Онлайн чтение книги Забавник
Глава первая. Рич

К концу лета даже всегда прохладный камень храма Мелаген наконец поддался Аилле и стал теплым, превращая учебные занятия почти в муку. Наставники пытались открывать узкие окна, но врывающийся под темные своды с улиц Скира ветер был еще горячее, поэтому единственным спасением оставалась магия Вертуса.

Дряхлый бородач заглядывал в ученическую каждый перерыв, бормотал что-то невнятное и вставлял в закопченный подсвечник сальную свечу, которая непостижимым образом наполняла душный зал не только копотью, но свежестью и прохладой. Рич не нравилась копоть, она пыталась подслушать присказки старика, прочувствовать заклинание и подправить его, но добилась только внезапно повисших над головой сосулек, опаленных ресниц от вспыхнувшего до потолка пламени и очередного увещевания и наказания от главы школы, храмового жреца Бравуса.

Вот и теперь свеча потрескивала, коптила, стремительно превращаясь в огарок, свежесть, не переставая отдавать салом, сменялась духотой, а занудство, истекающее из уст худого, невысокого рисса, все не заканчивалось.

Рич и в самом деле не могла дождаться, когда Лайрис завершит урок. Конечно, и удушливая жара не добавляла желания корпеть над восковой дощечкой, но были же предметы, на которых Рич до сих пор забывала обо всем на свете! Правда, еще недавно и преподавателя начертательной и предметной магии она слушала с раскрытым ртом, но теперь ей было не до укоризненного взгляда всегда аккуратного и подтянутого иноземца.

Сопряжение магических фигур и природных вихрей силы, правила ее накопления и отдачи, пропорции стихий и веществ, углубление и сохранение, сочетание и отвержение – изучение всех этих разделов магической практики постепенно превратило путешествие в мир непознанного в утомительную и никчемную прогулку между затверженными наизусть заданиями. Само собой, Рич не собиралась спорить с уважаемым наставником, но и превращаться согласно его планам в крепкого ремесленника от колдовства ей тоже не хотелось. Тем более что в отличие от большинства школяров она не собиралась становиться ни храмовой жрицей, ни травницей, ни податной колдуньей, ни целительницей, ни дворцовым магом!

Она вообще никем не собиралась становиться, точнее, не знала, кем станет, а просто занималась тем, что ей нравилось. Часть дня изучала магию в школе, основанной еще Ирунгом Стейча – героем хеннской войны. Еще часть дня помогала лекарям в целительской храма, да и то лишь потому, что сам Ирунг поведал когда-то сопливой крохе, что ее мать добилась в целительстве значительных успехов и пользовала несчастных как раз здесь, в кельях храма Мелаген. Остальное время Рич пропадала во дворе заведения Марика Дари, а проще говоря – дяди Марика, где более чем успешно осваивала все виды оружия, а пуще прочего мастерство владения мечом.

Вот где было и в самом деле интересно! Уже три года действовало, как упрямо повторял Марик, воинское заведение, и за три года ни разу Рич не захотелось пропустить хотя бы одного занятия! Нет, конечно, и магия была занимательна, но уж больно легко она давалась, или наставники все никак не решались подпустить воспитанников к действительно сложным разделам? Так давно уже пора было перейти от нудной зубрежки бесконечных свойств живой и неживой плоти к изучению чего-нибудь полезного! Или кое-кто успел нахвататься запретных знаний?..

Рич потерла запястье. Ранка уже не саднила, но след не исчез, и две вещи Рич знала совершенно точно: утром отметки в виде косого креста на руке не было, и оцарапаться таким странным образом сама она не могла. В другой раз Рич бы и вовсе не обратила внимания на ссадину, мало ли их случалось в том же северном Гобенгене, где, как рассказывал дядя Марик, она впервые встала на ноги. Одно падение в полярную колючку чего стоило, но вот так, чтобы прямо на занятии боль полыхнула по коже и оставила явственный отпечаток, не предъявив ничего, что могло бы послужить причиной боли?! Ладно бы наговор какой-нибудь случился, так ведь не было и наговора! Тот же Лайрис мог сколько угодно укорять Рич в отсутствии усердия, но не он ли перед лицом жреца Бравуса хвалился, что именно несносная девчонка имеет дар абсолютного слуха, то есть слышит магию, как иногда слышит музыку какой-нибудь слепой музыкант?

Кстати, уж чего-чего, а слепоты за собой Рич не замечала, поэтому неосторожность, случайность или обычное наведенное колдовство отвергла сразу. Хотя могла же быть причиной царапины и вовсе какая-нибудь пустяковина – соринка, крупинка? Магии в ней и на чих не хватит, а раздавишь локтем, тут она тебя и укусит. Конечно, и такую соринку она бы не пропустила в обычный день, но у Лайриса как раз теперь на столе был вычерчен, на взгляд Рич, уродливый и совершенно бессмысленный плавающий тринадцатиугольник, над каждым скрещением линий которого мерцали вихри. Вот уж чего нельзя было отнять у Лайриса, так это досконального знания им собственного предмета! Если бы он еще не был столь отвратителен! И зачем, спрашивается, вызубривать все эти пропорции, если их можно просто увидеть? Вот и выходило, что вихри-то она разглядела, а соринку упустила? Что ж, на будущее Рич и такой слабости себе не позволит. И все-таки кто же на нее покусился?

Рич нахмурилась, обернулась и медленно обвела взглядом учебную комнату. Все школяры сидели у нее за спиной – еще Бравус распорядился несносную девчонку сажать в первом ряду за отдельный стол. Что ж, иногда полезно оказаться наедине с недругами. Значит, шестнадцать человек, и никто из них к Рич, старшей дочери Лебба Рейду, кроме надоедливого и приторного пятнадцатилетнего недоростка Жорда Олли, не питает нежных чувств. Да, пожалуй, следовало быть чуть сдержаннее в язвительных замечаниях. И, наверное, некоторые прошлые ее шуточки над соучениками явно были оскорбительными. Ладно, в любом случае поздно расшаркиваться. Да и не дождутся от нее этого никогда! Само все зарастет, или не Марик похвалил ее, сказав, что она наконец начала задумываться над тем, что творит? Ну, задумываться Рич пока еще не начала, но обязательно начнет, как только выявит злоумышленника.

Сначала следовало присмотреться к лицам: нет, никто не опустил глаз, другое дело, что некоторые вовсе не смотрели на нее. Зато прочие смотрели пристально и вызывающе. Вот о них-то и следовало подумать в первую очередь! Прежде всего, о Сайсе Стейча, внучатом племяннике Ирунга, и о Рейле Ойду – младшем сыне богатого тана.

Нет, и кроме этих двоих недругов было достаточно. Чего только стоила Фарисса, одна из самых, как говорил наставник по общей магии Вертус, многообещающих учениц, а по усердию так точно первая. Вот и теперь словно стрелы мечет из зрачков. Херг, у которого воли и ненависти припасено на тысячу сверстников, расплылся в злорадной улыбке. Майка, девчонка из храма Сето с безуминкой в глазах, сморщила носик. Эти пятеро были самыми сильными. Прочие тоже кое-что могли, но именно пятеро были еще и неоднократно обижены Рич, и особенно Сайс и Рейл.

Первого пришлось поставить на место, когда он попытался держать себя в школе, созданной его дядей, маленьким конгом. Никакой магии Рич не применяла, Марик давно уже втолковал ей, что не следует понапрасну пользоваться ворожбой, лучше хранить способности на самый крайний случай. Так что обошлась несколькими тумаками и разбитым носом, да и то без свидетелей, чтобы не ранить танское самолюбие. Самолюбие, может быть, и удалось частично сберечь, зато ненависть в глазах младшего отпрыска дома Стейча теперь полыхала не переставая.

Правда, тот же Марик рассказал, что когда-то гибель двух сыновей Ирунга, которые приходились или должны были приходиться Сайсу Стейча двоюродными дядями, не обошлась без участия матери Рич, но обмолвился он об этом мимоходом и разъяснять что-либо отказался. Рич почти ничего не знала о своей матери, но достучаться с расспросами до Марика пока что так и не сумела.

С другой стороны, и Марика можно было понять! Когда Лебб Рейду давал согласие, что девчонка будет находиться в столице сайдов под присмотром семейства Дари, он повысил голос именно на словах о сдержанности лучшего воина Скира. И чего, спрашивается, отец зубами скрипел? От второй жены у него уже народилось пятеро детей, в том числе трое сыновей, которые тоже пропадали во дворе Марика. Сама Рич в наследственных расчетах семейства Рейду не числилась, о том еще покойная бабка сказала. Да и зачем ей приданое от дома Рейду, когда весь дом Креча, опекаемый нынче самим конгом, перейдет к ней сразу после замужества?

Вот уж кто был героем войны, так это ее дед по матери, Седд Креча! О доблести Лебба тоже немало баллад сложено было, но все-таки ее отцу до предпоследнего конга далеко. Слишком уж он о собственной доблести и славе пекся. Да и до нынешнего конга ему неблизко, хотя и стар уже стал Снат Геба.

Жаль только, что пока еще Рич носит имя Рейду, а не имя Креча. Вот бы она стала танкой без всякого замужества! Стала же танкой мать Жорда Олли. Дед его, Касс Олли, не оставил сыновей. Так ничего – вышли его дочери за сотников. И пусть сын старшей дочери умер, в конце концов у младшей дочери народился Жорд и стал наследником богатого дома, а отец его так и остался дружинным, – не дала ему дочь Касса танского титула.

Может быть, случись подобное с Рич, отец совсем махнул бы на нее рукой и перестал испепелять взглядом, словно она сама убила собственную мать, а не поганые хенны, ворвавшиеся в Скир почти семнадцать лет назад?

Как все-таки странно складывалось все, связанное с нею самой! И эти песенки, которых она никогда не слышала, но которые сами просились на язык. И заклинания, которые всплывали в голове сами по себе. И манускрипты, которые она готова прочитать наизусть, разобрав только две или три первые строчки… Да и внимание того же Сната Геба, который лично присматривал за ее родовым домом, немалого стоило!

Ирунг, когда еще был жив, специально приплывал в далекий Гобенген, чтобы похлопотать о месте для Марика Дари в доме Рейду, да погладить по голове маленькую Рич. Место для Марика было получено, хотя и платил самому северному из всех баль лично Ирунг, но теперь именно родич Ирунга был готов на части разорвать ненавистную девчонку! Нет, неспроста скрипит зубами Сайс Стейча, где бы ни столкнулся с Рич!

Да и Рейла Ойду забывать не следовало. Его дед, Димуинн Ойду, был последним конгом перед войной с хеннами, как раз перед дедом Рич – Седдом Креча. Да и последний стал конгом не просто так, а после того как бабка Рич убила предыдущего конга. Именно так: убила страшной магией деда Рейла Ойду. И деда Жорда Олли убила, кстати, точно так же и в тот же день! А была она настоятельницей храма Сето! Вот откуда и ненависть Майки. Верно, что-то такое узнала девчонка в далеком храме о бабке Рич. Конечно, другая бабка Рич, мать Лебба Рейду, говорила, что и Димуинн Ойду, и Касс Олли погибли во время последнего похода на баль, но Мэйла, сухая наставница, почти старуха, что управлялась с мечами почти так же, как и хозяин заведения Марик, рассказала совсем другую историю. А Мэйла никогда не врала. То есть или молчала, или говорила правду.

Хотя лучше ненависть Рейла и Сайса, чем отвратительная угодливость и противное немое обожание Жорда Олли. Вот и теперь он выпучил глаза, даже дыхание затаил, рассматривая нахмуренный лоб Рич. Так кто же поцарапал ей руку? Кто?.. Рейл, Сайс, Фарисса, Херг, Майка? Каждый мог бы при изрядном усердии сплести наговор, да и прочие далеко не бездари – не берут случайных людей в школу Ирунга!

– Так как же и где следует пересекать линии магической фигуры, после того как к ней приложена сила? – раздался спокойный голос Лайриса над самым ухом девчонки.

«Вот ведь въедливый рисс! – выругалась про себя Рич. – Уже и Суррары никакой нет, маги рисские по всей Оветте развеяны, некоторые говорят, что повырезали их всех, а этот, наверное, выбившийся из мелких колдунов, выжил, уцелел, добрел до Скира и чувствует себя лучше многих сайдов! Правду ли говорят, что если бы не его умение скрывать искры в левом глазу…»

Рич медленно развернулась и встала. Не отказала себе в удовольствии посмотреть на сухопарого наставника сверху вниз. Не мог похвастаться ростом рисс, однако и маленьким бы его никто не назвал. И уж никак не был виноват Лайрис, что вытянулась его ученица – сирота при живом отце – выше четырех локтей, еще чуть-чуть, и «мачтой» бы окликали. Уперся взглядом побледневший наставник в ямочку на шее озорной ученицы, но глаз не поднял, только лоб его, на котором серым кружочком виднелся след от сведенного жреческого клейма, покрылся испариной.

– Вовсе не следует пересекать линий магической фигуры после приложения силы, – прищурилась Рич. – Да и до приложения не следует. Во всякой линии, пусть даже не замкнута она на другую, не сведена воедино в фигуру, сила поселяется немедленно после ее проведения.

– Однако имеются и обратные примеры! – начал вычеканивать Лайрис. – Те же хеннские шаманы не просто пересекают линии составленных ими фигур, а танцуют над ними!

– Но не ступают на линии! – ухмыльнулась Рич. – Хотя для магии, заключенной в рисунке, разницы нет. Так ведь у хеннов и расчет другой, они же силу не в линиях и углах вычерченной фигуры копят, а внутри нее. Оттого и магия их, пусть порой она и разрушительна, не может похвастаться точностью!

– И все-таки, – прошипел, едва сдерживаясь, Лайрис, – некоторые построения заканчиваются в центре фигуры! Как ее покинуть?

– Взлететь? – сделала невинное лицо Рич и, когда рисс уже пошел пятнами, добавила: – Или выйти между разнонаправленными вихрями.

– То есть? – Наставник наконец-то поднял глаза, и в его левом зрачке недобро сверкнули искры.

– Все просто, – улыбнулась Рич, рассматривая начинающие редеть, коротко остриженные седые волосы рисса, обтянутый пергаментной кожей лоб, провалы усталых глаз, пропущенные дрожащей рукой брадобрея искры щетины у крыльев носа, в ямочке под нижней губой, жилку, бьющуюся на виске. – Войти внутрь фигуры можно между разнонаправленными вихрями, которые вращаются относительно наблюдателя внутрь, выйти из фигуры – там, где вихри вращаются наружу. Если все вихри вращаются в одну сторону, то есть фигура имеет редкое свойство дробленого однонаправленного вихря, тогда переходим линию близ нужного нам завихрения подальше от неудобного смерчика. Пятки покалывать будет, да никуда не денешься. Правда, я думаю, – Рич наклонилась и перешла почти на шепот, – что можно просто накрыть один из вихрей ладонью и пройти куда хочешь!

– Тихо! – взвизгнул рисс в ответ на шумок на задних столах и почти засипел, стараясь удержаться от крика: – Но как определить, в какую сторону вращаются вихри, которые, как ты должна помнить, образуются в точках явного и неявного пересечения линий? Ты выучила канон расчетов?

– Нет, – потупилась Рич и буркнула, с раздражением вспомнив царапину на руке: – Зачем его учить? Я и так вижу!

– Видишь?! – выпучил глаза наставник. – Так будь добра, достань яблоко!

Рич вздохнула, дернула плечом из-за раздавшегося за спиной хихиканья и подошла к столу. Яблоко поблескивало румянцем на круглом блюде в центре тяжелой гранитной плиты. Фигура была вычерчена внутрь, то есть вся ее магия была направлена именно на яблоко. Восемь точек располагались на окружности, соединяясь попарно линиями, минуя две соседние. Еще четыре точки лежали на окружности меньшего диаметра, соединяясь в квадрат, линии которого пересекали четыре внутренних угла фигуры из восьми. Яблоко замерло точно в центре получившейся сложной звезды. Вроде вот оно, рядом, а попробуй только сунься – на каждом пересечении, на каждом острие фигуры темнел крохотный кусочек древесного угля, и мутноватый вихрик, который вздымался над ним, ясно говорил: любое нарушение – и яблоко разорвется на мелкие куски и полетит именно в ту сторону, откуда потянется любопытная рука. Хорошо еще, если просто разорвется, а то ведь древесный уголь еще и поджарить неумеху может!

Под усиливающиеся смешки Рич обошла стол вокруг. Конечно же, Лайрис не мог обойтись без подвоха – она поняла это еще на первом занятии, когда обычный треугольник, вычерченный на мокрой плите, вдруг обдал ее ледяной водой. Но не специально ли для нее был придуман именно этот фокус? Линий практически нет, вместо них еле различимые царапины. Угольки – не угольки, а словно крошки. Кто еще, кроме нее, способен разглядеть вихри? Половина школяров – точно, как раз те, кто смотрит спокойно и не жмурится. А кто способен разглядеть направление вращения? Пожалуй, Фарисса и Херг. То-то они посмеиваются. Один Жорд вытирает взопревший лоб – волнуется поклонник. Так в чем же подвох?..

Сколько внешних концов у звезды? Двенадцать. А Лайрис начал урок с обещания построить плавающий тринадцатиугольник. Плавающий… Или ползающий?

Древесный жучок скользил лапами по красноватому камню, но не мог выползти за пределы полосы, образованной двумя невидимыми окружностями. Почти невидимыми. Точно такими же, как и тончайшие нити-линии, что соединяли «плавающее» тринадцатое острие фигуры с двенадцатью прочими углами и с самим яблоком. Но вихрь, который вращался над жучком, имел иное направление. Оказываясь против каждого следующего вихря, жучок невольно ослаблял его, и не только несовпадением магического круговорота, но и переносом давления фигуры – ведь он превращался из тринадцатого в двенадцатый угол, удлиняя один из лучей получающейся звезды.

«Вот и весь секрет», – подумала Рич и уже приготовилась запрыгнуть на стол, чтобы, прикрываясь жуком, прокрасться эти четыре шага до яблока, а потом сделать еще четыре шага наружу – плевать, что на это уйдет изрядная часть занятия, – как вдруг передумала. Недруги-то вдоволь натешатся над нею, даже победа не будет в радость! Да и уж больно быстро усмешка начала наползать на губы Лайриса. Так и есть! Тринадцатая нить. От жука к яблоку. А если быть точнее, то от яблока к жуку. Она сделает все, как надо, а затем жучок догонит ее уже на краю стола и, скорее всего, полыхнет перед посадкой.

Рич приняла решение мгновенно. Марик в таких случаях говорил, что она отдалась приступу внезапной дури, но именно это состояние и выручало время от времени. Рич коснулась панциря жука пальцем, повела руку вверх, поймала кончик вихря и раскрутила его в обратную сторону.

Зачем она это сделала? Наверное, ровно затем же, зачем на второй неделе занятий с интересом устраивала перед носом старика Вертуса маленькое стихийное бедствие после каждой его фразы, к примеру: «А теперь представьте, скажем, молнию!..» Кстати, именно тогда Рич и перекочевала за первый стол.

Она раскрутила вихрь жука в обратную сторону и потянула его вниз, как бы выворачивая наизнанку. И в то же мгновение все двенадцать крошек угля вспыхнули, пересечения линий выщелкнули синеватыми искрами, яблоко оказалось в руке Рич, а что-то, напоминающее формой большого горящего жука, с грохотом и дымом прорезало центр стола вместе с блюдцем и зашипело на полу. Стол покрылся трещинами и сложился внутрь. Моргая от взметнувшейся пыли и потирая уши, школяры смотрели на ровесницу вытаращенными глазами.

«Пересаживанием на первый ряд не обойдется», – растерянно подумала Рич, откусила кусок яблока и поморщилась.

– Урок закончен, – с трудом овладел трясущимися губами Лайрис, не сводя негодующего, смешанного с испугом взгляда с ученицы, и вытер вспотевшие ладони о цветной, разукрашенный магическими линиями балахон.

– Яблоко кислое, – пожаловалась Рич.

Если яблоко и было кислым, то после разговора с Бравусом даже оно вполне могло наполнить рот сладостью. Жрец храма Мелаген, который традиционно надзирал за школой, тем более что располагалась она в храме, неторопливо вышагивал вокруг поставленной на колени Рич и гнусавил что-то о послушании и смирении, не забывая время от времени окатывать девушку проницанием ничтожности, отчаяния и тоски. Заклинания, затверженные за десятилетия, стекали с пальцев жреца легко и непринужденно, без щелчков, и разили неугомонную дочь Лебба Рейда в грудь, в голову, в живот, в колени и локти, наполняя ее тело ноющей болью, а голову ужасом и стыдом. Именно так полагал Бравус, и Рич вовсе не собиралась его разубеждать, хотя коленям не нравился только холодный камень, а самой жертве жреческого негодования – всего лишь голос наставника и его напыщенный вид. Еще сдернет с шеи подарок матери – ожерелье из странных зеленоватых камней, что не только скрывали Рич от надзора храмовых соглядатаев, но и защищали ее лучше любого магического доспеха. Тогда уж точно придется самой сплетать отводящую сетку, и хотя сотворила бы ее негодница за мгновение, рано или поздно попалась бы под руку наставнику Вертусу, а уж тот, хотя и не поднимал почти никогда глаз, видел все, что творилось и ворожилось вокруг него. Не хуже самой Рич видел. К счастью, Бравус Вертусом не был и видел перед собой только раскаявшуюся и почти сотрясаемую рыданиями дочь уважаемого тана Рейду.

– Что ж, – сокрушенно вздохнул толстый храмовник, – ты все поняла?

«Все!» – судорожно закивала Рич и исторгла из глаз загодя приготовленные слезы.

– Ну, ладно-ладно, – смилостивился Бравус и перешел к делу. – Конечно, мне предстоит еще разговор и с твоим отцом. Школа магии понесла по твоей вине серьезный убыток, но без наказания ты не останешься в любом случае. С завтрашнего дня в обеденное время будешь приводить в порядок главный зал храма. И помни: ни твоя учеба, ни твоя помощь храмовой лекарской не должны пострадать никаким образом. Лучше умерь свои занятия в заведении мастера оружия Дари. Поняла?

«Ни за что!» – подумала Рич, кивая Бравусу с раболепным выражением лица.

Старик удовлетворенно кашлянул и отправился по своим делам.

Рич дождалась, когда тяжелая дверь за Бравусом закроется, и ловко кувырнулась через плечо вперед, вскочив через мгновение на ноги. Следовало бы поупражняться в таких кувырках с ножнами и с мечом в руке, но вряд ли отыщется на подобные забавы время в ближайшие дни. Хорошо еще к уборке приступать не сегодня!

Рич вскочила на невысокий постамент и оглядела полутемный зал. Служба в главном зале храма Мелаген не велась еще с войны, с тех пор как ворвавшимися в город хеннами было уничтожено изваяние бога Сади, лежавшее сотни лет на том самом камне, на котором теперь стояла Рич. Хорошо еще, что последняя уборка была проведена не семнадцать лет назад, но повозиться придется. Узкие окна-бойницы были прикрыты снаружи толстыми ставнями, а изнутри – войлоком, но даже в полумраке странно прохладный огромный зал не блистал чистотой. А уж пыли и паутины в темных углах, до которых едва достигали блики нескольких светильников, скопилось немало. К тому же в центре зала несколько плит были разбиты и закопчены, словно с потолка ударила молния. Или кто-то жег костер прямо на полу храма?..

Рич подошла и провела рукой над черным пятном, всмотрелась в выщербленное отверстие в камне, словно заглянула через замочную скважину в комнату, в которой нет окон. Незнакомая магия коснулась ее ладони, как слабый сквозняк или отголосок старого колдовства, почти неразличимый. На мгновение в сердце девчонки закралась боль, но Рич мотнула головой и презрительно усмехнулась: «Со мной эти магические шуточки не пройдут!» С этими словами она выпрямилась и быстрым шагом направилась к выходу.

Близилось время обеда, со стороны храмовой кухни тянуло запахом печеной птицы, которым в День доблести пропахнет весь город, но дочь Лебба Рейду предпочитала обедать в заведении Марика, и не только потому, что не хотела видеть недовольные физиономии школяров. В кухне Марика заправляла прекрасная Ора, и вновь попробовать чудесных кушаний мечтали многие из тех, кто хоть раз присел за стол в доме Дари.

Улицы Скира были пустынны. Аилле раскалил мостовую и каменные заборы так, что прислонившийся к ним рисковал получить ожог. Все, кто только мог, попрятались в тень. Именно в такие дни Рич с тоской вспоминала холодное лето Гобенгена. И зимы в Гобенгене были лучше. Снег и мороз, конечно, тоже не избавляли тело и дух от испытаний, но переносились легче, чем сырые ветра Скира. Ничего, во дворе заведения Марика найдутся и тень, и ведро воды, чтобы опрокинуть его на голову, да и до конца жаркого лета осталось недолго. Рич закутала голову платком и быстрым шагом устремилась вверх по улице.

Заведение Марика примыкало к дому Геба, располагаясь в здании бывшей конюшни, но старшего наставника это не смущало. Чистота и порядок в его представлении значили больше показной роскоши и каменного чванства. Лучший воин Скира думал лишь о том, чтобы его школа обрела славу лучшей школы воинского мастерства во всей Оветте, и не отвлекался на малозначительные мелочи.

Сейчас, в последний месяц лета, в который по обычаям сайдов большая часть отпрысков танских родов разъехалась по летним усадьбам, заведение Марика пустовало, и Рич рассчитывала отдохнуть в доме, который она считала родным, и от высокомерия Лайриса, и от глупости и неприязни соучеников, и от пустой напыщенности Бравуса. Кроме всего прочего, Рич просто-напросто любила гомон, стук деревяшек, звон железа и запах свежего пота, обычно наполнявшие помещения школы. Но главное, что в заведении названного дяди Рич никогда не приходилось притворяться кем-то, кем она не была.

Все-таки хорошо, что Марик не хватался за любые предложения заработка, всегда присматривался к будущим ученикам, долго разговаривал, прежде чем согласиться на наставничество, не всякого вельможного сынка принимал в объятия и, кстати, никогда не брал в обучение рабов. Не готовил лучший мастер-наставник и воинов для сражений на арене Скира, но не потому, что они стали редкими, а потому что всякий воин, вышедший из заведения скирского баль, должен был сам решать, когда ему вступать в схватку, а когда нет. Или уж выбирать со всем разумением того, кому придется служить.

Многим в Скире Марик Дари казался странным. Ну, прославился когда-то в сражении при Скоче. Тот же сотник, а потом и тысячник, Дамп и вовсе воеводой стал, но при обороне Скира никто не видел Марика, никто не мог засвидетельствовать его доблести. Хотя и ходили слухи, что он вместе с коротышкой ремини и какой-то девой порубил изрядное количество страшных рисских зверей на улицах города.

Тем не менее попал баль в любимчики к быстро стареющему Ирунгу Стейча, а там и Снат Геба о Марике вспомнил. Хотя уж и забыть о безродном следовало: и война кончилась, и Суйка вдруг из города мертвых в скопище развалин обратилась, и баль на долгие годы исчез – отправился вместе с прибывшей неведомо откуда женой-дучкой и с годовалым приемным ребенком в Гобенген.

За гроши Марик нанялся простым стражником в дом Рейду, а потом, по решению матери Лебба, стал приглядывать за девчонкой-сорванцом со странным именем Рич. Позже, когда мать Лебба умерла и новый глава дома решил вернуться в Скир (Рич как раз восемь лет стукнуло), баль тоже со всем семейством, которое уже составляло шесть человек, последовал за своей воспитанницей. Но по приезде в Скир Лебб отставил Марика от дома, оставив его с семьей на улице. Тогда же и главный заступник баль – Ирунг – умер, передав весь дом Стейча семье племянницы, которая тут же вернула себе и своим отпрыскам родовое имя. Многие танские роды поступили так же еще раньше, сразу после хеннской войны.

Но северная башня поместья Ирунга, как сразу после войны и весь дом Креча, отошла под присмотр Сната Геба. Лебб к тому времени успел жениться второй раз, ведь его первая жена – мать Рич, о которой чего только не было говорено, – сгинула в ту же хеннскую войну.

В доме Рейду появились маленькие дети. Первую дочь Лебб не то что не любил, скорее не замечал, поэтому никто не удивился, что вскоре она перешла в семью Марика. Баль, помыкавшись в бедности, вдруг пошел в гору. Сам конг взял его начальником стражи, и еще удивительнее было, что дружина, состоящая из потомственных сайдов, полюбила нового старшину как родного. Так что даже острые языки уверились, будто дочь Лебба попала под покровительство самого Сната Геба, как внучка прошлого конга. Но тут домыслы жителей Скира иссякали.

Одно стало ясно: равнодушие Лебба к дочери обратилось неприязнью, а затем перешло и на Марика, хотя три наследника дома Рейду и становились воинами опять-таки под присмотром баль. И то верно, нелюбовь нелюбовью, а всякий тан считал, что его отпрыск должен стать лучшим воином Скира. И хоть многие из прошлых умельцев пытались заниматься наставничеством, но только один Марик Дари таких молодцов выпускал, что бывалых дружинных самого конга перемочь были горазды!..

Об этом и размышляла Рич, пока шла по Храмовой улице мимо роскошного дворца танов и угрюмого дома Креча, где ей не приходилось бывать ни разу в жизни. У храма Трех богов, который с наплывом иноземцев, не слишком чтящих верования сайдов, постепенно обрел имя Трех ос, имея в виду Сади, Сето и Сурру, Рич повернула направо. Миновав старый скромный дом Геба, в который конг обещал вернуться по окончании служения Скиру, толкнула ворота заведения Марика.

В просторном дворе было пусто, немногие ученики разбежались по домам. Обедали у Марика только свои и те, кто прибывал на обучение издали, но дальних учеников летом не было в городе вовсе. Посыпанную песком площадку разравнивал граблями старший приемный сын Марика и лучший приятель Рич – Тир. Двое младших – Лиди и Маэль, названные в честь отцов Оры и Марика, – азартно упражнялись с шестами, концы которых были обмотаны тряпьем. Дочь Марика – Илька, скорее всего, помогала Оре на кухне. Сам Марик сидел на скамье под колышущим листвой молодым одром, а рядом с ним улыбался розовощекий крепыш лет тридцати.

– Она вернулась! – прошептал на ухо подружке Тир. – Еще вчера утром!

– Кто? – вздрогнула Рич, так неожиданно было услышать в голосе всегда выдержанного и уверенного в себе парня волнение.

Тир, отбросив в сторону грабли, стоял напротив нее, сверкая глазами. Волосы его были взлохмачены, высокий лоб блестел, тонкие черты лица, выдававшие примесь корептской крови, дрожали.

– Моя мать! – чуть слышно пробормотал он.