Онлайн чтение книги Запретные удовольствия Forbidden Colors
Глава 28. ГРОМ СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА

Даже когда отец Юити был жив, семейство Минами не имело летнего дома. Его отцу не нравилось быть привязанным к какому-то определенному месту, избегая как жары, так и холода. Поэтому в то время как он, всегда будучи занятым, оставался в Токио, его жена и ребенок проводили лето в гостиницах в Каруидзаве, Хаконэ и других, а он навещал их по выходным. В Каруидзаве у них было много друзей, и лето проходило весело и оживленно. Однако приблизительно в это время мать Юити заметила его склонность к одиночеству. Её красивый сын, несмотря на свой возраст, отменное здоровье и крепкое телосложение, предпочитал проводить лето скорее в Камикоти или в местах, где он встречал как можно меньше знакомых.

Даже в разгар войны семья Минами не спешила эвакуироваться. Главу семейства ничто не заботило. Летом 1944 года, за несколько месяцев до того, как начались воздушные налеты, отец Юити умер в своем токийском доме от кровоизлияния в мозг. Его решительная вдова отказывалась принять настойчивые советы окружающих и настояла на своем, оставшись в токийском доме, охраняя прах мужа. Когда война закончилась, дом остался целым и невредимым.

Если бы у них был летний домик, они могли бы продать его за высокую цену. Имущество отца Юити, кроме этого дома, составляло в 1944 году два миллиона иен в сбережениях, ценных бумагах и движимом имуществе. Вдова была только расстроена, что ей придется продать свои дорогие ювелирные украшения торговцу подержанными вещами за бесценок, чтобы справиться с критическим положением. Тем не менее ей удалось получить помощь от бывшего подчиненного её мужа, человека, который знал, как поступать в подобных случаях. Он сумел снизить до минимума налог на имущество, а затем умело провел переговоры по поводу ценных бумаг и накопительных счетов. Когда экономика стабилизировалась, у них все еще оставались на счете сбережения в размере семисот тысяч иен. Когда добрый советчик покинул этот мир от такой же болезни, что и отец Юити, его мать бездумно перепоручила ведение счетов за хозяйственные расходы старой служанке, которая в силу своей некомпетентности ускорила финансовый кризис в семье.

По этим причинам семейство Минами не имело возможности выезжать на летний отдых после войны. Приглашение от семьи Ясуко, которая владела летним домом в Каруидзаве, провести лето там обрадовало мать Юити, но страх покинуть Токио и своего лечащего врача даже на день сдерживал её радость. Она сказала молодой паре:

– Почему бы вам не взять малышку и не поехать? Однако это предложение было сделано таким тоном, что Ясуко деликатно заявила, что ей не пристало оставлять свою больную свекровь в одиночестве. Именно такого ответа и ждала свекровь, что очень обрадовало старую даму.

Когда приходили гости, Ясуко встречала их веерами, холодными полотенцами и охлажденными напитками. Свекровь всячески расхваливала дочернюю преданность своей невестки, что заставляло Ясуко краснеть. Ясуко опасалась, что гости могут счесть такое поведение простым проявлением эгоизма со стороны её свекрови. Ясуко выдумывала нелогичные объяснения, что она пытается на самом деле приучить новорожденную к жаркому токийскому лету. Кэйко потела, и у неё выступала потница, поэтому её все время посыпали детской присыпкой, отчего она была похожа на леденец, обсыпанный сахарной пудрой.

Свободный и независимый дух Юити противился покровительству новых родственников и возражал против того, чтобы принять предложение выехать на летний отдых. Ясуко, вышколенная в тонком искусстве пристойного поведения, скрывала чувства мужа за дочерней почтительностью к свекрови.

Семья проводила летние дни мирно, присутствие Кэйко заставляло их забывать о жаре. Однако она до сих пор не умела улыбаться, и выражение её лица мало о чем говорило. Она начала проявлять интерес к вращающимся предметам, к трескотне своей ветряной мельницы приблизительно в то время, когда её в первый раз носили в храм. Среди её подарков была также музыкальная шкатулка, которая оказалась очень кстати.

Музыкальная шкатулка голландского производства представляла собой модель старинного фермерского дома с палисадником, полным цветущих тюльпанов. Когда открываешь входную дверь, выходит женщина в национальном костюме, в белом передничке, держащая садовую лейку, и останавливается в дверном проеме. Таким образом, пока дверь открыта, музыкальная шкатулка играет. Мелодия осталась голландской народной песней.

Ясуко нравилось заводить музыкальную шкатулку для Кэйко в приятной прохладе второго этажа. Летними днями Юити, усталый от нескончаемых домашних заданий, присоединялся к играм жены и дочери.

– Она понимает, верно? Смотри, она слушает! – говорила Ясуко.

Юити изучающе смотрел на выражение лица малышки. «У этого младенца есть только внутренний мир, – думал он. – Для неё внешний мир вряд ли существует. Для неё внешний мир сосредоточен в соске матери, который она держит во рту, когда её желудок пуст в смутной смене света между ночью и днем, в красивых движениях ветряной мельницы или в мягкой монотонности её погремушки и музыкальной шкатулки, ничего более. Однако когда дело доходит до её внутреннего мира, только держись! В ней сочетаются инстинкты, прошлое и наследственность первой женщины, и позднее ей нужно будет лишь раскрыть их, как распускается цветок в каком-нибудь водоеме. Остается единственная задача – заставить этот цветок расцвести. Я выращу её самой женственной из женщин, красавицей из красавиц».

Научный метод воспитания детей с фиксированными часами кормления теперь выходил из моды, поэтому, когда Кэйко начинала капризничать и плакать, Ясуко сразу давала ей грудь. Её груди в разрезе легкого летнего платья были очень красивы. Синяя линия вен отчетливо выделялась на фоне нежной белой кожи. Обнаженные, они всегда были покрыты капельками пота, подобно фрукту, зреющему в теплице. Прежде чем промыть соски марлей, смоченной в растворе борной кислоты, Ясуко всегда приходилось вытирать пот полотенцем. Еще до того, как губки ребенка могли дотянуться до сосков, молоко уже капало из грудей. Они всегда болели от обилия молока.

Юити смотрел на эти груди. Он смотрел на летние облака, плывущие за окном. Цикады стрекотали непрестанно, так что временами привыкший слух забывал о шуме. Когда кормление Кэйко подходило к концу, она засыпала под своей москитной сеткой. Юити и Ясуко смотрели друг на друга и улыбались.

Неожиданно Юити посетило нарушившее гармонию ощущение. Разве не это мы называем счастьем? Или то, чего ты опасался, миновало, и свершенное теперь перед твоими глазами и есть нечто большее, чем беспомощное облегчение. Юити испытал шок и сидел словно оглушенный. Он был поражен тем, что все конечные результаты перед его глазами, а он и не догадывался об этом.

Несколько дней спустя здоровье его матери внезапно ухудшилось. В довершение всего она, обычно посылающая за доктором при малейшем недомогании, теперь упрямо отказывалась от медицинской помощи. То, что эта разговорчивая вдова может провести целый день не открывая рта, согласитесь, было странно. Тем вечером Юити ужинал дома. Когда он увидел, в каком состоянии находится мать, обратил внимание на почти полное отсутствие аппетита, он отложил свой уход.

– Почему ты никуда не идешь сегодня вечером? – с наигранной живостью спросила она сына, который, казалось, застрял дома навечно. – Не волнуйся обо мне. Я не больна. Мне лучше известно о моем состоянии. Если я почувствую себя плохо, сама вызову врача. Я не боюсь, что побеспокою кого-то.

Юити, однако, не делал попыток уйти из дому, поэтому на следующее утро проницательная женщина сменила тактику. С самого утра она пребывала в приподнятом настроении.

Предыдущую ночь вдова почти не спала, но состояние возбуждения, вызванное недосыпанием и тем, что её мозг переваривал всю ночь напролет, сослужило хорошую службу ей и тому, что она задумала сделать. После ужина Юити, ничуть не обеспокоенный, ушёл из дому.

– Вызови мне такси, пожалуйста, – попросила она Киё. – Я скажу, куда ехать, когда сяду в машину.

Киё начала было собираться, чтобы поехать вместе с ней, но старая дама остановила её, сказав:

– Мне никто не нужен. Я поеду одна.

– Но, госпожа. – Киё была очень удивлена. С тех пор как мать Юити заболела, она почти никогда не выходила из дому одна.

– Что в этом странного? Разве я не ездила недавно в больницу одна, когда рожала Ясуко? Тогда это не имело значения.

– Да, но тогда некого было оставить присматривать за домом. И разве вы не помните, что сами мне обещали, что никогда больше не поедите никуда в одиночестве?

Ясуко, слышавшая препирательства между хозяйкой и служанкой, вошла в комнату свекрови с обеспокоенным видом.

– Мама, я поеду с вами, если вы считаете, что Киё не нужно ехать.

– Все в порядке, Ясуко, не беспокойся, – сказала она ласковым прочувствованным голосом, словно разговаривала с собственной дочерью. – Это касается имущества моего мужа, и я должна кое с кем повидаться. Я не хочу говорить с Юити о подобных вещах. Если он придет домой прежде меня, пожалуйста, скажите ему, что за мной приехала моя старая приятельница. Если, наоборот, он придет после того, как я вернусь, я ему ничего не буду говорить, и вы с Киё, пожалуйста, тоже ничего ему не говорите. Обещайте мне. Я разберусь с этим сама.

Приказав им молчать, она поспешно вышла к такси и уехала. Через два часа она вернулась в том же самом такси отправилась спать, явно измученная. Юити пришёл домой очень поздно.

– Как мама? – поинтересовался он.

– Ей лучше. Она легла гораздо раньше обычного, около девяти, – отвечала преданная своей свекрови Ясуко.

Следующим вечером, когда Юити ушёл, его мать снова вызвала такси и приготовилась уезжать. Киё принесла ей круглую застежку для пояса. Глаза старой дамы горели пугающим лихорадочным огнём и, казалось, вовсе не замечали присутствия Киё.

Два вечера подряд она отправлялась в заведение «У Руди» на Юраку-тё подкарауливать Юити, чтобы найти единственно возможное доказательство. Неприятное анонимное письмо, которое она получила позавчера, подтолкнуло её пойти в таинственный ресторан, указанный на приложенной к письму карте. Она должна все увидеть своими глазами, как подтверждение того, что информация не ложная. Она решила отправиться туда одна. Не важно, сколь глубоки корни несчастья, подрывающего семейное благополучие, решать этот вопрос предстояло матери и её сыну. Ясуко нельзя в это втягивать.

Общество «У Руди» было удивлено такой гостьей, появлявшейся две ночи подряд. В эпоху Эдо [137] Эпоха Эдо (1603 - 1868). мужчины-проститутки, которые обычно обслуживали гомосексуалистов, пользовались покровительством вдов. Однако теперь этот обычай был забыт.

В письме говорилось о странностях этого заведения. Вдова Минами старалась изо всех сил и чудесно преуспела с самого начала, изображая особу, знакомую с местными обычаями. Ни в малейшей степени не выдавая своего удивления, она дружелюбно общалась с окружающими. Хозяин, вышедший поприветствовать её, был очарован присутствием столь благородной пожилой женщины и её непредвзятыми суждениями. Ему не оставалось ничего иного, как доверять ей. К тому же, в довершение всего прочего, эта женщина расставалась с деньгами без особых раздумий.

– Любопытная клиентка, – сказал Руди своим мальчикам. – Смотрите, какая она старая, она все знает. Похоже, вам не стоит подозрительно относиться к ней, другие гости могут развлекаться, не обращая внимания на её присутствие.

Второй этаж заведения «У Руди» был сначала баром, где работали женщины, но Руди вскоре всех уволил.

Теперь начиная с раннего вечера мужчины танцевали друг с другом на втором этаже и смотрели танцы полуодетых мальчиков в женских нарядах.

В первую ночь Юити не появился. Его мать была решительно настроена ждать там до тех пор, пока он не явится. Она не любила сакэ, но предлагала его, не скупясь, нескольким мальчикам, обслуживающим её столик, помимо того, чем они угощались по своему вкусу. Прошло тридцать или сорок минут, а Юити не появлялся. Слова одного из мальчиков заставили её насторожить слух.

Этот юноша говорил своему другу:

– Что случилось? Ю-тян уже несколько дней здесь не появляется.

– Что это ты так забеспокоился? – поинтересовался его собеседник.

– Ничего я не беспокоюсь. Между мной и Ю-тяном ничего нет.

– Так я тебе и поверил!

Вдова спросила небрежно:

– Ю-тян, должно быть, знаменитость здесь. Он очень красивый парень, верно?

– У меня есть его фотография. Я покажу вам, – сказал мальчик, говоривший первым.

Для того чтобы предъявить обещанное фото, потребовалось довольно много времени. Из внутреннего кармана своей форменной куртки официанта мальчик вытащил какой-то пыльный грязный пакет. В нём была беспорядочная кипа визитных карточек, сложенные бумажные полоски с обтрепанными краями, несколько купюр по одной иене и даже программка из какого-то кинотеатра. Мальчик подошел поближе к напольному светильнику и принялся тщательно рассматривать свои сокровища одно за другим. Несчастная мать, у которой не хватило храбрости видеть все эти подробности, закрыла глаза.

«Пусть это будет человек, совсем не похожий на Юити, – молилась она в душе. – Тогда все же останется возможность для сомнений. У меня будет счастливый момент потянуть время. Тогда я перестану сомневаться в том, что каждая строка этого ужасного письма явная ложь – ведь доказательств-то нет! Пусть это будет фотография человека, которого я никогда не видела».

– Вот она! Вот она! – воскликнул мальчик.

Вдова Минами издалека вглядывалась дальнозоркими глазами в фотографию, размером с визитную карточку, при свете лампы. Поверхность фото блестела на свету, и разглядеть что-то было трудно. Наконец под углом стало возможным рассмотреть лицо улыбающегося молодого человека в белой рубашке поло. Это был Юити.

У неё перехватило дыхание, и она совершенно упала духом, рассматривая фотографию. Сила воли, которую она сохраняла до сих пор, была сломлена. В расстройстве вдова отдала фотографию владельцу. Она лишилась дара речи, потеряла способность смеяться.

На лестнице послышались чьи-то шаги. Поднимался новый посетитель. Два приятеля, которые обнимались в одной из кабинок, отпрыгнули друг от друга, когда увидели, что посетительницей оказалась молодая женщина. Женщина заметила мать Юити и направилась к ней с серьезным выражением лица.

– Мама, – позвала она.

Лицо госпожи Минами побледнело. Она подняла глаза. Это была Ясуко.

– Кто бы мог подумать, что я встречу тебя в таком месте?

– Мама, пойдемте домой. Я приехала, чтобы забрать вас.

– Откуда ты узнала, куда я поехала?

– Я скажу вам потом. А теперь пойдемте домой.

Они поспешно оплатили счет, вышли и сели в поджидавшее их такси.

Вдова откинулась на сиденье и закрыла глаза. Автомобиль тронулся. Ясуко, сидя на краешке, заботливо следила за ней.

– Вы вспотели, – сказала Ясуко, вытирая лоб свекрови носовым платком.

Через некоторое время вдова открыла глаза и сказала:

– Я знаю: ты прочла мою почту.

– Я никогда бы такого не сделала. Я тоже получила толстое письмо. Сегодня утром. Тогда я поняла, куда вы ездили прошлой ночью, мама. Я поняла, что вы не возьмете меня с собой и сегодня, поэтому я поехала вслед за вами.

– Ты получила такое же письмо?!

Вдова тихонько всхлипывала.

– Ясуко, прости меня, – сказала она и заплакала.

Ее извинения и рыдания растрогали Ясуко и заставили тоже проливать слезы. Пока такси не подъехало к дому, обе сочувствовали друг другу в слезах. Однако они и словом не обмолвились о настоящей причине.

Когда они добрались домой, Юити еще не вернулся. Вдова стремилась уладить это дело самостоятельно, основываясь не столько на героической решимости избавить Ясуко от боли, сколько на чувстве унижения, из-за которого не могла смотреть в лицо невестке. Но раз это унижение растворилось в слезах, её единственная наперсница, Ясуко, стала в то же время её необходимой помощницей. Они обе быстро принялись сравнивать письма в комнате подальше от Киё. немного времени потребовалось, чтобы обе женщины начали питать ненависть к подлому безымянному человеку, написавшему их.

Оба письма были написаны одним и тем же почерком и содержали одинаковый текст. То здесь, то там встречались доказательства, что писавший намеренно изменил свой почерк.

Письма были написаны так, словно чувство долга подвигло анонима на необходимость сообщить о поведении Юити. Как муж он «только видимость», он «абсолютно не способен любить женщин». Юити «обманывает свою семью, вводя в заблуждение общество». И не только, он не обращает внимания на счастливые договоренности, достигнутые между другими людьми. Будучи мужчиной, он стал игрушкой в руках мужчин. Когда-то он был любимчиком бывшего князя Кабураги, а теперь он – баловень президента «Кавада моторе». Более того, этот красивый испорченный ребенок постоянно предает этих пожилых любовников. Он имел и бросил невероятное число молодых возлюбленных – сотню, ни больше ни меньше. «Следует отметить», что все эти молодые возлюбленные были одного с ним пола.

Юити стал находить удовольствие в краже того, что принадлежит другим. Из-за него один пожилой человек, у которого Юити увел мальчика-любовника, покончил жизнь самоубийством. Написавший это письмо пострадает от оскорбления такого же рода. Он просит понять, что чувством, с которым он отправил это письмо, пренебрегать нельзя.

«Если это письмо вызывает сомнения, если возникнут какие-либо подозрения по поводу несомненности доказательств, мне бы хотелось, чтобы вы посетили следующий ресторан после ужина и увидели собственными глазами, что я говорю правду. Рано или поздно Юити будет в этом месте. Если вы встретите его там, вы удостоверитесь в правдивости написанного».

Такова была суть письма. Карта местонахождения заведения «У Руди» с точным описанием личностей, которые бывают там, были идентичны в обоих письмах.

– Вы видели его там, мама? – спросила Ясуко.

Вдова, решившая было ничего не говорить о фотографии, помимо своей воли выложила все:

– Я его там не встретила, но я видела фотографию Юити, которую весьма малообразованный официант хранил у себя как драгоценную реликвию. – Сказав это, она почувствовала раскаяние и добавила: – Но… ведь это не то же самое, что встретить там его. Мы до сих пор не получили доказательств, что письмо не фальшивка.

Когда она произносила эти слова, измученный взгляд, казалось, говорил, что в глубине души она не верит в это письмо.

Вдова Минами вдруг поняла, что лицо Ясуко не отражает особого волнения.

– Ты, как мне кажется, абсолютно спокойна! Это странно. Ты, которая доводится Юити женой!

Ясуко смутилась. Она опасалась, что её внешнее спокойствие может причинить свекрови боль. Вдова продолжала:

– Я не вижу причин полагать, что в этом письме нет доли правды. Что, если это так? Разве ты сможешь оставаться спокойной?

На этот противоречивый ответ она дала неожиданный ответ:

– Да. По-видимому, именно так я и поступлю.

Вдова некоторое время молчала. Затем она сказала, потупив взор:

– Это потому, что ты не любишь Юити, я полагаю. Самое печальное в том, что нет никаких причин винить тебя за это. Не могу не признать, что это скорее счастье посреди несчастья.

– Нет! – ответила Ясуко тоном почти радостным в своей решимости. – Это не так, мама. Совсем наоборот. Именно по этой причине…

Вдова затрепетала перед юной невесткой.

Заплакала Кэйко, её голос слышался из спальни через тростниковые перегородки. Ясуко встала, чтобы успокоить её. Мать Юити осталась одна в пристройке размером в восемь татами. Если Юити придет домой, ей некуда будет уйти. Она, которая ездила в заведение «У Руди» с намерением встретить там сына, теперь больше всего боялась встречи с ним. «Если сегодня ночью он придет домой, мне будет гораздо легче!» – молила она.

Боль вдовы Минами, по-видимому, основывалась не на соображениях морали. Она лишь чувствовала душевное смущение от полного изменения обычного хода мыслей и представлений о мире, через которые не могла проникнуть её природная доброта. Лишь отвращение и страх заполняли теперь её сердце.

Она закрыла глаза и снова увидела сцены ада, с которыми столкнулась за последние два дня. В них были явления, к которым она не была готова, если не считать одного бестактного письма. В них были проявления неописуемо дурного вкуса, ужас, омерзение, гадости, леденящие кровь недоразумения, терзающие душу и тело страдания – все, что вызывало отвращение. И что действительно составляло неприятный контраст, так это то, что служащие и постоянные посетители этого места ни разу не изменили своего обычного человеческого выражения лица, хладнокровие, с которым они встречали свои повседневные обязанности.

«Эти мужчины ведут себя словно считают, что они правы, – раздраженно размышляла она. – Как безобразен этот перевернутый с ног на голову мир! Что бы эти извращенцы ни думали, как бы ни поступали, мои понятия правильные. Мои глаза меня еще не обманывают».

Никогда не испытывала она такого потрясения, к тому же её уверенность в себе никогда не была столь сильна. Ничего странного не было в подобном заключении. Пугающей, но вызывающей приступ буйного веселья фразой «сексуальное извращение» объяснялось все. Несчастная мать делала вид, что забыла эту похожую на волосатую гусеницу фразу, которую не произнесет ни одна хорошо воспитанная женщина по отношению к собственному сыну.

При виде целующихся влюбленных мужчин вдову затошнило, и она отвела глаза.

«Если бы у них было хоть какое-нибудь воспитание, они бы не делали ничего подобного!» Когда слово «воспитание», не менее смешное, чем выражение «сексуальное извращение», всплыло в уме вдовы, в ней проснулась гордость, которая давно дремала.

Она воспитывалась в «самой лучшей из семей». Её отец, присоединившийся к возрождающемуся классу аристократии периода Мэйдзи, любил утонченность почти столь же сильно, как любил награды. В её доме все было изысканным, даже собаки. Когда её семейство рассаживалось в столовой, даже если не было гостей, они обычно говорили «будьте добры», когда просили передать соус. Время, в котором воспитывалась вдова, не всегда было спокойным, но это было великое время. Вскоре после её рождения была одержана победа в Китайско-японской войне. Когда ей исполнилось одиннадцать лет, победа была одержана в Русско-японской войне. До тех пор пока она не стала членом семейства Минами в девятнадцать лет, её родители ничего не требовали от этой довольно чувствительной девушки, кроме высоких моральных устоев, отвечающих понятиям и культуре того времени.

Когда прошло пятнадцать лет с тех пор, как она стала женой, а у неё все еще не было ребенка, она не могла появиться перед своей свекровью, все еще здравствующей, без чувства унижения. Когда родился Юити, она вздохнула с облегчением. К тому времени произошли существенные перемены уклада жизни, перед которым она благоговела. Отец Юити, будучи большим охотником волочиться за женщинами еще со школьной скамьи, все эти пятнадцать лет, что прошли со дня их свадьбы, продолжал вести разгульную жизнь. Рождение Юити принесло огромное облегчение, подтвердив, что косэки [138] Косэки – семейный реестр. семейства Минами не будет указывать на то, что семя её мужа засеяно в сомнительную почву.

Первое, с чем она столкнулась, было такого рода унижение, но её сердце, с его неистощимой любовью и уважением к своему мужу, и её природная гордость легко нашли общий язык. Прощение сменило покорность, терпимость – унижение, научив её любить по-другому. Это действительно была любовь с чувством собственного достоинства. Она считала, что в этом мире нет ничего, чего она не могла бы простить, по крайней мере все, кроме унижения достоинства.

Когда притворство становится делом вкуса, великие дела свершаются легко. Вдова Минами совсем не была непоследовательной, считая атмосферу заведения «У Руди» просто дурным вкусом. Поскольку эта атмосфера была вульгарной, простить её она не могла.

Следовало ожидать, что, принимая во внимание такое воспитание, её обычно доброе сердце ни в малейшей степени не было склонно сочувствовать своему сыну. Вдова Минами также не переставала удивляться, какое отношение может иметь такое проявление дурного воспитания, заслуживающее лишь отвращения, к этой боли и к этим слезам, которые потрясли её до глубины души.

Покормив дочь, Ясуко уложила её спать и вернулась к свекрови.

– Я не хочу видеть Юити, во всяком случае сегодня вечером, – сказала ей свекровь. – Завтра мне придется с ним поговорить. Предоставь это мне. Почему бы тебе тоже не пойти спать? Не стоит больше раздумывать об этом, верно?

Она позвала Киё и поспешно приказала ей приготовить постель. Она вела себя так, будто за ней гнались. Она была уверена, что, как только ляжет в постель, сможет забыться тяжелым сном, которым засыпает пьяница не без помощи сакэ.

На протяжении лета семейство Минами для еды пользовалось комнатой, которая оказывалась самой прохладной. Следующий день изнемогал от зноя уже с утра, поэтому Юити, его жена и мать завтракали холодным соком, яичницей и поджаренным хлебом на веранде. Во время завтрака Юити всегда был погружен в газету. В это утро, как обычно, крошки с его тоста громко падали на газету.

Трапеза была закончена. Киё внесла чай, убрала со стола и удалилась. Вдова Минами протянула два письма Юити почти с грубой резкостью. Сердце Ясуко затрепетало, когда она смотрела на нее, и она отвернулась. Мать ткнула письмами в газету.

– Почему бы тебе не отложить это бесполезное чтение? Вот письма, которые пришли с почтой.

Юити небрежно бросил газету на стул рядом с собой и посмотрел на дрожащую руку матери, в которой она держала письма. Он увидел слабую напряженную улыбку на её лице, взглянул на адрес на конвертах, затем перевернул их и не обнаружил там имя отправителя. Он взял объемистое письмо и открыл его. Потом взял другое.

– Они оба одинаковые. То, что пришло мне, и то, что получила Ясуко, – сказала мать.

Когда Юити начал читать письмо, его рука тоже задрожала. Он побледнел и все время вытирал пот со лба носовым платком.

Он уже догадался, о чем идет речь. Сейчас его занимал вопрос, как найти выход из этого затруднительного положения.

Юити выдавил болезненную улыбку и, собравшись с силами, посмотрел прямо в лицо матери:

– Что за чепуха? Что за бессмысленное, вульгарное письмо! Кто-то завидует мне и пытается доставить неприятности.

– Нет. Я сама побывала в низкопробной дыре, указанной в этом письме, и видела твою фотографию собственными глазами.

Юити потерял дар речи, его сердце пришло в смятение. Он не мог не чувствовать, что, несмотря на ярость в тоне и удрученный вид, она была так далека от понимания трагедии своего сына, что её гнев вряд ли был суровее брани за то, что он надел безвкусный галстук. В первом приступе волнения Юити прочел в глазах матери вопрос: «Что об этом подумают люди?»

Ясуко начала тихонько плакать. Приученная к покорности, она обычно не любила, когда видели её слезы. Обычно она сдерживала слезы из страха навлечь неудовольствие мужа, теперь её слезы предназначались, чтобы избавить его от уготованной ему участи. Её тело было испытано любовью и хорошо служило делу любви.

– Мама, не заходите слишком далеко! – отрывисто прошептала она, а затем встала со своего места. Она вышла – почти выбежала – через комнату в коридор, ведущий в детскую.

Юити сидел неподвижно, не говоря ни слова. Как ни трудно ему было, он должен что-то сделать, чтобы выпутаться. Юити взял газетные листы, брошенные как попало на столе, и порвал их на полоски. Затем он смял обрывки в комок и положил его в рукав юката [139] Юката – хлопковое кимоно для мужчин и женщин. В зависимости от покроя может использоваться как праздничный наряд или халат для дома, ванной или бани.. Юити ждал реакции матери. Она, однако, неподвижно сидела, положив локти на стол, поддерживая руками опущенную голову. В конце концов молчание прервал Юити:

– Ты не понимаешь, мама. Если ты хочешь верить всему, что есть в этом письме, хорошо, но…

Вдова Минами почти закричала:

– Что будет с Ясуко?!

– С Ясуко? Я люблю Ясуко.

– Но разве ты не ненавидишь всех женщин? Ведь ты можешь любить лишь плохо воспитанных мальчиков, богатых стариков и пожилых мужчин!

Сын был удивлен полному отсутствию деликатности у матери. В действительности её гнев был направлен на собственную плоть и кровь. Поэтому ей удалось сдержать слезы.

Юити подумал: «Разве это не моя мать подтолкнула меня на брак с Ясуко? Отвратительно, что она сваливает всю вину на меня». Сочувствие к матери, столь ослабленной своей болезнью, удержало его от такого резкого высказывания.

Он сказал отчетливо, резким тоном:

– Конечно, я люблю Ясуко. Разве это не доказательство тому, что я люблю женщин?

Мать, даже не прислушиваясь к его оправданиям, ответила почти с угрозой:

– Во всяком случае, я должна повидаться с Кавадой и…

– Пожалуйста, не совершай необдуманных поступков. Он решит, что ты пытаешься его шантажировать.

Слова сына возымели действие. Бедная женщина пробормотала что-то нечленораздельное и оставила Юити в одиночестве.

Юити сидел один за столом, где они завтракали. Сад был наполнен солнечным светом и песнями цикад. Если бы не скомканный газетный шарик, оттягивающий рукав, этот день был бы еще одним ясным, ничем не примечательным днем. Юити прикурил сигарету. Он закатал рукава сильно накрахмаленного юката и сложил голые руки. Юити чувствовал боль от каждого вздоха, словно ему на грудь давили тяжелые доски. Сердцебиение участилось. Однако он не мог сказать, была ли эта боль в груди предвкушением радости. В его беспокойстве ощущалось определенное веселье. Юити бережливо докурил остаток сигареты.

Он подумал: «По крайней мере, теперь мне определенно не до скуки».

Юити отправился разыскивать жену. Ясуко была на втором этаже. Он услышал приятную мелодию музыкальной шкатулки.

Кэйко лежала под москитной сеткой в своей комнате. Радостно распахнутыми глазами она смотрела на музыкальную шкатулку. Ясуко подняла глаза на Юити и улыбнулась, но это была неестественная улыбка и нисколько не успокоила его. Юити поднимался по лестнице с открытым сердцем, но, когда он увидел эту улыбку, ему снова стало не по себе.

После продолжительного молчания Ясуко сказала:

– Насчет этого письма… Я больше не желаю о нём думать. – Затем она неловко добавила: – Только… Мне жаль тебя.

Эти сочувственные слова были сказаны самым ласковым тоном, тем глубже они ранили молодого человека. От своей жены он ожидал не сочувствия, а скорее откровенного презрения. Его раненая гордость не могла удержаться от того, чтобы не замыслить беспричинную месть.

Юити нужна была помощь. Он подумал о Сунсукэ. Но когда он осознал, что именно Сунсукэ виноват в таком повороте событий, ненависть отвергла его имя. Юити увидел на столе письмо из Киото, которое он прочел за два-три дня до этого. «Она – единственный человек, который может меня спасти», – подумал Юити. Он решил послать телеграмму госпоже Кабураги.

Снаружи улица сверкала ослепительным блеском. Юити вышел через черный ход. У главных ворот он увидел, что кто-то не решается войти. Сначала гость прошел мимо ворот. Затем вернулся. Похоже, он ждет, когда кто-нибудь выйдет из дому. Когда незнакомец повернулся к нему, Юити с изумлением узнал лицо Минору. Они подбежали друг к другу и обменялись рукопожатиями.

– Письмо уже пришло, верно? Ужасное письмо. Я узнал, что мой старик послал его. Мне так было неприятно, что я убежал из дома. Старик нанял детектива следить за нами. Он все узнал.

Юити не удивился.

– Я так и думал, – сказал он.

– Я хочу поговорить с тобой кое о чем, Ю-тян.

– Не здесь. Тут поблизости есть небольшой парк. Давай пойдем туда.

Юити взял мальчика под руку и повел его за собой. Бурно обсуждая возникшие затруднения, в которые только что попали, они прибавили шаг.

Соседний парк Н. был прежде частью земель владений принца Н. За двадцать лет до этого семья принца распалась и продала обширные земельные владения, подарив городу часть склона, окружающего пруд, под парк.

Вид пруда, заросшего водяными лилиями в разгаре цветения, был восхитительным. Кроме нескольких детей, ловящих цикад, парк в летний полдень был пуст. Двое мужчин сидели на склоне лицом к пруду, в тени сосны. Поросший травой, не знавший долгое время ухода, склон был усеян бумажками и апельсиновой кожурой. Обрывки газеты застряли в кустах у кромки воды. После заката солнца маленький парк будет заполнен толпами людей, ищущих прохлады.

– Так о чем ты хотел поговорить? – спросил Юити.

– Когда все это произошло, я решил, что не могу больше оставаться в доме моего старика. Я собираюсь сбежать из дома. Ю-тян, ты поедешь со мной?

– С тобой? – засомневался Юити.

– Тебя волнует вопрос о деньгах? Будь спокоен. Смотри, сколько их у меня.

С серьезным видом, слегка приоткрыв рот, мальчик расстегнул задний карман брюк. Он вытащил старательно свернутую пачку денег.

– Сохрани это для меня, – сказал он, вручая её Юити. – Тяжелая, верно? Здесь сто тысяч иен.

– Где ты взял эти деньги?

– Я вскрыл сейф старика и обчистил его.

И это результат мечтаний Минору на протяжении целого месяца о приключении? Они отвернулись от общества и мечтают о юности, полной дерзких деяний, изысканий, героических бедствий, братской любви товарищей по оружию, которые завтра встретят смерть, сентиментальных подвигов, которые, как они предчувствуют, закончатся катастрофой, и всяческих других трагедий молодости. Они уверены, что созданы лишь для трагедии, что для них уготованы жестокий самосуд какого-то тайного общества или смерть Адониса [140] Адонис – греческие мифы представляли Адониса сыном красавицы Мирры или Смирны, превращенной богами в мирровое дерево. Адонис погиб на охоте от раны, нанесенной ему диким вепрем. Из капель крови Адониса выросли розы. В Греции в честь Адониса ранней весной и осенью сажали «садики Адониса» – быстро увядающие цветы в горшках. В искусстве Адониса изображали юношей редчайшей красоты, рядом с Афродитой, а иногда раненым или умирающим. В переносном смысле Адонис – мужчина необычайной красоты., убитого вепрем, или темница, в которую их заключили недруги и где вода поднимается с каждой минутой, чтобы поглотить их, или суровые ритуальные испытания в пещерах, где нет шанса выжить, или конец мира, или мифический шанс спасти сотни своих товарищей, пожертвовав своими жизнями, или триумф, полный ужасных опасностей. Действительно, только такие катастрофы имеют значение для юности. Если таких возможностей не будет, юность должна умереть. В конце концов, что такое смерть тела по сравнению с невыносимой смертью юности? Молодежь проводит свою юность в мечтах о новых способах самоуничтожения.

Результат такой мечтательности теперь находился перед глазами Юити. Это был зауряднейший случай из городской жизни, в нём нет ни намека на триумф, ни запаха смерти. Этот скучный случай, достойный помойной крысы, может, видимо, появиться в газетах – статейка размером с кусочек сахара.

«Мечты этого мальчика имеют умиротворенность, присущую женщинам, – уныло подумал Юити. – Мы сбежим с украденными деньгами и заживем где-нибудь вдвоем! О! Если бы только у него хватило храбрости убить этого старика, тогда я упаду на колени перед этим парнем!»

Юити призвал своё второе «я», молодого главу семейства. Он быстро решил, как ему следует к этому отнестись. По сравнению с другим, достойным жалости поворотом событий альтернатива лицемерия казалась гораздо предпочтительнее.

– Положим, я сохраню это, – сказал Юити, кладя пачку банкнотов в свой внутренний карман.

Невинная доверчивость светилась в глазах мальчика, так похожих на кроличьи, и он ответил согласием,

– У меня есть небольшое дельце на почте. Хочешь пойти со мной?

– Куда ты, туда и я… Я же доверил тебе своё тело.

– Это уж точно, – согласился Юити, словно убеждая самого себя.

На почте он послал госпоже Кабураги телеграмму: «Вы мне нужны. Приезжайте немедленно». Потом он остановил такси и велел Минору садиться.

– Куда мы едем? – спросил Минору.

Юити тихо назвал шоферу адрес. Минору, который не прислушивался, счел, что они едут в какой-нибудь хороший отель. Затем, увидев, что такси приближается к Канда, заметался, как овца, которую тащат назад в загон.

– Положись на меня, – сказал Юити. – Я все сделаю правильно.

Мальчик быстро успокоился, доверившись Юити, и улыбнулся. «Этот герой намеревается показать свою силу и отомстить за себя», – думал мальчик. Когда он представил лицо приёмного отца, безобразное в смерти, он всем телом задрожал от радости. Минору воображал, что Юити мечтает о нём так же, как он мечтает о Юити. У Юити есть нож. Он бесстрастно перережет яремную вену старика. В этот момент в глазах мальчика профиль Юити стал божественным совершенством.

Такси остановилось перед кофейней. Юити вышел из машины. Минору последовал за ним. На этой улице, ведущей к школе, в полдень в середине лета прохожих было немного. Когда они переходили улицу, солнце в зените почти не отбрасывало теней. Минору торжествующе поднял глаза к ближайшим окнам второго и третьего этажей. Люди, которые равнодушно выглядывали на улицу, определенно и помыслить не могли, что эти юноши идут, чтобы убить человека. Великие дела всегда свершаются в такие ничем не примечательные моменты.

Внутри кофейни было тихо. Для глаз, привыкших к свету снаружи, там было ужасно темно. Увидев вошедших, Фукудзиро, сидевший за кассой, резко поднялся.

– Где ты пропадал? – закричал он на Минору, как будто собираясь схватить его.

Минору спокойно представил Юити Фукудзиро. Фукудзиро побледнел.

– Мне бы хотелось коротко переговорить с вами.

– Не пройдете ли в дом? Сюда, пожалуйста.

Фукудзиро оставил кассу под присмотром официанта.

– Останься здесь, – велел Юити Минору, остановив его в дверном проеме.

Когда Юити вытащил сверток из внутреннего кармана и протянул его Фукудзиро, тот был ошеломлен.

– Минору говорит, он взял это из вашего домашнего сейфа. Он отдал всё мне, а я возвращаю вам в целости и сохранности. Минору был не в себе, я полагаю, поэтому, пожалуйста, не будьте с ним слишком суровы.

Фукудзиро безмолвно и подозрительно уставился в лицо молодому человеку. Этого мужчину, стоящего перед ним, который подвергся его нападкам и которого он оскорбил таким подлым приёмом, Фукудзиро полюбил с первого взгляда. Он быстро придумал глупый план. Он признается во всем и выслушает его упреки. Это будет самый короткий путь завоевать его сочувствие.

Сначала он извинится. Он воспользуется репликами из героических повестей и песен менестрелей.

«Ну, господин, вы победили! – скажет он. – Когда я стою перед вами во всем вашем величин, мне отвратителен собственный ничтожный поступок. Ударьте же меня, бейте меня, делайте со мной все, что хотите, пока не получите удовлетворения».

Прежде чем отважиться на этот поступок, Фукудзиро нужно было кое-что уладить. Теперь, когда он получил свои денежки назад, он должен их пересчитать. Сумму, которая хранилась в сейфе, он всегда держал в голове, но все-таки нужно сверить её с записями в расходных книгах. К тому же сто тысяч иен – не такая сумма, которую можно пересчитать за секунду. Он пододвинул стул к столу, кивнул Юити, расправил деньги и начал тщательно пересчитывать банкноты.

Юити наблюдал, с какой сноровкой этот мелкий делец считал свои деньги. В движениях его суетливых пальцев была твердая решимость, равнодушная к любви, анонимным письмам, воровству. Закончив счет, Фукудзиро положил руки на стол и снова кивнул Юити.

– Вы уверены, что здесь все деньги?

– Да, здесь все.

Фукудзиро упустил свой шанс. Юити был уже на йогах. Не взглянув на Фукудзиро, он прошел к двери. Минору видел все это непростительное предательство своего героя. С побледневшим лицом он стоял, прислонившись спиной к стене, и смотрел, как уходит Юити. Выходя, Юити поклонился, Минору отвернулся.

Юити быстро шел по летней улице. Позади него никого не было. Кончики его губ подергивались от улыбки. Он был полон неописуемой радостной гордости. Теперь он понимал тех, кто совершает благие дела. Когда дело доходит до душевного смятения, нет лучше зла, чем лицемерие. Он понял это и был очень счастлив. Благодаря только что разыгравшейся сцене гора свалилась с плеч молодого человека. Тяжелый гнет этого утра, казалось, стал легче. Для полноты счастья он решился на глупую бессмысленную покупку. Он пошел в маленький магазинчик канцелярских товаров и купил самую дешевую пластмассовую точилку для карандашей и перышко.