Онлайн чтение книги Книга моего друга Le Livre de mon ami
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

Вот и конец пути — стена гробницы той,

Сквозь сосны черные луною залитой.

А дверь железная молчанием одета, —

Ни звуков, ни шагов, ни потайного света.

Но девушка близка и скоро будет тут.

Меня за знахарство и ищут и зовут.

Мне пальцы старые омыло слез немало,

Немало свежих уст морщины целовало!

Влюбленным я нужна. У этих дряхлых ног

В моленьях не один влюбленный изнемог.

И нет по городам большим и малым этим

Служанки, чтоб Меня не называла детям.

Все это так, — а вот живу всегда бедно,

И в лапах голода мне биться суждено…

Но отдых и покой не подобают бедным.

Могилы в серебре под этим светом бледным, —

Начнем же поиски. Нужна для колдовства

Телами мертвецов взращенная трава.

Благословенны те, господь,

Кто за тебя прияли муки

И пыткам отдавая плоть,

К тебе протягивали руки.

Они бежали суеты.

А мы томимся в ожиданье.

Что ж не возносишь к небу ты

И нас в пурпурном одеянье?

Так, значит, вот мы с кем пересеклись путями!

К могилам праведных молиться вместе с нами

Идешь ты, женщина, не правда ли, скажи?

Тебе отвечу я без трепета и лжи.

Я — только женщина, брожу по свету нищей.

Чтоб ночью обогреть убогое жилище,

Я хворост собирать под соснами должна.

К нам, женщина, иди, когда ты голодна!

«Блаженны нищие, — Христос поведал. — Аще

Ты был богат, то жди себе смолы кипящей».

Вот золото, бери! И в милостыне той

Да славится отец, и сын, и дух святой!

Господь, блаженство лишь одно

Желанно для твоих созданий:

Укрась одежды полотно

Нам алой розою страданий!

Меня ты не смиришь, подарком подкупая!

Все ненавистно мне — весь мир, земля скупая,

Беспечный человек, и звери, и цветы.

Я чту лишь зло и смерть среди земной тщеты.

Себе ногтями здесь я выкопала корни.

Красавица идти должна бы попроворней.

Меня еще богач о помощи просил, —

Чтоб в тело старое влила я новых сил.

Он ждет, — и чтобы все свершить как можно лучше,

Под платьем волчью шерсть несу и зуб гадючий.

А вот и деточка! Червонец тут как тут.

Останься здесь и жди!

Не упускай минут, —

Послушай, дитятко, послушай, цветик милый,

На нехороший путь ты, право же, вступила!

Я за обещанным к тебе сюда пришла.

Колдунья Я для друзей скора на всякие дела.

Бери же и давай!

Червонец полновесный.

Как кудри у тебя светлы и как прелестны!

И если милый твой к тебе, дитя, жесток,

То с головы его дай только волосок, —

И вот на твой порог, под властью волхованья,

Он понесет цветы, и слезы, и лобзанья.

Что, Дафна, шамкала старуха без зубов?

С такими будь всегда к опасностям готов!

Открой же двери. Лень твоя невыносима!

Да увеличь огонь лампады негасимой.

Молчи и слушайся!

Неладно, что теперь

Открыли ночью мы гробницы этой дверь.

Нельзя молчать и нам, рабам, когда мы правы.

Поставь же чаши ты, и яства, и приправы

Здесь на привычный наш, домашний наш алтарь,

Где жертвы щедрые мы приносили встарь.

Я в старческих летах веду себя, как дети!

Теперь уйди, оставь лишь соль и хлебы эти.

Сама смешаю здесь я черное вино.

Покорствуя тебе, скажу я все ж одно:

Подальше от могил, где псы лишь воют рыща,

Иди-ка, дочка, спать в уютное жилище!

Ни бога не хочу, ни друга обмануть.

Однако слабая затрепетала грудь,

Когда глядела я в тот черный колумбарий.

Мне вдруг почудилось — и там летали в паре,

Милуясь, призраки могильных голубей,

Не позабыв любовь иных, счастливых дней.

Они хоть знали жизнь — и хорошо их праху!

Какому странному подвержена я страху!

Над головой моей скользит за тенью тень.

О, только б жить, дышать, увидеть ясный день!

Напрасные мечты. Пора, пора, — а то ведь

Для друга… для себя мне чаш не приготовить.

В чеканный кубок я налью себе вина.

Вот дева спящая здесь изображена

С амурами, что прочь лететь готовы дружно.

Теперь я в кубок свой волью того, что нужно.

Вам, звезды, мой привет! Там, слева, из дупла

Ворона древняя мне голос подала.

О боги правые, не дайте злому сбыться!

Вот сосны черные, вот и сама гробница.

Мой Гиппий, небеса уж ночью залиты.

Нам дорог каждый миг, — ужель не знаешь ты?

Ты медлишь, Гиппий мой. Томлюсь я ожидая.

Ко мне, на грудь мою! Сюда!

О дорогая!

Беглянка чистая! О Дафна, ты мой рок.

О, поступь тайная твоих прекрасных ног!

Пусть боги долгими вознаградят годами

Старуху, что пришла к ручью между цветами.

Ты вовсе не дитя, кому вся жизнь игра,

В груди твоей душа надежна и храбра.

Иди же без тревог, доверчиво за мною, —

И будет муж тебе опорой и стеною.

На мраморной скамье со мною вместе сядь.

И, что грядущее ни стало б замышлять

(Изменчива судьба, надежду подавая),

Не разлучимся мы, пока еще жива я.

Надежда краткая цветет и меж людьми.

Прильни ко мне тесней и за руки возьми, —

И будут общие у нас и кров и ложе.

И я отдам тебе уста… и душу тоже.

Ты веки мне закрыть, мой милый, будь готов.

Последний, Дафна, час в руках одних богов.

О часе нынешнем подумай — и в дорогу!

Спеши, а то придут. Ты слышишь там тревогу?

Они бежали суеты,

А мы томимся в ожиданье, —

Что ж не возносишь к небу ты

И нас в пурпурном одеянье?

Уже могучий сон всем голову склонил,

Но странно светится одна среди могил.

То виноградарей старинная гробница.

Ужель там колдовство или разбой творится!

Скорей же побеги разведать, Дионис,

Под черную сосну, под этот старый тис

Иди, мой сын! Для нас всегда важны известья

Про черные дела обмана и нечестья.

То песня христиан, и звуки те должны

Подняться до святых, что кровью крещены.

Где ж мучеников сонм парит такой порою?

Ко мне, любимая! Плащом тебя закрою.

Помедли, Гиппий мой, и не страшись беды,

Я принесла сюда и яства и плоды.

В священной комнате и чаши нам налиты.

Скорей же, Гиппий мой, за стол садись накрытый.

Наш брачный пир готов, и нас, мой милый, тут

И с тонким горлышком кувшин, и вазы ждут,

И чаши, и венки, и соль, и благовонья,

Здесь с лилией сплела и хрупкий анемон я.

Для дедовских теней должны с тобой мы так,

Священным пиршеством, отпраздновать наш брак.

Уже увенчана я гиацинтом томным,

Фиалкой бледною с благоуханьем скромными

Ты благовония расставь везде вокруг.

Теперь себе чело укрась цветами, друг.

Вино смешала я с водой, — бери же чашу!

На праздник голову я розами украшу

Среди пустых могил и в темноте ночной…

Все сделать я готов, — повелевай же мной!

И сам я думаю, что это справедливо —

Сперва воздать богам за наш союз счастливый:

Вот — Гере, что властна в супружеской судьбе,

Охотнице, морской Киприде и тебе,

Эрот, под звездами сияющий лучисто!

Храните для меня, во имя страсти чистой,

Жену, не снявшую девичьих покрывал.

Я тоже к небесам хочу поднять фиал.

Ты горькой чаши сам страшился под оливой,

О боже, — посмотри, душа моя пуглива.

Отведать страшно мне напиток налитой,

Устами не коснусь до чаши золотой.

Пей, но и для меня оставь ты половину,

А с ней — дыханья вкус, девически невинный.

Я черное вино из чаши пить должна!

Я так хочу! Смотри, уже в руках она.

Так пей, любимая! Так пей за свадьбу нашу.

Свершилось! Испила я свадебную чашу.

Так пусть уж более не служит на пиру,

Для бога, чуждого тебе, ее беру.

Нет, на коврах из роз, среди улыбок нежных

Мне не дано узнать о ласках безмятежных.

Удел мой — всем нутром, всей кровью полюбя,

Носить на сердце смерть и всю отдать себя.

Как свет очей твоих томителен и сладок!

Как волосы блестят! Как лоб высокий гладок!

Любимый Гиппий мой, твоих коснулся щек,

Как утренняя мгла, чуть золотой пушок.

От уст твоих летят невидимые пчелы,

И радуется слух на лепет их веселый.

И страсть священная твою вздымает грудь —

Цветок, что лепестки готов уж развернуть.

Мой Гиппий, сладостно в лице твоем и стане

Мне узнавать черты геройских изваяний.

И руки у тебя, прекрасны и нежны,

Из складчатых одежд ко мне устремлены.

А грудь отважная как у тебя прекрасна.

В божественных чертах твой дух сияет ясный.

Дай обниму тебя!

Прижмись к моей груди!

О нежность!

О огонь желанья!

О, приди,

Сожми в объятиях, чтоб не могла без бою

Завистливая смерть нас разлучить с тобою.

Не в лодке плавает по вечерам Харон, —

На черной лошади повсюду рыщет он.

Плодов и молока от друга никогда я

Не получу, одна среди теней блуждая.

Ведь там я окажусь с толпою христиан,

И нам не примирить навеки наших ман [23]Маны — у древних римлян — обоготворенные души умерших..

Не оставайся же в безрадостной их вере, —

Могуществу любви покорны даже звери.

Нам снова будет жизнь дарована Христом,

Как древние отцы поведали о том.

Мужчина ты — тебе и размышлять пытливо,

Я — только женщина и верю молчаливо,

Христос — всех мертвых бог, его ты славословь,

Жизнь коротка, увы, но без конца любовь.

Ну, улыбнись, уста не оскверняй напрасно:

То имя с юностью не зазвучит согласно.

Не искушай судьбы. Лишь жизни и любви

Божественный дан смысл. Люби же и живи!

Нет, это ты живи, и дольше, Гиппий милый.

Но только вспоминай, что я тебе открыла

(Ведь понимание дает любовь одна!),

Как жизнь при свете дня прекрасна и ясна.

Завету моему внимай, супруг желанный:

Когда в могильный мрак, где рыщут лишь орланы,

Сокроется мой стан, что был тебе так мил,

Оставив только тень без плоти и без сил, —

О христианке той не забывай в разлуке,

Что отдала тебе доверчивые руки.

Не в легкомыслии к тебе она влеклась.

Бывает и в семье раздумий тихий час

(Ведь через твой порог переступив, другая

Там сядет, где могла сидеть у очага я), —

И под вечер, когда жены искрится смех,

На мшистую скамью уйдешь ты ото всех, —

И встану над землей я тенью тиховейной,

И, уст не протянув тебе прелюбодейно,

Я лишь прильну к тебе летучим ветерком.

Мы с мертвыми всегда в общении таком:

Они в листве шумят, они в ветрах разлиты…

Я буду приходить — меня лишь позови ты.

Есть милой речи дар в твоих устах. Летит

Сквозь зубки, — чудное изделие Харит, —

Твой лепет ласковый, что муза вдохновила.

Но в мир, запретный нам, к чему глядеть уныло?

Зачем же песню слез мы в пиршество вплели?

И юность, и любовь — вся красота земли

Нам улыбается, но плачешь ты пугливо…

За летом легких Ор последуй торопливо,

Ведь мысли радостью очистить нам пора.

Землей ты вскормлена, дитя. Она добра.

Все в мире хорошо. Ведь ты моя, со мною.

Пускай же жизнь течет, и, с каждою весною

Вкушая новые судьбы своей дары,

Не тронь грядущего сомнительной поры.

Как в полдень на ручей ходить была б я рада!

Подруга, в дальний путь уже пускаться надо.

Вот звезды, посмотри, бледнеют. Дорога

Минута каждая. Спешим на берега,

Чтоб видел старый Главк уже на зорьке ранней

Отплытье лучшего из всех земных созданий.

Спешим! Уходит ночь, чудесных тайн полна.

Но, Дафна, что с тобой, ты клонишься, бледна!

Какая Ламия [24]Ламия — по верованиям древних греков, злой дух, враждебный людям. украдкою бросала

Фиалки бледные на этот лоб усталый?

От сводов каменных струится смерть и тлен.

На воздух поскорей, — уйдем из этих стен!

Не бойтесь, дети, я — Христовых тайн служитель

И пастырь душ людских, как повелел спаситель.

Веду их по пути, что указал господь.

Внимайте же — и страх спешите побороть:

Тебя уже не ждет, дитя, обряд господен,

Цвет юности твоей Христу уж не угоден.

Кто аромат вдыхал, тот и сорвет цветок,

Который господу потребен быть не мог.

Так слушай: я вяжу, и я же разрешаю.

О Гермиева дочь, тебе я возглашаю:

Обеты матери не встанут на пути,

И можешь во плоти супруга ты найти.

Супругу вышнему отныне неугодна,

Ты смертного люби без страха и свободно.

За свадебным столом сидел и сам Христос,

Чудесное вино и в Кане пролилось [25]Чудесное вино и в Кане пролилось. — Имеется в виду эпизод из евангелия. Оказавшись на свадьбе в городе Кане Галилейской, Христос, когда недостало вина, превратил воду в вино..

Ты ж, сын языческий, ты, ложью ослепленный,

Бредущий по земле в какой-то дреме сонной,

Опомнись и внимай апостольским словам,

Чтоб ниспослал господь благословенье вам:

«Муж освятит жену, соединясь с женою, —

То посвящение пред церковью иною».

Хотите вы вступить в союз? Да будет так!

Муж, вот твоя жена. Жена, вот муж твой. Брак

Отныне нерушим пред троицей единой —

Отца предвечного и царственного сына,

И духа светлого. И плоть едина будь!

За мужем следуй ты. А муж когда-нибудь

Жену свою вернет, не запятнавши, богу, —

Ведь чистое дитя он взял с собой в дорогу.

Меняйтесь кольцами в священный этот час,

Я возложеньем рук благословляю вас.

Святой отец, сам бог с тобою здесь! Но что я?

Ты сам, быть может, бог. О, счастие какое!

Да, их соединить пора уж наконец.

И верно, хорошо ты это сделал, жрец!

Пусть будет из быков заколот самый лучший;

С двенадцати столов вино струей текучей

Польется; пастухов с округи соберу

И виноградарей на свадебном пиру…

Готовьте же ваш пир, но только похоронный!

Из сети не уйти, создателем сплетенной.

О, как жестоко ты мне протянул, старик,

И жизнь и счастие в последний этот миг!

О Дафна милая, что шепчешь ты страдая?

В моей руке твоя совсем как ледяная!

Готовьте мирру вы и саван для меня!

Так ты подумал, друг, — тебе не изменя,

Я матери своей и богу изменила

И, полюбив тебя, осталась жить, мой милый?

Пришла я потому, что умереть должна,

И весь мой дар тебе — лишь смерть моя одна.

Про яды слышал ты, что варятся ночами

И фессалийскими настоены цветами?

Я в чаше бледного отведала питья,

И стынет кровь моя, и умираю я.

О горе, о тоска! Венок цветущий, падай!

Что я свершила, то свершилось. Так и надо.

Любви могущество по мне познайте вы,

Запомнив все, что здесь вы видели, увы!

Пускай же матерей моя отучит доля

Своих детей губить, на мрачный брак неволя.

Будь воля господа, все вышло бы не так.

Жизнь улыбалась мне. Меня манил очаг,

Где, нежности полна, но и сознанья силы,

Жена покорная, дитя бы я растила,

Чтобы его расцвет любовью овевать…

Вот и заря, друзья, и скоро день опять!

Так поспешим туда, где холм алеет низкий,

Где милый мой родник бьет из-под тамариска.

Но ночь ко мне идет, все мраком осеня, —

Скорее, мой супруг, снеси ты сам меня

На ложе, где бы я нарядная лежала.

Сам на меня набрось ты мертвых покрывало.

Прощай, отец, вы все! Живи, любимый мой!

Она мертва. Дитя, прощусь навек с тобой.

Убийца ты — жена. Бог с буйной дернул силой, —

И ты уж удила, все в пене, закусила.

И потому-то вот без чувства, без ума

Меня, и дом, и дочь сгубила ты сама.

Да, человек жесток, богами одержимый!

Бежать, свои сады, Элладу, дом родимый,

Твой лоб запятнанный — все кинуть навсегда!

Цветок мой, дочь моя! Ох, горе мне, беда!

А сердце матери — как на копье подъято.

О боже, просвети, когда я виновата,

И накажи меня. Но нет моей вины,

И все дела мои к тебе устремлены,

Во славу господа и людям во спасенье.

Ведь милости твоей я чую дуновенье.

Мой драгоценный дар тебе — слеза моя.

Из глубины скорбей тебя восславлю я,

Твоею мудростью ниспосланную муку.

Ты взял дитя, — твою благословляю руку!

Ты только рвением была ослеплена.

Но в сердце вера есть. Тебя спасет она.

Кладите мертвую лицом к заре востока!

Назад, она моя! Я с ней уйду далеко,

Покину вместе с ней опустошенный свет,

Где больше ни любви, ни красоты уж нет.

Пусть богу мертвецов все на земле подвластно, —

Уйду туда, где жизнь, где свет сияет ясный.

И сосен и дубов нарубит мой топор,

Чтоб для обоих нас один пылал костер.

И в этом пламени и в ярком этом свете

Мы в амиантовой, единой крепкой сети

Покинем мир земной, что мне уже постыл, —

И возлетим к богам, в священный хор светил.