Онлайн чтение книги Назло громам In Spite of Thunder
Глава 19

Двумя ночами позже в ресторане под названием «Отель дю Рон» на улице Станд четверо посетителей заканчивали обед. Они сидели в одном из тех укромных кабинетов, где так замечательно готовят цыплят прямо на открытом огне, а если вы к тому же привилегированный посетитель, да еще если и ночь довольно теплая, вас посадят близко к огню, отчего у вас просто закружится голова.

Однако ночью в понедельник, 13 августа, похолодало. Доктор Фелл, Одри Пейдж, Брайан Иннес и сэр Джералд Хатауэй пребывали в подавленном настроении, под стать вечеру. На столе перед ними стояли кофе и бренди.

— Сэр Джералд, вы по-прежнему считаете, — спросил доктор Фелл, — что расследование криминальных случаев — приятное времяпрепровождение?

— Откровенно говоря, — раскуривая сигару, ответил Хатауэй, имевший сегодня не самый цветущий вид, — откровенно говоря — нет.

Брайан довольно нерешительно взглянул на Одри.

— Но Филип Ферье? — недоверчиво произнес он. — Филип Ферье?!

— Думаете, он не мог этого сделать? — спросил доктор Фелл. — Он — сын Десмонда Ферье. Поверьте мне, этот молодой человек, который жаловался на то, что не понимает артистов, в каком-то смысле оказался гораздо лучшим артистом, чем любой из вас.

— Что с ним будет? — поинтересовалась Одри, не поднимая глаз.

— Пожизненное заключение, — отозвался Брайан. — Как я уже говорил его отцу, в кантоне Женева в настоящий момент нет смертной казни за убийство.

— Погодите! — раздраженно воскликнул Хатауэй. — Я готов проглотить обиду, если вы так настаиваете, но хочу ясности. Его отец знал, что он виновен?

Доктор Фелл приподнял голову над пенковой трубкой, которую раскуривал.

— Нет, черт возьми! Но его отец страшно боялся этого, и боялся с того самого момента, как начались отношения между его сыном и женой. Когда он наконец понял, что его сын — прирожденный убийца, было уже слишком поздно. Убийство было совершено, а дело передано из любительских рук (моих), которые Десмонд Ферье мог контролировать, в руки полиции, и ему оставалось лишь постараться как-то его замять. Таким образом (и вы в этом убедитесь) по невероятной иронии судьбы он вынужден был играть роль, которую ему чаще всего приходилось исполнять на сцене, но это, разумеется, не доставляло ему совершенно никакого удовольствия. На самом деле это еще мягко сказано. Бывали дни, когда Десмонд находился на грани помешательства. Если попытаться объяснить…

Хатауэй легонько стукнул по столу рукой.

— Прошу вас, объясните! — попросил он. — Объясните все с самого начала.

Отблески пламени плясали на потолке. Доктор Фелл, лохматая фигура которого казалась странной и даже немного безумной, к своему удовлетворению наконец раскурил трубку и выдохнул дым, что-то бормоча про себя.

— Ну что ж, сначала так сначала, — согласился он. — Месяц назад Десмонд Ферье специально приехал в Лондон, чтобы встретиться со мной, и попросил меня прибыть в Женеву. Он говорил, что страшно обеспокоен, рассказал мне историю, произошедшую с его женой в Берхтесгадене семнадцать лет назад, а потом в свойственном ему шутливом тоне (чтобы в случае необходимости отказаться от своих слов) намекнул на то, что его жена якобы хочет его отравить.

— Но ведь на самом деле Ферье так не думал, не так ли? — спросил Брайан. — Помнится, вы прямо сказали ему, что он сам не верит в то, что говорит.

— Погодите! — остановил его доктор Фелл. — Если позволите, я продолжу последовательно излагать события, чтобы все стало ясно. — И он снова задумчиво затянулся трубкой. — Даже для таких слепых глаз и глухих ушей, как мои, было совершенно очевидно, что его волновала ситуация, сложившаяся в его семье. Он не говорил всей правды — по какой-то неведомой мне причине явно кого-то защищал. Как вам известно, несколько лет назад я, благодаря информации сэра Джералда, изучал случай, произошедший в Берхтесгадене…

— Вот еще! — откликнулся Хатауэй.

— Как стало известно позже, в то самое время, когда Десмонд Ферье приезжал ко мне в Лондон, миссис Ферье взялась доказывать свою невиновность в берхтесгаденском деле. Для этого она пригласила к себе мисс Кэтфорд и сэра Джералда. Но также пригласила и вас, мисс Пейдж, — спрашивается, зачем? Итак, мне предстояло разобраться в этой непростой и странной истории, рассказанной Десмондом Ферье. Что именно так огорчало и тревожило его в собственной семье? Было очевидно, что тот, кого он так стремится защитить, вовсе не миссис Ферье. Наоборот, он намеренно намекал, что жена грозится его отравить, и даже не пытался скрыть какие-либо факты, касающиеся ее жизни, за исключением одного: он не сказал мне, что до брака с ним Ева Ферье уже дважды была замужем. А когда я обнаружил некоторые сведения об этих двух мужьях…

Доктор Фелл смущенно замолчал, и Одри тут же набросилась на него с вопросами:

— Не могли бы вы объяснить, доктор, почему вы придаете такое большое значение этим двум мужьям? Не потому ли, что оба они умерли насильственной смертью?

— Нет, — ответил доктор Фелл. — Этот факт, безусловно, важен, однако не менее важно показать, как развивались события. Красивые женщины, так сказать, профессиональные чаровницы, а особенно такого чрезмерно невротического типа, как Ева Ферье, склонны привлекать подобных же мужчин. Им нравится существовать в атмосфере волнений, тревог и даже насилия.

С другой стороны, их не следует считать потенциальными убийцами. Еву Ферье нельзя обвинить в том, что ее первый муж, химик-аналитик с неустойчивой психикой, покончил с собой после их развода, а смерть в бою второго ее мужа, летчика-истребителя, была обычным военным эпизодом. В данном случае меня интересовал другой факт…

— Какой другой факт? — настаивала Одри. — Что именно вас интересовало?

— Каждый из двух предыдущих мужей Евы, — ответил доктор Фелл, — был моложе ее.

— Моложе?

— Ох… кхм… да! Кстати, второй муж, который, как я слышал, был самой большой любовью в ее жизни, был намного моложе Евы.

Во второй раз она вышла замуж в 1937 году. В это время (даже если она и была старше, чем утверждала) ей было лет двадцать пять — двадцать шесть. Через два года разразилась война, и муж Евы вступил в военно-воздушные силы Великобритании, стал летчиком-истребителем. Обратите внимание: через два года! Я, может быть, и не стал бы так углубляться, если бы в дальнейшем не обнаружились реальные даты. Если бы «большая любовь» Евы был одного с ней возраста или даже старше, то разве могли его принять на службу и обучать специальности летчика-истребителя, то есть специальности, для которой двадцативосьмилетние люди считаются стариками?

Позже я узнал, что, когда они поженились, ему было девятнадцать. Если я хитрил и не рассказывал всего, что знал, — доктор взглянул на Брайана, — то только потому, что мне приходилось с величайшей осторожностью расспрашивать Десмонда Ферье в присутствии других людей.

— О первом муже Евы вы тоже знали? — спросил Брайан.

— Да, знал; собственно говоря, так же, как и вы. — Доктор Фелл взъерошил свою густую шевелюру. — Кстати, мне стало известно, что сэр Джералд послал от моего имени телеграмму заместителю командира Эллиоту. Того не удивила просьба срочно предоставить информацию, за которой я уже обращался к нему ранее. В конце концов, послал же я однажды телеграмму, в которой сообщил, что нахожусь в Маркет-Харбороу, и спрашивал, где я должен быть. Так что Эллиот снова сообщил все, что ему было известно об этом молодом человеке — первом муже Евы Ферье.

Затем, приехав в полдень четверга в Женеву, я стал изучать те факты, о которых вы сами узнавали в различное время. Оказалось, что у Десмонда Ферье, так обеспокоенного чем-то, есть сын двадцати четырех лет. Каждым своим словом тот человек давал понять, что он себе на уме. С отцом и мачехой он поддерживал довольно странные отношения; они, в свою очередь, тоже относились к нему весьма своеобразно, например… — Тут доктор, который до этого как бы обращался к Брайану, бросил беспокойный взгляд на Одри, а затем снова на Брайана. — Например, говорил вам Филип Ферье, что даже не подозревал, что Ева была замешана в опасном инциденте в Берхтесгадене в 1939 году?

— Да, — ответил Брайан. — Он так и сказал в отеле «Метрополь», когда мы впервые встретились с ним.

— Кха… кхм… да! То же самое говорил он и мне. Но было ли это возможно на самом деле? Афинские архонты! Неужели с тех пор, как Десмонд Ферье и Ева (в то время Ева Иден) поженились в 1943 году, он ни слова не слышал об этом?

Более того, Десмонд Ферье клятвенно заверил меня, что все эти годы они тщательно скрывали от сына этот факт. Он сказал «они» и особенно настаивал на этом, когда я попытался задать ему прямой вопрос. И при всем при этом отец неожиданно занял довольно странную позицию в отношении возможной женитьбы сына на Одри Пейдж. Может быть, он еще что-то скрывал, вызывая огонь на себя? О чем он действительно хотел предупредить Одри Пейдж?

Прошу вас внимательно отнестись к каждому слову, сказанному Десмондом Ферье. Попытайтесь интерпретировать их, отойдя от поверхностного, видимого значения. Филип Ферье, как все мы знаем, действительно очень полюбил мисс Пейдж. К тому же у нее есть деньги, так что она — то, что надо.

— Не заходите слишком далеко, — тихо попросила Одри. — Говоря о Филе, не заходите слишком далеко!

— Мне необходимо зайти даже немного дальше, — серьезно возразил доктор Фелл, — но сейчас я хотел бы обратить ваше внимание на инцидент, произошедший на глазах кое-кого из вас, а также упомянуть о возможности, возникшей у меня вскоре после приезда сюда.

В прошлом у Десмонда Ферье было много любовных связей, о которых известно всем. И вот теперь он был почти готов к тому, чтобы позволить обвинить себя в умысле завести интрижку с юной леди Одри Пейдж — девушкой значительно моложе его, что вполне свойственно человеческой натуре. И тогда я подумал, что на самом деле все могло происходить с точностью наоборот, то есть его красавица жена имела виды на своего пасынка, который, естественно, гораздо моложе ее.

И как теперь нам стало известно из многочисленных деталей признания самого Филипа Ферье, произошло именно это. Однако с такими характерами, как у этой женщины и этого молодого человека, все могло закончиться только трагедией.

Их связь началась примерно два года назад. Ева совершенно потеряла чувство реальности. Ей казалось, что в этом ладном, красивом и таком внешне очаровательном молодом человеке, но с большой внутренней твердостью, о которой, вероятно, подозревал только его отец, вновь возродилась ее «большая любовь» — юный летчик-истребитель, убитый на войне.

Филип ей подыгрывал, потому что, как часто бывает, это льстило его самолюбию. Однако вскоре ему все стало надоедать, и чем больше он скучал, тем настойчивее становилась она. В январе нынешнего, 1956 года Десмонд Ферье с женой ездили в Лондон; сын сопровождал их и встретился там с Одри Пейдж. Мне очень жаль, что приходится говорить об этом, — доктор взглянул на Одри, — и что это будет обсуждаться в суде.

Филип — очень тщеславный и самодовольный молодой человек. Если вы когда-нибудь замечали…

— Я заметил, — подтвердил Брайан, — но не очень обратил внимание на это мое внимание.

Доктор Фелл взглянул на него:

— Вы заметили это? Когда?

— В тот же четверг, когда Филип приехал за Одри, чтобы пойти с ней обедать. Манеры этого молодого человека выразились в четырех словах: «Кто это с тобой?» То, как он их произнес, сказало о нем многое. Он видел, что я стоял рядом с Одри; он даже не знал, кто я, но в тот момент это стало очень явным проявлением его натуры. Ну, довольно об этом, рассказывайте дальше о… о признании.

— Я могу продолжать, мисс Пейдж?

— Да! Да! Простите мои слова, — попросила Одри, не поднимая глаз от стола, — потому что я тоже должна кое в чем признаться.

— О… гхм! Итак, в январе прошлого года, — повторил доктор Фелл, — Филип Ферье встретил в Лондоне эту юную леди. Она ему очень понравилась. Он очень желал ее, и ему казалось, что она испытывает к нему те же чувства. Однако Филип находился в незавидной связи с женщиной старше себя, которая постоянно была рядом и безумно его любила. И он мгновенно нашел выход из трудного положения, как впоследствии признался начальнику полиции с воодушевлением, свойственным только настоящему потенциальному преступнику.

Ева, по-прежнему пребывавшая в мире грез и мечтаний, пыталась осмыслить происходящее. «Разве сможем мы когда-нибудь открыть нашу большую любовь? — говорила она нетерпеливому и доведенному до отчаяния молодому человеку. — Если даже мы решимся пожениться, что подумают люди? Сможем ли мы когда-нибудь сделать это?»

Это и спровоцировало его на действия. «Конечно сможем», — внушал он Еве и уверял, что на самом деле его абсолютно не интересует мисс Пейдж и что надо устроить все так, чтобы для всех стало совершенно очевидным, что ею интересуется его отец, и если отец отобьет у него девушку, то путь будет свободен. Отец женится на молодой девушке, а сын, наоборот, будет счастлив найти утешение в объятиях Евы.

Это стало основой интриги спектакля, в котором жили эти люди, и в котором умерла Ева Ферье. Она была прирожденной интриганкой, не видела в этом ничего странного. Ева была ослеплена, упивалась счастьем. Филип «делал вид», что проявляет интерес к Одри, и она даже «поощряла» его. В нужное время, когда они сбросят маски, Филип проявит свою истинную любовь к Еве.

Естественно, Филип вовсе не собирался этого делать. Он знал, что, для того чтобы получить то, чего он действительно хотел, ему нужно убить свою мачеху.

Его отец, будучи человеком неглупым, начал догадываться, как могут дальше развиваться события. Конечно, он не мог предположить это во всех деталях или то, в какой форме произойдет взрыв. Ему только оставалось стоять в стороне, размышляя, чем он еще может помочь.

Даже если никогда раньше вы не испытывали симпатии к Десмонду Ферье, теперь я прошу вас быть к нему милосердными. Его многочисленные пресловутые любовные интрижки бумерангом вернулись к нему в самой худшей форме. Если он не прав и его поощрения лишь плод его собственного дьявольского ума, то может случиться скандал с обвинениями жены или сына, но если он прав и при этом продолжит молчать, то какая катастрофа может произойти со всеми? — Доктор Фелл замолчал. Трубка его погасла; покрасневшее лицо нахмурилось. — Да! — задумчиво добавил он. — В первые месяцы года развитие событий шло к неизбежному концу. Но здесь я позволю себе отказаться от печальной практики предвосхищать события. Давайте забудем об этом и рассмотрим ситуацию в том виде, какой она предстала передо мной, когда Ферье приехал ко мне в Лондон, а потом я прибыл сюда и узнал все, что мог узнать.

Миссис Ферье исступленно говорила о «новой жизни». То ли сама решила, то ли кто-то убедил ее в том, что она еще способна с триумфом вернуться на сцену. И первым шагом к этому станут ее мемуары, которые она должна писать в предназначенном только для нее кабинете. А тем временем кто-то стал распространять слухи о том, что она якобы отравила Гектора Мэтьюза. То ли сама она придумала, то ли опять же кто-то убедил ее продемонстрировать безмятежную невинность, пригласив к себе на виллу «Розалинда» группу избранных людей.

Здорово! Я повторяю: здорово!

Было бы неразумно предположить, что эти слухи распространяла она сама, да и ни один из ее поступков не был похож на прелюдию к чьему-то убийству. Если в этом доме и замышлялось какое-то грязное дело, то миссис Ферье могла фигурировать в нем не возможной убийцей, а, скорее всего, жертвой.

К тому же на первый взгляд потенциальным убийцей мог бы показаться Десмонд Ферье. Ведь он делал намеки о возможном отравлении, а я своей глупой башкой не мог этого понять.

Не говоря о том, что, по существу, я знаю его как честного и добродушного человека, часто, как и все мы, слабого; он не мог дать Еве новую жизнь. Несмотря на все ее слова, реальность была такова: она заботилась о нем меньше, чем он о ней. Он никогда не советовал ей вернуться на сцену, да и она все равно не стала бы чувствовать себя такой счастливой, даже если бы он посоветовал это. Более того, поскольку Десмонд так много говорил об отравлении ядом, и его жена умерла именно от этого, тяжкие подозрения тут же должны были пасть на него. Это не было планом убийцы. Все его разговоры выглядели скорее как предупреждение кому-то другому, а не миссис Ферье: «Не делай этого, откажись, измени свое решение, не будь глупым!»

Когда я исключил из списка потенциальных убийц этих двоих людей, у меня остался только один (я имею в виду семейный круг) подозреваемый. Помня, что это всего лишь предположение, я внимательно наблюдал за событиями, происходившими в четверг вечером и ночью.

На втором этаже виллы миссис Ферье обнаружила нечто, разрушившее ее мир и заставившее немедленно отправиться прямо в «Отель дю Рон». Зная репутацию своего мужа, была бы она так потрясена, узнав, что у него связь с другой женщиной?

Ну, о том, что произошло в отеле, вы хорошо знаете сами. Кто-то положил в ее сумочку флакон из-под духов, которыми она всегда пользовалась. Ева ничего не замечала до тех пор, пока, достав флакон из сумочки, не обратила внимание на необычный цвет его содержимого. Она непременно должна была обнаружить это на публике. Но почему серная кислота? И откуда она появилась? И наконец, почему во флаконе из-под духов?

Десмонд Ферье, оставивший меня в ночном клубе на Новой площади, поспешил вернуться обратно, чтобы сообщить мне эту новость, каждым своим словом обнажая тревожное состояние его души. Имя Одри Пейдж упоминалось в связи с местью. Было ясно, что он беспокоится за сына, однако теперь Десмонд делал вид, будто его волнует безопасность мисс Пейдж. В каком-то смысле это было правдой, с той лишь разницей, что угроза попытки отравления исходила не от Евы Ферье.

Я изложил ему свои подозрения и недвусмысленно дал понять, что, по моему мнению, опасность может угрожать его жене. Двое из вас могли убедиться — это ему не понравилось. Сказав это, я совершил еще одну из грубейших ошибок в моей жизни.

Хатауэй не без удовлетворения втянул воздух сквозь зуб с дуплом.

— Да, — подтвердил он. — Я тоже все еще продолжаю считать, что вы совершили ошибку.

— Что вы имеете в виду?

Хатауэй вскипел от ярости, но решил воздержаться от того, чтобы назвать кого бы то ни было глупцом или идиотом.

— Много лет назад в Клубе расследования убийств, как я уже упоминал, — сообщил он, — я обрисовал в общих чертах берхтесгаденское дело и привел целый ряд свидетельств того, что Мэтьюз мог быть убит в результате отравления ядом букета цветов. Однако Мэтьюза не отравили! Это был несчастный случай. Вы сами ничего не смогли доказать, потому что ни о каких цветах в Берхтесгадене и не было сказано ни слова, точно так же, как никто ничего не говорил о розах в кабинете виллы, пока мы не увидели их там!

Доктор Фелл сдержал подступивший гнев.

— Такая возможность, — сказал он, — должна была рассматриваться. Поскольку у Филипа Ферье был план покушения на жизнь миссис Ферье, я ожидал чего-то более грубого, к примеру серной кислоты, от которой смог бы защитить.

Серная кислота действительно была применена, но как угроза, как предупреждение. Настоящей целью было привлечь внимание к флакону из-под духов. Когда леди нашли бы мертвой, мы сразу же должны были бы подумать о розах и о духах с ароматом розы. Эта мысль мелькнула у меня в голове, но я отбросил ее. А поскольку Мэтьюз не был отравлен, я окончательно отверг образ отравленных цветов.

Помните, в пятницу утром вы в панике покинули виллу? Я говорил тогда, что вам нечего бояться. Я уже упоминал о том, что имел смутное представление о подозрениях Хатауэя, но, поскольку мне не удалось обнаружить никаких доказательств, я чуть ли не с насмешкой отнесся к его идее.

— А потом?

— Миссис Ферье бросилась с балкона. Одри Пейдж случайно оказалась в центре этого несчастья, и ее, несомненно, впутали бы в это, если бы мы не придумали легенду, чтобы защитить ее. Один взгляд на кабинет позволил мне увидеть, что ваза с розами стояла рядом с тем местом, где обычно сидела миссис Ферье. Каждый эпизод доказательств — Хатауэй это уже обрисовывал — свидетельствовал о том, что отравление было осуществлено с помощью цветов. Поэтому для того, чтобы защитить мисс Пейдж, нам было необходимо избрать другую линию.

Здесь, словно бы желая подчеркнуть всю дьявольскую сложность обстоятельств человеческой жизни, доктор Фелл обратился к Одри:

— Вы помните это, не так ли? Иннес решил отрицать, что вы находились рядом с миссис Ферье в тот момент, когда она упала и разбилась насмерть. Он хотел сказать, что вы в это время были далеко оттуда. Если бы вас заподозрили в том, что вы столкнули Еву с балкона, идея убийства была бы превосходной. С другой стороны, поскольку ловушка с ядом была расставлена, такой ход событий мог быть фатальным.

Если бы эту ловушку расставили вы и Десмонд Ферье, вы сами не стали бы заходить в кабинет и наблюдать, как она сработает. Вы уехали бы куда-нибудь подальше. Следовательно, я не мог позволить Иннесу или вам утверждать это.

Мой лучший план состоял в том, чтобы настаивать на правде. Присутствие яда — или, точнее, нитробензола — должно было быть установлено в течение двадцати четырех часов. Кстати, хотел спросить еще вот о чем: когда миссис Ферье в исступлении кричала на вас, не сложилось ли у вас впечатления, что она говорила вовсе не о муже?

Одри вздрогнула.

— Позже мне пришло это в голову, — ответила она, — и я даже сказала об этом Брайану, но в тот момент — нет! Мы говорили не понимая друг друга: Ева имела в виду Филипа, а я думала, что она говорит о своем муже. Правда, Ева ни разу не назвала его имени.

— Позже вы заподозрили, что это мог быть Филип?

— Нет! Даже тогда, когда я поняла, что это мог быть кто-то другой, и пыталась разузнать, кто именно, у Десмонда Ферье в «Пещере ведьм». А до того времени…

— До того времени, — пробормотал доктор Фелл, — это, мягко говоря, непонимание между вами втянуло всех в неразбериху, которую я отчаялся распутать.

Это было неизбежно. С самого начала каждая из вас вела себя в соответствии с собственным темпераментом, притом что обе вы, как и очень многие женщины, довольно взбалмошны. Было бы несправедливо утверждать, что Ева Ферье испытывала патологическую страсть к мужчинам, как, по словам Иннеса, кто-то о ней отзывался, точно так же, как несправедливо было бы считать Филипа Ферье законченным убийцей. Оба они были слишком респектабельны от рождения, чтобы дойти до уровня напыщенного ничтожества: мнение окружающих имело для них слишком большое значение.

У миссис Ферье явно была страсть к мужчинам моложе ее. Сначала она пыталась преодолеть это чувство, объявив помолвку с человеком намного старше себя — Гектором Мэтьюзом, а затем и выйдя замуж за такого же немолодого человека — Десмонда Ферье. Если учесть, что у первого были деньги, а у второго — громкое имя, это было очень практично. Однако, похоже, не сработало ни в первом, ни во втором случае.

Филип Ферье, должно быть, таким образом выразил протест и до сих пор продолжает протестовать со слезами на глазах. Он вовсе не хотел убивать старушку. Однако его собственная практичность не помогла ему преодолеть эту ситуацию; его жизнь, его будущее, его грезы — все оказалось под угрозой; он слишком боялся ее; она не должна была жить, и он воспользовался случаем.

В прошлом году в Лондоне миссис Ферье купила книгу под названием «Яды и отравители». Мы с Обертеном обнаружили эту книгу в ее кабинете в пятницу днем. Она помогла мне убедить Обертена. Хатауэй нашел ее позже. Как вы сказали, сэр Джералд, в ней изложен полный и подробный план убийства.

Прочитав ее, Ева с искренним ужасом поняла, что она могла убить Мэтьюза в Берхтесгадене, хотя не сделала ничего подобного. Просто мужчины в возрасте Мэтьюза очень чувствительны как к высоте, так и к сильным страстям. Однако она могла сделать это, потому что в свое время немецкий полицейский хирург упомянул о яде. Ева была одержима желанием доказать всем, что не делала этого, особенно после того, как Филип, вдохновленный той же книгой, стал распускать о Еве слухи и, кстати, задумал воспользоваться описанным в книге способом отравления.

Рассерженный Хатауэй, словно настойчивый призрак, слегка постучал по столу, привлекая к себе внимание.

— Вы хотите сказать, — произнес он, — что Ева была убита тем способом, о котором знала сама?

— Безусловно. Посмотрите медицинское заключение доктора Бутэ.

— И каким же образом?

— Как нам известно, действуя на жертву, яд вызывает расстройство рассудка, подобное алкогольной интоксикации, причем вредное воздействие начинается еще до того, как жертва начинает это осознавать. Сэр Джералд, с учетом чудовищной лжи, допущенной вами в пятницу вечером, вы, конечно, можете признать это?

Одри, испытывающая глубокое почтение и даже трепет по отношению к сэру Джералду, с изумлением посмотрела на него:

— Сэр Джералд тоже говорил неправду?

— С ужасающими потерями для здравого смысла я понял, — резко проговорил доктор Фелл, — что никто не говорил правды, и ваш покорный слуга — не исключение. В пятницу ночью, желая допросить вас, мы с Обертеном позвонили в квартиру Иннеса на набережной Туреттини; сэр Джералд и Филип Ферье были с нами (запомните это, потому что в дальнейшем сей факт будет иметь важное значение).

— Но что…

— К этому времени сэр Джералд, слышавший наш с Обертеном разговор, был уже совершенно уверен, что человеком, использовавшим яд, была сама миссис Ферье. Он только не знал, как леди угодила в собственную ловушку. Ему было известно лишь то, что ядом были обработаны розы из сада, поэтому он решил укрепить свою версию, заявив, что перед завтраком миссис Ферье выходила в сад.

Но она туда не выходила, и это могут подтвердить другие свидетели, включая меня самого. Сэр Джералд пытался сделать свою версию слишком законченной и основательной. Позже, с криками и воплями, он выпытал нужное признание у Паулы Кэтфорд, а затем набросился на нее, объявив ее виновной. Если таким образом сэр Джералд хотел продемонстрировать свое согласие с Эмерсоном[13]Эмерсон, Ралф Уолдо (1803–1882) — американский философ, эссеист, поэт. в том, что постоянство в глупости — удел ограниченных, он не мог бы сделать это лучше.

— Я думал… — горячо начал Хатауэй.

— Вы думали, что так будет лучше? Ох… кхм! Остальные тоже так думали. Так вот, никто не выходил в сад в пятницу утром. Ваза с розами стояла в кабинете с предыдущего дня. Филип Ферье, последним спустившийся к завтраку, разбрызгал яд перед тем, как присоединился к нам за столом. — Тут доктор Фелл, безуспешно пытаясь раскурить свою трубку, сделал нервный жест и сказал: — Фу-ты! Ну вот! Я снова предвосхищаю события. Давайте вернемся к утру пятницы, к тому моменту, когда стало известно о преступлении, и когда я расспрашивал Десмонда Ферье в гостиной виллы «Розалинда». Это происходило в присутствии Паулы Кэтфорд и Брайана Иннеса, еще до прибытия полиции.

Никогда в жизни я не добивался столь малого результата. Все, что мне удалось узнать, был лишь ответ на один вопрос, имевший определенное значение: где преступник взял соляную кислоту?

Как ни парадоксально — и об этом пишет доктор Бутэ, — но купить нитробензол действительно довольно просто. Под самыми различными названиями — бензальдегида или синтетического масла горького миндаля — он широко применяется в самых различных областях. Однако прийти в аптеку и попросить продать на шесть пенсов серной кислоты, не вызвав при этом любопытства, невозможно. Тем не менее я осмотрел всю виллу, чтобы найти какую-нибудь бутылку или другую емкость, в которой могла бы храниться кислота, но мои поиски были безрезультатными до тех пор, пока я вдруг не услышал в гостиной замечание Иннеса…

— Мое замечание? — удивился Брайан. — О чем?

— О мотоциклах, — ответил доктор Фелл.

— Вы хотите сказать, что Филип взял кислоту?..

— Он взял кислоту из аккумулятора заботливо сохраняемого старого мотоцикла двадцатых годов, которым, кстати, пользовался только он один. В современных аккумуляторах серная кислота защищена лучше. Мне вспомнилось, как на заре туманной юности, когда я был стройнее, я тоже ездил на подобном транспорте. Однажды мой мотоцикл случайно перевернулся на аккумулятор, и я увидел, как из него, словно пиво из бутылки, вытекла серная кислота.

— Но какой толк в этой информации? Никакого!

— Тогда в гостиной я пытался заставить Десмонда Ферье рассказать все, что ему было известно. Я дал ему понять, что многое уже знаю. Однако, благодаря некоторым замечаниям Паулы Кэтфорд, он со всей ясностью понял затруднительность своего (и Одри Пейдж) положения. И тогда он отказался говорить. — Доктор Фелл вздохнул. — Я едва ли мог надеяться на то, что он выдаст собственного сына. Но дело не только в этом. Тут снова взыграл темперамент. Десмонд Ферье обрел (хочу в это верить) свою большую любовь; это — Паула Кэтфорд. Слишком большая откровенность с его стороны могла навлечь подозрения на мисс Кэтфорд, как это и случилось впоследствии, когда сэр Джералд заподозрил ее. Кроме того, он не мог устоять перед соблазном сыграть благородную роль несправедливо обвиненного.

Паула Кэтфорд знала, что накануне ночью Десмонд Ферье не был в «Пещере ведьм», как он утверждал. Она знала, что с начала восьмого до начала одиннадцати он находился с ней в гостиничном номере, поэтому и попросила его прекратить играть. Но он по-прежнему отказался.

Черт побери! В такой ситуации у меня не оставалось другого выбора, как только присоединиться к полиции.

Я еще мог защитить Одри Пейдж, которая невольно была вовлечена в эту историю, но Десмонду Ферье я уже не мог помочь. Даже я, человек известный своим умением обходить закон, когда к делу примешиваются мои личные чувства (Ферье это тоже знал, поэтому с самого начала и примчался ко мне в Лондон), больше не мог надеяться защитить Филипа. Безусловно, я не мог рисковать и допустить новой трагедии.

— Вы уже не первый раз говорите о какой-то новой трагедии, — напомнил Брайан. — Что это за трагедия? С кем она могла произойти?

— Либо с вами, либо с Одри Пейдж, — ответил доктор Фелл. — Факт тот, что только благодаря милости Божьей вам удалось отделаться лишь свистом пуль.

Гидеон Фелл — человек, тяжело переживавший свою вину, но в случае необходимости способный выдержать буквально все, никогда не читая проповедей, — взглянув на Одри, покачал головой.

— Вот смотрите! — воскликнул он. — Возможность новых действий убийцы существовала уже начиная с ночи четверга. Пообещав Иннесу ни за что на свете не подходить близко к вилле «Розалинда», вы, юная леди, позволили увести себя туда в надежде, что Иннес последует за вами. Тот, кто видел вас ночью того четверга, мог легко догадаться, что вас ни капельки не заботил ни Филип Ферье, ни его отец. Думаю, это было из-за Иннеса?

— Да, и я это не отрицаю, — подтвердила Одри, глядя ему в глаза. — Он… он хочет, чтобы я вышла за него замуж.

— Дорогая юная леди, вам не нужно извиняться. Я заметил это уже в четверг ночью на вилле, и Паула Кэтфорд тоже заметила и высказалась по этому поводу на следующий день.

Вопрос состоял в том, заметил ли это Филип? Если так, то можно было ожидать каких угодно неприятностей.

— Так Филип заметил это?

— Гхм-кхм! Да. Заметил ли он это тогда или нет — не знаю, зато в пятницу ночью у него уже были причины не сомневаться в этом. О Бахус, он узнал!

— Но откуда? И еще скажите, пожалуйста, о многом ли знала или догадывалась Паула?

Доктор Фелл посмотрел вниз поверх своих нескольких подбородков и снова вздохнул:

— Чтобы ответить на оба этих вопроса сразу, нам надо размотать все дело. — Несколько секунд он сосредоточивался, словно собирая воедино все нити, затем продолжил: — Из того, что Иннес рассказал мне вчера, в воскресенье, поведение Паулы Кэтфорд можно проследить без труда. В пятницу утром она находилась на втором этаже виллы, подслушивая за дверью спальни сэра Джералда Хатауэя наш с Иннесом разговор, когда мы обсуждали, как лучше защитить вас. На самом деле она не верила, что у вас с Десмондом Ферье бурный роман, потому что знала, что сама нравится ему. С другой стороны, если закрадываются сомнения, то такое знание никогда не убеждает полностью ни одну женщину.

После этого, во время известного разговора в гостиной, когда Ферье так закрутил против себя и вас дело, намекая на то, что вы оба и любовники, и убийцы, интерес Паулы усилился. В конце концов, когда той ночью вы позвонили Десмонду Ферье на виллу «Розалинда», мисс Кэтфорд взяла параллельную трубку и подслушала разговор. Сразу же после этого Ферье уехал из дома.

Она знала, что у вас была назначена встреча, но не имела представления где. Тогда она попросила у Обертена разрешения поехать вместе с ним, со мной и Филипом Ферье в Женеву, куда мы направлялись для того, чтобы допросить вначале Хатауэя, а затем и вас. Поскольку Паула догадывалась, где вы прятались (о чем рассказана позже Иннесу), она ускользнула и, опередив нас, пришла к нему на квартиру, а там узнала, что ваша встреча назначена в «Пещере ведьм».

Обратите внимание на одну вещь! В глубине сердца (по крайней мере, я в этом твердо убежден) Паула Кэтфорд по-прежнему не верила ни в интрижку между вами, ни в то, что вы вместе с ним запланировали убийство. Нет. Насколько мне стало известно, она подслушала разговор Обертена и вашего покорного слуги, когда мы совещались на вилле. То ли Десмонд Ферье что-то ей сболтнул, то ли она своим гибким умом самостоятельно пришла к такому выводу, но в любом случае мисс Кэтфорд стала подозревать Филипа.

Паула, конечно, не могла показать этого — она слишком хорошо относилась к Десмонду Ферье. И одновременно ей хотелось развеять сомнения насчет вас и Десмонда. Интуитивно она чувствовала, что проще всего это сделать так — заставить его открыто признаться в любви к ней, откровенно заявив, что в четверг вечером он был с ней. Это, и только это было ее целью, когда она вместе с Иннесом пришла в «Пещеру ведьм».

Теперь на доктора Фелла насел Брайан, не давший Одри возможности задать вопрос:

— Минуточку! О чем вы тогда совещались с Обертеном? Вы пришли к выводу…

— Мы поняли, кто совершил убийство и каким способом. Единственное, в чем меня можно было обвинить, — это в том, что я обеспечил алиби мисс Пейдж на критический период времени — перед завтраком, когда цветы были отравлены. Обертен не обратил на это внимания.

— А потом?

— Так вот, признание Десмонда Ферье, что его сын предпочитает обедать в ресторане «Глоб» или в «Отель дю Рон», подтвердилось звонком в эти заведения. Ева Ферье искала там Филипа и спрашивала о нем, хотя именно в ночь четверга Филип повел мисс Пейдж в «Ричмонд». Обнаруженный дневник стал решающей уликой.

В результате, когда мы с Обертеном и Паулой Кэтфорд собрались в Женеву, мы убедили Филипа поехать с нами. С этого момента Обертен решил постоянно следить за ним.

— Следить?

— Конечно. Мы должны были предотвратить любую попытку нового убийства.

И снова перед Брайаном возникла вереница воспоминаний.

— Вы стали следить за Филипом с того момента, как все вместе с Обертеном пришли в дом, где я живу? Верно? Когда полицейский отрапортовал: «Господин начальник, сигнал подан», это означало, что ваши люди были готовы следовать за ним, куда бы он ни пошел?

— Верно. Филип, отношение которого как к вам, так и к юной леди, открыто расположившейся в вашей квартире, нельзя было назвать доброжелательным, вошел вместе с нами в лифт и поднялся наверх. Ни вас, ни мисс Пейдж в квартире не оказалось, однако входная дверь, как вы знаете, была распахнута настежь. После этого наша группа разделилась, а Филип сделал находку, которая расстроила его еще больше…

— Находку? Какую находку?

— Вы забыли об оторванном листке из блокнота? Листке бумаги, который вы потеряли?

Брайан ничего не ответил.

— На нем был адрес ночного клуба, — терпеливо продолжил объяснять доктор Фелл, — который проступил после того, как вы заштриховали листок мягким карандашом, — след от записи, сделанной рукой мисс Пейдж. Вы еще не могли найти его на следующий день. Филип тогда подобрал этот листок в вашей квартире. А тут еще эта яркая надпись губной помадой, тоже почерком Одри, на зеркале в вашей спальне, начинающаяся словами: «Я тебя тоже люблю…» — Доктор Фелл замолчал, поглядывая сквозь стекла очков.

— И поэтому он отправился в «Пещеру ведьм»? — спросил Брайан.

— Ох… кха-кха! Только после того, как, схватив такси, вернулся на виллу, где взял автоматический пистолет и маску. Этот чрезвычайно замкнутый молодой человек впал в неистовство: его великолепный план провалился, блестящее и ужасное убийство было совершено напрасно, и теперь кто-то должен был заплатить за это. Он хотел заставить заплатить вас обоих. К сожалению, полицейский «хвост» не заметил в «Пещере ведьм» ничего опасного, да вы и сами говорили, что там никто ничего не заметил. И когда на следующий день мы с Обертеном узнали о попытке убийства, Обертен приготовился к наступлению. Он не мог больше ждать.

Мне было приказано… кха-кха!.. обсудить факты и доказательства в кабинете, а в это время Обертен должен был задержать Филипа за дверью, чтобы тот все слышал. Но я, черт побери, настоял, чтобы отец парня не видел, как будут арестовывать его сына. И снова недоразумение…

— Десмонд Ферье вернулся на виллу?

— Да. Несмотря на многочисленные ругательства, его задержали в другой комнате, где он не мог ни видеть, ни слышать ничего. Затем посыпались ругательства со стороны Обертена, когда на вилле объявился другой неожиданный гость. Нельзя сказать, что для мисс Пейдж арест Филипа тоже был желанным событием. К сожалению, когда она направилась в аэропорт с не самой плохой целью — забрать свой багаж, один из людей Обертена подумал, что она решила бежать из города. Он задержал ее и торжественно отправил на виллу, где она должна была оставаться до тех пор, пока не опустится занавес.

Наступила долгая пауза.

— В заключение, дорогой сэр, — сказал доктор Фелл, взглянув на Хатауэя, — в заключение я дам вам маленький совет на случай, если у вас возникнет искушение попытаться снова вмешаться в разгадку какого-нибудь убийства.

— Неужели?

— Пригласив меня на виллу еще до того, как все случилось, Десмонд Ферье надеялся, что мое присутствие остановит действия его сына, которые тот намеревался предпринять, однако это не дало никакого результата. Хотя по профессии Филип и не был актером, в его жилах было больше артистической крови, чем у его мачехи, и не меньше, чем у отца. Я хотел бы предупредить вас, сэр Джералд: как говорил сам Филип Ферье, нелегко иметь дело с актерами.

Положив сигару, Хатауэй ответил доктору, вложив в эти слова все свое раздражение:

— Меня больше не интересуют преступления.

— Ох… кха! Но если вам случится…

— К чему такие ограничения, доктор Фелл? Почему вы относите это только к людям такой благородной профессии, как актеры? Нелегко справиться с людьми — и точка. Ей-богу, я извлек урок из этого дела! Нелегко иметь дело с людьми.