Онлайн чтение книги Алиенист
Глава 9

Я добрался до дома Крайцлера № 283 по Восточной 17-й улице на несколько минут раньше, чем следовало. В белом галстуке, накидке и вовсе не уверенный в правильности нашего с Сарой сговора, которому сейчас предстояло осуществиться. Кругом лежал снег толщиной уже в несколько дюймов, он укрывал мягким сверкающим серебром голый кустарник и металлические прутья ограды Стайвесант-парка через дорогу от дома Ласло. Распахнув калитку, я вошел в маленький дворик перед домом и, поднявшись на крыльцо, аккуратно постучал в дверь бронзовым молоточком. Двустворчатые окна гостиной этажом выше были приотворены, и я услышал, как Сайрус играет на пианино «Pari siamo» из «Риголетто» – Крайцлер уже готовил слух к музыкальному вечеру.

Дверь открылась, и я оказался лицом к лицу с кокетливой фигуркой в униформе – Мэри Палмер, горничной и домоправительницей Ласло. Ею заканчивался список бывших пациентов, служивших в доме Крайцлера, и она так же, как и остальные, всегда вызывала неловкость у всякого визитера, знакомого с ее историей. Сложена она была прекрасно, ее лицо тоже отличалось изысканной красотой, впечатление дополняли небесно-голубые глаза, но с рождения Мэри была признана идиоткой. Она не могла нормально разговаривать, слова и слоги у нее во рту никак не хотели складываться в членораздельную речь, поэтому ее так и не выучили ни читать, ни писать. Ее мать с отцом – уважаемым директором одной Бруклинской школы – смогли научить ее лишь исполнять несложную работу по дому. Относились они к ней вполне пристойно, пока однажды в 1884 году, когда ей исполнилось семнадцать, в то время, как остальные члены семьи пребывали в отлучке, Мэри не приковала своего отца к бронзовой спинке его же кровати и не подожгла дом. Отец скончался в страшных мучениях. Поскольку разумных объяснений поступку девушки просто не существовало, Мэри Палмер была признана сумасшедшей и направлена в психиатрическую клинику острова Блэкуэллз.

Там ее и обнаружил Крайцлер, время от времени консультировавший клинику, ставшую его первым местом работы. Ласло был поражен тем, что у Мэри отсутствовало большинство симптомов, свойственных dementia praecox – раннему слабоумию, кое, по его убеждению, одно составляло подлинное сумасшествие. (Ласло непременно поправил бы меня, дескать сейчас этот термин полностью вытеснен наименованием «шизофрения», введенным в обиход доктором Юджином Блёлером»; насколько я понял из объяснений Крайцлера, это слово обозначало патологическую неспособность пациента адекватно воспринимать окружающую действительность, равно как и контактировать с оной.) Крайцлер попытался установить некое подобие контакта с девушкой и вскоре обнаружил, что та страдает классической моторной афазией, осложненной аграфией: она могла понимать слова и строить ясные умозаключения, но та часть ее мозга, что отвечала за речь и письменность, была сильно повреждена. Как и большинство подобных пациентов, Мэри прекрасно осознавала свою ущербность, но сказать окружающим, что она это понимает (равно как и все остальное), не умела. Крайцлер смог общаться с девушкой, задавая простые вопросы, на которые не требовалось развернутых ответов, – в большинстве случаев Мэри просто отвечала «да» или «нет», – а кроме того, ему удалось научить свою пациентку элементарному письму, насколько, разумеется, позволяло ее состояние. Через несколько недель напряженного труда Ласло докопался до страшной тайны Мэри Палмер: ее собственный отец много лет насиловал ее, но она, разумеется, никому не могла открыть этого обстоятельства.

Крайцлер немедленно потребовал официального пересмотра дела, и в результате Мэри освободили. После чего ей удалось внушить Ласло идею, что из нее может выйти прекрасная служанка. Понимая, что у несчастной девушки крайне мало шансов на независимую жизнь, Крайцлер согласился. Теперь Мэри не только управлялась у него по хозяйству, но и ревностно охраняла дом. Эффект ее присутствия в сочетании с наличием в доме Сайруса Монтроуза и Стиви Таггерта заставлял меня нервничать всякий раз, когда мне приходилось посещать элегантный особняк на 17-й улице. Несмотря на прекрасную коллекцию предметов современного и классического искусства, великолепную французскую мебель и рояль, из которого Сайрус постоянно извлекал весьма приятные мелодии, я никак не мог отделаться от ощущения, что окружен сплошь ворами и убийцами, причем у каждого имелись прекрасные оправдания для собственных действий, однако никто из них не производил впечатления, что когда-либо впредь потерпит сомнительное поведение от кого бы то ни было.

– Здравствуй, Мэри, – сказал я, вручая ей накидку. В ответ она сделала легкий книксен и уставилась в пол. – Я сегодня рано. Доктор Крайцлер уже оделся?

– Нет, сэр, – ответила она с видимым усилием. На ее лице отразились одновременно облегчение и разочарование – так бывало обычно, если слова выходили правильно: облегчение от того, что ей что-то сказать удалось, разочарование – от неспособности сказать больше. Она указала мне рукой в пышно-голубом рукаве на лестницу и разместила мою накидку на вешалке неподалеку.

– В таком случае я, пожалуй, пойду чего-нибудь выпью и послушаю замечательное пение Сайруса, – сказал я.

Перескакивая через ступеньки, я взлетел вверх по лестнице и оказался в гостиной. Сайрус, завидев меня, учтиво кивнул, не прекращая петь. Подойдя к жарко горевшему камину, я торопливо снял с мраморной полки серебряный портсигар. Достав оттуда дорогую сигарету с великолепной смесью виргинского и русского табаков, я извлек из маленькой серебряной шкатулки, стоявшей здесь же, спичку и закурил.

Крайцлер спустился в гостиную по другой лестнице. На нем также был белый галстук и безупречно сшитый фрак.

– Человек Рузвельта еще не появлялся? – спросил он, когда в гостиную вошла Мэри с серебряным подносом в руках. На нем красовались четыре унции севрюжьей игры, несколько тончайших тостов, запотевшая от холода бутылка водки и несколько хрустальных стопок: такую достойную восхищения привычку Крайцлер приобрел, съездив в Санкт-Петербург.

– Нет, – ответил я, гася сигарету и атакуя поднос.

– Жаль. Мне бы хотелось пунктуальности от всех участников операции, – объявил Ласло, глянув на часы. – И если в данном случае… – В этот момент у входной двери на первом этаже несколько раз брякнул молоток, после чего из холла донесся шум. Крайцлер кивнул. – Да, это хороший знак. Сайрус, пожалуйста, что-нибудь повеселее. «Di provenza il mar» вполне подойдет.

Сайрус немедленно внял пожеланиям хозяина – из-под рук его полились нежные аккорды мелодии Верди. Я успел одним махом проглотить свою порцию икры, и тут в гостиную снова вошла Мэри. Вид у нее был несколько растерянный, даже взбудораженный – она попыталась, но так и не смогла представить нашего гостя. В результате лишь сделала очередной книксен и поспешно скрылась в дверном проеме, уводившем в заднюю часть дома. На ее месте не замедлила появиться фигура, вступившая с темной лестницы в ярко освещенную гостиную. Сара.

– Добрый вечер, доктор Крайцлер, – сказала она. Складки ее изумрудно-голубого, как у павлина, платья прошелестели. Ее появление захватило Крайцлера врасплох.

– Мисс Говард, – произнес он несколько озадаченно, хотя по выражению глаз было заметно, что гостья ему по душе. – Какой приятный сюрприз. Вы привели нашего связного? – Последовала долгая пауза. Крайцлер перевел взгляд с Сары на меня, затем посмотрел на нее снова. Выражение лица его не изменилось, и он кивнул. – А. Понимаю. Вы и есть наш связной – верно?

Какое-то мгновение Сара выглядела неуверенной в себе.

– Я не хочу, чтобы вы подумали, будто я просто выпросила у комиссара это назначение. Мы тщательно все обсудили.

– Я присутствовал при этом, – быстро добавил я, впрочем, также с неуверенностью. – А когда вы услышите историю, приключившуюся с нами сегодня, дорогой Крайцлер, вы без сомнений признаете, что Сара – человек, нам подходящий идеально.

– В этом есть практический смысл, доктор, – добавила Сара. – Никто не следит ни за мной, ни за моими делами на Малберри-стрит, так что мое отсутствие вряд ли сможет стать поводом для чьего-то любопытства. Не так уж много людей в Управлении, которые смогли бы похвастаться тем же. Кроме того, я неплохо разбираюсь в криминалистике и у меня есть определенные связи и опыт, которых нет ни у вас, ни у Джона. Вы сможете убедиться на примере сегодняшнего дня…

– Похоже, я пропустил что-то крайне выдающееся, – двусмысленно произнес Крайцлер.

– В конце концов, – продолжила Сара, запнувшись от невозмутимости Ласло, – в случае неприятностей… – она быстро достала из огромной муфты, которую носила на левой руке, маленький «дерринджер» и направила его в камин, – … вы обнаружите, что я стреляю лучше Джона. – Я поспешно отступил с линии огня, что вызвало у Крайцлера очередной ехидный смешок. Сара, похоже, решила, что смеются над ней, но сдержалась. – Уверяю вас, доктор, я более чем серьезна. Мой отец был великолепным стрелком. Мать, к сожалению, была инвалидом, а ни братьев, ни сестер у меня нет. Так что мне просто было предначертано стать единственным охотничьим партнером отца.

Все это была чистейшая правда. Стивен Гамильтон Говард прожил жизнь настоящим сельским сквайром в своем поместье неподалеку от Райнбека и все это время учил свою единственную девочку ездить верхом, стрелять, играть в карты и хлестать виски наравне с любым из джентльменов долины Гудзона – и теперь Сара действительно все это умела, причем явно получше любого джентльмена. Она помахала своим крохотным пистолетиком:

– Большинство людей считают «дерринджер» слабым оружием, однако этот экземпляр стреляет пулями сорок пятого калибра. К примеру, если ваш человек за пианино внезапно поймает пулю из «дерринджера», он вылетит через окно.

Крайцлер живо повернулся к Сайрусу, словно рассчитывая, что пианиста встревожит последнее замечание, однако тот не прервал «Di provenza il mar» ни на секунду, что было отмечено и запомнено его хозяином.

– Не то чтобы я предпочитала такое оружие, – закончила Сара, пряча пистолет в муфту, – но… – Она сделала глубокий вдох, и в результате миру явились несколько дюймов волнующих тайн, скрывавшихся за глубоким вырезом ее платья. – Мы ведь идем в оперу?

Она коснулась изумрудного ожерелья, висевшего у нее на шее, и впервые улыбнулась. «Настоящая Сара», – подумал я и залпом проглотил стопку водки.

Тут случилась еще одна пауза, в которую Крайцлер и Сара очень внимательно разглядывали друг друга. Впрочем, Ласло тотчас отвел взгляд, обернувшись своим привычным неистовым «я».

– А как же, – сказал он. – Конечно, идем. И если мы не поторопимся, то рискуем пропустить «Questa o quella». Скажи мне, Сайрус, ты не знаешь, Стиви уже заложил наше ландо? – В ответ гигант поднялся из-за пианино и направился к лестнице, но Крайцлер перехватил его. – Кстати, Сайрус. Хочу тебя познакомить с мисс Говард.

– Да, сэр доктор. Мы уже встречались.

– Ах, надо же. В таком случае для тебя не станет открытием то обстоятельство, что она будет работать вместе с нами?

– Нет, сэр, – ответил Сайрус и легко поклонился Саре. – Мисс Говард, – добавил он. Та с улыбкой кивнула, после чего Сайрус продолжил свой путь к лестнице.

– Так. Значит, Сайрус тоже в этом замешан, – сказал Крайцлер, пока Сара быстро, но изящно допивала водку. – Должен признаться, мое любопытство уязвлено. В дороге вам придется рассказать мне об этой вашей загадочной экспедиции… кстати, где именно вы побывали?

– У Санторелли, – ответил я, подбирая остатки икры и отправляя их к себе в рот. – И вернулись, нагруженные ценными сведениями.

– У Санто… – Крайцлер искренне поразился, отчего сделался вдруг невыносимо серьезен. – Но… как? Почему? Вы обязаны рассказать мне все, слышите, все – именно в деталях все ключи и разгадки.

Сара и Ласло обогнали меня на пути к лестнице, непринужденно болтая, словно такого поворота событий и следовало ожидать. Я обрадовался этому обстоятельству, ибо не мог с уверенностью предположить, как Крайцлер отнесется к предложению Сары. Взяв еще одну сигарету, прикурить, однако, я не успел – на этот раз меня обескуражило неожиданное появление Мэри Палмер: ее лицо возникло в щели приоткрытой двери в столовую. Огромные прекрасные глаза испуганно оглядывали Сару, а все тело девушки, кажется, сотрясала легкая дрожь.

– Многое, – прошептал я ей обнадеживающе, – из происходящего сейчас, Мэри, может показаться довольно необычным. В обозримом будущем.

Она, похоже, не обратила на мой шепот внимания – только пискнула и убежала назад в столовую.

Снаружи все еще шел снег. Нас ожидал больший из двух экипажей Крайцлера – бордовое ландо с черной отделкой. Стиви Таггерт запряг в него Фредерика и еще одну лошадь. Сара накинула на себя капюшон, прошла через дворик и благосклонно позволила Сайрусу помочь ей забраться в салон. Крайцлер задержал меня у выхода.

– Экстраординарная женщина, Мур, – прошептал он без тени романтики.

Я кивнул и пробормотал в ответ:

– Просто не спорьте с ней. У нее нервы – как натянутые фортепьянные струны.

– Это заметно. Отец, о котором она говорила, – он умер?

– Несчастный случай на охоте. Три года назад. После этого она провела некоторое время в санатории. – Я не знал, стоит ли в данном случае рассказывать все, но сознавал, что обрисовать ситуацию в общих чертах будет невредно. – Люди поговаривали, что он покончил с собой, но она это отрицает. Горячо отрицает. И вот об этом с ней заговаривать совсем не обязательно.

Крайцлер кивнул, не сводя глаз с Сары и натягивая перчатки.

– Женщина с таким темпераментом, – сказал он, когда мы направились к экипажу, – вряд ли обречена на счастье в нашем обществе. Но ее способности несомненны.

Мы устроились в салоне, и Сара начала свое горячее повествование о нашем знакомстве с миссис Санторелли. Пока мы ехали через тихие заснеженные улицы южнее Грамерси-парка к Бродвею, Крайцлер слушал молча – его возбуждение выдавали только руки, непрерывно пребывавшие в нервическом движении. Но когда мы приблизились к Геральд-сквер, где звуки человеческих голосов уже окрепли и без помех разносились вокруг станции надземной дороги, Ласло переполняли самые разнообразные вопросы. В первую очередь его любопытство возбудил странный рассказ о двух бывших полицейских и двух священниках, явившихся в компании пары детективов Рузвельта. Еще больше его заинтересовал (как я и предполагал) сексуальный аспект скверного поведения Джорджио и характер мальчика.

– Первое, что нам следует знать о нашем хищнике, – это подробности относительно его жертв, – произнес Крайцлер, когда мы въехали под освещенный огромными электрическими шарами порт-кошер «Метрополитэн-Оперы». Он попросил нас с Сарой поточнее описать, какое впечатление о мальчике у нас сложилось. Мы оба сочли своим долгом немного поразмыслить, так что умолкли и оставались в такой задумчивости, пока Стиви не притормозил у подъезда, а мы в сопровождении Сайруса не вступили в вестибюль оперы.

Для старой гвардии нью-йоркского общества «Метрополитэн-Опера» была «этой желтой пивоварней». Такую нелицеприятную кличку здание, совершенно очевидно, получило из-за явной кубичности архитектуры раннего Ренессанса и характерного цвета кирпичей, из которых оно было сложено. Но отношение, крывшееся за этими словами, было скорее навеяно обстоятельствами возникновения «Метрополитэн». Постройку «Оперы», занимавшей целый квартал, границами которого служили Бродвей, Седьмая авеню, 39-я и 40-я улицы, и открывшейся в 1883 году, оплатили семьдесят пять самых знаменитых (равно как и печально известных) нуворишей Нью-Йорка, носивших такие фамилии, как Морган, Гулд, Уитни и Вандербилт[13]Джей Гулд (1836–1892) – финансист, железнодорожный магнат, один из «баронов-разбойников». Илай Уитни (1765–1825) – механик, создатель принципа конвейерного производства. Корнелиус Вандербилт (1794–1877) – бизнесмен, основатель промышленно-финансовой династии., и никто из них не мог рассчитывать, что старые кланы никербокеров сочтут их достаточно благородными, чтобы позволить им заказывать себе ложи в респектабельной и уважаемой «Академии музыки» на 14-й улице. В ответ основатели «Метрополитэн» без излишней помпы, но с явной демонстрацией всей широты своих финансовых возможностей приказали возвести в новом здании не один и не два, а целых три яруса лож, ставших ареной настоящих классовых войн, разгоравшихся до, во время и после представлений и сравнимых лишь с беспорядками в центре города. Назло своим врагам импресарио, управлявшие «Метрополитэн», Генри Эбби и Морис Грау, собрали на одной сцене лучшие оперные таланты, так что к 1896 году вечер в «Желтой пивоварне» уже был для меломанов таким переживанием, которое не могли превзойти ни один театр или труппа в мире.

Войдя в относительно небольшой вестибюль, не сравнимый в роскоши со своими европейскими аналогами, мы были встречены обычными изумленными взглядами ряда либеральных персон, не слишком счастливых от того, что приходится лицезреть Крайцлера в компании чернокожего. Большинство, однако, видели Сайруса и ранее, так что теперь они выносили его присутствие скорее с утомленной фамильярностью, нежели с подлинным возмущением. Мы проворно поднялись по угластой и узкой главной лестнице и в числе последних вошли в зал. Ложа Крайцлера находилась по левую сторону второго яруса «Бриллиантовой подковы», и мы стремительно пронеслись по задрапированному красным бархатом салону, дабы поскорее занять свои места. Едва мы успели сесть, свет стал меркнуть. Я успел достать свой складной театральный бинокль, бегло осмотреть соседние ложи в поисках знакомых лиц и мельком заметил Теодора и мэра Стронга, сидевших в ложе Рузвельта и, похоже, занятых весьма серьезным разговором. После чего перевел глаза в центр «Подковы», на ложу 35, где в сумраке, выделяясь своим пагубным носом, раскинул щупальца зловещий финансовый спрут Дж. Пирпонт Морган. С ним были несколько дам, но я не успел разобрать, кто именно, поскольку свет в зале погас окончательно.

Виктор Морель, выдающийся гасконский баритон и актер, для которого сам Верди специально писал некоторые (и самые известные) арии, был сегодня вечером на редкость в хорошей форме, но я опасался, что мы в Крайцлеровой ложе – за исключением, пожалуй, одного лишь Сайруса – были слишком поглощены совсем другими материями, чтобы во всей полноте оценить разворачивавшееся представление. В первом антракте наш разговор быстро свернул от музыки обратно к делу Санторелли. Сара удивилась, как могло случиться, что побои, наносимые отцом Джорджио, вынудили того с пущей пылкостью предаться сексуальным похождениям. Крайцлер тоже отметил эту иронию, сказав, что если бы отец Санторелли был способен нормально побеседовать со своим сыном и потрудился бы извлечь на свет божий корни такого странного поведения, то не исключено, что ему удалось бы переменить ситуацию. Однако насилием он добился лишь того, что их отношения превратились в битву за выживание, кое в сознании Джорджио стало ассоциироваться как раз с теми действиями, против которых отец возражал. Весь второй акт мы с Сарой не переставали поражаться такой концепции, но уже ко второму антракту до нас стало доходить, что мальчик, позволявший использовать себя самыми непристойными и грязными способами, возможно, этим манером утверждал свою самость.

То же в полной мере могло относиться и к детям Цвейга, добавил Крайцлер, в пух и прах раскритиковав мое предположение, что сходство этих двух жертв и юного Санторелли случайно. Ласло предостерег нас от недооценки важности новых сведений: фактически, мы имели перед собой начатки шаблона, на котором может выстроиться общая картина тех свойств, что вдохновляли убийцу к насилию. За это следовало благодарить Сару и ее решимость посетить Санторелли, равно как и то, что ей удалось расположить к себе мать мальчика. Крайцлер, хоть и неуклюже, рассыпался в уверениях своей искренней признательности, а благодарность, вспыхнувшая на лице Сары, стоила всех тягот минувшего дня.

Иными словами, мы очень мило болтали, когда в том же антракте в нашу ложу вошли Теодор и мэр Стронг. Воздух заметно сгустился. Несмотря на чин полковника и репутацию реформатора, Уильям Л. Стронг так же, как и многие хорошо обеспеченные и немолодые нью-йоркские дельцы, всем своим видом показывал, что Крайцлер ему без нужды. Его честь не удостоил наше приветствие ответом – просто сел в свободное кресло и молча дождался, когда погаснет свет. Поэтому неуклюже объяснять нам, что Стронг хочет сообщить всем нечто весьма важное, выпало на долю Теодора. В «Метрополитэн» отнюдь не считалось проявлением дурного тона беседовать во время представления, напротив – многие важные дела, в том числе и личного свойства, решались под аккомпанемент оперных арий. Но ни Крайцлер, ни я не разделяли подобного неуважения к происходившему на сцене. Иначе говоря, когда Стронг принялся читать нам свою нотацию под зловещие аккорды, открывшие Акт III, публику мы представляли собой недружелюбную.

– Доктор, – сказал мэр, даже не посмотрев в его сторону. – Комиссар Рузвельт убеждал меня, что ваш последний визит в Управление носил исключительно светский характер. Я склонен ему верить. – Крайцлер ничего не ответил, что несколько уязвило Стронга. – Вместе с тем, я изрядно удивлен, видя вас в опере в обществе служащего Полицейского управления. – И он довольно грубо кивнул в сторону Сары.

– Если вы желаете ознакомиться со всем списком моих светских знакомств, мэр Стронг, – смело сказала Сара, – я могу предоставить вам такую возможность.

При этих словах Теодор украдкой, но сильно сжал себе лоб, а градус мэрского гнева повысился, хотя Стронг и не обратил внимания на ремарку Сары.

– Доктор, возможно, вы не отдаете себе отчет, что в данный момент мы предпринимаем настоящий крестовый поход против коррупции в наших рядах, дабы очистить от скверны весь город. – И опять Крайцлер ничего не ответил – только еще сосредоточеннее принялся внимать Виктору Морелю и Фрэнсис Сэвилль, запевшим в сей момент дуэтом. – В этой битве у нас достаточно врагов, – продолжил Стронг, – и если они найдут способ опозорить или же дискредитировать нас, они этим способом воспользуются. Я понятно излагаю, сэр?

– Понятно ли мне, сэр? – наконец ответил Крайцлер, по-прежнему не глядя на мэра. – Разумеется, понятно мне только одно – к хорошими манерам вы не приучены… – И он пожал плечами. Стронг встал.

– В таком случае буду откровенен. Если вы вздумаете как-либо связать свою деятельность с Полицейским управлением, это позволит нашим врагам дискредитировать нас. Приличным людям без надобности ваша работа, сэр, равно как не нуждаются они и в ваших омерзительных представлениях об американской семье. Ни к чему вам копаться в мозгах американских детей. Подобные вещи позволительны лишь самим родителям и их духовным наставникам. На вашем месте я ограничил бы свою деятельность приютами для умалишенных, где ей самое место. Как бы там ни было, в моей администрации нет потребности в такой грязи. Буду признателен, если вы запомните все мною сказанное. – Мэр развернулся и направился к выходу, лишь на мгновение задержавшись подле Сары. – А что касается вас, юная леди, то вам не следует забывать, что принятие на работу в Управление женщины было экспериментом – а эксперименты частенько заканчиваются неудачами.

На этом Стронг нас покинул. Теодор задержался ровно настолько, чтобы прошептать о неразумности светских выходов нашей троицы впредь, и исчез вслед за мэром. Случай был вопиющий и в то же время типичный: несомненно, многие из сегодняшней публики, представься им такой шанс, с радостью бы высказали Крайцлеру то же самое. Ласло, Сайрус и я слышали подобное неоднократно, а вот Саре пришлось тяжелее – ей эта нетерпимость была в новинку. До конца представления она сидела с таким видом, словно была готова разнести голову Стронга из своего «дерринджера», но финальный дуэт Мореля и Сэвилль оказался настолько бесподобно душераздирающим, что даже Сара забыла о тяготах реального мира. Когда зажегся свет, мы вскочили с мест и вместе со всем залом выкрикивали «браво» так рьяно, что заслужили от Мореля легкого мановения руки. Впрочем, стоило Саре заметить в ложе Теодора и Стронга, негодование ее вернулось.

– Право же, доктор, как вы это терпите? – воскликнула она, когда мы направлялись к выходу. – Ведь этот человек – полный остолоп!

– Как вам скоро станет известно, Сара, – мягко ответил Крайцлер, – человек не может себе позволить обращать внимание на подобные заявления. Хотя в интересе мэра к нашему делу имелся один аспект, который не смог оставить меня равнодушным.

Мне даже не пришлось об этом задумываться – идея пришла мне в голову сама по себе еще во время речи Стронга.

– Два священника, – сказал я.

Ласло кивнул.

– Именно, Мур. Эти два назойливых священника – ведь кто-то же организовал сегодня присутствие «духовных наставников» для сопровождения детективов. Но пока это неизбежно останется загадкой. – Он посмотрел на часы. – Отлично. Должны прибыть вовремя. Будем надеяться, что наши гости поступят так же.

– Гости? – спросила Сара. – Но куда мы едем?

– Ужинать, – просто ответил Крайцлер. – И я рассчитываю, что ужин дополнит весьма познавательная беседа.