Онлайн чтение книги Исчезновения в Гальштате
Глава 9

В группе никого не было. Все ушли на ужин. Но я решил не идти. Потому что и так наелся всяких деликатесов и не хотел после них портить себе приятное ощущение от съеденного в ресторане. К тому же, если в столовой будут давать что-то вкусненькое или мое любимое, Витямба или Кирюша мне обязательно это и в комнату притащат. Но главное – я не хотел пока никому ничего объяснять и рассказывать. Ну в группе-то придется. Это уж совершенно неизбежно. Но одно дело в группе, а другое – весь детский дом будет на меня таращиться: как, мол, все прошло? Поедешь теперь домой или не берут тебя? Я сидел на кровати и думал. Какой большой день! Как я переволновался утром, и потом тоже, когда мы только вышли вместе из детдома. А потом вроде и успокоился. Это он, конечно, мне помог справиться с эмоциями. Я вдруг обнаружил у себя в руке его визитку. Маленький кусочек плотного, приятного на ощупь картона. На фоне бумаги цвета сливочного масла красиво выведено темно-бронзовым изящным шрифтом русскими и латинскими буквами: «Михаил Г. Евдокимов. Michael Evdokhimoff». Ниже телефоны в Москве и в Австрии и его электронная почта. Как о многом надо успеть подумать… Раньше мне никогда не приходилось размышлять о стольких вещах одновременно, а тут целых ворох информации, эмоций, всяких впечатлений. О чем я только за сегодня не узнал!.. Про итальянскую кухню, историю Вены, московские достопримечательности, но и самое главное – про него… надо как-то все это обдумать. Переварить. Разложить в голове по полочкам.

В комнату заглянули Витямба и Кирюха.

– Так ты вернулся? А то мы уже думали, что ты в Москву переехал. – Витямба, как всегда, острит и всех смешит. – А ты, оказывается, решил к нам вернуться, к си́ротам беспризорным. Давай, выходи уже. Мы тебе пожрать принесли, и вообще, все уже в холле собрались. Ты нам рассказать должен, как там все у вас прошло. Пошли!

Сопротивляться было бесполезно, да и надо уже их любопытство как-нибудь удовлетворить. Они же все за меня так переживали, что вчера весь день, что сегодня. Мы вышли в холл. Там уже сидели все остальные. Люба с Кристинкой, Машка, Аверьянов. Еще почему-то Сашка Лапушкин со своим неразлучным Женькой. Только Руслана не было: его на каникулы мать домой повезла. Медведев немедленно поинтересовался судьбой своей шикарной кофты:

– Ты мою худи, надеюсь, не засрал? Небось, она вся по́том провоняла!

И он издали понюхал воздух около меня.

– Да нет. Жива твоя худи и здорова. Спасибо тебе еще раз. Только можно я ее еще и на завтра, и на послезавтра у тебя займу?

– А ты че? За сегодня, что ли, не порешали все дела с этим дядькой? – удивился Медведев. – Он че, еще на два дня тут остается?

– Да. Остается. Только пятого рано утром в Москву улетает. А за эти два дня мы должны все для гостевого режима оформить.

– А разве сейчас не оформлен гостевой режим? – спросил Ромка. – Тогда как тебя вообще мог директор с ним куда-то отпустить?

– Я не очень разобрался в этом. Но вроде как, чтобы выехать в другой регион, в Москву, надо какой-то особый режим оформлять. Вот и будем этим заниматься.

– Так ты что? В Москву теперь поедешь, в гости? – обрадовалась Кристина. – Клааасс!

– Ну, да… Надеюсь, поеду. На весенние каникулы. Он приглашал.

– А вы куда с ним ходили? Ну, что в «Планете» ошивались, мы и так знаем. Пацаны из десятого там вас засекли. А потом где еще были?

– Ходили обедать. В ресторан. «Синьеро Помидоро» называется.

– Это который на проспекте, что ли? Не фига себе! Круто! Как тебе там? Понравилось?

– Очень. Очень понравилось! И мой опекун тоже мне очень понравился! – добавил я почему-то.

Мне вдруг захотелось поделиться с ними со всеми тем, что произошло, выговориться. Может быть, для того, чтобы у самого в голове все сложилось.

– Он классный! Добрый и хороший! И еще заботливый. У него жена умерла. И дочка есть. У дочки муж.

– Получается, она будет твоей сестрой? – переспросила Люба.

– Я не знаю. Наверное. Но пока мы только гостевой режим оформляем. А только потом он меня под опеку возьмет, если все хорошо будет…

– А ты, вообще-то, как сам думаешь? Понравился ты ему? – напрямик задал вопрос Витька.

– Мне кажется, что понравился. Он мне на прощание сказал, чтоб я ему обязательно завтра до девяти утра написал эсэмэску, хочу ли я с ним еще и завтра продолжить общение.

– А ты что? Не хочешь? Еще не решил, что ли? Сомневаешься?

– Нет. Не сомневаюсь. Я же говорю: он мне очень понравился.

– Тогда почему ты ему сразу не сказал, что ты уже и так решил, что хочешь, чтобы он тебя к себе забрал? – допытывался Витямба. Все остальные молча слушали наш диалог.

– Я не знаю. Просто он так предложил… Завтра… До девяти… чтобы я подумал…

– Ну ты и дебил, Белов! Он-то, наверное, надеялся, что ты сразу согласишься, как только он спросил, а ты?! Какого тебе хрена надо до утра-то ждать?! Прям сейчас напиши ему! У тебя его телефон есть?

– Да, он мне свою визитку дал. – Я заволновался, понимая, что Витямба прав, что я явно лоханулся и что мне надо срочно написать ему. Я кинулся в комнату и притащил в холл визитку:

– А что мне ему написать?

– Ну, можно написать: «Я согласен с вами завтра встретиться опять», – предложила Кристина.

Витямба постучал пальцем по голове и скорчил рожу, намекая, что этот текст подходит только для дешевых любовных романчиков и сериальчиков.

– Пиши так… «Жду вас завтра»… нет… даже так: «Очень жду Вас завтра!»

– Правильно. Но в начале еще прибавь: «Большое спасибо за сегодняшний день. Очень жду Вас завтра», – уточнил текст Аверьянов.

Я судорожно набрал на смартфоне: «Большое спасибо за сегодня! Очень жду тебя завтра!» – и нажал кнопку «отправить». Но телефон пискнул, и появилась надпись, что для данной операции у меня не хватает средств. Витька, склонившись надо мной, смотрел, что я пишу, и прочел вслух всем сообщение автогенератора:

– Черт! Это же не местный номер, московский. У тебя просто нет права роуминга в другой дальний регион! – Он ругнулся матом и схватился за голову. – И у меня тоже нет. И ни у кого у нас в детдоме нет…

– Что же теперь делать? – спросил чуть не плача Кирюша. Все в оцепенении молчали.

– Если я до завтрашнего утра ему не напишу – он уедет… и больше никогда… Никогда ко мне не вернется, – я почти прошептал это. Но все меня услышали.

– Может, ты знаешь, в какой гостинице он живет? Мы бы тогда смотались к нему, – спросил меня с надеждой Ромка.

– Нет, я не знаю, где он остановился… – проговорил я тихо.

Надежда оставляла меня. Вся радость этого дня исчезала прямо в эту секунду. Моя мечта таяла, превращаясь в дым. Но тут раздался ломающийся полудетский голосок Сашки Лапушкина:

– Надо Игоряше позвонить. Он точно что-нибудь придумает.

И Сашка тут же, никого не спрашивая, набрал Игоряше:

– Добрый вечер, Игорь Дмитриевич. Это Вас Александр Лапушкин беспокоит. Тут у нас приключилась одна неприятность. И мы не знаем, как нам быть. Саша Белов сегодня встречался со своим опекуном… Ну да… Нормально они общались, Белов говорит… Да… и Саше он понравился… Все нормально, но они договорились, что Белов ему до девяти утра завтра должен сообщить, что он хочет… как это… быть под опекой… да. Саша написал, но эсэмэска не уходит, потому что это номер в другом регионе. Нет, это так Бушилов Виктор считает. Ну я тоже так думаю. Я вот и подумал: может хоть у вас такой междугородний роуминг есть. Вы же наверняка в свой родной Петербург кому-нибудь звоните… да…

«Есть у него» – быстро прошептал нам Сашка, на секунду отвернувшись от трубки.

– И как нам, Игорь Дмитриевич поступить? Ага… точно… Мы так и сделаем… да все здесь. В холле девятой группы сидим… Передам обязательно… Спасибо вам большое! До свидания… Да, я помню… Конечно… Все уже собрались на завтра… Да… Спокойной ночи.

Сашка выключил связь и спрятал свой раздолбанный кнопочный телефон в карман:

– Ну, короче, все нормально. Короче, сейчас надо с телефона Белова переслать на Игоряшин текст для опекуна эсэмэской. И его номер. А Игоряша уже перешлет его со своего телефона, где есть роуминг. Вот и все. Так что все он получит уже сегодня.

У меня все отхлынуло внутри. Я готов был почти расцеловать этого худого вундеркинда, но это сделала за меня его сестра:

– Вот какой мой Сашенька молодец! У него прямо золотой мозг!

Все обрадовались и нахваливали сообразительных Сашку и Игоряшу. Я тут же переслал текст эсэмэски последнему. И второй эсэмэской – переписанный с визитки номер.

– А что еще тебе Игоряша сказал? Что ты там должен передать? И куда это вы завтра собираетесь? – спросил Лапушкина любопытный Медведев.

– Передать просил привет вам всем. Интересовался, как там у Белова все прошло; ну я сказал, что нормально. А завтра мы всем классом вместе с шефами нашей группы идем в центральный городской архив смотреть, как там все устроено, и на выставку документов и фотографий о начале двадцатого века в Новокузнецке. Вот Женька там еще доклад будет делать, исторический.

Сашкину тираду прервал писк моего телефона. Игоряша переслал эсэмэску: «БУДУ ОБЯЗАТЕЛЬНО. В 10-00. УЖЕ ПЕРЕЗВОНИЛ ВАШЕМУ ДИРЕКТОРУ. УРА! ОН ОТПУСКАЕТ НАС ЗАВТРА НА ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ! БУДЕМ ОФОРМЛЯТЬ ДОКУМЕНТЫ В ОПЕКЕ. СПОКОЙНОЙ НОЧИ, САША».

– Слава Богу! – выдохнула сердобольная Люба, – похоже, Саня, скоро ты от нас уедешь… я вот точно по тебе буду скучать.

– И я тоже, – неожиданно заявил Медведев.

– А я не буду. Я буду радоваться, что теперь в комнате буду жить один, не надо будет слушать храп этого соседа, будить его каждое утро! – Витямба захохотал. Не может не сострить, если есть хоть малейший повод. Но я-то знаю, что как раз он будет скучать по мне больше всех. Мы же дружим с пятого класса. Потом я еще, наверное, не меньше получаса рассказывал им всем про этот такой длинный и заполненный до отказа день, про моего опекуна, его жизнь, про что мы говорили и куда ходили. А они все внимательно слушали и то радовались за меня, то беспокоились. Удивлялись. Наивные Кирюшины глаза округлились еще больше, Люба вздыхала, а Машка все время утвердительно кивала головой. Мне было хорошо с ними. Вот так просто сидеть, делиться событиями своего дня, ощущать их сочувствие и соучастие… И я сам, рассказав им все подробно, как-то успокоился, свыкся с событиями, вдруг захлестнувшими мою тихую детдомовскую жизнь. В моем сознании наконец-то все стало раскладываться по привычным полочкам. И самое главное, я наконец осознал, что это случилось! Теперь в моей жизни может произойти (и даже наверняка произойдет) крутой поворот. И у меня будет отец, семья, близкие… И я уеду отсюда домой.

Уже лежа в кровати, я все никак не мог заснуть. Витька, кажется, тоже. Он лежал, повернувшись головой к стене. Оттопыренное ухо смотрело в потолок. Вдруг он перевернулся на спину и, глядя в потолок, спросил:

– Тебе было страшно? Сегодня. Сначала, когда ты только увидел его?

– Не знаю… я весь внутри как-то дрожал. Это, наверное, не от страха. Просто очень волновался. Я никогда так не волновался. Почему ты спросил?

– Так просто… Просто подумал, как бы я чувствовал, если бы со мной такое… как с тобой… я бы, может быть, совсем растерялся.

– Ну, может быть, и с тобой тоже такое может произойти, вот меня-то нашли… может, заберут…

– Нет, Саня, меня не найдут. У меня есть мать. И она сидит; мой вариант на сто процентов непроходной. Все думают, что, как мамаша выйдет, и я сразу к ней, по-любому уйду из новой семьи. А кому это надо? Да и опасаются все брать парня из семьи, где мать в криминале замешана. Зачем такой нужен риск, когда куча таких же, но без матери-зэка и соответствующей наследственности? Да нет уж, мне не светит, как-нибудь уж здесь дотяну. А ты счастливый, Саня. Тебе весь девяносто шестой теперь завидует. Говорят, что мужик нормальный за тобой приехал. Такой будет о тебе заботиться, и, знаешь, это правильно, что он именно тебя выбрал – я бы тоже на его месте только тебя забрал.

– Почему? Разве другие хуже? Кирюха. Сашка Лапушкин? Медведев?

– Хуже, Саня, хуже.

И Витямба снова повернулся лицом к стене и умолк…

За ночь мороз сильно вырос. Утро пришло светлое и немного туманное. Солнце просвечивало через марево. Вылезать из кровати не хотелось. И я решил немного еще полежать, натянув до самого носа одеяло. По коридору забегали наши. Кирюха что-то там весело пищал Медведеву по дороге в умывальник. Витямба повис на дверном косяке, подтягиваясь широким захватом.

– Как спалось, москвич?

Я не ответил, только зевнул и с удовольствием вытянул ноги под одеялом.

– Или ты, может, вообще даже не Москве, а где-нибудь в Австрии будешь жить?

– Да не знаю я ничего! – А про себя подумал, что мне как-то очень нравится вот так ничего не знать. Как это, оказывается, приятно – когда о твоем будущем кто-то будет заботиться. А ты можешь просто расслабиться и побыть ребеночком, за которого все решают родители. – Он вроде про Москву говорил. Но в Вене тоже буду жить иногда. Наверное. И еще в Италию поеду. Там ведь у меня сестра живет, ну, его дочь…

– Здорово! Выберешься из Новокузнецка. Попутешествуешь по миру, завидую. Я бы тоже хотел. И в Москву, и в Вену, и в Италию. И еще в Лондон и Париж.

– Ну, ты еще попадешь туда, просто, может, не сразу…

– Да. Попаду обязательно, я это уже точно решил.

Витямба спрыгнул с двери, схватил свое полотенце и хотел было уже идти умываться, но тут раздумал, подскочил ко мне и с размаху и со смехом начала прыгать по мне задницей. Я стал его спихивать с себя, и он умчался. Теперь это утро стало обычным, и мне сделалось очень хорошо и весело.

…В девять я уже стоял одетый на улице. Под моим деревом. Он пришел вовремя. Закутанный в шарф до самых глаз. Пар поднимался от его замерзшего лица. Идет быстро, и походка легкая. Конечно, не по погоде он одет… машет мне издали рукой. Я ему тоже. Его нижнюю часть лица совсем не видно, но я знаю, что он улыбается. На его лице всегда эта такая удивительная приветливая полуулыбка. Здоровается за руку, но он не дает мне снять перчатку, чтоб я не замерз.

– Ты чего оделся-то? Нам же еще надо перед прогулкой к директору зайти. Очередное разрешение на встречу подписать. И кое-какие другие документы распечатать для опеки. Так что пошли в канцелярию.

Зашли в директорский подъезд и повесили куртку и пальто на вешалку. Директор уже нас ждал. Они поздоровались за руку. И мне директор тоже руку пожал. Он был в отличном настроении. Усадил нас и даже предложил нам чаю. Мы пили все втроем. Я впервые пил чай с нашим директором и в его кабинете. И он вовсе не такой уж строгий. Нормальный на самом деле мужик. Секретарша принесла распечатанные документы. Я что-то подписывал и вполуха слушал объяснения директора, что именно я подписываю. Мне как-то все равно. Я уверен в нем, в моем Евдокимофе. Потом мы вдвоем поехали в опеку. Там почти никого не было. Праздники. Все отдыхают. Но у нас все же приняли документы. Женщина лет сорока пяти задавала мне вопросы: по доброй ли я воле хочу гостевой режим, не заставляют ли меня силой, потом нудно разъясняла мне мои права и что я могу в любой момент отказаться и вернуться в детский дом. Я кивал и говорил «да», но на самом деле почти не слушал ее. Голова была занята другим, и мне казалось, что все это происходит не со мной, а с каким-то другим мальчиком, которого хотят забрать в семью. Но я обратил внимание, что эта тетка, смотревшая вначале на моего Евдокимофа с подозрением, потом явно растаяла, и уже хотела нам по максимуму помочь. Мне было приятно, что мой Евдокимоф такой обаятельный и умный, что может любого расположить к себе, и все его любят, и он всем нравится. На каком-то этапе нашей беседы она попросила его временно выйти из комнаты, так как должна теперь поговорить с мальчиком наедине. Он понимающе закивал и вышел, улыбнувшись нам обоим.

– Ну что, Саша? – спросила меня эта женщина-инспектор, – как тебе понравился твой опекун?

– Очень! Он очень мне понравился!

– Уверен ли ты, что хочешь поехать с ним в Москву на целую неделю? Это же очень далеко. Там рядом не будет ни учителей, ни воспитателей. Не боишься?

– Нет. Я не боюсь. Я хочу в Москву.

– Ну и хорошо. Мне, Саша, тоже твой опекун понравился. По-моему, он неплохой человек и у него серьезные намерения по твоему поводу. Поэтому – да. Я дам согласие на гостевой режим, и если дело дойдет и до оформления опекунства, то тоже. Будь счастлив, мальчик. Надеюсь, тебе повезет.

…В двенадцать дня мы уже закончили все дела в опеке и вышли на улицу. Мороз, кажется, еще усилился, и долго гулять по улицам сегодня у нас явно не получится. Поэтому решили снова выпить утренний кофе. И снова было уютное кафе, теперь капучино, которое тоже мне очень понравилось. Было так легко и приятно сидеть в теплом кафе за столиком и посматривать в окно, за которым торопливо проходили замерзшие люди… я был теперь совершенно спокоен, что все эти официальные оформления у нас уже позади, и счастлив, что у нас еще есть целый день сегодня и весь день завтра, а потом, как он говорил, пройдет совсем немного времени, только третья четверть, и мы поедем в Москву, домой. И было так необыкновенно здорово болтать обо всем сразу, потому что все сразу стало для меня ужасно добрым и радостным. И он тоже был в каком-то приподнятом настроении. Его глаза через прозрачные стекла очков светились, красные от мороза щеки алели на загорелом, гладко выбритом лице. Мы ужасно много смеялись, и я совсем не стеснялся ни его, ни незнакомой обстановки приличного кафе, ни официантки… Я уже почти не сбивался с «ты» на «вы» и даже начал сам задавать ему вопросы.

– Я, кстати, придумал, как тебя, Саша, научить разбираться в кофе. Надо заварить тебе дома сразу несколько самых разнообразных сортов, понемногу, по глоточку буквально. А ты потом все попробуешь и выберешь свой любимый.

– А у тебя какой любимый?

– У меня любимый один очень экзотический и очень дорогой. Сейчас расскажу, как его делают. В Индонезии и во Вьетнаме водится такой небольшой хищный зверек. Его еще иногда называют пальмовой куницей-циветтой. Так вот, этот зверек и поедает кофейные зерна, но они частично не перевариваются в его желудке. Проще говоря, затем сборщики разгребают его помет и извлекают из него непереваренные, но ферментированные циветтой кофейные зерна. Потом их моют, сушат – и вот пожалуйста! Пейте на здоровье самый дорогой кофе в мире. А стоит он так дорого, потому что этот самый кофе (его название звучит как «Копи Лювак») очень редок. Циветта не размножается в неволе, а сам этот особый желудочный фермент вырабатывается в ее желудке не постоянно, а только несколько месяцев в году… Не смейся, Саня! Кофе получается действительно невероятно вкусный, с нежным, чуть кремовым вкусом. Ты должен его обязательно опробовать!

– То есть, получается, этот Лювак добывают из какашек? – веселился я. Об этом обязательно Витямбе должен рассказать. Он умрет со смеху. И вообще все!

И мне вдруг тоже захотелось рассказать ему что-то веселое, и я рассказал, но в комическом ключе: как вчера вечером выяснилось, что я не могу ему сообщить, что жду его завтра. Про то, как мы чуть не консилиум собрали. И как нашему учителю истории звонили, чтобы он мою эсэмэску передал. И как все не знали, что мне, нам делать. И даже про Сашку Лапушкина из седьмого класса, который сообразил, что делать.

– Как же я не подумал, что ты мне не можешь написать? – И он постучал себя с упреком ладонью по затылку. – Это же очевидно. Откуда у тебя может быть в принципе роуминг! Кому звонить-то? Как это я не сообразил?.. Это просто потому, что волновался вчера. Давай сегодня же тебе на телефон роуминг оформим. А то как же мы будем общаться, когда я уеду?

– Да я сам дурак. Надо было мне сказать, что нет у меня его, просто я тоже вчера переволновался очень.

– А сейчас?

– Сейчас уже нет. Просто хочу с тобой побыть побольше.

– Спасибо, здорово… Здорово, что мы все дела сделали важные. Но ты вчера зря волновался. Я бы все равно так не уехал бы, не повидав тебя. Просто я бы не поверил, что ты меня больше не хочешь видеть. Так что, даже если бы и не получил СМС, все равно бы приехал в детский дом. Ну, хотя бы чтобы удостовериться, что ты так решил.

– Нет, я решил по-другому. Я очень рад, что ты ко мне приехал. Что выбрал меня, хотя и не совсем понял почему.

– Давай тогда, Саша, еще поговорим на эту тему. Тем более я бы не хотел, чтобы между нами оставались какие-либо недомолвки. Я вчера, после того как вернулся в гостиницу, тоже лежал и думал об этом. Как это все у нас с тобой получилось – что я тебя среди всех нашел, и решился все про тебя узнать, и потом все документы собрать, и вот… приехать к тебе? Конечно, тут и твой видеопаспорт огромную роль сыграл. Ты там очень много говорил как раз об очень важном для тебя – про классическую музыку. Даже любимых композиторов называл. А это, знаешь ли, очень важный фактор для меня. Я, вообще, считаю, что человек, любящий слушать серьезную музыку, уже является интеллектуалом. То есть, я хочу сказать, что если человек любит там, например, живопись или театр, он совершенно не обязательно является умным. Часто это вообще совсем не так. Но вот если именно меломан – это уже свидетельство высокого умственного развития. Потому что музыка – самое абстрактное из искусств. И требующее наибольшей степени развития воображения. Поэтому я считаю, что одной из важнейших причин высочайшего уровня интеллекта у граждан СССР, рожденных в период шестидесятых годов прошлого века, является как раз повсеместное обучение детей музыке. Пианино тогда были чуть ли не в каждом доме. Конечно, музыкантами стали единицы. Но внутреннее развитие смогли повысить миллионы. Сейчас учить ребенка музыке стало уже совсем не так популярно. И это очень жаль; последствия видны, и они негативные. Но это я брюзжу немного. Отошел от темы… Так вот. Мне очень это в твоем видео понравилось. И еще – что ты хотел бы в московские театры попасть и современных композиторов послушать. Я из этого сделал вывод, что у тебя большая любознательность есть. Некий потенциал и желание для внутреннего развития. Что у тебя здесь нехватка именно… как бы это поточнее сформулировать… нехватка культурного контекста. Кстати, больше ни в одной анкете на этом сайте подросток о своем интересе к классике не сказал. Ты оказался единственным. Но после твоих слов был еще дикторский текст. Кстати, хотел тебя спросить: кто их составляет? Это по словам детей? Или что учителя про них съемочной группе рассказывают?

– Я думаю, по-разному бывает. Но у нас, я уверен, учителя участие принимали. Рассказывали волонтерам.

– И ты знаешь, кто про тебя рассказывал?

– Точно не знаю, но догадываюсь.

– И кто это был?

– У нас есть историк в школе, Игорь Дмитриевич. Игоряша. Его у нас все ребята уважают. Очень хороший человек. И учитель отличный. Я думаю, про меня как раз он рассказал.

– Ну, ты тогда должен ему очень большое спасибо сказать. Потому что и дальше дикторский текст про тебя был очень хороший. И про то, что ты хорошо и ровно учишься по всем предметам и что ты романтичный мальчик, обожаешь красоты природы и обладаешь развитым эстетическим вкусом. Этот текст очень точно тебя охарактеризовал и дал точное направление для твоих возможных опекунов. Потому, что эти слова вместе с тем, что ты сам про себя рассказал, создали очень яркий и целостный образ. И очень позитивный при этом. Во всяком случае – для меня.

– А ты другие видео наших ребят на сайте смотрел?

– Да. Конечно. Было очень легко понять, что вы все из одного детского дома. Прежде всего по дате размещения на сайте анкет детей. И еще по другим деталям. Например, в этот день было размещено не так уж много анкет подростков. И только из двух областей. Я сразу вычислил тех, кто именно из Кемеровской. А еще – ты и один мальчик, худенький такой, были одеты в одинаковые футболки… Да, вспомнил: именно так – Кирилл. Там был среди вас еще один подросток. Чернявый такой. Очень у него походка смешная. Но в костюме. Он про Диснейленд там что-то говорил. Что это его мечта. Я еще подумал, что у него очень простая и легко выполнимая мечта. Да… И трио: два мальчика и девочку тоже помню. На самом деле, очень симпатичные ребята все… Ах вот как!.. Вот он как раз и есть этот сообразительный мальчик Саша Лапушкин! Вот спасибо ему! И привет от меня ему передай, пожалуйста. Опять я отвлекся. Вернусь к твоей анкете: вот это ваш Медведев… и он тоже Александр?.. Из четырех записывающихся оказалось три Александра. Много у вас в детском доме Саш!.. Медведев тоже очень приятный парень. Добрый такой. Эмоциональный. И человек он светлый по своей сути. Но мне показалось, что я ему не очень подхожу в качестве отца. Он, видимо, очень любит спорт, футбол. Ему нужен отец, с которым у него будет гораздо больше общего, с которым он будет каждое воскресенье на стадион ходить, болеть за любимую команду. И я ему такого отца очень желаю! Дай ему Бог! Но, это не я. Я все же другой. И сын мне тоже нужен иной. Такой, как ты!

– Я вообще-то тоже футбол очень люблю. И еще скалолазанием увлекаюсь. Правда, в нашу сборную от девяносто шестого я не попал. Но все равно занимаюсь с тренером на секции.

– Это очень здорово, что ты любишь спорт. Но просто у тебя, кроме спорта, еще очень много чего есть. Музыка. Природа. Ты разносторонний парень. Это меня очень в тебе привлекает. Понимаешь, Саша… тут очень важно, чтобы не только ты мне, но и я тебе по сердцу был. Тут ведь еще и образ жизни конкретной семьи имеет значение. Я много езжу, часто бываю на разных мероприятиях. В том числе и светских. Часто бываю в театре, на концертах, приемах, конференциях. Я много вынужден ездить по миру, встречаться с массой самых разных людей. И поэтому для меня немаловажно, чтобы для моего сына это было не в тягость. Извини, что я тебя сыном сейчас назвал. Просто это слово такое дурацкое – «опекаемый». Очень оно мне не нравится. Так что иногда проще говорить – сын. Да и по сути, когда, дай Бог, все у нас получится, ты переедешь ко мне насовсем, не будет никакой разницы между этими двумя словами – «сын» и «опекаемый». И я вообще-то хочу, чтобы ты мне именно сыном был. А уж как ты в официальных бумагах будешь называться – меня особо и не волнует. Важно ведь не название, не форма, а суть. Но я опять отвлекся от основной темы…. Я хочу сказать, что уверен, что тебе будет интересна и приятна такая жизнь, которую я веду. Другому это все – не в коня корм. А ты, мне кажется, как раз будешь при таком образе жизни и удовольствие получать, и очень хорошо развиваться во всех сферах. Проще говоря, ты, Саша, сможешь на всю тысячу процентов воспользоваться теми возможностями, которые я смогу тебе предоставить. И при этом это не будет для тебя напряженно.

– Хорошо, что ты мне это объяснил. Мне теперь стало как-то намного понятнее. Почему я… И мне – да – очень хочется увидеть много всего интересного. И я люблю ходить в театры и музеи. И в гости тоже, наверное, люблю. Просто я еще не ходил. Но меня один раз приглашали. Мишка из музыкальной школы. К нему на день рождения. Домой. Но я не пошел. Они там все меня младше, и я не знаю, о чем с ними говорить. И на подарок у меня тоже денег нет… и я не пошел. Но меня приглашали. И Мишка, и его мама.

– Ну, я думаю, ты к этому постепенно привыкнешь. Будем с тобой обязательно в гости ходить. И у себя тоже будем гостей принимать. Это, на самом деле, очень нетрудно. И приятно. Так что не переживай из-за этого. Тут, конечно, есть некоторые нюансы. Правила поведения за столом, этикет, умение общаться с разными людьми, знакомиться, прощаться… Научишься!

– Вообще-то я уже немного умею… этикет… Игоряша с нами даже внеклассное занятие по этикету проводил. И еще он ввел у нас в столовой ножики. Раньше до него не было – никто с ножом-вилкой есть не умел…

– Слушай! А любопытный человек, этот ваш Игоряша. Кто, ты говоришь, он? Историк? А не мог бы ты нас познакомить с ним? Мне очень интересен этот человек. И по твоим рассказам, он действительно особенная личность. Если тебе не трудно, расскажи про него, что знаешь.

– Он из Питера. Наш Игорь Дмитриевич. Окончил исторический институт в Москве. Потом женился и переехал в Питер. Работал бизнесменом. Во многие страны ездил. У него еще жена. Очень хорошая. Его седьмой класс часто прямо всей группой к ним в гости ходит. Детей у них нет. Наверное, поэтому он и забросил свой бизнес и к нам переехал. Теперь работает в 96-м. Преподает историю. Он отличный учитель. У нас его уроки никто не прогуливает. Потому что очень интересно рассказывает и ненавидит двойки ставить. За это его все любят у нас. Еще я слышал, что к нам приехал, потому что хотел кого-то забрать. Ну вроде как усыновить или удочерить. Но потом решил, что останется и будет тут с нами со всеми валандаться. Забросил свой бизнес, и переехал сюда, в Новокузнецк. Квартиру снял двухкомнатную, машину купил. Потом и жена его сюда к нему переехала. Больше я про него ничего не знаю.

– Да. Любопытно. Очень любопытно. Ты мне Саша дай, пожалуйста, его телефон, я запишу. Просто мне эта личность очень интересна. Даже с профессиональной стороны. Такого человека не часто встретишь…

Потом мы еще немного прошлись по городу, но быстро замерзли, и мой Евдокимоф предложил пойти в его отель. Там можно и пообедать вполне вкусно, и просто посидеть-поговорить без посторонних ушей, а заодно он хотел показать мне на компе фотографии. Отель называется «Бардин», и мне там очень понравилось. Я в таком месте был впервые. Мы сидели на кровати в его номере и смотрели фотки на планшете. Там были Анна – худощавая симпатичная молодая женщина, очень похожая на него. С мужем. Были еще фотки с их свадьбы. Еще показал фотки его умершей жены. Но так и не рассказал, отчего она погибла. А я постеснялся спросить. Потом еще его старенькую маму и фотки из его детства, где он с отцом. Много фотографий его дома в Вене и сада, и все как в фильмах. Смотрели еще фотографии квартиры в Москве. Она тоже показалась мне очень большой и роскошной. Но я ничего толком не успел запомнить, и он, поняв это, сказал, что сбросит мне всю эту информацию с фотками и видео на флешку и я потом смогу спокойно все, не торопясь, посмотреть. Я смотрел картинки этой незнакомой мне, красивой, обеспеченной жизни, и она казалась мне далекой и чужой. Но я смотрел на него и понимал, что это все и есть его жизнь. И мне придется во всем этом разобраться и привыкнуть к новым мечтам, городам, странам и людям. Я был немного в тумане от всего увиденного. Мне даже казалось, что это все как кино.

Потом он захлопнул планшет и сказал, что и так слишком много всяких впечатлений на сегодня. И пора обедать. Мы спустились вниз, в ресторан. Снова все было очень красиво и очень вкусно. Потом я пошел в номер, а он попросил девушку на ресепшн вызвать их менеджера или управляющего. Появился менеджер, в белой рубашке и галстуке. Евдокимоф попросил его посоветовать какого-нибудь опытного юриста, который может вести гражданские дела в Новокузнецке. Менеджер обещал непременно помочь. Через полчаса он постучался в дверь и принес записку с телефонным номером. Евдокимоф сразу же набрал:

– Добрый день, уважаемый Григорий Аронович. Мне посоветовал обратиться к вам управляющий отеля «Бардин». У меня к вам следующий вопрос. Не могли бы вы вести здесь в Новокузнецке дела одного пятнадцатилетнего подростка, которого я намерен взять под опеку. Я послезавтра улетаю в Москву, но хотел бы, чтобы в мое отсутствие ребенка кто-то опекал с правовой точки зрения. Необходимо уладить все вопросы с оформлением его под мою опеку. Это – во-первых. Во-вторых, надо срочно оформить заграничный паспорт мальчику… нет-нет. Я имею двойное гражданство и, соответственно, считаюсь тут российским гражданином. Третье – это подготовить все документы для австрийской визы по списку, который я вам вышлю. Вы можете взяться за решение этих вопросов? Или, может быть, посоветуете кого-то, кто мне сможет помочь? Нет, с документами с моей стороны проблем точно не будет. У меня и сейчас почти все документы есть на руках, и я вам их оставлю. В любом случае есть экспресс-почта и регулярные авиарейсы. Так что все, что может понадобиться с моей стороны, будет вам доставлено. Ну, раз вы не видите проблем, я прошу вас приехать ко мне в отель завтра к десяти утра с бланком доверенности и договором на юридическое обслуживание. Оплату обсудим. Ну, раз вопросов больше пока нет, позвольте проститься с вами, Григорий Аронович, до завтра. Спасибо. И вам хорошего вечера…

Я все это слушал и думал, как просто он решает все проблемы. Он такой умный! Я бы хотел тоже быть таким. Он заторопил меня.

– Давай, Саша, одеваемся. Нам еще надо в салон связи зайти. С роумингом для тебя разобраться. Ты тут побудь в комнате пять минут, а я сейчас отойду ненадолго. Он вышел вместе с телефоном – наверное, не хотел при мне звонить… Потом мы зашли в «Мегафон» и подключили меня к связи. Он сразу же положил мне на телефон три тысячи, чтобы я мог звонить ему. Потом мы поехали на троллейбусе в банк. И там он выяснял, можно ли мне сделать дебетовую карту, но выяснилось, что нельзя. Нужно согласие родителей, которых у меня нет. Он немного расстроился, но потом сказал мне, что это все не страшно. У нас же есть стряпчий, Григорий Аронович, – через него в случае чего и можно будет оплатить и изготовление загранпаспорта, и все остальные возможные мои расходы на оформление. В этот вечер он не поехал меня провожать до самого детского дома, а только посадил в маршрутку. Сказал, что будет вечером еще встречаться с одним человеком. Потом я узнал, что человеком этим был Игоряша…

Вечером все опять были в холле нашей группы, и я рассказывал, что мы делали сегодня. Но теперь уже мало кто удивлялся. Только Ромка и Витямба иногда уточняли некоторые моменты моего второго дня с Евдокимофым. И я снова радовался тому, что, отвечая на их вопросы, и сам некоторым образом, систематизирую информацию, и главное – окончательно осознаю, что гостевой режим – это уже реальность, и в Москву на весенние каникулы я тоже, наверное, поеду, и он уже заботится обо мне…. Я еще раз запросил сотового оператора, и мне пришла эсэмэска: да, на моем счету три тысячи рублей. Я еще рассказал им про стряпчего Григория Ароновича, который будет меня теперь курировать по всем юридическим и финансовым вопросам, и про загранпаспорт. Медведев спросил, не повезет ли меня теперь опекун случайно в Диснейленд? Я ответил, что не знаю этого, но то, что поеду теперь в Вену и еще наверняка в Италию, в Бергамо, – это очень вероятно.

Почти весь третий день до самого вечера мы гуляли с Евдокимофым по городу, заходили погреться в кафе, обедали в том самом стейкхаусе, куда Игоряша водил перед конкурсом танцев Витямбу. Даже немного прошлись по «Планете». Он спрашивал меня о моих вкусах в одежде и обуви. Как бы просто так – типа ему интересно, совпадают наши вкусы или нет. С самого утра он предложил мне нечто вроде игры «любишь – не любишь». Это касалось всего. Например, он сказал, что он любит гороховый суп, харчо, щи, том-ям. А вот борщ и рассольник не особенно. К грибному супу и куриной лапше относится нейтрально: ест, но не то чтоб прямо обожает. Дальше отвечать на этот вопрос должен был я: гороховый тоже люблю, и щи, и грибной очень. Том-ям и харчо – не знаю, не пробовал. К борщу отношусь нейтрально, а рассольник тоже терпеть не могу.

– Ну вот, – резюмировал Евдокимоф, – теперь все ясно. Самыми распространенным супами в нашей семье, значит, будут щи и гороховый. Грибной тоже будем готовить, так как по статистике он твой любимый, а мой – нейтральный. Борщ тоже будет, но не так часто, так как я его не очень… А рассольник у нас из меню исключен. Вот так и должно быть в хорошей дружной семье. Все имеют право голоса, и вкусы каждого учтены. И при этом никто не должен быть лишен возможности хоть иногда употреблять то, что ему нравится. Согласись – это самый мудрый подход к совместному проживанию.

– Здорово! Давай будем все вопросы так решать, – предложил я. – Думаю, что харчо и вот этот второй суп, что трудно запомнить название, мне тоже понравится, как и тебе.

– Почему ты так думаешь? – улыбнулся он.

– Ну-у… не знаю. Просто пока что все, что ты говоришь, мне очень нравится. Суп тоже понравится наверняка.

– Мне приятно это слышать. Я, кстати, считаю, что наши вкусы совпадают неслучайно. Раз у нас много общих увлечений: музыка, литература, музеи, природа, то и другие вкусы вполне должны совпасть. Все-таки как правильно, что я именно к тебе приехал!

И он слегка приобнял меня за плечо.

И мне было приятно это его проявление доброты! Ребятам домашним кажется смешным, что для детдомовцев так важен именно такой, тактильный контакт со взрослым. Они привыкли, что с самого раннего детства их все время кто-то из близких ласкает: мама целует в щечку, папа взъерошивает волосы, дедушка водит за ручку в детский сад, бабушка треплет за щечку, а младшая сестра забирается на колени и обнимает за шею… А кто обнимет и приласкает детдомовца?! Некому. Учитель не станет тебя целовать за хорошую оценку. Это делает только мама. Поэтому каждый детдомовец втайне мечтает о физическом прикосновении любящего взрослого. И даже сейчас, когда мне уже скоро шестнадцать, укладываясь вечером в кровать, я закрываю глаза и мечтаю, что рядом со мной сидит на краешке моей кровати мама и гладит меня по головке, укрывает получше одеялом и, желая мне спокойной ночи, целует меня, как маленького… И в этот момент на душе у меня делается так сладко! Так хорошо! И я засыпаю счастливым.

Так мы играли почти целый день, и я узнал много всего про него и его вкусы и предпочтения, а он – про мои. Когда мы заговорили про запахи, я сказал, что мне очень нравится одеколон, которым пользуется наш Игоряша, но я не помню, как он называется.

– Он называется «Нарцисо Родригес». Кажется, это тот, что в сером флаконе.

– А откуда вы это знаете? – я вдруг снова перешел на «вы».

– Мы вчера вечером встречались с твоим учителем. Тебя это смущает?

– Нет. Просто я удивился. Вы… Ты меня не предупредил вчера.

– Да. Не хотел, чтобы ты волновался. Все-таки это твой учитель… Но я обещал, что не буду тебе врать. Поэтому честно говорю – вчера вечером мы вместе ужинали с Игорем Дмитриевичем и его прекрасной супругой. Во-первых, я хотел поблагодарить его за ту помощь, что он оказал нам позавчера со связью. Но это не главное. Я понял с твоих слов, что ваш Игоряша – очень умный и прозорливый человек. Выяснилось, что он еще и добрый, заботливый. Я хотел поговорить с ним о тебе, Саша. Узнать о тебе побольше. Твою историю, как ты попал в детский дом, о твоих родителях, друзьях, увлечения, учебе. Согласись, что в нашей ситуации узнать друг о друге побольше – это очень важно. Сразу тебе хочу сказать, чтоб ты напрасно не волновался, – он характеризовал тебя весьма положительно, как, впрочем, и все остальные твои учителя.

Я должен тебе еще кое-что рассказать, чтобы это перестало быть для тебя тайной. После того как я решил собрать все документы для оформления гостевого режима для тебя (хотя правильнее сказать – для нас обоих), я написал о своем намерении по поводу тебя вашему директору, объяснил ему свои планы, поделился своими сомнениями – получится ли у меня стать опекуном подростку, посоветовался как дальше действовать. Он ответил мне письменно и предложил пообщаться по телефону или скайпу. Мы перезванивались несколько раз. Я задавал о тебе много вопросов. Он даже выслал мне адреса электронной почты некоторых из твоих учителей. Я не хочу тебе говорить, кого именно. Ведь никто из них не давал мне разрешения говорить с тобой об этом. Но это не так уж важно. Главное, что никто из них не говорил о тебе плохо. Все были едины в том, что ты, несомненно, мальчик разумный и способный, но тебе не хватает стимулов для проявления себя, активности. Некоторые считают тебя слишком замкнутым. Учительница по литературе сказала, что ты один из лучших учеников в школе по ее предмету. Короче говоря, в принципе, тебя хвалили. Поэтому-то прошедшие два дня в основном я рассказывал о себе. Ведь ты обо мне совсем ничего не знал до нашей встречи, а я про тебя уже собрал много информации.

К тому же мне необходимо рассказывать о себе и по совершенно объективным причинам, ведь я намного старше тебя, у меня за спиной не пятнадцать, а сорок девять лет, а значит и событий произошло со мной больше. Потом мы общались с тобой два дня, и ты довольно много рассказывал про своего любимого учителя. И все, что ты рассказывал про него, было интересно, многое даже поразило меня. Короче говоря, я подумал: кто еще сможет лучше поведать о тебе, чем Игорь Дмитриевич?

Я позвонил ему вчера, объяснил, что послезавтра уже уезжаю и очень прошу его до моего отъезда со мной встретиться. Он согласился сразу. Извини за нескромность, но он читал некоторые мои произведения и смотрел в театре в Питере постановку по моей пьесе. Вообще, должен тебе сказать, Саша, его реально беспокоит твоя судьба. Впрочем, других ваших ребят тоже. Он даже попросил меня в конце нашего ужина порекламировать и других ваших ребят среди знакомых и в России, и в Европе. Многие фамилии, которые ты называл мне в разговоре, он прокомментировал. Особенно он обеспокоен судьбой твоего одноклассника Кирилла, чье психологическое состояние его очень пугает. Кстати, ты тоже обрати на этого парня внимание. Постарайся быть с ним повнимательнее и помогай как-нибудь. Там может быть все. Включая суицид…

Но вернусь к разговору с твоим историком и его женой. Она очень милая дама, во всем поддерживает деятельность своего мужа. И про тебя она, кстати, тоже в курсе. Игорь Дмитриевич говорил о тебе очень хорошо. Он считает тебя очень интересным и необычным человеком. Именно так он про тебя и сказал: «Саша Белов не просто умный и добрый мальчик. Он настоящий бриллиант. Вернее, пока он алмаз. Но после небольшой огранки этот драгоценный камень засверкает своими бесчисленными гранями, будет переливаться ярчайшим светом. Он совершенно особенный ребенок. Я даже не понимаю, как вообще мог вырасти – учитывая, что Саша в детском доме с трех лет, – такой потрясающий мальчик» – именно так он о тебе и сказал. Это звучало так художественно, поэтично, что я запомнил всю эту фразу наизусть. Он подтвердил еще раз мое желание забрать тебя отсюда. И, что мне было особенно приятно, посчитал, что тебе подойдет именно такой опекун, как я. Он дал мне немало очень полезных советов по поводу тебя…

– А что он посоветовал?

– Ну, прежде всего, не отправлять тебя в школу в Австрии, что тебе будет намного лучше учиться пока в России. И еще – что ты очень скромный человек и иногда склонен умалчивать о своих проблемах и переживаниях. Он советует мне обсуждать с тобой все, даже мелкие вопросы, и всегда спрашивать твоего мнения. Ну, я, конечно, постараюсь.

– Спасибо. Но знаешь… Мне пока что, наоборот, даже нравится, что ты такой… ну… все решаешь сам за меня. И я понимаю, что так, как ты делаешь, – так правда намного лучше.

– Ну и хорошо! Похвалили друг друга. Но теперь я хочу побольше поговорить о тебе. Буду задавать вопросы. Мы же с тобой договорились, что не врем друг дружке. Поэтому у тебя есть право не отвечать мне, если мой вопрос кажется тебе нетактичным или слишком личным. Ты всегда можешь сказать мне, что не готов сейчас отвечать на этот вопрос или просто не хочешь, и совсем необязательно при этом что-то объяснять. В конце концов, мы знаем друг друга только два дня. Сегодня третий. Это ведь очень мало. Хотя, знаешь, мне почему-то кажется, что мы уже давно знакомы… просто ощущение такое.

– И у меня такое же ощущение. Просто с тобой как-то все понятно и несложно. Я даже не понимаю, почему мне так легко говорить тебе «ты». Спрашивай меня теперь ты.

– Извини еще раз, если мои вопросы тебя ранят, но есть вещи, которые мне просто необходимо знать. Скажи, ты помнишь свою мать?

– Почти нет… Когда она умерла, я был слишком маленьким. Когда-то у меня, кажется, была ее только одна фотография. Я ее смутно как-то помню. Но, кажется, она была красивая, и у нее такое доброе лицо; мне кажется, я похож на нее, а не на отца. Она умерла от болезни. Я спрашивал об этом отца, но он ничего толком не может объяснить. Он пьет… Наверное, у него уже совсем плохая память. Он вот и про меня забыл, уже год не приходит…. Но тогда он говорил, что она умерла от сердца. Болела. И вот… умерла… И фотографию я тоже потерял. Маленький тогда еще был, вот и задевал куда-то.

– Ты знаешь, где она похоронена?

– Нет, не знаю. Когда я был маленький, я вообще не хотел верить в то, что ее нет. Я не думал про кладбище никогда. А сейчас… Я и сейчас про него не думаю…

– У вас не было родни? Там… папины или мамины родители, твои тети, дяди, бабушки? Неужели тебя некому было забрать?

– Я не знаю. Наверное, некому. Отец как-то обмолвился, что мать нездешняя. Что она сюда приехала и вышла за него замуж. И что у нас никого из родни нет. Да я и не думаю никогда про родню. Если б у меня была хорошая родня – они бы хоть разок навестили бы меня за эти двенадцать лет. Значит, и нечего про них говорить. Знаешь… Я уже давно, ну, как вырос и стал понимать, что мать за мной никогда не придет, решил, что буду мечтать, что меня, может, какая другая семья к себе заберет… пусть и не родная… я всегда хотел дома жить, каждый день об этом думал, а потом уже и верить перестал в то, что кто-нибудь меня заберет к себе. И тут вдруг ты. Открытка пришла. Всего-то три дня назад. А все в моей жизни перевернулось; я пока никак к этому и привыкнуть не могу. Ночью вчера просыпаюсь – я вообще часто просыпаюсь ночью – и просто лежу, смотрю в окно, там у нас во дворе дерево, ну, помнишь?.. Под которым ты меня ждал в наш первый день? Я проснулся этой ночью и ужасно испугался… ну, что ты уедешь и больше не вернешься, и я тогда даже не знаю, как мне жить дальше. Так мне страшно и жалко себя стало, я даже хотел тебе эсэмэску послать, ты же мне много денег на телефон положил, но я потом решил, что не надо тебя ночью будить…

– Вот и зря! Мог бы и написать, я бы ответил. Пойми, Саша, если я буду твоим ну… ну, как отец тебе, то я обязан быть с тобой во всем – и когда тебе очень хорошо, и когда тебе плохо, страшно, больно. Родной человек для того и нужен ребенку, чтобы он всегда чувствовал себя защищенным от всех бед и страхов. Так что звони и пиши мне, когда я тебе нужен. Договорились?

– Да. Спасибо.

– Но учти. Если мы действительно семьей будем, то и я имею права тебе иногда жаловаться и искать в тебе сочувствие. Так что не удивляйся, если я тоже иногда буду тебе писать о своих проблемах и болях. Ладно?

– Да… конечно… пиши. Я вообще-то умею жалеть. Не смейся, но ты сейчас про Кирюшу говорил – я с ним часто наедине говорю, или мы просто молчим – и да: прав Игоряша: Кире очень трудно живется, но я не знаю, как ему помочь. Иногда он просто скулит, а я просто сижу и слушаю его, и ему становится легче. Я боюсь, что, когда ты меня заберешь, ему совсем не с кем будет даже поговорить по душам.

– Кирюша – это проблема, но у меня есть кое-какие решения. Давай об этом после поговорим, скоро ведь уже вечер, а у нас еще так много всего друг другу не рассказано. Я еще хочу тебя спросить про твоего отца. Он пил раньше? Когда твоя мать еще была жива? Или это он после ее смерти не смог с собой совладать?

– Я не знаю. И мне некому об этом рассказать, но, наверное, он тогда так не пил.

– Я не просто так о твоем отце спрашиваю. Просто боюсь… ну, ты, Саша, встань на мое место: вот все у нас, даст Бог, с тобой сладится, ты ко мне в Москву переедешь, будет у нас семья. А потом в один не прекрасный день приедет твой отец и захочет тебя вернуть. Ну, конечно, ты уже будешь скоро совершеннолетним, но зов крови, знаешь ли, тоже существует, и ты захочешь к нему, уедешь от меня – это, конечно, твое законное право, но мне-то как тогда быть?! Я же привыкну к тебе, даже и сейчас уже немного привык; мне это тяжко очень будет.

– Да что ты! Даже не думай об этом. Не нужен я ему. Да и он мне теперь не нужен. Никогда, никогда такое не может случиться. Поверь мне, поверь, пожалуйста! – Я сам не понял, как вдруг заговорил очень эмоционально и даже остановился напротив Евдокимофа, глядя прямо ему в глаза.

– Ну, ты извини меня, Сашенька, – постарался он меня успокоить, – это я зря начал сейчас. Об этом говорить… вот видишь… – И он заулыбался. – Как и говорил, тоже иногда нуждаюсь в твоей поддержке и опоре. Еще хочу узнать у тебя о твоих планах по дальнейшей учебе и работе. Ты уже что-то планируешь? Может быть, хотя бы определился в общих чертах со сферой, где бы хотел работать?

– Пока еще нет. Не знаю даже. Мне ведь еще два с половиной года учиться. Я решил, что в техникум не хочу идти после девятого класса. Но я уже немного беспокоюсь, что до сих пор не знаю, где себя применить и что я хочу делать… Так что учителя, с которыми ты говорил, правы: я неактивный, нигде себя не проявил пока.

– Ну и не мучайся пока. Мы придумаем, как тебе себя в жизни найти. Сейчас у нас с тобой совсем другой план – найти семью и дом. Будем сначала эту задачу решать. Тем более что у нас с тобой уже есть отличный план. Завтра я уеду, но не думай, что мы с тобой простимся до весенних каникул. Будем переписываться: эсэмэски, ватсап, электронная почта. Будем держать друг друга в курсе нашей жизни. Потом я приеду за тобой сюда опять. Это будет за несколько дней до твоих каникул, чтобы оформить здесь все за пару дней и уже в последний день учебы выехать в Москву. Там живем у нас в квартире всю неделю, и за это время должны еще успеть оформить тебе визу в Австрию. Для этого ты должен будешь ко мне приехать уже со своим готовым загранпаспортом. Этим будет заниматься Григорий Аронович. Он неплохой мужик. Обязательный. И очень проникся нашей с тобой ситуацией. Я написал ему доверенность на ведение твоих дел в Новокузнецке. Но, кроме этого, вот возьми, пожалуйста, его визитку. Не потеряй! Если возникают проблемы какие-нибудь – сразу звони ему. Он тоже будет тебе иногда позванивать – узнавать, как ты тут. Самое главное это успеть сделать тебе загранпаспорт, так как во время твоих весенних каникул мы должны обязательно успеть получить для тебя австрийскую визу. После каникул ты вернешься в Новокузнецк, чтобы, во-первых, закончить на старом месте девятый класс, а во-вторых, чтобы еще раз все обдумать.

Ведь ты уже поживешь целую неделю со мной, дома, и сможешь оценить, насколько тебе хочется переехать ко мне насовсем. В таком серьезном решении очень важно все как следует взвесить и тебе, и мне. Одно дело – общение такое, как у нас с тобой, в общественных местах и по несколько часов в день. И совсем другое – неделя вместе и дома. Очень важно, чтобы ты понял мой образ жизни и решил, подходит ли он для тебя. Нам совсем незачем очень спешить. В конце учебного года я снова заберу тебя, и теперь уже на все лето. И вот тогда, в конце августа, мы сможем окончательно сказать друг другу, хотим ли мы жить одной семьей. Может быть, тебе покажется, что это очень долго, но я бы не хотел, чтобы ты бросился улепетывать из твоего детского дома, ничего не осознав разумом и чувствами. Давай, Саша, будем действовать постепенно. Это самый надежный способ. У нас с тобой уже совсем немного сегодня времени осталось, а я бы хотел, чтобы мы, пока здесь по торговому центру бродим, зашли в один магазин. В обувной.

– Да. Пошли. Здесь в «Планете» сразу несколько обувных магазинов. Тебе какая обувь нужна? Спортивная или для на работу ходить?

– Да мне никакая не нужна. Просто ты третий день во всех ресторанах и в отеле постоянно ноги свои под стул прячешь. Я заметил. Значит, что-то тебе не хочется свои ботинки показывать. Я сначала решил, что, может быть, они у тебя грязные или рваные. Но вроде все нормально. Так что очевидно, что ты их стесняешься. Я прав?

– Ну да… Ботинки мне достались жутко страшные. Стыдно ходить в таком отстое. Но это ничего. У меня нога растет быстро. Скоро мне их так и так поменяют. Хотя, боюсь, на такие же…

– Вот и пойдем купим тебе новые, хорошие, какие тебе понравятся.

– Нет. Ты и так сколько денег на меня уже потратил… И рестораны, и кафе. И на телефон положил вон сколько! Мне неудобно.

– Ну перестань, Саша! Мне будет приятно, что ты будешь их надевать каждый день и, может быть, вспоминать меня немножко. Ну, давай будем считать, что это мой тебе подарок на Новый год.

– Да ты мне уже сделал подарок. Причем прямо утром первого января. Открытку прислал. Она у меня самый лучший подарок теперь.

Но Евдокимоф настоял, и мы купили мне очень красивые темно-коричневые ботинки. Как раз такие, как я хотел. А потом мы еще купили две большие готовые пиццы для всех наших ребят из группы. Он хотел их тоже немного угостить. Мы поехали на маршрутке в детдом. Я начал немного волноваться, потому что не понимал, как мы будем прощаться с ним. И еще я нервничал, что могу не совладать с эмоциями при расставании. Он проводил меня до дерева. Посмотрел на него и сказал ему:

– Ну, здравствуй, дерево. Вот ты, оказывается, какое! Передаю тебе твоего друга. Следи за ним, пока мы будем в разлуке. Ну что, Саша, нам пора прощаться. Я тебе хочу сейчас сказать, ну… что я рад, что к тебе приехал, и ты оказался даже еще лучше, чем я надеялся. И мне кажется, что уже очень скоро ты переедешь ко мне насовсем. Давай теперь обнимемся на прощание.

И он прижал меня к себе, и я почувствовал прикосновение его щеки к моей. И мы стояли так недолго, обнявшись, и мне захотелось плакать, и я шептал ему на ухо:

– Только ты, пожалуйста, приезжай за мной, не оставляй меня тут, я ведь теперь не смогу…

Он отстранил меня от себя и прямо мне в глаза сказал:

– Даже не думай об этом. Я обязательно, обязательно тебя заберу. Пиши мне почаще и звони!

Он резко повернулся и зашагал, не оборачиваясь, к остановке. А я стоял под деревом и смотрел, как он исчезает в морозной ночи, и мне было хорошо и грустно одновременно. В руках остались две коробки с пиццей и сверток с новыми ботинками, а на душе… на душе у меня было ощущение счастья.