянутой узкими джинсами, тщательно завитые и уложенные один к одному локоны, щедро залитые лаком. Пышная грудь, еле прикрываемая короткой серой дубленкой с меховыми отворотами, высокие каблуки, которые смотрелись абсолютно дико на разбитом асфальте здешних улиц, кроваво-красные ногти, такие длинные, точно накладные, хищный, причудливо изогнутый рот с капризно надутыми и накрашенными сиреневым губками и огромные, широко распахнутые ярко-синие глаза, обрамленные щедро намазанными тушью ресницами.

Она была так хороша, что Лида даже споткнулась на ступеньках оттого, что смотрела на фею, а не под ноги. Ко всему прочему незнакомка была еще лет на пять моложе, поэтому рядом с неземным созданием Лида тут же почувствовала себя ветхой древней старухой, просыпающей песок на ржавые, разбитые, скользкие от мороси ступени.

– Вы Лидия Корнилова? – Лида даже ушам своим не поверила. Это расчудесное чудо не могло ждать тут именно ее. Она могла дать голову на отсечение, что никогда ее раньше не видела. Помимо коллег по работе, да еще спасшего ее соседа, которому потом проломили голову, у нее не было в этом городе никаких знакомых.

– Да, я Лидия Корнилова, – ответила она. – Вы что-то хотели?

– Я вас жду, – с некоторым вызовом в голосе сказала фея. – Мне сказали, что вы работаете с полдевятого, специально приехала к этому времени, но вы не торопитесь, как я вижу.

Только сейчас Лида обратила внимание на ярко-красную маленькую «Тойоту», припаркованную неподалеку от входа. В их больнице ни у кого не было такой машины. Она была так же вызывающе прекрасна, как и ее владелица.

– Простите, – зачем-то извинилась Лида. – Я опоздала, потому что не очень хорошо себя чувствую. Вы хотели со мной поговорить о проблемах своего ребенка? У вас мальчик или девочка?

– Я действительно хотела поговорить о проблемах ребенка, но не своего, а вашего, – заявила красавица, исказив совершенные губы в легком смешке. – И насколько мне известно, у вас именно девочка.

– Что-то с Лизой? – испугалась Лида. – Но я вчера вечером с ней разговаривала, все было в порядке.

– У нее несомненно. – Фея сделала особый нажим на слове «нее». – Но ее порядок нарушает жизненный уклад других людей, а вы совершенно не хотите с этим считаться.

– Простите, я не понимаю…

– Да боже мой, что тут понимать. Я Ирина. Ирина Корнилова. И меня категорически не устраивает наличие в моем жизненном пространстве вашего ребенка. Кстати, избалованного и капризного.

Лида смотрела на фею, тупо открыв рот. Ее Лиза не была ни избалованной, ни капризной. Это был совершенно обычный, воспитанный домашний ребенок, который хорошо учился, занимался танцами и английским языком. Кроме того, какое отношение Лиза могла иметь к этой самой Ирине Корниловой, у которой почему-то была та же самая фамилия, что и у них с Лизой.

Рот Лиды от изумления открылся еще шире, дернулись и закровоточили трещины в углах губ. Она внезапно поняла, с кем разговаривает. Перед ней, нетерпеливо перебирая совершенными длинными ногами, стояла новая жена ее бывшего мужа.

– Подождите, – сказала Лида, пытаясь вновь обрести самообладание. – Вы новая жена Славки. Да?

– Да, – довольно нервно сказала красавица. – И я приехала сказать вам, что вы ведете себя неприлично, цепляясь за прошлое, которого больше нет, и пытаясь всеми силами вернуть Славушку обратно.

– Я цепляюсь за прошлое? – Лида решила, что ослышалась. – Я пытаюсь его вернуть? Вы ошибаетесь. Я ничего подобного не делаю. Более того, если у него в голове вдруг расклинит и он сам попросится обратно, да хоть на коленях приползет, я его не прощу. Он меня предал, поэтому в моей жизни для него не может быть места. Меня учили прощать что угодно, кроме предательства.

– Боже мой, – Ирина снова скривила губки, – сколько пафоса. Вот ни капельки я вам не верю. Если бы вы не намеревались вернуться обратно к старой семейной жизни, то за столько месяцев уже бы вывезли из квартиры свои вещи.

– Какие вещи? – Лида чувствовала себя очень глупо, потому что никак не могла взять в толк, о чем твердит ей эта молодая, небесной красоты женщина. – Я не оставила там никаких вещей. У меня и не было ничего, кроме одежды. Так ее я забрала.

– Вы оставили там своего ребенка, – припечатала Ирина. – И ее одежду. Ее игрушки. Ее учебники. Я постоянно на них натыкаюсь. В конце концов, рано или поздно у нас со Славушкой будут свои дети, и я должна думать о защите их интересов. Поэтому я требую, чтобы вы соблюли приличия и эвакуировали из квартиры ребенка.

Она так и сказала «эвакуировали». Лида вдруг представила войну, немецкую оккупацию, неминуемую опасность, от которой она должна была успеть спасти Лизу. Свое солнышко, свою кровиночку, свою девочку. Представила и даже вздрогнула.

– Вы зря так волнуетесь, – сказала она твердо. – В новогодние каникулы Лиза переедет ко мне, как и планировалось изначально. Так что вам не придется больше запинаться о моего ребенка. Хотя, естественно, иногда она будет ездить к бабушке, потому что не думаю, что Любовь Николаевна согласится никогда в жизни ее больше не видеть. Она любит свою внучку.

– Кстати, об этом я тоже хотела с вами переговорить, – заявила новая жена Славки, которого Лиде в эти минуты стало отчего-то ужасно жаль. – Наша с вами свекровь действительно очень любит свою внучку, поэтому мне кажется, что она тоже должна переехать вместе с ней.

– Куда? – Лида чувствовала, что бьет все рекорды по собственной тупости.

– Да боже мой, к вам, конечно. Вы же все время на работе, ночами дежурите, а нанять прислугу (она так и сказала – прислугу), судя по вашему внешнему виду, – она окинула Лиду долгим оценивающим взглядом, и та тут же снова почувствовала себя древней неопрятной старухой, – у вас вряд ли получится. Да и пенсия свекрови будет вам подмогой. В финансовом плане.

– То есть вы предлагаете мне забрать к себе свекровь, чтобы жить на ее пенсию? – уточнила Лида, к которой, похоже, возвращалась способность соображать.

– Ну да. На алименты-то вы вряд ли сможете рассчитывать.

– Это почему же? – удивилась Лида. – Я не подавала на алименты, потому что дочь живет у отца и бабушки, но я обязательно это сделаю, когда она переедет ко мне. Даже не сомневайтесь.

– Славушка сейчас переходит на работу в частный медицинский центр, – высокомерно сообщила Ирина. – Его туда мой отец устроил. Зарплата там, конечно, гораздо выше, но она неофициальная. Так что особо губу не раскатывайте. Тысячи полторы, не больше, вот все, на что вы и ваше малолетнее чучело можете рассчитывать. Так что забирайте ее из квартиры поскорее. И бабку забирайте. Мне она не нужна.

– Не сомневаюсь, – призналась Лида. – О своем решении я вам, несомненно, сообщу. – В ее голосе вдруг появились неведомые ранее королевские нотки. Она и сама не знала, что умеет так разговаривать. – Любовь Николаевна тоже сама решит, где и с кем она собирается жить. Кстати, квартира, из которой вы ее гоните, принадлежит ей, а не Славке, так что это вы губу не раскатывайте. На всякий случай еще сообщу, что Лиза там прописана и выписывать я ее не собираюсь. В конце концов, не одна вы думаете о своих детях. У вас они пока мифические, а у меня ребенок уже реальный. Мне от этого морального урода, в которого вы превратили моего бывшего мужа, ничего не надо. Но за права своего ребенка я буду биться до последнего. Без боя не сдамся, не надейся. – Она вдруг перешла на «ты».

– Так вот ты какая, – заверещала вдруг девица. – Славушка мне говорил, что ты дрянь, вампирша, пиявка, которая к нему присосалась и все соки из него выпила. Я с тобой по-человечески договориться хотела. Но раз ты так… Да я твою маленькую стерву отравлю, поняла? Или ты ее заберешь немедленно вместе с этой старой козой, твоей свекровью (она так и сказала – твоей), либо я им клофелина подсыплю. У меня тоже медицинское образование имеется. Не у тебя одной.

– Пошла на… – неожиданно для себя выпалила Лида, которая никогда-никогда не использовала бранные слова, считая свой лексикон достаточно богатым, чтобы обходиться без них. – Если ты только тронешь Лизу и Любовь Николаевну, то сядешь. Поняла? У меня связи остались, чтоб ты знала. Я лечила детей о-очень известных людей, в том числе и внука областного прокурора, так что укорот я на тебя найду. А сейчас пошла вон отсюда.

Девица с перекосившимся от злобы лицом скатилась вниз по лестнице, зацепилась каблуком за выбоину в ступеньке, чуть не упала, Лида даже дыхание затаила в немой надежде, но нет, пронесло. Сохранив равновесие, Ирина спустилась, добежала до своей щегольской машины. Щелкнула кнопочка, мигнули фары, взревел двигатель, и машина вылетела на улицу, на прощание проскрежетав покрышками.

– Чтоб ты колесо пробила, – вслед ей пожелала Лида и, тяжело волоча ноги, пошла внутрь здания, где ее уже заждались больные.

До конца дня она дотянула с трудом. Внимательно осматривала детей, слушала хрипы в легких и бронхах, подробно расспрашивала мамочек о симптомах, смотрела горло, мерила температуру, выписывала рецепты и давала советы, однако перед глазами у нее стояла Ирина Корнилова – высокая пышная грудь, литая попка, локоны, ногти, зубы, змеиная улыбка и капризный взгляд, а в ушах звучал ее голос.

То, что говорила эта молодая женщина, было столь ужасно и безнравственно, что даже в голове не укладывалось. Лида точно знала, что на месте Ирины съела бы себя поедом только за то, что разбила чужую семью, увела мужа, травмировала детскую психику разводом родителей. Но Ирине не только было ни капельки не стыдно. Она была уверена, что может требовать от своей уничтоженной соперницы большего, и не считалась не только с ее чувствами или интересами единственного ребенка своего мужа, но и с чувствами свекрови, с которой жила под одной крышей.

Требование забрать Любовь Николаевну потрясло Лиду даже больше, чем все остальное. Она представила себе, каково сейчас живется свекрови в собственном доме, и зябко поежилась от охватившего ее чувства жалости. Да, конечно, ее свекровь предала, но в общем и целом женщиной она была неплохой. Сына любила до самозабвения и ради этой любви была готова принять целый сонм невесток, возникни у Славки такое желание.

Какое-то непонятное чувство грызло Лиду изнутри, заставляло отвлекаться от работы и отключало мозги. Что это было? Ярость от наглости соперницы? Унижение? Обида на Славку? Она не знала.

Ее муж, вот уже полгода как бывший, оказался совсем не тем человеком, с которым она познакомилась на первом курсе, вышла замуж на втором, от которого родила ребенка на третьем и с которым прожила двенадцать лет. Ее Славка, долговязый, худой, похожий на юного жирафа, которого они с Васькой на абитуре видели в зоопарке и долго были под впечатлением от трогательного выражения его глаз. Слава стеснялся, приглашая ее на первое свидание. Гуляя на морозе, подолгу грел ее руки без варежек в своих больших ладонях, для пущей верности засунув их в карман своей парки с меховым капюшоном. Лида вечно теряла варежки, и он покупал ей новые на базаре у стоящих в ряд бабулек, которые уже узнавали его, потому что покупать их ему приходилось почти с каждой стипендии.

Ее Славка не замечал других женщин, потому что ему никто не был нужен, кроме нее, Лиды. И он точно не мог запасть на такую идеальную, такую универсальную пошлость, которую представляла собой Ирина Корнилова. Он не терпел пошлость во всех ее проявлениях и вместе с Лидой смеялся над жеманными красавицами, встречающимися в институтских коридорах.

Он бредил медициной, он часами пропадал в анатомичке, он корпел над учебниками, он доводил профессоров до белого каления своими вопросами, которые сыпались из него как из рога изобилия. У него вечно не хватало времени, потому что он истово готовился к коллоквиумам и семинарам, часами просиживал в читальном зале областной библиотеки, а в промежутках еще бегал на молочную кухню за кефиром, помогал Лиде с контрольными, носил на руках Лизу, у которой резались зубки, и пел ей колыбельные.

Лида старалась стать хорошим врачом только потому, что ей всегда хотелось дорасти до мужа, стать ему ровней, чтобы он ею гордился и всем говорил, какая у него умная жена. И у нее получилось, к ней записывались на консультацию на месяц вперед, у ее кабинета всегда стояли целые очереди страждущих. Ее любили, ценили, уважали. К ней прислушивались, а Славка, окончивший институт с красным дипломом, как-то незаметно остался рядовым начинающим врачом, которого не спешили двигать по карьерной лестнице.

В годы учебы он брал усидчивостью и терпением, а в реальной жизни вдруг оказалось, что он ничего особо не знает и не умеет, боится пациентов, раздражается от их бесконечных жалоб и не может принимать решения. Все годы учебы Лида смотрела ему в спину, а за пять лет, прошедших с окончания института, вдруг оказалась далеко впереди.

Упаси господь, она никогда не давала понять, что замечает этот увеличивающийся между ними разрыв. Более того, она и сама себе не признавалась в том, что он существует. Но Славка все-таки был человеком умным и не мог не понимать, что, в отличие от нее, не состоялся как врач. Не это ли привело к его отдалению от нее? Не это ли стало основной причиной разрыва?

Медсестра Ирина с ее кукольной внешностью была глупа ровно настолько, чтобы на ее фоне он казался богом. Славка был старше, опытнее, выше по социальной лестнице. При помощи нового тестя он мог устроиться на непыльную работу в частной клинике, где не требовалось ежедневно и ежечасно бороться за пациента и где от неправильно принятого решения вряд ли зависела чья-нибудь жизнь. Он привык, чтобы жена болталась где-то за его спиной, а потому круто поменял свою жизнь, чтобы вернуться в привычное для себя состояние пассивного лидерства.

Все случившееся было понятным и вполне ожидаемым, и если для Лиды приключившийся развод и стал неожиданностью, то лишь оттого, что она никогда не давала себе труда задуматься над тем, что с ними обоими происходит. Просто плыла по течению, не включая мозги. От этого и распадается большинство семей – от нежелания или неспособности остановиться, подумать, оценить те изменения, которые произошли с момента свадьбы, и прикинуть их последствия.

От мечущихся сейчас в голове мыслей голова плавилась, не давая сосредоточиться на самых простых, обыденных вещах, и часа в четыре Лида даже прикрикнула на себя. В конце концов, Ирина Корнилова была смазливым глупым ничтожеством, на слова и поступки которого не стоило обращать внимания, тем более такой умнице, отличнице и прекрасному доктору, как Лида. Да и со Славкой в самом деле было все понятно. Однако уговорить себя все равно не получалось. К концу дня возникшая из-за утренней встречи тревога разрослась, заняв все внутреннее пространство и в голове, и в животе, и в груди. Лиде даже воздуха начало не хватать.

Закончив прием, сделав обход в отделении, заполнив все истории болезней и выписав все назначения, она достала из холодильника ординаторской привычный, любовно приготовленный бутерброд, вскипятила чай и приготовилась поесть перед началом ночного дежурства, но поняла, что сегодня не сможет проглотить ни кусочка.

«Э-э-э, мать, – с досадой сказала она сама себе, – так не пойдет. Еще бы ты не выглядела такой жалкой рядом с этой расфуфыренной красоткой. Лицо в зеркале уже похоже на ручку от швабры, так еще и не ешь совсем».

Из-за то ли врожденной, то ли приобретенной за годы учебы в школе привычки все подвергать глубокому анализу Лида уселась на старый продавленный диван, стоящий в углу ординаторской, отложила в сторону бутерброд и, попивая маленькими глоточками горячий душистый чай, стала раскладывать по полочкам утренний разговор, который ввел ее в ступор настолько, что она на день выпала из рабочего состояния.

Что в этом разговоре зацепило ее так сильно? Что вызвало острую тревогу, которая к вечеру только нарастала? Желание побыстрее избавиться от Лизы? Так через три недели Лида и так собиралась забрать девочку к себе. Требование увезти к себе свекровь? Так Любовь Николаевна не была чемоданом без ручки, который можно было перевозить с места на место, не спрашивая согласия. Кроме того, по большому гамбургскому счету, Лида была бы вовсе не против, чтобы та приехала к ней и присмотрела за внучкой. Проблем с ночными дежурствами, а также необходимостью обезопасить Лизу в новом для нее окружении удалось бы легко избежать. Не считая того, что Лида была обижена за то, что свекровь фактически предала ее, легко приняв новую невестку, претензий к ней у Лиды не было. Все двенадцать лет их со Славкой брака она уживалась с его матерью легко и ссор между ними не возникало.

Что же было не так? Сорвавшиеся с губ Ирины слова, что она подсыплет Лизе и Любови Николаевне клофелин в чай? Но это были только слова, сказанные в ажиотаже, сгоряча, и их никак нельзя было принимать близко к сердцу и всерьез опасаться отравления.

Отравление… В потоке судорожно мечущихся мыслей Лида вдруг зацепилась за это слово. Именно оно не давало ей покоя с той минуты, как только она услышала его от брызжущей ядом Ирины. Правда, дело тут было совсем не в клофелине и даже не в Лизе.

Резко отставив чашку с чаем, который от столь небрежного обращения тут же выплеснулся на белую, потрескавшуюся от времени поверхность тумбочки, стоящей рядом с диваном, Лида со всех ног бросилась к столу, на котором дремал единственный, уже довольно допотопный компьютер. Слава богу, перебоев с интернетом сегодня не было, поэтому, открыв поисковик, Лида начала лихорадочно вбивать в него слова, которые ей были нужны.

Результат поиска не заставил себя долго ждать. Через полчаса Лида все внимательно изучила, закрыла вкладки, выключила ставший бесполезным компьютер, уставилась в темный экран и, исходя из прочитанного, глубоко задумалась. Вопросы «кто виноват?» и «что делать?» становились более чем актуальными. Она не хотела знать ответа на первый вопрос, потому что боялась, что не сможет его пережить, и уж тем более Лида не представляла, что ей делать.