Онлайн чтение книги Когда поют сверчки When Crickets Cry
Глава 3

За те десять минут, что я провел в комнате ожидания реанимационного отделения окружной больницы, мне удалось узнать почти все, что требовалось. Наверное, во всем Клейтоне не было человека, не слышавшего истории маленькой Энни Стивенс. Да, ее родители были миссионерами – погибли два года назад в Сьерра-Леоне, в разгар гражданской войны. У Энни была сестра-близнец, но она умерла за год до этого из-за какого-то генетического заболевания, давшего осложнение на сердце. А теперь Энни жила вдвоем со своей незамужней теткой Синди Макриди. Несколько месяцев тому назад девочку поставили на очередь на пересадку сердца – предыдущая плановая операция не дала никаких результатов, а фракция выброса (показатель, определяющий эффективность сократительной работы сердца) упала ниже пятнадцати процентов. Врачи в Атланте предсказывали, что жить Энни осталось каких-то шесть месяцев, и хотя это было полтора года назад, ситуация оставалась критической. Никакой страховки у Энни, естественно, не было, поэтому ей и пришлось собирать деньги в ту пятигаллонную емкость, которую я только что видел. Как я узнал, она наполняла бутыль уже семь раз, собрав больше семнадцати тысяч долларов – операция и анализы стоят недешево.

Я был абсолютно прав, предположив изначально, что Энни не доживет до подросткового возраста.

Как правило, в небольших больницах нет полноценного травматологического отделения, а только травмпункт для оказания первой помощи, но здесь отделение травмы было. И, оглядевшись, я понял, что к его созданию приложил руку Сэл. Первой мне бросилась в глаза латунная табличка на стене, где было выгравировано: «Отделение неотложной медицинской помощи имени Сэла Коэна». Эту историю в Клейтоне тоже знают все. Лет сорок назад Сэл потерял пациента – новорожденного младенца. Причиной трагедии стало отсутствие в больнице необходимого оборудования: в преждевременных родах на свет появились недоношенные близнецы, а инкубатор для новорожденных был только один. Говорят, Сэл жутко разозлился тогда: и довольно скоро в больнице появился второй инкубатор, а еще какое-то время спустя отделение экстренной медицинской помощи округа Рабун стало лучшим к северу от Атланты.

Из двойных стеклянных дверей с надписью «Только для медицинского персонала» в комнату ожидания вошла Синди Макриди. Она уселась на стул, нервным движением поддернула рукава клетчатой хлопчатобумажной рубашки и, сложив руки поперек живота, приняла позу томительного ожидания. Выглядела она изможденной, словно тащила на себе груз, который был не по плечу и двоим таким, как она. Мне не раз приходилось видеть людей, взваливших на себя непосильную ношу, и я не сомневался, что дальше будет лишь хуже.

Синди хотела сказать, но чувство неловкости и смущение мешали ей заговорить сквозь гул голосов, наполнивший помещение. Наконец братья-здоровяки – они тоже были здесь – помогли установить тишину, и Синди, промокнув глаза и пригладив ладонью волосы, нетвердым голосом проговорила:

– Энни… с ней уже все хорошо. Перелом чистый… и без осколков. Врачи выправили кость под наркозом и наложили гипс. Она только что пришла в себя. Мороженого попросила… фруктового… на палочке…

В толпе заулыбались.

– Рука, конечно, заживет, – продолжала Синди, – со временем. Сейчас к Энни пришел доктор Коэн, как всегда, с полными карманами…

И снова на лицах появились улыбки: привычки Сэла Коэна были всем хорошо известны.

– А вот сердце… Врачи говорят, они смогут сказать что-то определенное только через несколько дней. Энни сильная девочка, но… – Синди запнулась. – Мы… В общем, пока ничего не известно; нам остается только ждать, как все обернется. – Она снова сложила руки крест-накрест поперек живота и посмотрела куда-то вверх, смахнула слезинку и невесело усмехнулась. – Еще врачи сказали, Энни очень повезло, что тот незнакомый мужчина добрался до нее раньше меня. Если б не он… Энни сейчас была бы не здесь.

Несколько голов повернулись в мою сторону, и я ощутил острое желание надвинуть козырек бейсболки пониже, но тут в толпе кто-то крикнул:

– Эй, Синди, ты разговаривала с парнями из клиники Святого Иосифа? Когда они наконец передвинут Энни поближе к началу этой чертовой очереди? Ведь у нее же критическое состояние, разве нет?

Синди покачала головой.

– Проблема не в них, а в нас… Или, точнее, в Энни. После последней операции и… прочего… Ну… в общем… Энни не захотела, чтобы ее переносили в начало очереди, пока она сама не найдет для себя нужного доктора.

– Но, Синди, – возразил стоявший рядом со мной высокий мужчина, – ты что, не можешь переубедить девчонку? Где это видано, чтобы такая соплячка решала такие вопросы?! Да она еще скажет тебе спасибо! Сделай это хотя бы в память о Бетси!

Синди кивнула.

– Ты прав, Билли. Я и сама хотела ее уговорить, но… но все не так просто.

Так обычно и бывает, подумал я. В этом мире все не просто.

Немного понизив голос, Синди сказала:

– Я боюсь, у Энни хватит сил еще только на одну операцию. Если она снова не даст результатов, Энни просто не сможет восстановиться, и тогда… Вот почему я считаю, что в следующий раз все должно быть без неожиданностей, потому что… – Синди, потупившись, посмотрела себе под ноги, потом подняла взгляд и снова посмотрела на Билли. – Потому что это, скорее всего, будет ее последняя операция.

Приземистая полноватая женщина рядом с Билли хлопнула его по спине плоской сумочкой, и он с обиженным видом засунул руки поглубже в карманы.

– Лечащий врач Энни уже летит сюда из Атланты, – сообщила Синди. – Думаю, он будет здесь через час или около того. Он осмотрит Энни, и мы будем точно знать, каково ее состояние. Но даже если она сможет перенести пересадку, нам еще нужно будет найти хорошего врача, который возьмет на себя риск и сделает эту операцию. Так что проблемы все те же… – Она слабо улыбнулась. – Нужно донорское сердце и нужен врач, который взялся бы за пересадку и который понравился бы Энни. К сожалению, пусть операцию будет делать и лучший кардиохирург, ее шансы невелики и… – Синди кашлянула через плечо и снова понизила голос: – И со временем, увы, становятся хуже.

Ее слова были встречены полным молчанием. Некая призрачная надежда, еще недавно тешившая людей, растаяла без остатка…

Синди выглядела лет на тридцать пять, да столько ей, наверное, и было. Голос ее звучал сдержанно, почти бесстрастно – бесцветно, – что объяснялось, по-видимому, как особенностями характера, так и давлением свалившихся на нее тягот последних лет. Она была вся словно прибитая – не то чтобы полностью махнула на себя рукой, но просто не считала нужным заботиться о своей внешности больше, чем это необходимо по правилам простого приличия. Волосы невнятного светлого цвета собраны в «хвост» на затылке обычной аптечной резинкой (тоже знак крайнего небрежения и усталости), лицо без следов косметических ухищрений. Крепкая спина Синди и длинные, мускулистые члены накладывали на нее отпечаток суровой устойчивости, однако ее движения и жесты были плавными, почти изящными. На первый взгляд Синди казалась человеком холодным, но в ней все же угадывалась какая-то тихая, неброская красота. Деловая, самодостаточная, предполагающая внутреннее богатство натура, она в то же самое время производила впечатление женщины, которая, попав в трудные жизненные обстоятельства, не отвергнет обращенную к ней извне помощь. Скорее луковица, чем банан… Глаза Синди были того прозрачного зеленого оттенка, который можно найти только под кожицей спелого авокадо, а губы были красны как мякоть персика рядом с косточкой. Бесформенная клетчатая ковбойка, потертые джинсы и все остальное, вплоть до резинки на голове и скрещенных на животе рук, на первый взгляд указывали на то, что Синди пренебрегает тем, как она выглядит в глазах людей, ради собственного удобства и простоты обихода, но у меня понемногу складывалось впечатление, что, как и любая другая женщина в подобном положении, она просто предпочитает не демонстрировать все, чем одарила ее природа, так как бо́льшую часть времени ей приходится тратить на то, что она делает изо дня в день. И этим Синди напомнила мне Мерил Стрип в фильме «Из Африки», когда ее героиня работала на кофейной плантации.

«…Красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей»[11]Ф. Достоевский «Братья Карамазовы»..

Наконец Синди встала, сказав в заключение:

– Когда будут еще какие-нибудь новости, я повешу объявление в витрине магазина. – Тут она посмотрела на пожилого джентльмена, который, стоя у стены, внимательно прислушивался к происходящему. – Если вы не против, мистер Дилахант… – добавила Синди.

Мистер Дилахант кивнул.

– Ты просто позвони Мейбл, и она сама отпечатает все, что тебе нужно, – сказал он.

Собравшиеся стали потихоньку расходиться, обмениваясь впечатлениями и замечаниями – и было о чем, – а Синди, пробравшись к торговому автомату, стала рыться по карманам в поисках мелочи. Руки у нее дрожали, монеты то и дело падали на пол, она их сосредоточенно подбирала и снова роняла, но никак не могла набрать нужную сумму.

Голоса в моей голове вступили в решительную схватку друг с другом. Пока они боролись между собой, я подошел к Синди сзади и, достав из кармана четыре четвертака, протянул ей на раскрытой ладони.

Обернувшись, Синди увидела меня и, похоже, с трудом подавила напавшую на нее внезапную дрожь. Отбросив с лица прядь волос, которая, впрочем, немедленно вернулась в прежнее положение, она взяла предложенные монеты и, опустив их в щель приемника, нажала кнопку с надписью «Диетическая кола». Темные круги у нее под глазами говорили о глубокой усталости и полном упадке сил, поэтому я сам отвернул пробку на пластиковой бутылке и протянул ей. Синди сделала глоток, посмотрела на меня поверх бутылочного горлышка и кивнула.

– Еще раз спасибо, мистер… – Опустив взгляд, она сосредоточенно потыкала мыском туфли в какое-то пятнышко на бетонном, с добавлением цветной каменной крошки полу, а потом снова взглянула на меня.

– Доктор Коэн сказал, что я должна перед вами извиниться.

Я покачал головой.

– Врачи не всегда бывают правы.

– Сэл обычно не ошибается, – возразила она.

Почти целую минуту мы стояли молча, не зная, что еще сказать. Наконец Синди проговорила:

– Кардиолог из Атланты, который лечит Энни, действительно очень хороший врач. Я только что говорила с ним по телефону, и он сказал, ему не терпится считать информацию с той штуки, которую вы прикрепили Энни на грудь. Он сказал, очень немногие люди расхаживают по улицам с такими приборами в кармане.

– А напрасно. Они могут оказаться очень полезными.

Синди сложила руки, приняв закрытую – защитную – позу, и, слегка вздернув подбородок, отвернулась к окну.

– Сэл сказал, что я могла бы убить Энни…

– Меня зовут Риз, – вместо ответа представился я и протянул руку. – На улице было как-то не до того, знаете ли… И давайте на «ты», если не возражаете…

– Ох, извините!.. – Синди торопливо отерла ладонь о джинсы, и мы обменялись рукопожатием. – Конечно!.. Когда-то я не позволяла себе забывать о хороших манерах, но теперь… Синди Макриди. – Она показала на закрытые двери отделения экстренной помощи. – Энни – дочь моей сестры, стало быть, я ее тетка.

– Да, я более или менее в курсе. Тетя Сисси.

Мы еще немного помолчали, машинально прислушиваясь к перешептыванию тех, кто еще не успел покинуть комнату ожидания. Потом Синди показала на мою одежду.

– За последние несколько лет я повидала немало санитаров и фельдшеров, но вы… но ты… но чтобы человек… в таком виде… оказывал медицинскую помощь… я была к этому не готова. Прости. Откуда ты знал, что нужно делать?

Высокое зеркало рядом с нами – мы продолжали стоять у торгового автомата – отражало меня целиком, и, надо сказать, Синди была права. Я и в самом деле был похож на маляра, штукатура, плотника – кого угодно, но только не на представителя медицины. Помимо всего прочего, уже лет пять, если не больше, как я не брился, поэтому я и сам себя узнавал с трудом. Да, если не считать глаз, я действительно здорово изменился.

– Еще подростком я подрабатывал в одной больнице – в отделении экстренной помощи: убирал, мыл полы и делал другую черную работу. В конце концов мне разрешили ездить на вызовы вместе с пожарными. На место происшествия мы обычно приезжали первыми: сирены воют, мигалки мигают, бензопилы ревут – тогда это казалось мне романтичным…

На лице Синди сквозь усталость проступила улыбка. Кажется, она мне поверила, но, похоже, только потому, что слишком устала и поверить было проще всего.

– …Потом, уже в колледже, я начал работать в больнице в ночную смену, чтобы платить за учебу и учебники. Я часто ездил с бригадой «Скорой» в качестве подай-принеси-подержи, ну и нахватался всего… – Я пожал плечами. – Думаю, это как езда на велосипеде: раз научившись, уже никогда не забудешь. – И это тоже было правдой. До сих пор я не сказал ей ни слова лжи – пока не сказал.

– Кажется, у тебя память получше, чем у меня, – сказала Синди. – Вон сколько ты всего помнишь!

Я понял, что безопаснее будет направить наш разговор в другое русло. Улыбнувшись, я покачал головой:

– Откровенно говоря, мне больше нравилась не сама медицина, а сирены и мигалки. К ним я до сих пор неравнодушен. – И эти два моих заявления вполне соответствовали истине, хотя и относились только к внешней стороне дела.

– Ну что ж… – Синди крепче сжала сложенные на груди руки, словно ей стало еще более зябко. – Тем не менее – спасибо. Спасибо за все, что ты сделал сегодня.

– Да, чуть не забыл!.. – Я сунул руку в карман и достал крошечный золотой сандалик, который висел у Энни на шее. – Вот, ты обронила на улице.

Синди подставила мне ладонь, и я положил туда украшение. При виде золотого сандалика из глаз у нее брызнули слезы, которые она тщетно пыталась сдержать. Я протянул ей носовой платок, и она тщательно вытерла им глаза.

– Это… это моей сестры. Его прислали почтой из Африки после того как… после того, как нашли их тела.

Синди замолчала. Волосы снова упали ей на лицо, но на этот раз она не стала их убирать, и я снова подумал о том, что за последние десять лет на ее долю выпало немало тяжелых испытаний – и все они на ней отложились.

– Энни носит его с тех пор, как пришел тот конверт, – добавила Синди, осторожно убирая сандалик в карман. – Спасибо тебе… в третий раз. – Она через силу улыбнулась, невольно покосившись в сторону двойных дверей, ведущих в отделение. – Ну ладно, мне, наверное, пора. А то Энни будет волноваться.

Я кивнул, и Синди повернулась, чтобы уйти. Она была уже у дверей, когда я окликнул ее:

– А можно мне навестить девочку, скажем, через день или два? Врачи не будут возражать? Я хотел бы принести ей фруктов или игрушечного медвежонка.

Синди обернулась, убрала волосы за уши, потом занялась рубашкой, старательно завязывая ее по́лы узлом на животе.

– Конечно, можно, только… – Она оглянулась по сторонам и добавила заговорщицким шепотом: – Никаких медведей, договорились?.. Энни обычно дарят именно медвежат, так что… Ты только никому не говори, но я уже начала их понемногу раздаривать. – Синди слегка улыбнулась. – Попробуй проявить смекалку, изобретательность. Можешь подарить ей жирафа… зеленого!.. но только никаких медведей!

Преследуемый больничным запахом, от которого я никак не мог отделаться, я возвратился на автостоянку.