Онлайн чтение книги Черный торт Black Cake
Сейчас

Частичка дома

Кто все эти люди, о которых говорит мать Бенни? Какое отношение имеют они к ее маме? А сестра, о которой она упоминала? Бенни пока не понимает, что же произошло. И даже не уверена, что хочет это узнать. Она напугана, чувствуя, что от нее ускользает смысл прозвучавших слов. Ей просто нужна ее мама – та, какой она была прежде.

Бенни говорит мужчинам, что ей нужно в туалет, но вместо этого идет дальше по коридору в комнату, где она росла, и принимается рыться в своей сумке на колесиках.

Вот.

Она разворачивает старый университетский свитшот, много лет назад доставшийся ей от брата, и вынимает мерную чашку из непрозрачной пластмассы. Чашка старше ее самой. Она из тех времен, когда мама была молодой новобрачной, только что приехавшей в Америку. Унции на одной стороне, миллилитры на другой.

«Возьми это, – сказала мама Бенни, когда та упаковывала вещи для переезда в кампус. Она засунула чашку в большую сумку Бенни и похлопала по ней. – Куда бы ты ни поехала, у тебя будет с собой частичка дома».

Впоследствии Бенни, собирая чемодан перед очередной поездкой, всегда прятала среди одежды старую чашку – напоминание о днях, проведенных с мамой в кухне.

Когда мать впервые показала ей, как готовить черный торт, Бенни едва доставала носом до края кухонной столешницы. Мама наклонилась и вытащила из нижнего кухонного шкафчика огромную банку. Одна из хитростей состояла в том, чтобы вымачивать сухофрукты в роме и портвейне целый год, а не просто несколько недель.

«Это островное блюдо, – сказала мама. – Это твое наследие».

Мать ставила тесто в духовку и усаживала Бенни на темно-зеленый табурет. Она говорила, что табурет такого же цвета, как деревья, поднимающиеся прямо из воды в той местности, где она росла. Бенни воображала широкое темное море, пронизанное высокими стволами, – они были похожи на секвойи в национальном парке, куда их с Байроном возили родители; парк находился севернее по калифорнийскому побережью. Она представляла себе, как эти деревья стоят, подобно гигантским часовым, а высокие волны омывают их стволы.

«Когда-нибудь ты их увидишь», – обещала ей мать.

Бенни все детство лелеяла мечту, что однажды мать и отец отвезут ее с Байроном на остров, но этого так и не случилось. Только через много лет Бенни поняла, что растущие из воды деревья – это мангры, заросли приземистых вечнозеленых кустарников, укореняющихся в приливной зоне, где пресная вода смешивается с морской. Их корни, среди которых устраивают себе жилище как морские, так и наземные существа, крепки и уязвимы одновременно. В манграх вообще много всякого понамешано. Чем-то похоже на Бенни.

Ее мама лет двадцать или около того пользовалась одной и той же мерной чашкой. И вот как-то раз папа отвез Бенни и Байрона в универсам, чтобы купить ей замену. В итоге они выбрали большую мерную чашку из толстого стекла.

– За черный торт, который ты будешь делать с ее помощью! – сказал отец, поднимая чашку и словно произнося тост.

– О-о! – открыв упаковку, воскликнула мать.

Она поставила новую сверкающую чашку на кухонный стол и пользовалась ею почти каждый день, но только не при изготовлении черного торта. Когда наступало время выпечки, мать, порывшись в нижнем ящике буфета, выуживала старую пластмассовую чашку, после чего прогоняла из кухни всех, кроме Бенни, и принималась измерять и смешивать.

Даже когда Бенни выросла и стала жить отдельно, выпекание рождественских десертов вместе с мамой оставалось ежегодным ритуалом. Бенни приезжала домой каждую зиму, чтобы приготовить жженый сахар, растереть масло, просеять панировочные сухари. И всякий раз привозила с собой старую мерную чашку. И, увидев эту чашку, мама обнимала Бенни, целуя ее в шею: чмок-чмок-чмок.

Потом произошла ее размолвка с родителями в тот ужасный День благодарения[10]День благодарения – традиционный семейный праздник, который уходит корнями в эпоху первых переселенцев и в настоящее время знаменует начало рождественского сезона. В США отмечается в четвертый четверг ноября., за два года до смерти папы, и Бенни совсем перестала навещать мать. Но к тому времени Бенни успела превратиться в человека, умеющего предсказывать погоду по горсти муки и ощущать вкус земли в ложке тростникового сахара. И это заставило ее пойти на кулинарные курсы. Да, и бросить колледж. С чего, как понимает теперь Бенни, все и началось…

Принятое много лет назад решение Бенни уйти из элитного университета вбило клин между ней и ее семьей. Трещина ширилась, по мере того как росло разочарование родителей в дочери. Они были сильно раздосадованы, когда та уехала в Италию на кулинарные курсы. Вернувшись в Соединенные Штаты, Бенни перебралась в Аризону и поступила в художественный колледж. Даже ее брат был озадачен таким поворотом событий. Три человека, которых Бенни любила больше всего на свете, откровенно недоумевали: зачем она так разбрасывается?

Для Бенни же этот переезд имел смысл. Может быть, она видела особый интерес в том, чтобы делать что-то своими руками на кулинарных занятиях, исследовать применение цвета и текстуры в кондитерских изделиях. Может быть, ей пошла на пользу визуальная стимуляция, ведь Бенни на целый год погрузилась в созерцание итальянского города, такого многоликого и говорливого, с фасадами горчичного оттенка и цвета сомон[11]Цвет сомон (от фр. saumon – лосось) – розовато-желтый., с мрамором фонтанов, скользким от воды. Во всяком случае, Бенни твердо знала, что вернулась в Штаты с желанием более серьезно заняться живописью. Она чувствовала: правильное сочетание кулинарии и искусства в ее жизни поможет ей найти себя.

Бенни вовсе не мечтала проводить в кухне целый рабочий день, ей скорее хотелось находиться в окружении красивых уютных вещей и приятных людей. Она с удовольствием сидела бы одна в собственном кафе до прихода первых посетителей, делая наброски в альбоме и глядя, как утреннее небо в окне постепенно меняет цвет с синего металлика на нежно-золотистый. В своем кафе она обучала бы детей культуре с помощью кулинарии. В общем, Бенни хотела делать все по-своему и чтобы у нее все получалось. Что может быть лучше, чем жить в безопасном пространстве – той жизнью, которую она всегда будет контролировать?

Но Бенни была отпрыском Берта и Элинор Беннет, а для Беннетов такой путь не годился. Если вы из Беннетов, вам надлежит окончить колледж, поступить в аспирантуру, найти настоящую профессию. В свободное время занимайтесь чем угодно. Если ваши родители – Берт и Элинор, вы делаете ставку на свою университетскую степень, утверждаете свое влияние, накапливаете состояние и о ваших слабых местах не знает ни единая живая душа.

Короче говоря, вы становитесь Байроном Беннетом.

Бенни продолжает вертеть в руках мерную чашку. Пластмасса покрыта трещинами, оттого что чашку постоянно роняли, к тому же Бенни нагревала ее или наливала туда что-то горячее, хотя мать просила ее этого не делать.

Бенни клала в мерную чашку сливочное масло и растапливала его в микроволновке.

Бенни пила из мерной чашки подогретое вино, сидя в одиночестве за столом, накрытом для двоих.

Бенни ела суп из мерной чашки, ощущая неутихающую боль от синяков на лице и шее.

Бенни прихлебывала из чашки чай, чувствуя, что от нее отвернулся родной брат.

Сейчас Бенни прижимает чашку к груди, поглаживая пальцами остатки ярлыка. Прошло без малого пятьдесят лет, а он не отстал полностью. Рука матери прикасалась к этой пористой резинке всякий раз, как она отмеряла муку, рис, бобы или масло, всякий раз, как готовила угощения на день рождения, праздничный ужин или для благотворительного вечера. Бенни подумала: интересно, осталась ли на чашке частичка маминой ДНК? Может быть, ее мама не совсем исчезла с этой земли? Ученые находят во льду следы ДНК, насчитывающие сотни тысяч лет.

Бенни достает из кармана джинсов смартфон и набирает голосовую почту. В сотый раз она слушает сообщение месячной давности – от мамы.

Четыре слова: «Бенедетта, пожалуйста, вернись домой». Бенни опускает голову, с трудом сглатывает, перед глазами все расплывается, и она едва различает, как в мерную чашку капает слеза.

Тоска по дому

Бенни слышит, как с другого конца коридора ее зовет Байрон, но она не отвечает. Она не готова вернуться и слушать продолжение истории матери. Ей надо подумать. Бенни оглядывает бирюзовые стены комнаты, где она спала почти каждую ночь до семнадцати лет. Родители покрасили стены в этот цвет по ее настойчивой просьбе. Вспоминая это, она улыбается. Почему она не вернулась в Калифорнию раньше?

Бенни могла бы увидеться с матерью месяц назад, даже неделю назад, но у нее и в мыслях не было, что мать больна. И разумеется, Байрон, черт бы его побрал, позвонил, когда было уже слишком поздно. Поэтому Бенни медлила с приездом, надеясь, что за этот месяц получит финансирование от банка для своего бизнес-плана. Надеясь, что вернется домой к маме и Байрону и отчитается за все то время, что отсутствовала. Надеясь доказать, что была права, выбрав собственный путь, вместо того чтобы следовать советам родителей.

В то время как мать Бенни стояла, облокотившись на кухонную столешницу в Калифорнии, сгусток крови медленно продвигался снизу вверх в ее легкие. А Бенни все еще была в Нью-Йорке, где ее только что уволили с дневной работы и она, сев не на тот автобус, оказалась именно перед таким кафе, хозяйкой которого ей хотелось бы стать. Кафе, украшенное задолго до начала рождественских праздников, находилось по соседству с небольшим книжным магазином, и этого квартала еще не коснулась реконструкция.

Бенни вошла в кафе и сразу успокоилась, услышав, как звякнула о блюдце толстая глазурованная чашка, как пронзительно завыла и заскрежетала кофемашина. Умиротворяюще подействовал даже аромат бекона, проникший под капюшон ее шерстяной накидки. Бенни не ела мяса, но ей пришлось признать, что в запахе бекона есть нечто притупляющее ностальгию.

Это кафе напомнило ей об одной старой калифорнийской закусочной, куда отец приводил ее с братом в детстве. На парковке там были кран и ведро, и папа разрешал детям помыть машину. Потом они оставляли ее высыхать на солнце, а сами шли в закусочную подкрепиться. Такую еду подавали только в подобных местах. Это было задолго до того, как Бенни уехала учиться в колледж, потом в Европу, потом в Аризону, потом в Нью-Йорк. Тогда ей в голову не могло прийти, что она не поладит с отцом.

Ее папа умер шесть лет назад. Бенни скоро стукнет тридцать семь. Увы, она по-прежнему хаотично меняла работу, так и не сумев получить в банке кредит на открытие собственного кафе. Но подобно тем, кто умеет предсказывать изменение направления и силы ветра, Бенни предчувствовала грядущие перемены в жизни. Она экономила деньги, не падала духом, как бывало еще год назад, и намеревалась предпринять еще одну попытку осуществления своих бизнес-планов. Тем более что она понятия не имела, чем ей еще заняться.

То кафе, на которое Бенни наткнулась в Нью-Йорке, закрывалось. На входной двери висело объявление. Если она сумеет заплатить за аренду, то поставит там кресла и кофейные столики с электрическими розетками для телефонов и ноутбуков. Она организует мягкое освещение, подберет теплые тона интерьера, освободит пространство в центре. Предложит очень краткое меню и лишь один фирменный десерт на каждый сезон. Ее зимним десертом будет мамин черный торт.

Бенни необходимо было срочно найти работу. Последнее увольнение здорово ей навредило, но все же она считала себя правой, поскольку отказалась лгать клиенту. Дело не в том, что Бенни не умела придерживаться скрипта кол-центра, как предположил ее начальник. Просто она поняла, что человечным тебя делает готовность импровизировать. Проблема в том, что скрипты – как битвы. Надо выбирать, когда соглашаться с ними, а когда нет. И надо быть готовым испытать на себе последствия.

В тот раз Бенни ответила на звонок клиента стандартной фразой: «Меня зовут Сондра, чем я могу вам помочь?» В этой компании нельзя было называть свое настоящее имя. Выбиралось легкое для произношения прозвище, оно должно было звучать лучше, чем подлинное ваше имя, – ну хоть сравните мягкое, чуть носовое «Сондра» и «Сандра», с этим открытым «а». Бенни поднаторела в этих тонкостях, стараясь, чтобы клиенты в беседе с нею чувствовали себя комфортно. В этом ей помогал скрипт, в котором был список подходящих приветствий и перечень контрольных вопросов. Код ошибки, серийный номер, минутку, пожалуйста, и так далее, и тому подобное.

Бенни сообщила клиентке, что проблема состоит в несъемной печатающей головке, но, к сожалению, на данную модель гарантия больше не распространяется. Она добавила, что не стоит обращаться за помощью, поскольку одна консультация, без ремонта, обойдется клиентке в половину стоимости нового продукта.

«Надо же, я почти не пользовалась принтером», – удивилась клиентка.

«В этом-то и проблема, мэм, – сказала Бенни. – Техника такого рода не подходит для людей, которые не пользуются принтером ежедневно или, по крайней мере, регулярно».

До этого момента в разговоре Бенни еще придерживалась рекомендуемых формулировок.

«Но когда я покупала принтер, никто мне этого не сказал, – заявила клиентка. – Помимо того, что теперь я вынуждена спустя всего два года покупать новый принтер, это похоже на пустую трату материалов. Разве мы не должны стремиться к снижению отходов?»

«Да, мэм, полностью с вами согласна», – сказала Бенни.

По словам босса, который проходил мимо ее стола и услышал этот разговор, именно следующее высказывание Бенни стало причиной ее увольнения.

«Увы, – говорила Бенни, – мы живем на свалке электроники, начиная с принтеров и компьютеров и кончая неисправными мобильными телефонами, которые нас вынуждают менять на новые, более совершенные модели. И это, мэм, одна из основных причин ухудшения экологии, отчего в настоящее время страдает наша планета».

Бенни не забыла спросить: «Я могу чем-то еще вам помочь?»

Однако это ее не спасло, хотя она не сомневалась, что клиентка осталась в какой-то степени удовлетворенной, поскольку все, что нам нужно, – это признание другим человеком нашей правоты.

По крайней мере, начальник лично ее уволил. А бедняжка Джоани в свое время узнала об увольнении в тот момент, когда не сработала электронная карточка-ключ, открывающая дверь для персонала в ее офисе. Бенни было очень обидно за любимую подругу. Она даже явилась туда, чтобы высказать менеджеру, что она думает по этому поводу, после чего охранник вывел ее на улицу. Но этот эпизод лишь усилил негодование Джоани. Она последними словами ругала эту долбаную работу, этого проклятого босса, эту трусливую Бенни, которая до сих пор не сказала родителям о Джоани. В который раз!

Бенни думала, что сможет увеличить доходы за счет продажи своих рисунков. Она не пыталась ничего продавать, однако люди, видевшие, как она делает наброски в разных кафе и аэропортах, а однажды в прачечной самообслуживания, предлагали за них плату – правда, смехотворную. Тогда она растиражировала рисунок из прачечной на плотной шероховатой бумаге, вставила копии в рамки и на заработанные деньги оплатила ренту за месяц.

Поначалу Бенни ощущала себя мошенницей, но потом ход ее мыслей изменился. Она училась рисовать, так ведь? И раз уж ей платили за рекламу по выходным в торговых центрах, когда она потела в карнавальном костюме, изображая какого-нибудь зверя, почему бы ей не получать хорошие деньги за рисунки? Она не пробовала этого раньше только потому, что не считала возможным.

Бенни достала альбом и положила его на столик. Рисование, как и кулинарные опыты, обычно проясняло голову, но сейчас она продолжала думать о папе и маме. Наверное, какая-то особая атмосфера была в этом кафе… Бенни собралась уходить, и в тот момент у нее созрело решение. Нынешней зимой она непременно вернется домой. Месяц прошел с тех пор, как мать оставила ей на мобильном голосовое сообщение.

«Бенедетта, пожалуйста, вернись домой».

Может быть, мама готова извиниться. Может быть, Бенни готова ее выслушать. К тому же мамин голос казался усталым. А мама никогда не говорила усталым голосом. Да, определенно, пришло время возвращаться.

Ожил телефон Бенни. Номер ее брата. Брат никогда ей не звонил. Все вдруг разом вступили в контакт друг с другом.

Прислонившись к стене своей старой спальни и чувствуя, как через свитер проникает холодок, Бенни не может отделаться от мысли: а вдруг сейчас она выйдет в коридор и увидит мать? Или отец заглянет в комнату с характерным прищуром: мол, что за странного цвета тут стены? Как хочется верить, что все еще можно исправить…

Байрон

Телефон Байрона вибрирует на кухонной столешнице, его экран вспыхивает – раз-два, раз-два, как молния, прорезающая толщу облаков. Байрон ощущает в себе такую же вибрацию. Где Бенни, черт возьми?

– Извините, я на одну секунду, – говорит он мистеру Митчу.

Он поднимается, чтобы выключить телефон, и узнает номер.

Линетт.

С тех пор как они разговаривали последний раз, прошло три месяца. Вероятно, она слышала о его маме.

В тот вечер, когда Линетт ушла от него, Байрон стер ее номер из списка контактов. Он с чувством удовлетворения нажал «Удалить», словно Линетт могла ощутить, как его презрение пульсирует в эфире, и это заставило бы ее пожалеть о поспешном разрыве с ним. Только позже до него дошло, что, перед тем как захлопнуть входную дверь, Линетт успела освободить свою половину стенного шкафа в спальне, положить свой ноут и зубную щетку в сумку, а недавно подаренные им серьги – на письменный стол в его кабинете.

Поначалу ничего из этих перемен Байрон не заметил, потому что вспыхнула ссора и все его внимание было сосредоточено на Линетт, которая яростно жестикулировала, заливаясь слезами. Последнее время она часто устраивала такие сцены. Плакала, кричала, приставала к нему с планами на будущее. Ну кто в наше время говорит о будущем? И вообще Байрону не нравилось, когда на него давили. Разве для нее ничего не значит то, что они живут вместе? А его предложение опекать ее племянника Джексона тоже не в счет? Почему, что бы ни делал Байрон, ей всегда мало?

Формально Байрон стал встречаться с Линетт уже после окончания съемок документального фильма, над которым они оба работали. И все же, едва увидев ее, он решил: попытка не пытка. Он точно знал, чего хочет, когда в перерывах между съемками уводил ее поболтать в уголок, захватив со стола сэндвичи и фруктовые салаты, привезенные кейтеринговой компанией. Он преследовал вполне определенную цель, пригласив домой на барбекю режиссера и всю съемочную группу. Он понимал, что делает, глядя, как Линетт выходит из его дома на террасу, как от созерцания чудесного вида медленно раскрываются ее губы и она полной грудью вдыхает морской воздух.

Чересчур банально было бы говорить, что он не мог устоять перед ее очарованием, что его покорили ее пышные волосы, или изгибы тела, или шоколадные пальчики с крошечными бордовыми ногтями, летающие по клавиатуре ноутбука, или то спокойствие, с каким она передвигалась в суматохе съемочной площадки. Линетт отличалась от других людей тем, что существовала в ином пространственном измерении, и Байрону хотелось остаться там с ней наедине.

Под конец Линетт стала очень требовательной к Байрону, хотя поначалу ее многое в нем привлекало. На первых порах она, казалось, ничего не имела против его статуса, профессионализма, дома с видом на Тихий океан. Потом между ними стали возникать недоразумения, и она вдруг захотела, чтобы он перестал тащить домой рабочие проблемы.

Линетт, которая не встретила бы Байрона, не будь он продюсером того документального фильма.

Линетт, которая, как он догадывается, в других обстоятельствах даже не взглянула бы на него.

Линетт, чья шея пахла мускатным орехом.

Линетт, хлопнувшая дверью, когда уходила от него навсегда.

И теперь, впервые за три месяца, на экране его телефона вспыхивает номер Линетт. Может, дело совсем не в его маме? Может, Линетт что-то от него нужно? Спросить про маму – это просто предлог. Его друг Кабель назвал бы его придурком за такие предположения. Кабель сказал бы, что, конечно, Линетт звонит, чтобы узнать о маме. И он не стал бы стесняться в выражениях, если бы думал иначе.

Байрон позвонит Линетт позже. Или, возможно, не позвонит. Ведь это она его бросила. Он ощущает эту застарелую боль за грудиной. Он взбешен тем, что Линетт пытается к нему подобраться. Байрон бросает еще один взгляд на вспыхивающий экран смартфона, а потом отклоняет вызов.

Байрон и Бенни

Байрон хочет дослушать до конца послание матери, но Бенни вышла и бродит по дому. Она всегда говорила, что ей нужно в туалет, когда хотела сбежать и заняться чем-то другим. Он без труда находит сестру в ее старой спальне. Бенни напялила на себя допотопный университетский свитшот и прижимает что-то к груди.

Она смотрит на него, нахмурив брови. Он знает, о чем она думает.

– Кто она такая, Байрон? – спрашивает Бенни.

Байрон качает головой.

– Не имею понятия, – отвечает он. – Я тоже впервые слышу о том, что у нас была сестра.

– Я не про сестру. Я говорю о Кови. Кто она такая? – Бенни ежится. – Какое отношение она имела к нашей матери? Должно быть, они знали друг друга, раз у них было так много общего. Остров, море, черный торт. Ты так не думаешь?

– Не знаю, честно говоря.

– На прослушивание уйдет слишком много времени. Давай пойдем и попросим мистера Митча быстро все объяснить.

– Нет, ты же слышала – он не собирается ничего рассказывать. Давай вернемся и послушаем.

Она кивает. У нее сейчас обиженное лицо шестилетней Бенни, и Байрон опять еле сдерживается, чтобы не обнять ее. Нет, не надо забывать, что она больше не его маленькая сестренка. Это женщина, которую он не видел восемь лет, которая не приехала на похороны отца, не была здесь на семидесятилетнем юбилее матери. С момента встречи они не сказали друг другу и десятка слов. Очевидно, оба они сильно изменились.

Байрон достает связку ключей.

– Что это? – спрашивает Бенни.

– Мне пришлось поменять замки на входной двери. Это твой комплект.

– Но я никогда не вхожу через переднюю дверь.

– У нас ведь есть передняя дверь, так что возьми ключи.

– Что случилось? Кража со взломом? – Бенни протягивает руку.

Байрон качает головой:

– Землетрясение. Дверная рама покорежилась.

– Ах да, теперь припоминаю.

– Неужели? – скривив верхнюю губу, язвительно спрашивает Байрон. – В каком смысле припоминаешь, Бенни? Тебя здесь не было. И кстати, ты даже не удосужилась позвонить и узнать, что с нами.

– В этом не было необходимости. Мама мне сообщила.

– Мама? Ты говорила с мамой?

– Нет, не совсем. Она время от времени посылала мне сообщения.

– Ты поддерживала связь с мамой? Все это время? Я думал, вы совсем не общались.

– Я же сказала, что иногда получала от нее послания. На день рождения, на праздники. И о землетрясении она сообщила.

– Но ты ни разу не приезжала повидаться с ней.

Бенни мотает головой:

– Она никогда не просила меня приехать. Даже не просила позвонить ей. Я пару раз звонила домой, но она не ответила. Не так давно я написала ей письмо, и она оставила мне короткое сообщение. Но ни словом ни обмолвилась о том, что больна.

Бенни хочет что-то добавить, но вместо этого снова качает головой.

– Последние несколько месяцев она принимала сильнодействующие лекарства. Конечно, она хотела тебя видеть. Она была очень обижена, понимаешь?

– Мама? Обижена? А как же я? Меня оттолкнули собственные родители.

– Они не отталкивали тебя, Бенни. Они были огорчены, потому что ты бросила их.

– Они огорчались не из-за меня. Мы оба знаем, почему они огорчались.

– А ты сделала только хуже. Ты уехала от них посреди каникул и даже ни разу не позвонила, чтобы извиниться. Ты не оставила им шанса. И я тоже очень огорчился, Бенни. Нет, постой, поправь меня. Я был страшно зол на тебя. Я до сих пор злюсь на тебя. А похороны отца, Бенни? Когда я позвонил тебе тогда, ты сказала, что приедешь.

– И я приехала на похороны, Байрон. Я проделала весь путь до Калифорнии, приехала на кладбище, просто…

– Что ты такое говоришь? Ты была там? Знаешь, мне показалось, я увидел тебя, но потом я сказал себе: «Нет, Байрон, тебе это померещилось». Значит, ты проделала весь этот путь, а потом у тебя хватило духу оставить нас одних?

– Вы с мамой не были одни, Байрон. Там была куча народу.

– И это твоя отговорка? Что, раз там было столько народу, тебе необязательно было присутствовать?

– Нет, я не это хочу сказать, просто я не могла…

– Что не могла, Бенни? Не могла что? Не могла вылезти из чертовой машины, чтобы прийти на похороны отца? Не могла вылезти из машины ради мамы и меня? А потом я получаю всего-навсего эсэмэску: «Мои соболезнования»?

– Все не так просто, Байрон.

– Нет, все не так сложно.

Байрон поворачивается и собирается выйти из комнаты, но тут замечает предмет в руках Бенни. Это мамина старая пластиковая мерная чашка. Он возвращается и отбирает у сестры чашку.

– Нет, Байрон! – кричит Бенни, спеша за ним по коридору. – Байрон!

Одной рукой она тянет его за свитер, другой пытается отобрать чашку.

– Перестань, – отрывая Бенни от своего свитера, говорит Байрон. – Это кашемир.

– Кашемир? – переспрашивает Бенни. – Это кашемир? Ты издеваешься надо мной, Байрон?

– Это нелепо! – Байрон сует чашку в руки Бенни. – Держи, если тебе от этого легче. Ты, наверное, чувствуешь себя хорошей дочуркой, раз хранишь эту чашку на память? Где, на хрен, ты была все эти годы, Бенни?

– Ведь на самом деле тебя это не волнует, Байрон, да? Ты не хочешь ничего слышать. Просто хочешь напомнить мне, что ты – Байрон Беннет, идеальный сын, которым все восхищаются и которого все принимают. А знаешь что? Не такой уж ты идеальный. На человеческие чувства способен только тот, кто понимает, что и у другого человека есть сердце.

Байрон ошеломлен. Вот как она о нем думает! Бенни вправду так считает?

– Почему ты не позвонил мне раньше, а, Байрон? Если мама была так серьезно больна?

– Почему я не позвонил тебе раньше? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Знаешь, что сказала бы мама, услышав это? – Байрон поворачивается и идет по коридору, бормоча себе под нос: – Это совсем не в духе Беннетов. – Потом морщится. Он очень похож на отца.

Бенни кричит ему в спину:

– Неправда, Байрон! Это как раз в духе Беннетов. Не допускаются никакие промахи, нет места для взаимопонимания, нельзя иметь другое мнение.

Байрон останавливается, замирает на месте, но не оборачивается.

– Знаешь, я привыкла думать: это потому, что мы черные, – говорит Бенни. – Наши родители хотели, чтобы мы работали с двойным усердием, стали безупречными и добились-таки успеха. Но теперь-то я понимаю: наша безупречность и наш успех должны были прикрыть колоссальную ложь, на которой строились отношения в нашей семье.

Наконец оказавшись в гостиной, Байрон не обнаруживает там мистера Митча. Байрон слышит, как течет вода в гостевой ванной комнате. Ему невдомек, что мистер Митч просто стоит там, прислонившись к пыльной розовой стене и закрыв глаза, и делает вид, что не слышит всей этой перебранки.

Потерянные

Чарльз Митч видел и кое-что похуже. Ему встречались братья и сестры, которым было наплевать друг на друга. Родственники, озабоченные лишь своей долей наследства. Он понимает, что Байрон и Бенни не из таких, тем не менее между ними идет борьба. Они потеряли мать и, похоже, никак не могут найти общий язык. Да, Элинор предупреждала его, что все может обернуться именно так, тем более что в детстве Байрон и Бенни были неразлучны.

Прежде мир для Бенни заключался в ее брате. Когда он стал другим человеком? Или он всегда был таким? Байрон обвиняет Бенни в нежелании поддержать своих родных. А как насчет Бенни? Байрону, который привык к всеобщему восхищению, когда-нибудь приходило в голову, что Бенни в иные моменты тоже нуждается в поддержке?

Байрон не знает, что ему делать с Бенни. С ее приезда они не сказали друг другу ни единого доброго слова. Ее настроение меняется каждую минуту; она то проявляет враждебность, то требует внимания. Но в этом нет ничего нового. Бенни всегда делает из мухи слона. Это тянется уже давно, с тех пор как Бенни отчислили из колледжа. Ага, именно тогда это и началось.

Как добиться отчисления из колледжа

Бенни поступает в колледж мечты своих родителей.

Бенни в семнадцать – лучшая ученица группы.

Бенни проявляет интерес к союзу темнокожих студентов.

Бенни не совсем темнокожая. Бенни не совсем белая.

Бенни не совсем гетеросексуалка. Бенни не совсем лесбиянка.

Бенни одна в субботнюю ночь.

Бенни в постели, вся покрытая синяками.

Бенни подписывает документы в администрации.

Бенни спускается по мраморной лестнице.

Бенни отчислена из колледжа в девятнадцать лет.

О чем не говорят вслух

Как-то на третьем курсе колледжа Бенни была приперта к стенке двумя студентками, видевшими, как она флиртует с парнем из афроамериканского союза. Разборки происходили в общежитии. Студентки обозвали ее предательницей. Одна из них затолкала Бенни в свою комнату, и, когда та споткнулась о металлическую ножку кровати, девица стала пинать Бенни в лицо.

Скорее не удары мешали Бенни подняться, а шок от происходящего. В конце концов, в ней было росту шесть футов, и хотя она не так сильно, как родители и Байрон, увлекалась серфингом и плаванием, но все же занималась спортом и выросла довольно крепкой.

В конечном счете она отделалась синяками, которые так или иначе сошли. Но глубокая обида не проходила, поэтому Бенни приняла решение уйти из колледжа. Она-то рассчитывала, что, несмотря на несходство между ними, эти девушки поддержат ее, а они на нее набросились. Та, которая пинала упавшую на пол Бенни, однажды танцевала с ней в студенческом пабе, потом прижала ее к темной стене, пропахшей пивом и кроссовками, и поцеловала. Обе они заулыбались, а после вернулись на танцпол.

О таких вещах человек не говорит вслух. Незачем кому-то знать, что поначалу она радовалась, познакомившись в кампусе с этими студентками выпускного курса. Однако, вместо того чтобы протянуть Бенни руку дружбы, они отвернулись от нее. И пока одна девица била Бенни ногами в лицо, другая даже не пыталась остановить ее. Но Бенни никогда не донесла бы на них. Она никому не хотела давать шанс оглядывать ее с ног до головы, как это иногда делают люди, и говорить: вот видите?

Покинув колледж, Бенни сначала вернулась домой в Калифорнию, потом поехала в Италию, а затем в Аризону. На каждом этапе она всей душой стремилась к новой цели, но старалась особо не поддаваться эмоциям.

Аризона показалась ей хорошим местом для старта, раз уж она вознамерилась посещать художественный колледж. Она забралась как можно дальше от оставленного ею на северо-востоке университета, желая поскорее забыть обо всем, что с ним связано. Бенни хотела изучать то, что интересно ей, а не ее родителям. За время обучения она поймет, куда двигаться дальше, как найти свое место в деловом мире.

Бенни воодушевляли широкие и на первый взгляд бесплодные пространства, которые при ближайшем рассмотрении кипели жизнью. Мохнатые листья бархатистого мескитового дерева. Сине-зеленая кора и желтые цветки голубого пало-верде[12]Голубой пало-верде, или паркинсония флорида, – один из символов штата Аризона. Название этого «разноцветного» дерева в переводе с испанского означает «зеленый шест».. Щетинистые пека́ри, пятнистые аризонские ядозубы, молодые гремучие змейки, щелкающие крошечными хвостами, как бы предупреждая о скрытой в них мощи.

В Аризоне была отличная художественная программа, она вполне устраивала Бенни, а ее оценки позволили ей без особого труда поступить в колледж. И там Бенни познакомилась с Джоани, аспиранткой, проходившей ассистентскую практику на кафедре керамики. У нее был острый подбородок и волнистый конский хвост; он-то и привлек внимание Бенни, когда мимо нее по коридору прошла девушка в испачканном глиной комбинезоне.

Потом Бенни увидела голубую вазу. В конце первого семестра она вместе с другими студентами пришла на вечеринку в таунхаус Джоани. В гостиной холодил ступни голый цементный пол. Единственным ковровым покрытием здесь был бордовый настенный коврик, под ним на полу Джоани выставила на обозрение свою керамику. Гости сгрудились перед громадной голубой вазой.

Эту вазу только с натяжкой можно было назвать голубой, но все согласились с тем, что, по крайней мере, ее расцветка относится к синей части спектра. Бенни без малого час просидела, уставившись на арт-объект высотой в половину человеческого роста, переводя взгляд с изумрудного дна на яркую небесно-голубую середину и выше, к бледно-аквамариновым всплескам. У верхней кромки проступали крапинки золота и янтаря, и, наконец, часть горлышка и ободок оставались незакрашенными, сохраняя естественный красноватый тон керамики. Бенни долго созерцала вазу, потом глянула на Джоани. И та послала ей в ответ улыбку, смысл которой Бенни скоро постигла.

Они встречались уже четыре года, но Бенни так и не рассказала родным о Джоани, и ее скрытность в конце концов привела к конфликту. Джоани была на десять лет старше, она «уже это проходила». «К тому же, ради всего святого, мы живем в двадцать первом веке», – говорила она. Бенни старалась загладить свою вину перед ней. Она заполнила кухню Джоани – определенно, более симпатичную, чем ее собственная, – специями, готовила для нее соте. Рассылала имейлы для рекламирования выставок подруги. Каждую пятницу по вечерам поджидала Джоани у офиса, где та подрабатывала, и они вместе отправлялись ужинать пиццей.

Джоани, казалось, принадлежала к тем людям, которых совершенно не задевает чье бы то ни было пренебрежение. Так думала Бенни, пока они обе не перешли некую невидимую черту. И теперь настал ее черед гадать, что могло означать поведение подруги.

Приближались зимние каникулы, пора было строить планы на отпуск. И вдруг Джоани звонит и заявляет, что Бенни берет на себя слишком много, что она душит ее своими заботами, тогда как Джоани ни о чем не просила, кроме одного. Бенни помчалась к дому подруги. Едва та впустила ее, как Бенни увидела, что голубая ваза и еще пара предметов исчезли, их место на полу пустует. Еще Бенни заметила настенный коврик, свернутый в трубку и перевязанный бечевкой, а также картонные коробки, выстроившиеся у кухонной столешницы. Джоани сообщила Бенни, что решила перебраться в Нью-Йорк и заняться там преподаванием и что уедет перед Днем благодарения. Вот так-то, нет больше Бенни и Джоани.

Но это же только на время, говорила себе Бенни, отъезжая на машине от дома Джоани и вцепившись в руль изо всех сил. Это только на время, твердила она себе всю следующую неделю, когда гнала домой, в Калифорнию, стараясь следить, чтобы стрелка спидометра не перевалила за отметку девяносто миль в час.

Беннеты

День благодарения, 2010 год, здесь, в этом доме. Когда отец Бенни наконец уловил, о каких именно личных отношениях она пытается рассказать, он повысил голос. А папа был не из тех, кто часто выходит из себя. Она хотела вставить хоть слово, но он продолжал свою гневную тираду, не слушая ее. Потом вскочил.

– Не понимаю, как ты умудряешься вести приличную жизнь в таком бардаке! – рявкнул Берт.

– Приличную? – переспросила Бенни. – Ты хочешь сказать, что я потеряла всякое приличие?

– Тоном ниже, юная леди! – отрезал Берт.

– Папа, это ты на меня кричишь. Ты сам спросил, встречаюсь ли я с кем-нибудь. Ты сам предложил привести этого человека домой. Я всего лишь пыталась объяснить, что это может быть либо он, либо она.

– Значит, мы с твоей матерью должны радоваться тому, что ты спишь с кем попало?

– Я не сплю с кем попало, папа. Я четыре года была с одной женщиной. И до этого встречалась всего с парой человек. Но дело не в этом…

– Дело в том, что ты даже не знаешь толком, чего хочешь.

– Нет, знаю, папа. Я такая, какая есть. Я Бенни.

В глазах родителей появилось выражение, какого она никогда прежде не видела. Все затихло, как за секунду до закипания чайника. Она бросила взгляд на Байрона, но он продолжал сидеть, потупившись. Похоже, он не собирался ее поддерживать. Бенни боялась, что этим и кончится. Она задышала более размеренно. С каждым вдохом боль недавних воспоминаний проникала все глубже, и когда она, казалось, пронзила сердце насквозь, Бенни неожиданно для себя произнесла:

– Это ты не знаешь, папа. – Она с трудом сдерживала дрожь в голосе. – Не знаешь, любишь ли еще меня.

При этих словах отец отвернулся от нее и пошел прочь из комнаты.

Мать кинулась за ним, бормоча:

– Берт, Берт…

Бенни не хотела бы отмечать День благодарения в одиночестве, но сможет ли она остаться дома, после того как отец упрекнул ее в «неприличии» и ушел, а мать, едва не плача, поспешила за ним? И как теперь ей, Бенни, вести себя с толпой гостей, приглашенных на ужин?

Беннеты обыкновенно входили в свой дом и выходили из него через заднюю дверь, которая открывалась прямо в кухню, но сейчас парадная дверь была ближе, и, не желая пересекать весь дом, Бенни направилась прямиком к ней. Тугая дверь подалась не с первого раза, так это обычно и бывало, поэтому все домочадцы предпочитали черный ход. Наконец, рывком распахнув дверь и не сказав никому ни слова, Бенни вышла.

Она оставила дверь открытой, думая, что брат догонит ее, но он этого не сделал. Позднее, добравшись до квартиры в Аризоне, она проверила сообщения, надеясь, что Байрон свяжется с ней и пожурит: «О чем ты только думала, черт возьми?» Но он ничего не написал. По крайней мере, долгий путь обратно в Аризону имеет свои преимущества. Когда Бенни поздно вечером свернула на свою улицу, праздник уже закончился, и она была не единственной в квартале, кого видели бредущей по тротуару. Повернув ключ в замке, она включила свет в пустой квартире.

Бенни старалась утешить себя тем, что многие люди никогда не празднуют День благодарения.

Проблема состояла в том, что Бенни была воспитана иначе. Этот день ее родные традиционно проводили вместе с друзьями, произнося слова благодарности за все хорошее в своей жизни. Самым важным было собраться вместе, а Бенни просто лишили такой возможности.

В последующие недели иногда звонил ее городской телефон, загоралась панель определителя номера со словами «частный звонок», и Бенни нажимала клавишу для ответа, но никто не отвечал. Бенни говорила себе, что звонит мать, потому что отец не позвонил бы. Иногда после паузы агент по продажам приветствовал ее тем бодрым тоном, который обычно «включает» человек, ожидающий отказа.

Бенни всегда отказывала агентам вежливо, поскольку понимала, что они всего лишь рассчитывают заработать на жизнь, пытаются прожить очередную неделю, просто надеются на знаки одобрения.

Надеются на одобрение… Бенни кое-что знала об этом.

В тот же вечер она принялась разбирать свои вещи. Что-то надо взять с собой в Нью-Йорк, что-то отдать в благотворительную организацию. С одной стороны, повод расстаться с барахлом, с другой – почувствовать, что делаешь кому-то добро. Вскоре после этого Бенни отправилась в Нью-Йорк в надежде, что со временем Джоани простит ее, и даже не удосужилась сообщить родным свой новый адрес. Во всяком случае, у них был номер ее мобильного, но они не спешили звонить, узнав из ее сообщения, что она проведет Рождество не дома, а в другом месте.

Байрон в телевизоре

После ее переезда в Нью-Йорк брат Бенни стал настолько популярным, что она при желании могла бы видеть его в ежедневных теленовостях, вечерних ток-шоу или в своем ноутбуке. В последнее время Бенни смотрит документальный фильм о Байроне в смартфоне по ссылке. За братом всюду следует съемочная группа. Телевизионный Байрон кажется Бенни более доступным, чем тот, что сидит в гостиной с мистером Митчем.

Телевизионный Байрон рассказывает интервьюерам, что подавляющая часть Мирового океана остается неизведанной, что информация о глубине морей и профиле морского дна может использоваться во многих областях. Прогнозирование цунами. Контроль загрязнений. Добыча ресурсов для производства электроники, которой люди пользуются каждый день. «Все, что нам необходимо знать о нашем прошлом и будущем, находится здесь, – говорит Байрон на камеру, указывая на экран с изображениями дистанционного зондирования. – И возможные ответы на вопросы о том, кто мы такие и куда движется человечество, будут тестироваться с помощью технологии такого рода».

Роботы в морских глубинах помогают ученым выполнять основные задачи картографии, но Байрон говорит, что увеличение потока информации станет громадным испытанием для честности и добросовестности в глобальных масштабах. Необходимо делиться знаниями о каждой новой технологической разработке. Необходимо развивать и уважать договоренности. В противном случае возникнет опасность, что главной силой окажется человеческая алчность, как это было на суше.

«Что, если бы у меня при доме был сад и огород, – говорит он, – и всякий раз, когда к ужину нужна была бы кукуруза или томаты, я вытаскивал бы растения с корнем? Или срубал плодовое дерево, чтобы снять, к примеру, несколько яблок? Ну, вы сказали бы, что это лишено смысла, так ведь?»

Теперь Байрон указывает на полноэкранное изображение идиллического морского пейзажа: «Нам надлежит более бережно обращаться с нашими подводными ресурсами, потому что там находится самый обширный сад, какой только есть на Земле. Он может показаться бескрайним, но это не так. Нам следует оберегать морское дно, дать подводному саду пышно цвести».

Все то, что поначалу могло обернуться против молодого ученого-океанолога, в итоге превратило его в любимца СМИ. Байрон рассказывает о таких вещах, как гидролокация, топография и гидротермальные источники, языком, доступным для понимания обычных людей, он выглядит как модель, демонстрирующая высококлассную дизайнерскую одежду, и, разумеется, он темнокожий.

Байрон закончил свою докторскую диссертацию примерно в то время, когда наступил золотой момент для этнических меньшинств, когда их представителей поощряли получать степени STEM[13]STEM (от англ. science, technology, engineering and matшhematics) – наука, технологии, инжиниринг и математика. Термин, используемый для объединения этих академических дисциплин., хотя им не всегда доставались должности с хорошим потенциалом для профессионального роста. У Байрона была весьма специфическая идея по поводу своей карьеры. Он стучался во все двери, и, когда наконец перед ним распахнулась дверь одной недавно созданной организации («Неужели не слышала это название, Бенни?»), он прошел прямиком через приемную и получил работу своей мечты. Во всяком случае, так он рассказывал сестре.

Байрон поймал мяч и, не выпуская его из рук, продолжал гонку, а социальные медиа вели его оставшуюся часть пути. Вот хештеги, часто сопутствовавшие #Байрону Беннету: #океан #наука #под водой #приливы и отливы #цунами #глобальное потепление #окружающая среда #опасные геологические явления #нефть #газ #трубопровод #минералы #добыча полезных ископаемых #защита #афроамериканец #научные исследования и #холостяки.

Отслеживая Байрона онлайн, Бенни временами не верила, что они не виделись годами и целую вечность не разговаривали. Приходилось напоминать себе, что у нее больше нет брата, который может позвонить запросто, чтобы сказать «привет», который захочет узнать, как она поживает. У нее нет брата, который может, услышав среди ночи звонок и просьбу о помощи, сесть в самолет, постучать в ее дверь и крепко обнять.

Она понимает, что отчасти сама виновата в этом. Но ведь сейчас она здесь, правда? И все же, получается, Бенни может орать во всю глотку, а Байрон в другом конце коридора не услышит ее. Или сделает вид, что не услышал.

Байрон

Байрон и мистер Митч ссутулились в креслах и уткнулись в свои смартфоны, ожидая возвращения Бенни в гостиную. Байрон делает вид, что не ругался с сестрой, а мистер Митч притворяется, что не слышал этой перепалки.

Звонит телефон Байрона, и он видит, что это снова Линетт. На сей раз он отвечает:

– Линетт, как поживаешь?

– Нет, скажи лучше – как ты поживаешь? Я так сожалею о твоей маме, Байрон…

Странно, что этот преувеличенно вежливый разговор происходит после трех месяцев молчания, после их расставания. Нет, не так. После того, как Линетт бросила Байрона. Но сейчас, слыша ее голос, он рад, что она сделала попытку связаться с ним. Она действительно нравилась его маме.

Линетт обещает прийти завтра на отпевание.

– А мы сможем после этого поговорить? – спрашивает она. – У тебя будет время? Посидим где-нибудь вдвоем?

– Конечно, если хочешь, – отвечает Байрон.

– Да, – подтверждает Линетт, – хочу. На самом деле мне надо поговорить с тобой кое о чем.

Ах вот оно что… Значит ей действительно что-то от него нужно.

Линетт, Линетт, Линетт.

Обычно говорить с ней было легко. Но те счастливые дни давно миновали, потом начались ссоры, и она ушла от него. Сейчас Байрон очень хотел бы побеседовать с кем-то вроде прежней Линетт. Он рассказал бы ей о маминой аудиозаписи, о черном торте, засунутом в морозилку. Прежняя Линетт посмеялась бы насчет торта. Она сказала бы: «Это так похоже на твою маму, Байрон». И это рассмешило бы Байрона тоже, несмотря на горькую утрату, на пустоту в груди.

Начать с того, что Бенни увлеклась выпечкой благодаря маме и ее черному торту. Байрон не понимал, почему родители так удивились, когда Бенни заговорила о своем желании поехать в Европу на кулинарные курсы. Правда, они, конечно, были ошарашены, когда незадолго до этого Бенни бросила колледж, отказавшись обсуждать свое решение.

«Просто это не совсем мое, – твердила она. – Мне нужно попробовать что-то еще».

«Дайте ей время», – сказал тогда Байрон родителям.

Потом Бенни заговорила о национальных кулинарных традициях и интересующих ее рецептах, и Байрон уцепился за это. Он предложил Бенни восстановиться в колледже и выбрать специальность, хоть сколько-нибудь связанную с ее увлечением, например антропологию. Но Бенни только качала головой. Потом она уехала, а когда вернулась, решила изучать искусство. Байрон недоумевал: на какие средства Бенни собирается жить?

Было время, когда Бенни обсуждала с ним свои идеи, но сейчас она изменилась – в ней будто что-то надломилось. Лишь в кухне с мамой она становилась прежней, и он снова видел в ней свою младшую сестру.

Мать повторяла, что испечет черный торт к свадьбам Байрона и Бенни, но ее дети не спешили связывать себя узами брака. Вообще-то, Байрону приходилось признать, что мамин торт был произведением искусства. Откусываешь, а он такой плотный, вязкий, пропитанный, а какой вкус, какой аромат крепкого алкоголя! Однако Байрон никогда не разделял эмоциональной привязанности родителей к этому кулинарному рецепту. Традиция, говорила, бывало, мама. Но чья конкретно традиция? Черный торт был, по сути, рождественским плам-пудингом, переданным жителям Карибского региона колонизаторами из северной страны. Зачем присваивать кулинарные рецепты эксплуататоров?

Традиция? А как насчет кокосовой гиззады?[14]Гиззада – ямайский десерт; хрустящая тарталетка со свежим кокосом, маслом, имбирем, нугой. Как насчет мороженого из манго? А как же джерки[15]Джерки – тонкие пластинки подсушенного вяленого мяса; изобретение индейцев-кечуа. из свинины, рис с горошком, перец чили «шотландский берет», кокосовое молоко, желтые плантайны[16]Плантайны – так называемые овощные бананы, из которых готовят гарнир. и вся та вкуснятина, которой наслаждался Байрон благодаря стряпне матери? Вот это и называлось островной едой. Но нет, маме было мало этого. Именно при упоминании о черном торте в ее голосе звучали бархатистые нотки. А в глазах появлялся блеск.

Когда папа умер, мама положила ему в гроб то, что осталось от черного торта, испеченного на годовщину их свадьбы. Однако она продолжала хранить в нижнем кухонном шкафчике банку сухофруктов, замоченных в роме и портвейне. Она всегда помнила о Рождестве. Каждую зиму предвкушала, как будет вместе с Бенни готовить черный торт, – даже когда дочь стала жить отдельно. Но после того как Бенни ушла от них в тот День благодарения, мама никогда больше не делала этот раритетный десерт. Ну, во всяком случае, Байрон так считал.