Онлайн чтение книги Двойной эффект The Punch Escrow
Симметрия нарушается

ОЧУХАЛСЯ Я С БОЛЬШИМ ТРУДОМ.

Сколько вольт я хапнул, не знаю. По самой скромной оценке, достаточно, чтобы снабжать энергией мою квартиру час или два.

Первым делом я услышал чье-то бормотание.

Что, к чертям, за дела? Молнией меня ударило, что ли?

Опять бормотание.

Женский голос. Что он говорит, я не понимал, но да, голос был, несомненно, женский.

Я был в таком смятении, что не мог сосредоточиться ни на словах, ни на том, кто их произносит. Был только этот ужасный звон. И лиловый цвет.

В детстве, рассердившись, я зажмуривался как можно крепче. И постепенно чернота становилась лиловой.

Откройте глаза!

Мои веки не реагировали. Я видел только лиловое.

Я вспомнил, что как-то прочел, будто мозг слепого человека перестраивается, начинает использовать зрительную кору для улучшения обработки информации, поступающей от других органов чувств, например, органов слуха или осязания. Благодаря этому слепые иногда учатся использовать эхолокацию – отражение звуковых волн, – чтобы создать мысленную картину своего окружения, словно летучие мыши или дельфины.

Это умел Эйб, один из парней, с кем я работал. Он родился слепым, но его родители принадлежали к «фундаменталистам трех религий» и поэтому не позволили ему в детстве получить имплантаты. Став старше, он отказался от религии и сбежал из дома. В возрасте двадцати лет ему наконец установили коммы, но от зрительных имплантатов он решил отказаться. Слепота стала центром его самосознания. Помню, он говорил, что способен определить расстояние до объекта, его размер, плотность и текстуру, щелкая языком три раза в секунду. Я видел фото – как он ходит и ездит на велосипеде, так что, возможно, он говорил правду. Но он был хитрован вроде меня, так что запросто мог соврать напропалую.

Чисто по приколу я попробовал щелкнуть языком.

Щелк. Щелк. Щелк.

Получилось. Конечно, не эхолокация, но язык работал! Прогресс .

Я попытался открыть глаза. Слишком яркий свет!

Голоса звучали все более внятно. Я слышал бормотание на каком-то из ближневосточных языков. Кажется, это был один из языков Леванта[4] Левант – общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря..

Я понятия не имел, где я и кому принадлежит расплывающаяся у меня перед глазами голова, пытающаяся со мной разговаривать. Потом кто-то посветил мне в глаза чем-то вроде «допросной лампы», ослепив меня и вызвав еще более сильную головную боль.

–  Эй! Прекратите!

Кажется, работали и голосовые связки.

–  Алан хабиби , – приветствовало меня размытое лицо. Я уловил запах кардамона и жасмина. – Меня зовут Ифрит. Как вы себя чувствуете?

– Плохо. Можете перестать светить мне в глаза? Пожалуйста.

Свет погас.

Она снова спросила, как я себя чувствую.

Я потер виски и застонал.

– Ну, я еще живой.

Смутное лицо Ифрит начало обретать четкость. Ей было лет тридцать с небольшим или немного меньше, привлекательные ближневосточные черты, волосы цвета кофе, темные миндалевидные глаза и смуглая кожа.

– Простите, что пришлось воспользоваться электрошокером, но наша система безопасности не любит непрошеных посетителей.

– Ну спасибо. Наверное.

Я осмотрелся. Кроме этой женщины, занимавшейся мной, я не нашел ничего примечательного в комнате, где оказался. Почему она отправила меня сюда? Это был очередной конференц-зал, похожий на тот, из которого я только что сбежал, хотя относительная скромность убранства говорила о том, что у того, кто использует этот зал, гораздо меньше средств на обеспечение эстетических запросов. Например, стол, на котором я лежал, из пластика, а не деревянный, стулья не такие «комфортно эргономичные» и гораздо более «болезненно прагматичные». Но у двери средних размеров принтер. Совсем новая модель, занимающая бóльшую часть стола: весьма дорогой аксессуар для такой в прочих отношениях скромной комнаты[5]Воспроизводящий принтер, который первоначально назывался «устройством синтетического воспроизводства», но был вскоре переименован в «устройство органического воспроизводства» (ОВ), – это прибор, способный создавать предметы словно бы из ничего. Считается, что появление воспроизводящего принтера привело к началу «четвертой промышленной революции», поскольку появилась возможность отправить в любое место точную молекулярную копию любого предмета, а там с помощью «углеродных чернил» изготовить любое количество копий. Таким образом, все стало доступно повсеместно при наличии необходимой схемы, принтера и «чернил». Воспроизводству ценных или запатентованных предметов мешают многочисленные меры защиты, вроде уникальных молекулярных подписей, черных списков и девальваций. Например, если кто-нибудь сумеет незаконно воспроизвести слиток золота, у него будет та же идентичная подпись, что у оригинальной «копии». Любой золотой предмет с такой подписью можно продать всего один раз, превращая любую другую копию в подделку..

Но я справился. Я был жив.

Действуй!

Я мысленно репетировал этот момент перед своим бегством.

– Меня зовут Джоэль Байрам. Меня пытаются убить. У меня отключены коммы. Мне нужна помощь!

– Тише! – сказала Ифрит. – Не нужно кричать. Мы вас слышим.

Наверное, я орал. Минутку – «мы»?

Я с трудом поднял голову и попытался сориентироваться. Позади Ифрит, во главе стола, на котором я лежал, я увидел худого, с сильной проседью в волосах, элегантно одетого пожилого мужчину. Прежде всего я увидел его лоб. Там было больше морщин, чем у меня метафор для их описания.

От него ко мне змейкой плыл дым сигареты, обрамляя его лицо, словно в одном из снятых два века назад фильмов в жанре нуар.

– Он в порядке? – спросил мужчина.

Голос низкий, скрипучий.

Ифрит кивнула.

– Думаю, да.

Мужчина мотнул головой в сторону, и Ифрит, единственный человек, казалось, искренне озабоченный моим благополучием, вышла.

Я снова попытался использовать свои коммы и по координатам джи-ди-эс понять, где нахожусь. Но опять получил только досадное сообщение об ошибке:

Мужчина молча смотрел на меня. Это было ледяное молчание того сорта, что не способствует непринужденной беседе. Наконец он встал и знаком предложил мне слезть со стола.

Когда я встал, тело воспользовалось случаем и напомнило моему мозгу о своих всевозможных болезненных ощущениях. Самые скверные, кажется, гнездились в правом боку. Запястье тоже горело, и я с трудом мог шевелить рукой. При каждом движении в плече возникала пульсирующая боль, а зад болел так, словно я сидел на семействе огненных муравьев.

Комната вдруг ярко осветилась. На стенах появились какие-то обобщенные, без конкретных особенностей, картины дальних пляжей.

– Café? – предложил мужчина, положив сигарету на край стола.

Я кивнул и уселся на стул между столом и стеной. Стул был неудобным, его нельзя было приспособить по себе.

– По-турецки, – велел он принтеру; его левантийский акцент превратил «у» в двойную долгую гласную «о».

Вскоре из ниоткуда возник небольшой медный котелок с деревянной ручкой. Рядом с ним на небольших узорных блюдцах стояли две маленькие керамические чашки. Мужчина поставил чашки на поднос и пошел обратно ко мне.

Поднос с кофе он поставил на пластиковый стол. Потом, уверенно держа котелок за ручку, разлил кофе по крохотным чашкам, заполнив их на три четверти.

– На моей родине, далеко отсюда, маленький человек с маленькой тележкой варит кофе так, как следует, – сказал мужчина. – Мне потребовалось много времени и много читов, чтобы уговорить его позволить мне это скопировать, но теперь я могу воспроизводить его где угодно[6]На случай, если вы вернулись к бартеру или еще к чему-то, читы – это гибкая всемирная блокчейн-криптовалюта, на которой основана наша экономика. Читы невозможно подделать, и они обессмысливают любые финансовые преступления. Конечно, это не исключает другой вид мошенничества – социальную инженерию. Стандартные читы привязываются к конкретному индивиду для того, чтобы иметь возможность расплачиваться за услуги. Существуют также уникальные типы читов, которые можно обменивать. Эти читы сопоставимы по ценности с нормальными, но коэффициент иной. Например, стоимость муниципальных пищевых читов может составлять восемьдесят процентов от стоимости нормального чита, чтобы учесть местные экономические условия и обеспечить всех питанием. Но ценность большинства рабочих читов напрямую связана со спросом и предложением в определенной отрасли, а также с состоятельностью того юридического лица, которое производит данную продукцию. Идея заключается в том, что «цена» чего-либо непостоянна и связана с запросами в реальном времени, обеспеченностью финансами производителя и тем процентом этого обеспечения, который задействован в производстве. Звучит сложно, но именно благодаря этому никто не голодает, и ни один человек, ни одна корпорация не могут манипулировать рынком за пределами его естественной эластичности..

Он сделал осторожный глоток. Мне стало интересно, действительно ли он думает, что у этого кофе вкус оригинала из его воспоминаний.

Он забрал сигарету со стола, снова затянулся и сел на стул напротив меня, показывая, что пора переходить к делу.

– Меня зовут Моти Ахави. Вы гость «Агентства ЗВВ» – «Агентства путешествий по земле, воде и воздуху». – Он раскинул руки, показывая на помещение. – Вот где вы находитесь. Мы обслуживаем жителей Леванта и тех, кому недоступна телепортация. Я здесь отвечаю за безопасность.

Ну, по крайней мере, меня никуда не телепортируют.

– Меня зовут Джоэль. Джоэль Байрам. – Я замолчал, выжидая, чтобы посмотреть, вызовет ли мое имя какую-нибудь реакцию. Не вызвало. Надеюсь, это означало, что мое лицо еще не появилось на всех коммах. – Позвольте спросить, зачем туристическому агентству служба безопасности?

Он едва заметно улыбнулся.

– Мир – опасное место, мой друг. Люди не хотят, чтобы во время путешествий с ними случались неприятности. Вы ведь согласны с этим?

– Я отчетливо это понимаю.

Он умудренно кивнул.

–  Йоэль , у меня есть к вам несколько вопросов.

Его карие глаза смотрели сосредоточенно, но спокойно.

Я тщетно попытался сесть поудобнее. Большинству допрос в службе безопасности турагентства мог бы показаться бессмысленным, но для меня это определенно была положительная перемена. Я кивнул, приглашая его продолжать.

Левантийцы – занятный народ; до Последней войны здесь на протяжении нескольких тысячелетий непрерывно происходили региональные конфликты. В моем положении важнее всего было то, что их культура запрещала телепортацию людей. Следствие действия религиозных эдиктов, принятых еще до войны.

Моти отхлебнул еще глоток кофе и проглотил.

– Отпечатки ваших пальцев и сетчатка совпадают с отпечатками и рисунками сетчатки человека по имени Йоэль Байрам.

– Да. Джоэль Байрам, – поправил я. – Это я.

Он не обратил внимания на мою поправку.

– Но ваши коммы не зарегистрированы. Вы понимаете, что мне интересно почему?

Что-то в его ломаном английском и в его спокойствии приводило меня в ужас. Но я, в общем, испытывал некоторое облегчение от того, что мы не ходим вокруг да около.

Не забудь: твоя цель – отыскать Сильвию.

– Да, – ответил я. – Мои коммы как будто сбрендили.

– Что значит «сбрендили»?

– Не работают. Только что работали нормально, а в следующую минуту… – Не болтай лишнего, Джоэль: ты не знаешь, с кем разговариваешь . – …я оказался у вашего порога.

– У вас неприятности? Хотите, чтобы мы позвонили в полицию? – спросил Моти.

– Да, но… нет! Не звоните в полицию! – крикнул я, но тут же взял себя в руки. И спокойно сказал: – Послушайте, тут была женщина. Ее зовут Пема. Она велела мне прийти сюда. Сказала, что вы, ребята, поможете.

Моти выслушал мой ответ и на несколько секунд задумался.

– Пожалуйста, допивайте кофе.

Я нервно допил теплый черный приторный напиток, стараясь не затронуть осадок на дне. В колледже я недолго встречался с левантийкой, и она научила меня пить кофе по-турецки. Так как этот кофе кипятят, не фильтруя, приходится пить, наклоняя чашку под особым углом, чтобы осадок не оказался во рту.

Как он оказался в моем.

– Тьфу!

Я выплюнул горький осадок, облепляющий язык, развеселив своего хозяина.

Вошла Ифрит и поставила передо мной стакан с водой. Моти отобрал у меня чашку, накрыл ее блюдцем и быстро перевернул.

Что за черт?

Когда он начал крутить чашку, я заметил, что он внимательно смотрит на липкий осадок.

Тассеография!

Я слышал о ней от своей бывшей девушки, но сам никогда не видел. Гадание на кофейной гуще – один из старейших обычаев Ближнего Востока, восходящий к восемнадцатому веку. Когда человек допьет кофе, изучают форму и очертания оставшегося темного осадка. Считается, что так можно узнать о прошлом, настоящем и – что особенно важно для меня – будущем того, кто пил этот кофе. Очень любопытно, особенно учитывая, что мое будущее читает по кофейной гуще глава службы безопасности туристического агентства.

Моти поставил чашку и поцокал языком.

– Заки! – крикнул он. – Заки! Заходи и прихвати планшетку!

Планшетку. Где мы? В Средневековье?

Почти немедленно через стену слева от меня вошел еще один парень. С виду твердая стена, когда он проходил сквозь нее, «размягчилась» и обогнула его, как вода. Вначале я решил, что это проекция, но никакого красноречивого мерцания не было. Меня также заинтересовало, почему Ифрит предпочла пользоваться дверью, если могла просто пройти сквозь стену.

Может быть, театральный эффект. Да что же это за турагентство?

Человек по имени Заки подошел к столу. Рослый, с большими руками и с длинными, до плеч, русыми волосами. Одет он был во все черное: черная рубашка на пуговицах заправлена в облегающие черные джинсы, на ногах – блестящие черные мокасины. Лицо у него было круглым и плоским, как блин. И мягким, хотя взгляд – пристальный, жесткий, который не дрогнул, когда он протянул Моти металлическую планшетку. В реальной жизни я никогда не видел такую древность.

Моти усмехнулся, видя мое нескрываемое удивление.

– Простите. Мы здесь немного старомодны. – Он по-мальчишески ласково погладил планшетку, блестя глазами. – Я люблю старые вещи. Бумагу и ручку гораздо трудней украсть, чем биты и байты. – Он помолчал, прежде чем продолжить: – Ты слышал, что он сказал, Заки?

Заки небрежно ответил глубоким баритоном:

– Да, слышал.

Моти тем не менее повторил:

– Он сказал, его пытаются убить.

Заки пожал плечами. Он подошел к принтеру и сказал:

– Cigariot.

Появилась пачка сигарет «Тайм», левантийский табачный ретробренд, входивший в моду у хипстеров. Заки вынул из пачки сигарету и повертел в руке.

Моти посмотрел на меня.

– Йоэль, я вам верю. – Не меняя направления взгляда, он спросил: – А ты ему веришь, Заки?

Заки обдумывал ответ ровно столько, чтобы я неловко заерзал. Он снова покрутил сигарету в пальцах. Суетливые люди заставляют меня нервничать.

– Да, – сказал он. Голос у него был такой низкий, что в другой жизни он мог бы стать оперным басом.

Моти пролистал несколько исписанных листков настоящей бумаги, пока не нашел чистый.

– Заки, карандаш!

Заки нисколько не обиделся (мне-то казалось, что человек такого сложения должен рассердиться на резкий приказ). Но Заки запустил пальцы в длинные волосы у себя за ухом, достал желтый карандаш и пустил по поверхности стола к Моти. Тот остановил его кончиком указательного пальца и взял в руку.

– Прекрасно. Происхождение запланированного устаревания, – сказал Моти, глядя на приспособление для письма. – Люблю старые вещи, наверное. – Он помолчал, прежде чем продолжить. – Так куда вы сегодня направлялись?

– В Коста-Рику. – Он сделал запись на своей планшетке. – Моя жена Сильвия была уже там…

– Ваша жена? – перебил он. – Значит, это было путешествие ради удовольствия?

– Да. То есть отпуск с женой. – Еще одна запись. – Она вылетела за пару часов до меня.

– Неприятности в раю?

Моти подмигнул.

– Что? – озадаченно спросил я.

– Простите, мы, турагенты, часто отправляем людей в отпуск. Ну и приобретаешь – я бы сказал – особый нюх на такие вещи.

– Да. То есть нет. Я хочу сказать… черт, да меня пытаются убить, а вы расспрашиваете о моем браке? Слушайте, я сейчас должен быть в Коста-Рике с женой. Я отправился в ТЦ, сел в вестибюле, а в следующее мгновение понял, что меня пытаются убить!

Он наклонил голову, с любопытством глядя на меня.

– Йоэль, у меня два вопроса. Первый: кто пытается вас убить?

Отлично, Йоэль, сосредоточься. Сейчас тебе нужны самые простые вещи. Уйти от убийц. Добраться до Сильвии. Чем дольше этот парень тебя допрашивает, тем больше у тебя времени, чтобы обдумать, как и что сделать. Но думай быстро.

– Вы мне не поверите.

Моти снова затянулся. Выдохнув дым, он сказал:

– А вы рискните. Я слышу много странного. – Он допил свой турецкий кофе и вернул чашку на керамическое блюдце, вверх дном. – Но постарайтесь, чтобы странные вещи, которые вы говорите, соответствовали логике, – продолжал он с улыбкой, – потому что я пойму, лжете вы или нет.

У меня появилось ощущение, что речь идет не о нано в комнате, которые, несомненно, сканировали меня, пока мы сидели тут и разговаривали.

– Хорошо.

– Итак, первый вопрос, Йоэль Байрам. Кто ваш будущий убийца?

– «Международный транспорт», – ответил я, громко сглотнув. – Вот кто.

Моти уставился на меня очень по-деловому. Через несколько секунд он сделал пометку на планшетке и небрежно продолжил:

– Второй вопрос. Почему? Почему, по-вашему, «Международный транспорт» пытается вас убить?

Черт. Что сказать? Думаю, лучше говорить правду. Никто другой мне не поможет.

– Это прозвучит безумно.

–  Йоэль , мы уже установили, что мне не привыкать к безумным историям и они меня не раздражают, покуда они правдивы. – Он внимательно посмотрел на меня. – Рассказывайте.

По моей шее потек холодный пот.

– Телепортация. Она работает совсем не так, как принято думать. Я могу доказать это, и, если я расскажу об этом, если все узнают про меня, «Международный транспорт» накроется медным тазом. Вот почему они хотят убить меня, – ответил я.

– Интересно, – сказал он, отмечая карандашом галочку на форме в планшетке.

Постой-ка, у них есть стандартная опция «Великий Международный Корпоративный Заговор»?

– Ладно, Йоэль . Думаю, мы, пожалуй, сможем вам помочь. – Моти провел рукой по туго накрахмаленному белому воротничку своей рубашки на пуговицах, откинулся в кресле и сунул левую руку в карман аккуратно отглаженных темно-синих брюк. – Но сначала подробнее расскажите мне об этой женщине, Пеме. Вы говорите, она послала вас к нам. Что точно она сказала?

Можно рассказать и это . Нужно заслужить доверие. Потом, может быть, я ненадолго смогу остаться один в этой комнате.

– Думаю, можем начать с моей любимой мозоли.