Онлайн чтение книги Чёрный Дьявол
8

Пристав Баулин еще с вечера собирался поехать к Груне Безродной. Ясно было, что Степан погиб в тайге. Но утром пришел пароход, а с ним и грозный циркуляр, где приказывалось Баулину уничтожать хунхузов, ловить русских бандитов, бороться с нашествием беспаспортных маньчжуров и корейцев, гнать из устьев рек японских рыбаков, которые во время хода лососевых преграждали сетями речки и вылавливали почти всю рыбу, ловить браконьеров и разных бродячих людей. Баулин, прочитав приказ, по-мужицки выматерился:

— Хорошо писать циркуляры, сидючи в кабинетах. Сотня казаков и я — это на такую тайгу. В бога мать! Сгинул Безродный, а где? Тут и с десятком тысяч казаков не найти.

Баулин мысленно представил свои владения, которые растянулись на тысячи километров к северу. Как за эти семь лет изменилась тайга, сколько выросло новых посёлков, а для каждого из них нужно его неусыпное око. Шел тысяча девятьсот тринадцатый год. Народ ехал и ехал в глушь таежную. Один за другим вырастали поселки, по речке Топаузе — Крещатик, Брусилово, Импань… На Голубой реке участник русско-японской войны георгиевский кавалер Пополитов обосновал деревню Кавалерово. За Кенцухинским перевалом ширился рабочий поселок Тетюхе. Там заправлял голландский купец Бринер — добывал серебряно-свинцовую руду, выплавлял серебро и вывозил за границу.

На рудниках вспыхивали бунты, которые тоже должен был подавлять Баулин.

— И ведь едут-то все больше те, кто бунтовал в России. А, черт, попробуй справься со всем этим народом. Начальству хорошо, а Баулин за все отдувайся. А платят — что и на жратву мало. Как тут не разрешить тому же японцу ловить рыбу в устье? А, наплевать на все!

И Баулин на многое смотрел сквозь пальцы. А край грабился, по тайге бродили искатели золота, руд, которые столбили свои участки, чтобы потом выгодно их продать; зверя били без всяких запретов круглый год, горела тайга. Десятки тысяч бродячих людей наводняли ее. За границу уходило золото, панты, корень женьшень, пушнина…

— Поеду к вдове Безродного. Эта вдовушка озолотит меня, и не надо будет думать о хлебе насущном. Могу и в отставку подать, сам купцом заделаюсь, — решил Баулин и приказал вестовому седлать коня, поднимать по тревоге казаков.

Груня спокойно приняла Баулина. Стоя у стола, не приглашая сесть Баулина, выслушала его.

— Все обыскали, но труп Степана не нашли, — сказал Баулин. — Убит он, это точно. — Усмехнулся: — Хоть бы сесть пригласила.

— Садись. За весть спасибо, давно ждала.

— Так вот, Груня, человек я холостой, выходи за меня замуж. Как-никак пристав, — без обиняков предложил Баулин.

— От одного злодея избавилась, а теперь ты?

— Это я-то злодей?

— Да, господин Баулин, вы одного поля ягода со Степаном. Ведь я все знаю. Иди в другом месте поищи бабу.

Баулин вспыхнул. Вскочил, грохнул своей шашкой об пол:

— Меня гнать! Ну, я это тебе припомню!

Пулей вылетел из дому, вскочил на коня и с казаками ускакал в сторону Кавалерова.

Груня устало вздохнула. Сватовство ей уже надоело. Приходили к ней вдовые мужики, парни. И Груня с горькой усмешкой говорила им:

— Не ходите вы ко мне, люди, за ради бога. Ни за кого я замуж не пойду, а если уж пойду, то за любимого.

Но любимый не шел к ней. Как-то на улице встретила Федьку, остановила его, спросила:

— Чего не заходишь?

— Да недосуг, — ответил Федька и отвел глаза в сторону от запавших глаз Груни.

— Приезжал Баулин, заверил, что моего в тайге кто-то хлопнул. Хлопнули — это точно, вот уже и весна на носу, а его все нет.

— А ты знаешь, у меня есть думка, что Степана придушил Черный Дьявол. Я ведь его след видел. А Безродный, потом мне говорили мужики, пошел по моим следам. Хотели они упредить меня, но не смогли — мы с тазами зашли в такую глушь, что отыскать нас было трудно.

— Может быть, и так, Безродный боялся Шарика… Теперь я свободна.

— Ну и что?

— Измаялась я. Люблю я тебя, Федя.

— Любишь? — удивился Федор. — М-да. Но, чую, невеста не по моим зубам. А потом, как же это, ведь ты была женой убийцы? Нет, не смогу я жить с тобой.

— Но ведь я помню твои слова, когда ты кормил Шарика, ты так много хорошего тогда говорил…

— Ты все слышала?

— Да. И слезы твои у речки.

— Эх, Груня, любил я тебя, может, и сейчас люблю, — погрустнел Федька. — А что скажут люди? На дармовщину, скажут, позарился? Ведь все, что есть у тебя, нажито с крови людской.

— Тебя богатство беспокоит? Так я раздам его людям, приду к тебе нищенкой. Возьмешь после этого? Начнем жить с мотыги.

— Начать жизнь с мотыги… Это хорошо ты сказала. Но не в том дело, Груняша. Не в том. Просто мне надо душой переболеть. А так, сразу… Нет, не могу. Не судьба, видно, нам жить вместе.

— Ну и на том спасибо, что правду сказал. Прощай. Может, когда и встретимся… Только, пожалуй, теперь я свое добро не раздам нищим, а найду таких людей, которые его пустят на доброе дело.

Про отказ Федора жениться на Груне узнала деревня. Иные пожимали плечами, другие откровенно крутили выразительно пальцами у виска: мол, того, чокнулся, пропал мужик. И невдомек людям, что для Федора сытость, деньги — не все. Ему нужно счастье — тихое, доброе и лучше всего незаметное.

Груня распродавала свое хозяйство. Лавку и дом купил тороватый купчишка из Владивостока. Около двух тысяч рублей пожертвовала она на школу, простила всем долги. Оседлала своего любимого Воронка, вскочила в седло, огрела коня плетью, гикнула и понеслась неведомо куда, только и успела крикнуть:

— Прощайте, люди! Лихом не поминайте! Унесла свою душу, душу непонятную, неизведанную, бабью душу-загадку.