Онлайн чтение книги Викинг. Бог возмездия God of Vengeance
Глава 3

Свейн греб, и весла чудом не ломались, сражаясь с водой. Сигурду и Аслаку удалось затащить Улафа в лодку; он лежал на дне, его борода и бринья блестели от воды, грудь вздымалась, точно кузнечные мехи. Сорли, тоже промокший до нитки, стоял, не в силах сдержать ярость; его борода топорщилась от ругательств, которые он отправлял в адрес Торварда, перед смертью успевшего выбросить его за борт. В глазах Сорли стояли слезы или соленая вода, и он проклинал брата за то, что тот лишил его права принять последний бой, – пинал ногами обшивку лодки, дергал себя за светлые косы и поносил Торварда. Но тот его уже не слышал. Сигурд даже не пытался успокоить брата, понимая, что Сорли находится в другой реальности, а не здесь и сейчас, и нужно просто оставить его в покое.

Ярл Харальд походил на человека, которого вытащили из погребального кургана и который еще чувствует аромат лучшего мяса Сехримнира и слышит голоса своих предков. Вцепившись побелевшими, скрюченными, точно когти, пальцами в борта, он не сводил глаз с бойни, бушевавшей в двух бросках копья от кормы лодки. Ярл так и не посмотрел на Сигурда, и это его радовало, хотя он прекрасно понимал, что отцовского гнева ему не избежать.

Люди ярла Рандвера издали крик ликования, означавший, что последний из воинов ярла Харальда мертв, зарублен на корабле своего господина, и его кровь течет по дубовым доскам, смешиваясь с кровью погибших раньше товарищей. У Сигурда возникло ощущение, будто он находится в открытом море во время страшной бури; голова у него кружилась, и мысли засасывал безжалостный водоворот.

– Мои сыновья, – пробормотал Харальд так тихо, что ни один волосок в его бороде не дрогнул. – Мои сыновья.

– Конунг нас предал, – прорычал Улаф; его волосы и бринья были перепачканы кровью, но он не обращал на это никакого внимания. – Вонючий кабан оставил нас умирать.

Сигурд вдруг сообразил, что сжимает копье с такой силой, что костяшки его пальцев, лежавших на вырезанных на древке рунах, побелели. Все внутри у него, будто превратилось в тяжелый жернов, и сердце отчаянно колотилось в груди, точно у зайца, увидевшего ястреба. Его братья Зигмунд и Торвард погибли. Непобедимый Слагфид, воин, внушавший животный страх своим врагам, чья похвальба проникала сквозь щели между балками «Дубового шлема», точно дым из очага, убит. Враги расправились со Стирбьёрном, отцом Свейна, а еще с Хаки, Гудродом и многими другими. Лучшие воины и слуги Харальда мертвы, их оружие, воинские кольца, кольчуги и шлемы сорваны с тел, а жалкая кучка оставшихся в живых мчится прочь от бойни, словно перья птицы, убитой лисой.

– «Олененок»! – крикнул Аслак. Сигурд посмотрел по направлению его вытянутой руки и увидел карви на некотором расстоянии от носа их лодки.

«Олененок» направлялся на юг, и Солмунд, его рулевой и капитан, мудро держался поближе к берегу, понимая, что начался отлив и люди ярла Рандвера не осмелятся последовать за ними, опасаясь, что потяжелевшие от добычи корабли налетят на скалы.

Улаф закричал, привлекая внимание карви, и Солмунд приказал гребцам перестать грести, дожидаясь, когда Свейн подведет лодочку к ним и все смогут перебраться с нее на «Олененка». Сигурд увидел облегчение на лицах тех, кто находился на борту, когда они поняли, что их ярл жив. А годи Асгот, чья борода покраснела от крови, обратил благодарность Одину за то, что он спас одно бревно, оставшееся на плаву, в этот день, закончившийся кровавой катастрофой.

Они бросили рыбачью лодку дрейфовать, а оставшиеся в живых воины, всего двадцать девять человек, гребли к берегу, смотрели на корабли в проливе Кармсунд или следили за камнями и рифами, чтобы старый Солмунд смог доставить их раненого ярла на юг, в Скуденесхавн. Сигурд вспомнил про Руну, но, когда посмотрел вверх, не увидел ее среди людей, стоявших на уступе, и Аслак сказал, что она, наверное, скачет домой, чтобы рассказать в деревне о том, что произошло.

– Нам не следовало оставлять ее там, – сказал Сигурд.

– А у нас был выбор? – резонно спросил Аслак.

И все же Сигурд надеялся, что Руна знает: их отец и Сорли живы, и, по крайней мере, часть воинов Скуденесхавна сумели избежать гибели от рук мятежников и предательства конунга и сейчас возвращаются домой.

– Мы им уже не интересны, – объявил Улаф, когда убедился, что враги не собираются их преследовать.

Он смотрел назад, в пролив, как человек на свою семью, собравшуюся на берегу, когда он сам отправляется на войну, так, будто одновременно хочет вернуться и уехать.

– С какой стати им гнаться за нами? – проговорил ярл Харальд. – Они захватили мои корабли, убили сыновей и лучшего воина. – В плече у него была рана от стрелы, но он, казалось, не обращал на нее внимания. – Они уничтожили меня, – пробормотал он.

– Бифлинди заплатит за свое предательство кровью, – сказал Сорли, закатав рукав рубахи, чтобы взглянуть на жуткий синяк, расползавшийся по левому предплечью. – Мы сдерем с него шкуру и отрежем яйца.

– И как мы это сделаем, мальчик? – спросил Харальд сквозь поджатые губы. – Мои братья по оружию мертвы, а я остался лишь с кучкой воинов, стариками и детьми.

Сигурд почувствовал боль от его слов и знал, что они, точно острые крюки, вонзились в гордость тех, кто сидел на веслах. Воины гребли, опустив головы, чтобы не встречаться глазами со своим ярлом и не видеть страдание на его лице. Харальд стоял у правого борта и смотрел на корабли, которые ему больше не принадлежали.

Вдалеке драккары конунга Горма снова направились на север, возвращаясь домой, в Авальдснес. Он сыграл свою роль, и, судя по всему, предоставил ярлу Рандверу забрать всю добычу.

– Один отвернулся от меня, – сказал Харальд и посмотрел на Асгота, стоявшего на коленях и разложившего перед собой руны. – Ты сказал, что я не должен был сегодня сражаться. Мне следовало тебя послушаться.

Асгот, поджав губы, изучал лежавшие перед ним камни, потом посмотрел на ярла пронзительными и черными, точно кремень, глазами.

– Одноглазый все еще здесь. Иначе тебя не было бы с нами, Харальд. Пролитая сегодня кровь – это первая капля, упавшая в ведро перед бурей. Один расставил фигуры на доске для игры в тафл и теперь потирает руки в предвкушении развлечения.

– Если Одноглазый хочет, чтобы я играл в его игру, ему следовало оставить мне больше людей, – прорычал Харальд.

Асгот приподнял одну бровь, услышав его слова, и начал собирать руны, чтобы снова их бросить.

***

Солнце, закрытое тучами, уже стояло на западе, когда они вошли в защищенные воды к востоку от южной окраины Кармёя и, обогнув перешеек, оказались в гавани Скуденесхавна. На пристани собралась огромная толпа; все хотела узнать, живы или погибли их мужчины. Сигурд позвал подругу матери и спросил, вернулась ли Руна домой раньше «Олененка». Услышав, что всё в порядке, он с облегчением вздохнул и шепотом поблагодарил богиню Фрейю.

Когда они причалили, Сигурд заметил радость в глазах матери, увидевшей Харальда, хотя она постаралась ее скрыть из уважения к женщинам, которые не нашли своих мужей и любимых на борту «Олененка». Впрочем, ярл не выглядел особенно счастливым от того, что остался жив. Он шагал с жестким, мрачным лицом, и все расступались, стараясь не оказаться у него на пути.

Сигурд видел, что чувство стыда давит на него сильнее великолепной бриньи и скользкого от крови шлема. Оно опутало ярла, точно липкое облако, заставив ссутулиться и прикрыть глаза, чтобы не смотреть на Гримхильду. В следующее мгновение она ударила его кулаком в грудь, по ее щекам потекли слезы, и Сигурд понял, что отец шепотом рассказал ей об их утрате, произнеся вслух то, о чем она уже и так догадалась. Харальд стоял, точно скала, пока Гримхильда колотила его кулаками по груди, ломая ногти о кольца бриньи, и так страшно кричала, что люди отворачивались. Потом Харальд прижал ее к себе, и железная кольчуга заглушила ее стоны, влившиеся в волну боли, прокатившейся по Скуденесхавну и поглотившей его жителей.

Сигурд крепко прижал Руну к груди, и Сорли остался стоять, точно одинокий камень, глядя на море и чаек, чьи жалобные вопли не могли сравниться с криками боли, наполнившими тихие сумерки, спустившиеся на «Олененка», качавшегося на волнах у причала.

Сигурд чувствовал, как дрожит Руна в его объятиях, словно корабль под сильными порывами ветра, и не мог найти слов, чтобы ее успокоить, когда к ним подошел Улаф и положил сильную руку на его плечо.

– Мы должны приготовиться, Сигурд. Внимательно следить за проливом. Спрятать серебро. – Его глаза были жесткими, как камень, зубы оскалены. – Высока вероятность, что ярл Рандвер заявится сюда, чтобы завершить начатое. По крайней мере, я на его месте поступил бы именно так.

Сигурд кивнул, радуясь любому делу, которое позволит ему уйти с причала.

– Может быть, сюда приплывет сам конунг, – предположил Свейн, смаргивая слезы и сжав челюсть, точно руку в лютый мороз.

– Какую бы роль Бифлинди ни играл в этом мерзком деле, – покачав головой, возразил Улаф, – ему не нужно, чтобы все увидели, как он напал на людей, которые принесли ему клятву верности. Если, конечно, он не хочет, чтобы все ярлы, имеющие корабли и владеющие копьями, усомнились в его слове отныне и до самого Рагнарёка. – Он сплюнул в траву. – Но овечье дерьмо Рандвер здесь обязательно появится – и станет убивать нас с улыбкой на лице. Так что мы должны быть готовы встретить его.

– Я выставлю часовых, – сказал Сигурд. – Если Рандвер приплывет сюда, мы прикончим урода на глазах у его людей.

Улаф кивнул, но без особой убежденности.

– Позаботься, чтобы на маяке был запас сухих дров, и найди самые громкие рога. Если Рандвер появится, я хочу, чтобы ты разбудил богов, парень. – Он поморщился. – При этих стонах и криках, в заливе может высадиться сто человек, и никто их не услышит.

Сигурд повернулся, собираясь отойти, но Улаф схватил его за руку и остановил.

– Выдай всем копья. Даже самым маленьким. Если сукин сын явится сюда, он придет, чтобы убивать. Не будет никаких условий или жалости.

Сигурд посмотрел на мать, которую по-прежнему обнимал ярл Харальд, и на группки женщин, оплакивавших своих родных.

«Пусть Рандвер придет, – подумал он, завернувшись в эту возможность, как в плащ. – Он убил Торварда и Зигмунда; пусть же придет, и мы напоим эту ночь кровью».

Потом Сигурд отвернулся и направился к юношам Скуденесхавна, чтобы сказать им, что только кровь, а не слезы, поможет им отомстить за смерть отцов. Свейн и Аслак шагали рядом с ним.

Сигурд расставил их по двое и трое на холмах над проливом и фьордом Скуденесхавна, а затем вместе со Свейном и Аслаком провел ночь на уступе, смотревшем на север, мимо лугов Хиллеслана, которые заросли сиявшими в сумерках лютиками. Полная темнота придет только через два месяца; значит, если сюда заявится боевой отряд, ему не удастся остаться незамеченным. Но ярл Рандвер и его люди не пришли этой ночью. Утром Сигурд вернулся в дом отца, и Улаф отправил смену на наблюдательный пост.

– Мне следовало пойти с вами. Все лучше, чем ночь здесь, – пробормотал Сорли в свой рог для меда, глядя на тлеющие в очаге угли.

Сигурд оглядел зал и увидел женщин, окутанных дымом и болью, и мужчин, оставшихся в живых, но потерявших друзей и гордость. Он сморгнул слезы, радуясь, что провел ночь на холме, а не в темном, наполненном горечью медовом зале.

– Где отец?

Сорли не отвел взгляда от дров в очаге, которые облизывало пламя и которые стали похожи на змей с чешуйчатой кожей, пульсирующей от жара, – серые, алые, снова серые.

– Где-то с Асготом, – сказал он. – Пытается распутать этот сложный узел.

Сорли так и не снял испачканную во время сражения бринью, и кровь врага на ее кольцах почернела. За спиной у него стояло также запятнанное кровью копье. Копье Сигурда лежало в тростнике рядом с ним, и его чистый наконечник и украшенная рунами рукоять будто потешались над ним из-за того, что он не находился рядом с братьями и не убил ни одного врага.

– Проклятый Торвард, – сорвалось с губ Сорли, словно злобное рычание пса, и его красивое лицо перестало быть привлекательным.

– Не говори плохо о брате, парень, – сказал Улаф, который жевал кусок хлеба и тоже смотрел на умирающий в очаге огонь, чьи языки каждому нашептывали свою собственную сагу.

– Не нужно мне говорить, что я должен делать, дядя, – сердито глядя на Улафа, заявил Сорли. – Он столкнул меня за борт, отнял честь – и вот теперь я сижу рядом с мальчишками, стариками и теми, кто бежал из боя.

Услышав его, воины с «Олененка» возмущенно заворчали, но никто не бросил Сорли вызов.

Улаф приподнял одну бровь, и в его горле возникло глухое рычание.

– Ты глупец, Сорли, – сказал он и махнул рукой рабу, чтобы тот наполнил его чашу. – Ты думаешь, Торвард хотел тебя опозорить?

Сорли водил указательным пальцем по правой ладони, стараясь расслабить мышцы, затекшие после того, как он сжимал в ней меч.

– Нет. Он пытался меня спасти, но это не его решение. Никто не давал ему права лишать меня места в сражении. Я стоял плечом к плечу с ним и Зигмундом, убивал врагов рядом с Слагфидом и стал бы героем саги о нем.

Сигурд оглянулся на скамью слева от кресла Харальда, под пожелтевшим медвежьим черепом, прибитом гвоздями к стене, – там всегда сидел Слагфид, и вот теперь его место опустело. Отец Слагфида убил медведя самым обычным столовым ножом, так говорили, – хотя парочка стариков принималась хихикать, когда мальчишки рассказывали эту историю.

– И люди Рандвера, которые видели, что меня втащили из воды в лодку Сигурда, точно глупую рыбину, будут думать, что я сам спрыгнул. Не сомневаюсь, что прямо сейчас они называют меня трусом.

– Ха! – вскричал Улаф. – Ты настолько самонадеян, что думаешь, будто они вообще о тебе говорят? Они слишком заняты подсчетом колец Слагфида, и каждый бахвалится, что именно он нанес ему смертельный удар. Что же до того, будто кто-то считает тебя рыбой, признаюсь, ты первая из всех, что я видел, которая так хорошо дышит, оказавшись на суше. Ты должен благодарить брата, что он поймал тебя. – Он кивком показал на Сигурда. – Сигурд и Торвард дали тебе то, что ты никогда не сможешь купить.

Сорли, который был пьян и устал, злобно ухмыльнувшись, провел рукой по губам.

– Ты о чем? Не нужно говорить загадками, дядя.

– Яйца Тора, мальчик, боги наградили тебя двумя порциями красоты, но оставили слишком много пустого места в голове. – Сорли отмахнулся от оскорбления и пробормотал какое-то проклятье, застрявшее в его золотой бороде, однако Улаф продолжал: – Ты бы погиб во время той кровавой бойни, так же, как ярл Харальд и я. Нас порубили бы на куски, ублюдок Рандвер помочился бы на наши трупы и заставил своего годи сотворить какое-нибудь мерзкое заклинание, чтобы мы никогда не увидели чертогов Одина. В лучшем случае тебе посвятили бы половину строчки в саге про Слагфида. Может, целую строчку в песне про твоего отца, если б скальд страдал от жажды, а твои родные находились поблизости. – Сорли совсем не понравились его слова, но он не стал возражать и молча повернулся к умирающему огню, хранившему свои секреты. – Твои братья преподнесли тебе ценный дар – месть. Или, по крайней мере, шанс поквитаться с нашими врагами.

Улаф произнес эти слова достаточно громко, чтобы его услышали все в зале, и Сигурд почувствовал, как люди стали поднимать головы, понял, что их боль не мешает им увидеть вдохновляющую надежду отплатить врагу за унижение и гибель родных. Свейн сидел немного в стороне, и его ярость напоминала погребальный костер. Рядом с ним лежал один из старых щитов отца, первый шлем Стирбьёрна и его боевой топор. И никого не удивило, что юный великан взял боевое снаряжение отца.

– Кто пустит Рандверу кровь, если не мы? Даже Харальд знает, что это ложка меда в кислом эле, хотя продолжает страдать от ущемленной гордости и не готов признать, что Сигурд заслужил кольцо на предплечье.

– Торвард и Зигмунд хотели бы, чтобы мы выпустили Рандверу кишки, брат, – сказал Сигурд. – И конунгу Горму за его предательство.

Сорли поднял голову и впился голубыми глазами в глаза Сигурда.

– В таком случае, ты больше не будешь наблюдать за происходящим с берега, братишка. Ты займешь место в «стене щитов», и мы вместе накормим воронов.

Сигурд кивнул, чувствуя на себя взгляды всех, кто был в зале, – не просто взгляды, а ожидания; ведь он видел, как накануне погибли два его брата, и они требовали отмщения.

– Хорошо, – проговорил Улаф, который жевал свою бороду, задумчиво кивая самому себе. – Проклятый туман начинает рассеиваться.

Но, прежде чем кто-то из них успел ответить, на пороге зала появился какой-то человек. Свет падал на него со спины, и лицо оставалось в тени, но Сигурд понял, что это Солмунд – по бронзовой броши, скреплявшей плащ: два конца разломанного кольца, изображавшие корму и нос корабля.

– Улаф! Ты здесь, Улаф? – Голос капитана «Олененка» прозвучал напряженно, и Сигурд положил руку на древко копья.

– Я здесь, приятель. Что случилось? – прорычал Улаф, поднес кружку к губам и осушил ее.

– Тебе лучше пойти со мной и посмотреть самому, – ответил Солмунд, повернулся и исчез так же быстро, как появился.

Сигурд и все остальные поспешили за Улафом и вышли наружу, щурясь от яркого утреннего света, заливавшего холм и дома вокруг него и отражавшегося от ровной поверхности моря к югу и востоку.

– Люди Бифлинди, – буквально выплюнул Свейн, и Сигурд почувствовал, как внутри у него все сжимается от мысли о предстоящем насилии.

– Бьюсь об заклад, они явились, чтобы успокоить бурю, – сказал Улаф, когда они направились в сторону чужаков, которые уже разговаривали с ярлом Харальдом и Асготом.

Показательным было то, что Харальд не пригласил их в свой дом, что будет принято конунгом Гормом как оскорбление. Впрочем, время для подобных любезностей прошло.

– Эти люди принесли послание из Авальдснеса, Улаф, – сказал Харальд, не поворачиваясь к тем, кто к ним подошел. – Они говорят, что конунг потрясен жестоким испытанием, которое выпало на нашу долю вчера в проливе.

Улаф что-то пробормотал. Один из людей Горма повернулся и с уважением ему кивнул, потому что Улафа знали все.

– Сердце конунга разбито из-за гибели его подданных из Скуденесхавна и сыновей ярла Харальда, Зигмунда и Торварда, хотя он с радостью узнал, что Сорли сумел спастись, спрыгнув за борт.

– Задница Фригг! – вскричал Сорли, взглянув на Улафа, но Харальд не позволил ему продолжать, подняв вверх руку.

Он держался так, будто не получил никаких ранений накануне и не собирался показывать слабость перед людьми Бифлинди.

Возможно, посланец конунга пришел для разговора, но одет он был для сражения, в бринью и шлем, а лицо со светлой бородой раскраснелось под взглядами мужчин и женщин, и даже детей Скуденесхавна, собравшихся вокруг него и его смущенного спутника.

– Конунга удивило то, что произошло вчера, не меньше вашего, ярл Харальд, – заверил посланник, который повернулся, взглянул на Улафа, и снова на Харальда. – Двоих из его капитанов подкупил мятежник Рандвер, и мы не знали, что они атакуют ваши корабли, пока не стало слишком поздно.

– Слишком поздно? – вскричал Улаф. – Мы сражались с вонючими псами до тех пор, пока не затупились наши клинки, однако конунг все равно не пришел к нам на помощь!

– Мы обменивались стрелами с другими кораблями ярла Рандвера, – продолжал посланник, не обращая внимания на оскорбления, которые швыряли в него жители Скуденесхавна, точно камни в трясину.

Не вызывало сомнений, что его спутнику не поручали ничего говорить; он был здесь, чтобы принять на себя ярость, направленную на них, на случай, если посланник испугается и проглотит язык.

– Конунг посчитал разумным сначала разобраться с угрозой в свой адрес, поскольку вряд ли он смог бы вам помочь, если б его нашпиговали стрелами, – тем не менее вмешался он. – По правде говоря, мы были удивлены, когда увидели, что вы терпите поражение. Мы полагали, что вы сумеете продержаться дольше и дадите нам возможность отправить к вам на выручку наши корабли.

Он прекрасно понимал, что ступил на тонкий лед. Такое поведение говорило о том, что он храбрый человек, и это, возможно, спасло ему жизнь.

– Дерьмо, – заявил Улаф.

– Мои воины отправились в чертоги Одина, а предатели живут и дышат, – сказал Харальд.

Посланцы Бифлинди не поняли, кого он имел в виду, – конунга, ярла Рандвера или двух капитанов, которые, по словам Бифлинди, продались Рандверу.

– Вы говорите, что конунг не нарушил клятву верности, которую мы ему принесли. Однако эта клятва лишила меня двух кораблей и множества воинов.

Несмотря на сомнение, что ему удастся покинуть Скуденесхавн живым, посланник Бифлинди был достаточно умен, чтобы признать правоту Харальда, и с мрачным видом кивнул.

– Конунг готов заплатить за вашу верность… и мужество, которое вы вчера показали, – сказал он, кивнув в сторону моря. – Вы получите рог серебра за каждого погибшего воина, и два корабля, принадлежащих конунгу.

Харальд пропустил бороду между большим и указательным пальцами и посмотрел на посланника, как ястреб на мышь.

– Более того, он отправил серебро предателю Рандверу, – продолжал тот, – чтобы выкупить тела ваших людей. Конунг приглашает вас в Авальдснес, чтобы вы могли получить вергельд, услышать из его уст, что он дарит вам корабли, и забрать ваших погибших героев, чтобы вы могли вернуть их родным и оказать им почести, которые они заслужили.

Его слова обрадовали некоторых из собравшихся на берегу вдов, и они перестали поносить посланника, который продолжал:

– Вы также снова принесете друг другу клятвы верности, чтобы между вами не осталось непонимания. А затем составите план, как покончить с ярлом Рандвером. Предателя нужно убить до того, как он сумел развить свой успех.

– Это мерзко пахнет, – сказал воин по имени Асбьёрн.

Он не участвовал в сражении накануне, потому что из-за какой-то болезни его правая рука превратилась в клешню. И, хотя неплохо сражался левой, он не мог держать щит и потому был бесполезен для «стены щитов».

– Я считаю, что им нужно перерезать глотки и бросить их в море.

Посланники конунга Горма переглянулись и одновременно положили руки на рукояти мечей, потому что, хотя они и были вооружены, в Скуденесхавне хватило бы людей, чтобы прикончить их без малейших проблем. Однако лучшие воины деревни, заслужившие серебро своего ярла подвигами, погибли. Такие, как Слагфид и Стирбьёрн, Торальд и Хаки, были мертвы, и это знание висело на шее Харальда, точно мельничный жернов.

– Убей их, Харальд, – сказал Асбьёрн.

– Попридержи язык, Асбьёрн, – рявкнул ярл и одновременно бросил взгляд на Сорли, требуя, чтобы тот держал себя в руках.

Что еще мог он сделать, как не повиноваться и отправиться к конунгу согласно приказу?

– Мы придем за нашими мертвыми товарищами, – сказал Харальд. – Завтра, чтобы похоронить их или предать огню, прежде чем они начали вонять. Что же до рога, чтобы отмерять вергельд, я прихвачу свой собственный, так что вашему конунгу следует позаботиться о том, чтобы серебра хватило.

Посланник никак не отреагировал на слова «вашему конунгу» – и поступил мудро. Вместо этого он вежливо поклонился и зашагал прочь, и его молчаливый спутник, точно дурной запах, последовал за ним.

Когда они, сев на своих лошадей, проезжали в ворота низкого палисада, Улаф посмотрел на Харальда, и тот приподнял одну бровь.

– Итак, мы отправимся в Авальдснес, чтобы угодить в кучу дерьма, которую Рандвер вывалил на его очаг?

– Разве у нас есть выбор? – спросил Харальд. – Давай, дядя, я готов выслушать любые другие предложения.

На лице Улафа под кустистой бородой застыло выражение капитана, увидевшего серые камни, слабый прилив и команду новичков.

– Это собачье дерьмо конунг Горм с удовольствием наблюдал, как нас убивали, пока он находился в безопасности. Вполне возможно, что он сам отправил те два корабля, чтобы помочь Рандверу прикончить нас. А теперь мы должны снять портки и нагнуться перед ним?

– Лучше отправиться туда с оружием, приготовившись к схватке, чем следующие пять лет спать с одним открытым глазом, опасаясь что нас сожгут заживо в собственном доме, и балки «Дубового шлема» раздавят наших жен и дочерей. Конунг Горм, или Рандвер, или оба сразу могут привести сюда свои корабли и достаточно воинов с копьями – и быстро с нами покончить, даже если мы будем знать, что они явились.

Его слова были встречены одобрительными криками, потому что никто не желает дурной смерти, той, что подбирается сзади.

– Я не хочу, чтобы мне перерезали горло в моей собственной постели, – сказал Асбьёрн.

– А я не позволю никому убить мою жену и детей и трахать моих слуг, пока я могу дышать, – заявил другой, по имени Фроти, и прикоснулся к молоту Тора, висевшему у него на шее.

– Давайте отправимся к конунгу и посмотрим ему в глаза, гордо выпрямив спины, готовые сражаться, – сказал ярл Харальд. – Очень скоро мы узнаем, где закончится нить этого клубка.

– В луже крови она заканчивается, господин, – ухмыльнувшись, заявил Асгот, который сидел на ближайшем бугре и перебирал руками внутренности кошки.

Он был полностью обнажен, и его жилистое тело являло собой переплетение шрамов и диковинных фигур, нарисованных на коже, а руки покраснели от крови мертвого животного. Харальд повернулся и посмотрел на него, прикрыв рукой глаза от ослепительного сияния солнца.

– Эта лужа крови находится в Авальдснесе? – спросил он.

Сигурд знал, что его отцу далеко не всегда нравится то, что говорит его годи, но он к нему прислушивался. И все остальные тоже. Сейчас они повернулись к маленькому холмику; женщины щурили заплывшие, наполненные болью глаза, спасаясь от сияния первого рассвета их вдовства. Асгот поднял что-то пурпурное и блестящее двумя пальцами, поднес к губам и сердито сказал, обращаясь к своему ярлу:

– Нет, господин. Я вижу огонь в Авальдснесе, но не кровь.

– Может быть, это погребальные костры, – предположил Сорли. – Мы убили много людей ярла Рандвера и кое-кого из тех, кто служил конунгу.

Харальд почесал подбородок, заросший бородой, и нахмурился, точно залив Скуденесхавна во время первых порывов северного ветра.

– Значит, ты думаешь, что нам следует туда отправиться и выслушать, что скажет Бифлинди?

– С медведем правильнее сразиться, чем поворачиваться к нему спиной, – ответил Асгот, и даже Улаф, похоже, с ним согласился, поскольку коротко кивнул.

– Тогда мы должны подготовиться, – сказал он. – Решить, кто останется, а кто пойдет к конунгу. Мы же не хотим вернуться и обнаружить, что рабы сбежали, прихватив с собой наше серебро.

– Или же сюда заявился Рандвер, – добавил Фроти.

Улаф взглянул на своего ярла, но Харальд смотрел на море, и его мысли блуждали где-то далеко. Может быть, он надеялся увидеть, как в гавань входит «Рейнен» или «Морской орел», как весла взмывают в воздух, словно крылья, а Слагфид, Торвард и Зигмунд стоят на носу «Рейнена» и громкими голосами рассказывают историю о своей чудесной победе тем, кто собрался на берегу… Сигурд никогда не видел отца таким, и ему это совсем не понравилось.

– Сегодня вечером приходите в медовый зал, ярл выберет, кто войдет в его отряд, – объявил Улаф.

– А что нам делать сейчас? – спросила Герхильда, вдова Аги.

На ее лице застыло мрачное выражение, но все слезы она выплакала дома, подальше от посторонних глаз.

– Собирайте камни, – сказал Харальд, продолжая смотреть на залив. – И дерево. Мы похороним моих людей в каменном корабле. Они пали, сражаясь плечом к плечу, и должны вместе войти в чертоги Одина.

– А дерево? – спросил Асбьёрн, который вытащил вошь из бороды и раздавил ее между указательным и большим пальцами.

После его слов воцарилась мертвая тишина; все смотрели на ярла, лицо которого напоминало гранитную скалу.

– Я сожгу своих сыновей, – ответил он, все еще надеясь увидеть корабли, которые никогда не придут в родную гавань.

***

В «Дубовом шлеме» не звучали песни и похвальба, никто не устраивал перебранок или драк, никто не возился в темных углах. Но пили все – мед тек рекой, кубки и чаши не пустели ни на мгновение. Впрочем, радости не было, и Сигурд подумал, что это очень похоже на Хеорот, чертог Хротгара, окутанный горем после хаоса, устроенного Гренделем. Казалось, все жители Скуденесхавна собрались в медовом зале ярла Харальда, все, кроме нескольких мужчин и юношей, находившихся на маяке на холме к востоку. Дышать внутри было практически нечем, и все скамьи вдоль стен скрипели под тяжестью людей, забравшихся на них, чтобы лучше видеть происходящее.

Сигурд пробился сквозь толпу и оказался перед отцом и Улафом, которые тоже стояли на скамьях в своих лучших рубахах и плащах, скрепленных брошами, с воинскими кольцами на предплечьях. Харальд даже надел на шею торк ярла – переплетенные полоски серебра, – чтобы внушить своим людям уверенность и напомнить, что о них заботится могучий воин.

Однако отсутствие стольких знакомых лиц, стольких храбрых воинов, чьи голоса уже никогда не наполнят этот зал, не осталось ни для кого незамеченным. За один день Скуденесхавн потерял пятьдесят двух мужчин; их места заняли жены и сыновья, которые смотрели на своего ярла, надеясь, что он сумеет хоть что-то спасти после страшной катастрофы, убедит их, что с ними все будет хорошо.

И тем не менее, хотя ярл Харальд и был великим воином, сейчас он превратился в волка без стаи. У него еще остались мужчины, которых он мог призвать, сильные и храбрые; но без своего первого бойца и двух старших сыновей, лучших воинов и потерянных кораблей он лишился прежнего влияния в Хаугаланде. И никакого серебра не хватило бы, чтобы прогнать мрак, воцарившийся в темном зале.

– Сколько? – спросил Свейн, дохнув ароматом меда в ухо Сигурда.

– Пятнадцать, – ответил Сигурд, который собрал всех, кого назвал его отец, и сохранил в памяти их имена, точно серебро в сундуке.

Он мог без колебаний повторить их все, хотя список, по его мнению, был неполным, поскольку он не нашел в нем своего имени.

– Фроти, Агнар, – продолжал Харальд, перекрыв шум голосов.

Оба подняли руки; этого было достаточно, чтобы они поняли, что от них требуется и какая честь им оказана, хотя Сорли пробормотал, что достаточно иметь копье и щит, чтобы тебя вызвали.

– Асбьёрн. Ты где? – Харальд кивнул, когда нашел Асбьёрна в толпе. – Ты тоже с нами.

Сигурд увидел, как в бороде Асбьёрна расплылась улыбка, когда тот взъерошил волосы своего сына; увидел он и гордость в глазах мальчика, и страх на лице его матери.

– Ты готов взять с собой Асбьёрна, у которого одна рука, а меня – нет? – спросил Сигурд, и его голос пронесся по залу, подобный килю корабля, разрезающему темную воду.

Кто-то громко выдохнул, зазвучали тихие голоса. До сих пор никто не осмелился прервать ярла, не говоря уже о том, что Сигурд нанес серьезное оскорбление Асбьёрну. Лицо Харальда, и без того темное, точно два смешавшихся течения, теперь обещало настоящую бурю.

– Асбьёрн сражался рядом со мной, когда ты был всего лишь зудом в моих чреслах, мальчик, – сказал Харальд.

Кое-кто в зале рассмеялся, но таких было немного.

– Однако именно я спас твою жизнь в сражении с ярлом Рандвером, – заявил Сигурд. – Остальные твои люди были слишком заняты тем, что умирали под ударами врага.

– Попридержи язык, Сигурд, – проворчал сидевший рядом с ним Свейн, когда медовый зал «Дубового шлема» наполнился темным ветром, поднятым столь позорным выпадом.

Глаза Харальда превратились в сверкающие наконечники копий, а сидевший рядом с ним Улаф только качал головой. Однако Сигурд выдержал взгляд отца и приготовился стоять на своем и дальше.

– Уйди, Сигурд, прежде чем ты произнесешь слова, которые нельзя будет взять назад, – пророкотал Улаф, кивнув в сторону двери. – Сейчас не самое подходящее время.

И тут Сорли повернулся к отцу и Улафу.

– Если сейчас неподходящее время, то когда наступит подходящее? – спросил он, и глаза Харальда вылезли из орбит от наглости сыновей, выступивших против него в его собственном доме, перед его воинами. – Оглянись по сторонам, отец. Что ты видишь? Лично я вижу овец, которые ждут, когда придет волк. Вижу стариков и детей там, где всего два дня назад стояли могучие и храбрые воины. Сражение с Рандвером привело к тому, что наши ряды сильно поредели, и мы присоединились бы к нашим братьям, если б не Сигурд. – Он не сдержался и кивнул Улафу. – Мой брат дал нам шанс отплатить кровью за пролитую кровь. Но сначала мы должны показать конунгу, что у нас все еще острые зубы. Пусть он знает, что у тебя осталось двое сильных сыновей, и они прикрывают тебе спину. Мы войдем в Авальдснес, как боги войны, и у Бифлинди не останется выбора, кроме как заплатить вергельд, который он нам должен. Иначе его ждет жестокая схватка.

– Сигурд всего лишь один человек, – возразил Харальд.

– Верно. Но еще он воин, – сказал Сорли, только сейчас посмотрев брату в глаза. – Все в нем говорит об этом – так же четко и ясно, как если б он был одет в сверкающую бринью. Если и существует человек, который может заставить богов увидеть, что происходит, так это мой брат.

Сигурд взглянул на Руну и понял, что она рассказала Сорли про ворона, чье предупреждение они услышали, когда с утеса наблюдали за сражением на море. Сестра покраснела и отвернулась.

– И он сумел посадить меня на задницу, – признал Улаф, приподняв одну бровь, и в кустистых зарослях его бороды появился намек на улыбку. – А на такое способен только тот, к кому благоволят боги.

Харальд взглянул на Гримхильду, и Сигурд увидел, как мать едва заметно покачала головой. Тогда ярл повернулся к годи, который до этого мгновения помалкивал.

– Что скажешь, Асгот? Сорли не слишком умен, но в том, что касается Сигурда, он часто оказывается прав.

Асгот вплел в волосы новые косточки – видимо, кошки, внутренности которой перебирал утром.

– Парень пользуется благосклонностью Одина. Именно наш Отец послал того ворона предупредить Сигурда, что вы потерпите поражение в проливе. И в нем достаточно мудрости асов, чтобы услышать голос птицы и понять, что она хотела сказать. Я не ярл, и это не мое решение, но я взял бы его в Авальдснес.

Ярл поморщился, но кивнул, и в «Дубовом шлеме» зазвучали голоса, обсуждавшие, что правильно, а что нет.

Харальд довольно долго чесал бороду и жевал нижнюю губу, но, в конце концов, поднял руку, призывая всех к тишине.

– Сигурд пойдет с нами, – объявил он. – А также Финн Ингварссон и Орн Клювонос.

Свейн хлопнул Сигурда по плечу, и тот кивнул Сорли, который пожал плечами, как будто хотел сказать, что говорил исключительно из соображений здравого смысла, хотя такое случалось с ним крайне редко.

Харальд снова поднял руку, чтобы остановить разговоры.

– Улаф отправится в пограничные деревни, чтобы собрать мужчин, умеющих владеть копьем, а также рассказать бондам и лендерманам, что произошло. Он посмотрит, как обстоят дела у ярла Лейкнира из Тюсвара и ярла Арнштайна Худобрюха из Букна. Он уже выбрал тех, кто войдет в его отряд, и вы скоро узнаете их имена.

Свейну предстояло отправиться с Улафом, но он пока этого не знал.

– Тем, кто останется здесь, тоже не придется отдыхать, – сказал Улаф. – Пока наши люди будут распускать перья перед конунгом Гормом, вы должны держать ваши копья направленными на восток, на случай если ярл Рандвер осмелится напасть на нас здесь. Держите глаза открытыми и следите, чтобы дрова были сырыми, – добавил он и хлопнул по одному из мощных столбов, поддерживавших крышу. – Молодняк должен изо всех сил учиться владеть копьем и щитом, потому что мы собираем новую боевую дружину, в которой найдется место для каждого, кто сумеет доказать, что от него больше пользы в «стене щитов», чем в свинарнике.

Его слова встретил дружный хор голосов, когда совсем молодые парни, даже те, что недавно лишились отцов, увидели шанс стать мужчинами и хускерлами, воинами Харальда. Сердце отчаянно билось в груди Сигурда, наполняя его радостью от того, как все сложилось, хотя в ней был привкус горечи, потому что к изменениям в его судьбе привел погребальный курган братьев, который пока еще даже не успели возвести.

Но он дал себе слово, что будет достоин оказанной ему чести. Он встанет рядом с Сорли и отцом и покажет конунгу Горму, что воины Скуденесхавна еще не сдались. Они отомстят за гибель своих героев, и скальды, такие как Хагал Песнь Ворона, будут слагать о них истории, чтобы пропеть их тем, кто пока еще лежит в своих колыбелях.

– Если парень отправится с тобой, он должен выглядеть соответствующим образом, Харальд, – сказал Улаф, поджав губы и почесывая щеку.

Ярл с трудом удержался от улыбки.

– Он и вправду посадил тебя на задницу, дядя, – проговорил он, расстегивая толстыми пальцами кольцо у себя на руке – то самое, которое предложил в качестве приза вечером перед сражением. – Если лягнешь по яйцам конунга Горма, получишь еще одно, – заявил он, снял кольцо и бросил его своему младшему сыну.

Сигурд его поймал, мгновение подержал в руке, оценивая вес, и надел на левое предплечье.

Он отправится в Авальдснес.