Онлайн чтение книги Другая жизнь Another Life
Конец восьмидесятых

На моей памяти мама с папой ссорились только дважды.

Первая ссора произошла, когда папа отрастил бороду. До этого – сколько я себя помню – он всегда брился гладко, и я часто видел его у зеркала с белым от крема лицом и помазком с деревянной ручкой и светлыми щетинками. Иногда я задерживался в углу ванной и наблюдал, как он мажется этим самым кремом, придающим ему сходство с Санта-Клаусом, а потом управляется с опасной бритвой проворными и уверенными движениями настоящего профессионала. Он пошагово рассказывал мне о том, что делает, время от времени задавая уточняющие вопросы, чтобы проверить, внимательно ли я его слушаю.

Но потом я стал замечать, что с каждым днем на лице у него остается все меньше и меньше незаросших мест. Пошел в ванную и обнаружил на помазке тонкий слой пыли. После этого я усвоил привычку каждое утро проверять, трогали кисть или нет. И каждый раз она оказывалась в одном и том же месте, а я пытался представить, какой длины папина борода сегодня и скоро ли дорастет до плеч. За ужином, прежде чем отправить в рот очередной кусок, я всякий раз окидывал папу внимательным взглядом. Забавно, как меняется знакомое лицо, если всмотреться попристальнее.

Сперва мама просто отпускала шутливые замечания в своей добродушной манере. «Неужели бритва сломалась?» или «Надо бы пораньше приносить тебе чай по утрам, чтобы оставалось время на бритье». Папа в ответ только ворчал.

Спустя пару недель она сменила тактику. Теперь папино промокшее пальто, которое он, вернувшись домой, небрежно бросал на спинку стула у двери, так и оставалось на ней – никто уже не перевешивал его на плечики. А папины ботинки теперь никто не чистил – ему разве что оставляли на полу крем для обуви, чтобы он сделал все сам. Еду ему теперь накладывали с неизменно гневным стуком ложки. Да и за пивом приходилось ходить самому.

А в один прекрасный день мамино терпение лопнуло. Мы с Сэлом, вернувшись из школы на автобусе, зашли в дом и увидели, как родители кричат друг на друга, а мама швыряет тарелки в стену. Мы застыли на коврике, обводя их взглядом.

Заметив нас, мама закрыла лицо руками и бросилась вверх по лестнице. Папа закатил глаза и исчез в гостиной, прихватив с собой газету. Я скинул рюкзак и медленно зашагал на второй этаж, а Сэл остался наедине с осколками великолепного китайского фарфора.

Проходя мимо маминой комнаты, я прижался ухом к двери и услышал, как она плачет. И то были вовсе не отрывистые, короткие всхлипы, которые издавали мы с Сэлом, упав с велосипеда, а протяжный, гортанный стон.

Я понимал, что стоит мне сделать шаг назад, и половицы скрипнут, а мама подумает, что я подслушивал и ушел, и вместо этого толкнул дверь и скользнул к ней в комнату.

Она сидела на краю кровати, спиной к двери, лицом к окну. Я увидел ее отражение в зеркале на туалетном столике, а в следующий миг она тоже меня заметила и в ужасе зажала рот ладонями, силясь заглушить стоны, рвущиеся из груди.

Я обошел кровать и приблизился к ней. Глаза у нее ввалились и покраснели, а кожа казалась воспаленной. Она не решалась поднять на меня взгляд. По всей видимости, она старалась унять рыдания, и от одной мысли о том, что она пытается натянуть на себя маску, у меня болезненно засвербело в горле. Руки тут же потянулись к ней, я склонился и приник губами к ее затылку.

Она схватила меня за предплечье и притянула ближе, зарылась мне лицом в грудь и беззвучно зарыдала в мой дешевенький полиэстеровый блейзер, купленный ею на рынке несколько месяцев назад. Он был мне велик на один размер, но мама говорила, что я уже очень скоро возмужаю и вырасту.

* * *

А Сэл тем временем собрал все осколки и спрятал их в картонную коробку. Потом взял из своего стакана с канцелярскими принадлежностями черный маркер, написал наверху: «ОСТОРОЖНО» – и оставил коробку на коврике у двери, чтобы мама сама решила, что с ней делать.

* * *

Вторая ссора, которую я помню, произошла, когда папа пригласил Найджела в гости, чтобы вместе посмотреть игру.

Найджел иногда приезжал в Лондон вместе с нами. Садился за бабушкин стол, лакомился печеной картошкой, которую она приготовила, звал ее по имени и вообще вел себя как дома.

«Все так вкусно, просто пальчики оближешь, – говаривал он, когда она ставила перед ним тарелку с десертом. – А к взбитым сливкам у тебя заварного крема не найдется?»

Голова у него была лысая, как яйцо, но этот изъян он попытался замаскировать, отрастив длиннющие усы с закрученными вверх кончиками. Особенно смешно он выглядел, когда ел томатный суп. Стоило ему поднести ко рту миску, чтобы собрать остатки, как кончики усов падали внутрь и пропитывались красноватой жижей. Глядя на это, мы с Сэлом украдкой пинали друг друга под столом и хихикали в рукав.

Нрав у Найджела был паразитический. Интерес к папе просыпался в нем лишь накануне какого-нибудь матча, а все ради того, чтобы урвать себе бесплатный билет или посмотреть выездную игру с нашего дивана. Тогда далеко не у всех дома имелись спортивные телеканалы.

В людях папа разбирался плохо. Он отличался подозрительностью, причем ко всем, но стоило кому-нибудь отвесить ему комплимент, как он начинал стелиться под ноги, точно собака. А Найджел весьма поднаторел в искусстве лести. Когда речь заходила о футбольных новостях, трансферах и подписаниях контрактов, он косил под дурачка, лишь бы угодить папе, которому только в радость было первым просветить приятеля.

Порой он вовлекал в свои спектакли и меня – мог, к примеру, потрепать по щеке и сказать что-нибудь вроде: «Какой ты счастливчик, Ник! Всякий мальчишка мечтает об отце, который, как Пол Мендоса, живет и дышит футболом! У него, поди, и в венах не кровь течет, а сплошная любовь к «Арсеналу», правда же, Пол?» А папа в ответ только улыбался, явно польщенный этими речами.

Мама была настроена куда враждебнее.

– Не нравится он мне, – как-то сказала она папе. – И каким ты рядом с ним становишься, тоже не нравится.

– Так он и не обязан тебе нравиться, – парировал папа. – Два чая, один без сахара, в другой – одну ложку.

На том разговор и закончился.

Но однажды Найджел заявился на порог, когда мама и знать не знала, что он придет. Она проводила его в гостиную, не проронив ни слова, а потом вышла из комнаты и оглушительно хлопнула дверью.

Папа влетел на кухню. Мы с Сэлом застыли на лестнице и, перегнувшись через перила, ловили каждое слово.

– Я вообще пустое место! – воскликнула мама, с грохотом водружая вымытые кастрюли на металлическую сушилку. – Бесправная служанка, да и только!

– Тише, тише, – сказал папа. – Не надо меня позорить.

– Я что, не вправе выбирать, с кем проведу вечер? Неужели так уж сложно заранее со мной посоветоваться?!

– В следующий раз я тебя предупрежу о его появлении, чтобы ты заранее взяла себя в руки.

– В следующий раз?! А может, никакого следующего раза не будет! Может, ты придешь домой и обнаружишь, что я ушла! На поиски лучшей жизни! – На последнем слове ее голос дрогнул.

– Куда ушла-то? В съемную однушку в центре? Да на здоровье. Я уж как-нибудь управлюсь один.

Настал его черед хлопать дверью. Он прошел по коридору с упаковкой из шести банок пива под мышкой, мы проводили его взглядом.

* * *

Сэл все никак не мог понять, отчего мама не закатила скандал.

– Почему она в жопу его не пошлет? – В своем юном возрасте он уже неплохо смыслил в сквернословии.

Я пожал плечами:

– Может, не знает как. А может, любит его.

– Любит?! Да он ведь та еще скотина! Если любовь всегда такая, то мне ее не надо, уж спасибо!

– Ты и впрямь думаешь, что во всех семьях так? – спросил я.

– Не знаю. Но на фиг тогда свадьбы и дети, если у всех так!

Я кивнул.

Иногда папа вставал из-за стола, не проронив ни слова. Вытирал рот салфеткой, задвигал стул на место и выходил из комнаты первым, пока остальные еще ели. Обычно это случалось, когда «Арсенал» проигрывал.

В такие дни мама оставалась за столом и молчала. Я делал вид, что ничего не заметил. Сэл каждый раз откидывался на спинку стула и кричал во всю глотку: «Всегда пожалуйста!» Но папа неизменно углублялся в дом, ни разу не обернувшись. Сэла для него в тот миг будто и не существовало.

– Почему ты ему позволяешь так с собой обращаться? – спрашивал Сэл маму, но та только пожимала плечами и тут же начинала смахивать в мусорное ведро остатки ужина с тарелок.

Как-то раз, когда мама ушла в супермаркет, а мы с Сэлом делали уроки за кухонным столом, в комнату вошел папа.

– Привет, ребята.

«Арсенал» как раз недавно выиграл.

– Что тебе надо? – спросил я.

– Ваша мама еще не вернулась?

– Пока нет, – сообщил Сэл. – Тебе помочь найти чайник?

Папа остановил взгляд на высокой груде грязной посуды со следами супа, оставшейся в раковине после ланча.

– Мама сказала, что все вымоет, когда придет, – быстро уточнил я, но папа засучил рукава, будто собирался шагнуть на ринг.

– Это ни к чему, – сказал он.

Мы с Сэлом переглянулись.

– Знаете, мальчики, когда я служил в армии, нас заставляли начищать сапоги до блеска – так, чтобы капитан видел в них свое отражение. И мою обувь так и норовили своровать, а все потому, что я содержал ее в образцовом состоянии, не то что у других.

Сэл заткнул уши.

– А знаете, в чем еще я не знал себе равных? – Он сделал выразительный жест в сторону раковины. – Я мог всего за шесть минут перемыть посуду, оставшуюся после завтрака целого взвода! На, держи. – Он открыл кран и протянул мне свои наручные часы. – По команде «старт» включай секундомер.

Он настроил температуру воды и выключил кран.

– Старт!

Мы никогда прежде не наблюдали отца за мытьем посуды. Обычно в уголке кухни виднелась мамина спина, в раковине мелькали ее руки в желтых перчатках, а кругом разливался аромат моющего средства. Теперь на этом месте стоял Пол Мендоса, наш папа, который не знал даже, где хранятся столовые приборы, – совсем другой человек.

– Стоп! – скомандовал он, расправившись с последней кастрюлей.

– Одна минута сорок три секунды!

Он поклонился.

– Это еще что: всего-то несколько тарелок да суповая кастрюля. А представьте, каково это, когда их целый эскадрон!

– Чудесно! – сказал Сэл и, соскользнув со стула, поспешил к выходу. – Давай ты теперь каждый день будешь мыть посуду, и чтобы без отговорок!

В двери щелкнул мамин ключ, и через пару мгновений она появилась на пороге, нагруженная тяжелыми сумками.

– Дорогая! Все в порядке? – уточнил папа, уступая ей дорогу. – Что-то ты долго.

– Очереди большие, – пояснила мама, сгружая сумки на кухонную стойку. – Я у касс, наверное, полчаса простояла. – Она устало прилегла на ворох пакетов и закрыла глаза.

– Я бы чаю с удовольствием выпил, – сказал папа.

– А? – Мама открыла глаза. – Да, конечно. Сейчас.

– Да не спеши, – сказал он ей и, достав из одной из сумок газету, направился к двери. – Я подожду, пока ты разберешь покупки.

Насвистывая что-то себе под нос, он зашагал по коридору.

* * *

Мы так и не поняли, отчего она не сумела себя отстоять. И почему Найджела и бороды хватило, чтобы сломить ее окончательно.