Онлайн чтение книги Другая жизнь Another Life
2003

Мы сидели в тенистом углу мемориального сада, целовались и обсуждали всякую ерунду. Солнце палило вовсю, а Анна любила жару, но я рассудил, что в тени будет безопаснее. Здесь проще уберечься от чужих глаз. В этот полуденный час в саду собралось немало народа. Встречались тут и стайки подростков, и пенсионеры на лавочках, и влюбленные, льнущие друг к дружке.

Но в нашем уголке никого больше не было. Нас окружали только пышные тропические растения, и стоило улечься на траву, взглянуть на листья пальм на фоне голубого неба, почувствовать спиной жар, идущий от земли, – и тут же казалось, что мы на каком-то далеком острове. А монотонный шум машин, доносящийся с шоссе неподалеку, – это баюкающий плеск прибрежных волн.

– Если бы ты мог отправиться в любую точку мира, куда бы поехал?

– В Италию, – не задумываясь ответил я.

– Я тоже! – Она приподнялась на локте и посмотрела на меня. – Там настоящий рай для писателей, столько вдохновения! А куда именно?

Я пожал плечами.

– Думаю, там и в провинции очень красиво. Но наверное, в Венецию, – ответил я и посмотрел на нее. – Погоди-ка. Ты-то уже в Италии наверняка бывала.

Анна залилась краской:

– В Венеции не была!

– Я уж думал, ты скажешь, что Венеция – это клише.

Она состроила гримаску:

– Ну а как без клише? Даже попытки спрятаться от них и жить свободной жизнью – это тоже вполне себе клише! Мы в жопе хоть так, хоть эдак, ничего не поделаешь!

– Ну ты и хулиганка, а! Я других таких не знаю!

Она рассмеялась и сорвала несколько травинок.

– Девчонка бунтует против религиозного воспитания и потому так и сыплет ругательствами при любом удобном случае. Классическое клише. А тебе бы хотелось, чтобы я не ругалась?

Я покачал головой:

– Мне ты нравишься такой, какая ты есть.

– Славно, – ответила она и снова улеглась на траву, подняв взгляд в небо. – Потому что в противном случае черта с два я бы бросила это дело.

* * *

Мне понадобилась летняя обувь, так что мы отправились в город на ее поиски. Анна всю дорогу шагала чуть впереди, а когда мы зашли в магазин, стала внимательно разглядывать лица покупателей.

– Ты будто мой телохранитель, – шепнул я ей на ухо, а она посмотрела на меня и улыбнулась.

– А тебя что, надо защищать? – спросила она, разглядывая вещи на вешалках. – Вот это тебе очень пойдет, – заявила она, показав мне темно-синюю футболку. – Мне нравится этот цвет на парнях, – заявила она, но потом, словно передумав, повесила футболку на место. – Мы за обувью пришли, помнишь?

Я выбрал какие-то парусиновые туфли и пошел заплатить за покупку, а Анна пообещала, что будет ждать меня у выхода. Поравнявшись со стойкой, на которой висели те самые темно-синие футболки, я обернулся, чтобы убедиться, что Анна меня не видит, отыскал нужный размер и прихватил с собой на кассу.

* * *

Чуть позже мы направились к ее машине. Ноги обжигал жар, пробивавшийся сквозь бетон. В воздухе пахло горячим асфальтом – резко, точно бензином перед самым взрывом.

– Стой, – вдруг сказала она, схватив меня за руку. – А почему бы нам этого не сделать? Почему бы не поехать в Италию?

Я остановился.

– Вдвоем?

– Да! – Она крепче сжала мою руку. – Ну давай! Давай поедем!

– А когда?

– Слышала, в Венеции очень красиво зимой. Да и поспокойнее. – Она улыбнулась. – Как-никак мы против клише.

Я не знал, что на это сказать. Как я мог согласиться, не убедившись сперва, что она не шутит, что вся подготовка, отговорки для родителей, обходные пути – все уже продумано? Как мы это все провернем? Я не знал, что ответить, и потому промолчал.

– Да ладно тебе! – сказала она и потянула меня в город. – Чего это ты так испугался?

Мы зашли в турбюро, а вышли с ворохом брошюр, блестящие страницы которых пестрели гондолами, столиками кофеен, видами закатов. Типичные итальянские мотивы, пояснила мне Анна, уже не заботясь о том, чтобы идти от меня чуть поодаль. Ее, кажется, нисколько не волновало, что нас могут увидеть вместе.

– Ой! – меня вдруг накрыла знакомая волна разочарования, и я остановился как вкопанный. – У меня паспорта нет.

Она посмотрела на меня так, будто я ляпнул несусветную глупость.

– Я лет десять не выезжал за границу, – сказал я в свое оправдание. Пальцы нащупали в кармане зажигалку.

Она быстро обдумала мои слова, потом резко развернулась и зашагала в другую сторону – видимо, вернуть брошюры.

– Ты куда? – спросил я.

– На почту! – бросила она через плечо. – Хватит уже отговорки искать!

Мы нашли на стойке анкету и остановились у фотобудки. Я посмотрел на свое отражение в крошечном зеркальце и провел рукой по бритой голове.

Анна толкнула меня внутрь и усадила на стул.

– Только не улыбайся, запомнил? – сказала она, забрасывая монетки в слот.

– Погоди! – сказал я, когда она отступила и стала задергивать шторку. – У меня есть мелочь! – Но тут полыхнула ослепительная вспышка.

– Так, один кадр запороли, – прокомментировала Анна снаружи. – Осталось еще три.

Я старательно расслабил лицо и попытался придать ему спокойное выражение, хотя внутри у меня все бурлило. Краешком глаза я заметил за занавеской загорелые ноги Анны. Ее ногти, покрытые красным лаком. Я с трудом сдержал улыбку, и тут вспышка полыхнула снова.

* * *

Я помню тот день фрагментами. Как мы лежали на траве в мемориальном саду, шли к ее машине, были на почте, потом переместились ко мне, где улеглись в постель и стали рассматривать брошюры и обсуждать, куда именно поедем. Эти воспоминания живут у меня в голове, будто смонтированное кино. Немного неправдоподобное, слегка клишированное, состоящее лишь из самых удачных кадров. Может, я не слишком точно запомнил слова, прозвучавшие в тот день, но чувства, которые они во мне пробудили, прочно запали в память – а ведь что, по сути, остается у нас от других, если не чувства, которые мы рядом с ними испытывали? Они словно точка в конце предложения. Мутное зеркало, сквозь которое мы силимся разглядеть себя.

Два удачных снимка я прикрепил к документам, третий, не соответствовавший требованиям, Анна отрезала и спрятала в сумочку. А я оставил себе последний. На нем виден профиль Анны – она тянется ко мне из-за шторки и льнет языком к мочке моего уха. Рот мой смеется – от изумления, от шока, от ужаса. Глаза крепко зажмурены, а кожа такая красная, будто вся кровь пробилась на поверхность, будто я не могу поверить в происходящее, будто я счастлив.