Онлайн чтение книги Запретные желания
Глава 5

И несмотря на отсутствие мистера Эллендейла, Летти вовсю веселилась на маскараде. Как и виконт, она непрерывно флиртовала и в живости своего характера заходила так далеко, как это позволяли маска и домино; она получила множество рискованных комплиментов, и все восхищались ее платьем в блестках. Ее самозабвение мало радовало Нелл, но она была бессильна хоть как-то сдержать бьющее через край веселье Летти, которая несколько раз заставляла ее краснеть. В ответ на мягкие увещевания золовки Летти только смеялась и отмахивалась; а когда Нелл отважилась сказать: «Летти, если ты не хочешь вести себя прилично ради себя, прошу тебя изменить поведение ради меня!» – своенравная девушка ответила: «Какой вздор! Ты слишком возомнила о себе! Нет ничего плохого в том, чтобы побеситься на маскараде; все так делают! Это же все только шутки!»

– Тебе это не пристало, – сказала Нелл. – Манеры девицы из Бата! Будь здесь мистер Эллендейл, ты бы не вела себя так неосмотрительно! Брошюра

– Милый Джереми! Нет, конечно! Я бы флиртовала только с ним. Но его здесь нет, и я вовсе не собираюсь киснуть и кукситься на таком веселом празднике. По-моему, замечательный вечер, правда?

Продолжать было бесполезно, так же как и надеяться, что Летти останется неузнанной. В полночь, когда все должны будут снять маски, неодобрительным взглядам откроется, что девушка в блестящем домино и сверкающем блестками платье – не кто иная, как юная сводная сестра Кардросса. Молодость и легкомысленная натура возбужденной маскарадом Летти делали ее поведение выходящим далеко за рамки приличия. Недостатки ее прежнего воспитания в теткином доме предстали сейчас со всей очевидностью: у нее не было ни наставницы, ни примера для подражания, тетка была одновременно и ленивой, и взбалмошной, а кузины – чрезмерно раскованными девицами, которых интересовали только роскошь и флирт.

Заметив среди пожилых дам без масок леди Чадли, Нелл приготовилась выслушать неминуемые упреки чопорной тетушки мужа, которая, в чем она не сомневалась, сочтет своим долгом высказать их ей. Однако леди Чадли оказалась на удивление благодушной. Она, конечно, осуждала платье в блестках, но сказала, что нисколько не винит Нелл за плохое поведение Летти.

– Достойно сожаления, что Летти не желает поучиться у вас, моя дорогая Элен, – величественно проговорила она. – Не стану отрицать, я считала, что Кардросс совершил большую ошибку, выбрав вас в жены. Я всегда говорю то, что думаю, и тогда я сказала ему, что лучше было бы остановить свой выбор на женщине, более подходящей ему по возрасту. Но должна признать – и делаю это без колебания, – что вы приятно удивили меня. Весьма прискорбно, что Летиция не обладает ни вашим благоразумием, ни вашим хорошим вкусом.

С этими словами умеренного одобрения она отошла, что обрадовало Нелл, ибо она не знала, что ответить. Ее дочь, довольно угловатая девица, которую кузен Феликс доброжелательно называл «лекарством от любви», задержалась и воскликнула:

– Нет, подумать только, чтобы мама сказала такие слова. Она редко хвалит людей, скажу я вам, кузина Элен!

Торжественный тон, которым это было сказано, вывел Нелл из терпения, и она дерзко ответила:

– Похоже, я должна чувствовать себя обязанной ей!

– Так оно и есть. Знаете ли, вчера она сказала мне, что вы весьма благовоспитанная молодая леди! Вот!

– Да неужели? Только не повторяйте больше ее комплиментов, а то я раздуюсь от самомнения!

– Именно так она и сказала! – продолжала щебетать мисс Чадли. – Вернее, она сказала, что просто удивительно, как это у вас не закружилась голова от всех комплиментов, которые вам приходится выслушивать. Но я-то ожидала, что она будет порицать вас за то, что вы позволили Летти надеть такое неприличное платье. Не представляю, как она может носить его, не краснея. Я бы не могла!

– Да, я думаю, с вашей стороны было бы неразумно носить что-либо в подобном стиле, – сказала благовоспитанная леди Кардросс. – Но, знаете ли, у Летти такая прекрасная фигура, что она может носить что угодно! И должна сказать, я еще никогда не видела ее такой красивой!

– И надеюсь, она передала наш разговор своей ужасной матушке! – заметила Нелл, пересказывая позднее этот разговор Летти.

– Ну да! – хихикнула Летти. – Какой сюрприз! Когда ты впервые увидела мое платье, ты сказала, что никогда в жизни не видела ничего более неприличного!

– Да, но я же не сказала, что оно тебе не идет! Так или иначе, но критиковать тебя – это величайшая дерзость со стороны Мириам. И со стороны леди Чадли тоже, потому что, если подумать, она же не твоя тетка, а всего лишь тетка Джайлза!

– Милая Нелл! – хихикнула Летти.

Нелл позволила восторженно обнять себя, но потом добавила виноватым тоном:

– Но должна сказать тебе, Летти, что я согласна со всем, что они говорили! Это возмутительное платье, и не вздумай отрицать, что ты специально намочила нижнюю юбку, я это точно знаю! Иначе бы она так не прилипала! Что бы сказал Кардросс, если бы увидел…

– Ты говоришь прямо как гувернантка!

– Вот именно! – ответила несколько оторопевшая Нелл и тут же возмутилась: – Из-за тебя я и чувствую себя гувернанткой!

– Не я купила кружевное платье за три сотни с лишним, – сказала Летти, сложив руки и кротко устремив взгляд в потолок. – Не я трясусь, что муж узнает об этом!

Смешавшись, бедная Нелл несколько секунд не могла вымолвить ни слова. Потом она нашлась:

– Нет, ты купила туалетный набор за пятьсот фунтов, верно? И ты не залезла в долги потому, что Кардросс отослал его обратно! По крайней мере, это случилось не со мной!

– А я-то надеялась, что ты об этом не вспомнишь, – простодушно сказала Летти. – Послушай, Нелл, это навело меня на блестящую мысль! Отошли платье мадам Лаваль обратно! Можешь сказать, что это не то, чего ты хотела, что оно не идет тебе!

– Ну, если это и есть твоя блестящая идея, то трудно представить что-либо более неподобающее! – ахнула Нелл. – К тому же в тот вечер в Карлтон-Хаус я слегка порвала его, и мадам Лаваль сразу увидит, что Саттон его зашивала!

– Как жаль! Тогда остается одно: заказать у этой ужасной женщины еще одно платье, – сама того не зная, повторила Летти слова Дайзарта. – Так делает моя тетка, когда ее портниха становится назойливой. А если ты будешь все время возвращать его, говорить, что оно плохо сидит, или что ты предпочитаешь шелковую отделку вместо кружевной, или что-нибудь в этом роде, его не успеют закончить до конца квартала, и тогда ты сможешь уплатить сразу за оба платья! Ведь до конца квартала осталось два месяца, а потом у тебя снова будут деньги! Все очень просто.

Это предложение не вызвало восторга у Нелл, но мадам Лаваль сопроводила свой очередной счет вежливым письмом, в котором просила миледи обратить на него внимание и выражала уверенность, что миледи сочтет возможным оплатить его в ближайшем будущем. Поэтому Нелл, считая свое положение отчаянным, предпочла способ, который, хотя и был малоприятен, все же обещал больше успеха, чем любой другой план, который мог бы придумать Дайзарт. Она нанесет визит мадам Лаваль, но не для того, чтобы заказать еще одно дорогое платье, а чтобы с достоинством объяснить ей, что, не имея возможности оплатить счет в ближайшее время, она непременно сделает это к концу следующего месяца. Нелл понимала, что это проделает гигантскую брешь в ее бюджете на следующий квартал, но со свойственным молодости оптимизмом решила, что если станет экономить, то как-нибудь перебьется в летние месяцы.

Она была удивлена, получив письмо от мадам Лаваль, и у нее хватило проницательности ощутить за гладкой вежливостью его формулировок некую угрозу; но юная графиня была еще слишком неопытна, чтобы понимать, что оно могло быть продиктовано некими необычными обстоятельствами и что ни одна портниха, обшивающая светских дам, и не подумает из-за мизерной суммы в триста тридцать гиней отпугивать от себя такую богатую клиентку, как графиня Кардросс. Но после нескольких минут беседы с мадам Лаваль она поняла, что обстоятельства, которыми та руководствовалась, и в самом деле очень необычны. Мадам, после своей долгой и успешной карьеры на Брутон-стрит, решила уйти от дел. Она собиралась на родину, но об этом, естественно, не сказала леди Кардросс ни слова, намекнув туманно – что контрастировало с ее острыми чертами лица, все подмечающими глазами-щелочками и плотно сжатым ртом, – что больше не может ждать уплаты долга. Леди Кардросс, безусловно, была очень простодушной; но ведь даже школьница могла бы усомниться в том, что мадам Лаваль собирается вернуться во Францию в военное время. Это было бы возможно только при наличии денег на путешествие, влиятельных знакомых, способных помочь преодолеть все возможные препятствия, а самое главное – респектабельных и состоятельных родственников в Париже. Из Англии еще можно было отправиться в Данию, а уж потом – eh bien, все как-нибудь устроится.

Последний лондонский сезон принес мадам немалый доход, но сейчас он был в разгаре, ее самые ценные клиентки заказали все, что им было нужно, и пришло время закрывать счета. У нее было несколько злостных должниц, и само собой разумеется, не стоило тратить силы, пытаясь получить с них деньги; но она прекрасно знала, что, хотя леди Кардросс испытывает временные затруднения, ее муж неимоверно богат и, конечно же, уплатит по счетам своей жены. Все это она сумела довести до сведения Нелл в самой что ни на есть светской манере, при этом слащавая улыбка ни на миг не сходила с ее губ.

– О, если вы уходите от дел… – сказала Нелл, с великолепным равнодушием пожимая плечами. – Я просто не поняла этого. Конечно же, вам нужны деньги немедленно! Будьте уверены, я об этом позабочусь!

Она удалилась, высоко подняв голову, но душа у нее ушла в пятки, обтянутые замшей туфелек. Мадам, с величайшей предупредительностью проводив ее до ворот своего дома, сказала себе, потирая руки: «Ну, эта никуда не денется!»

Нелл уже твердо решила, что она уплатит долг, причем без помощи Кардросса. Каждый день с момента получения счета от мадам наполнял ее все новым страхом, что он об этом узнает; она уже не могла разумно рассуждать; ее долг и предполагаемое возмущение Кардросса, когда ему придется оплачивать этот счет, приобрели столь преувеличенные размеры, что ей стало казаться, будто это может разрушить всю ее жизнь. И рядом не было никакого трезвого советчика, который мог бы охладить ее разыгравшееся воображение и направить мысли в более здравое русло. Летти, основываясь на своем собственном опыте, советовала уладить дело всеми правдами и неправдами, пока Кардросс ни о чем не проведал; а Дайзарт, знавший, насколько его собственные набеги на кошелек сестры способствовали создавшемуся положению, готов был зайти как угодно далеко, лишь бы выполнить свою задачу. Но вера Нелл в Дайзарта была поколеблена. Летти могла еще восхищаться его планом, но только не Нелл. Попытка брата казалась ей возмутительной, а мысли о его возможных новых проделках повергали ее в ужас. Нет, надеяться на Дайзарта нельзя, а кроме него, ей не к кому обратиться.

Такие мысли не приносили успокоения и без того взвинченным нервам. В ней все больше росла убежденность, что у нее нет друзей и что она окончательно запуталась. Она тонула в жалости к самой себе, представляя свой долг суммой, которая способна разорить и набоба, а своего мужа – скупцом с каменным сердцем.

Вот в таком настроении она и выходила сейчас из своей коляски, и лишь немного пришла в себя, когда кучер спросил, понадобится ли ей еще экипаж. Само упоминание об экипаже рассеяло несправедливые мысли о Кардроссе. Ведь когда она однажды восхитилась коляской своей подруги, он подарил ей точно такую же, да еще с парой лошадей, затмивших все остальные упряжки в городе! Ей не нравилось знаменитое ожерелье Кардроссов – вселяющая благоговейный ужас коллекция изумрудов и бриллиантов, оправленных в золото. Тогда он, вместо того чтобы обидеться, сказал, что она может надевать его только в торжественных случаях, и подарил ей прелестный кулон. «На каждый день!» – сказал он с неотразимой улыбкой.

Жалость к себе сменилась самобичеванием. Из скупого тирана Кардросс превратился в самого щедрого человека на свете, с которым жена обращается хуже некуда, а вот она сама – воплощение эгоизма, расточительности и неблагодарности. И если Дайзарт говорит правду, то к этим грехам нужно добавить еще глупость и слепоту. Теперь ей казалось удивительным, что Кардросс так долго сохранял терпение. Может быть, он уже жалеет о порыве, который заставил его сделать ей предложение; вполне возможно даже, что холодность и испорченность супруги уже оттолкнули его и вернули в объятия леди Орсетт.

Год назад Нелл, поучаемая своей мама, приготовилась воспринимать леди Орсетт как неминуемый крест, который жена должна нести безропотно; но между девушкой, считавшей, что она вступает в брак по расчету, и молодой женой, которая вдруг осознала, что с ее стороны это брак по любви, была огромная разница. Мать едва ли узнала бы свою кроткую, прекрасно воспитанную дочь в молодой женщине с горящими глазами, которая произнесла сквозь крепко сжатые зубы: «Она его не получит!»

Эта решимость, какой бы похвальной она ни была, лишь усилила ее желание оплатить счет мадам Лаваль без помощи Кардросса. По ее мнению, ничто не могло бы так испортить всю ее будущность, как попытки очаровать мужа, предъявив ему при этом для оплаты очередной счет. Он, безусловно, решил бы, что она обманывает его, играет с ним подлую шутку, которая может только оттолкнуть здравомыслящего человека.

Ее мысли вернулись к другому предложению Дайзарта – продать что-нибудь из драгоценностей. Конечно же, не подарки Кардросса, но, может быть, нитку жемчуга, которую ей подарила мама? Против этого восставали все ее чувства. Это же собственный ее жемчуг, который она так ревниво хранила для старшей дочери и который с такой любовью и нежностью передала ей. Стесненные обстоятельства заставили бедную мама продать почти все свои драгоценности, но этот жемчуг она пронесла сквозь все трудности, и если дочь продаст его только для того, чтобы заплатить за дорогостоящее платье, это будет ужасно низкий поступок.

Недолго думая, Нелл решила, что остался лишь один способ достать эти триста фунтов. Их нужно взять взаймы. Дайзарт довольно неожиданно осудил эту идею, но Нелл знала, что даже мать имела дела с ростовщиком, так что взять деньги взаймы под проценты, хоть это и дорогостоящее дело, не могло быть преступлением. Папа, конечно, этим слишком злоупотреблял; Нелл прекрасно понимала, сколь разорительным может оказаться постоянное одалживание, но нелепо было предполагать, что, если она одолжит три сотни фунтов всего на несколько недель, случится нечто ужасное. Она вернет их в конце июня, и никто ничего не узнает.

Чем больше Нелл обдумывала этот вариант, тем больше он ей нравился и тем больше она была склонна отнести неодобрение Дайзарта на счет неких устарелых представляй о порядочности. Даже самые сумасбродные братья могут быть невероятно чопорными в том, что касается поведения дам из их семьи; это один из самых необъяснимых моментов в мужчинах. Если послушать, что говорил папа в кругу семьи, можно было подумать, что скромность и благоразумие – это те добродетели, которые он считает в женщине самыми главными. Но ничто в жизни папа не подтверждало этой мысли, скорее наоборот! Дайзарт, всячески одобряя некую актрису, щедро выставлявшую напоказ свои прелести, не потерпел бы, если бы платье его сестры имело декольте ниже обычного или слишком плотно, на его строгий вкус, облегало фигуру. Даже Кардросс обладал этой особенностью. Он не критиковал ее одежду, но не делал тайны из того, что требовал от жены и сестры куда большей благопристойности, чем от себя самого. «Я не потерплю скандала в семье», – непреклонно заявлял Кардросс, как будто сам в течение многих лет не был причиной скандала в семье лорда Орсетта. Нелл не сомневалась, что он будет решительно осуждать визит своей жены к ростовщику, но не позволила этой мысли пустить в своей голове глубокие корни. Пусть это неблагоразумно, но то, что делала мама, не может быть преступлением.

Нелл дала Дайзарту день на размышление и, когда он не появился и не написал ей, что собирается предпринимать в дальнейшем, не без внутренней дрожи решилась посетить мистера Кинга на Кларджес-стрит. Именно услугами мистера Кинга и пользовалась мама.

Некоторую трудность представлял уход из дома на Гросвенор-сквер пешком и в одиночестве, но она преодолела ее, приказав доставить себя в экипаже к Грин-парку, где (как она сказала) она собиралась погулять с приятельницами. В последний момент Летти чуть не испортила тщательно разработанный план, пожелав поехать вместе с ней, но Нелл пришла в голову счастливая мысль сказать, что в парке она встречается с двумя дамами, которых Летти терпеть не может, так что Летти вместо этого в сопровождении горничной поехала по магазинам. Как Нелл ни уверяла себя, что в ее предстоящем походе нет ничего плохого, ей и в голову не приходило, что в это можно посвятить Летти; как ни странно, хотя она и считала для себя возможным искать выход из создавшегося положения у мистера Кинга, для Летти это было бы совершенно неприемлемым. И она не могла избавиться от чувства, что если подать Летти такую идею, она непременно ухватится за нее – ведь она постоянно в долгах, и совсем недавно Кардросс предупредил ее, что не собирается потакать расточительности сестры, оплачивая все ее бессмысленные расходы.

Готовясь к выходу, Нелл оделась чрезвычайно тщательно, выбрав из огромной коллекции прогулочных платьев батистовое, закрытое до подбородка и с длинными рукавами; лишь отделка тесьмой делала его не таким строгим. По какой-то необъяснимой причине она чувствовала, что при посещении ростовщика следовало одеться как можно скромнее; поэтому поверх платья она надела темно-синюю шелковую накидку. Это, бесспорно, придало ей весьма благоразумный вид, но, когда дело дошло до выбора шляпки, оказалось, что сохранить благоразумный вид можно было лишь в одной, из шелка темно-оливкового цвета. Никакая сила не могла бы заставить Нелл надеть ее к синей накидке, и вместо нее пришлось выбрать легкомысленный капор, который подходил к накидке, но был украшен кружевом и цветами. Плотная вуаль одновременно закрывала лицо и придавала ей вид дешевой респектабельности. Камеристка удивилась этому и, по-видимому, что-то заподозрила, но Нелл небрежно сказала, что от уличной пыли щеки у нее слегка огрубели, и это объяснение, казалось, вполне удовлетворило мисс Саттон.

Выйдя из экипажа у Батских ворот, Нелл вошла в Грин-парк и немного погуляла у фонтана, стараясь собрать все свое быстро таявшее мужество. Две неприятные мысли пришли ей в голову: во-первых, мама, в отчаянии вынужденная обращаться к мистеру Кингу, действовала всегда через посредника; и не захочет ли мистер Кинг узнать, кто она такая? Прежде вероятность такого вопроса не приходила ей в голову, но по дороге с Гросвенор-сквер, репетируя про себя, что она станет говорить у ростовщика, она поняла, что даже самый предупредительный ростовщик едва ли даст взаймы большую сумму денег неизвестной даме под густой вуалью. Он не только захочет узнать, каково положение его клиентки, но и потребует с нее расписку. Можно, конечно, подписаться вымышленным именем, но едва ли это устроит мистера Кинга. Нелл была достаточно проницательной, чтобы понимать, что неизвестной миссис Смит, не имеющей адреса, будет гораздо труднее взять деньги в долг под проценты, нежели жене исключительно богатого пэра.

Порядком утратив решимость, она вышла из парка и, едва волоча ноги, пересекла Пиккадилли. Ее замысел уже не казался ей столь невинным, ибо если брать взаймы деньги анонимно – очень просто и вовсе не хлопотно, то совсем другое дело – прийти и объявить: «Я – леди Кардросс».

Она свернула на Кларджес-стрит и вскоре оказалась перед скромного вида домом, где занимался своим делом мистер Кинг. Нелл заколебалась. Увидев, что человек на другой стороне улицы смотрит на нее, она несколько замешкалась и, покраснев под вуалью, прошла мимо. Когда она осмелилась обернуться, он скрылся из виду, и она повернула назад. К этому времени ей уже хотелось оказаться за сотни миль отсюда; ее ужасало предстоящее испытание, и мысль, что это все не так уж плохо, больше не приносила ей успокоения. Тихий, но настойчивый внутренний голос нашептывал ей, что в данном случае мама не захотела бы, чтобы дочь следовала ее примеру; и она снова прошла мимо дома мистера Кинга.

У окна одного из домов на другой стороне улицы стоял мистер Хедерсетт и уже несколько минут наблюдал эти маневры в лорнет. Приятель, у которого он находился в гостях, что-то говорил ему, но так и не получил никакого ответа, кроме рассеянного мычания; тогда он спросил, не случилось ли что, и тоже подошел к окну посмотреть, что там происходит такого захватывающего. Уронив лорнет, так что он повис на ленточке, мистер Хедерсетт воскликнул: «Господи!» – и поспешно схватил шляпу и перчатки.

– Мне надо бежать! – сказал он. – Я совсем забыл о срочном деле!

Пораженный друг начал было протестовать, но всегда безукоризненно вежливый мистер Хедерсетт не стал даже слушать. В несколько секунд он выбежал из дома и большими шагами пересек улицу.

Сделав решительный вдох, Нелл уже поднялась на первую ступеньку лестницы, ведущей к двери мистера Кинга, когда услышала обращавшийся к ней несколько запыхавшийся голос.

– Кузина! – сказал мистер Хедерсетт.

Она вздрогнула и огляделась. Мистер Хедерсетт приподнял шляпу и отвесил свой знаменитый поклон.

– Очень рад, что встретил вас! – сказал он. – Прошу вас, позвольте проводить вас домой!

– Сэр! – произнесла Нелл голосом, как ей хотелось бы надеяться, возмущенной незнакомки. Ничего не вышло.

– И не надейтесь обмануть меня, когда на вас эта шляпка, – извиняющимся тоном объяснил мистер Хедерсетт. – Она была на вас в тот день, когда я возил вас в Ботанический сад. – Прекрасно отдавая себе отчет в том, что из окна дома напротив на них устремился вооруженный лорнетом взгляд, он добавил: – Возьмите меня под руку! Джордж Бэрнли смотрит на нас, и совсем ни к чему, чтобы он вас узнал. Вряд ли, конечно, но я не хочу рисковать.

– Я весьма признательна вам, но прошу вас не задерживаться из-за меня! – сказала Нелл, стараясь, чтобы ее голос звучал беззаботно. – Я… у меня здесь дело.

– Да, я знаю. Поэтому я и пришел.

– Вы знаете? – испуганно переспросила она. – Но как вы можете знать, Феликс? Кроме того…

– То есть я знаю, чей это дом, – объяснил он. – Это не мое дело, но вам не стоит иметь дела с евреем Кингом. Более того, если Кардросс узнает…

– Вы не расскажете Кардроссу? – вырвалось у нее.

Он уже собирался возмущенно заявить, что он не сплетник, но благоразумие остановило его. Он заколебался:

– Я не скажу ему, если вы позволите проводить вас домой. Если нет, то мне ничего не останется делать…

– Феликс, я никогда не думала, что вы можете быть таким негалантным!

– Верно, – согласился он. – Я и сам так не думал скажу вам честно. Но дело в том, что было бы еще менее галантным просто уйти и позволить вам попасть в переделку. Еврей Кинг! Господи, кузина, да известно ли вам, что у этого типа на реке имеется роскошная вилла? Обставлена по последнему слову – никогда в жизни не видел такого шика!

– Не знаю и не понимаю, при чем тут это! – обиженно отозвалась Нелл.

– При том, что откуда у него такие деньжищи? От людей вроде вас, кузина! Поверьте мне!

– Да, да, но мне нужна только одна ссуда с определенной целью, только… только на короткое время!

Он продел себе под локоть ее руку и вместе с ней двинулся по улице.

– Поверьте мне, это страшно! – серьезно сказал он.

Она вздохнула и больше не пыталась спорить. Через некоторое время мистер Хедерсетт кашлянул и деликатно сказал:

– Я совсем не хотел вас обидеть – честное слово! Может быть, я вам могу помочь? Знаете ли, мой кошелек достаточно толст.

Она была очень тронута, но мгновенно отозвалась:

– Нет, что вы! Вы, конечно, невероятно добры, Феликс, но это уж слишком. И вам не следует думать, что в моих привычках одалживать деньги. Сейчас… у меня есть причины… я не хочу обращаться именно за этой суммой к Кардроссу! Давайте не будем говорить об этом! Во всяком случае, не сейчас.

– Конечно, нет. У меня и в мыслях нет совать нос в ваши дела, кузина! – ответил он. – Я только хочу сказать… то есть не хочу, а должен – я просто обязан попросить вас дать мне слово, что вы не явитесь сюда опять, едва я отвернусь!

Она вздохнула, но покорно сказала:

– Нет, этого не будет, раз вы считаете, что это плохо.

– Хуже некуда! – заверил он.

– Но я не понимаю почему. В конце концов…

– Может быть, вы и не понимаете, но только не надо мне говорить, будто вы этого не знаете, потому что я наблюдал за вами, – сурово сказал мистер Хедерсетт. – Метались взад-вперед, как кошка по раскаленной плите!

– Ах, как вы можете быть таким неучтивым? – возмутилась она. – Ничего подобного!

– Значит, мне так показалось, – твердо сказал он. – К тому же сейчас не до учтивости. Я очень уважаю вас, кузина. И ужасно люблю Джайлза. Мне совсем не хочется видеть кого-то из вас в беде. Но только… он же для вас ничего не пожалеет! Это назойливо с моей стороны – давать вам советы, но, если вы в затруднении, скажите об этом ему, а не еврею Кингу!

– Есть обстоятельства, которые… – сказала она несчастным голосом. – О, я не могу вам объяснить, но он не должен знать об этом!

К ее облегчению, он не стал на нее наседать. Но она пришла бы в ужас, если бы знала, какие выводы он сделал из ее слов.

Мистер Хедерсетт, который столь решительно протестовал против союза своего кузена с кем-либо из семьи лорда Певенси, теперь имел сомнительное счастье увидеть, насколько справедливы были его возражения. Если Нелл наделала долгов, в которых боится признаться Кардроссу, то ясно как Божий день, что она участвует в делишках своего брата. По мнению мистера Хедерсетта, это был единственный вид расходов, которого не потерпел бы Кардросс. Вероятно, карточных долгов он бы тоже не одобрил, но мистер Хедерсетт был уверен, что Нелл не картежница. Он однажды с огромным трудом заставил ее сыграть несколько робберов в вист, после чего остался в полной уверенности, что она не может отличить пик от треф.

Он от чистого сердца предложил ей свою помощь, но почувствовал немалое облегчение, когда она сразу же отказалась. Он не был стеснен в средствах, но последний день выплат в Таттерсоллз не был удачным, и, предоставив Нелл, как он полагал, весьма крупную сумму, он мог бы оказаться в стесненных обстоятельствах. К тому же, если бы правда просочилась наружу, это могло бы поссорить его с Кардроссом, который, безусловно, счел бы его поведение возмутительным. Кардросс не был склонен к скоропалительным суждениям, поэтому едва ли он заподозрил бы кузена в более теплом, чем кажется, отношении к Нелл. В то же время трудно было предвидеть, какие безумные идеи могут прийти в голову влюбленному, а мистер Хедерсетт понимал, что, взяв на себя роль главного чичисбея Нелл, он стал мишенью для подозрений. К тому же у него не было ни малейшего желания оказывать денежную помощь Дайзарту. Мистер Хедерсетт, человек весьма респектабельный и даже чопорный в вопросах вкуса и поведения, относился с неизменным неодобрением к таким повесам, как Дайзарт. Подвиги последнего, вроде прыжка на лошади через накрытый обеденный стол, не вызывали у него восхищения, поскольку все, что вызывает шум, – это дурной тон, а дурной тон не заслуживает поощрения. Среди светских модников могут находиться самые разные люди: негодяи, щеголи, пьяницы, забияки и денди, но высшая степень элегантности может быть достигнута только теми, чьи одежда и поведение отмечены изысканной сдержанностью. Дайзарт не знал, что такое сдержанность. В седле он скакал очертя голову; на дороге из чувства азарта стремился обогнать все остальные экипажи; за картами, в отличие от мистера Хедерсетта, игравшего по маленькой, делал огромные ставки. Он вечно затевал безумные проделки и уже после полудня почти всегда был навеселе. Конечно, только самые чопорные ханжи могли осуждать мужчину, который немного выпьет во время дружеской вечеринки; однако у Дайзарта была слишком слабая голова, да и в пьянстве он переходил границы приемлемого. Что касается его долгов, то к моменту замужества сестры он чудовищно промотался. Но с тех пор, как Кардросс погасил его наиболее срочные обязательства, имел достаточно времени, чтобы снова остаться на бобах. Вполне в его духе, думал мистер Хедерсетт, обратиться к сестре за помощью; и было бы смешно предполагать, что она сумеет отказать ему. Он ни в малейшей степени не обвинял ее, но придерживался твердого мнения, что такую безоглядную щедрость следует сдерживать, чтобы и Нелл не запуталась в долгах так же безнадежно, как Дайзарт. В его памяти промелькнуло смутное воспоминание о чудовищном грузе долгов, доведшем до смерти мать Девоншира. Шепотом назывались астрономические цифры, вероятно, не соответствующие истине, ибо никто не знал правды, но, судя по всему, это была ужасающая сумма. Говорили, что она проиграла целое состояние. Странный человек был этот старый герцог, если не знал, чем занимается его жена, думал мистер Хедерсетт. В семействе Кардросса дело, конечно, никогда не дойдет до такого несчастья, но положение может стать отчаянным еще до того, как он об этом узнает. Он был достаточно богат, чтобы выдержать все это, но мистер Хедерсетт прекрасно понимал, что будет чувствовать Кардросс, узнав, что Нелл его обманывает. Кто-то должен, решил он, намекнуть ему уже сейчас, пока еще не нанесено существенного вреда и пока он еще влюблен в Нелл настолько, что с легкостью простит любые ее штучки. На миг он чуть было не пожалел о данном Нелл обещании не выдавать ее Кардроссу, но как только он представил себе, как раскрывает глаза своему кузену, его воображение буквально восстало. Нет, он этого не сделает ни под каким видом. Вмешаться должна леди Певенси, и, будь она в тот вечер в городе, он, возможно, и намекнул бы ей о случившемся. Но она была далеко, привязанная к этому своему развалине мужу, да и нельзя было с уверенностью сказать, что она отнесется к делу должным образом; мистер Хедерсетт всегда считал, что мозгов у нее не больше, чем у куропатки; кроме того, она так слепо обожала Дайзарта, что, возможно, его проблемы волновали ее гораздо больше, чем интересы Нелл.

Его размышления прервал притворно веселый, но встревоженный голос Нелл.

– Вы так молчаливы! – сказала она.

– Простите! – ответил он. – Я задумался.

– О… об этом? – испуганно спросила она.

– Нет, – соврал он, не краснея. – Я думал, не заглянуть ли нам к Гюнтеру? Уверен, что вы не отказались бы от мороженого. Как раз то, что надо!

Она поблагодарила, но отклонила приглашение. Она хотела отказаться и от того, чтобы нанять портшез, который доставил бы ее домой, но здесь мистер Хедерсетт был непреклонен, хорошо зная, что это необходимо. Идти пешком по улицам Лондона в сопровождении лишь его одного – это неприлично для леди Кардросс. Поэтому, не спрашивая ее, он подозвал портшез, усадил ее и в довершение своей учтивости шел рядом с портшезом всю дорогу до Гросвенор-сквер, непринужденно беседуя с Нелл, давая этим понять ей, что выбросил из головы эпизод на Кларджес-стрит.