Онлайн чтение книги Девять жизней Дьюи. Наследники кота из библиотеки, который потряс весь мир
Глава 3. Спуки

«Мой кот прожил двадцать один год… Он мог погибнуть… но выжил и все эти годы дарил мне радость. Мне до сих пор иногда чудится прикосновение его влажного носика к ноге – так он просил, чтобы его приласкали».

Билл Безансон вырос на ферме отца рядом с маленьким городком Ромео, Мичиган. Даже сегодня в нем всего триста жителей, зато имеется своя газета стоимостью годовой подписки в восемнадцать долларов и центр, который прославился тем, что ни разу не горел, хотя в лесистом округе Мэкомб пожары – частое дело. Тридцать лет прожив в Спенсере, Айова, где в 1931 году сгорел дотла весь центр, я могу подтвердить, что это действительно достижение.

Мне так же понятна изолированная жизнь на ферме, по крайней мере каковой она была в 1950-х и в начале 1960-х, поскольку я тоже родилась и выросла на ферме. В те времена у нас не было ни телевизоров, ни компьютеров для связи с внешним миром. Только радио и любительские радиоприемники. Еще в семье мог быть старый грузовик с установленной в нем портативной двухсторонней радиостанцией с радиусом действия около пяти миль. И телефон с местным оператором и общим телефонным проводом для нескольких абонентов, но зачастую на линии был такой шум и треск, что разговаривать было просто невозможно. Когда мои родители примерно в 1960-м купили телевизор, отец позвонил родственникам в Южную Дакоту, чтобы сообщить о приобретении TV. Но связь была такой плохой, что бедные родственники перепугались, решив, что в нашей семье кто-то заболел туберкулезом, ТВ, и молились за нас целый год.

И еще у нас была, конечно, семья и работа. Во время сбора урожая даже дети трудились с рассвета до темноты. Все ложились спать уже после захода солнца. Если же тебе не спалось, ты мог смотреть в окно и видеть абсолютно черное небо, усыпанное миллионами сверкающих звезд, и где-то вдали одно-единственное освещенное окошко. Во всяком случае, я видела этот сиротливый огонек из своего окна. А вот Билл Безансон, какой бы темной ни была ночь, не мог увидеть дом ближайшей к ним фермы, а что касается соседских ребятишек, то никаких детей поблизости не было. Так и рос мальчик с фермы, расположенной около городка Ромео, Мичиган, в окружении лесов и полей.

И конечно, животных.

У Безансонов было два сарая, и в одном из них отец отвел Биллу маленькое помещение, где он мог держать своих животных. Билл подбирал любое животное, оказавшееся в беде – лисиц, опоссумов, собак, кошек, – и бережно их выхаживал. У него был даже скунс, который бегал по плечам и играл с ним в прятки на сеновале. Если к сараю с животными Билла подходил кто-то незнакомый, скунс поднимал хвост торчком, но с любимым хозяином он был ласков и игрив, как котенок.

Но больше всех Билл любил своего енота. Его маму сбила машина, и детеныши сбились в кучку у подножия дерева рядом с дорогой и беспомощно таращились на ее неподвижное тело. Крошечные детеныши были растерянными, замерзшими и голодными, от охватившего их страха они не смели и шевельнуться. Из них выжил всего один. Его звали Пьер Ла-Пуп в честь сошедшего с ума от любви французского скунса Пепел ле Пью из мультфильма, который показывали в воскресенье утром. Эту кличку дала ему бабушка, к которой малыш енот сразу прыгнул на колени.

Пьер был добрым, преданным и любящим енотом. Билл играл с ним в сарае, бегал во дворе и гулял по полям, как типичный мальчик Среднего Запада со своим верным псом, иногда Билл брал удочку и ходил с ним на рыбалку. Но еноты – не собаки. Эти дикие животные очень любопытны, проказливы и, не будем скрывать, намного сообразительнее и ловчее обыкновенных дворняжек. Пьер ловил рыбу лапками, объедал кукурузные початки, старательно выбирая зерна, и открывал любую дверь. Однажды вся семья вошла в дом и застала Пьера в кухне на полке. Он сбрасывал вниз одну за другой тарелки, с любопытством глядя, как они грохаются об пол и разлетаются на мелкие осколки. Уже весь пол был усыпан битым фаянсом. Эта неожиданная выходка Пьера, которому до сих пор прощались типичные для енота повадки – умение справляться с любыми запорами и задвижками, мелкие кражи и бесконечное мытье лапок в баке для стока дождевой воды, – оказалась последней каплей, переполнившей терпение хозяина дома. На этот раз никакие доводы не смогли спасти Пьера от изгнания. Отец Билла швырнул его в свой грузовик, уехал за двадцать восемь миль и оставил в заброшенном сарае.

Недели через три Билл с отцом удили рыбу в ближнем озере, и вдруг на дереве заверещал енот. Билл вгляделся в сплетение ветвей и крикнул:

– Пьер, это ты?!

Пьер стремительно спустился с дерева, взобрался по ноге Билла к нему на руки и стал радостно облизывать ему лицо и покусывать за нос.

– Что ж, придется его взять, – проворчал отец Билла. – Денег на самолет у меня нет.

На самом деле старого фермера несказанно растрогала привязанность дикого зверька к сыну, и, даже если бы у него был собственный самолет, на этот раз он не увез бы Пьера.

Возможно, из-за Пьера Билл мечтал стать лесничим. Остальные думали, что он будет ветеринаром: у него был редкий дар находить с животными общий язык. Но все изменилось. Пьер возмужал и стал подумывать о том, чтобы обзавестись семейством. В ранние годы жизни еноты легко приручаются, но с достижением половой зрелости становятся очень агрессивными. Впрочем, Пьер агрессии не проявлял, а просто ушел из сарая, подыскал себе жену и устроился жить в дальнем конце фермы. Однажды Билл с отцом сидели на заднем крыльце дома. Билл посмотрел в сторону поля и увидел, что к нему бежит Пьер, а рядом с ним катятся четыре коричневых колобка. Его подруга тревожно расхаживала у края поля, тогда как Пьер перенес в пасти по очереди всех детенышей на крыльцо, таким оригинальным образом представив их своему давнему другу. Билл и отец подержали каждого малыша, затем вся компания вернулась к полю и побежала домой.

– Ну, такого я никогда не видывал! – с изумлением сказал отец Билла, когда все семейство скрылось из вида.

Билл видел Пьера в последний раз. Енот переселился в лес и больше не показывался. Мальчик понял, что он приходил проститься.

Через несколько лет Билл окончил школу, и настала его очередь проститься с домом. Но он уходил не учиться на ветеринара, на лесничего или просто в колледж. Шел июнь 1964 года, и он добровольно вступил в армию, в пехотные войска. К 1 июля он уже ехал к месту учебы. Тремя годами позже он оказался во Вьетнаме – ему едва исполнилось двадцать лет.

Билл получил назначение в группу В войск США, 123-й авиационный батальон. Боги войны – так их называли. Их назначение: поддержка с воздуха наземных сил, стремительные налеты, разведка, секретные задания в тылу врага. Отделение Билла состояло из двадцати одного солдата, по семь человек на вертолет, не считая двух пилотов и двух пулеметчиков. Если пехота или подрывники докладывали о предполагаемом расположении неприятеля где-нибудь в горах, начальство звонило в их батальон. Им ставили задачу: проверить территорию, поливая ее мощным огнем, чтобы по ответному огню установить, насколько серьезные силы сосредоточены в данном месте. Билл был «туннельной крысой». В его задачу входило: одному, без связи и прикрытия, обследовать все находящиеся на данной территории пещеры и вырытые ходы и выкурить оттуда вьетконговцев.

Нечего и говорить, насколько грязной, опасной и непредсказуемой была эта работа. Через несколько месяцев человек начинал себя чувствовать непобедимым только потому, что остался в живых. Билл перенес бессчетное количество перестрелок в адской темноте вьетконговских пещер и туннелей. После одной операции он с товарищами насчитал в корпусе своего вертолета более тысячи пулевых отверстий. Из восьми человек экипажа у нескольких оказалась простреленной форма, но ни один не был ранен. Так проходила его служба в батальоне. Легкие ранения, «маленькая медаль «Пурпурное сердце» и прочая ерунда», как называет Билл свои воинские награды, – за все это время не погиб ни один из его товарищей.

Наступил злосчастный сентябрь 1968-го. Сначала получил ранение в голову один из близких друзей Билла – в батальоне всех связывала крепкая дружба, но с этим парнем у него были особенно тесные отношения. Билл держал голову товарища на коленях, залитых его кровью, когда вертолет направлялся к медсанбату, и с ужасом смотрел на огромную рану, обнажившую мозг раненого, пульсирующий в такт сердцебиению. «Я думал, что больше никогда его не увижу, – сказал Билл. – И вдруг в 1996 году получил от него письмо. Всю жизнь его мучили осложнения, но он остался в живых!»

Спустя несколько дней вертолеты его отделения летели над демилитаризованной зоной, известной как Груда Камней, недалеко от Ке Сан, где в начале года огонь неприятеля на 122 дня парализовал морскую базу. Как обычно, они выбросились с парашютами, но на этот раз попали прямо на фланг крупного военного лагеря вьетконговцев. Каждый вертолет богов войны сопровождали два тяжело вооруженных вертолета и один вертолет-разведчик, но, как только заговорили сотни пушек, небо сразу опустело. Первый тяжелый вертолет рухнул на землю, пилот второго был ранен в пятку, каким-то образом сумел вывести машину из штопора и неуверенно направился в сторону аэродрома, оставив людей на земле. Их вызволила только 196-я пехотная бригада. К тому времени все парашютисты были ранены, а лучший друг Билла Ларч (Ричард Ларрик, мир его праху!) погиб от вьетконговской пули. Сам он вернулся на базу, постарался поскорее забыть этот жуткий месяц и продолжал воевать.

Возвратившись домой в ноябре 1968 года, Билл Безансон уже не захотел иметь ничего общего ни с армией США, ни с войной во Вьетнаме. У него пропало желание стать ветеринаром или лесничим. На его родном доме в Мичигане отец укрепил плакат «Добро пожаловать домой, сынок!», но он не чувствовал себя дома. Он выходил с отцом на рыбную ловлю в плоскодонке, которую отец смастерил своими руками. Обычно на озере, вдали от матери, они вели свои мужские разговоры, но теперь в основном молчали, лишь изредка перекидываясь односложными словами.