Онлайн чтение книги Французы на северном полюсе
* Часть первая. ПУТЬ К ПОЛЮСУ *

ГЛАВА 1

Международный конгресс.– Среди географов.– По поводу полярных исследований.– Русский, англичанин, немец и француз.– Патриот.– Вызов.– Мирная борьба.

В 1886 году на международный географический конгресс в Лондоне собралось целое сонмище ученых знаменитостей.

По приглашению сэра Генри Раулинсона – генерал-майора британской армии и председателя собрания – со всех концов мира съехались делегаты: убеленные сединами, плешивые географы, путешествовавшие вокруг света в просиженном кресле за письменным столом; морские офицеры – храбрые, скромные и вежливые; негоцианты 2Негоциант – купец, ведущий крупные торговые дела с другими странами. и арматоры 3Арматор, капер – лицо, занимающееся захватом с ведома своего правительства, торговых неприятельских судов или судов нейтральных стран, с грузами, предназначенными для воюющей страны. , ищущие в географии свою корысть; профессора, умудренные знаниями и набитые терминами, как словари; и, наконец, загорелые исследователи, еще не оправившиеся от лихорадки и отвыкшие от фрака. Словом, конгресс как конгресс, не хуже и не лучше других. Спорили, говорили, читали рефераты и расходились до следующего заседания.

Подобные форумы сами по себе не имеют особого значения, зато общение ученых часто приводит к немаловажным событиям.

Именно так случилось и на этот раз.

Немецкий географ, из тех, что путешествуют, не выходя из кабинета, долго говорил о возможности проникновения на Северный полюс и надоел всем до смерти – его выступление было последним в этот день. После заседания сошлись вместе четверо ученых и обменялись дружескими рукопожатиями.

– Ну и уморил нас Эберман своими рассуждениями,– заметил по-французски один.– Не сердитесь, любезный Прегель, что я так отозвался о вашем соотечественнике.

– Вы не совсем справедливы, Серяков,– возразил с немецким акцентом Прегель. – Он сказал много дельного.

– А вы что думаете по этому поводу, господин де Амбрие? – не унимался Серяков, обращаясь к третьему ученому.

– В этих вопросах я не компетентен,– ответил тот.

– Вы дипломат… впрочем, нет: просто хотите сказать, что на вздор, который нес Эберман, можно ответить лишь презрительным молчанием.

– Серяков! – вскричал, покраснев от гнева, Прегель.

– Охота вам спорить, господа,– вступил в разговор четвертый ученый, старше остальных с виду.– Вы, верно, забыли, что я жду вас к себе на обед, причем изысканный, с шампанским.

– О, сэр Артур! Что за золотые слова! – вскричал неугомонный Серяков.– Едемте же скорее! Никакие полярные ледники не заменят холодильник с шампанским!

Обед удался на славу, было выпито много вина, и все забыли об Эбермане. Но под конец обеда Серяков напомнил о нем.

– Знаете, Прегель,– сказал он; указывая на бокал с шампанским, – родина такого дивного вина может себе позволить не интересоваться арктическими экспедициями.

– Ах, Серяков, какой вы несносный! – по-отечески снисходительно перебил юношу сэр Артур Лесли.– Можно подумать, что наука вам безразлична, а ведь не так давно вы прославились как неустрашимый исследователь…

– Вы очень любезны, сэр Артур. Но меня возмутило, что Эберман в своем выступлении с таким пренебрежением говорил о Франции. В наш век железа и Тройственного союза 4Тройственный союз– военно-политический блок Германии, Австро-Венгрии и Италии, созданный в 1882 г. модно на нее нападать, но я, русский, люблю эту страну и не терплю подобных высказываний.

Серяков говорил взволнованно, с лихорадочным блеском в глазах. Растроганный де Амбрие горячо пожал юноше руку.

– Я разделяю ваши симпатии к Франции, мой молодой друг, – сказал сэр Артур.– Не горячитесь. Как-никак нужно быть выше мелочных обид и уметь, спокойно выслушав оппонента, открыто высказать свое мнение.

– Действительно,– заметил сдержанный до того де Амбре,– можно многое сказать, если ни у кого нет оскорбительных намерений.

– Дорогой мой, я знаю вас как пылкого патриота и ни в малейшей степени не хотел бы оскорбить.

– Но я вовсе не являюсь одним из тех обидчивых шовинистов, которые не выносят никаких замечаний. Мой патриотизм не слеп, и я уверен, что мнение о моей стране, высказанное таким человеком, как вы, будет беспристрастным. Говорите же, прошу вас.

– Ну что ж, охотно поделюсь с вами своими соображениями. Я с удовольствием отмечаю, что почти целый век, а точнее с тысяча семьсот шестьдесят шестого по тысяча восемьсот сороковой год, Франция намного превосходила другие страны, включая и Англию, числом и результатами морских экспедиций, предпринятых в поисках новых земель. Я с восхищением вспоминаю Бугенвиля 5Бугенвиль Луи Антуан де (1720 – 1811) – французский мореплаватель, руководитель первой французской кругосветной экспедиции (1766–1769 гг.). , Лапласа 6Лаплас Кирилл Пьер Теодор (1793 -1875) – французский путешественник, совершил два кругосветных плавания. Далее в беседе героев романа упоминаются многие организаторы и участники французских, английских и американских морских экспедиций XVII–XIX вв.– от полярника Уильяма Баффина (1584–1622) до Юлия Никола Крево (1847–1882) и его последователей. , Вейяна и многих других, чьи громкие имена занимают достойное место в истории географии. Но не кажется ли вам, что ваша страна вот уже полвека сдает завоеванные позиции?

– Почему вы делаете такой вывод, сэр Артур?

– На мой взгляд, несмотря на некоторые неточности и недопустимый тон, герр Эберман не слишком погрешил против истины.

– Но вы ошибаетесь,– с живостью возразил де Абмрие,– думаю, что несколько имен наших современных путешественников, выбранных наугад, убедят вас в обратном. Вот взять хотя бы маркиза де Компьеня, Жана Дерюи, Крево, Туара, Кудро, которые путешествовали, кстати, на свои собственные, крайне скудные средства.

– Как раз об этом и хотелось сказать. Я считаю достойной порицания позицию вашего в общем-то богатого правительства, которое отказывается субсидировать научные исследования. Меня возмущает также безразличие граждан, которые, имея значительные состояния, предпочитают тупо копить деньги, а не жертвовать своим толстым кошельком для славного дела. Эгоистичная французская бережливость, доходящая до скаредности, послужила причиной бедственного положения Гюстава Ламбера, в то время как у нас в Америке практически любой миллионер считает своим долгом давать деньги на исследования. Найдите-ка мне у вас, дорогой коллега, таких меценатов, как Томас Смит, который полностью покрыл расходы на экспедицию Баффина, или как Буз, который истратил на путешествия восемнадцать тысяч ливров, то есть четыреста пятьдесят тысяч франков 7Франк– денежная единица Франции, Бельгии, Швейцарии и ряда других стран. ! А американец Генри Гриннель, который финансировал доктора Кэна, а Оскар Диксон, снарядивший целых шесть экспедиций! Да всех и не перечислишь… Когда же бездействовали миллионеры и государство, свою скромную лепту на благо науки вносили простые граждане. У нас, например, была проведена общенациональная подписка, которая позволила капитану Галю построить «Полярис», а лейтенанту Грили – достичь восемьдесят третьего градуса двадцати трех минут северной широты. Итак, дорогой де Амбрие, что вы можете ответить на это?

– Действительно,– добавил Прегель,– отвага и бескорыстие французских исследователей, сильно стесненных в средствах, как вы, сэр Артур, справедливо заметили, достойны похвалы. Я ничуть не хочу умалить их выдающиеся способности и отвагу, но мне кажется, что французы таят злобу на нас – немцев.

– Но ведь Германия воевала против Франции,– вступил в разговор Серяков,– дуэль между нациями что дуэль между джентльменами.

– Что же может быть благороднее? – спросил Прегель.

– Да, но что вы скажете о джентльмене, который, одержав победу, станет требовать выкуп с побежденного противника и украдет у него часы или бумажник? Вы, я, сэр Артур, де Амбрие, да любой порядочный человек наконец, сказали бы, что это… Эх, черт, я не знаю достаточно сильного немецкого эквивалента, чтобы выразить мои чувства, и передать, как вела себя Германия по отношению к Франции. Ведь Эльзас и Лотарингия стоят слишком дорого.

– Серяков!

– А, дорогой коллега, опять вы выкрикиваете мою фамилию, причем довольно странным образом. Мне это напоминает чиханье кошки, у которой кость застряла в горле. Если то, что я говорю, вам неприятно, скажите мне об этом.

Очень бледный, но сдержанный и спокойный, Прегель приготовился дать отпор.

Сэр Артур Лесли, как истинный англичанин – великий любитель спортивных состязаний, сразу почуял интересный поединок и не собирался прилагать ни малейших усилий, чтобы предотвратить назревающую ссору. К тому же достойный джентльмен был немного пьян и вид гостей, нападавших друг на друга, развеселил его. Верный политике своей страны, всегда заставлявший драться других, на выгоду или в удовольствие себе, он был уверен, что в спор вмешается француз. Так и случилось.

– Господа,– сказал де Амбрие. медленно выпрямляясь во весь свой гигантский рост,– позвольте мне примирить вас и взять на себя ответственность за то, что здесь происходит, поскольку я нечаянно явился причиной этого спора.

Прегель и Серяков запротестовали и хотели прервать его.

– Прошу, господа, выслушать меня. Вы скажете свое мнение потом и поступите так, как подскажет здравый смысл. Если Франция достаточно богата, чтобы заплатить за свою славу, она не менее богата, чтобы заплатить за поражение. Без единого упрека она уплатила миллиардные долги, и горестные дни поражения остались бы лишь в воспоминаниях, если бы у нее не отняли Эльзас и Лотарингию.

Вы, англичане, и вы, русские, разве затаили злобу на Францию за ее победы, и разве она ненавидит вас за свои поражения? Ничего подобного! А вот немцы не перестают удивляться, как это после того, как они принесли Франции столько страданий и отняли принадлежащие ей земли, она еще помнит о своем горе и не хочет простить их. Видя этот безжалостно содранный лоскут кожи, эту постоянно кровоточащую рану, вы, немцы, говорите себе: «Это неслыханно! Нас не любят во Франции, там все время думают о реванше».

Поставьте себя на мое место, господин Прегель, и скажите мне, что бы вы подумали о нас, если бы вы с радостным сердцем приняли позорные условия, навязанные вашими полномочными представителями. Не просите же нашей дружбы, потому что эта дружба будет абсурдной. Не просите нас забыть о поражении, ведь это было бы кощунством.

Теперь вы понимаете, что прежде чем думать об излишествах, мы должны позаботиться о самом необходимом. Излишества для нас – это слава, принесенная рискованными экспедициями, от которых мы теперь вынуждены отказаться, к великому сожалению вашего соотечественника герра Эбериана, а необходимое – это забота о нашей безопасности.

Во времена Тройственного союза, когда, следуя древнему изречению «Хочешь мира – готовься к войне», Европа превратилась в разрозненный военный лагерь, национальная безопасность требует всех наших сил. Мы останемся у себя, господа. Наш Северный полюс – это Эльзас и Лотарингия.

– Браво! – с энтузиазмом подхватил Серяков.– Браво, мой храбрый француз!

– Дорогой де Амбрие,– сказал в свою очередь сэр Лэсли,– вы говорили как истинный джентльмен и патриот. Поверьте в мою искреннюю симпатию и глубокое уважение.

Прегель, не найдя что ответить, вежливо поклонился.

– Однако, – продолжил де Амбрие,– то, чего не может сделать наше правительство, занятое государственными интересами, мог бы попытаться сделать какой-нибудь гражданин, имеющий средства. Господин Прегель, не хотите ли принять вызов?

– Что ж, господин де Амбрие, я принимаю ваш вызов, но с одним непременным условием: он не должен восстанавливать друг против друга наши правительства.

– Безусловно! Я хочу снарядить на свои средства корабль и отправиться к Северному полюсу. Предлагаю сделать вам то же и назначаю встречу среди полярных льдов. Вместо того чтобы подобно членам Национальной галереи заниматься географией, прогуливаясь в кабинете, мы отправимся в дальние края навстречу неизвестности и будем на равных соперничать друг с другом, во славу наших великих держав. Итак, вы готовы?

– Готов! – вскричал Прегель.– Назначайте место. Кто явится первым, тот и победит! Когда рассчитываете отправиться в путь?

– Раз вы приняли мое предложение, удаляюсь сейчас же, чтобы заняться приготовлениями. До свидания!..

– До свидания!..

Серяков тоже взялся за шляпу.

– Едем!..– сказал он, протягивая руку друзьям.

– А вы куда? – удивился де Амбрие.

– С вами! Разве русские не родня французам?

– Простите,– пожимая юноше руку, возразил де Амбрие,– но в экспедиции должны участвовать только французы.

– Пожалуй, вы правы,– после минутного молчания ответил Серяков.

– Этот господин далеко пойдет,– сказал сэр Лэсли, как только за французом затворилась дверь.

– Он пойдет далеко, но не один,– ответил Прегель, поспешно прощаясь.

ГЛАВА 2

Перед отплытием.– Капитан де Амбрие.– За родину! – Храбрец.– Потомок галлов.– Постройка «Галлии».– Снаряжение корабля.– Сборный, но безукоризненный экипаж.– Все французы.– Торжественный момент.– Отъезд.

«Гавр, 1 мая 1887 г.

Дорогие батюшка и матушка!

Спешу уведомить вас, что нынче мы отплываем. Вы и представить себе не можете, как доволен я своим новым местом. Владелец, нашего судна, богач, отправляется на Северный полюс – край, почти неизвестный не только матросам, но и адмиралам. Но вы не волнуйтесь, мы собираемся делать открытия. Я нанялся на три года. В первый год буду получать восемьдесят франков в месяц, во второй – сто, в третий – сто двадцать. Сумма, что и говорить, кругленькая! Но это еще не все. Как только корабль перейдет за Полярный круг8Полярный круг– здесь: параллель в Северном полушарии с широтой 66°33'. В день зимнего солнцестояния (21–22 декабря) к северу от Полярного круга солнце не восходит, а в день летнего солнцестояния (21–22 июня) не заходит. , к жалованью обещана десятипроцентная надбавка. Вам, батюшка, как старому моряку, видимо, известно, что такое Полярный круг. Нам объяснили, что это такая линия, отделяющая ледовитые страны, впрочем, я ничего не понял, кроме того, что буду получать больше, как только ее пересечем.

По возвращении каждый матрос получит в награду тысячу франков. Путь, конечно, неблизкий, зато работенка прибыльная. Вы только не беспокойтесь, если от меня долго не будет вестей. До свидания, дорогие родители! Крепко обнимаю вас и малышей и обещаю не посрамить честь бравого нормандца-матроса.

Ваш любящий сын и брат Констан Гиньяр, матрос судна «Галлия». Молодой человек сложил вчетверо исписанный каракулями листок, сунул в конверт и, перегнувшись через борт, позвал мальчика, глазевшего на корабль с пристани.

– Эй, малый! Подойди-ка сюда!

– Что угодно?

– Вот тебе письмо и десять су 9Су – разменная монета Франции. . Купи марку, наклей на конверт и опусти в ящик, а на сдачу выпей сидра…

– Напрасно тратишь деньги,– обронил стоявший неподалеку на палубе высокий, осанистый господин.

– С вашего позволения, капитан, но ведь это письмо моим старикам…

– Сейчас боцман понесет на почту мою корреспонденцию и может захватить твою и всей команды,– сказал капитан и обратился к боцману, осматривавшему снасти:

– Геник! Собери экипаж!

Тот несколько раз дунул в серебряный свисток, и меньше чем за секунду матросы построились у грот-мачты 10Грот-мачта – вторая от носа, самая высокая мачта на парусном судне. .

– Друзья,– обратился к строю капитан,– вы знаете, какие вас ждут опасности и лишения в предстоящей экспедиции. Не важно, что вы подписали контракт. Его можно расторгнуть. Я не только не буду сердиться, но еще выдам каждому, кто откажется, двести франков за добросовестное участие в снаряжении судна. Хорошенько подумайте, пока не поздно, и свое решение сообщите мне через Геника.

Капитан хотел было удалиться в каюту, чтобы не стеснять подчиненных, но тут из толпы вышел невысокий матрос, сильный и ловкий с виду, и, представившись, уверенно заявил:

– Спасибо, капитан, за заботу, но хочу заверить от имени всех моих товарищей, что мы последуем за вами хоть к самому сатане! Верно я говорю, друзья?..

– Верно! Правильно! – пронеслось над палубой.– Да здравствует капитан!..

– В добрый час,– повеселел капитан.– Вот это по-моему. По-французски. Дело нам предстоит трудное, но, если добьемся успеха, прославим родину. Вперед же, друзья, и да здравствует Франция!

– Ура! – закричали во все горло матросы…

Капитан и в самом деле был с виду настоящий герой. Впрочем, он нам уже знаком. Это тот самый де Амбрие который обедал у баронета 11Баронет – наследственный дворянский титул в Англии, средний между титулами высшей знати и низшего дворянства. Лесли после очередного заседания географического конгресса.

Сорока двух лет от роду, француз выглядел гораздо моложе. Высокого роста, атлетического сложения, с характерными чертами лица де Амбрие был истинным потомком древних галлов 12Галлы – римское название кельтов – древних индоевропейских племен, обитавших во второй половине первого тысячелетия до н. э. на территории современной Франции, Бельгии, Швейцарии и ряда других стран. . Происходил он из старинного арденнского рода, уходившего корнями в века. Перед франко-германской войной 13Франко-германская война – здесь и далее идет речь о событиях войны 1870-1871 гг., участником которой был Л. А. Буссенар. будущий капитан поступил мичманом 14Мичман– воинское звание или чин на флоте. на флот, а когда война началась, перевелся в сухопутные войска. Воевал на Луаре, был тяжело ранен под Маисом и получил орден. Правительство народной обороны произвело его в лейтенанты флота. Но после войны так называемая комиссия по пересмотру чинов вновь понизила его до мичмана. Оскорбленный вопиющей несправедливостью, де Амбрие подал в отставку. Не помогли даже уговоры адмирала Жорегиберри, который уважал и любил молодого человека.

Родители де Амбрие рано умерли, и он стал владельцем огромного состояния. Но вкус к путешествиям, привитый службой на флоте, не исчез. На географическом конгрессе в Лондоне де Амбрие был делегатом от французского Географического общества. Там у него совершенно неожиданно и созрел план полярной экспедиции. С деньгами все можно сделать, а у де Амбрие в них не было недостатка.

Он помчался в Саутгемптон, оттуда в Гавр на судостроительные верфи Нормана. Там встретил старою друга Бершу. В луарской армии Бершу служил под его началом, а теперь был уже шкипером 15Шкипер – устарелое название капитана морскою судна. дальнего плавания. Он стал первым помощником де Амбрие в постройке пригодного для полярной экспедиции корабля, снаряженного по последнему слову техники.

Бершу сразу же приступил к исполнению своих обязанностей и оказал ценную помощь капитану, который прекрасно разбирался в вопросах теории навигации, но был не особенно силен во всем, что касалось практики. От взгляда шкипера не ускользнула ни одна деталь. В середине сентября корабль был готов. За два последующих месяца на «Галлии» – так назвали новый парусник – появились мачты, такелаж 16Такелаж – все снасти на морском корабле, служащие для укрепления рангоута и управления парусами, а также совокупность приспособлений (тросов, цепей и т. п.) для подъема и перемещения грузов. Рангоут – совокупность круглых деревянных или стальных частей оснащения судна (мачты, стеньги, бушприт и т. д.). и прекрасно оборудованное машинное отделение.

Корабль являлся великолепным образцом судостроения, несмотря на относительно небольшие размеры и немного громоздкую внешность, за которой непосвященный наблюдатель не сразу разглядел бы превосходные качества детища гаврских корабелов.

Все излишества элегантности приносились в жертву прочности, так как «Галлия» должна была выдержать сильнейшее давление льдов. Корабль водоизмещением всего триста тонн, имея двигатель в двести лошадиных сил, при испытаниях развивал скорость десять узлов – вполне достаточную для северных широт. Благодаря своим небольшим размерам шхуна оказалась очень маневренной. Носовая часть ее укреплялась тщательно подогнанными деревянными досками, покрытыми сверху стальными пластинами. Благодаря тому, что форштевень 17Форштевень – массивная часть корпуса, являющаяся продолжением киля и образующая носовую оконечность судна. Киль – основная продольная балка, идущая от носовой до кормовой оконечностей судна. образовывал прямой угол с килем, корабль мог прокладывать себе путь сквозь льды. Винт и руль были сделаны легко перемещаемыми на тот случай, если бы этим жизненно-важным органам грозила неожиданная опасность.

Не считая маленькой, хорошо укрепленной на рострах 18Ростры – решетчатый (а иногда и сплошной) настил, расположенный выше верхней палубы судна, предназначенный для размещения шлюпок и хранения запасного рангоута (см. выше). шлюпки, «Галлия» располагала тремя вельботами 19Вельбот – длинная быстроходная гребная или парусная шлюпка с острым носом и острой кормой. и одной плоскодонкой семи метров в длину и полутора – в ширину, которая могла взять на борт двадцать человек и четыре тонны продовольствия, при этом четыре матроса, в случае надобности, могли переносить ее на плечах.

Судно было построено в расчете на несколько зимовок подряд, в климате, где жизнь кажется на первый взгляд вообще невозможной. Учитывались все мелочи, чтобы наверняка победить беспощадного смертельного врага – холод.

Экипаж разместили в носовой части, в трех комнатах, отапливаемых масляным калорифером 20Калорифер – устройство для нагревания воздуха в системах отопления и вентиляции. . Между внешней обшивкой корпуса и стенами комнат, утепленными толстым войлоком, находилось пустое пространство, заполненное древесными опилками, чтобы помешать проникновению холода и влаги. Все отверстия, через которые мог бы проникнуть малейший порыв ледяного ветра, были герметично заделаны. Запасы продовольствия рассчитали на четыре года, трюмы буквально ломились от всевозможных яств.

Солонины было немного, но зато стояли целые горы консервов, содержимое которых создавало иллюзию почти свежих продуктов и позволяло разнообразить обычный рацион. Находился здесь и мясной концентрат, имеющий то преимущество, что, будучи очень питательным, он занимает совсем небольшой объем. Водки и первоклассного вина, так же как чая и кофе, накупили в изобилии. Наряду со всем прочим, необходимо упомянуть лимонный сок в таблетках, известь и поташ, зерна крессона и другие препараты, предназначенные для борьбы со скорбутом 21Скорбут, цинга – заболевание, вызванное недостаточным поступлением в организм витамина С. ** – еще одним врагом полярных экспедиций. Затем следовало современное научное оборудование, аптечка, библиотека, целый ассортимент сильных взрывчатых веществ и мощная аккумуляторная батарея. Не забыли даже пианино и другие музыкальные инструменты. Взяли с собой также несколько сот метров металлической проволоки, пилы для льда, огромные буравы, громадные топоры, фонарь, большой резиновый мешок, который, если его надуть, превращался в отличный плот. Короче – все на свете.

Помощник капитана не забыл и об одежде, от качества которой в Арктике зависит жизнь путешественника. В специальном отделении хранилась поистине ни с чем не сравнимая коллекция шерстяных тканей и мехов: толстые ватные жилеты с фланелевой подстежкой, брюки и рубашки из тонкой шерсти с пуговицами из слоновой кости, пришитыми нитками из козьей шерсти, потому что льняные или шелковые просто ломались на сильном морозе; ботинки из парусины, которые намного предпочтительнее кожаных, становящихся на холоде твердыми как камень; меховые башлыки, полностью закрывающие головы, шею и плечи; перчатки из меха водяной выдры, доходящие до локтей и достаточно широкие, чтобы под них можно было надеть другие – из шерсти; казакины, бараньи тулупы, шубы из бизона и лося и к тому же – меховые спальные мешки, в которые могли уместиться сразу три человека, чтобы ночевать под открытым небом.

Короче, предусмотрительный Бершу снабдил экипаж всем необходимым, хотя новичку могло показаться, что вещей запасено слишком много. Вот один из наглядных примеров этой, казалось бы излишней, заботы: ложки были сделаны из рога, чтобы матросы не прикасались губами к металлу, так как на морозе это очень опасно.

Все эти приготовления, несмотря на их тщательность и многообразие, длились всего одиннадцать месяцев, включая разработку планов, строительство корабля, экипировку, испытания и набор команды. Последнее оказалось делом отнюдь не легким, так как де Амбрие хотел видеть у себя людей стойких, морально и физически безупречных. К тому же все они должны были быть французами, капитан особенно настаивал – ни одного иностранца на борту.

В экипаж вошли представители всех приморских земель Франции. Вот список команды корабля:

1) Геник Трегастер, 46 лет, бретонец 22Бретонцы – народ на северо-западе Франции (полуостров Бретань). , боцман. 2) Фриц Герман, 40 лет, эльзасец 23Эльзасец – житель Эльзаса – исторической провинции на востоке Франции, в бассейне Рейна. В 1871 г. большая часть Эльзаса была отторгнута Германией; возвращена Франции в 1919 г. , машинист, 3) Жюстен Анрио, 26 лет, парижанин, помощник машиниста. 4) Жан Итурриа, 27 лет, плотник, баск 24Баски (самоназвание – эускалдунак) – народ, проживающий преимущественно на севере Испании (страна басков, Баскония). Баски живут также во Франции и Латинской Америке. . 5) Пьер Легерн, 35 лет, матрос-китолов, бретонец. 6) Мишель Элимберри, 35 лет, матрос-китолов, баск. 7) Элизе Пантак, 33 года, матрос-китолов, гасконец 25Гасконец – житель Гаскони – исторической области на юго-западе Франции. . 8) Констан Гиньяр, 26 лет, матрос, нормандец 26Нормандец – житель Нормандии – исторической области на севере Франции. . д) Жозеф Курапье, по прозванию Маршатер (Бродяга), 29 лет, матрос, нормандец. 10) Жюльен Монбартье, 30 лет, матрос, гасконец. 11) Шери Бедаррид, 27лет, матрос, провансалец 27Провансалец – житель Прованса – исторической области на юго-востоке Франции, в Альпах, у Средиземного моря. . 12) Исидор Кастельно, 31 года, оружейный мастер, гасконец. 13) Жан Ник, по прозванию Бигорно (Улитка), 24 лет, кочегар, фламандец 28Фламандцы– народ на севере Бельгии. , 14) Артур Фарен, по прозванию Плюмован (Ищи Удачи), 25 лет, кочегар, парижанин, 15) Абель Дюма, по прозванию Тартарен 29Тартарен из Тараскона – герой романов французского писателя Альфонса Доде «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона» (1872), "Тартарен в Альпах" (1885) и «Порт Тараскон» (1890). , кок, провансалец. Упомянем также помощника капитана, господина Бершу, 41 года, уроженца Гавра, лейтенанта Вассера, 32 лет, родом из Шаранта, и, наконец, доктора Желена, маленького, коренастого, с проседью, живого как ртуть, неустрашимого охотника, досконально изучившего полярный вопрос во время своего частого и длительного пребывания в Ньюфаундленде 30Ньюфаунленд – провинция на востоке Канады, на острове Ньюфаундленд (у восточных берегов Северной Америки; и северо-восточной части полуострова Лабрадор. и Гренландии 31Гренландия – остров в Северном Ледовитом океане, крупнейший в мире. Территория Дании. .

Наступил час отплытия. «Галлия» дрогнула под высоким давлением паров машины. Геник вернулся с почты и принес целую кучу корреспонденции.

Капитан приказал вывесить на фок-мачте 32Фок-мачта – передняя мачта на морском судне. штандарт 33Штандарт – здесь: флаг, поднятый на корабле. французского яхт-клуба, трехцветный, с белой звездой на голубом поле, а на бугшприте 34Бугшприт, бушприт – горизонтальный или наклонный брус, выставленный вперед с носа парусного судна; служит главным образом для вынесения вперед носовых парусов, для улучшения маневренных качеств судна.

– национальный флаг и скомандовал лоцману вывести судно в открытое море.

Подняты якоря. Раздается пронзительный гудок. Машина испускает протяжный вздох, и «Галлия» медленно выходит из гавани, таща за собой на буксире лоцманский катер. Чтобы подняться туда, где навигация была невозможна, то есть к Палеокристаллическому морю, капитан собирался воспользоваться санями и собачьими упряжками. Существование такого моря предсказал еще капитан Дж. Нэрс во время памятной экспедиции на «Алерте» и «Дискавери». Путешествие на собаках казалось де Амбрие наиболее удобным и единственно возможным, в этом он был полностью согласен с капитаном Галем, отважным исследователем, который нашел вечный покой под одной из огромных полярных льдин.

Эскимосские собаки – животные действительно исключительные. Без них в Арктике просто не обойтись. Неутомимые и выносливые, невероятно неприхотливые, нечувствительные к низким температурам, способные спать прямо в снегу на холоде, при котором застывает даже ртуть, и помимо этого – очень сильные, они являлись незаменимыми спутниками всех полярных исследователей.

Представим себе на минуту те неслыханные трудности, с которыми приходится сталкиваться людям, изнуренным непосильным трудом без отдыха, в климате, где даже обыкновенная ходьба становится мучительной. Часто падая, все время рискуя куда-нибудь провалиться, исследователи вынуждены осторожно скользить, постоянно ища равновесие. Кругом царит сплошной хаос, низко нависает железный купол неба, мертвящий холод делает кожу пергаментной. Особенно страдает от такого мороза ослабленный несколькими зимовками организм. Теперь вы можете сделать вывод, как же выручают человека собаки, которые без устали тянут тяжелые сани, груженные продовольствием и лагерным снаряжением.

Итак, экспедиция должна была раздобыть по меньшей мере штук тридцать собак, сушеной рыбы для их кормежки и укомплектовать снаряжение. Для этой цели «Галлия» и взяла курс на мыс Фарвель 35Фарвель – мыс на юге Гренландии. .

ГЛАВА 3

Первая льдина.– Восторг доктора.– Плюмован узнает, что такое полюс.– Констан Гиньяр опасается, что не найдет Полярного круга.– Сквозь туман.– Первая ступень.– Лоцман, каких мало.– Юлианехоб.

– Вот это льдина!.. Настоящая ледяная гора, китоловы ее называют айсберг. Верно, Легерн? Скажи, ты ведь знаешь! Сам был в свое время китоловом.

– Клянусь честью матроса, ты говоришь верно, парижанин, это айсберг. До чего же острый у тебя глаз для камбузной 36Камбуз – кухня на судне. крысы, тысяча чертей!

– У меня и вправду острый глаз! В Париже я мог, например, сказать, сколько показывают часы на обсерватории, став к ней спиной. Кстати, хозяин обещал выпивку тому, кто увидит первую льдину. Ну-ка, пойдем к нему. Угощу тебя чаркой Триполи.

– Хороший ты парень, Плюмован,– все равно что родной брат. Жаль, что ты машинист, а то был бы славным китоловом!

Сказав это, матрос закричал:

– Лед впереди! За вами должок, хозяин!

Вахтенный лейтенант предупредил капитана, завтракавшего вместе с доктором и старшим офицером, об опасности. Все трое выскочили на палубу, прихватив подзорные трубы.

Раз появился лед, значит, недалеко до Гренландии, и де Амбрие, очень довольный, выдал всем членам команды обещанную награду, а сам пошел доедать завтрак.

– Вы не пойдете со мной? – поинтересовался он у доктора.

– Простите, капитан, мне не до еды. Эта льдина для меня все равно, что для другого первая ласточка. Так что позвольте ею полюбоваться. Люблю все громадное!

– Ну, как знаете.

В это время появились еще три ледяных глыбы, правда поменьше. Довольный доктор зашагал по палубе, повторяя: «До чего же славно! До чего хорошо!» Увлеченный открывшимся зрелищем, он даже не заметил, что мороз все сильнее щиплет нос – становилось заметно холоднее.

– Наш доктор, кажется, большой любитель Арктики,– едва слышно пробормотал Артур Фарен.

– Да, да, конечно,– ответил доктор, обладавший весьма острым слухом.– Вы тоже ее полюбите, когда увидите во всем великолепии.

– Простите, сударь,– всегда уверенный в себе кочегар заметно сконфузился,– никак не думал, что вы меня услышите.

– Что же тут дурного, голубчик… О, вон еще льдина, и еще… и еще… Неужели начался ледоход? Ведь сегодня только пятнадцатое мая…

– Извините, господин доктор…– было парижанин.

– Вы хотели что-то спросить?

– Когда кругом лед – это и в самом деле красиво?

– Прекрасно!.. Великолепно!.. Вообразите: горы, холмы, пропасти, арки, башни, колокольни, нагромождение льдин разнообразнейших форм. Море света и блеска!

– И скоро мы это увидим, позвольте узнать?

– Разумеется, скоро. Через сутки подойдем к мысу Фарвель, южной оконечности Гренландии на шестидесятом градусе северной широты.

– Поразительно! – продолжал матрос, ободренный дружеским расположением доктора.– А я думал, здесь лед такой, как у нас на пруду.

При этих словах бывалый полярник так расхохотался, что обернулись вахтенные матросы. Плюмован покраснел; подумав, что сказал глупость. А доктор, продолжая смеяться, воскликнул:

– Так вот, оказывается, какое у вас представление о полюсе! Вы и не знаете, до чего громадные бывают ледники! Они тянутся на сотни километров, лежат выше уровня моря на пятьсот – шестьсот метров и настолько же уходят в глубину.

– Черт побери! – вскричал парижанин.

– Под действием бледного гренландского солнца, а особенно волн, от ледников откалываются глыбы разной величины и плавают, пока не растают. Впрочем, вы сами это увидите, когда перейдем Полярный круг… И не только это!

– Простите, господин доктор! Вы так любезны, позвольте задать еще вопрос.

– Сколько угодно.

– Со дня отплытия мы только и слышим об этом проклятом полюсе, но никто не может объяснить, что это такое.

– Все очень просто. Полюс – слово греческое, обозначает оконечность оси, вокруг которой вращается в течение суток земная сфера.

– Невероятно! А я думал, это такой край, где волчий голод, где никто не живет и куда еще не ступала нога человека… А оказывается… ось… сфера…

– Возьмите, к примеру, какой-нибудь шар, хоть апельсин, воткните в него спицу и вращайте. Спица – это и будет ось, а место, где она проткнула апельсин,– полюс. Только у Земли ось воображаемая.

– Так ведь полюс не один, их два.

– Ну да! Северный и Южный. Поняли?

– Почти. А что такое Полярный круг, который так жаждет увидеть мой товарищ Констан Гиньяр, большой охотник до монет в сто су?

– Это параллель, проведенная на расстоянии двадцати трех градусов двадцати семи минут и пятидесяти семи секунд от Северного полюса, называется она Северным полярным кругом. Аналогично определяется Южный полярный круг.

– Значит, мы теперь около двадцати трех с половиной градусов от знаменитого полюса?

– Что же касается экватора…

– Это линия, где крестят… Как же, помню, когда я плавал в первый раз в Рио, меня там окатили водой.

– Линия, линия! А какая линия? Ну-ка, скажите!

– Это, как бы лучше выразиться, такая вещь… которая…

– Это тоже воображаемый круг, он опоясывает Землю и перпендикулярен оси.

– А, понимаю, усек наконец. Если разрезать апельсин пополам на равном расстоянии от полюсов, так чтобы спица и основание образовывали прямой угол.

– Совершенно верно. А вы неплохо соображаете. Итак, полюс – это девяностый градус, именно туда нам и надо.

– Не будь я Артур Фарен, по прозванию Плюмован, если мы не достигнем цели.

Вокруг беседовавших стали собираться вахтенные матросы, внимательно прислушиваясь к разговору и стараясь понять, в чем дело. Вопросов не задавали, надеясь, что товарищ им все объяснит.

Все благодарили доктора, когда он ушел поболтать с дежурным офицером. Только Констан Гиньяр остался недоволен. «Что за воображаемые точки и оси? Где их искать? Вот будь на них метка – тогда дело другое»,– думал нормандец, любивший определенность.

Снова вышел на палубу капитан, приказал сбавить ход – льдины попадались все чаще и чаще – и держать наготове электрический фонарь, совершенно необходимый ночью. Через сутки или несколько позже он рассчитывал пристать к датскому поселку Юлианехобу 37Юлианехоб – город на юге Гренландии (в конце XIX в. поселок). Юлианехоб означает «Юлия – надежда». Это богом забытое местечко, основанное примерно 125 лет назад, получило свое название в честь королевы Дании, очень благоволящей к колонистам. (Примеч. авт.) в Гренландии и сделать его первой станцией экспедиции.

Две недели шла «Галлия» под парусами, делая по восьми узлов 38Узел – здесь: единица скорости, применяемая для определения скорости судов. Один узел соответствует одной морской миле в час, или 1,852 км/час. . О немце Прегеле не было ни слуху ни духу. Он словно в воду канул. Перед отплытием де Амбрие тщетно просматривал списки кораблей, вышедших из всех портов Европы,– ни имени Прегеля. ни судна, направлявшегося на далекий Север, он не нашел.

Можно было надеяться, что «Галлия» первая пересечет Полярный круг, ведь Юлианехоб от него находится на расстоянии всего пяти градусов сорока минут к югу.

По мере приближения к Юлианехобу льдин становилось все больше и больше. Ночью включили прожектор. В его ярком свете ледяные горы казались сказочными. «Галлия» теперь шла под парами. К шести утра рассвело, но из-за густого тумана ничего не было видно.

Вдруг туман разом исчез и показался берег. Громкое «ура» сотрясло палубу и пронеслось над морем.

Юлианехоб лежал на берегу небольшой бухты, скрытой от ветра, подойти к нему можно было по естественному каналу, но для этого требовался лоцман. Скоро он подплыл к «Галлии» на лодке.

Это был чистокровный эскимос или, как говорили здесь, «гренландец» с весьма примечательной внешностью. Пожалуй, ни один европеец не рискнул бы назвать его красавцем. Его маленькие косые глазки напоминали косточки от груш, нос был таким коротким, что обладатель сего рудиментного органа с трудом мог отыскать его, чтоб высморкаться, но зато щеки, очень похожие на полные луны, были огромны, Добавьте к этому рот, больше напоминающий пасть, и длинную темную гриву с волосами, жесткими как тюленьи усы, небольшой намек на бороду метелкой, и вы получите портрет, весьма похожий на господина Ханса Идалико, одного из самых известных лоцманов побережья. От меховой одежды, облегающей его коренастый торс, исходил резкий запах морской выдры. Встряхнувшись, как мокрый спаниель, ничуть не смущаясь, он запросто протянул руку капитану, которого сразу отличил среди остальных членов экипажа по величественной, гордой осанке. Затем, с легкостью выпив кварту рома, как будто это было простое молоко, и почувствовав себя совсем как дома, устроился возле рулевого.

Надо отдать гренландцу должное, он прекрасно знал свое дело, и «Галлия», пожалуй, не смогла бы найти лучшего проводника, чтобы проплыть по извилистому каналу в устье замерзшего фьорда. Благодаря точности сведений. которыми обладал эскимос, после двух часов маневрирования шхуна наконец смогла стать на якорь в маленькой бухте, великолепно защищенной от ветров, постоянно дующих и с суши и с моря.

– Юлианехоб,– сказал гренландец, с гордостью указывая на берег.

Внезапно перед глазами изумленных матросов открылись пятнадцать убогих хижин, маленькая церквушка и мачта с развевающимся на ней флагом. Это и был легендарный Юлианехоб – главный город датских поселений.

ГЛАВА 4

Ложная оттепель.– Гренландская обувь.– Собачьи бега. –  Падение.– Гренландский кнут.– Шесть лье в час.– Как режут уши.– Хозяин на борту.– Капитан собак.– Все лед да лед.– Веселость неистощима.– Ледяной лоцман.– Пан-Флай.– Центральный ледник и полярное море.– Арктический пролив.– Тревога.

Недалеко от континента, метко названного Землей Отчаяния, мороз стал слабеть. За два дня температура с двадцати четырех градусов ниже нуля поднялась до четырех, потом опустилась до семи и так и держалась. Когда же «Галлия» вошла в гавань Юлианехоба, температура резко повысилась до плюс двенадцати градусов, как это часто случается в южной части Гренландии.

Льдины таяли буквально на глазах, но китоловы считали, что еще не кончились холода. И действительно, на третьи сутки ртутный столбик термометра внезапно опустился до минус десяти градусов, и повалил снег такой, какого жители умеренного пояса никогда не видели. Канал быстро покрылся толстым слоем льда.

Пришлось задержаться в Юлианехобе; утешались тем, что похолодание не застало экспедицию в открытом море и не помешало войти в порт. Здесь, по крайней мере, корабль был защищен от льдов и ветра, особенно сильного в конце арктической зимы. К тому же за несколько дней, проведенных у гостеприимных эскимосов, де Амбрие успел закупить упряжных собак и теплую обувь. Жители Гренландии носили прекрасные сапоги, совершено непромокаемые. Они пришлись весьма кстати, поскольку приобретенные во Франции могли оказаться в полярных условиях очень непрочными.

Гренландские сапоги – чудо мастерства, удобные и очень изящные. Они сшиты из тюленьей кожи, нитками служат тюленьи жилы, приобретающие при обработке необыкновенную гибкость. Готовые сапоги выставляют попеременно то на солнце, то на мороз, отчего они становятся совершенно белыми и их можно выкрасить в любой цвет.

Такие сапоги де Амбрие и заказал для всего экипажа. Сапожницы тотчас принялись за работу, а их мужья занялись доставкой упряжных собак, наперебой расхваливая выносливость и силу псов.

Жителей в Юлианехобе всего сто пятьдесят, зато собак чуть не тысяча. У де Амбрие глаза разбегались, он не знал, каких выбирать.

Собаки были небольшие, но мускулистые и очень красивые. Уши торчком, морда острая, как у шакала. Пушистые, загнутые калачом хвосты, длинная шерсть, защищавшая от полярного холода.

Чтобы позабавить свой экипаж, а также посмотреть собак в деле, капитан решил устроить собачьи бега, к великой радости гренландцев, в душе настоящих спортсменов. Поле для состязания приготовила сама природа, и шесть саней,– в каждых упряжка из двенадцати собак,– вытянулись в ряд. Собаки нетерпеливо скулили в ожидании сигнала. Поглядеть на состязание собрались мужчины, женщины, дети. На снегу красиво выделялись их разноцветные сапоги. Пришли даже сапожницы, оставив на время работу.

Капитан и доктор, закутанные, как настоящие гренландцы, сели в сани Ганса Игаллико – не только хорошего лоцмана, но и отменного погонщика собак. В остальных санях разместились по два матроса, утонувших в мехах и нещадно дымивших трубками.

«Колонибастирере» 39Колонибастирере – это название обозначает примерно следующее: начальник колонии, губернатор округа. На территории от Юлианехоба до Упернавика – последней точки, где еще была цивилизация, насчитывалось десять округов, во главе каждого из которых стоял губернатор, назначенный правительством метрополии. (Примеч. авт.) Юлианехоба, исполнявший обязанности стартера, держал наготове хлыст. Собаки напряженно ждали сигнала.

– Вы готовы, капитан? – спросил он.

– Готов! – ответил де Амбрие, подавшись вперед в ожидании толчка.

Щелкнул хлыст, и в следующее мгновение толпа разразилась хохотом. Четыре матроса, не удержавшись, вылетели из саней и растянулись на снегу, забавно раскинув руки и ноги и крепко выругавшись, каждый, разумеется, на своем наречии.

– Это фальстарт 40Фальстарт – в спорте – неправильно взятый старт, когда кто-либо из участников состязания начал движение раньше поданной команды. ,– смеясь сказал доктор.– Ну что, ребята, живы?

– Четыре трубки разбили,– проворчал Плюмован.

– Это не по моей специальности,– заявил доктор.– Полезайте обратно, да смотрите опять не свалитесь!..

Моряки сели, вновь щелкнул кнут, и упряжки понеслись, скрывшись в облаках снежной пыли…

Вслед раздались громкие, радостные крики.

– Эх, черт возьми! Просто здорово!

Потрясающее чувство – мчаться со скоростью двадцати пяти километров в час, мягко скользя по снежной равнине. Кругом белый пушистый снег, ну прямо пуховая перина! Из-под лап бешено несущихся псов вырывается искрящийся снежный вихрь, и седокам, ослепленным мельчайшей снежной пылью, не хватает дыхания. Ну и ну! Все закрывают рты, часто моргают, стараются дышать носом, защищая его толстой меховой перчаткой.

Иногда собака делает неверный шаг, спотыкается, замедляя движение упряжки.

Вы думаете, погонщик растеряется от такой мелочи? Ничуть не бывало! Щелк! Раздается сильный удар хлыстом – и неловкий пес, скуля и воя, неизвестно как обретя равновесие, вновь бежит наравне с остальными. Да, хлыст, именно хлыст используется в столь нелегком деле. Он наверняка бы не понравился членам общества защиты животных, но без него нет повиновения, дисциплины и, можно даже сказать, нет упряжки.

Как, в самом деле, можно поддерживать порядок в этой довольно многочисленной своре, состоящей из собак с таким разным темпераментом! Одни

– ленивы, своенравны и непослушны, другие – быстры, умны и смелы, и все вместе страстно любят охоту.

Не имея хлыста, погонщик мог бы легко оказаться во власти собачьих фантазий, вздумай его питомцы поохотиться на лисицу или полярного зайца, ведь у них нет ни удил, ни поводьев, упряжка снабжена лишь простыми ременными лямками.

Эскимосский хлыст – этот двоюродный брат московского кнута, прекрасно отвечает как своему назначению, так и расхожей истине: чем немилосердней средство принуждения, тем оно эффективнее.

Длина его, наводящего такой страх на собак, должна на полтора метра превышать длину постромков, какой бы ни была общая длина упряжки, но рукоятку оставляют неизменной, ограничивая семьюдесятью сантиметрами.

Хлыст делается из тонкой полоски недубленой тюленьей кожи, которая заканчивается прядью высохших сухожилий, с помощью которой умелой рукой точно направляется удар в нужное место.

Непослушного пса сначала призывают к порядку окриком.

Погонщик выкрикивает кличку нарушителя и громко щелкает хлыстом. Если провинность повторяется, он бьет собаку по бокам, вырывая при этом клок шерсти. Наконец, в случае намеренного упрямства, ловким ударом хозяин, не колеблясь, может содрать с обнаглевшего пса кусок кожи.

И вот, спустя пять минут после начала гонок, эскимос, недовольный одной из собак, наглядно продемонстрировал капитану действие разящего хлыста, Пес, находившийся в середине упряжки, уже второй раз нарушал дисциплину.

– Аш! Аш! – гневно закричал погонщик и добавил на ломаном английском:

– Проклятая животина мешает бежать другим. Погодите-ка немного, капитан. Вот я ей покажу! Останется с рваным ухом – будет хороший урок.

И, дождавшись новой ошибки нерадивого четвероногого, он взмахнул своим ужасным оружием, и быстрым, великолепно рассчитанным движением заставил конец хлыста закрутиться вокруг уха преступника и отрезать его как бритвой.

Получив суровый урок на будущее пес завыл от боли, и этот вой тут же подхватила вся свора.

…Пробежав нужное расстояние, упряжки повернули обратно и скоро остановились перед стартером в том же порядке, как и при отправлении. Они бежали со скоростью шесть лье 41Лье – единица длины во Франции; морское лье равно 5,556 км; сухопутное лье – 4,444 км. в час, и ни одна не отстала и не опередила других. Не зная, как сделать выбор, капитан решил не обижать торговцев и купить у каждого по пяти собак.

Таким образом, на борт «Галлии» привели тридцать животных Там они очень скоро освоились, тем более что их хорошо накормили. Особенно усердствовал Плюмован упрашивая де Амбрие позволить ему заботиться о четвероногих друзьях и выучить их французскому языку, за что получил прозвище собачьего капитана…

Два дня спустя, 23 мая, «Галлия» вышла из Юлианехоба, где простояла десять дней. Лоцман Игаллико уговаривал капитана задержаться из-за мороза еще, но тот был непреклонен.

Уже через сутки опасения эскимоса подтвердились. Над экипажем нависла опасность. Перед матросами открылся новый, совершенно незнакомый мир.

Со всех сторон на корабль надвигаются льдины. С оглушительным треском громоздясь друг на друга, они грозятся раздавить «Галлию». Кажется, будто сама природа хочет сокрушить единственное в студеном море творение рук человеческих – парусник, осмелившийся войти в царство льдов.

Плыть приходится все время в тумане. Но когда под порывами южного ветра он исчезает, можно наблюдать игру самых разнообразных красок. Вся команда зорко следит за льдинами, отталкивает их баграми.

И все же судно то и дело наскакивает на огромные глыбы – их основание скрыто под водой, а вершины не видно в тумане. «Галлия» вздрагивает, на миг останавливается и плывет дальше. Все, что есть на борту, плотно укреплено на тот случай, если придется идти на таран.

Капитан был полон решимости продолжать путь, и команда, глядя на него, не падала духом. Присущая французам веселость помогла им в самых трудных обстоятельствах. Плывя по каналу, где один берег представлял собой ледяную равнину и по-гренландски назывался «флой», а второй – беспорядочное нагромождение льдин под названием «нак», морские волки шутили и смеялись, хотя не знали, куда приведет их этот канал.

Послушаем, о чем же беседовали моряки.

Плюмован, большой шутник и балагур, задумавшись о чем-то, вдруг крикнул китобоя:

– Мишель!

– Ну!

– Великолепная идея! А что, если, возвратившись из экспедиции, мы зафрахтуем эдакое миленькое суденышко и вернемся сюда ловить льдины, чтобы продавать их где-нибудь на экваторе беднягам, изнывающим от жары.

– Эх, голова! Это уже без тебя давно придумали. В Америке в Гудзоновом заливе пароходы режут лед как пилой, потом его упаковывают в войлок вперемежку с опилками и отправляют на Антильские острова, в Мексику, в Луизиану…

– Сколько же ливров это стоит?

– Четыре су.

– Черт возьми! Ну и хитрюги эти американцы. Мишель!

– Ну что еще?

– Слушай, ты о льдах все на свете знаешь, значит, должен мне кое-что объяснить.

– Времени нет, сейчас надо держать ухо востро. Пропорем обшивку ненароком.

– Но это не причина, чтобы совсем заткнуться,

– Болтовня мешает мне работать.

– Во, гляди-ка, немного прояснилось. Можно сделать передышку.

– Да я это и без тебя вижу, но справа по борту фло.

– Что-что?

– Это поле морских льдов, застывшая на месте морская вода. Корабль должен обогнуть его, здесь пройти невозможно.

– А там, глянь-ка, слева по борту… Холмы, дюны, ледяные скалы, и все это тянется, конца-края не видно. Можно подумать, что они соединяются с этим, как его, с фло.

– Это паковый, то есть многолетний, лед.

Льдины, пришедшие с Севера, пригнанные течениями и бурями, громоздились друг на друга, крепко спаянные полярным холодом. Но солнце все растопит, расколет дрейфующие айсберги на куски.

– Гром и молния! Да они кругом, повсюду… Ух, видно мой носище совсем побагровел, просто отваливается от холода.

– Температура – минус двадцать.

– Ну тогда здесь все вот-вот замерзнет, и я просто не представляю, как мы еще умудряемся плыть.

– Здесь течение мешает воде замерзнуть.

– Ну, а потом что?

– Найдем центральный ледник, который служит барьером, преграждающим путь свободным водам Севера.

– А как же мы пройдем?

– Да ведь летом ледоход будет.

Пользуясь внезапным приступом красноречия, охватившим китобоя, который получил наконец передышку, кочегар выяснял удивительные вещи и тщетно искал в своем родном диалекте эквиваленты необычным по форме и звучанию названиям полярных льдов.

– Иностранцы, в основном англичане, пришли сюда первыми, и дали многим явлениям и предметам свои наименования.

Баск продолжал объяснения, перепрыгивая с пятого на десятое, а парижанин внимательно слушал и старался запомнить как можно больше.

Дальше Плюмован узнал, что доступ к полюсу загораживает громадный центральный ледник, за ледником полярное море. В леднике есть пролив, но обнаружить его почти невозможно. Поиск этого пролива – одна из главных целей экспедиции; ведь от пролива до полюса рукой подать.

ГЛАВА 5

Падение ледяной горы.– Разбиты или потоплены.– Человек за бортом.– Веселый героизм.– Награда храбрецу.– Сквозь туман.– Сорочье гнездо.– Горе китолова.– Вперед! Вперед! – Ничтожество человека.– У ворот «кладбища кораблей».

Несмотря на сильный холод, матросы, еще не отвыкшие от своего горячего солнца, с восторгом рассматривали окружавшее их ледовое царство, обычно мрачное и хмурое и лишь иногда оживлявшееся новыми картинами и событиями. Понятно, что эти феерические декорации притупляли бдительность и возбуждали любопытство до такой степени, что у вахтенных пропадало чувство опасности.

Колоссальные эскизы полуразрушенной ветром, неровной, изрытой архитектуры напоминали город великанов после землетрясения. Здесь смешивались в невообразимом беспорядке искривленные столбы; башни, покрытые трещинами; зыбкие очертания соборов; неизвестно откуда упавшие бесформенные монолиты.

Все эти ставшие единым целым глыбы, спаянные между собой вечным холодом, будто крепким цементом, испытывали мощные сотрясения, когда потоки воды, постоянно подмывающей их основу, откалывали очередной кусок. Беспрестанно раздавался громкий треск дробящегося льда, предшествуя или сопровождая падение блоков, которые погружались в воду, осыпанные бриллиантовым дождем, а затем поднималась волна, с шумом умирающая под неровностями ледяных скал. Фантастические осколки падали со страшным грохотом, напоминающим шум сражения.

«Галлия» только что легла на левый борт, чтобы избежать столкновения с колоссальным айсбергом, высотой более двадцати метров, с острым пиком, странное строение которого напоминало гигантскую гренадерскую каску. Айсберг проплыл всего в каких-нибудь тридцати метрах от правого борта, и вдруг огромный кусок откололся от ледяной скалы, ушел под воду и исчез из виду, а затем внезапно всплыл опять, подняв исполинскую волну. Взметнувшись огромным веером, как будто речное течение столкнулось с морским приливом, волна атаковала льдину, начала качать ее как соломинку и, наконец, перевернула ее вверх дном. Вся эта сцена, на пересказ которой ушло так много времени, длилась не более четверти минуты и вызвала крики ужаса у матросов. Однако корабль не подвергся никакой опасности, не считая того, что айсберг преградил ему путь. Но в тот самый момент, когда полярный исполин перевернулся под сильным напором воды, его подводная часть наткнулась на обшивку корабля. Дерево жалобно заскрипело, и показалось, что вот-вот треснет. Закачались, затрещали до самого основания мачты, готовые вот-вот обрушиться на палубу. Всего одна ошибка, лишняя секунда колебания или одна из тех неприятных неожиданностей, которые имеют обыкновение происходить в самые неподходящие моменты, и все было бы кончено!

«Галлия» поднялась на волне, затем внезапно накренилась на один борт, готовая опрокинуться. Даже самых отважных пробрала дрожь, все начали машинально хвататься за что попало, бросая на капитана умоляющие взгляды.

– Держись!.. Лево на борт!..– раздался громовой голос де Амбрие.

И затем по телефону в машинное отделение:

– Вперед! Полный ход!..

Корабль как бы нехотя, вздрагивая, стал выпрямляться.

Судно словно скользило по наклонной плоскости, и в следующую секунду вся носовая часть погрузилась в воду. Завертелся повисший в воздухе винт, зашуршал киль.

И тут последовал новый удар качнувшейся в другую сторону льдины. К счастью, она не задела корму и сшиблась с ледяным берегом канала. Вода быстро стекала в бортовые люки, ни одна капля не попала внутрь.

Непосредственная опасность миновала.

– Не беда – послышался веселый голос.– Только холодновато купаться…

Шутку кочегара прервал чей-то истошный крик:

– Человек за бортом!

Плюмован, скидывая меховую куртку, проворчал:

– Кажется кто-то еще не накупался. Как бы простуду из-за него не схватить.

– Стоп машина!

Покуда бриг двигался по инерции, была спущена лодка и брошен спасательный буек.

В пятидесяти метрах виднелся человек. Он лихорадочно боролся с волнами.

– Пожалуй, он там так и останется. Бон как барахтается, будто плавать не умеет. Ничего не поделаешь. Придется изобразить водолаза.

Артур Фарен бросился в воду и поплыл, высовываясь изредка над поверхностью до пояса, чтобы увидеть тонущего.

Наконец, метрах в тридцати, спасатель заметил несчастного.

– Помогите! – закричал изо всех сил скованный холодом матрос.

– Что же это он за буек не ухватился? Держи буек! – заорал Плюмован во все горло.

Но матроса уже не было видно.

Парижанин мгновенно доплыл до места, где человек исчез под водой, и дважды нырнул. Вскоре Артур появился, таща за собой спасенного, ухватился за буек и весело крикнул:

– Эй вы, там, на лодке! Пожалуйте сюда! Эй!

Людей втянули на борт,

– Э! Да это Гиньяр,– произнес Плюмован.– И как только его угораздило!

Стоявший у руля Геник прервал разглагольствования:

– Закутайся да выпей вот этого,– сказал он, протягивая Плюмовану меховую куртку и бутылку.

Парижанин выпил и, заметив, что Гиньяр открыл глаза, влил ему в рот несколько капель.

Как только лодка подплыла к «Галлии», врач отправил спасенного в лазарет Гиньяра и туда же позвал парижанина, окруженного жавшими ему руки матросами.

– Извинить, доктор, я лучше пойду к себе, там и согреюсь. Ничего со мной не случится.

По дороге в машинное отделение кочегар встретил капитана.

– Благодарю вас, мой храбрый Фарен, от себя и от лица всего экипажа,– сказал он, протягивая Плюмовану руку.

Сконфуженный такой честью, моряк почтительно пожал ее. После чего взял под козырек.

– Чего не сделаешь с такими героями,– произнес отважный путешественник, идя в лазарет.– Уверен, что достигну цели.

«Галлия» все шла и шла вперед, благо льдин стало меньше и мороз ослабел. Однако все предвещало скорое появление непроходимых льдов.

Арсукский фиорд, Фредерикехоб, Фискернес и Готхоб 42Фредерикехоб и Готхоб – ныне – наиболее крупные города на юго-западе Гренландии, у Девисова пролива. , второй город южного инспектората 43Инспекторат – провинция в датской Гренландии, разделенной на южный и северный инспектораты. , остались позади, так же, как и шестьдесят пятый градус, но сколько ушло сил, чтобы достичь такого скромного результата.

Плыть приходилось в сплошной туманной мгле, застилающей солнце, которое не заходит в этой ледяной пустыне целых три месяца.

Шла постоянная борьба с рифами, едва заметными среди густого, действующего на нервы тумана. Постоянное лавирование, бесконечные остановки, внезапные повороты окончательно измучили экипаж, и все это лишь для того, чтобы продвинуться всего на несколько минут. Однако туман, несмотря на то, что был чрезвычайно густым и плотным. покрывал море очень тонким слоем, так что матросы-сигнальщики, находясь на своем посту, могли наслаждаться солнечным светом, в отличие от тех, кто пребывал на палубе.

Надо сказать, что явление это довольно часто встречается в Америке. На пакетботах 44Пакетбот – устарелое название небольшого морского почтово-пассажирского судна. , пересекающих Новую Землю, мачты наполовину видны из тумана, в то время как остальная часть корабля остается невидимой. Сверху можно наблюдать за непередаваемой игрой света: вершины айсбергов и скал переливаются на солнце, внизу, как саван из прозрачного газа, колышется зыбкий влажный пар, рассыпающийся на мельчайшие капельки, которые словно инеем покрывают вещи и людей.

Туман, таким образом, стлался только внизу и капитан мог проводить астрономические наблюдения, сидя в бочке, прикрепленной к вершине мачты. Матросы прозвали ее «сорочьим гнездом». Тридцатого мая де Амбрне определил, что Полярный круг наконец перейден. Это событие отпраздновали двойной порцией водки и пением, причем Плюмован проявил себя настоящим артистом.

Показалось долгожданное солнце, чтобы целых три месяца не заходить.

Защебетали, кружась над судном, птицы. Проснулись после зимней спячки морские звери, то и дело появлялись отдыхавшие на льдинах стада тюленей. Медведица с двумя медвежатами с любопытством взирала на клубы дыма, вырывавшиеся из трубы «Галлии».

Доктор хотел было выпустить в нее пулю из карабина 45Карабин – винтовка, укороченная для уменьшения веса и удобства обращения; нарезное охотничье ружье для стрельбы пулями или дробью. , в надежде отведать медвежьего окорока, но капитан напомнил ему о рефракции 46Рефракция – здесь: оптическая иллюзия. ,– явлении довольно частом в этих местах.

– Черт с ней,– проворчал доктор.

– Прямо по курсу кит! – закричал однажды боцман с блестящими от восторга глазами. Сомнений быть не могло, ведь он хорошо видел бьющий высоко вверх фонтан воды.

– Кит,– эхом отозвался знакомый нам насмешливый голос (это был Плюмован),– побольше карася будет!

– Ладно, смейся, смейся… Дай мне только до него добраться, уж я ему бока продырявлю, поработаю гарпуном хорошенько.

– Ну, господин Геник, всему свое время.

– А какого дьявола вам понадобилась этакая сардинка? – вновь вступил в разговор Плюмован.

– А китовый жир?! Спросите-ка у господина Дюма, нашего кока, что он думает по этому поводу.

– Господин боцман, а может, эта рыбешка сгодится на корсаж для вашей супруги? Что вы скажете о таком подарочке?

– Да, ты уж за словом в карман не полезешь. Но если бы ты хоть раз побывал на настоящей большой охоте, то понял бы, что значит для китобоя поймать дичь таких размеров!

Подобные разговоры могли продолжаться довольно долго, но матросы знали, что, как ни заманчива была перспектива загарпунить столь славную добычу. «Галлия» не могла терять времени.

Как-то утром, в восемь часов, появился остров Диско на широте шестьдесят девять градусов одиннадцать минут. Здесь, в городе Годхавне, находилась резиденция второго гренландского «колонибастирере».

Пользуясь свободным проходом, «Галлия» не зашла в гавань, а проплыла вдоль острова морем. Недаром капитан торопился. Наукой установлено, что навигация здесь возможна от июня до сентября, но на деле выходит, что она относительно безопасна только в июне. Позднее корабль мог оказаться затертым льдами, и был бы потерян целый год.

Примеров того, сколь опасны эти воды,– множество. «Полярная звезда» пришла сюда в июле 1849 года и потерпела крушение; «Фокс» Мак-Клинтона оказался здесь в 1857 году только в августе и был затерт льдами; наконец, часто бывает, что ледяные берега канала стремительно сдвигаются и давят корабли, как орехи. Так погибло одиннадцать кораблей в 1821 и семь в 1822 году.

Крушение 1830 года нельзя вспомнить без содрогания. В ночь с девятнадцатого на двадцатое июня юго-западный ветер прижал к леднику целый флот. Ночью на него обрушилась громадная льдина и раздавила все корабли. Человек бессилен перед стихией.

Недаром это место назвали «Кладбищем кораблей».

ГЛАВА 6

В проливе.– Заграждение.– Вперед! – Первый приступ.– Победа. – Опять препятствие.– Немного динамита.– Взрыв.– Путь свободен.– Медведь или человек? – Три медведя и человек? – Преследование. – Промах.– Целая гора свежего мяса.

«Галлия» миновала мыс Шактльтон, мыс Вилькокс, Утиный архипелаг, прошла мимо Лошадиной Головы, пересекла семьдесят пятую параллель и третьего июня достигла наконец Сабинских островов, за которыми лежало громадное ледяное поле шириной в пятьсот километров.

Этот день стал началом героической борьбы со стихией. В конце июня лед от солнца становится рыхлым, или «гнилым», по выражению китобоев, и остается таким весь июль. Но в первых числах июня он еще достаточно крепкий.

Весь путь «Галлия» прошла в непосредственной близости от берега, но сейчас ей предстояло выйти в открытое море, непроходимый лед простирался здесь на довольно далекое расстояние. Отыскивая дорогу, судно двигалось под максимальным давлением паров вдоль обширного ледяного поля с синеватым отливом.

Наконец показался канал, свободный ото льда. Имевший в начале около тысячи двухсот метров, он постепенно сузился, под конец стал шириной примерно в три корпуса «Галлии» и к тому же был загорожен льдиной.

Корабль дал задний ход; а затем пошел на таран и сокрушил ледяную глыбу стальным ледорезом: она треснула по всем направлениям.

– Проход свободен! – раздался голос Элимберри, стоявшего у руля.

Итак, первое сражение со льдом было выиграно, к великой радости капитана.

– Залив Мелвилл 47Залив Мелвилл – у северо-западных берегов Гренландии, море Баффина. защищается, не пускает нас.

– За него надо побороться, доктор. А нашему капитану подавай все сразу.

– Ну и удастся ему добиться своего, Геник?

– Гм!.. Ему все удается… Может, отыщем свободный проход.

– А если не отыщем?

– Вам ли спрашивать, доктор? Вы ведь плавали по северным морям и знаете, что лед – это лед.

– Как, однако, спокойно вы говорите об этом!

– Выдержка – первое качество моряка.

В это время дс Амбрие скомандовал Генику:

– Боцман! Свистать всех наверх!

Боцман дунул в свисток, и матросы мигом собрались на палубе.

– Плотник! – крикнул капитан.

– Я! – отозвался Жан Итурриа, второй баск на «Галлии».

– Сходи в кладовую и принеси двенадцать больших буравов.

– Есть, капитан!

– Геник, фонарь!

– Есть!

– Жди меня у люка в крюйт-камеру 48Крюйт-камера – помещение на корабле, в котором хранятся взрывчатые вещества и возьми с собой оружейного мастера Кастельно и матроса Легерна.

– Слушаюсь!

Де Амбрие сходил в каюту и тотчас же вернулся с большим английским ключом в руках. Затем вместе с матросами спустился в крюйт-камеру, где стояли в ряд закрытые ящики. Капитан указал матросам на два из них, помеченных буквой «Д», и распорядился:

– Тащите, ребята, наверх, только осторожно!

Буравы уже были на палубе. А когда принесли ящики, оружейный мастер специальным английским ключом осторожно открыл их. Внутри оказалось по сотне снарядов длиной в двадцать пять, а в диаметре – пять сантиметров.

– В каждом снаряде по сто пятьдесят граммов динамита,– сказал капитан оружейному мастеру,– этого хватит, чтобы взорвать льдину толщиной в два метра, не больше.

– Совершенно верно.

– Ты умеешь пользоваться такими снарядами?

– Так точно, капитан.

– Геник, спусти на лед буравы и ящики, и пусть все будут наготове.

– Фриц,– сказал капитан машинисту,– топи вовсю, чтобы давление было самое высокое. Даю тебе три часа.

– Есть, капитан! Все будет сделано вовремя.

Де Амбрие вернулся на палубу, велел помощнику и рулевому оставаться на судне и скомандовал:

– Все на лед! – А затем обратился к доктору: – Надеюсь, и вы с нами?

Капитан спустился на лед последним и пошел впереди отряда из четырнадцати человек.

Отойдя на километр, он остановился и обратился к матросам:

– Станьте на расстоянии десяти метров друг от друга, и пусть каждый пробуравит во льду отверстие. Пятьдесят сантиметров, не больше. Да попроворней, время не ждет.

Не прошло и пятнадцати минут, как приказ был выполнен.

– Теперь ты принимайся за дело, – последовал приказ оружейному мастеру.

– Позвольте спросить, капитан, через сколько времени должен последовать взрыв после того, как я зажгу фитиль?

– Через полчаса.

Исидор Кастельно взял длинный тонкий шнурок и разрезал на несколько частей.

– Ты понял? – спросил капитан Геника.

– Понял,– кивнул боцман.– Превосходная мысль.

В каждое отверстие оружейник вложил по патрону и связал их черным шнуром.

Тем временем матросы пробуравили еще отверстия, в результате льдина оказалась заминированной еще на сто метров. Когда все снаряды были заложены, с «Галлии» раздался протяжный свисток: Фриц извещал, что машина готова. Тогда концы фитилей,– один конец приходился на десять снарядов,– зажгли, и экипаж быстро вернулся на корабль.

Теперь все напряженно ждали взрыва. В наступившей тишине слышно было лишь, как пыхтит машина. Прошло четверть часа.

И вот, в километре от «Галлии», взвилась кверху струя белого дыма, образовав на высоте десяти с лишним метров своеобразный купол. Следом за первой взвилась вторая струя, затем третья… С оглушительным грохотом взорвались разом все снаряды.

Скрытые дымовой завесой, пришли в движение льдины, с треском роняя обломки… И снова одержали люди победу над бездушной и упрямой стихией.

Радостные крики огласили палубу, корабль устремился в свободные воды, разбрасывая, словно щепки, встречавшиеся на пути обломки.

Матросы глазам своим не верили. Неужели какие-то шестнадцать килограммов динамита могли разрушить эту ледяную громадину!

Мало того, в некоторых местах канал оказался шириной не в десять – двадцать метров, как рассчитывал капитан, а в целых шестьдесят. Да и ударная волна была такой силы, что на поверхность всплывали убитые тюлени, моржи и различная рыба.

Тогда капитан приказал бросить якорь и наловить трофеев, дабы экипаж мог полакомиться.

Десяти минут хватило с избытком, чтобы вытащить целую кучу рыбы, и судно снова устремилось вперед.

Еще несколько часов, и залив Мелвилл останется позади.

Капитан приказал взять курс несколько западнее, как вдруг заметил на носу палубы группу матросов. Они что-то кричали и размахивали руками.

– Говорят же тебе – медведь!

– Да нет – человек.

– Откуда взяться здесь человеку?

– Ну, конечно, медведь! И не один, целых три! Большой и два медвежонка… Они белые…

– А человек темнокожий!

– И медведи и человек…

– Медведи его преследуют…

– Догонят и съедят, непременно съедят…

Де Амбрие подошел к борту и стал смотреть, И правда, за человеком гонятся медведи. Большой вот-вот настигнет жертву. Бедняга в ужасе бежал к кораблю.

– Надо его спасти,– решил капитан.– Стоп машина!.. Шлюпку на воду! Пять человек добровольцев!

Прибежали доктор и лейтенант с двуствольными винтовками. А следом за ними матросы. Все хотели участвовать в операции.

Вдруг человек споткнулся и рухнул на лед. Медведь уже был в нескольких шагах. Крики ужаса вырвались у стоявших на палубе.

Грянул выстрел. Пуля ударилась о лед в метре от медведя. Тот опасливо остановился, повернувшись к кораблю. Этим воспользовался человек, вскочил на ноги и побежал. Но почему-то не прямо, а зигзагами.

Снова грянул выстрел. И опять мимо.

– Что же это я! – с досадой промолвил доктор, снова заряжая двустволку. Следующим выстрелил лейтенант и тоже промахнулся.

– Сто франков тому, кто убьет медведя,– объявил капитан.

Подошел Кастельно, держа в каждой руке по заряженной винтовке.

Его остановил кок Дюма, подвернувший свой белый фартук.

– Дай мне одну винтовку. Уверен, что заслужу награду.

С ловкостью бывалого стрелка он взял винтовку, прицелился и обратился к врачу с чисто провансальской фамильярностью:

– Триста метров… хорошенькая дистанция, не правда ли, господин дохтур?

– Надеюсь, вам повезет больше, чем мне,– отвечал тот.

– А вот!..

Кок целился не долее трех секунд.

Пуля вылетела со свистом, медведь высоко подпрыгнул, стал на задние лапы и рухнул на лед, забившись в конвульсиях.

– Гром и молния! – вскричал Геник.– Ай да кок!

– Осталось еще два,– произнес провансалец.– Надо и их прикончить.

Он снова зарядил ружье и выстрелил почти разом из двух стволов.

Теперь упали оба медвежонка, стоявшие возле убитой матери.

Все члены экипажа были поражены такой меткостью.

– Двойной выстрел! – засмеялся Абель Дюма.– Не так уж это и трудно.

– Да вы, милейший, великолепный стрелок,– заметил доктор.

– О, господин дохтур, у нас в Бокере каждый сделал бы это не хуже меня,– скромно возразил повар.– Только вот медведей там нет.

– Молодец, Дюма, прекрасно стреляешь! – похвалил капитан.– Я и не знал за тобой такого таланта. Впредь, если представится случай, непременно дам тебе поохотиться.

Чудом спасенный человек между тем по знаку рулевого приблизился к каналу. Стуча зубами, весь дрожа, несчастный сел в лодку.

Два матроса, кок и врач, прихватив с собой стальной трос, отправились за тушами. Но, прибыв на место, сразу же столкнулись с довольно серьезными трудностями. Медведица оказалась такой тяжелой, что сдвинуть ее с места оказалось просто невозможно – требовались тали.

– Ну и ну, господин дохтур, вот это зверюшка!

– Черт бы ее побрал – вашу зверюшку. Она же весит по меньшей мере полтонны.

– Вот это да! А ведь раньше мне, кроме певчих дроздов да садовых овсянок, ничего ловить не приходилось.

– Ну что ж, вы неплохо набили руку и достойны того, чтобы соперничать с героем из Тараскона – знаменитым Тартареном, вашим тезкой.

– Я, конечно, извиняюсь, господин дохтур, но я-то родился в Бокере и сроду не бывал в Тарасконе. Я понятия не имею, что это за господин Тартарен, которым обзывает меня Плюмован, так же, как не могу взять в толк, отчего мальчишка к первому прозвищу прибавил и второе – «охотник за шляпами».

– Я познакомлю вас с этим героем, невероятные приключения которого, происходившие, кстати, на самом деле, описал ваш земляк – знаменитый писатель Доде. Его книга есть в корабельной библиотеке. Надеюсь, прочтете ее во время зимовки. А теперь, так как такому меткому стрелку необходимо достойное оружие, позвольте предложить вам этот великолепный английский карабин.

– Но, господин дохтур, я не хочу вас лишать…

– У меня есть другой, точно такой же. Ну же, не ломайтесь, берите. А теперь, старина, можно пойти взглянуть на ваши трофеи, которые уже втащили на борт. Вместе и освежуем туши.

ГЛАВА 7

История Ужиука.– Как разделывают полярного медведя.– Свойства эскимосского желудка.– Буря.– Колебания компасной стрелки.– В Порт-Фульке.– Миниатюрные леса.– На земле.– Неудачная попытка доморощенного кучера.– Раненый медведь.

В медведице и в самом деле оказалось около пятисот килограммов. В медвежатах – по триста. Это была целая гора мяса и три великолепные шкуры.

Содрать их помог спасенный абориген 49Абориген – коренной житель страны, острова, какой-либо местности. , применив гренландский способ.

Перенесенная опасность до сих пор повергала беднягу в трепет. Он не мог без дрожи вспоминать случившееся и рассказывал о своих злоключениях главным образом с помощью жестов.

Туземец оказался вождем одного из эскимосских племен, вымершем в прошлом году от оспы. Он один уцелел и теперь был обречен на голод и нужду. Бедняга как раз добирался до Упернавика 50Упернавик – поселок на небольшом острове у западных берегов Гренландии. , когда в пути его стали преследовать медведи.

Звали вождя Ужиук, что значит Большой Тюлень.

Закончил он свой рассказ тем, что попросил есть, пить и спросил, что теперь с ним будет. Белые капитаны всегда были отцами эскимосов, значит, капитан шхуны – отец его, Ужиука, и не может оставить несчастного страдальца в беде.

В самом деле, нельзя же было высадить вождя назад на лед, но отправить в Упернавик не представлялось возможным, поскольку пришлось бы пожертвовать продовольствием, санями и собаками, которых и так едва хватало, Таким образом Ужиук остался на «Галлии» в качестве пассажира. Успокоившись за свою судьбу, он теперь считал себя прямо-таки членом экипажа, а добрая кружка рома, поднесенная одним из матросов, придала ему уверенности в завтрашнем дне.

Ром сделал свое дело, и Большой Тюлень стал вдруг на удивление многословным. На своем ломаном языке он принялся говорить с матросами, знакомясь со всеми подряд, потом побежал к собакам, издавая при этом какие-то гортанные звуки, услышав которые собаки залились неистовым лаем.

Наконец он вернулся к медвежьим тушам. Эти груды свежего мяса с гипнотической силой притягивали туземца, тем более что голодал он давно, а провизия на камбузе, судя по всему, ничуть не прельщала дикаря. Его маленькие косые глазки сверкали, как черные бриллианты, а торчащим во все стороны и похожим на щетку усам мог бы позавидовать любой морж. Вероятно, в своем воображении Ужиук уже приступил к трапезе. Челюсти его ритмично двигались, как будто он что-то тщательно пережевывал, при этом щеки, напоминавшие старую, покрытую жиром кастрюлю, надувались как бурдюки.

Тем временем Дюма, вооружившись огромным поварским ножом, принялся свежевать гигантского зверя. Но представления кока о том, как проводить эту ответственную операцию отнюдь не совпадали с представлениями человека, всю жизнь прожившего среди льдов.

Ужиук начал горячо протестовать и просто-таки выхватил нож из рук своего спасителя. С удивительной ловкостью и неслыханной быстротой этот маленький, ослабевший от голода человек, постоянно двигаясь и не переставая болтать, надрезал по краям медвежью шкуру и содрал ее так ловко, что животное в одно мгновение лишилось своей великолепной шубы.

Теперь пришла очередь самой добычи. Тут произошли вещи еще более удивительные. Ужиуку хватило одного удара, чтобы вскрыть медвежье брюхо. Из зияющей полости появилась целая груда еще дымящихся внутренностей. Недолго думая, эскимос схватил печень и выбросил ее за борт, к великому негодованию повара.

– Оставьте его,– вмешался доктор.– Он совершенно прав, так как медвежья печень имеет отвратительный запах. Если ее неправильно приготовить, можно даже отравиться. Я, кстати, хочу воспользоваться этим случаем, чтобы порекомендовать вам воздержаться также и от печени тюленя.

Медвежьи внутренности были совершенно чистыми. Это служило доказательством того, что животное долго постилось. Сей факт почему-то очень обрадовал гренландца. Не теряя времени он вытащил еще теплый кишечник, запихал его в рот и быстро проглотил, сопровождая названную процедуру непередаваемыми движениями головы и шеи. С полным ртом и набитыми щеками он напоминал обезьяну, только что обчистившую фруктовый сад. Пыхтя от прилагаемых усилий, Ужиук вторым ударом отсек еще один кусок кишки и принялся небольшими порциями пропихивать его себе в глотку. Наконец, после сильного глотательного движения, последняя порция исчезла в бездонной глубине полярного желудка.

Спустя несколько минут вождь опять принялся за еду, положив в рот такой кусок требухи, который пришелся бы не по зубам даже оголодавшему псу. Уже посинев от огромного количества проглоченной пищи, эскимос продолжал в том же духе. Да так лихо, что вся требуха, включая желудок, исчезла в его бездонном брюхе. Не меньше десяти килограммов!

Со счастливой улыбкой на губах гренландец похлопывал себя по животу с уморительным выражением бесконечного блаженства. Потом, вдруг спохватившись, как бы сказал себе: «Но ведь еще есть место, куда вполне может уместиться десерт».

На уровне почек позвоночник медведя покрыт толстым слоем желтого жира, который и привлек внимание проглота.

– Ну, приступим!

Остались последние, лучшие куски, дарящие минуты дивного удовольствия истинным гурманам.

Итак, Большой Тюлень зачерпнул полную пригоршню еще не успевшего остыть жира и, усиленно помогая себе руками, затолкал ее в рот, всю до последней капли.

Матросы – свидетели этого пиршества, которое заставило бы содрогнуться самого Гаргантюа 51Гаргантюа – герой романа французского писателя Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (кн. 1-4, 1533 – 1552; кн. 5 опубликована в 1564 г.).

– великого любителя требухи,– были буквально ошеломлены. Лишь китобои, уже давно знакомые с удивительными возможностями гренландских желудков, остались невозмутимы.

Плюмован и Дюма не верили своим глазам. Повар, наблюдая за этим лукулловым пиром 52Лукуллов пир – роскошный пир (по имени древнеримского полководца Лукулла, прославившегося необычайным богатством и роскошными пирами). , который длился, правда, не более пяти минут, перешел от удивления к изумлению и наконец просто остолбенел.

Слышно было, как он бормотал: «Это не человек, это колодец бездонный, пропасть, просто прорва какая-то. Я знаю только одного обжору, способного проглотить такое количество пищи,– это моя печь». Потом, обратившись к эскимосу, вытиравшему руками лоснящееся от жира лицо, сказал:

– Послушайте-ка, господин Унтель, я хотел бы забрать вас с собой после экспедиции. Мы пойдем в один из тех ресторанчиков, где за тридцать два су можно вволю поесть. Держу пари, вы будете иметь успех, а хозяин окажется просто ошарашенным.

Достойнейший Ужиук, как будто поняв и оценив предложение провансальца, улыбнулся и, согласно кивнув головой, протянул ему свою измазанную жиром лапу. Затем, заприметив свободное местечко, улегся между скатанными тросами, закрыл глаза и принялся храпеть.

Тем временем «Галлия», держа курс на северо-запад, вышла из залива Мелвилла.

Море еще не освободилось ото льда, но дрейфующие ледяные глыбы уже не были спаяны между собой. Немного выше начался ледоход. Издалека показались огромные айсберги. Их некогда острые вершины слегка притупились, подтаяв под действием незаходящего солнца. Айсберги уже не были такими угрюмыми, как в прежние холодные дни, они напоминали выпуклые, совсем неопасные с виду холмы. Чувствовалось, что они размягчаются, теряя угловатые резкие очертания. Даже сюда проник свежий аромат весны, парящей над арктической пустыней. О подножия дрейфующих льдов, напоминающих сверкающие драгоценные камни, с шумом разбивались бирюзовые волны, пенясь и курчавясь белыми барашками. На фоне ярко-лазурного неба странно, почти не подчиняясь законам перспективы, выделялись огромные голубоватые глыбы. Настоящая бело-голубая симфония, которая, правда, привела бы в отчаяние многих художников и заставила бы возмущаться нашу публику, привыкшую к совсем другим пейзажам. Ничего, где бы мог отдохнуть или рассеяться взгляд, везде – гнетущая, утомляющая монотонность, не лишенная, однако, своеобразного очарования. Эта живая картина постоянно двигалась, меняясь каждую минуту, как будто ее заново составляли из одних и тех же элементов, и при этом всегда оставалась похожей на себя саму. Время от времени сей странный зыбкий пейзаж, переливающийся перламутровым блеском на фоне сапфирового неба, несколько оживлялся. Вот, внезапно захваченная водоворотом, опрокинулась целая ледяная гора, затем вновь всплыла и стала продолжать свое неизменное медлительное движение. Иногда от айсберга откалывался ледяной пласт и с едва различимым легким плеском падал в воду.

Любуясь скользящими по небесной лазури пушистыми белыми облаками – детьми густых северных туманов, невольно переводишь взгляд на голубые волны, усыпанные сверкающими как драгоценные камни льдинами, и спрашиваешь себя – реальна ли эта картина или все, что вокруг – лишь игра воображения.

Появились тюлени с добродушными физиономиями. Они резвились подобно ныряльщикам, впервые попавшим на морские просторы. Птицы, покинувшие зимние квартиры на юге, отдыхали, сидя на ледяных, вершинах, и внезапно взлетали, испуганные прерывистым кашлем корабельного двигателя. Утки, гуси, гаги собирались в огромные стаи. Откуда ни возьмись появлялась шумная стайка дроздов и ткачиков. Ткачики уже поменяли свое зимнее серое оперение на сверкающий летний наряд.

Восьмого июня «Галлия» наконец достигла мыса Йорка 53Мыс Йорк – на северо-западе Гренландии. «Галлия» идет вдоль северных берегов острова. .

Семьдесят пятая параллель была пройдена, и начались северные воды, занимавшие пространство от мыса Йорка до пролива Смита.

«Еще три дня – и Александров мыс»,– думал преисполненный самых радужных надежд капитан.

Но человек предполагает, а Бог располагает.

Все чаще стали встречаться плавучие льдины. Похолодало. Южный ветер сменился северным, атмосферное давление неуклонно росло. Тогда де Амбрие приказал взять курс на острова Карри, рассчитывая найти там свободное ото льдов море. Он намеревался направиться к Сабинскому мысу, пересечь пролив Хейса 54Доктор Хейс – участник американской полярной экспедиции Э. К. Кана; самостоятельно организовал экспедицию в 1860–1861 гг. возле островов Генри и Баша, укрыться за горами Виктории и Альберта и дождаться настоящей оттепели.

Меж тем ветер крепчал. Небо заволокли тучи, повалил снег. Курс, взятый на острова Карри, надо было менять. Вдали показался мыс Парри: под семьдесят седьмым градусом. После двадцатичасовой борьбы с бушующим морем корабль обогнул мыс и вышел в Мурчисонов пролив, свободный ото льда. Затем, пройдя между островами Герберт и Норсемберленд, повернул к фиорду Петергавику и поплыл вдоль берега до мыса Санмареца, покуда не утих шторм.

Двенадцатого июня, миновав остров Сутерланд, судно достигло наконец Александрова мыса и, после самоотверженной борьбы со многими препятствиями, вошло в фиорд Порт-Фульк, служивший вполне надежной стоянкой.

Поставив судно на якоря, капитан позволил матросам сойти на берег и высадить собак. Почуяв свободу, псы залились веселым лаем и принялись прыгать. Экипаж отправился осматривать берег.

Сначала нашли следы первой зимовки «Поляриса» и обломки шхуны доктора Хейса, носившей название «Соединенные Штаты». Здесь были всевозможные тряпки, лохмотья, ледорубы, консервные банки, бутылки, рыболовные снасти, страницы книг и тому подобное.

Поднявшись немного дальше, на левом берегу фиорда, все еще покрытого льдом, обнаружили три иглу, то есть эскимосские хижины. Это были жалкие берлоги, сделанные из снежных блоков.

Многие исследователи считали, что в этих пустынных местах обитали лишь представители арктической фауны, но оказалось, что иногда сюда забредали кочевые племена. Среди многовековых льдов встречались остатки последних стоянок, развороченных бурей, возраст которых невозможно было определить даже приблизительно. Факт, чрезвычайно интересный для антропологов. Здесь было огромное количество костей северных оленей, моржей, мускусных быков, тюленей, лис, медведей, полярных зайцев и буквально тысячи птичьих скелетов, среди которых встречалось особенно много чаек. Это говорило о богатстве фауны той эпохи. Все черепа были разбиты, кости сломаны – очевидно, для того, чтобы извлекать костный мозг, как это делали наши доисторические предки.

Доктор отложил в сторону несколько экземпляров. Затем, подойдя к небольшой долине, хорошо защищенной от южных ветров, радостно вскрикнул. На крик прибежали несколько матросов.

Представьте себе чудесный крошечный лес, миниатюру из ив и карликовых берез, которые могли бы уместиться в коробке ботаника. Стволы толщиной с карандаш, ветки напоминали прутья от веника, а веточки поменьше были не толще волоса, и все это оказалось покрыто крошечными почками, согретыми теплыми ласковыми лучами июньского солнца и уже начавшими распускаться. Несчастные чахлые деревца. Как только они умудрялись выжить на этой промерзшей, твердой как железо земле!

Вокруг этого подобия леса расстилались изумрудно-зеленые мхи и в изобилии росли северные цветы. Были здесь маки с розовыми лепестками, лапчатка, голубые, красные и желтые камнеломки – настоящий цветник, из которого доктор с великой осторожностью позаимствовал несколько образцов.

Тем временем капитан, чтобы дать разминку собакам и проверить, как правят ими матросы-погонщики, приказал запрячь четвероногих в сани. Плюмован, или, как его в шутку окрестили, собачий капитан, был уверен в себе. Псы привыкли к нему, и слушались – по крайней мере все это время.

– Ну-ка, приятель, покажи, на что ты способен,– как всегда добродушно обратился к нему капитан.– Выбери самых лучших собак, и пусть пробегутся по этому гладкому и ровному льду.

Запрягая животных, Артур прикармливал их кусочками медвежатины и успешно справился с этим делом.

Но когда новоявленный погонщик сел в сани и щелкнул хлыстом, как это делали эскимосы в Юлианехобе, собаки бросились в разные стороны.

– Стойте, окаянные! Стойте! – закричал парижанин под дружный смех зрителей.

Но «окаянные» не слушались, не помог даже хлыст.

Однако Плюмован не сдавался и пошел на хитрость. Достал из кармана кусок медвежатины, размахнулся и бросил. Собаки кинулись за мясом, но оно досталось только одной. Тогда вся свора обернулась к погонщику и села на задние лапы, выпрашивая подачку. Смех перешел в гомерический 55Гомерический – необычайный по силе, размерам, количеству и т.п. Выражение происходит от описания смеха богов в поэме древнегреческого поэта Гомера «Илиада». хохот.

Неудачливого возницу выручил кок. Он подбежал к упряжке с наколотым на палку куском трески, вскочил в сани и выставил палку вперед. Собаки кинулись бежать, надеясь схватить лакомый кусок, но он уходил от них.

– Ловко придумано! – радостно вскричал Плюмован.– Слушай, Дюма, давай ездить на собаках вместе… А потом я поучусь у Ужиука, как управляться с хлыстом.

– Что ж, со всем удовольствием,– ответил кок.– Э, что это?.. Что с ними сделалось?..

Псы вдруг навострили уши, повели носами и опрометью помчались к кораблю.

Плюмован изо всех сил вцепился в сани, чтобы не вылететь на ходу.

Дюма обернулся и вскрикнул…

Он увидел медведя. Тот тащился, припадая на одну лапу, то и дело падал, с большим трудом поднимался, но продолжал двигаться.

– Медведь! – вскричал кок.– Сколько же их здесь, черт возьми?.. Да он хромает, бедняжка!..

– Хромает не хромает, а я не желаю с ним иметь дела,– отозвался Плюмован.– Эй, собачки, вперед… Быстрее, быстрее!

Но собаки и так неслись во весь дух, страх их объединил, и через две минуты упряжка достигла стоянки. Матросы уже приготовились к встрече непрошеного гостя.

ГЛАВА 8

Давнишняя рана.– Выстрел из маузера.– Немецкие буквы.– Поспешный отъезд.– Канал Кеннеди.– На Форт-Конгере флаг!

Медведь был тощий, оголодавший, видно, даже зубами щелкал, но капитан все же распорядился увести людей и собак на корабль. Выпущенная доктором пуля размозжила зверю голову. Это произошло за каких-то десять минут, и тотчас все снова поспешили на берег поглазеть на убитого медведя.

Поражала его необычайная худоба, буквально кожа да кости.

– Посмотрите, любезный, что это такое? – обратился доктор к капитану.

На правом бедре у зверя виднелась припухлость с круглым отверстием посередине.

– Огнестрельная рана, что же еще! – отвечал врач.

– Свежая?

– Примерно недельной давности.

– Пуля вышла?

– Думаю, нет.

– Вы можете ее извлечь?

– Ничего нет проще.

Доктор взял у матроса кортик и ловко вытащил из раны небольшую продолговатую пулю.

Капитан изменился в лице и сказал:

– Это я и хотел знать.

Заинтригованный, доктор тем не менее не стал ни о чем расспрашивать капитана и принялся препарировать медведя.

Разрезая шкуру, мускулы и хрящи, он пустился в рассуждения:

– Да, глядя на феноменальную худобу этого арктического пирата, я почти готов его пожалеть. Бедняга, видно, долго постился. Но, пожалуй, от излишней жалости лучше воздержаться. Ведь этот бандит не уступит в свирепости ни льву, ни тигру.

Можно было бы предположить, что постоянные холодные ванны и льды, служащие ему подстилкой, охладят его кровь. Ничуть не бывало! Этому господину очень по душе кровавая охота, ведь он обладает поистине ненасытным аппетитом. Он нападает на тюленей, морских коров и диких оленей, причем за один раз может задрать нескольких животных. Убийца прекрасно вооружен. Вы только посмотрите на эти длинные клыки и мощные десятисантиметровые когти. Наряду с этим он плавает как акула, ныряет не хуже тюленя. Обладая поразительной ловкостью, гибкостью и коварством, лазает так, что может утереть нос даже пантере. Нужно видеть, как косолапый карабкается на верхушки покрытых льдом скал, чтобы добраться до птичьих гнезд, и с великим удовольствием поглощает яйца. Непромокаемый мех, защитный слой жира, сила бизона, мощные когти и острые зубы помогают ему выжить в этих суровых условиях. Без них этот вид наверняка давно бы исчез.

– Однако, доктор, этот экземпляр, должно быть, испытывал сильные лишения. Вон он какой тощий, и ведь это не только из-за раны.

– Да, капитан, медвежья жизнь далеко не всегда безоблачна и легка. После дней изобилия часто наступает пост. В конце зимы, когда еще не прилетели птицы и если нет дичи, он ест что придется: кости прежних жертв, водоросли, всякие останки, иногда весьма неаппетитные. Я, кстати, вспомнил, как в Исландии во время рыбалки мы нашли медведя, который проглотил матросский башмак. Что касается нашего изголодавшегося трофея, я сомневаюсь, что его желудок не содержит в себе чего-нибудь подобного.

– Ага! Да он съел…

Как раз в этот момент наш препаратор разрубил звериный желудок и прервал на время свою живописную лекцию из жизни белого медведя. Двумя пальцами он вытащил какой-то бесформенный скрученный предмет, что-то вроде тряпки из плотной ткани. Заинтригованный, врач подошел к лужице растаявшего снега, развернул тряпку, тщательно прополоскал ее и громко расхохотался.

– Когда я рассказывал об экзотических вещах, которыми бывает набито медвежье брюхо, я и не предполагал, что так скоро буду держать в руках доказательство моих слов.

– Что там такое?

– Взгляните-ка на эту рубашку, только что извлеченную мной,

– Рубашка?! – воскликнул капитан.

– В очень плохом состоянии, но с пуговицами. Вероятно, какой-нибудь китобой оставил.

– Да, действительно…– в раздумье произнес капитан.– Похоже, рубашка… даже метка видна… Пожалуйста, господин Желен, вырежьте мне ее. И вернемся на судно! Надо немедленно выходить в море.

Доктор последовал за де Амбрие, который на ходу рассматривал метку и качал головой. Когда они дошли до корабля, капитан сказал:

– Сейчас все объясню. Вы хоть немного знаете по-немецки?

– Плохо.

– Но буквы разобрать можете?

– Разумеется.

– Взгляните на метку.

– Здесь две буквы готического шрифта: F и S… Что же из этого следует?

– А на пулю обратили внимание?

– Пуля как пуля.

– Из маузера. Тоже немецкая.

– Стало быть, где-то поблизости немцы…

– И знаете кто?.. Неужели не догадываетесь?

– О, все понятно…

– То-то же… Поэтому я и всполошился… Подумать только: он меня опередил!..

Час спустя корабль вышел из Порт-Фулька и поплыл среди нагромождения потревоженных бурей льдин. Тринадцатого июня остался позади остров Пима, известный трагической гибелью экспедиции лейтенанта Грили 56Грили Адольф Вашингтон (1844 – 1935) – американский полярный путешественник, исследователь Арктики. Был одним из шести полярников, оставшихся в живых. Остальные тринадцать членов экспедиции погибли. , четырнадцатого – вошли в бухту Буханана, обогнув остров Ваш, пятнадцатого

– преодолели очень небольшое расстояние, с трудом пробираясь сквозь плавучие ледяные глыбы, шестнадцатого – миновали пролив Хейса и направились к земле Гриннеля. После целого дня поисков удалось наконец найти проход, но такой узкий, что судно едва двигалось.

Семнадцатого числа, ценой невероятных усилий, постоянно борясь с ледяными горами, «Галлия» обогнула бухту Альмана и мыс Гокса – южную оконечность бухты Доббина. Против ожиданий, постоянное напряжение не повергло членов экипажа в уныние. Им не изменила обычная веселость и бодрость духа, никто не заболел. Восемнадцатого обогнули мыс Барроу на юге бухты Скореби и пересекли через восьмидесятую параллель. Девятнадцатого корабль проплыл мимо мыса Коллинсона, бухты Ричардсона и смело вошел в канал Кеннеди. Канал этот был продолжением пролива Смита и соединял его на севере с бассейном Галля, на уровне бухты Леди-Франклин. Был он довольно длинный, но узкий, почти свободный ото льда, по крайней мере в середине. Его проплыли без помех двадцатого числа, а утром двадцать первого показался мыс Берд и напротив – бухта Дискавери, названная в честь второго корабля сэра Джорджа Нерса, совершившего известную полярную экспедицию. Близ мыса Берда капитан отдал приказ стать на якорь, с четырьмя матросами сошел на берег искать место, где лейтенант Грили спрятал карту земель, исследованных Локвудом и доктором Пави в 1883 году, и очень скоро его нашел. Там был знак – груда камней. Документов, по-видимому, так никто и не трогал, и де Амбрие добавил к ним свою карту, написав «французские моряки», и поставил число: 21 июня 1887 года. Исследовав бухту, наш француз заметил, что западный канал между полуостровом Солнца и островом Белло свободен ото льда, и решил посетить Форт-Конжер, выстроенный американцами во время экспедиции Грили из леса, который они привезли с собой.

Бухту Леди Франклин судно прошло за несколько часов, и вдали появились черные от дегтя стены форта. И снова бесстрашный капитан изменился в лице, как и в тот раз, когда увидел немецкую пулю…

На Форт-Конжере развевался флаг!

ГЛАВА 9

Обмен приветствиями.– «Галлия» и «Германия».– Капитан Фогель.– Почему «Германия» опередила «Галлию».– Практическая наука.– Следы Прегеля.– Могила капитана Галля.

Знаменитая экспедиция капитана Грили была превосходно задумана, но с самого начала терпела неудачи из-за недостатка средств. Правительство Соединенных Штатов, обычно отличавшееся щедростью, на это мероприятие выделило мизерную сумму, и то благодаря настойчивости сенатора Конжера. Полярники нуждались в самом необходимом, и немудрено, что почти все они погибли, сделав, однако, для науки больше, чем их предшественники.

Лейтенант Грили не имел даже своего корабля. Его доставило в полярные страны китобойное судно. Поэтому он взял с собой лес и выстроил для зимовки форт, названный в честь сенатора Конжера.

Над фортом развевался теперь германский торговый флаг из трех горизонтальных полос: черной, белой и красной. Сомнений больше быть не могло, «Галлию» опередили. Капитан велел вывесить на корабле французский штандарт и выстрелить из орудия.

Как только на судне взвился флаг, флаг на форте трижды опустился в знак приветствия.

– Они нас дразнят,– тихо произнес де Амбрие.– Ну ничего… Господин Вассер, прикажите отсалютовать по всем правилам…

Взяв с собой четырех матросов и доктора, путешественник сошел на лед, образовавший импровизированную набережную, и направился к форту.

Дверь гостеприимно распахнулась, и навстречу гостям вышел молодой человек в очках, белокурый, с правильными чертами лица.

– Я счастлив,– сказал он по-французски, но с сильным зарейнским акцентом,– что по праву первого, занявшего форт, могу предложить вам гостеприимство.

– Очень рад,– ответил капитан,– хотя не могу не видеть в вас своего соперника. Вы, как я догадываюсь, из экспедиции господина Прегеля?

– Совершенно верно, я второй капитан на «Германии», Фридрих Фогель.

– А я капитан де Амбрие, командир судна «Галлия», иду на север исследовать гиперборейские 57Гиперборейские страны – страны гипербореев – сказочного народа, по преданиям древних греков, жившего на Крайнем Севере. страны. Вам, вероятно, известна цель экспедиции, о которой еще год назад я и не помышлял…

– Да, мы с самого начала знали, что придется вести мирную борьбу на этом страшном поле.

– Первое сражение вы уже выиграли,– сказал де Амбрие,– с чем вас от души поздравляю… и себя также, приятно иметь достойного противника.

Французы проследовали в форт, заставленный внутри бочками с китовым жиром. Капитаны продолжали беседовать. Фридрих Фогель не считал нужным что-либо скрывать. Он рассказал, что Прегель, приняв вызов, немедленно прибыл на родину и стал хлопотать о снаряжении экспедиции.

Будучи очень стесненным в средствах, он отправился в Бремерхафен, где надеялся найти китобойные суда. По примеру Грили он зафрахтовал один корабль, капитан которого по счастливой случайности оказался его старым другом. Шхуна, водоизмещением в триста пятьдесят тонн, была полностью оснащена, экипаж – набран. Это исключительно благоприятное обстоятельство позволило Прегелю сэкономить драгоценное время. Он взял только двух компаньонов, надежных людей, закаленных в нескольких экспедициях и известных крупными географическими трудами. Капитан, чтобы сократить расходы, договорился с судовладельцем и решил заняться ловлей китов, которых обитало еще много, в заливе Смита и Гальском 58Галль Чарльз Франц (1821 – 1871) – американский полярный путешественник, исследователь Арктики. бассейне.

Географ и патриот герр Прегель был в то же время очень практичным человеком. Он изменил название судна на «Германию», может, в память экспедиции Кольдвея, может, желая прославить родину, и последовал, сам того не зная, примеру своего соперника, который назвал свой корабль в честь древней Галлии.

Немец развернул такую деятельность, что все приготовления были закончены в три недели. Десятого июня 1886 года под покровом ночи «Германия» покинула пролив Везера и отправилась навстречу неизвестности.

В это время де Амбрие лишь заканчивал разработку плана будущей «Галлии» с одним нормандским инженером, «Германии» пришлось преодолеть немало трудностей, она потратила почти шесть недель, чтобы достигнуть Форт-Конжера.

Надвигалась зима. Корабль хорошенько подремонтировали и сделали запасы на предстоящую зимовку. Чтобы избежать тесноты на борту, было решено, что часть матросов с членами экспедиции и тремя упряжками собак проведут арктическую ночь в Форт-Конжере, а корабль будет находиться на стоянке неподалеку. В течение августа и сентября Прегель с товарищами совершил несколько длительных экскурсий на санях к северу, вернулся он весьма довольный результатами.

Суровая, тяжелая арктическая зима 1887 года прервала исследования до конца апреля, но зато зимовка прошла великолепно.

В начале мая Прегель уплыл к северу на баркасе, взяв продовольствия на полгода, а экипаж, оставшийся на корабле, уже освободившемся ото льдов, начал охоту на китов. Причем промысел шел так успешно, что всего за шесть недель Форт-Конжер наполнили добычей наполовину.

– Дожидаемся возвращения «Германии»,– пояснил Фогель.– Через две недели ловля китов кончается. Тогда я с двумя матросами отправлюсь на север. На полпути перезимуем и двинемся дальше… А уж потом, что Бог даст.

После этого разговора капитан успокоился и даже повеселел. Он поблагодарил Фогеля и снабдил газетами, которых тот не видел уже год и потому очень обрадовался. Они простились, и довольный де Амбрие вернулся на «Галлию».

– Ну что, какие новости? – спросил доктор, оставшись с капитаном наедине.

– Новости хорошие. Теперь я вижу, что напрасно волновался. Дело наше не проиграно.

– Ну, а как же немецкая пуля и метка?..

– Тут я оказался прав. Помощник Прегеля, с которым мы беседовали, сейчас отправляется к Северному полюсу.

– И это вас не тревожит?

– Нисколько, хотя противник перед нами достойный. Немцы упрямы, настойчивы, но в данном случае беспокоиться не о чем… Они идут по проторенной дороге, и любая неожиданность собьет их с толку. Немцы берегут свой корабль, экономят деньги, занимаются ловлей китов, а я готов пожертвовать «Галлией» и даже пешком добраться туда, где еще не ступала нога человека…

Итак, «Галлия» снялась с якоря и пошла маршрутом «Алерта», рассчитывая найти открытые сэром Джоном Нерсом 59Нерс Джордж Стронг (1831 – ?) – английский полярный путешественник, исследователь Арктики. в 1875 году огромные залежи каменного угля. Залив Робсона, как и канал Кеннеди, оказался свободным ото льда. Двадцать второго июня матросы отыскали залежи угля и под наблюдением капитана весь день грузили на судно драгоценное топливо. Здесь же де Амбрие заметил обрывок бумажки с остатками табака и следы толстых подошв с каблуками. Очевидно, Прегель тоже запасался углем в этом месте.

Шхуна, груженная как угольная баржа, вновь взяла курс дальше на север. Известно, что, следуя по западному берегу залива Робсона, сэр Джон Нерс поднялся к Крайнему Северу с небольшим опозданием и был зажат льдами первого сентября 1875 года. Пользуясь опытом знаменитого английского мореплавателя, де Амбрие, догадываясь о существовании циркулирующего течения в чрезвычайно узком проливе Робсона, повернул прямо к востоку, к точке, где зимовал «Полярис».

Между севером и югом в проливах Робсона, Кеннеди и Смита существовало постоянное течение. Перед тем как попасть в залив Робсона, отнесенные к западу дрейфующие льды скапливались как раз в той точке, которую так неудачно выбрал сэр Нерс. Ведь именно здесь он предполагал найти знаменитый Палеокристаллический океан. Льды, которые он считал вечными, были скорее всего осколками ледников, увиденных Локвудом 60Лейтенант Локвуд – помощник А. В. Грили, участник полярных экспедиций. на восемьдесят третьем градусе двадцати трех минутах северной широты, их просто отнесло течением к северо-восточным землям Гранта. Вот еще один достоверный факт. Маркхам, двигаясь к северу, на восемьдесят третьем градусе двадцати минутах двадцати трех секундах встретил гигантские ледяные глыбы, которые и преградили ему путь. В то время как Локвуд, двигаясь на северо-восток и выиграв у Маркхама три секунды к полюсу, наткнулся на свободное водное пространство.

Капитан «Галлии», по всей вероятности, надеялся найти восточный берег залива Робсона, который по мере приближения к северу все больше освобождался ото льда. В дальнейшем события не замедлили подтвердить правильность его предположений.

Двадцать третьего числа судно причалило в том месте, где в 1871-1872 годах зимовал капитан Галль на корабле «Полярис». Здесь, как известно, он и умер от непосильного труда и лишений. Капитан де Амбрие и несколько членов экипажа пошли на его могилу. Она оказалась в порядке. Толстая дубовая доска с надгробной надписью, вырезанной лейтенантом Тейсоном, нисколько не пострадала от времени. Эта надпись гласит:

Здесь погребен ЧАРЛЬЗ-ФРЕНСИС ГАЛЛЬ, командир корабля «Полярис», флота Соединенных Штатов, начальник полярной экспедиции.

Скончался 8 ноября 1871 года, 50 лет. «Азм есмь воскресение и жизнь, веруй в Мя, аще и умрет, оживет». Французы благоговейно обнажили головы перед могилой человека, пожертвовавшего жизнью ради науки, Смерть, наступившая внезапно, по крайней мере, избавила его от ужаса видеть измену экипажа, состоявшего, увы, из немцев!

После посещения одинокой могилы де Амбрие вернулся на судно и заметил на льду свежие следы.

Теперь стало ясно, что Прегель движется по тому же маршруту, что и капитан де Амбрие.

ГЛАВА 10

Место, куда не заходил ни один корабль.– Сплошной лед.– В санях.– Следы лейтенанта Локвуда.– Опять Прегель.– Кто там? – «Германия».

– Капитан! Восемьдесят три градуса восемь минут шесть секунд! – весело отрапортовал помощник де Амбрие.

– Браво, любезный Бершу! Мы можем друг друга поздравить.

– Наша экспедиция продвинулась дальше сэра Джорджа Нерса,– заметил доктор.

– Но не намного… Меньше чем на один градус.

– И все же… Как бы то ни было, ни один корабль еще не заходил так далеко на север.

– Вы забываете о Прегеле, доктор. Быть может, он нас значительно опередил.

– Опять Прегель!.. Но ведь это только ваше предположение! Вы не можете сказать наверняка, что он здесь уже прошел.

– Прегель – человек бесстрашный, никакое препятствие его не остановит.

Разговор этот состоялся двадцать шестого июня. Согласно вычислениям, «Галлия» дошла до места, куда, по уверению сэра Джорджа Нерса, ни один корабль не мог доплыть.

Известный английский путешественник полагал, что дальше лежат вечные льды или, как он говорил, Палеокристаллическое море, название которого является производным от двух греческих слов, первое из которых переводится как «древний», а второе – как «кристалл», «лед».

– Не знаю, как вечные льды,– заметил Бершу,– но огромная неподвижная льдина шириной, по крайней мере, в три километра там есть, это точно.

– А пилы, топоры и динамит зачем? – сказал капитан.– Попробуем уничтожить эту преграду.

«Галлию» ввели в небольшую бухту, образовавшуюся во льдине, и экипаж сошел на берег. Де Амбрие велел приготовить сани, решив оценить обстановку. К тому же такая разминка была бы полезна и людям и собакам. Чтобы никого не обидеть, постановили бросить жребий, кому из матросов ехать – требовалось всего семь человек, не считая самого капитана и Ужиука, погонщика.

Жребий выпал Плюмовану, Маршатеру, Бигорно, Легерну, Гиньяру и Дюма.

Парижанин даже запрыгал от радости.

На сани погрузили съестные припасы на две недели: сухари, мясные консервы, чай, кофе, рыбу и спирт для светильников и конфорок. Все было тщательно завернуто в брезент и крепко увязано.

Собаки, радуясь предстоящей пробежке, весело повизгивали и сразу дали себя запрячь.

Наконец сани были готовы. На первых капитан водрузил флаг и подал сигнал трогаться. Это было первого июля.

Вместе с капитаном ехали доктор и Ужиук, затем Легерн, Ник, Дюма и, наконец, Плюмован, Констан Гиньяр и Курапье, по прозванию Маршатер. Собаки было заартачились, но Ужиук быстро приструнил их кнутом. Легерн и Плюмован последовали его примеру, и на всех трех санях воцарился порядок.

Из-за неровностей льда ехать было трудно.

Время от времени путники небрежно переговаривались.

– О-ля-ля, я бы лучше в ад отправился.

– Это еще почему? – наивно спросил Курапье, над которым вечно все потешались.

– Да ведь говорят же, что дорога в ад вымощена благими намерениями.

– Не понимаю.

– Ну ты и дурень! Уж по той дорожке наши сани шли бы гораздо легче, чем по этим растаявшим сугробам, лужам и острым льдинам.

– Э, да ты опять надо мной смеешься.

Доктор, услышав эту шутку, развеселился и обратился к капитану, хохотавшему от всей души;

– А парень бывает довольно остроумным, и его выходки с оригинальными сравнениями презабавны.

– С другой стороны, это очень ценное качество, которое прекрасно помогает поддерживать здоровый моральный дух нашей экспедиции,– сказал де Амбрие.

– Да уж кому это знать, как не мне. Задор и веселье – лучшее лекарство против мрачной безнадежности полярных ночей. Один остряк с таким темпераментом стоит целой аптеки.

Состояние дороги, по выражению парижанина, стало совершенно плачевным. На возвышенных частях, где было сухо, снег покрылся настом, что очень затрудняло путь. В низине, заполненной водой или скорее густой снежной грязью, люди проваливались в полурастаявшую жижу по колено, а собаки – по самое брюхо. Если бы не эскимосские сапоги, которые абсолютно не промокают, путешественникам пришлось бы идти в ледяной воде. В первый раз парижанин и его товарищи по достоинству оценили сани. До этого они думали, что собачьи упряжки предназначены только для того, чтобы «с ветерком» мчать путешественников сквозь снежные поля. Но в этот раз получилось совсем иначе. Люди, как и положено простым смертным, шли пешком, а собаки везли только снаряжение и продовольствие. Плюмован стал обозным солдатом, притом пешим. Вещь, не виданная даже в пехоте, к которой он, как настоящий морской волк, чувствовал некоторую жалость.

Понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что движение на санях дальше невозможно. Ледяные глыбы все более неправильной формы следовали одна за другой. На этом ледяном панцире встречались целые скалы, холмы, пригорки и миниатюрные ложбины. Человек, даже обладая ловкостью обезьяны или циркового клоуна, не смог бы удержать равновесие, сидя в санях. Сани с трудом преодолевали наклон в сорок пять градусов, на полной скорости съезжали вниз, наклоняясь вправо, затем попадали в какую-нибудь рытвину и клонились влево. Так и продвигались вперед, с трудом сохраняя равновесие и раскачиваясь все сильнее и сильнее. Когда собакам, высунув языки и напрягаясь из последних сил, не удавалось сдвинуть сани с места, людям приходилось толкать их сзади. Иногда нужно было удерживать повозки на покатом спуске, чтобы помешать скользить слишком быстро, или освобождать от лишнего груза, когда встречались слишком большие неровности. Бывало, что новичок-погонщик, зазевавшись, растягивался во весь рост, к великой радости своих товарищей, буквально через несколько мгновений становящихся жертвами подобного же несчастья. Эти падения были довольно безобидны, но нужно было остерегаться, чтобы не оказаться в воде. Лед далеко не везде был одинаково тверд и однороден. Замерзшая морская вода тонкой коркой покрывала предательские ямы, через которые дышали тюлени, и если путешественник был недостаточно осмотрителен, то в любой момент мог провалиться по пояс. Эти ледяные рытвины были очень коварны, почти ничто не указывало неопытному путешественнику на их присутствие. Нужно было мало-помалу учиться различать их подобно охотнику на уток, который безошибочно распознает коварную трясину болот. Вот почему странствование на санях гораздо опаснее осенью, чем зимой, тем более что в экспедиции было много новичков.

К счастью, очень помог большой опыт доктора, всегда готового ко всяким неожиданностям. Так что просчетов и ошибок, таких частых вначале, становилось все меньше. Несмотря на все трудности, караван продолжал двигаться вперед, держась южной стороны.

Все шло довольно сносно, лишь иногда кто-нибудь падал или слегка проваливался. Но вот Констан Гиньяр, человек, явно родившийся под несчастливой звездой и к тому же нормандец, как будто решил подтвердить роковое влияние своего светила.

С грехом пополам отряд медленно шел вперед. Время от времени капитан, по указанию Ужиука, поворачивался и кричал морякам, чтобы они избегали того или иного подозрительного объекта. Гиньяр, отстав на несколько шагов, чтобы достать табачку, взобрался на гребень, внезапно поскользнулся, упал и – бах! – уселся как раз посреди лужи. Шум падения и проклятья, которые его сопровождали, заставили Курапье и Плюмована обернуться.

– Господин решил принять ванну? – закричал парижанин, увидев барахтающегося в воде и отчаянно ругавшегося моряка.

– Это, наверное, твоя страсть – купаться при нуле градусов, а? Ну, хватайся за трос и вылезай!

Смущенный Констан Гиньяр, промокший до самых подмышек, трясясь и клацая зубами, наконец вылез.

– Черт возьми,– пробормотал он.– Вот так стирка! Я продрог до мозга костей.

– Стоп,– приказал капитан.– Ты промок, парень, нужно переодеться.

– О, спасибо, капитан, не стоит беспокоиться. На ходу высушусь. Не обращайте внимания, я просто был невнимателен и не заметил эту дыру.

Через минуту подбежал доктор.

– Разденьте этого храбреца,– сказал он резко,– и хорошенько по очереди разотрите. Он вспотел перед тем, как провалиться, и может произойти кровоизлияние. Быстрее! Спиртовку и кастрюлю со льдом!

Моряки принялись по очереди растирать Гиньяра, который уже освободился от одежды, ставшей твердой, как картон. Капитан вместе с Плюмованом растирали ему кожу, затем, после пяти минут усиленной гимнастики, несчастного малого засунули в меховой мешок.

Подогретая на спиртовке вода уже вскипела, доктор заварил чай, положив в кипяток щепотку заварки и добавив внушительную порцию рома.

– На-ка, выпей это,– сказал он моряку, у которого зубы стучали как кастаньеты.– На этот раз ты легко отделался, но на будущее не вздумай нырять, когда вспотел, поберегись!

Что касается нас, друзья, послушайте меня внимательно. Не прилагайте чрезмерных усилий при ходьбе, чтобы не вспотеть. Сейчас время года гораздо худшее, чем зима, особенно для новичков, которые слишком тепло одеваются. Они сильно перегреваются, потом быстро охлаждаются, рискуя схватить плеврит или ревматизм.

Если же с вами произойдет нечто подобное, отбросьте ложный стыд и делайте то, что я только что приказал вашему несчастному товарищу, который мог бы умереть здесь, прямо у вас на глазах, не приходя в сознание.

– Вот дьявольщина,– пробормотал про себя Плюмован,– я бы никогда не подумал, что человек может так быстро отбросить копыта. Оказывается, это еще хуже, чем солнечный удар на экваторе. Однако Гиньяр не такой уж хиляк!

Это происшествие задержало путешественников на два часа, за которые все успели неплохо позавтракать, и послужило хорошим уроком матросам, беззаботным и неосторожным, как большие дети.

Когда наступил вечер, точнее вечернее время, так как в эту пору года солнце здесь светит круглые сутки, капитан приказал поставить палатку. После сытного ужина матросы по трое улеглись в меховые спальные мешки. Капитан разместился вместе с доктором, а Ужиук растянулся прямо на льду.

В этот день они проделали десять миль и утром двинулись дальше. Все шло как нельзя лучше. Время года благоприятствовало путешественникам. Эскимос время от времени вылавливал из трещины тюленя, ловко действуя гарпуном, и тогда собак, к их великой радости, кормили свежим мясом.

На здоровье никто не жаловался. Только глаза болели от снега и солнца. Доктор распорядился выдать всем солнечные очки.

Восхищенный Плюмован, тотчас нацепив их на нос, пошел полюбоваться на себя в ближайшей луже, которую с успехом использовал вместо зеркала, и удовлетворенно объявил, что очки придают ему вид философа.

Затем новшество примерил Дюма. Загорелая кожа, борода веером и широкий нос делали повара просто великолепным. Парижанин не преминул заметить, что кок похож на марабу. А ужасно курносому Констану Гиньяру никак не удавалось надеть очки на свой короткий нос, что страшно развеселило Плюмована.

– Бедняга, твои очки нужно отправить в манеж.

– Это еще зачем?

– Чтобы научить их верховой езде. Они не умеют сидеть в седле, но ты их учи, не снимай даже ночью.

– Что-что?

– Нельзя их снимать, даже когда спишь, доктор так сказал.

– А!.. Эх, забавно смотреть сквозь них. Здорово! Как будто горы, а внизу зеленые луга.

– Я тут, кстати, вспомнил, как один нормандец – твой земляк, нацепил зеленые очки на барана.

– Ну, рассказывай!

– Чтоб мне провалиться, если я вру! Нормандец, хитрый плут, дал деревянных стружек несчастному животному, а тот их принял за траву!

Очки целый день подогревали остроумие неистощимого шутника. Все, исключая, естественно, капитана и доктора, получили свою порцию насмешек. Досталось и Ужиуку. Эскимос со своим пухлым, приплюснутым лицом, казалось, был просто создан для шуток. Очки уморительно смотрелись на его круглой физиономии. Плюмован, не долго думая, заявил, что гренландец напомнил ему парижскую консьержку, только дама, открывающая двери, была более бородата, чем эскимос.

В то время как матросы беззаботно шутили и смеялись, капитан оставался серьезным, Шесть дней исследований ничего не дали. В ледяном поле не было не только канала, но даже сколько-нибудь значительной трещины. Еще день пути – и придется возвращаться назад.

У де Амбрие оставалась единственная, но весьма зыбкая надежда. Между льдиной и землями, открытыми Локвудом, помощником Грили, должно быть свободное пространство. А до этих земель не больше двух – двух с половиной миль. Окажись там хоть узкая полоска воды, ее можно было бы без труда расширить до нужных размеров и провести судно.

Увы! Ничего подобного обнаружено не было! Там, где Локвуд нашел небольшой канал, теперь сплошь лежал лед. Напротив мыса Вильда в бинокль можно было рассмотреть памятный знак, поставленный Локвудом и его спутниками на месте последнего перехода к полюсу. Капитану захотелось увидеть его поближе, и через час все были там.

Но что самое поразительное – шагах в ста от знака стоял еще один, видимо недавно сооруженный из положенных одна на другую глыб каменного угля.

Де Амбрие нахмурился.

Опять Прегель!

Доктор и Ужиук нашли спрятанный между глыбами бокал, а в бокале пергамент, где по-немецки, по-французски и по-английски было написано: «Я, нижеподписавшийся, начальник германской полярной экспедиции поставил сей знак по случаю посещения мною сего места. Продолжаю свой путь и надеюсь поставить еще один знак в десяти милях на север.

Юлиус Прегель.

18 мая 1887 г.».

– Бедный Локвуд! – вскричал доктор.– Тупоголовый немец его перещеголял. И вы только подумайте, что пишет! Начальник экспедиции на Северный полюс!.. Как будто он уже побывал там! Издеваться над несчастным Локвудом!.. Грабить мертвого!..

– Успокойтесь, доктор. Мы пробьем дорогу сквозь лед и пройдем дальше немца! Не забудьте, Прегель вышел в море на год раньше нас, а опередил всего на пять недель, судя по дате на документе. Вполне возможно, что судно его сейчас еще только в Форт-Конжере… Впрочем, не будем строить предположений. Пора возвращаться. И как можно быстрее. На судне, наверное, волнуются из-за нашего долгого отсутствия.

Де Амбрие, чтобы быть уверенным, что лед на обоих берегах однороден, решил вернуться на корабль другой дорогой. Он высадил свою маленькую команду параллельно землям Локвуда. Моряки держались скал, не покидая ледника. Путь был гораздо тяжелее, чем раньше.

Так, французские исследователи, увидев в бинокль мыс Вашингтона, замеченный лейтенантом Грили, открыли фьорд, которому Грили дал имя несчастного командира «Жаннеты», и пошли вперед, огибая ледник с юга.

Итак, через тридцать шесть часов экспедиция будет закончена. Несмотря на туман и препятствия, которые встречались на каждом шагу, путешественники не боялись заблудиться, настолько капитан был уверен в правильности выбранного направления. Прошло двенадцать часов, потом еще двенадцать, в последний раз ставили палатку.

– Вперед, ребята, смелее! Цель близка.

Де Амбрие, обычно такой хладнокровный, выказывал явное нетерпение.

Доктор, которому была известна причина этой спешки, тоже подгонял матросов, служа им примером. Он ускорил шаги и, казалось, совсем забыл, что покрылся испариной, об опасности которой сам недавно предупреждал.

Это происходило четырнадцатого июля 6114 июля – национальный праздник Франции – День взятия Бастилии (14 июля 1789 г.).

– в национальный праздник французов. Капитан хотел сделать сюрприз своим товарищам. Бершу получил соответствующий приказ, на борту было уже все готово, дабы достойно отметить знаменательную дату: изысканные блюда, хорошее вино, ликеры, потом различные представления, подготовленные матросами, оставшимися на борту. Организация веселого, задорного праздника среди вечной мерзлоты, в основе которого лежал горячий патриотизм,– явление поистине уникальное.

Капитан все время ворчал на туман, скрывающий корабль, украшенный разноцветными флагами, к которому подходили все ближе и ближе. Собаки повернули свои острые морды на юго-восток и шумно вдыхали почти неуловимые запахи. Одна из них – Помпон – любимец парижанина, внезапно завыла, и словно эхо ей ответил отдаленный прерывистый лай. Внезапно вся свора принялась неистово лаять, к великому изумлению людей, не веривших своим ушам.

– Ба,– озадаченно заметил парижанин,– видно, это какой-то шутник веселится на корабле и передразнивает моих собачек.

– Ну, тише вы, окаянные! Вы бы должны знать, что это не ваши собратья. Есть, однако, с чего ошибиться. Если бы я хотел изобразить собаку, у меня вряд ли бы лучше получилось.

Как справедливо заметил Плюмован, имитация была настолько правдоподобной, что собаки ощетинились и глухо рычали. Можно было легко догадаться, что на собачьем языке это рычание означало отнюдь не «добро пожаловать».

И вдруг перед изумленными людьми появилась какая-то темная масса, призрачно выделявшаяся среди опаловой белизны осевшего пара. Можно было различить корпус корабля. Из груди матросов вырвалось глухое восклицание.

– Wer da? Кто там? – донеслось с корабля.

Де Амбрие вздрогнул.

– А вы кто?

– Корабль «Германия», из Бремена, капитан Вальтер.

– А я – капитан «Галлии», французского корабля.

– Милости просим, капитан.

– Я не к вам, извините… Мой корабль тут где-то поблизости, в тумане его не видно.

– «Галлия», капитан, стоит в трех кабельтовых южнее.

– Благодарю вас. Честь имею.

Французские матросы угрюмо молчали.

– Ну, что вы на это скажете? – спросил доктор.

– Скажу, что нисколько не удивлен.

– Я думаю, что у них навязчивая идея – опередить соперников, причем весьма странными способами.

– О да, так их опознавательный знак стоит на двести метров дальше, чем у Локвуда, а здесь их корабль расположен дальше к северу, чем наш.

– Ну, едва ли на двести метров. Это сущие пустяки. Мы наверстаем упущенное и легко обгоним их, я в этом твердо уверен.

– Но если придется зимовать, вам не кажется, что будет очень неприятно каждую минуту видеть наших победителей, у нас под носом зубоскалящих победителей, кичащихся своими смехотворными результатами.

– Но мы имеем своеобразную компенсацию. У нас есть великолепная якорная стоянка, чем они похвастаться не могут.

Последние слова доктора сопровождались громким радостным «Ура!». Показалась «Галлия». Как бы для того, чтобы увеличить всеобщую радость, появилось солнце, лучи которого наконец пробили туманную завесу, и перед восхищенными взглядами французов появилось расцвеченное флагами судно. Затем раздался новый крик: «Да здравствует капитан!»

Чтобы быстрее приступить к празднеству, вновь прибывшие, забыв об усталости, пошли переодеваться, и веселье началось. Сначала устроили настоящий пир, на котором присутствовало все начальство, причем командиры гуляли не меньше матросов. Потом стали произносить тосты за Французскую республику, за капитана, за покорение полюса. После еды на площадке, где стояло пианино, начался концерт. Сцена была более двух метров длиной с двойным занавесом. Начались выступления.

Лейтенант, господин Вассер, играл на пианино. Однако он был из тех виртуозов, которые останавливаются, открыв рот, не осмеливаясь из уважения к дисциплине возвысить голос, когда играет их начальник.

Колоссальный успех имел Плюмован. Он спел арию, которой был обязан своим прозвищем. Аплодировали изо всех сил, не боясь отбить огрубевшие от работы ладони, и ему пришлось три раза спеть знаменитый куплет из «Риголетто»:

Сердце красавиц склонно к измене И к перемене, как ветер в мае…

– Браво, парижанин, браво!

– Эй, Плюмован, да это же ты, это же твоя песня. Ты не говорил нам, что участвовал в знаменитой опере.

Прерванный таким образом, парижанин перешел на прозаический язык:

– Знаете, друзья, тут есть чем похвастаться. Вы мне напомнили прискорбный случай, который погубил мою драматическую карьеру.

– Расскажи!

– Как-то мне пришла в голову странная идея – пойти петь в Опере славного города Орлеана, и я должен был исполнять роль герцога, который поет 62...роль герцога, который поет «...плюм о ван...» – во французском варианте куплет начинается словами: «Come le plume an vent...», которые произносятся как «плюм о ван», отсюда и произошло прозвище «Плюмован». (Примеч. перев.) »…плюм о ван…». И в тот момент, когда я беру самые высокие ноты, сильный запах уксуса бьет в нос публике, и вот… я атакован целой бурей свистков. Черт, какая неудача! Вы, конечно, представляете, что на этом мой дебют закончился, к великой радости товарищей по театру, которые сильно завидовали моему успеху. Вот после этого меня и прозвали «Плюмован» в память о провале.

Прошло некоторое время. Из Орлеана я перебрался аж в Буэнос-Айрес, где и преуспел в том… что нашел директора, который «забыл» заплатить мне жалованье.

Однако надо было как-то жить. Я подвизался поваром, но, честно говоря, даже не умел почистить копченой селедки. И… оказался на улице. Пришлось стать цирюльником, но я так здорово брил моих клиентов, что после каждого сеанса они уходили с изрезанными ушами и носами. Ничего не оставалось, как сложить оружие. Я вернулся во Францию кочегаром на борту транспортного судна, чтобы оплатить свой проезд. Профессия мне понравилась, я проработал восемь лет и не раскаиваюсь, потому что сегодня имею честь работать под началом нашего славного капитана. Вот и вся моя история.

Излишне говорить, что рассказ удостоился не меньшей похвалы, чем ария. Концерт продолжался. Пели патриотические, сентиментальные и шутливые песни. Потом Дюма своим почти органным басом спел прованский романс, в котором никто ничего не понял, но зато аплодировали от всего сердца.

Затем началась стрельба по мишеням с довольно заманчивыми призами, среди которых особо выделялась пеньковая трубка. Призы подогревали пыл и азарт соперников. Дюма, обычно не принимавший участия в конкурсах, промазал, а парижанин, который не мог задеть ни одной фигурки в ярмарочном балагане, попал в самую точку. Он выиграл трубку и любезно подарил се бравому эльзасцу Фрицу Герману, который время от времени показывал кулак немецкому кораблю, стоявшему у края прибрежных льдов. Этот подарок немного успокоил храброго малого и заставил на время забыть о недавней ране. Накануне, видя, как пришла «Германия», он в гневе разбил свою фарфоровую трубку.

Позже Фриц предложил пойти перевернуть вверх дном злополучный корабль, «чтобы достойно закончить праздник».

– Не переворачивай ничего, мой дорогой,– мягко вмешался де Амбрие,– и наберись терпения в ожидании реванша.

– До этого еще далеко, капитан, а жизнь коротка…

– А мы начнем прямо завтра, и я уверен – победа будет за нами.

– Прекрасно, за победу! Конец первой части