Онлайн чтение книги Снести ему голову Death of Fool (=Off With His Head)
Глава 7. «Лесной смотритель»

1

По дороге Аллейн спросил доктора Оттерли, не мог бы он определить Лицедея в какой-нибудь подходящий морг.

— Куртис из министерства внутренних дел подготовит заключение о смерти, — сказал Аллейн, — но сейчас он за двести с лишним миль отсюда и, по последним данным, расследует какое-то запутанное дело. Словом, я не знаю, когда и каким образом он сюда доберется.

— В Биддлфасте есть все, что нужно. Это в двадцати милях отсюда. В Йоуфорде имеется небольшая больничка, мы можем отправить его туда хоть сейчас — ну, разумеется, не сию минуту.

— Так займитесь этим, прошу вас. Дела наши пока идут неважно. Можем ли мы нанять катафалк или машину скорой помощи?

— Скорее последнее. Я займусь этим.

— И вот еще о чем я вас попрошу, — добавил Аллейн, — с вашего разрешения. Сейчас я собираюсь побеседовать с Саймоном Беггом, затем со Стейне-младшим, этой леди из Германии и внучкой Лицедея, которая, насколько я знаю, тоже остановилась в этой гостинице. Вы не могли бы поприсутствовать при этих беседах? Возможно, вы заметите в их ответах какое-нибудь несоответствие. Так как, доктор, вы согласны?

Доктор Оттерли посмотрел на капель за окошком и принялся что-то насвистывать.

— Даже и не знаю, — сказал он наконец.

— Не знаете? А скажите, если это преднамеренное убийство, вы бы хотели, чтобы убийцу арестовали?

— Ну разумеется. — Он достал курительные принадлежности и приоткрыл дверцу, чтобы выбить трубку о крыло машины. Когда он выпрямился, лицо его было красным. — Скажу вам больше — я резко не одобряю все эти «правила Макнотена»,[15]Критерий невменяемости обвиняемого по уголовному делу, согласно которому для признания невменяемым нужно, чтобы обвиняемый не сознавал, что он делает, или не понимал преступности своего действия. а посему не собираюсь добровольно применять их к человеку, умственные способности которого находятся под вопросом.

— То есть вы считаете, что Эрни Андерсен — это как раз такой случай.

— Да, считаю. У него эпилепсия. Petit mal.[16]Здесь: Легкая форма (фр). Приступы случаются редко, но вчера как раз был один из них. После того как он увидел, что случилось с отцом. Не подумайте, что я уклоняюсь от ответа, но с мыслью о том, что Эрни может быть повешен за убийство своего отца, я и пальцем не пошевелю для его ареста.

— И что же вы предлагаете?

— Думаю подбить пару друзей-медиков, чтобы они состряпали парню свидетельство, и тогда смогу его вызволить.

Аллейн искоса взглянул на собеседника:

— А почему бы вам, медикам, не объединиться и не выступить единым фронтом против этих самых «правил Макнотена»? А? Впрочем, мы отвлеклись от темы. Возможно, если я скажу вам, что, собственно, больше всего меня интересует, вы сами захотите остаться и поприсутствовать. Предупреждаю, может так статься, что я ищу то, чего и вовсе нет. Моя теория — какое бы красивое название вы ни пытались ей дать — зиждется на слабых и незначительных уликах, которые вернее даже назвать догадками. А чего стоят догадки, вы сами знаете. Итак…

Доктор Оттерли набил трубку, зажег ее и, откинувшись, принялся слушать. Когда Аллейн закончил, он задумчиво пожевал губами:

— Любопытно, черт возьми, любопытно… — после чего добавил: — Ну ладно, хорошо. Посижу.

— Прекрасно. Ну что — приступим?

В половине третьего они были в гостинице. Саймон и Ральф сели перекусить в баре. Миссис Бюнц и Камилла расположились за столиком неподалеку от камина. Перед ними тоже стояла еда, на которую Камилла, похоже, не могла смотреть спокойно. Аллейн и Фокс зашли в отведенную им комнату и обнаружили, что на столе их дожидается буженина с овощами. Доктор Оттерли сделав пару звонков насчет машины скорой помощи и уговорив напарника заменить его на вечернем приеме, присоединился к полицейским.

За обедом Аллейн попросил доктора поделиться своими познаниями об истории танца Пятерых Сыновей:

— Боюсь, что у меня, как, вероятно, и у большинства людей, которые ничего не смыслят в фольклоре, этот танец ассоциируется с краснощекими, немилосердно зашнурованными дамочками и бородатыми мужичками, наряженными, как выпускники Итона в актовый день. Но это с позиции обывателя.

— Вот именно, — согласно кивнул доктор Оттерли. — Не стоит путать спортивный интерес с зовом предков. Если вам действительно захочется узнать об этом побольше, поговорите с немкой. Впрочем, даже если вы не зададите ей вопросов, она все равно вам расскажет.

— И все же не могли бы вы кратенько, в нескольких словах поведать мне об этом танце — конкретно об одном?

— Разумеется. С удовольствием оседлаю своего конька. Слышите? Нечто очень знакомое, не так ли? А сколько других выражений уходят корнями в фольклор! Оседлать своего конька! Ломать шапку! Шут его знает! Выкидывать коленца! Мартовский кот! Название этой гостиницы — «Лесной смотритель» — тоже примечательно. Это персонаж вроде Шута, или Робин Гуда, или Джека-лесовика.

— Вообще что-то мне напоминает вся эта история, рассказанная в танце… Может быть, «Короля священной рощи» Фрейзера?

— Ну конечно. И еще пьесу Дионисия о титанах, умертвивших старика отца.

— То есть богатство и плодородие по схеме: обряд—жертва—смерть—воскрешение…

— Что-то вроде этого. Древнейшее проявление жажды жизни и веры в искупление через жертву и воскрешение. Только здесь такая мешанина из символов, что и сюрреалисту в страшном сне не приснится.

— Майские деревья, детки из зернышек…

— Вот-вот. И в фольклоре все это постоянно видоизменяется, преобразуется. Происходят перекрестные ссылки, образы перекрывают друг друга, персонажи меняются ролями… Поэтому в разных частях Англии до нас дошли совершенно разные обрывки древних традиционных форм. Здесь это скрещенные мечи, там — кроличья шапка, еще где-то — вымазанные сажей лица. В Абботс-Бромли это рога, в Кенте — конек, а в Йоркшире — вообще баран. Но всегда и везде, какие бы ни были средства, главная идея остается неизменной: смерть и воскрешение Шута, который также может называться Отцом, Прародителем, Целителем, Козлом отпущения или… Королем.

— Случайно не Лиром?

— Друг мой! — Доктор Оттерли схватил Аллейна за руку. — Как вы догадались? Нет, друг мой, вы просто меня поражаете! Впрочем, не буду вас утомлять. Если хотите, потом мы вернемся к этому разговору, уже более обстоятельно. Ведь сейчас, как я понимаю, у нас просто нет на это времени. Нам следует подробнее остановиться на танце Пятерых Сыновей.

— Вы нисколько меня не утомляете. Но насчет последнего вы правы, — улыбнулся Аллейн. — Итак, получается, что этот ритуальный танец необычайно богат по сравнению с другими, не так ли? Ведь в нем представлено наибольшее число сохранившихся элементов?

— Вот именно, друг мой! Самый богатейший из тех, что бытуют в Англии. И к счастью для нас, он стоит несколько в стороне от остальных. Я имею в виду, что и сам ритуальный танец, и пьеса (в том виде, в каком она до нас дошла) восходят к временам датского завоевания, хотя датчане были за тридевять земель отсюда.

— Фамилия Андерсен родом из тех же краев, не так ли?

— Ага! Снова вы догадались! Мне кажется, это датская семья, которая по каким-то причинам переехала в эти места и привезла с собой ритуал Зимнего солнцестояния. Думаю, от кузнецов как раз можно ожидать чего-то подобного.

— И первоначально, вероятно, жертва была настоящая.

— Какая-то была, это несомненно.

— Человеческая?

— Возможно, — ответил доктор Оттерли.

— А этот узел, решетка из мечей — не должно ли их быть шесть вместо пяти?

— Да нет, кажется, так везде. Это символ единения Пятерых Сыновей.

— Каким образом они скрещивают их?

— Во время танца. У них есть два способа. Либо это крест с наложенной на него буквой А, либо монограмма из X и Н.

— И меч Эрни был при этом острым как бритва?

— Да, хотя это запрещено.

— А может быть, — предположил Аллейн, — он думал, что старик воскреснет и оживет?

Доктор Оттерли опустил нож и вилку.

— После всего этого? — Он издал нервный смешок. — Впрочем, я бы не удивился.

— А как они относились к этому танцу? Все они? Зачем они продолжали исполнять его из года в год?

Доктор Оттерли задумался.

— Скажите хотя бы, — вмешался Фокс, — почему это делали вы?

— Я? Боюсь, что для меня это просто одно из чудачеств. У меня свои представления… А вообще, я люблю играть на скрипке. Мой отец, дед и прадед тоже были врачами в Йоуфорде и тоже играли на скрипке, сопровождая Мардианские моррисы. Предки мои были йоменами,[17]Йомены — в Англии XIV–XVIII веках крестьяне, имевшие свой надел земли. затем арендовали под поля землю. В семье всегда имелся хоть один скрипач. На самом деле не такой уж я и чудак. Лицедей в этом смысле был более «сдвинутый», чем я. И этому есть разумное объяснение. Он просто унаследовал эту страсть. Она у него в крови, как страсть к охоте в крови у госпожи Алисы Мардиан и страсть к врачеванию у меня.

— А как вы считаете, кто-нибудь из остальных Андерсенов придавал значение ритуальной стороне всего этого? Могли они, например, верить, что от этих танцев получается какая-нибудь реальная польза?

— Ага! — поднял брови Оттерли. — То есть вы спрашиваете у меня, насколько они суеверны! — Он взялся своими холеными пальчиками за краешек тарелки и осторожно отодвинул ее. — А разве каждый из нас, — спросил он, — в глубине души не суеверен?

— Боюсь, что вы правы, — согласился Аллейн. — Хотя часто мы не хотим признавать своего суеверия. Лелеем, холим его, а не признаем — совсем как шекспировские папаши своих пасынков.

— Вот-вот. Это мне знакомо — у меня тоже есть, так сказать, свой маленький Эдмунд[18]Имеется в виду внебрачный сын графа Глостера из трагедии В. Шекспира «Король Лир». Конечно, как ученый я презираю всякие предрассудки, но как деревенский житель не могу не признать их частью своей жизни. Наверное, особенно странно это звучит из уст врача.

— Могли бы вы сказать, что это у вас за «Эдмунд»?

— Если вам угодно. Например, я убежден, что видеть чью-то кровь — это всегда к несчастью. Сразу должен оговориться, что это не касается непосредственно моей профессии, я говорю сейчас о случайностях. Скажем, кто-то порезал в моем присутствии палец или у меня самого носом пошла кровь. Сколько я с собой ни борюсь, все равно на ум приходит: ну вот, жди беды. Наверняка это как-то связано с детскими впечатлениями. Разумеется, я не даю воли подобным мыслям. Стараюсь в это не верить. Но тем не менее это всегда повторяется… — Он осекся. — Как странно…

— Вы вспомнили, что на последней репетиции Лицедей порезал руку о меч Эрни?

— Да.

— Кажется, на этот раз предчувствия вас не обманули, — заметил Аллейн. — Ну а как обстоит с суеверием у Андерсенов? Когда дело касается танца Пятерых Сыновей?

— Вы знаете, ничего определенного. Разве что какое-то смутное чувство, что, если они не будут танцевать, может случиться несчастье. Особенно это ощущалось у Лицедея — в танце он словно обретал спокойствие и умиротворенность.

— А Эрни?

Доктор сделал недовольную мину.

— Ну что можно ожидать от чокнутого? — коротко заметил он.

— Например, обезглавленного гуся на дольмене, так?

— Если вы об этом, то я убежден, — сказал Оттерли, — что он убил этого гуся случайно, а уже потом придумал положить его на камень.

— Как он все твердил — камень взял кровь?

— Если вам угодно. Леди Алиса была вне себя от гнева. Обычно она добра к Эрни, но на этот раз…

— Вероятно, этот гусь, — вкрадчиво предположил Фокс, — несет золотые яйца?

— Кажется, вы сегодня не с той ноги встали, — спокойным тоном заметил Аллейн, а затем, помолчав, добавил: — Да-а, история неприятная, нечего сказать. И все-таки давайте продолжим.

— Вы не против, — вежливо осведомился доктор, — если я задам вам один вопрос? Можно ли считать вас типичными офицерами отдела уголовного розыска?

— Меня — да, — отвечал Аллейн. — А вот Фокса — не знаю…

Фокс собрал со стола тарелки, аккуратно сложил их на поднос и вынес его. Из коридора послышался его голос: «Благодарю вас, мисс, все было очень вкусно».

— А скажите, доктор, — обратился к нему Аллейн, — правда ли, что внучке Лицедея на вид лет восемнадцать, у нее коротко стриженные рыжеватые волосы и длинные пальцы? И одета она в черные лыжные брюки и красный свитер?

— Насчет пальцев я вам, пожалуй, не поручусь, а вот все остальное описано верно. Прелестное дитя, скажу я вам. Собирается стать актрисой.

— А Стейне-младший ростом где-то футов в шесть — темноволосый, долговязый… Одет в новенький твидовый пиджак с искрой и коричневые вельветовые брюки?

— Все верно. У него еще шрам на щеке.

— Лица я не видел, — чуть заметно улыбнулся Аллейн. — Ни его, ни ее.

— Как это? — не понял доктор Оттерли. — Не видели?

— А как ее зовут?

— Камилла Кэмпион.

— Что ж, очень мило, — рассеянно пробормотал Аллейн. — Чудесное имя…

— Вы так думаете?

— Ее мать была дочерью Лицедея, ведь так?

— Так.

— Я припоминаю одного типа, — протянул Аллейн. — Его звали Камилло Кэмпион — видный итальянский примитивист. Баронет. Сэр Камилло.

— Это ее отец. Двадцать лет назад он проезжал здесь на машине, и она сломалась, не выдержав крутого подъема на подъездах к замку леди Алисы. Он тогда заехал в Кузнецову Рощу, увидел там Бесс Андерсен — она была настоящей красоткой, — втюрился в нее по уши и сразу же женился.

— Вот это скорость! — прокомментировал Фокс, появляясь из коридора.

— Ей пришлось бежать с ним. Лицедей и слышать о нем не хотел. Это был такой рьяный сноб и протестант… А Кэмпионы еще, ко всему прочему, оказались католиками.

— Знакомая история — кажется, я что-то об этом слышал, — припомнил Аллейн. — Он остановился тогда в замке Мардиан?

— Да. Леди Алиса рвала и метала — она-то рассчитывала выдать за художника Дульси. Кажется, у них даже была неофициальная помолвка. Она так и не простила его, а Лицедей не простил Бесс. Пять лет назад она умерла. Кэмпион и Камилла привезли ее сюда, чтобы похоронить в родной земле. Лицедей и словом с ними не перемолвился. Братья, я полагаю, тоже не решились. Камилле тогда было тринадцать, и, поскольку она была вылитая мать в этом возрасте, старику было как нож в сердце видеть ее.

— Так он не обращал на нее внимания?

— Именно что не обращал. Потом пять лет мы ее не видели, и вот в один прекрасный день она снова заявилась сюда — решила подружиться с материной родней. И знаете, ей вполне удалось завоевать его симпатию. Милое, милое дитя, скажу я вам.

— Пригласите ее, — попросил Аллейн.

2

Когда Камилла и миссис Бюнц закончили свой ленч, к которому девушка почти не притронулась — как, впрочем, и немка, несмотря на свой обычно волчий аппетит, — они уселись перед камином и напряженно молчали. Камилла остро ощущала присутствие Саймона Бегга и Ральфа Стейне, которые завтракали за стойкой в общем баре. Камилла весьма неохотно рассталась с Ральфом, когда в бар пришла миссис Бюнц. И теперь румянец на ее щеках вряд ли объяснялся новым приступом переживаний по поводу ужасной смерти дедушки. Разумеется, время от времени Камилла мысленно упрекала себя в бессердечии, но очередная волна воспоминаний о поцелуях Ральфа смывала все ее угрызения без следа.

В самом разгаре размышлений она вдруг заметила, что миссис Бюнц сегодня какая-то притихшая — ей даже показалось, что дама странным образом уменьшилась в размерах. Кроме того, Камилла была вынуждена заметить, что на миссис Бюнц напала страшная простуда, которая выражалась в неприятных для слуха катаральных хрипах. Помимо этих шумов, миссис Бюнц то и дело издавала тяжкие вздохи и ежилась, как будто под одеждой у нее ползали муравьи.

В бар, обойдя стойку, вошла Трикси. Появилась она не просто так, а принесла сообщение от Аллейна о том, что миссис Бюнц и мисс Кэмпион весьма обяжут полицию, если не станут ничем занимать свое послеобеденное время.

— Он так и сказал, — уточнила Трикси. — Очень порядочный господин для полицейского — голос такой бархатный, красивый…

Это, впрочем, мало кого обнадежило. Неожиданно миссис Бюнц выпалила:

— Не очень-то приятно узнавать о предстоящей встрече с полицией. Не люблю я этих полицейских. Мы с дражайшим супругом выступали против нацистов. Да, лучше уж с ними не сталкиваться…

Камилла, преданно заглядывая миссис Бюнц в глаза, постаралась успокоить женщину:

— Не волнуйтесь так, миссис Бюнц. Они приехали, чтобы позаботиться о нас. Ведь полиция для этого и существует. Не беспокойтесь…

— А! — нервно отмахнулась миссис Бюнц. — Вы просто ребенок. Ни о ком эта ваша полиция не заботится. Только и знает, что арестовывать людей. У них ни к кому нет сочувствия. Да что там говорить! — Она вновь махнула рукой и снова огласила бар кашлем.

На этой печальной ноте разговор прервался, потому что в бар вошел инспектор Фокс и объявил, что если мисс Кэмпион уже закончила свой ленч, то старший инспектор будет рад встретиться с ней.

Камилла сказала себе, что волноваться нелепо и глупо, но сердце ее невольно застучало сильнее, а в горле пересохло. Она последовала за огромной спиной мистера Фокса по коридору. «С какой стати, — думала она, — с какой стати я должна волноваться? Это же смешно».

Фокс открыл дверь, за которой оказалась небольшая комната, и доброжелательно пророкотал:

— Мисс Кэмпион, мистер Аллейн. — Затем он лучезарно улыбнулся девушке и отошел в сторонку.

Камилла испытала огромное облегчение, увидев своего друга — доктора Оттерли. За ним, у дальнего конца стола, сидел высокий темноволосый мужчина, который вежливо поднялся ей на встречу.

— О! — сказал доктор Оттерли. — А вот и Камилла.

Аллейн вышел из-за стола, и через секунду Камилла уже протягивала ему руку, как будто они были где-нибудь на вечеринке.

— Надеюсь, — вежливо проговорил он, — вы не против того, чтобы уделить нам несколько минут.

— Да нет, — пробормотала Камилла, — вроде бы не против.

— Не волнуйтесь, — сказал инспектор, придвигая стул. — Хуже чем было, уже не будет, а доктор Оттерли проследит за тем, чтобы вы вели честную игру. Таков уж порядок.

Камилла села. Как и подобает студентке театрального института, она сделала это изящно и совершенно не глядя на стул. «Надо представить, что предстоит поупражняться в передаче настроения или в сценическом движении, — подумала она, — тогда сразу смогу взять себя в руки».

— Мы пытаемся восстановить ход событий перед началом танца Пятерых Сыновей и во время него, — приступил к разговору Аллейн. — Вы, насколько я понимаю, находились там все время? Прошу вас проявить немного терпения и рассказать нам все, что вы видели — со своей точки зрения.

— Да, конечно. Я постараюсь. Не уверена, что у меня получится…

— Так давайте посмотрим, — подбодрил ее Аллейн. — Попытка не пытка.

Ее рассказ до мельчайших подробностей соответствовал тому, что он уже знал. Камилла обнаружила, что говорить ей совсем не трудно, и очень быстро пришла к выводу — рассудив с чисто профессиональным беспристрастием, — что Аллейн — это просто «высший класс».

Когда мисс Кэмпион дошла до того места, где Саймон Бегг в костюме Конька Щелкуна исполняет свою импровизацию, она вдруг запнулась и покраснела.

— Так, хорошо, — попытался помочь Аллейн. — А потом вышел смоловик со своей кадкой — это уже после общего выхода, не так ли? И что же Щелкун делал со смолой?

— Честно говоря, все это было похоже на откровенную лажу, — ввернула девушка модное словечко. — Этакие псевдонародные штучки… — Она еще сильнее покраснела. — Признаться, я ожидала большего. Я думала, будет интересно, только кому такое понравится — он ведь начал гоняться за мной как бешеный. Сама не знаю, почему я так разволновалась…

— Я видел эту лошадку. Думаю, при ее виде — да еще в надлежащем освещении — любой бы разволновался.

— Ну вот и я тоже. Кроме того, мне совсем не улыбалось, чтобы мои лучшие лыжные брюки были испорчены. И я побежала. А оно бросилось за мной. Мне было некуда деться — люди не давали мне проходу. Я была просто загнана в угол наедине с этим страшилищем. Попона у него задралась — а там ноги в светлых брюках.

— В светлых брюках? — заинтересовался Аллейн.

— Да. Такие полинявшие, в рубчик. Он в них и ходит. Глупо, конечно, было так пугаться. Я же прямо визжала. Опозорилась перед всеми этими деревенскими придурками… — Она осеклась. — То есть я не это хотела сказать. Я ведь сама наполовину деревенская — наверное, потому и визжала как резаная.

— А что было потом?

— Ну, потом, — Камилла с трудом сдержала смех, — потом я помчалась к Бетти, и ужас закончился, потому что Бетти — это был Ральф Стейне, а он ничего и никого не боится.

— Прекрасно. — Аллейн тепло улыбнулся девушке. — Значит, он все и уладил, не так ли?

— Я им… э-э… воспользовалась. Он ведь очень мужественный — правда, вид у него был тот еще. Но зато я отлично спряталась в его пышной юбке, а Щелкун тут же отстал и убежал.

— Куда?

— Ну, начал прыгать, кривляться и упрыгал в арку — все ужасно смеялись. Кажется, Бегг основательно вжился в роль, — добавила она с видом ученой совы.

Аллейн продолжил расспросы и не услышал ничего нового против того, что рассказывал ему доктор. Было странно и трогательно наблюдать, как улетучилась вся природная веселость Камиллы, когда они дошли до самого решающего места. Аллейну казалось, что такой молодой организм должен выставлять защиту от перегрузок. «Наверняка она переживает все поверхностно», — думал он. Но когда они затронули момент, где старик не поднялся из-за камня, а пятеро его сыновей застыли от ужаса, девушка побледнела и зажала руки между коленями.

— Я правда представления не имела, что случилось. Все было так странно. Все будто почувствовали — вроде как что-то не то, но что именно… Такое и предположить было трудно. Даже когда дядя Дэн подошел туда и позвал остальных и они посмотрели, я подумала — глупо, наверное, — но я подумала, что он просто куда-нибудь ушел.

— А! — воскликнул Аллейн. — Так значит, он мог уйти во время танца и его бы никто не заметил?

Доктор Оттерли шумно вздохнул.

— Ну… нет, — сказала Камилла. — Нет, я точно знаю, не мог. Да это было бы просто невозможно. Я стояла у самого края сцены, и мне было отлично видно весь задник. Как с НП у второго выхода — если вы знаете, что это такое.

Аллейн уверил ее, что знает.

— Значит, вы действительно видели пространство за камнем?

— Вроде как, — сказала Камилла и спохватилась: — Черт! Пора прекращать говорить это дурацкое «вроде как». Ральф сказал, я то и дело так говорю. Да, я видела то, что за камнем.

— Вы видели, как он там лежал?

Она нахмурилась и замолчала.

— Видела, как он скрючился в конце танца. Некоторое время посидел, а потом упал на землю. Когда он упал, он вроде как… то есть я хочу сказать, мне было плохо видно. Но, похоже на то, как если бы он хотел спрятаться. Он был в каком-то углублении. Значит, я бы заметила, если бы он попытался встать.

— Или если, предположим, кто-то захотел бы применить к нему насилие?

— Ну естественно! — сказала она с таким видом, будто речь шла о несусветной глупости. — Конечно.

— А что произошло непосредственно после того, как Вильям Андерсен скрылся из виду? В конце танца?

— Они продолжили действие. Сыновья расцепили мечи. Щелкун стоял за камнем наподобие идола. Ральф стоял с левой стороны. Затем Сыновья разошлись. Двое встали с одной стороны, ближе ко мне, а еще двое — с другой. Пятый, Разгонщик толпы — я потом узнала, что его играл Эрни, — был сам по себе. Ральф начал обходить зрителей с ковшом для пожертвований, потом он вырвал у Эрни меч и у них началась потасовка. Ральф — просто прирожденный комик. Успех у него был бешеный. Помнится, Щелкун все это время стоял за дольменом — вероятно, он сможет рассказать вам что-нибудь… что-нибудь важное…

— Допустим. А что он там делал?

— Ничего. Просто стоял. В любом случае, — скороговоркой проговорила Камилла, — он вряд ли смог бы сделать что-нибудь существенное в этой упряжи, не так ли? Ничего такого, чтобы…

— Конечно, — подтвердил Аллейн. — Конечно не смог бы. Но что же он все-таки делал?

— Ну, вроде как подыгрывал Ральфу и Эрни. Визжал по-лошадиному, потом ушел через заднюю арку.

— Да? А дальше?

— Дальше Ральф сделал вид, что прячется. Присел за кучей булыжников — меч Эрни все еще был у него. А Эрни ушел со двора — пошел его искать.

— Вы уверены, что все происходило именно в таком порядке?

— Думаю, да. Если смотреть на это как на театральную постановку, — многозначительно проговорила Камилла, — разве можно что-то забыть?

— Нет, — со всей серьезностью подтвердил Аллейн. — Ну как же можно! А что было потом?

— Затем дядя Дэн танцевал один, и как раз в этот момент, как мне показалось, полыхнул костер. — Она переглянулась с доктором Оттерли. — А вы не заметили?

— Почему? Заметил. Я как раз играл мелодию для Дэна, она называется «Причуда лорда Мардиана».

— Да-да. И Ральф вышел из своего укрытия и тоже прошел через заднюю арку. Там он, вероятно, вернул Эрни меч и дошел позади стены до входа с НП. Назовем его просто НП.

— Очень хорошо.

— И, как мне кажется, в то же самое время Эрни и Щелкун зашли через центральный задний вход.

— И у Эрни был его меч?

— Да, был. Я, помню, еще подумала: «Значит, Ральф вернул ему меч». И потом я больше у Ральфа его не видела.

Камилла имела привычку смотреть людям прямо в глаза. Взглянув на Аллейна, она слегка нахмурила брови. И вдруг с ее лицом произошла мгновенная перемена. Нет, выражение его не изменилось, просто оно в одну секунду побелело как мел.

— Меч… — пролепетала она, — меч…

— И что?

— Да нет, не может этого быть… не может…

— Но об оружии ничего толком не известно, — заверил ее Аллейн. — Пока мы только зондируем почву.

— Все равно — не может такого быть. Нет, нет. Никто не проходил там с мечом. Никто, клянусь вам.

— В самом деле? Что ж, это очень полезная для нас информация.

Доктор Оттерли поддержал девушку:

— Я тоже присоединяюсь к клятве, инспектор.

Камилла бросила на него порывистый, полный благодарности взгляд, и Аллейн подумал: «Может бьггь, ее и научили в ее театральном институте выражать любую эмоцию в любое время, но заставлять собственную кровь приливать и отливать от лица — на это шести уроков не хватит. Бедняжка испугалась, а теперь испытывает облегчение. Значит, она порядком влюблена в этого молодого Стейне».

Он предложил Камилле сигарету и встал у нее за спиной, чтобы поднести спичку.

— Доктор Оттерли, — попросил он, — не будете ли вы так чертовски любезны, чтобы позвонить в Йоуфорд относительно приготовлений? Я только что вспомнил об этом — дурень этакий. Фокс разъяснит вам подробности. Простите, что так вас нагружаю.

Он заговорщицки подмигнул доктору Оттерли, который только и успел, что открыть рот и снова его закрыть.

— Ай-ай-ай! — спохватился Фокс. — Как же это я вам не напомнил! — Он поцокал языком. — Надо скорее заняться этим, доктор, другого времени не будет.

— Когда закончите с этим, возвращайтесь, — велел Аллейн.

Оттерли смерил старшего инспектора пристальным взглядом, натянуто улыбнулся девушке и послушно вышел вслед за Фоксом.

Аллейн уселся напротив Камиллы и тоже закурил.

— Вообще-то на службе курить не положено, — доверительно сообщил он, — но ведь свидетелей-то нет. Вы же не станете писать жалобу в Скотленд-Ярд, не правда ли?

— Не стану, — улыбнулась Камилла и добавила: — Вы специально их отослали?

— Как вы догадались? — восхитился Аллейн.

— Просто все это смахивает на хорошую, добротную лажу.

— Боже, какой позор! Придется срочно исправляться. Я отослал их, потому что хотел задать вам вопрос личного характера, а без свидетелей это можно сделать в менее официальной обстановке. Я собирался спросить вас, намерены ли вы обручиться.

Камилла поперхнулась сигаретным дымом.

— Прошу вас, — увещевал Аллейн, — ответьте мне, как хорошая послушная девочка.

— Но я не знаю. Честно, не знаю…

— Никак не можете решить?

— Вообще-то я не вижу никакой причины, — Камилла наконец взяла себя в руки, — чтобы отвечать вам на подобные вопросы.

— Но ведь нет и причины, чтобы на них не отвечать.

— А зачем вам это?

— Просто легче беседовать с людьми, — объяснил Аллейн, — когда знаешь, что их в данный момент заботит. А предстоящая помолвка, как я смею предположить, заботит вас сейчас больше всего.

— Ну хорошо, — решилась Камилла, — я вам отвечу. Я еще не помолвлена, но Ральф этого хочет.

— А вы? Вы ведь его любите, не так ли?

— Не все так просто, как вам представляется.

— Неужели?

— Видите ли, моя мать — урожденная Андерсен. Она была одновременно Дэном, Энди, Крисом и Нэтом в женском обличье, мыслила и разговаривала, как они. Она была их сестрой. Я любила маму. — В голосе девушки промелькнула подлинная боль. — Всем сердцем любила. И отец тоже ее любил. Мы были бы счастливейшей из семей — да мы и были, если брать наши взаимоотношения. Но моя мать не была счастлива до конца. Всю жизнь она тосковала по Южному Мардиану и так и не нашла общего языка с папиным окружением. Вот, говорят, что подобные различия сейчас уже не играют роли — ничего подобного. Еще как играют.

— И в этом все дело?

— В этом.

— Может быть, здесь кроется что-то еще?

— Послушайте, — вскипела Камилла, — извините за нескромный вопрос, но как вам удалось продвинуться по службе — вы брали наглостью или выезжали на личном обаянии?

— Расскажите мне о ваших затруднениях, и тогда я поведаю вам историю своего успеха. Отвечайте — тут замешана ваша гордость?

— Ну, допустим. Да. И еще факты из прошлого, которые теперь, после убийства, радостно пережевывают и перевирают газетчики. Я уже не знаю, — она чуть не плакала, — не знаю, как мне заставить себя не думать о Ральфе — я все время только и делаю, что думаю о нем, после того, что случилось…

— Но почему бы вам о нем не подумать?

— Я же сказала вам — Ральф, по сути, является хозяином Южного Мардиана. Его мать принадлежала к Мардианам. Его тетку обидел мой отец — тем, что сбежал с моей мамой. Мои родственники в Мардиане — братья Андерсены. Так что если Ральф женится на мне, это будет такое… Да как ни крути, получится невесть что. Он же наследник леди Алисы — после тети. Может, это и не имеет большого значения — он ведь адвокат и сможет сам делать неплохие деньги, — но все равно ничего хорошего, если она пошлет его куда подальше.

— Интересно, интересно. Раз уж мы заговорили о завещаниях — вы не знаете, дедушка оставил вам что-нибудь?

Камилла задохнулась.

— О боже! — прошептала она. — Надеюсь, что нет. Ну хоть бы нет…

Аллейн подождал.

— Он говорил об этом, — призналась Камилла, — когда я его видела последний раз. Четыре дня назад. Мы еще с ним повздорили.

— Если не хотите, можете не рассказывать.

— Я сказала, что не возьму ни пенни из его денег, даже если он вздумает мне что-нибудь оставить. Сказала, что лучше отдам эти деньги в Актерский благотворительный фонд. Это его взбесило.

— Он говорил, что собирается вам что-нибудь оставить?

— Да. Все какими-то недомолвками. Я сразу даже и не поняла. Отвратительное ощущение. Как будто я приехала сюда, чтобы… — она с досадой хмыкнула, — чтобы втереться к нему в доверие. Ужасно!

— Позавчера, — Аллейн посмотрел ей в глаза, — он ездил в Биддлфаст встречаться со своими адвокатами.

— С адвокатами? Боже, какой ужас! Но, может быть, он говорил с ними о чем-нибудь еще…

— Адвокаты эти — господа Стейне и Стейне.

— Контора Ральфа… — пробормотала Камилла. — Надо же. Ральф мне ничего об этом не говорил.

— Очень может быть, — пояснил Аллейн, — что это тайна.

— Что вы хотите этим сказать?

— Профессиональная тайна.

— А-а, понятно.

— Мистер Ральф Стейне — и ваш адвокат тоже, мисс Кэмпион?

— Боже упаси, — повела бровью Камилла. — У меня вообще нет адвоката.

Тут дверь открылась и в комнату, как смерч, влетел темноволосый юноша.

Ворвавшись, он величественно произнес:

— Считаю необходимым и обязательным для себя присутствовать при любых беседах мисс Кэмпион с полицией.

— Да? — мягко переспросил Аллейн. — А на каком, собственно, основании?

— Я ее адвокат.

— Господи, я сейчас умру! — Камилла прыснула от смеха.

— Насколько я догадался, — невозмутимо произнес Аллейн, — вы — мистер Ральф Стейне.

3

Пять Андерсенов, столпившись в холодной кузнице, пристально изучали сержанта Обби. Наконец Крис, самый воинственный из братьев, слегка подтянул штаны и подошел к сержанту. Они вполне стоили друг друга, как по весу, так и по росту.

— Эй, послушай, — начал Крис, — Боб Обби. Нам тут надо поговорить. С глазу на глаз.

Не переводя взгляда, направленного куда-то вверх, Обби едва заметно покачал головой. Крис покраснел от злости, и тут вмешался Дэн:

— В этом же нет ничего плохого, Боб: обычное дело, если учесть, что произошло.

— Ты же нас знаешь, — упорствовал вежливый Энди. — Ласковые, как голубки, если с нами хорошо обращаться. Совершенно безобидные ребята.

— Главное — нам дорожку не переходить, — добавил Нэт. — Такие уж мы. Ну давай же, Боб, Давай.

Сержант Обби поджал губы и снова покачал годовой.

Тут уж Крис взорвался:

— Если ты так боишься, что мы нарушим ваши вонючие законы, можешь присматривать за нами в окно.

— Главное, чтобы не слышно было, — сказал Нэт. — Ну выйди — всего на десять минут. Ну давай!

Выдержав паузу, сержант с каменным лицом произнес:

— Нельзя, братки, нельзя.

Эрни издал бессмысленный смешок.

— Слушай, ты, козел! — заорал Крис. — Ты что, нарываешься, да? Нарываешься?

— Не мне это решать, — спокойно отозвался полицейский. — Сам я, может, думаю про вас, что вы невинные младенцы. Но у меня приказ смотреть за вами — виноваты вы или нет.

— Но нам надобно поговорить наедине! — вскричал Крис. — Понимаешь — наедине!

Сержант достал свою записную книжку.

— О «надобно» здесь ничего не написано, — сказал он. — Нету такого закона.

— Значит, мы должны поговорить, — настаивал Энди.

— И я это слышу от тебя, Эндрю! — возмутился Обби.

Он открыл свою книжку и пососал кончик карандаша.

— А это еще зачем? — спросил Крис.

Обби смерил его суровым взглядом и что-то записал в своей книжке.

— Выходи! — прогремел Крис.

— Такого рода высказывания не принесут невиновной стороне ничего хорошего, — назидательно произнес Обби. — Я уже не говорю о виновной.

— Что ты, черт возьми, хочешь этим сказать?

— Это ты у себя спроси.

— Может, ты ведешь к тому, что кто-то из нас виновная сторона? Ну-ка отвечай.

— Любой выпад в мой адрес будет расценен как нарушение порядка, — предупредил сержант.

— Но почему ты выбрал именно меня для своих записей? Что я такого сделал?

— Ответ на это знаешь только ты и еще Создатель.

— Да еще я, — неожиданно выпалил Эрни. — Я тоже знаю.

Обби нарочито притих. Андерсены тоже навострили уши. После длительного молчания Обби не выдержал:

— Ну и что же ты знаешь, Эрнест?

— Утю-тю-тю-тю! Сейчас скажу!

— Скажешь ты, как бы не так, — пробубнил Крис. — А ну закрой свой поганый рот — и думать об этом забудь!

— Не стоит, Кристофер, — вмешался сержант. — Если Эрни хочет что-то сообщить, он имеет на это полное право. Говори, Эрнест. Что ты собирался сказать? Нет, я не заставляю тебя говорить, просто я обязан следить, чтобы все было по правилам. Ну, что у тебя там, Эрнест?

Эрни втянул голову в плечи, затравленно посмотрел на братьев и вдруг закатился своим идиотским смехом. Прикрыв глаза и задыхаясь, он начал давиться словами:

— Что — уже забыли, да? В воскресенье-то… Крис с Лицедеем… И еще кое-кто… гы-гы-гы… каково, а?.. Каково, а?.. — Он перегнулся пополам от дикого хохота. — Как теперь насчет Трикси? — Он взвизгнул, после чего издал пронзительный свист. — Что — попался, Крис! — На лице его была написана неописуемая радость.

Кристофер мрачно проговорил:

— Ты что, хочешь, чтобы я спустил с тебя шкуру?

— Когда на свадебке погуляем, а? — не унимался Эрни, прячась за спину Энди. — Теперь ведь тебе все нипочем?

— Ах ты!.. — Крис рванулся в сторону Эрни, но Энди уперся ему в грудь кулаками.

— Полегче, Крис, полегче, — попросил он брата.

— А ты, Эрни, — вмешался Дэн, — лучше подумай над тем, что сказал Крис и закрой свой рот. — Он повернулся к сержанту. — Ты же знаешь, какой он у нас. Туп как головешка. И ни к чему было его раззадоривать. Это, я бы даже сказал, не по-соседски…

Обби закончил писать в своей книжке и убрал ее. Затем он обвел всех Андерсенов по очереди суровым взглядом и обратился ко всей компании.

— Соседство, — сказал он, — в нашем деле не указ. Нравится мне это или не нравится, но таков порядок. Дело вовсе не в том, что я вредничаю и пользуюсь тем, что могу вам что-то запретить. Если бы я мог, я бы с радостью уступил вам. А этого, братки, я никак не могу — такие уж правила. — Он замолчал и застегнул пуговицу на том кармане, где лежала записная книжка. — Ваш отец был замечательный человек. Всегда пускал меня на ночлег. Если уж на то пошло, он был лучше любого из вас. И как ни противно мне все это говорить, но та мразь, что сотворила с ним такое, должна получить свое сполна. Кем бы она ни была. Я повторяю: кем бы она ни была, — отчеканил он и вскинул глаза сначала на Эрни, потом на Криса.

— Ну хорошо же, — прошипел Дэн. — Хорошо. Можешь заказывать себе памятник.

— За кого ты, черт возьми, нас принимаешь? — вспылил Нэт. — Неужели не ясно, что мы первые бы скрутили башку этому ублюдку?

— Раз ты спросил, я тебе отвечу: не ясно, — спокойно сказал сержант Обби. — Во всяком случае, не про всех из вас.

4

— Напрасно вы надеетесь меня смутить, — сердито сказал Ральф. — Возможно, тебе понадобится адвокат, Камилла, и в этом случае ты, естественно, обратишься ко мне. Моя фирма обслуживает вашу семью уже… гм… много лет.

— А-а, так это вы! — радостно воскликнул Аллейн. — Вероятно, это вы обслуживали семью мисс Кэмпион в лице ее деда позавчера?

— А вот это, — с важным видом заметил Ральф, — здесь совершенно ни при чем.

— Послушай, милый, — вмешалась мисс Кэмпион. — Я рассказала старшему инспектору, что дедушка говорил мне, будто собирается оставить мне какие-то деньги, а я сказала ему, что не возьму их ни под каким предлогом.

Ральф посмотрел на нее в некотором замешательстве. Аллейн подумал, что любовь Ральфа к Камилле настолько сильна, что зовет его на подвиги. «Рыцарство так и прет из него, — заметил про себя он. — А кроме того, парень чем-то очень обеспокоен». Аллейн сказал, что пока не будет настаивать, но если в дальнейшем это понадобится следствию, то Ральфу придется рассказать о визите Лицедея.

На это адвокат ответил, что, кроме причин профессионального характера, его ничто не удерживает и он не видит ничего дурного в том, чтобы пролить свет на этот вопрос. Итак, Лицедей пришел к Ральфу лично и сказал, что хочет составить завещание. Вел он себя, как показалось Ральфу, несколько странно — все что-то крутил вокруг да около, толком не мог ничего объяснить.

— У меня было такое ощущение, — сказал Ральф, обращаясь к Камилле, — что он хочет как-то загладить свою вину — хотя впрямую он этого не говорил, — вину за скверное отношение к твоей матери. Совершенно ясно, что ты сумела покорить его сердце, и смею заметить, — голос Ральфа преданно зазвенел, — что меня это нисколько не удивляет…

— Спасибо, Ральф, — отозвалась Камилла.

— А еще он сказал, — продолжал Ральф уже в более сдержанном тоне, поскольку теперь обращался к Аллейну. — что уверен, будто мисс Кэмпион начнет отказываться от наследства. И принялся выяснять, нельзя ли что-нибудь придумать, чтобы у нее не было возможности отказаться и она была бы обязана его принять. Разумеется, я сказал ему, что это невозможно. — При этих словах Ральф посмотрел на Камиллу и, кажется, тут же напрочь забыл про Аллейна. — Я сказал — я ведь сразу догадался, что ты хотела бы, чтобы я так сказал, — так вот, я предложил ему подумать пару деньков, ведь его сыновья имеют больше прав на наследство и ты не захочешь их ущемлять…

— Господи, какой же ты молодец, что так ему сказал!

— Правда? Я ужасно рад это слышать.

Они посмотрели друг на друга и обменялись едва заметными улыбками.

— Позвольте мне слегка прервать ваш милый междусобойчик… — вмешался Аллейн.

Оба чуть не подпрыгнули.

— Да-да, — поспешно сказал Ральф. — Значит, он велел мне, так или иначе, составить завещание с такими пунктами, а он просмотрит его и примет решение. Он попросил меня включить туда условие, что Кузнецова Роща навсегда останется кузницей и не будет переделана в автостоянку, чего так желают его сыновья — не без подначивания с стороны Саймона Бегга. И еще попросил составить бумагу для мисс Кэмпион, которую он подпишет…

— Милый, я уже сказала мистеру Аллейну, что мы любим друг друга, но не помолвлены, потому что у меня есть сомнения…

— Подожди, Камилла, дорогая! Значит, составить бумагу, которую она должна обязательно принять, ради спокойствия его души и в знак памяти миссис Элизабет Кэмпион.

— Это моя мама, — пояснила Камилла.

— А потом он решил, что надо оставить кузницу сыновьям, а все остальное — Камилле.

— А много ли там всего остального? — спросил Аллейн, припомнив, что говорил Дэн Андерсен.

Примечательно, что Камилла ответила ему почти теми же словами, что и ее дядя:

— Все Андерсены любят припрятывать вещички. А дедушку они вообще прозвали «старой вороной».

— Вы действительно составили завещание так, как он просил? — спросил Аллейн Ральфа.

— Нет. Это было два дня назад. И меня все это обеспокоило.

— Милый мой Ральф, но почему ты ничего не сказал мне?

— Дорогая, во-первых, ты отказывалась со мной встречаться, а во-вторых, это было бы в высшей степени непрофессионально.

— Хорошенькое дело, — дернула плечиком Камилла.

— Но вы ведь уже знали, что ваш дед намеревается так поступить?

— Я же говорила вам — мы с ним даже повздорили.

— И вы не знали, что он ездил во вторник в Биддлфаст?

— Нет, — помотала головой она. — Я не заходила во вторник в кузницу. Я правда ничего не знала.

— Ну хорошо. — Аллейн поднялся. — А теперь мне бы хотелось остаться на пару слов с ваши молодым человеком наедине — если он не против. Я бы не просил вас уйти, если бы вы могли на полчасика отойти достаточно далеко, чтобы не слышать нашего разговора. — Он подошел к двери и открыл ее. — Если вы, паче чаяния, встретите инспектора Фокса или доктора Оттерли, — попросил он, — то будьте добры, передайте им, что они могут вернуться.

Камилла встала и грациозно проследовала к выходу.

— Собираетесь выведать, что больше всего заботит Ральфа? — Она выразительно взмахнул ресницами.

— О, кажется, вас посетило вдохновение! Скорее бегите и репетируйте какую-нибудь сцену пробуждения любви… Или вы не проходили это в вашем театральном институте?

— Откуда вам известно, что я посещаю театральный институт?

— Сам не знаю… Может, вы просто похожи на звезду сцены…

— Потрясающее наблюдение! — фыркнула девушка.

Аллейн бросил взгляд на Камиллу. Ну что можно о ней сказать? Она любима, любит сама, полна жизни, категорична, как и все в молодости, чрезвычайно чувствительна и вместе с тем полна легкомыслия…

— Будем считать, что с вами мы закончили, — подытожил он. Казалось, Камилла столкнулась с чем-то, что было выше ее понимания. Во всякое случае, вид у нее был озадаченный. — И занимайтесь лучше тем, что заботит лично вас, — посоветовал Аллейн, после чего ласково выпроводил ее из комнаты.

В конце коридора Камилла увидела Фокса и доктора Оттерли. Они почтительно расступились, а девушка любезно им сообщила:

— Вам просили передать, что вас ждут…

И пошла дальше. Доктор Оттерли поймал ее за руку и остановил.

— Ну как, все в порядке, Корделия? — спросил он. Она ответила ему сияющей улыбкой.

— Насколько это возможно.

— Безошибочным признаком приближения старости, — заявил доктор Аллейну, едва появившись в дверях, — является неспособность понимать выносливость молодых. Выносливость в хорошем смысле этого слова, — добавил он, перехватив взгляд Ральфа.

— Но Камилла, — зарделся Ральф, — просто на удивление чувствительная натура…

— Кто же в этом сомневается, дружище? Камилла — во всех отношениях очаровательная девушка. Я сейчас говорю о чисто физиологических вещах. И ее безусловно очаровательный организм реагирует на шок так, как это свойственно молодым. Вот моя потертая машина — та совсем по-другому. Вот и все, уверяю вас.

Ральф подумал про себя: какие же скучные бывают старики, когда начинают рассуждать о молодости!

— Я еще нужен вам, сэр? — спросил он Аллейна.

— Будьте добры, расскажите мне вкратце о танце Пятерых Сыновей. Фокс запишет за вами, а доктор Оттерли скажет потом, совпадает ли ваш рассказ с его собственными впечатлениями.

— Понятно. — Ральф сверкнул глазами на доктора.

Аллейн провел его сквозь знакомую анфиладу вопросов, и ответы ничем не отличались от ответов других свидетелей. Ральф мог лишь немного углубить и развить их. Когда Лицедей исчез за камнем после имитации обезглавливания, Ральф находился неподалеку. Он видел, как старик согнулся, сел на корточки, а затем осторожно вытянулся на земле.

— Все было нормально, — рассказывал Ральф. — Он меня тоже видел и даже помахал мне рукой, а я ему в ответ. А потом я пошел собирать пожертвования. Наверное, он так и собирался лежать в этой ямке, потому что там его никому не видно.

— Находился ли кто-нибудь еще так же близко к нему, как и вы?

— Да, Щелкун — то есть Бегг… Его место было напротив меня, перед тем как они расцепили мечи. И после этого он некоторое время стоял за дольменом, а потом… — Ральф запнулся.

— Что потом?

— Кажется… нет… да нет, ничего такого.

— Можно мне вмешаться? — отозвался доктор Оттерли со стороны камина. — Мне кажется, я понял, о чем подумал Ральф. Когда мы репетировали, Щелкун и Бетти — то есть Ральф — стояли каждый со своей стороны дольмена, а затем Ральф брал свой ковш, а Щелкун должен был скакать и снова приставать к девушкам. А он этого не делал. Не так ли, Ральф?

— Кажется, да… — встревожился молодой человек. — Не знаю уж, что вы подумали, но первое, что мне пришло в голову, — это что он просто не смог бы в своих доспехах ничего сделать — ничего такого. Ведь правда, доктор Оттерли?

— Правда. Он свои руки-то толком не видел. Они ведь под холстиной туловища. Я же сам смотрел на него — он стоял не шелохнувшись.

— Когда же он сдвинулся с места?

— Когда Ральф вырвал у Эрни меч. Бегг тогда заржал, как кобыла, и ускакал через заднюю арку.

— Он так и должен был сделать?

— Вообще, он мог делать все что угодно, — пожал плечами Ральф, — ведь в этой части спектакля предусмотрена импровизация… Бегг, возможно, решил, что мы с Эрни уже достаточно почудили, и поэтому смылся. Эти доспехи жутко неудобные и тяжелые. Еще хуже, чем мои.

— Вы ведь сами потом вышли через заднюю арку, не так ли?

— Точно, — с готовностью согласился Ральф. — Эрни погнался за мной, и я туда спрятался. На глазах у всех зрителей. А он бросился за мной — в задний выход, но не нашел меня. Тогда я вышел сам, решив, что Эрни — это Эрни, и шутка зашла уже слишком далеко. Пошел его искать.

— И что же вы обнаружили там, за стеной?

— То, что вы подумали. Там сидел Щелкун — прямо на земле, как курица на яйцах. И Эрни там был — злющий как черт. Я отдал ему меч, и он сказал… — Ральф почесал голову.

— Что он сказал?

— Кажется, что уже слишком поздно и теперь меч ни к чему… У него был такой кровожадный вид. Я подумал, что, наверное, напрасно дразнил его, но ведь зрителям так понравилось…

— А Бегг что-нибудь говорил?

— Да. Не вылезая из своей «шкуры». Сказал, что Эрни совсем съехал и лучше сейчас к нему не лезть. Я и сам это видел, поэтому пошел вдоль стены и зашел через арку, что возле дома. Дэн уже заканчивал свой танец. Потом начался последний танец. На сцену вышел Эрни с мечом, а за ним Щелкун.

— Куда они вышли?

— Думаю, они появились где-то сзади. Позади танцоров.

— А вы — вы сами? Вы проходили мимо дольмена, когда возвращались?

Ральф снова бросил взгляд на доктора Оттерли — вид у него был нерешительный.

— Точно сказать не могу, — промямлил он. — Не помню…

— А вы помните, доктор Оттерли?

— Полагаю, — тихо сказал Оттерли, — что Ральф во время танца обошел сцену по кругу. Думаю, он не мог не пройти близко от камня.

— И сзади него тоже?

— И сзади.

— Теперь вспомнил, — сказал Ральф. — Какой же я дурак! Ну да, конечно я обходил по кругу.

— Вы видели лежащего там Лицедея?

Ральф зажег сигарету и посмотрел на ее кончик.

— Не помню, — сказал он.

— Жаль.

— Дело в том, что я в тот момент думал совсем о другом.

— Правда?

— Правда. Я заметил Камиллу, — просто объяснил Ральф.

— Где она была?

— Сбоку. С левой стороны, если стоять лицом к сцене. Она еще называет это место НП.

— Это была она?

— Ну да…

— А это было не раньше? Не до того, как она убегала от Щелкуна?

— Нет. — Лицо Ральфа медленно, но верно приобретало пунцовый оттенок. — По крайней мере, мне так не кажется.

— Да ведь не было ее там, — сказал доктор Оттерли в некотором удивлении. — Она подошла к компании из гостиницы. Я еще подумал, как они хороши, эти две красотки, в свете факелов.

— Две?

— Ну, Камилла и Трикси с отцом.

— Так была она там или нет? — спросил Аллейн у Ральфа.

— Я… э-э… я… д-да. Мне кажется, что была.

— Мистер Стейне, — предупредил Аллейн, — возможно, мой следующий вопрос покажется вам дерзким и неуместным, в этом случае вы можете на него не отвечать. Мисс Кэмпион открыто призналась в дружбе с вами. Она сказала, что вы любите друг друга, но, несмотря на это, она считает вашу помолвку невозможной. По ее словам, все дело в замужестве ее матери и ее происхождении…

— Но это же полная чушь! — горячо возразил Ральф. — Господи, в каком веке, она думает, мы живем? Кого, скажите, может сегодня волновать, что ее мать была дочерью кузнеца?

— Ее саму, например.

— Первый раз в жизни сталкиваюсь с таким необузданным снобизмом.

— Ну хорошо. Допустим, все это так. Вот вы только что сказали, что мисс Кэмпион не хотела вас видеть. Означает ли это, что вы действительно не встречались и не разговаривали со времени вашего пребывания в Южном Мардиане?

— Простите, я не понимаю, о чем вы…

— Разумеется, не понимаете. Так слушайте же. Неподалеку отсюда лежит старик с отрубленной головой, найденный возле жертвенного камня. Теперь вернемся немного назад. Восемь мужчин, включая этого старика, танцуют древнюю пьесу-танец. Восемь? — вдруг повторил он и ожесточенно потер нос. — Почему-то мне так и хочется сказать — девять… Ну ладно. На первый взгляд, старик ни разу не покидает арену — или танцевальную площадку, или сцену, как вы ее там называете… На первый взгляд никто не может совершить над ним насилие. Он танцует у всех на глазах. Затем в пантомиме ему в шутку отрубают голову — здесь, вероятно, все должны смеяться. Но на самом деле ему ничего не отрубают. Вы ведь махали друг другу уже после так называемой шутки — значит, мы точно это знаем. Он прячется в углублении. А через десять минут, когда по сценарию он должен воскреснуть, обнаруживается, что его в самом деле обезглавили. Это то, что рассказывают все. А теперь, как умный здравомыслящий человек, к тому же адвокат, скажите — разве это не естественно, что в такой ситуации мы хотим знать все до мельчайших подробностей про этих восьмерых и про всех, кто с ними хоть как-то связан?

— Вы хотите сказать, то есть вы предполагаете… Надеетесь, что-нибудь да всплывет?

— Вот именно. Вы же понимаете — если что-то есть, оно обязательно, неминуемо всплывет.

— О господи! — простонал Ральф. — Как же я утомился! Ну, что вы там спрашивали? Разговаривал ли я с Камиллой с тех пор, как мы оба приехали в Южный Мардиан? Ну хорошо, разговаривал. В воскресенье, после церкви. Она просила меня, чтобы я не делал этого, но я не смог, потому что видеть ее в церкви было выше моих сил.

— Причина была только эта?

— Она была очень расстроена. Наткнулась в роще на Эрни с его мертвой собакой.

— Боже праведный! — вырвалось у Аллейна. — Прямо Баскервиль-холл какой-то, а не Южный Мардиан…

Ральф усмехнулся:

— Да уж, Шерлок Холмс был бы здесь как нельзя кстати… Это Лицедей застрелил собаку, потому что, как он говорил, она была больна — и, бог свидетель, это сущая правда. Но Эрни прямо озверел, и это очень напугало Камиллу.

— Где вы ее встретили?

— Возле кузницы. Она выходила из рощи.

— Лицедей вам по дороге не попадался?

После довольно долгого молчания Ральф сказал:

— Попадался.

— Как вы думаете, он догадался о ваших намерениях по отношению к его внучке?

— Думаю, да.

— И какова же была его реакция?

— Был недоволен, — нехотя проговорил Ральф.

— Он придерживался таких же взглядов, как и она?

— Примерно.

— Вы говорили об этом?

— Сначала он прогнал Камиллу.

— Можете вы передать мне дословно, что было сказано?

— Нет. Это не имеет никакого отношения к его смерти. Это была беседа личного характера.

Фокс задумчиво уставился на кончик своего карандаша, доктор Оттерли деликатно прокашлялся.

— А скажите мне, — неожиданно начал Аллейн, — этот костюм, что вы надевали, когда играли Бетти, — это что, какой-то кринолин времен каменного века, да?

Ральф ничего не ответил.

— Может, я это сам придумал или кто-то говорил мне, но мне кажется, что его иногда использовали как прикрытие? Накрывали им какую-нибудь девицу, чтобы незаметно ее утащить? А может быть, отсюда и пошло выражение «девушка-невидимка»? — весело предположил он. — Или просто — «человек-невидимка»?

Ральф затараторил:

— Наверняка раньше случалось что-нибудь подобное, но вообще-то мне непонятно, как им удавалось кого-либо утащить. Ведь руки находятся поверх юбки.

— А мне показалось, я заметил по бокам прорези.

— Ах да… Но если тот, кого тащат, сопротивляется…

— А если предположить, — сказал Аллейн, — что жертва не сопротивлялась?

Дверь открылась, и вошла Трикси с двумя огромными ведрами, полными угля.

— Вы уж извиняйте, сударь, — мелодично зазвенел ее голос. — А ну как помираете тут от холода. Этого чертова мальчишку никогда не дождешься, когда он нужен.

Ральф сделал движение к ней, чтобы помочь, но потом передумал и с солидным видом выпрямился.

Аллейн шагнул к девушке.

— Это слишком тяжело для вас. Давайте помогу.

— Да ничего, сударь, не беспокойтесь.

Она была проворнее его. Одно ведро она поставила на коврик, а затем точным и быстрым движением отсыпала из другого в камин добрую половину. Рыжие волосы Трикси были собраны сзади в пучок. Аллейну она напомнила пейзанку с картины Брейгеля. С легкостью выпрямившись, девушка повернулась к ним. Ее простое грубоватое лицо, казалось, хранило свои секреты и было по-своему, привлекательно.

Взглянув на Ральфа, она расплылась в улыбке.

— Что-то вы неважно сегодня выглядите, мистер Ральф… — сказала она. — Понимаю — вчерашний кошмар всех нас выбил из колеи…

— Я в порядке, — пробурчал Ральф.

— Что-нибудь еще нужно, сударь? — сладким голоском осведомилась Трикси у Аллейна.

— Пока ничего, спасибо. Попозже днем, когда вы будете не слишком заняты, я задам вам пару вопросов.

— А и задавайте, — сказала она, — ежели надо, отвечу. — Она во весь рот улыбнулась Ральфу Стейне. — Правда же, мистер Ральф? — пропела она и вышла, размахивая пустым ведром.

— О господи! — вырвалось у Ральфа, и, прежде чем кто-либо успел что-то сказать, он стремительно вышел и захлопнул за собой дверь.

— Догнать? — Фокс привстал с места.

— Пусть идет.

Они услышали, как хлопнула входная дверь.

— Вот это да! — негромко воскликнул доктор Оттерли. — Такое мне, если честно, и в голову не приходило!

— Думаю, что Камилле тоже, — сказал Аллейн.