Онлайн чтение книги Бесноватые
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Любитель обходных путей

К часу ночи, когда почти все уже было кончено (только кому-то еще предстояло умереть), в той же самой комнате появились новые лица и закипели новые страсти.

В спальне под камином отыскалось целых полдюжины свечей, которые и освещали сейчас комнату: две стояли в закопченной миске на складном стуле, еще две – на тарелке на стуле, принесенном из спальни, и две, просто прилепленные к полу, горели по обе стороны люка. Никогда за все время своего существования – с самого начала и, видимо, до того момента, как кирки рабочих обратили ее в пыль, – эта комната не освещалась так ярко. На крышке сундука с хлыстиком в руке сидел судья Джон Филдинг. Он казался вполне умиротворенным, хотя несколько раз, когда он не мог добиться ответа на какой-нибудь свой вопрос, олимпийскому его спокойствию приходил конец, и он принимался орать на Джеффри, а тот орал в ответ. После этого судья вновь обретал величественный вид, но продолжал задавать вопросы с прежней настойчивостью.

– Рано или поздно, – говорил он, – вам придется рассказать мне все. Хотя бы нам пришлось для этого просидеть здесь до самого рассвета.

– Но ведь почти обо всем вы уже знаете или догадываетесь, – отвечал Джеффри.

– Знаю, но не от вас.

– Возможно, что-то и не от меня.

Было слышно, как внизу, в коридоре, с кем-то тихо разговаривает Брогден. Здесь же, наверху, кроме них двоих были только воспоминания о недавних событиях.

– То есть вы хотите сказать, – в голосе главного судьи зазвучало недоверие, – что готовы были отпустить эту парочку? – Судья выбросил вперед свой хлыстик. – Вы всячески темнили, скрывая свои планы. Неужели, если бы я не заподозрил чего-то в этом роде, не явился сюда с двумя людьми и не поинтересовался вашими намерениями, вы позволили бы этим нарушителям закона уйти от нас? Уехать в Йорк, сесть на корабль и, возможно, вообще избежать наказания?

– В данных обстоятельствах – нет. Думаю, что нет.

– «В данных обстоятельствах». Что это за ответ такой?

– Самый правдивый ответ.

Лицо слепого под большой треугольной шляпой подалось вперед. Хлыстик задергался, как будто отыскивая люк в полу.

– Перестаньте! – крикнул судья Филдинг. – Здесь прозвучало уже столько признаний, что вам не о чем раздумывать. Когда эта женщина, Крессвелл, выкрикнула, что она действительно думает о докторе-убийце, он не колебался и признался во всем. Сказал лишь, что женщина ни в чем не виновата. Но в целом, я не сомневаюсь, это было сплошное лицемерие…

– Лицемерие, сэр?

– Не станете же вы спорить, что он вел себя как Тартюф?

– Все мы временами ведем себя как Тартюф. А Джордж Эйбил – вообще-то никакой не жулик и не обманщик. Его доброта, его пуританские замашки были вполне искренни. Он всю жизнь преданно возился с бедняками, хотя происходил из хорошей семьи и вполне мог бы ни о чем не беспокоиться. Просто он совершенно потерял голову и ополоумел.

– Это что, оправдание? Он нарушил закон. Или мудрость закона вы тоже станете отрицать?

– Нет, – ответил Джеффри, подумав, – пожалуй, не стану. Но не стану я и читать проповеди, поскольку сам мог повести себя не лучше.

– Никто не просит вас читать проповеди или оправдывать себя. Наказание вам я придумаю. А пока…

Судья Филдинг на мгновение задумался.

– Дело это чрезвычайно сложное. Сейчас все нити удалось распутать. Берясь за каждую, я ощущаю все их переплетение, но все же не могу до конца разобраться в докторе Эйбиле, его взаимоотношениях с этой женщиной, Крессвелл, а также почему он убил Грейс Делайт.

Но и тут, зная историю в целом, я о многом могу догадаться. И все же вам придется рассказать мне, почему вы начали подозревать доктора Эйбила и как – шаг за шагом – пришли к убеждению в его виновности. Вы заподозрили его с самого начала?

– Нет, сэр.

– Когда же?

– В пятницу вечером у меня не было и тени подозрения. Все мы были издерганы. Все больше в этом деле оказывалось странного. Одно обстоятельство сразу показалось мне подозрительным, о другом я должен был бы догадаться, если бы подумал немного. Но слишком часто мы не хотим задуматься о том, что нам уже известно. Однажды в субботу утром, когда мы сидели у вас в гостиной…

– Вот-вот! С этого и начните.

В окне за спиной судьи Филдинга можно было разглядеть кусочек реки, окрашенный бледным светом гаснущей луны. Но Джеффри не стал смотреть туда.

– В то утро вы, судья Филдинг, сказали мне следующее. «Хочу обратить ваше внимание, – сказали вы, – на одно обстоятельство, которое делает ваше поведение подозрительным. Почему вчера вечером вы пожелали на какое-то время остаться в одиночестве в комнате, где находилось лишь тело старухи?»

В этом моем желании, естественно, содержался скрытый мотив. Я хотел открыть сундук и проверить мое предположение, что сокровища нищей старухи действительно там. И я попросил доктора Эйбила отвести Пег к нему в дом, тут же на мосту, неподалеку, и побыть с ней, пока я обследую комнаты, – десять – пятнадцать, возможно, двадцать минут.

Но кто сообщил об этом вам? И почему? Известно, что я – сыщик, провожу расследование; так что просьба моя выглядела вполне естественно. Почему кто-то (кто-то, кому ничего не известно о спрятанных деньгах или драгоценностях) должен в чем-то заподозрить меня?

Об этой моей просьбе знали только Пег и доктор Эйбил. Вы сказали, что Пег вам ничего не говорила. Хотя в прямоте вас вряд ли кто-нибудь обвинит, но на прямо поставленный вопрос вы не станете отвечать ложью.

– Это вы говорите мне о прямоте? – поинтересовался судья. – Что ж, я вас прощаю. Продолжайте.

– Если Пег ничего вам не рассказывала, то ответ ясен. Тут-то и настало время пошевелить мозгами. И я припомнил и пересмотрел заново многие эпизоды прошедшей ночи.

С доктором Эйбилом я повстречался в «Винограднике». Пег побывала там незадолго до меня; она заходила узнать дорогу к дому Грейс Делайт. Пег сказала трактирщику, а также и доктору Эйбилу, что собирается найти там приют, поскольку ей некуда идти. Доктор Эйбил настоятельно советовал ей вернуться. Хотя ей он ничего не стал объяснять, но мне рассказал, почему он на этом настаивал. Об этом доме, сказал он, ходят дурацкие слухи, будто там водятся привидения. Якобы даже говорили, что кто-то умер там от ужаса.

– Ничего подобного я прежде не слышал. Но в тот момент разум мой находился в таком состоянии, что принял и это. Иными словами, я не удивился, увидев мертвую женщину, на теле которой не было ран. И лишь на следующий день противоречивость этой ситуации встала передо мной со всей очевидностью.

Предположение о том, что Грейс Делайт умерла от ужаса, было впервые высказано доктором Эйбилом: он пустил этот слух, хотя сам якобы в него не верил. Далее: если он действительно не хотел, чтобы взрослая девушка, которой почти двадцать один год, ходила туда, почему он ничего ей не объяснил? Почему он дожидался меня?

Мы с Пег обнаружили тело. Потом у меня произошла стычка с Хэмнитом Тонишем. После этого появился Табби Бересфорд с солдатами. Все это заняло некоторое время. Когда Табби начал молотить в дверь, я высунулся в окно и крикнул, что нужен врач. Если старуха умерла не от раны, то, значит, от ужаса или вследствие того, что ей было посещение свыше.

Тогда-то и возник доктор Эйбил. Хотя он обещал последовать за мной, но появился неожиданно и поспешно, как будто ждал где-то поблизости. Он сказал, что его задержал мистер Стерн. Человек, не столь растерявшийся, как я в тот момент, видимо, задумался бы, отчего это доктор Эйбил вообще явился туда и какую службу он намеревался нам сослужить.

Доктор Эйбил очень растерялся при виде крови, которая натекла из запястья Хэмнита Тониша, и у него вырвалось: «Чья это кровь?» Я попросил, чтобы он первым поднимался по лестнице. Хотя в руках у него были фонарь, трость и ящик с инструментами, поднимался он очень легко; ясно было, что с такой же легкостью он мог бы забраться в окно по наружным балкам. Поднявшись по стене, он совершил грубейшую ошибку (если, конечно, исходить из того, что он ничего не знал).

Грейс Делайт была его пациенткой: он сам говорил, что посещал этот дом ранее. Естественно ожидать, что врач, узнавший о смерти пациентки и не спросивший, где она лежит, направился в спальню. Доктор Эйбил поступил иначе. Он прошел прямо к сундуку, на котором вы сейчас сидите, как будто предполагал, что найдет женщину на полу рядом с сундуком.

Короче, он плохой актер и совестливый человек; он был потрясен не менее, чем Пег или я. Но все это мелочи по сравнению с тем, что сказал доктор, обследовав труп. Если вы, судья Филдинг, служили в армии и участвовали в боевых действиях…

Говоря это, Джеффри расхаживал взад-вперед по комнате. Тут он остановился и мгновенно осекся:

– Сэр, простите меня! Я забыл…

– Стоп! – с величественным жестом перебил его судья Филдинг. – Вы польстили мне, забыв о моей слепоте. И не так вы наблюдательны, как вообразили себе. Я ослеп, когда мне было восемнадцать. Отец мой был генералом, и хотя я не был в бою, но мог быть. Что же сказал доктор Эйбил?

– Он сказал, что у людей, умерших насильственной смертью, например от удара стилета, лица бывают искажены гримасой, а конечности – застывшие, как это и было у Грейс Делайт.

– Ну? Разве не так?

– Так, конечно. Но то, что мы называем «трупным окоченением», – оно обычно наступает лишь через какое-то время – может произойти и непосредственно в момент смерти, если она последовала от удара штыком или от пули.

– Так где же тут ложь?

– Ложь в том, сэр, что, по словам доктора Эйбила, те же симптомы могут быть у человека, умершего от ужаса без всяких ран. А я знаю, что это не так.

– Откуда?

– Должен, к стыду моему, признаться, что однажды мне довелось присутствовать при приведении в исполнение приговора военно-полевого суда. Приговоренный рухнул наземь и умер еще до того, как был произведен залп. И его конечности вовсе не были окоченевшими.

– Итак, добрый мой Джеффри, вы все это знали, но не заподозрили доктора Эйбила во лжи?

– Нет. Об этом я подумал лишь на следующий день. Дело в том, что поначалу я обманулся: я решил, что в старухе еще теплится жизнь, и попытался оживить ее.

– Что за ерунда! Если бы вы рассказали мне все в субботу утром…

В этот поздний час усталым людям было не до выяснения отношений. Джеффри остановился и взглянул на судью.

– Ладно, – произнес тот, прежде чем Джеффри собрался ответить ему. – Хватит препираться. Но я проглядел, может подняться шум. И мне придется объяснить, как я сумел докопаться до истины.

– Слава Богу, сэр! Это, по крайней мере, откровенно. Ну что ж, я снова ваш.

– Тогда продолжайте. Вы заподозрили доктора Эйбила. Не имея на то права, вы взяли двух констеблей, которых собирались использовать в личных целях. Вы отправились на Лондонский мост, намереваясь похитить драгоценности. Вы их нашли. Так?

– Мне было очевидно, что старуха умерла насильственной смертью. В этой ситуации у доктора Эйбила были все возможности скрыть истину, заявив приходским властям, что Грейс Делайт умерла от ужаса, то есть смерть явилась случайностью. Как я уже сказал Пег, в этом случае не должно было быть ни коронерского расследования, ни вскрытия. Именно так и поступил доктор Эйбил. С другой стороны, если он убил старуху, то как? Я сам готов был присягнуть, что не видел никаких ран на теле. И каковы были его мотивы?

– Мотивы? – Брови слепца поползли вверх; – Драгоценности, что же еще? Я сразу мог вам сказать, а потом-таки и сказал, что о старухином богатстве постоянно ходили слухи. А поскольку она была пациенткой доктора Эйбила, он вполне мог пронюхать о кладе.

– Мог, – согласился Джеффри. – Но почему он тогда не взял – даже не попытался взять – драгоценности? Нужно было спешить: ведь через два дня ему пришлось бы покинуть свой дом на Лондонском мосту. Может быть, дело было в том, что он не знал, где спрятан клад? Это было лишь предположение, в справедливости которого я мог убедиться лишь на месте. Грейс Делайт доверяла только своему сундуку; запоры она презирала, а окна занавешивала исключительно затем, чтобы никто не мог за ней подглядывать.

Что касается мотивов, то я подумал еще об одной вещи. Для врача божьей милостью, который долгое время за гроши лечил бедняков, «не шарлатана», как сказал хозяин «Виноградника», – и это подтвердили бы многие – поведение доктора Эйбила выглядело странным, если, конечно, оно не объяснялось какими-то очень вескими причинами, неизвестными нам.

Поэтому я послал ему записку с просьбой встретиться со мной в таверне «Радуга» на Флит-стрит. Я был уверен, что если он виновен в убийстве, то непременно придет. Там я рассказал ему длинную историю, которая сейчас вам известна…

– И очернили меня?

– Отчасти. В целом это была правдивая история.

– И вы послали его на Сент-Джеймсскую площадь? Зачем? Вы что, обнаружили какую-то связь между доктором Эйбилом и миссис Крессвелл?

– Нет. Я не умею читать мысли, и у меня нет черного камня доктора Ди[56]Ди, Джон (1527—1608) – математик и астролог, практиковал гадание с помощью «магического кристалла».. Мне вовсе не нужно было, чтобы он шел на Сент-Джеймсскую площадь, и я был изумлен, когда он согласился пойти.

История, которую я ему рассказал, – абсолютно правдивая и позволившая мне привести в порядок мои собственные мысли – имела целью сообщить ему две вещи. Первое: то, что в молодости Грейс Делайт была замужем за краснодеревщиком, то есть сокровище может оказаться в том единственном предмете мебели, в котором его можно было спрятать. Второе: что я неожиданно наткнулся на источник богатства и скоро приберу его к рукам.

Я ничего не опасался: если он был невиновен, то просто не придал бы значения моему рассказу. Если же убил он, то он попытался бы опередить меня и попал в ловушку. На другой стороне улицы, в «Голове короля», находились Диринг и Лампкин. Лампкин должен был последовать за мной, а Дирингу надлежало сопровождать доктора Эйбила, куда бы он ни пошел.

Тем временем поведение доктора Эйбила, с которым я встретился в «Радуге», навело меня на новые размышления. Он был очень возбужден; все время стучал кулаком по столу. И почему-то, как мне показалось, горел желанием навестить сэра Мортимера Ролстона. То, что я ему предложил, повергло бы в ужас весь Королевский медицинский колледж, он же, поколебавшись немного, согласился, – на мой взгляд, слишком быстро. Может быть, я просто домысливал: доктору Эйбилу понравилась Пег, он заботился о ее благополучии…

– Это вы так решили?

– Да, я так решил. Я и сейчас так думаю. Но было и еще кое-что. В Галерее восковых фигур я должен был встретиться с Китти, которая обещала сообщить мне что-то, что поможет Пег: это могло касаться только миссис Крессвелл. Не стану подробно останавливаться на том, как песенка про Лондонский мост, которую я услышал, стоя перед восковой женщиной с конечностями, окоченевшими, как у покойницы, подсказала мне, каким образом доктор Эйбил мог убить Грейс Делайт. Но я хочу напомнить вам, что майор Скелли попытался убить меня и поймать Китти Уилкис.

Я просто исходил из того, что Хэмнит Тониш – муж миссис Крессвелл. Но дело обстояло гораздо сложнее, в чем я и убедился, беседуя с Китти в турецких банях. Миссис Крессвелл повинна в двоемужии: она уже была замужем к тому времени, как встретилась с Хэмнитом Тонишем. Эта «верная Памела», Китти Уилкис, ни за что не желала признаться, что, будучи горничной миссис Крессвелл, она тайком прочитала второй брачный контракт, написанный на пергаменте.

С кем же он был заключен? Китти призналась, что слышала, как однажды миссис Крессвелл шепталась у себя в спальне с Хэмнитом Тонишем. «Так ты думаешь, тебе лучше было бы остаться с ним? – бросает мистер Тониш. – Думаешь, судьба твоя была бы более завидной с этой склянкой?»

– Склянкой?

– На жаргоне, сэр, так иногда называют терапевта или хирурга. Еще их называют «пиявками». И то и другое связано с кровопусканием. К воспаленному месту прикладывают кровососную банку, и она вытягивает кровь через проколы в коже, которые предварительно делаются ланцетом.

Такое кровопускание нередко практикуют в турецких банях. И когда я беседовал с Китти, то обратил внимание на небольшой сосуд с пуншем – он стоял рядом с чайным сервизом: этот сосуд был в точности, как кровососная банка. Такое кровопускание…

– Дорогой мой, – прервал Джеффри судья, причем в тоне его зазвучало высокомерие, – я знаю, как это делается, а также я знаю, что два и два в сумме дают четыре. Не стоит этого доказывать. Переходите к обстоятельствам более существенным.

– Все это оказалось весьма существенно для установления связи между Лавинией Крессвелл и доктором Эйбилом. Но у меня не было возможности немедленно приступить к расследованию: появился Брогден и принес известие о том, что Пег бежала из тюрьмы и что вы требуете, чтобы я немедленно отыскал ее, иначе ей не приходится рассчитывать на снисхождение.

– Мог я поступить иначе?

– Ну…

– Вы сами знаете, что не мог. Но одно обстоятельство, связанное с событиями в Рэнилеге, так и остается мне непонятным. Если эта женщина, Крессвелл, снова послала майора Скелли убить вас, откуда ей (а также ему) было известно, что вы там окажетесь?

– Я не думаю, что им это было известно. Сама она, конечно, ни о чем не станет рассказывать. Тем не менее, я думаю, что майор Скелли отправился затем, чтобы отыскать Пег и вернуть ее в тюрьму. В записке, которую Пег послала Китти из Ньюгейта, содержится просьба прислать какую-нибудь одежду и обязательно маску-домино, вечернее платье и темный плащ. По неосторожности Китти оставила эту записку в комнате Пег. Когда известие о том, что Пег бежала из тюрьмы, достигло Сент-Джеймсской площади, наша добрая Лавиния пошевелила мозгами и быстро сообразила, где ей искать беглянку. Я думаю, так оно и было, иначе как бы мог майор Скелли оказаться в Рэнилеге прежде меня? Тем не менее Пег его не слишком интересовала. Гораздо больше он был озабочен тем, чтобы свести счеты со мной, если я появлюсь там. То, что потом произошло, не доставило мне удовольствия.

Так или иначе, это был последний выпад миссис Крессвелл против Пег. Ничего нового в запасе у этой дамочки не было, да и времени у нее уже не оставалось. Мы это поняли, когда в полночь в воскресенье вернулись из Рэнилега.

Она бежала с Сент-Джеймсской площади. Хотя поначалу мы не знали, что она сбежала насовсем; но я обнаружил, что ящик ее туалетного столика пуст. Исчезли доказательства ее брака с Хэмнитом Тонишем. У меня оставалась одна надежда – найти доказательства ее брака с доктором Эйбилом. Запись об этом должна была обнаружиться в Лондонской коллегии юристов гражданского права, где хранятся все подобные записи. Что же обнаружилось тем временем?

К счастью, многое.

Доктор Эйбил все еще находился там: обстоятельства сложились так, что он вынужден был остаться. Зайдя якобы для того, чтобы навестить сэра Мортимера, он не смог (и не захотел) отказать ему в помощи, когда сэр Мортимер также узнал о бегстве племянницы из Ньюгейта и у него случился удар. И после этого он не смог уйти: пришел доктор Хантер, старый друг доктора Эйбила, который был о нем высокого мнения как о враче, и не пожелал отпустить его.

Доктор Эйбил и миссис Крессвелл сделали вид, что они незнакомы друг с другом. Вы говорили, ссылаясь на доктора Эйбила, что они обменялись буквально двумя словами, когда миссис Крессвелл просила его присмотреть за сэром Мортимером. Это была совершеннейшая ложь. Правда же состоит в том, что они довольно долго беседовали в ее комнате. Доказательств того, что они – муж и жена, я не нашел. Но обнаружил свидетельства их беседы.

– Вы говорите, – вмешался Джон Филдинг, – об отпечатках на рассыпанной по крышке стола пудре?

– Именно.

– И как вы их истолковали?

– После того как Хьюз рассказал о бегстве миссис Крессвелл, эти следы досказали остальное.

– Постойте, постойте, Джеффри! – Голос судьи вновь зазвучал резко и уверенно. – Пока мы не дошли до конца этой истории, давайте-ка вернемся к началу ее. Нам еще нужно поговорить обо всем, что касается поведения доктора Эйбила, и о деталях этого кошмарного убийства.

– Детали эти уже известны вам, сэр, из его собственного признания.

– Верно. Поэтому я и хочу их обсудить. Следует взглянуть на них глазами не столь хитрыми, как ваши, и не такими жалостливыми по отношению ко всяким негодяям.

Создавалось впечатление, будто до сих пор судья Филдинг таился в засаде. Сейчас он поднял руку, призывая Джеффри к молчанию.

– Итак, перед нами – человек, врач, который мог бы явить собою пример деяний более достойных, если бы не обуревающие его страсти, не вожделение, владеющее им. Допустим, он пытался бороться с этим – какой уважающий себя человек поступит иначе? Мы скажем: он был небогат – да, многие люди такого рода еще и обладают богатством. Мы скажем: он отдавал всего себя беднякам, – но ведь не он один (я, кстати, тоже). Мы скажем: он совершал добрые поступки, – но какому мерзавцу не случалось подарить полпенса ребенку или проявить доброту по отношению к собаке. Что же еще?

Подождите, Джеффри, пожалуйста, не перебивайте меня.

Этот врач был женат на женщине низкого рода, но с аристократическими замашками, которая в девичестве носила фамилию Крессвелл. Она решает занять более высокое положение и достигает – или думает, что достигла своего, – тайно выйдя замуж за Хэмнита Тониша, которого она считала и знатным, и богатым. Расчет ее оправдался, когда она стала любовницей сэра Мортимера Ролстона. Но тут выяснилось, что девушка, которую тот выдает за свою племянницу, на самом деле (как вы наконец соблаговолили сообщить мне) его дочь. Она начинает шантажировать сэра Мортимера.

Тем временем доктор Эйбил вознамерился снова заполучить эту женщину себе в постель. Вы верно поняли, что он решил ограбить старуху, убив ее вязальной спицей и объяснив ее смерть ужасом перед наваждением, вызванным ее собственным колдовством. С деталями его плана вы тоже разобрались вполне сносно.

Итак, он решает убить старуху. Для этого у него заготовлена заточенная вязальная спица, которая лежит в ящике с инструментами. Но доктор Эйбил колеблется, он никак не может решиться на убийство; а действовать надо срочно: очень скоро и старуху, и его самого выгонят с Лондонского моста. В защиту его вы скажете…

– Я ничего не скажу в его защиту.

– Нет? Ну, тогда слушайте дальше.

– С удовольствием.

– В пятницу вечером доктор Эйбил отправляется в «Виноградник» и там пьет, оплакивая свою горькую участь. Он наконец решается, и тут входит Пег. Доктор Эйбил понятия не имеет, кто она; он к тому времени еще не видел знаменитого портрета, о котором вы мне рассказывали. Но девушка говорит, что намерена искать убежища у Грейс Делайт. Если она туда явится, у него уже не останется возможности совершить убийство и взять драгоценности.

Поскольку мисс Ролстон, похоже, настроена решительно, он не пытается отговорить ее идти туда. Но ему нужно поспешить с убийством и ограблением. Он говорит, что проводит девушку, и просит ее подождать, пока он возьмет свой ящик с инструментами, который находится в другой комнате. В этой комнате никого нет и там находится дверь, которая ведет к туалету и еще – в переулок. По нему можно очень быстро добраться до пешеходной дорожки, проходящей под окном Грейс Делайт.

Вот когда он убил ее, и ни крика, ни вопля не издала она в момент убийства.

Уже через несколько минут доктор возвращается в «Виноградник», где находится мистер Стерн. Девушка ушла. Тут появляетесь вы. Он плетет свою историю о привидениях и лицемерно советует вам отправляться вслед за девушкой.

Но он никак не может успокоиться. Что там происходит сейчас? Что уже произошло? А если мисс Ролстон вообще туда не дошла? Подумайте, Джеффри, что испытывает в подобной ситуации натура преступная: она никогда сразу не отрешится от содеянного; не смог отрешиться и доктор Эйбил.

Ему не терпится узнать, как развивались события. Никто из посетителей трактира никогда не станет проверять, действительно ли человек выходил в туалет. К тому времени кроме доктора Эйбила в комнате оставался только мистер Стерн, который просто не обратил бы на это внимания. К тому же он так напился, что – как мы знаем – не мог впоследствии вспомнить, как напал в Чипсайде на стражника. Итак, преступник наш снова отправляется на мост.

Как сообщила вам мисс Ролстон, она была там «сама не знает, сколько времени», во всяком случае, достаточно долго, чтобы вы еще застали ее на мосту. Когда голова нашего доброго доктора еще раз просунулась в окно комнаты, тело еще не было обнаружено.

Грейс Делайт лежала там, где он ее оставил, когда убил, явившись совсем не в качестве внимательного доктора. Тут он услышал ваш с Пег разговор: вы громко обсуждали, что же могло произойти в доме. Тогда убийца прибегает к трюку, который, по его мнению, заставит вас окончательно поверить, что старуха умерла от ужаса.

Он забирается в комнату. В этот момент мисс Ролстон выкрикивает: «Боже, Боже, ну почему вы никогда мне не верите?» – и распахивает дверь. Убийца, являющий собой фигуру более кошмарную, чем самый ужасный персонаж в романах моего братца, издает нечеловеческий крик, как будто от ужаса, приподнимает старуху за плечи, роняет, после чего возвращается в «Виноградник», оставляя мистера Стерна в полной уверенности, что выходил исключительно по нужде.

Судья Филдинг вытянул вперед свой хлыстик.

– Вы о многом догадались, – произнес он. – Но приходило ли вам в голову также и это? Что крик на самом деле издал преступник? Что голос принадлежал не женщине, а мужчине?

– Да. Точнее говоря, я заподозрил все это задолго до того, как понял, что преступление совершил доктор Эйбил. Когда я ранил Хэмнита Тониша и он потом свалился в люк, он издал точно такой же крик – пронзительный и какой-то булькающий. Сэр, почему вы столь подробно выясняете то, что и так хорошо известно? Для чего вы стараетесь доказать, что дважды два – четыре?

– Для того, – отвечал судья, – чтобы услышать ответ на вопрос, который я задал вам вначале.

– Да, сэр?

– Но прежде, – продолжал судья, – я должен подвести итог тому, что услышал от вас о событиях, произошедших вечером в субботу. Вы с мисс Ролстон возвратились из Рэнилега на Сент-Джеймсскую площадь. Доктор Эйбил перед этим долго беседовал с миссис Крессвелл (давайте уж и дальше ее так называть) в ее комнате. Видимо, вскоре после того, как приехал доктор Хантер?

– Да.

– Доктор Эйбил сидел перед туалетным столиком. В том месте, где стоял его ящик с инструментами, на просыпавшейся пудре остался продолговатый отпечаток. Так? Там же были смазанные отпечатки руки: это он несколько раз стукнул по столу, в чем-то убеждая миссис Крессвелл, что-то ей доказывая. Правильно? Кроме того, вы обратили внимание на след – как будто от швабры, а на самом деле – от трости, прислоненной к столу. Тогда вы и решили, что собеседником миссис Крессвелл был не кто иной, как доктор Эйбил?

– Так я понял отпечатки на пудре.

– Не говорил ли он миссис Крессвелл, что совершил это убийство ради нее? Или сказал просто, что заполучил драгоценности, что отдаст их ей, если она согласится бежать с ним в далекие края и жить под счастливыми небесами?

– Вероятнее всего, они и собирались бежать. Но куда именно – я не могу сказать.

– Значит, будучи в опасности, боясь, что замысел ее раскроется, она и позволила себя уговорить? Если не ошибаюсь, Диринг следил за доктором Эйбилом с субботы и продолжал следить сегодня? Поскольку же дверь дома Грейс Делайт была заперта, а окно закрыто изнутри, никто не мог забраться туда, кроме доктора Эйбила? Ведь только у него был ключ, который он заказал слесарю в Чипсайде? И вы считали, что по крайней мере один из них окажется в ловушке, которую приготовили им вы с Дирингом?

– Так и получилось.

– Действительно. И тем не менее вы вознамерились отпустить этих людей уже после того, как они попадутся?

– Я… признаюсь, я думал об этом.

– Это я и хотел узнать. Уже поздно, как вы изволили заметить; вы были со мной откровенны, так что можете идти. И все же. Эта женщина подсылала к вам убийц. Человек этот обманывал вас – как, впрочем, и вы его. Он даже написал анонимное письмо, чтобы отвести подозрения от себя и направить их на вас. И тем не менее вы раздумывали: а не отпустить ли вам их? Неужели потому, что сами чуть не повели себя, как они?

– Нет. Я не хотел, чтобы Пег узнала правду о своем происхождении. Миссис Крессвелл, конечно же, не станет молчать об этом в суде. Ей это не поможет, но позабавит ее. Теперь Пег знает все. Это выяснилось сегодня вечером. Она говорит, что ей все равно. Но я не уверен, скажет ли она то же самое впоследствии.

– Значит, окончательный ваш ответ…

– Отрицательный, сэр. Я не мог отпустить их. Я достаточно долго наблюдал за ними. А после того, как здесь, в этой комнате, выяснилась вся правда… Нет, даже мое терпение имеет пределы.

Судья Филдинг откинулся назад.

– Что ж, мой дорогой Джеффри, – сказал он. – Я хотел преподать вам урок. Сейчас, когда у вас столько денег, вы оставите службу, но урок этот уже не забудете. Закона вам больше бояться нечего. Я вас прощаю, ступайте с миром. Вы знаете теперь, что нет ничего дороже истины.

Едва держась на ногах от усталости, Джеффри Уинн повернулся и направился к люку, по бокам которого горели две свечи.

– Согласен, – сказал он, останавливаясь. – Только…

– Вы все же сомневаетесь?

– Только в том, сэр, что не дано знать ни вам, ни мне. «Что есть истина?» – издевательски спросил Пилат и не стал дожидаться ответа.