Онлайн чтение книги Брачная ночь Wedding Night
3. Лотти

Я всю ночь не спала.

Когда люди заявляют нечто подобное, они чаще всего имеют в виду, что они пару раз просыпались, выпивали чашечку цветочного чая и снова ложились в постель, но я действительно не спала всю ночь. И считала каждый час, каждую проходящую минуту.

К часу пополуночи я решила, что Флисс совершенно не права. В час тридцать я нашла подходящий рейс до Сан-Франциско. К двум я написала превосходную, исполненную любви и страсти речь, которую я произнесу, когда буду делать Ричарду предложение (я даже включила в нее несколько цитат из Шекспира, Ричарда Кертиса и «Тейк зет»). К трем часам я записала видеоролик, на котором я произношу эту речь вслух и «с выражением», как говорили в школе (потребовалось одиннадцать проб, но я справилась). Я просмотрела этот ролик несколько раз и поняла (было без четверти четыре), что Флисс права: Ричард никогда не скажет мне «да». Он просто испугается, особенно если я таки произнесу свою речь! В пять часов я попила чаю с конфетами-пралине и с печеньем. К шести я доела конфеты, а заодно – съела весь запас мороженого «Фиш-фуд». Сейчас я сижу на пластмассовом стульчике перед своим столом, сражаюсь с тошнотой и жалею о потраченных усилиях.

В глубине души я еще сомневаюсь, правильно ли я поступила, порвав с Ричардом. Что, если я совершила самую крупную в жизни ошибку? Быть может, если бы я держала язык за зубами и даже не заикалась о браке, из наших отношений что-нибудь да вышло бы? Ну, хоть что-нибудь?..

Мой ум, однако, мыслит более рационально, и он напрочь отвергает эту возможность. Говорят, женщины руководствуются интуицией, а мужчины – логикой. Что за чушь! Я изучала логику в университете и хорошо знаю ее основные законы. К примеру, если А равно В, а В равно С, следовательно, А равно С… Но если взглянуть на мою ситуацию с позиций чистой науки, получается… смех на палочке получается. Судите сами: с одной стороны, Ричард не собирается делать мне предложение, он дал мне это понять совершенно недвусмысленно. С другой стороны, я хочу замуж, хочу семью и ребенка, а может быть, и не одного. Из этих двух предпосылок можно сделать следующее заключение: мне не суждено стать женой Ричарда, и таким образом, мне придется стать женой какого-то другого человека.

Это один вывод, а вот другой: я поступила совершенно правильно, когда рассталась с Ричардом.

Еще один вывод: теперь мне необходимо найти мужчину, который захочет на мне жениться и который не станет бледнеть от страха, покрываться испариной и беспомощно мямлить при одном упоминании о возможной свадьбе. Мне нужно найти мужчину, который хорошо понимает: если женщина прожила с кем-то три года, то она, возможно, мечтает о семье, о детях, о собаке… о том, чтобы всем вместе украшать елку под Рождество. В конце концов, что в этом такого плохого? Почему о браке нельзя ни мечтать, ни даже упомянуть? Ведь буквально все твердили нам с Ричардом, что мы очень гармоничная пара и прекрасно смотримся вместе, и нам действительно было хорошо. И даже его мать как-то намекнула, мол, было бы неплохо, если бы мы поселились где-нибудь поближе к ней.

Ну ладно, допустим, взглянуть на ситуацию с позиции чистой науки у меня не получилось, но это не значит, что я не права.

Я делаю глоток остывшего чая и пытаюсь успокоить разгулявшиеся нервы. Будем считать, что мне удалось сохранить объективность в той мере, в какой это возможно в моих обстоятельствах, а они таковы: я провела без сна целую ночь, и теперь мне нужно успеть на поезд в 7. 09 до Бирмингема, чтобы выступить там перед полусотней студентов с рекламной речью о наших вакансиях (я уже представляю себе пропахшую цветной капустой в сырном соусе аудиторию, серый свет из окон, скучающие или перевозбужденные лица наших будущих сотрудников). Что ж, видно, такова судьба современного рекрутера.

* * *

Мы с моим коллегой Стивом сидим в крошечной комнатенке, примыкающей к той самой пропахшей капустой и сыром аудитории. Стив пьет кофе из термоса. Вид у него такой же взъерошенный и невыспавшийся, как и у меня, но, я думаю – это вовсе не потому, что накануне у него тоже произошло неудачное объяснение с какой-то дамой. На самом деле Стив зашибает, однако это не мешает ему быть хорошим сотрудником, и я люблю с ним работать. Мы довольно часто выезжаем на подобные собеседования вдвоем: Стив занимается научной стороной, я изо всех сил рекламирую нашу «Блейз фармасьютикл» и отвечаю на общие вопросы. Иными словами, Стив отпугивает возможных кандидатов рассказами о том, как сложно и ответственно работать в нашем ультрапередовом исследовательско-инновационном отделе, а я заманиваю их обещаниями быстрой и блестящей карьеры, рассказываю о помощи, которую на первых порах они будут получать от более опытных коллег, а также уверяю в том, что они вовсе не продаются за «чечевичную похлебку», и что, работая у нас, каждый сможет не только получать достойную зарплату, но и сумеет реализовать себя как личность или как ученый. Ну и все в таком духе.

– Хочешь печенье? – Стив предлагает мне «Бурбон»[11]«Бурбон» – сухое печенье с шоколадным кремом..

– Нет, спасибо, – я вздрагиваю. За ночь я употребила, наверное, месячную норму трансжиров, Е-добавок и синтетических ароматизаторов.

Быть может, размышляю я, мне помог бы прийти в себя какой-нибудь тренировочный лагерь с жестким режимом и запредельными физическими нагрузками? Многие люди утверждают, что бег и фитнес позволили им взглянуть на жизнь по-новому, и если мне удастся отыскать такое место, где я с утра до вечера буду только бегать, поднимать штангу (небольшую) и пить изотонические коктейли, это позволит мне привести в порядок мои мысли и чувства. Было бы неплохо, если бы этот лагерь располагался где-нибудь в горах или в пустыне, где тяжело жить и выживать даже без ежедневных тренировок.

Впрочем, можно заняться и бодибилдингом по программе «Железная женщина». Это будет круто!

Я достаю «Блэкберри» и уже собираюсь вбить в поисковую строку Гугла слова «экстремальный тренировочный лагерь железная женщина бодибилдинг», когда в нашу комнатку заглядывает университетский консультант по профориентации. Мне еще не приходилось бывать в этом конкретном колледже, поэтому, до сегодняшнего дня, не встречалась с Деборой Франклин. Это довольно молодая женщина, но мне она кажется странной: держится чересчур напряженно и вздрагивает, даже когда обращаешься к ней с самым невинным вопросом.

– Все в порядке? – спрашивает Дебора и испуганно глядит на нас. – Через десять минут начинаем, только… Постарайтесь не слишком затягивать, о’кей?.. То есть я хочу сказать, что на вашем месте я не стала бы пускаться в подробности, – поправляется она. – Никто вас не упрекнет.

– Ну что вы, мы с удовольствием побеседуем с вашими студентами, – заверяю я, доставая из своей парусиновой сумки пачку рекламных брошюр под названием «Почему я работаю в «Блейз фармасьютикл»?»

– Ну да, ну да… – Дебора снова кивает. – Но все равно постарайтесь побыстрее, ладно?

Мне хочется на нее рявкнуть как следует! В конце концов, мы приехали сюда из Лондона не ради пятиминутной беседы с выпускниками. Большинство профконсультантов только радуются, когда студенты задают вопросы, на которые приходится отвечать подробно.

– Работаем как обычно? – говорю я Стиву. – Я начинаю, потом – ты, первый видеоматериал, я, ты, второй видеоматериал. О’кей?

Стив кивает, и я протягиваю Деборе наш DVD-диск:

– Вклю́чите по моей команде. Студенты сами все увидят.

На самом деле рекламный диск – едва ли не самое слабое место в нашем выступлении. Короткий фильм о «Блейз фармасьютикл» был снят в стилистике видеоклипов 80-х – плохой свет, скверная электронная музыка, неестественно элегантные прически статистов, которые пытаются изобразить производственное или научное совещание. К сожалению, диск обошелся компании почти в сотню тысяч фунтов, поэтому нам приходится его использовать.

Дебора исчезает, чтобы настроить DVD-проигрыватель, а я откидываюсь на спинку своего стула и пытаюсь расслабиться, но у меня ничего не получается. Я кручу в руках носовой платок, потом прячу его и начинаю нервно сгибать и разгибать пальцы. Предстоящая работа кажется мне ерундой, не стоящей ни времени, ни усилий.

Что будет со мной дальше? Какой будет моя судьба? К чему я иду и к чему приду?

Все это, кстати, не имеет никакого отношения к Ричарду. Абсолютно никакого. Я просто думаю о себе, о своей жизни. Мне нужно что-то в ней изменить, но что? Отыскать другую цель? Увы, на это тоже нужны силы…

На столе передо мной лежит какая-то книга, и я машинально беру ее в руки. Она называется «Поворот на 180°: как раз и навсегда изменить свою бизнес-стратегию и добиться успеха». Сразу под заголовком я вижу размашистую надпись другим шрифтом: «Продано 10 миллионов экземпляров!»

Глядя на название, я испытываю внезапный приступ досады. Ну почему я так редко читаю деловую литературу? Неудивительно, что моя жизнь пошла наперекосяк! Я не уделяла должного внимания своей карьере, и вот результат. Времени остается совсем мало, и я торопливо листаю книгу, пытаясь почерпнуть из нее как можно больше полезного. В книге много диаграмм со стрелками, которые показывают сначала слева направо, и тут же – справа налево. Ну, тут все более или менее ясно: необходимо изменить вектор движения на противоположный – и успех обеспечен! На то, чтобы понять это, у меня ушло не больше двух секунд. Должно быть, я ужасно способная.

Потом я ненадолго задумываюсь. Что мне делать? Попытаться самой прочесть все труды по деловому администрированию, чтобы в самое ближайшее время стать высококлассным специалистом, или лучше все-таки поступить в Гарвардскую школу бизнеса? На мгновение я представляю, как сижу в библиотеке, постигая законы и премудрости экономики, а потом с триумфом возвращаюсь в Англию, чтобы возглавить крупную фирму, занимающуюся подсчетами индексов Лондонской фондовой биржи или чем-то в этом роде. А что, было бы неплохо… Главное, я буду жить в высокоинтеллектуальном мире идей и глобальных стратегий, и поплевывать на мелкие житейские неурядицы.

Я уже набираю в Гугле слова «Гарвард прием иностранных студентов», когда в нашу комнатку снова заглядывает Дебора.

– Слушатели, кажется, уже собрались, – сообщает она и сглатывает. В глазах ее я вижу самую настоящую панику и не понимаю, чего она так боится. Быть может, Дебора – новенькая и это ее первая презентация, первая встреча с профессиональными кадровиками?

– О’кей, мы идем… – Я достаю карманное зеркальце и освежаю губную помаду, стараясь не замечать покрасневшие белки́ глаз и припухшие веки. Видок у меня, честно сказать, еще тот. Как говорится, краше в гроб кладут.

Тем временем Дебора выходит из комнатки через вторые, двойные, двери, которые ведут на преподавательское возвышение. Из аудитории доносятся гул и гомон, из-за которых почти не слышно, что́ она говорит. Примерно через минуту раздаются жиденькие аплодисменты, и я толкаю локтем Стива, который как раз запихнул в рот обсыпанный сахарной пудрой рогалик:

– Идем. Наш выход.

Поднимаясь на возвышение для преподавателей, я окидываю взглядом аудиторию и шестым чувством начинаю ощущать что-то неладное. Когда занимаешься набором персонала для исследовательской фармацевтической компании, привыкаешь иметь дело с плохо выбритыми, растрепанными студентами в грязных, прожженных реактивами халатах, но сегодня передо мной совсем другой контингент. Впереди сидит не меньше двух десятков потрясающе красивых, ухоженных девушек с длинными блестящими волосами, безупречным маникюром и отличным макияжем. Позади них я замечаю группу подтянутых, аккуратных юношей – накачанных, по-современному подстриженных, в белоснежных майках и наглаженных брюках. Студенты – в брюках!.. От изумления я не могу произнести ни звука. Хотелось бы мне знать, какие лабораторные они делают, какие эксперименты проводят? Неужто получают новые стероиды, которые тут же испробуют на себе в университетском тренажерном зале?

– Прекрасные студенты, – вполголоса бормочу я, обращаясь к Деборе. – Образцовые. Они выглядят просто… сногсшибательно.

– Мы… рекомендовали им одеться как следует, – шепчет она в ответ и почему-то краснеет. Я перевожу взгляд на Стива – он едва не облизывается, разглядывая девушек в первом ряду. Ну, попал в свою стихию!..

– Добрый день, – говорю я, делая шаг вперед, к самому краю преподавательской кафедры. – Спасибо, что проявили интерес к нашей компании и собрались сегодня здесь. Меня зовут Лотти Грейвени, и я представляю «Блейз фармасьютикл». О том, что мы можем вам предложить, я и хотела бы поговорить. Название нашей компании вам, безусловно, известно – мы производим и продаем немало всемирно известных наименований фармацевтических лекарственных средств, в том числе такие, как болеутоляющие таблетки «Пласидус» и популярный детский крем «Синерко». Мы, однако, не останавливаемся на достигнутом и постоянно ведем широкую научную и исследовательскую работу, создавая все новые и новые лекарственные формулы…

– Таким образом, работать в «Блейз фармасьютикл» не только престижно, но и очень, очень интересно… – Стив буквально отталкивает меня в сторону – так ему не терпится произвести впечатление на девиц. – Наши специалисты работают на переднем крае фармацевтической науки. Подчас они сталкиваются с весьма сложными проблемами, но, имея в своем распоряжении самое современное оборудование, успешно преодолевают любые трудности. Это, однако, не значит, что мы можем обойтись без вашей помощи, и сейчас я постараюсь поподробнее объяснить, чем вы будете заниматься, если решите стать членами нашей сплоченной команды…

Я бросаю на Стива недовольный взгляд. Мне кажется, он слишком актерствует, к тому же того, что́ он сейчас говорит, нет в нашем сценарии. И откуда только взялись эти соблазнительные переливы, этот сексуальный баритон?! Зачем он закатал рукава, словно он не аптекарь, а какой-нибудь Индиана Джонс? Я бы на его месте этого не делала – руки у него тонкие, белые, с выступающими синими жилами, и смотреть на них не слишком приятно.

– …и если вам по душе блистательные научные открытия, ежедневные вызовы и ежедневные победы… – Стив делает эффектную паузу, а потом практически выкрикивает: – тогда мы будем рады видеть вас в нашей «Блейз фармасьютикл»!

Ага, понятно, думаю я. Кажется, Стив нацелился на эффектную блондинку в первом ряду. Воротник ее белой блузки расстегнут на пару пуговиц, обнажая глубокую, загорелую ложбинку между грудями. То и дело откидывая с лица длинные волосы, она что-то строчит в тетрадке, словно записывая каждое слово, и лишь изредка поднимает на Стива большие глаза очень красивого лазоревого оттенка.

– Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Давай покажем им наш фильм, Стив, – предлагаю я и оттаскиваю коллегу в сторону, пока он не свалился с возвышения – прямо на колени к блондинке. Свет в аудитории меркнет, и на экране за нашими спинами начинается наш первый ролик.

– Отличные ребята, – горячо шепчет Стив, садясь рядом со мной за небольшой столик. – И очень толковые, сразу видно.

Что ему видно, недоумеваю я. Какие сиськи у этой девчонки?..

– Откуда ты знаешь, ты ведь с ними еще не разговаривал, – возражаю я вполголоса.

– Это видно по глазам, – объясняет он. – Я давно занимаюсь подбором персонала, и у меня есть опыт. Перспективных кандидатов я замечаю сразу. Например, вон та блондиночка в первом ряду… она кажется мне весьма многообещающей. Весьма! Нужно побеседовать с ней особо, и, если она согласится пойти к нам на работу, я постараюсь сделать так, чтобы компания оплатила ей последний год обучения… или хотя бы предложу ей нашу стипендию. Такими кадрами разбрасываться нельзя. Нужно хватать их, пока конкуренты не опередили.

О господи! Судя по его интонациям, Стив готов предложить блондинке контракт с шестью нолями – и себя в придачу.

– Мы сообщим им всю правду о нашей программе стипендий, – строго говорю я. – И еще… постарайся не пялиться на нее так откровенно, о’кей?

Зажигается свет, Стив снова выходит к краю возвышения. Рукава он закатал чуть не до плеч, словно лесоруб, которому предстоит тяжелая работа.

– Сейчас я хотел бы рассказать вам о наших новейших открытиях. Не скрою, чтобы сделать их, нам всем пришлось потрудиться, но, возможно, с вашей помощью дело пойдет веселее. – Он подмигивает блондинке, и та вежливо улыбается в ответ. На экране позади нас появляется схема сложной молекулы.

– Вам, безусловно, хорошо знакомы полионные фтороводороды… – Стив показывает на экран, потом спохватывается: – Прежде чем продолжить, я хотел бы знать, что конкретно вы изучаете. Среди вас наверняка есть биохимики… – Он с надеждой смотрит на блондинку, но тут вмешивается Дебора:

– Какая разница, что они изучают? – говорит она довольно резко и, вскочив со своего стула возле DVD-проигрывателя, решительно направляется к нам. – Ведь это не имеет значения, правда?

Она напряжена, как пружина, и это сразу бросается мне в глаза. Что происходит?!

– Всегда проще объяснять на конкретных примерах, – вежливо отвечает ей Стив. – Да и профессиональный контакт с аудиторией облегчает восприятие. Вот если бы все биохимики подняли руки…

– Но ведь вы принимаете на работу и студентов с других… направлений? – снова перебивает Дебора. – Так написано в ваших брошюрах. Поэтому мне показалось, что мы могли бы обойтись без конкретики…

Она выглядит основательно напуганной, и я окончательно убеждаюсь, что дело нечисто.

Стив поворачивается к студентам.

– Что, ни одного биохимика? – спрашивает он. Ни одна рука так и не поднялась, и это тоже странно. Обычно студенты этой специальности составляют на наших встречах бо́льшую часть аудитории.

Лицо Деборы становится серым, как зола.

– Могу я сказать вам пару слов? – выдавливает она и знаком приглашает нас отойти в сторонку. – Боюсь, что… – Ее голос начинает дрожать. – …Произошла ошибка. Я разослала мейлы не тем студентам.

Ах, вот оно в чем дело! Приглашая студентов на встречу по профориентации, Дебора почему-то забыла про биохимиков. Ну и дура, прости господи!.. У нее, однако, такой несчастный вид, что мне хочется ее подбодрить.

– Мы стараемся придерживаться широких взглядов, – говорю я. – И вы совершенно правы: нас интересуют не только биохимики. Мы принимаем на работу студентов, которые изучали физику, биологию, деловое администрирование. На чем именно специализировалась эта группа?

Тишина. Дебора яростно кусает губы. Наконец она бормочет чуть слышно:

– Большинство из них – театральные гримеры, стилисты, специалисты по макияжу. Есть еще несколько танцовщиков…

Гримеры и танцовщики? Я настолько потрясена, что не сразу нахожу, что ответить. Неудивительно, что все они так привлекательны внешне и пребывают в отличной физической форме. Я бросаю взгляд на Стива. Лицо у него вытягивается, и я едва удерживаюсь от смеха.

– Очень жаль, – говорю я наконец. – В самом деле, жаль. Моему коллеге ваши студенты показались довольно… гм-м… перспективными. Он даже собирался предложить некоторым из них специальные стипендии, не так ли, Стив?..

Стив злобно скалится в ответ, потом накидывается на Дебору.

– Что, черт побери, здесь происходит?! – злобно шипит он. – Вы что, шутки шутить вздумали? Зачем гримерам и плясунам лекция о перспективах карьеры в фармацевтической промышленности?

– Простите!.. Простите!.. – бормочет Дебора, и мне кажется, она вот-вот заплачет. – Когда я поняла, что ошиблась, исправлять что-либо было уже поздно. Моя задача состоит в том, чтобы привлечь к работе с выпускниками как можно больше престижных компаний, а ваша фирма очень популярна, и я… я не сумела устоять.

– Кто-нибудь в этом зале хотел бы работать в фармацевтической промышленности? – громко вопрошает Стив, глядя в зал. Никто не отвечает, никто не поднимает руку, и я не знаю, плакать мне или смеяться. Чтобы добраться сюда, я встала в шесть часов и… Нет, не то чтобы я не спала, но все же…

– Тогда что вы здесь делаете?! – судя по голосу, Стив готов взорваться.

– Нам нужно посетить десять семинаров по профориентации, чтобы получить баллы[12]Балл, очко – условный балл, начисляемый за прослушивание какого-либо учебного курса. В течение года студент обязан посетить столько курсов, чтобы общее число баллов достигло определенного уровня., – объясняет хрупкая брюнетка с коротким «конским хвостом».

– Господи помилуй! – Стив хватает пиджак, который он повесил на спинку стула. – Лично мне некогда заниматься всякой ерундой. – С этими словами он решительно покидает аудиторию, и мне хочется последовать за ним. Ох уж мне эта Дебора! Пожалуй, я еще никогда не сталкивалась с такой, как она.

Но что-то меня удерживает. Все эти студенты, которые сейчас смотрят на меня, хотят найти хорошую работу – пусть даже и не в фармацевтической промышленности. Они не виноваты, что им достался столь некомпетентный профконсультант, к тому же, если я сейчас уйду, получится, что я зря притащилась сюда из Лондона. Что ж, попробуем что-нибудь придумать.

– О’кей, – говорю я и, забрав у Деборы пульт управления, выключаю DVD-проигрыватель. – Давайте начнем заново. К сожалению, моя работа не имеет никакого отношения к индустрии красоты, как и к… к индустрии танцев. – Тут я улыбаюсь своей неуклюжей шутке и с облегчением замечаю насколько ответных улыбок. Главное – установить контакт с аудиторией, а там будет видно. – Вот почему я не смогу дать вам никаких конкретных советов. Однако я уже давно занимаюсь подбором персонала и, смею надеяться, кое-что в этом понимаю. Если хотите, я могла бы дать несколько общих рекомендаций… Для начала скажите, есть ли у вас какие-то вопросы, связанные с устройством на работу?

Некоторое время студенты молчат, потом девушка в кожаном пиджаке нерешительно поднимает руку:

– Не могли бы вы взглянуть на мое резюме и высказать ваше мнение?

– Конечно. Неплохая идея, кстати… У кого еще есть с собой резюме? Быть может, я смогла бы что-то посоветовать…

Поднимается целый лес рук. Пожалуй, я за всю свою жизнь не видела столько рук с безупречным маникюром.

– Ну, давайте по одному, – говорю я.

* * *

На то, чтобы просмотреть резюме трех десятков студентов, у меня уходит без малого два часа. Резюме производят тягостное впечатление (если они были написаны под руководством Деборы, ее следовало бы немедленно уволить). Кроме того, я ответила на множество вопросов, касающихся пенсий, налоговых льгот и законов об индивидуальной предпринимательской деятельности. Это тоже часть моей работы, и я щедро делилась своими познаниями в надежде, что они как-то помогут этим симпатичным ребятам. В процессе разговора я в свою очередь также получила немало любопытных сведений, касающихся некоторых специальных областей, в которых я до сего дня была полной невеждой. В частности, я узнала, как нужно гримировать человека для киносъемки, чтобы на экране он выглядел смертельно раненным, кто из известных актрис, снимающихся сейчас в Лондоне, ведет себя как настоящая стерва, хотя на публике притворяется очень милой, а также как правильно делать «гран жете́» (это балетное па я, правда, так и не сумела исполнить правильно).

Сейчас разговор идет уже обо всем. Бледная девушка с розовыми прядями в волосах вдохновенно рассказывает о том, почему шеллак-маникюр так дорог и как трудно получить прибыль, если открываешь собственный салон. Я внимательно слушаю и стараюсь помочь дельными (как мне кажется) советами, однако мое внимание приковано к другой девушке, которая сидит во втором ряду. За все время она не сказала ни слова. Веки у нее припухли и покраснели, руки нервно теребят мобильник, она то и дело сморкается и вытирает глаза.

Во время моей импровизированной сессии вопросов и ответов у меня тоже был момент, когда мне едва не понадобился платок. Я рассказывала о праве на отпуск и вдруг вспомнила, как сама копила выходные и отгулы, чтобы провести их с Ричардом. Я думала, у нас будет медовый месяц, и даже нашла очень хорошее местечко на Санта-Люсии…

Нет, одергиваю я себя, не надо об этом думать. Это в прошлом, а ты должна жить дальше, двигаться вперед…

Я часто моргаю и снова сосредотачиваюсь на том, что́ рассказывает девушка с розовыми волосами.

– …как вы думаете, может, мне лучше специализироваться на работе с бровями? – спрашивает она, с надеждой глядя на меня. Бедняжка ждет совета, а я… я даже не знаю, с чего это мы вдруг заговорили о бровях. Я как раз собираюсь попросить ее повторить свои основные тезисы для всех присутствующих (это очень полезный прием, он всегда помогает в случае, если ты по какой-то причине утрачиваешь нить разговора), когда девушка во втором ряду громко, в голос, всхлипывает. Этого я уже не могу вынести.

– Эй, – мягко окликаю я ее, – простите… С вами все в порядке?

– Синди недавно рассталась со своим парнем, – объясняет ее соседка, дружески обнимая плачущую девушку за плечи. – Можно… можно ей выйти?

– Конечно, – отвечаю я. – Что за вопрос?!

– А она получит свой балл? – с беспокойством осведомляется другая девушка. – Синди уже пропустила один курс, и…

– Это все он виноват! – сердито заявляет первая подруга, и несколько девушек согласно кивают. «Негодяй!» – доносится до меня с разных сторон. «Мерзавец! Он даже не умеет правильно сделать «глаза с поволокой»!»

– Мы были вместе два года, – Синди снова всхлипывает. – Целых два года! Я делала для него все курсовые, а недавно он вдруг заявляет: он, типа, должен сосредоточиться на своей карьере. А я-то думала – он хочет быть со мно-о-ой…

Она начинает плакать по-настоящему, а я чувствую, что еще немного – и я зарыдаю вместе с ней. Еще бы, ведь я испытываю ту же самую боль. Я знаю, каково ей сейчас.

– Разумеется, вы получите ваш балл, – говорю я как можно мягче. – Больше того, я особо отмечу то обстоятельство, что вы все-таки пришли на нашу встречу, несмотря на подавленное эмоциональное состояние.

– Правда?.. – Синди улыбается сквозь слезы. – Честное слово?

– Ну конечно, – киваю я. – И знаете что?.. Мне бы хотелось сказать вам пару слов, если вы позволите…

Я вдруг испытываю невероятно сильное желание побеседовать с этими наполовину детьми, так сказать, «за жизнь», не по теме. Я хочу передать им частицу универсальной истины, которая не имеет никакого отношения к пенсионному обеспечению, налогам и прочей ерунде. Я собираюсь поговорить с ними о любви. Или об отсутствии таковой. О том, похожем на ад, месте, в котором, по воле обстоятельств, очутились Синди и я, и в котором может оказаться любая или любой из присутствующих, если, конечно, он не бесчувственный чурбан. Правда, это не совсем моя компетенция, но Синди необходимо знать…

Мое сердце бьется сильно и ровно, а сознание благородства собственной миссии заставляет меня испытывать прилив самого настоящего вдохновения. В таком состоянии я, пожалуй, способна заткнуть за пояс и Хелен Миррен, и Мишель Обаму!

– Я хочу сказать тебе одну вещь, – говорю я, невзначай переходя на доверительное «ты». – Как женщина – женщине, как профессионал – профессионалу, как человек – человеку, в конце концов… – Я смотрю на Синди в упор. – Ты рассталась со своим парнем, и это очень, очень печально, но этот разрыв ни в коем случае не должен испортить, исковеркать твою жизнь, – твердо заявляю я и чувствую, как по моим жилам растекается какое-то новое электричество.

В эти мгновения я, как никогда прежде, уверена в себе, в своих силах. Всеми фибрами души я хочу донести до этой бедной девочки то знание, которым владею.

– Ты почти взрослая, – говорю я и начинаю загибать пальцы. – Ты самостоятельная и ни от кого не зависишь. Что бы ни случилось, у тебя есть своя жизнь, а значит, он тебе не очень-то и нужен, правда?

Я дожидаюсь утвердительного кивка и продолжаю:

– Мы все когда-то расставались со своими любимыми, – на этом месте я повышаю голос, чтобы меня слышали и остальные. – Как это пережить? Ответ может быть только один: не плакать. Не плакать, не обжираться шоколадом, не строить мстительные планы. Нужно двигаться дальше. Пусть мертвые погребают своих мертвецов, а мы будем жить так, словно ничего особенного не случилось. Знаешь, что я делала каждый раз, когда расставалась со своим бойфрендом? Я резко меняла всю свою жизнь: находила какое-то новое увлекательное занятие, экспериментировала со своей внешностью, переезжала на новое место, а один раз даже сделала себе новую татуировку… И знаешь, что мне это дало? Я поняла, что только я сама распоряжаюсь своей собственной жизнью! – Я ударяю кулаком по столу, чтобы подчеркнуть свои слова. – Я, а не какой-то там парень, который даже не умеет правильно делать «глаза с поволокой»!

Кажется, я имею успех. Две или три девушки аплодируют, а подружка Синди одобрительно свистит и улюлюкает.

– Я так ей и говорила! – кричит она. – Да на это ничтожество даже время тратить не стоит!

– Ты больше не будешь плакать! – повторяю я специально для Синди. – Выброси носовой платок – он тебе больше не понадобится. Перестань каждую минуту проверять звонки на своем телефоне и не налегай на шоколад, потому что от него толстеют. Твоя жизнь вовсе не кончена – она продолжается, и в ней еще будут и новые встречи, и, конечно, новые расставания, но ты справишься, потому что ты сама управляешь своей судьбой. Это, кстати, совсем не так трудно, как кажется. Если я сумела, ты и подавно сможешь.

Синди таращится на меня во все глаза, словно я только что прочла ее мысли.

– Но вы сильная, – бормочет она наконец. – Сильная и умная… Я, наверное, никогда не буду такой, как вы. Даже в вашем возрасте!..

Я невольно чувствую себя тронутой, хотя упоминание о возрасте пришлось мне не особенно по душе. В конце концов, мне тридцать три, а не сто тридцать три, и Синди вовсе не обязательно вести себя так, словно перед ней – говорящее дерьмо птеродактиля.

– Обязательно будешь, – уверенно говорю я. – Знаешь, ведь я тоже когда-то была такой, как ты – робкой, застенчивой, неуверенной в себе. Я не знала, что мне делать со своей жизнью, не знала, на что я способна на самом деле. Мне было всего восемнадцать, и меня несло течением. – Я чувствую, что настал самый подходящий момент для моей Универсальной Вдохновляющей Речи, вот только есть ли у меня на нее время? Я бросаю незаметный взгляд на часы. Времени в обрез, и я решаю обойтись сокращенным вариантом: – Я была растеряна, подавлена, как ты сейчас, и ничего не соображала. К счастью, мне пришло в голову взять небольшой отпуск перед поступлением в университет.

Я рассказывала эту историю уже много, много раз и на встречах со студентами, и на корпоративных мероприятиях по «сплочению коллектива», и на подготовительных семинарах для сотрудников, уходящих в продолжительный творческий отпуск, но она до сих пор мне не надоела. И каждый раз, когда я ее рассказываю, я начинаю заново собой гордиться.

– Итак, я взяла академический отпуск, – повторяю я, – и моя жизнь чудесным образом переменилась. Я сама изменилась, стала совершенно другим человеком. И произошло это в течение одной-единственной ночи, которая определила все мое дальнейшее поведение и отношение к себе. – Я делаю несколько шагов вперед и снова смотрю на Синди в упор. – У меня даже есть своя собственная теория на этот счет, – добавляю я. – Я почти уверена, что в жизни каждого человека есть особые моменты, которые определяют его дальнейший жизненный путь. Со мной это случилось в восемнадцать. Тебе, я думаю, еще предстоит пережить что-то подобное, но я уверена: ты примешь правильное решение!

– А что с вами произошло? – Синди глядит на меня во все глаза, да и остальные студенты не отрывают от меня зачарованных взглядов. Кое-кто даже выключил свой айпод, что кажется мне и вовсе удивительным.

– Я поехала отдыхать в Грецию, на остров Иконос, – начинаю я. – В мое время туда часто ездили вчерашние школьники, которым хотелось отдохнуть, посмотреть мир и, конечно, показать себя. Я остановилась в частном пансионе и прожила там все лето. Это было очень красивое место. Я бы даже сказала – волшебное, сказочное…

Каждый раз, когда я рассказываю свою историю, она будит во мне одни и те же воспоминания. Яркое греческое солнце, которое проникает даже сквозь сомкнутые веки и будит тебя по утрам. Ласковое прикосновение морской воды к обгоревшей коже. Теплая ткань бикини, которые сушатся на облупившихся деревянных жалюзи. Крупный песок, набившийся в стоптанные эспадрильи[13]Эспадрильи – сандалии на верёвочной подошве.. Вкус свежих сардин, зажаренных над костром прямо на пляже. Музыка и танцы каждую ночь.

– Короче говоря, однажды ночью в пансионе начался пожар… – Усилием воли я заставляю себя вернуться к настоящему. – Ужасный пожар. В доме было полным-полно жильцов, и все они очутились в ловушке. Большинство в панике бросились на верхнюю веранду, а спуститься уже не смогли. Люди кричали, звали на помощь, к тому же в пансионе не оказалось ни одного огнетушителя…

Каждый раз, вспоминая ту страшную ночь, я словно наяву вижу перед собой одну и ту же картину: перегоревшие стропила не выдерживают, и крыша проваливается внутрь, выбрасывая в небо столбы искр и длинные языки пламени. Грохот, крики… Даже сейчас я отчетливо ощущаю горький запах гари.

– В ту ночь я ночевала в домике, выстроенном на огромном дереве рядом. Оттуда мне было хорошо видно, как все, кого огонь запер на веранде, могли бы спастись. Им нужно было только перебраться через боковые перила, спрыгнуть на крышу каменной овчарни, а оттуда спуститься на землю, но никто этого не понимал. Люди в панике метались туда-сюда, кричали… – Мои слова звучат в полной тишине. – Я поняла, что еще немного – и они все погибнут, если не от огня, то от дыма. И решила им помочь. Мне пришлось кричать, чтобы меня услышали, кажется, я даже размахивала руками и подпрыгивала на помосте, как расшалившаяся обезьяна, и в конце концов меня заметили. Жестами и криками я пыталась направить людей в нужную сторону, и они послушались: один за другим перебирались через перила и прыгали на крышу овчарни, а потом слезали на землю. Все кончилось хорошо, никто не погиб, а я… впервые в жизни я поняла, что я что-то могу. Что в моих силах что-то изменить. Что я что-то значу.

В аудитории стоит гробовая тишина. Потом Синди шумно вздыхает:

– Какой ужас!.. А сколько там было человек? Ну, на веранде?..

– Примерно десять. – Я пожимаю плечами. – Может, чуть больше – двенадцать или пятнадцать.

– И вы спасли целых пятнадцать человек? – Она смотрит на меня с неподдельным восторгом, и я решаю немного разрядить напряжение.

– Кто знает, быть может, немного погодя они бы и сами нашли выход. Или их спас бы кто-то другой – дело не в этом. Главное, я поняла кое-что насчет себя… – Я прижимаю руки к груди. – Начиная с этого момента, я перестала сомневаться в себе, перестала бояться и научилась добиваться своего. Эта ночь изменила мои взгляды, характер, всю мою жизнь. Именно тогда, много лет назад, я стала взрослым, цельным человеком. Личностью. Такой же переломный момент будет и у каждого из вас – я ни секунды в этом не сомневаюсь.

Каждый раз, когда я рассказываю эту историю, я чувствую себя так, будто вновь переживаю те страшные события – заново испытываю чувство преодоления, победы над собой. А ночь действительно была жуткая. Я никогда не рассказываю о том, как сильно я испугалась сама и как близка я была к отчаянию, когда поняла, что из-за шума ветра и рева огня моих криков никто не слышит. Жизни моих соседей по пансиону зависели только от меня – я была уверена в этом и изо всех сил старалась их спасти. И я смогла… Благодаря мне полтора десятка человек остались в живых, и это означало, что я изменила мир. Хоть немного, но изменила. Мысль об этом не покидала меня все годы. И какие бы глупые или бессмысленные поступки я ни совершала в дальнейшем, все они не смогли перечеркнуть этого факта.

Я изменила мир.

Я сморкаюсь в салфетку и с улыбкой гляжу на лица студентов. Они долго молчат, потом блондинка в первом ряду встает и говорит:

– Вы лучший профессиональный консультант из тех, с кем мы когда-либо встречались. Правда, девчонки? – Она поворачивается к подругам и первой начинает хлопать в ладоши. К аплодисментам тут же присоединяются и остальные, а парочка девушек одобрительно вопит.

– Ну, наверное, есть и получше, – скромно говорю я.

– Нет, мисс Грейвени, вы самая лучшая. Просто супер, – настаивает блондинка. – И нам хотелось бы вас поблагодарить за… в общем, поблагодарить как следует.

– Не за что, – вежливо улыбаюсь я. – Мне тоже было приятно пообщаться с вами. Желаю вам всем найти себе хорошую работу и…

– Вы меня не поняли, – блондинка уже подступает ко мне, размахивая зажатой в кулаке пачкой толстых кистей. – Меня, кстати, зовут Джо. Сокращенно от Джоанны. Не хотите ли обновить макияж, мисс Грейвени? Мы могли бы создать для вас совершенно новый образ.

– Даже не знаю… – неуверенно отвечаю я. – У меня не так уж много времени. Конечно, я очень благодарна за предложение, но…

– Вы только не обижайтесь, – мягко говорит Джо, – но вам это необходимо. Я вижу, у вас немного припухли веки. Вы, наверное, не спали всю ночь…

– Вовсе нет! – Я непроизвольно напрягаюсь. – Я спала, много!..

– В любом случае вам необходимы другие тени для век. Те, которыми вы пользуетесь, совершенно не работают, – прищурившись, Джо впивается профессиональным взглядом в мои черты. – И нос покраснел! Вы плакали?

– Я? Плакала? Что за глупости! – Я очень стараюсь, чтобы мой голос звучал совершенно естественно, а не так, будто я оправдываюсь. – С чего бы это я стала плакать?!

Но Джо уже усаживает меня в пластмассовое кресло и начинает быстро массировать кожу вокруг глаз. При этом она негромко цокает языком и слегка покачивает головой, словно мастер-штукатур, разглядывающий чужую халтуру.

– Простите, что говорю такие вещи, но ваша кожа в ужасном состоянии, – она зна́ком подзывает еще пару девушек, которые тоже разглядывают мои припухшие веки и с беспокойством качают головами:

– Да-а, нехорошо!..

– И белки́ глаз тоже красные!

– Понятия не имею, что это со мной. – Я пытаюсь небрежно улыбнуться. – Абсолютно никакого понятия.

– По-видимому, у вас аллергия на… на что-то, – говорит Джо со знающим видом.

– Ну, наверное, – поспешно соглашаюсь я. – Безусловно. Аллергия.

– Какой косметикой вы пользуетесь, мисс Грейвени? Можете показать?

Я протягиваю руку к своей сумочке и пытаюсь на ощупь открыть «молнию», но замок заело, и у меня ничего не выходит.

– Позвольте мне, – говорит Джо и, прежде чем я успеваю возразить, выхватывает у меня сумочку. Черт!.. Мне вовсе не хочется, чтобы все увидели большой шоколадный батончик «Гэлэкси», который я купила утром на Уэст-Хай и успела наполовину сжевать, пока ждала Стива (не спорю, это была минута слабости, да).

– Нет, я сама, – говорю я и вновь завладеваю сумочкой, но Джо уже успела наполовину открыть «молнию». Из сумочки вываливается недоеденная половинка шоколадки, почти допитая мини-бутылочка белого вина (еще одна уступка с моей стороны) и разорванная на несколько частей фотография Ричарда (так ему и надо!).

– Ой, извините! – ахает Джо и бросается собирать обрывки. – Извините, пожалуйста. Я даже не знаю, как это получилось! – Она подносит к глазам один обрывок. – Это, кажется, фотография? Но как она могла порваться?

– Вот ваша шоколадка, – говорит другая девушка, поднимая с пола остатки «Гэлэкси».

– А это, кажется, старая «валентинка». – Ее подруга поднимает с пола обгоревшую половинку глянцевой открытки. – Что это с ней? Такое впечатление, будто ее…

«…Сожгли», – чуть не брякаю я. «Валентинку» от Ричарда я попыталась сжечь в пепельнице, когда сидела в кофейне «Коста» (ну да, я – слабая женщина, но ведь нужно же было чем-то заниматься?), но официантка попросила меня прекратить, пока она не вызвала полицию.

Глаз Ричарда (левый) с укоризной смотрит на меня с обрывка фотографии, и я чувствую, как во мне снова просыпается боль, которую я почти победила. Девушки начинают многозначительно переглядываться, а я никак не могу придумать подходящую ложь, которая позволила бы мне выйти из этой неловкой ситуации изящно и с юмором. Джо пристально рассматривает мои покрасневшие глаза с лопнувшими капиллярами, потом, видимо, приняв какое-то решение, начинает быстро заталкивать мое имущество обратно в сумочку.

– Короче говоря, – заявляет она, – сейчас мы сделаем так, что вы будете выглядеть просто сказочно, и тогда он поймет… – она подмигивает мне с заговорщическим видом. – В общем, неважно. На это, правда, потребуется некоторое время, но вы ведь не против? Скажите честно – не против?..

* * *

Да.

Именно это мне и нужно.

Я не знаю – зачем, но нисколько не сомневаюсь, что именно таким должен быть ответ на вопрос, который я не могу сформулировать. Я сижу в кресле и, закрыв глаза, купаюсь в океане блаженства, пока девушки во главе с Джо трудятся над моим лицом, пуская в ход то кисти, то карандаш, то ватные палочки. Они нанесли на кожу основу, накрутили волосы на бигуди и теперь спорят, какую форму придать моим глазам, но я их почти не слушаю. Мне хорошо. Мне наплевать, что я поздно вернусь на работу. Я отключилась от всего и почти дремлю. Перед моим мысленным взором вихрем проносятся яркие, фантастические образы, причудливые мечты, обрывки мыслей. Время от времени я вспоминаю и о Ричарде, но сразу стараюсь переключиться на что-нибудь другое. Не застревать на прошлом. Двигаться дальше. Сосредоточиться на чем-то новом, интересном, захватывающем. Все будет хорошо. Со мной все будет хорошо, я это знаю. Нужно только последовать своему собственному совету и решительно изменить свою жизнь. Как? Да очень просто. Сделать ремонт в квартире. Заняться боевыми искусствами. Записаться на курс атлетического фитнеса и привести себя в отличную форму. Коротко остричь волосы, накачать бицепсы, как у Хилари Суонк – чем не вариант?

Можно, впрочем, просто сделать пирсинг пупка. Ричард говорил, что терпеть не может, когда женщины прокалывают пупок. Решено, завтра же иду в салон!

Хорошо бы также отправиться путешествовать. И почему раньше я так редко куда-нибудь ездила?

Мои мысли снова возвращаются к Иконосу. Я нисколько не преувеличивала, когда рассказывала девушкам о своих последних каникулах. На острове мне действительно было очень хорошо – во всяком случае, до тех пор, пока не случился тот страшный пожар (после него отдыхать как-то расхотелось, к тому же на Иконос понаехала полиция). Я была молода. Я была очень стройной, почти худой, и носила только собственноручно крашенные шорты и лифчик от бикини. Я вплетала в волосы крупные голубые бусины и ела апельсины, грейпфруты и гранаты, которые срывала прямо с деревьев. И конечно, тогда у меня был Бен – мой первый настоящий бойфренд. Мой первый любовник. Темноволосый, с постоянно прищуренными голубыми глазами и гладкой загорелой кожей, от которой так приятно пахло потом, морской солью и лосьоном «Арамис». Мы с Беном постоянно занимались сексом – как минимум, три раза в день, а то и чаще, – а если мы случайно им не занимались, то мечтали о нем. Это было настоящее безумие. Наваждение. Наркотик. Бен был самым первым парнем, который настолько мне нравился, что я даже хотела…

Стоп. Минуточку.

Бен?..

Я резко открываю глаза, и Джо кричит:

– Что вы делаете?! Не шевелитесь!!

Не может быть, думаю я. Не может быть!..

– Прошу прощения… – Я моргаю, пытаясь сохранить спокойствие. – То есть… Можем мы на секундочку прерваться? Я только что вспомнила: мне нужно сделать один важный звонок.

Джо кивает. Я выуживаю из кармана мобильный телефон и нажимаю кнопку быстрого набора. Ну что за глупости, думаю я, ожидая, пока Кайла ответит. Это не может быть он! Ну конечно – не может.

– Привет, Лотти, – раздается в трубке приветливый голос Кайлы. – Что-то случилось?

С какой стати он стал бы звонить мне после стольких лет, думаю я. Ведь мы расстались пятнадцать лет назад, и с тех пор ни разу не виделись и не перезванивались. Пятнадцать лет… Что же случилось?

– Привет, Кайла, – говорю я в трубку. – Ничего не случилось. Мне просто нужен телефонный номер того парня, который звонил вчера… Бена… – я стараюсь говорить спокойно, словно речь идет о самых обычных вещах. – Кажется, я поняла, кто это может быть…

Интересно, почему я так сильно сжимаю свободную руку, что ногти вонзаются в ладонь, и мне становится больно?

– А-а, одну минуточку… – Кайла диктует мне номер. – А кто это?

– Один старый знакомый, – отвечаю я уклончиво. – Но, может быть, и нет. Я только предполагаю… Он точно не называл своей фамилии?

– Нет. Он сказал – Бен. Просто Бен, и все…

– Ну, ладно. – Я даю отбой и долго смотрю на номер, который я нацарапала на листке блокнота. «Просто Бен», значит?..

Это не тот Бен, говорю я себе решительно. Это просто предприимчивый студиозус, которому ужасно хочется работать в «Блейз фармасьютикл». Или кто-то из университетских профконсультантов, который вообразил, будто мы знакомы настолько хорошо, что я должна помнить его по имени. Или это Бен Джонс, мой сосед, который позвонил мне на работу по какому-то не слишком важному делу… Сколько человек в мире носят имя Бен? Тысячи. Сотни тысяч.

Просто Бен…

В том-то и дело, вдруг понимаю я. Мне вдруг перестает хватать воздуха, и я инстинктивно выпрямляю спину, чтобы выглядеть как можно привлекательнее. Кто из этих миллионов Бенов назвал бы себя «просто Бен», кроме моего первого бойфренда?

Я быстро набираю номер, закрываю глаза и жду. Гудки, гудки, гудки. Наконец я слышу щелчок соединения.

– Бенедикт Парр слушает…

Я молчу.

– Алло? Алло? – несколько раз повторяет мужской голос. – Бенедикт Парр у телефона. Кто говорит?

Но я ничего не говорю. Внутри у меня все переворачивается, сердце дергается в бешеном танце.

Это он.